Сумасшедший дом и его окрестности


   
Виктор Иванович Миронов неохотно отвернулся от окна, за которым мелькали уже пригороды Парижа. Цель путешествия близилась, но на душе было неожиданно тревожно. От воспоминаний и от того, что предстояло, почему-то щемило сердце.
Два с половиной года он не видел свою любимую девочку. Какой найдёт её теперь?
 
Аннушка была у них с Машей единственной. Как всякий отец Виктор Иванович мечтал о первенце-мальчишке, но родилась она, а потом врачи сказали, что детей у Марии Тимофеевны больше не будет. Так Анна и осталась средоточием всех надежд, светом и радостью отцовской, обожаемым ребёнком – и маленьким другом, которому можно доверить и невинные свои секреты, и простительные слабости. Аннушка всегда была светлой, как солнышко: доверчивой, отзывчивой, простой. Тем удивительнее, что подружек близких у неё не было, зато с мальчишками сходилась она легко. Маша пеняла ему на то, что они с Петром воспитали из неё парнишку, но отцу нравилось в ней даже это. Фехтовать на саблях, гонять в коротких штанишках на велосипеде… почему-то казалось, что дочь никогда не вырастет.
Она выросла внезапно, как распускается за ночь цветок – родители и заметить не успели. Быть может потому ещё, что Анна стремительно миновала пору девичьих влюблённостей и невинных грёз, сразу и безвозвратно подарив своё сердце хмурому полицейскому, не подходившему ей ни по каким статьям. Виктор Иванович долго обманывал себя, уверяя, что это девичье увлечение, и оно пройдёт, чтобы уступить дорогу истинному чувству. Насколько всё для неё серьёзно он понял лишь в том декабре, когда Штольман внезапно пропал, а дочь вдруг словно оцепенела, глядя поверх голов во что-то ведомое только ей. Кажется, в ту неделю она решала, как ей жить дальше. А Виктор Иванович молил бога о том, чтобы сыщик нашёлся, чтобы его улыбчивая девочка могла снова жить, могла стать прежней.

Какой она стала теперь - замужем за тем, кого полюбила, ради кого покинула дом и родных? Сбылись ли её мечты? Письма на эти вопросы ответа не давали. Точнее, отец почему-то не решался им верить. Всё-то ему чудилось, что Анна что-то скрывает, не желая его волновать.
Особенно мучительны были первые полгода. Отец не мог себе представить, как бы он жил, не получи тогда, зимой, короткую записку, писанную рукой Штольмана, в которой сыщик просил для них с Анной благословения. Мимолётную обиду на дочь за то, что сама не вспомнила, не предупредила, Виктор Иванович подавил мгновенно, радуясь тому, что самое страшное не сбылось. И благословение им дал, торопясь, не выставляя условий.
А потом началось тяжкое ожидание, когда он мучился сомнениями, не имея возможности разделить их с кем бы то ни было. Вначале он с нетерпением ждал брата, написав ему ещё в те страшные дни, когда о судьбе Штольмана ничего не было известно. А потом стало понятно, что даже Петру не имеет он права рассказать о том, что знает, потому что Яковом Платоновичем интересовался полковник Варфоломеев. И не он один…
Виктор Иванович, пользуясь своим положением адвоката, держал руку на пульсе, частенько бывая в полицейском управлении, и знал, что обвинение в убийстве князя со Штольмана так и не было снято. После господина Увакова и полковника Варфоломеева приезжал ещё какой-то чин из петербургского департамента полиции, и допытывался о подробностях пристрастно. Сам Миронов был уверен в невиновности зятя. Не тот человек, чтобы камнем бить соперника в темя. Штольман с первой встречи поразил Миронова именно тем, какими твёрдыми понятиями о чести руководствовался этот полицейский. А потому, доведись такая необходимость, Виктор Иванович взял бы на себя защиту, долго не раздумывая.
Приезжий из Петербурга чиновник допросил и самого Виктора Ивановича, и Аннушкой интересовался. Было это через неделю после похорон, когда Миронов сам пребывал в состоянии тяжких сомнений. Чудилось ему, что записка была написана вовсе не Штольманом, что почерк подделан, полицейский погиб, а Аннушку похитили те, кто его убил и теперь охотится за его секретами.
 
Идя на похороны, чтобы скрыть, что знает о мистификации, Виктор Иванович не ожидал, что церемония окажется такой тягостной для него. Никто не знал, какого вероисповедания был покойный, даже Коробейников и Милц – самые близкие его друзья, потому провожали Штольмана по православному обряду. Обгорелое тело выставили в церкви в закрытом гробу, рядом с которым стояли с осунувшимися лицами полицейские. И прежде городовых, случалось, убивали, но гибель следователя потрясла их чрезвычайно.
А на кладбище вдруг оказался едва не весь город. Миронов и не подозревал, что сдержанный следователь успел снискать такую любовь и уважение. Сам он знал его безупречным профессионалом, но здесь впервые задумался о том, что должно быть, чего-то важного о сыщике так и не понял. Степан Яковлев, уже вовсе неожиданный на этой церемонии, первым выразил Миронову соболезнования, словно близкому родственнику, а за ним потянулись и прочие, стремясь хоть таким образом выказать признательность покойному. Виктор Иванович, часто тревожившийся из-за того, что дочь не скрывала свои отношения с полицейским, не стесняясь бегала к нему в участок в любое время суток, вдруг понял, что никто из сограждан Аннушку не осуждал. Каким образом, не посватавшись официально, Штольман успел для всего города стать женихом барышни Мироновой, оставалось загадкой – но было это именно так.

В минуту тяжких раздумий, уже в феврале, повстречал Виктор Иванович на Ярмарочной доктора Милца. Александр Францевич шёл неспешным шагом, опираясь на трость, в своём громоздком пальто с каракулевым воротником напоминая добродушного медведя в цилиндре, и адвокату вдруг пришло в голову, что перед ним единственный человек, который может развеять его сомнения.
- Александр Францевич, - сказал он, приподнимая шляпу. - Тут чин из Петербурга прибыл – узнавать о Штольмане. К нам уже приходил, требовал подробностей.
Доктор Милц кивнул, нимало не взволновавшись:
- Будьте покойны, Виктор Иванович. Если этот господин обратится ко мне, он узнает о гибели Якова Платоновича во всех душераздирающих подробностях.
Показалось ли Миронову, что глаза его при этом хитровато блеснули? Доктор был в большой дружбе со следователем, а не похоже, чтобы печалился о нём.
 
После той встречи Виктору Ивановичу стало хоть и не намного, но легче. Словно он получил зыбкое подтверждение своим надеждам на то, что записка в несколько строк, которую он поспешил сжечь, когда стали узнавать о Штольмане, всё же была правдой.
Что он мог сказать жене? Для Маши сыщик был мёртв, что, впрочем, не имело значения, а дочь уехала за границу.
Встревожил брата Пётр, налетевший в первых числах мая, а потом нагрянувший вновь вместе со знатной родственницей Якова Платоновича, желавшей узнать о племяннике. Им Виктор тоже ничего не сказал, да и правильно сделал, потому что через несколько дней Петра тяжело ранил покушавшийся на графиню Уваков. С того момента Миронов окончательно решил, что даже если зять его жив, ему лучше оставаться мёртвым для всех. Ради того, чтобы и дальше быть живым. Ради Аннушки.

Первое письмо пришло только в начале августа. Анна писала, что счастлива, что путешествие их познавательно и увлекательно, что оба здоровы. Должно быть, опасаясь розысков, мужа она именовала «мой дорогой Жак», сообщая лишь то, что они уезжают за границу для поправки его здоровья. Это известие уже вовсе противоречило предыдущему, и отец о нём крепко задумался: не случилось ли с ними чего? А если вправду нездоров? Сколько Миронов знал людскую породу, такие, как Штольман здоровыми считали себя до той поры, пока не теряли способность подняться на ноги.
Теперь он мог, наконец, сказать Маше хоть что-то определённое. У дочери всё прекрасно. Она вышла замуж по любви и уехала в свадебное путешествие. Озадачивало только то, что письмо пришло с китайской границы. Вот что могло Штольману понадобиться в тех краях? Впрочем, о Штольмане он промолчал, потому что у Мироновых вновь гостила Олимпиада Тимофеевна. Свояченица всегда производила в доме эффект маленького стихийного бедствия: все новости громогласно комментировала, во всё встревала, создавая вокруг себя зону постоянной неловкости. Анну она бесцеремонно именовала Нюшей, отчего-то полагала, что станет поверенной девичьих её тайн. Пётр с появлением Липы сбегал из родительского дома быстрее ветра. Виктору Ивановичу бежать было некуда, он мужественно выдерживал осаду, обороняя себя и родных.
Нечего было и думать, чтобы скрыть от свояченицы письмо. И она немедленно обрушила на Миронова шквал вопросов. Если бы их задала ему Маша наедине, Виктор, возможно, ответил бы честно. Но говорить правду при Олимпиаде было немыслимо.
- Он что – иностранец? – подозрительно осведомилась московская гостья.
- Француз, - процедил Виктор Иванович, радуясь, что дочь догадалась не назвать Якова настоящим именем.
- И где она его нашла? Дворянин, надеюсь?
К счастью, половину своих вопросов Олимпиада попутно забывала.
- Дворянин. И не из последних, - ответил Виктор Иванович, невозмутимо намазывая масло на хлеб. Благодаря графине Раевской он мог, не кривя душой, ответить на этот вопрос.
- Молод? Хорош собой? Нюшеньке он подходит?
- Средних лет. Но значительно моложе Разумовского, - с мстительным удовольствием сказал Миронов.
Свояченица активнее всех ратовала за брак Анны с князем. Маша наверняка уже передала ей слова графини о Разумовском, потому что Липа едва не поперхнулась чаем. Отдать ей должное, даже в своих заблуждениях Олимпиада Тимофеевна была тверда.
- А князь был хорош! Жаль, вот ведь не судьба Нюше...
Маша закивала, поддакивая сестре, и беспомощно сложила тонкие руки, с тревогой  поглядывая на мужа.
- Олимпиада Тимофеевна, я уже просил вас не называть Анну Нюшей. И мы в нашем доме не считаем, что стать женой изменника для Анны было предпочтительнее брака с любимым человеком.
Решительная отповедь заставила Липу отступить на запасные позиции.
- Ну да, ну да! Дворянин, иностранец. Всяко уж лучше, чем какой-то полицейский!
Здесь даже Маша сочла нужным вмешаться:
- Липа, Яков Платонович погиб. Царствие ему Небесное!
И сестры набожно закачали головами, торопливо крестясь, делаясь удивительно похожими друг на друга. А Виктор вдруг испуганно подумал, смог бы он увлечься Машей, если бы знал тогда об этом сходстве.
Если брата Виктор в шутку именовал ангелом хаоса, то свояченицу можно было смело именовать демоном неловкости. Через мгновение она уже задавала следующий вопрос:
- А он что – больной?
- Кто? – не понял Миронов.
- Зять ваш – больной? – на его недоумённый взгляд пояснила. – Нюшенька пишет: едут поправить здоровье.
- Ах, ну ты же знаешь этих иностранцев! – вмешалась Маша. – Это у них только так говорится. На самом деле он здоров, молод и хорош собой.
Она отчаянно защищала зятя, о существовании которого узнала только что. Кажется, неукротимая  энергия сестры пугала и её саму.
Так и случилось, что о личности Аннушкиного мужа Виктор Иванович жене сказать не смог. А там уж и немыслимо было.
 
За неукротимостью «амазонки» Марии Тимофеевны всегда скрывалась неуверенность и ранимость. Виктора она трогала чрезвычайно. Маше просто нужно было, чтобы всё в доме было «как у всех»: прилично, приятно, бестревожно. В такой обстановке она расцветала, делаясь мягкой и нежной, какой он её полюбил четверть века назад. Жаль, что стремительное взросление Аннушки выбило её из колеи. Зато теперь Маша успокаивала себя фантазиями о её безмятежном настоящем и была просто счастлива.
В письме, пришедшем почему-то из Калькутты, Анна сообщала, что Пётр присоединился к ним, что они с «моим дорогим Жаком» смогли оказать неоценимые услуги колониальным властям Британской Индии. И были вознаграждены за это. Зная зятя, Виктор Иванович догадывался, какого рода услуги это могли быть. Разумеется, в этом случае без Анны и духов уж точно не обошлось.
Письмо было радостным и сумбурным, а к нему неожиданно прилагалась фотокарточка: Анна с Петром на фоне величественного белого строения с огромным куполом, напоминавшего мусульманский храм. Об этом храме Анна с энтузиазмом писала, что это мавзолей Тадж-Махал в Агре – памятник любви шаха Великих Моголов к своей жене, умершей родами. А потом, словно вспомнив кстати, сообщила, что беременна. Чем повергла в совершенное смятение Марию Тимофеевну.
- Маша, ну что такого? – пытался урезонить её Виктор Иванович. – Она уже год замужем. Пора бы, знаешь.
- Но она же там совсем одна! Индия эта бог знает где!
- Она с мужем, - напомнил ей Миронов. – И Пётр с ними.
- Ну да, Пётр! – горько усмехнулась Маша. – Вот уж от кого помощь неоценимая!
В этом как раз Виктор мог бы и поспорить. Каким-то чудом брат ухитрился найти беглецов, невзирая на все препятствия.
- И что это на ней надето? – внезапно Маша разглядела, что стан дочери безо всякого корсета обёрнут слоями тонкой расшитой ткани, край которой свободно свешивается с плеча.
- Пишет, что это «сари» - подарок одного индийского князя. Из тончайшего драгоценного муслина.
- Но ведь это неприлично, Витя! – всплеснула руками Мария Тимофеевна.
- В Индии все так ходят, - пожал плечами Виктор Иванович. – Жарко там. Ага, вот ещё про князя: «Раджа Калидас – удивительный человек. Он философ и очень многое рассказал мне об Индии. Жак отыскал для него рубин «Сердце Шивы» – бесценную реликвию индусов».
Тут Виктор Иванович прикусил язык, сообразив, что этот пассаж слишком явно выдаёт личность зятя. К счастью, Мария Тимофеевна не заметила промашки. Её другое волновало:
- Она что же, там и собирается рожать? В этой кошмарной жаркой Индии? Жена шаха Великих Моголов – и та родами померла! О чём она только думает?
- Нет, пишет, что едут в Европу. «Вначале мы планируем посетить Лондон, чтобы передать письмо одного хорошего человека, который очень помог нам в Кашмире…»
- Где этот Кашмир? – упавшим голосом осведомилась Маша.
- На севере, - спокойно ответил Виктор. – Там прохладнее.
Если судить по названиям, мелькавшим в письме, Штольманов носило по всему Индостану. Очень хотелось немедленно схватить карту, чтобы хоть приблизительно разобраться в маршруте, но Виктор Иванович себя остановил. Было у него ощущение, что если Маша это увидит, одним пустырником дело не обойдётся.
- «А потом мы поедем в Париж. Там мы планируем открыть своё агентство…»
О, боже, Аннушка, не надо подробностей! Ты, Штольман, дядя и духи – маму паралич разобьёт!
К счастью, подробностей и не было. Потом снова было затишье, пока они переправлялись через океан. А в марте пришло письмо уже от Штольмана. Яков Платонович, как всегда, писал только о существенном, и, как всегда, без подписи:
«Виктор Иванович! Приглашаю Вас с супругой посетить нас в Париже, где Анна Викторовна готовится принести мне наследника. Событие это ожидается в конце весны, к сожалению, не могу сказать точнее. Поскольку подобный вояж – дело дорогое, я перевёл некоторую сумму на Ваше имя в Петербурге».
Все эти известия повергли Машу уже в совершенный восторг, который благодаря присутствию в доме московской гостьи умножился многократно. Сборы в дорогу сопровождались охами, вздохами и причитаниями сестёр на тему: «Вот, что значит настоящий дворянин!»
Виктор Иваныч не препятствовал ни сборам, ни причитаниям. Во-первых, было у него подозрение, что детским приданным ни Анна, ни Штольман ещё не озаботились. Обоих как-то слабо касалась до сих пор эта сторона жизни. Штольман – и пелёнки? Представлялось с трудом. Что до восторгов, то чем больше проникнется Мария Тимофеевна к неведомому зятю, тем легче ей будет пережить знакомство с зятем настоящим. Ну, он на это надеялся. Лишь бы Олимпиада не вздумала увязаться за ними в Париж. Было опасение, что Штольман этого не переживёт. Яков Платонович пребывал, должно быть, в твёрдой уверенности, что все его недоразумения с семейством Мироновых остались в прошлом. Встреча с Машей может стать неприятной неожиданностью для обоих.
 
Несколько обнадеживало, что там Виктор будет не один. И если на «ангела хаоса» в этой ситуации было трудно полагаться (Пётр любил щекотливые положения), то присутствие благоразумного и верного человека обещало сделать ситуацию менее взрывоопасной.
Свою поездку Виктор Иванович планировал, как военную кампанию.
За две недели до отъезда ему понадобилось в суде свидетельство медицинского эксперта. Миронов отправился привычной дорогой к доктору Милцу, но Александр Францевич огорошил его:
- Виктор Иванович, голубчик, на меня можете не рассчитывать. Уезжаю в Европу. Решил устроить себе отпуск, знаете ли.
- Давно не отдыхали, - посочувствовал адвокат.
Собственно, он и не помнил, чтобы Милц когда-то себе отпуски устраивал. Жил он бобылём, всё время проводя то в клинике, то в мертвецкой.
- И куда планируете?
- Да вот, решил посетить Париж, - лукаво улыбнулся доктор. – У моих друзей ожидается прибавление в семействе. Хочу сам присмотреть.
Неожиданная мысль посетила Виктора Иваныча. До сих пор у него было лишь подозрение, теперь стремительно превращавшееся в уверенность.
- А друзья ваши не на Набережной Августинцев обитают?
- Именно там, - улыбнулся доктор.
Миронов нахмурился:
- А есть основания для опасений?
- Ну, что вы, голубчик, никаких! Будущая мама – молодая, здоровая, энергичная женщина. Зная, как будущий отец на неё надышаться не может, я больше беспокоюсь о его душевном здоровье. Всё будет прекрасно, уверяю вас!
Вот так! Оказывается, всё это время в Затонске был человек, который в курсе всего, с которым он мог бы поделиться своими надеждами и тревогами. А переживать пришлось одному.

* * *
На вокзале их никто не встречал. Не зная точную дату приезда, Миронов не стал сообщать об этом зятю, так что сюрприз был гарантирован по всем статьям.
Созерцая желтовато-серые стены высоких домов с неизменными мансардами, пятнистые стволы платанов на бульварах, белые свечки расцветающих каштанов, умытых недавним дождём, Маша восторгалась, прижимая руки к груди. А Виктор Иванович почему-то вспоминал Плевну, уверяя себя, что там было не в пример страшнее.

Прихожая дома на Набережной Августинцев, устроенного, как водится у французов, с жилыми комнатами во втором этаже, встретила приезжих неожиданной мизансценой. У самой лестницы, заслоняя её тощей грудью, стоял как-то молодой азиат и втолковывал что-то на смеси трёх языков высокому худому блондину с острым носом и простодушной улыбкой, говорящему по-французски.
- Якоп-мырза нет. И Анна-апай нет! Иди, шайтан. Кет! Va-t'en отсюда!
Посетитель не обижался, но сдаваться не собирался:
- А дядюшка Пьер? Он дома?
- Агашка тоже il parti.
При появлении новых лиц оба заинтересованно обернулись. Первым опомнился азиат, просияв широчайшей улыбкой:
- Ой-бой, керемет! Ата-ана приехал! – и добавил для француза. - Le père et la mère, понял, дурья твой башка?
Француз тоже переполошился, радуясь уже вовсе невместно:
- О, да, да! Одно лицо, одна улыбка! Месье! Мадам! – он с быстротой урагана схватил Миронова за руку, потом склонился к Машиной руке. – Этьен Марсель к вашим услугам! Жак и Аннет – мои лучшие друзья! О, у русского человека вот такое сердце!
И он широко развёл руками, едва не опрокинув вешалку. Потом, спохватившись, горячо воскликнул:
- Посторонний человек в такой день – это немыслимо! Я вас покидаю. Передайте мой привет месье и мадам Штольмáн!
И убежал с такой скоростью, что затонские гости опомниться не успели.
Кажется, это явление настолько потрясло Машу, что она не заметила знакомую фамилию, к тому же произнесённую на французский манер.
- Витя, что это за клоуны? – слабым голосом спросила она.
Ответить Виктор Иванович не успел, да и нечего ему было. Просто его никогда не удивляли немыслимые личности, собиравшиеся вокруг Аннушки. Кажется, от этой традиции она не отступила, даже став «мадам Штольмáн».
В этот миг высокая дверь растворилась, впуская Анну, Петра и доктора Милца. Все трое были разрумянившимися от ходьбы, оживлёнными и слегка, как будто, встревоженными.
- Папа! Мама! – лицо Аннушки вспыхнуло такой неподдельной радостью, что Виктор Иванович забыл все свои сомнения. Дочь в замужестве была прекрасна – и, безусловно, счастлива.
Даже в тягости Анна не утратила живости движений, резво бросившись отцу на шею. Охи, вздохи, поцелуи и объятия, в которых принял участие и Пётр, не видевшийся с братом больше года, были прерваны вопросом Марии Тимофеевны:
- Аннушка, а где же твой муж?
Анна несколько смятенно оглянулась на дядю и доктора, явно выбирая, что бы поудачнее соврать:
- Кажется, он пошёл с утра к комиссару Лекоку. Он точно туда собирался.
- К комиссару? – нахмурилась Маша. – Анна, что это значит? У вас неприятности с полицией?
- Ах, нет, мама! Это у полиции неприятности. И комиссар просил Якова помочь.
Теперь уже не заметить роковое имя не было никакой возможности.
- Что? – спросила Мария Тимофеевна.
В довершение всего, дверь снова звякнула, растворяясь, и на пороге возник Штольман с каким-то большим бумажным пакетом. Анна немедля кинулась к нему, судорожно вцепляясь в локоть:
- Куда ты ходил?
- За круассанами, - ответил Яков Платонович, приподнимая свой пакет. – Виктор Иванович! Мария Тимофеевна! – он попытался приветственно коснуться шляпы, но на руке повисла Аннушка.
- Вот видишь, мама, за круассанами! – торжествующе сказала она.
Лицо при этом было непримиримое и полное надежды одновременно. Она остро напомнила себя десятилетнюю, когда притащила со двора какое-то мокрое, дрожащее создание с огромными испуганными глазами, доказывая родителям, что такой вот кот в хозяйстве просто необходим и невероятно полезен. Но Маша решительно сказала: «Только через мой труп!»
Теперь вот у Аннушки был невероятно полезный в хозяйстве муж. И, кажется, она ожидала, что Мария Тимофеевна скажет: «Только через мой труп!» - и выставит его из его же собственного дома. Что-то такое прямо витало в воздухе.
- И где ты круассаны покупал? – вполголоса спросил у зятя Пётр.
- На улице Арколь.
- Ну да, ближе-то негде было.
Доктор Милц украдкой улыбался в усы, созерцая сцену родственной встречи.
- Мама с папой приехали, - сообщила Анна Штольману с каким-то беспомощным выражением на лице. Кажется, она готовилась грудью оборонять возлюбленного, безошибочно прочитав по лицу, что Маша готова взорваться.
К счастью, Яков Платонович не потерял присутствия духа. Неустрашимому сыщику уже приходилось вставать под дуло или отнимать топор у пьяного. А это лишь немногим безопаснее разбушевавшейся «амазонки».
- И потому жизнь в нашем доме теперь должна переместиться в прихожую? – иронически осведомился он. – Мария Тимофеевна, позвольте проводить вас в комнаты!
И, не дожидаясь взрыва, протянул тёще руку. Маша беспомощно оглянулась на мужа и оперлась на эту руку, проследовав за зятем в гостиную. Виктор с Петром ошарашено переглянулись.
- Штольман! – со значением сказал Пётр Иванович. – Штольман – герой!
Виктор Иванович ничего не сказал. Но в глубине души был с братом совершенно согласен.

 
Содержание          Следующая глава
 

Скачать fb2 (Облако mail.ru)          Скачать fb2 (Облако Google)