Медведь и толенгут
Карим был очень занят. И дело отлагательства не терпело. Якоп-мырза, конечно, умный человек, но каких-то вещей он точно не понимает. Почему так, Карим в толк взять не мог, а задавать вопросы Орыс-беку – дело не самое простое. Потому Карим просто решил взять всё в свои руки и смастерить бесик сам. Скоро балашка появится – как без колыбели? Якоп-мырза сам точно не сделает!
Город – дурное место! Только Карим приглядел подходящее дерево и приноровился его спилить, как прибежал человек в мундире и начал кричать и его хватать. Ну, не схватил, положим. Карим – толенгут самого Орыс-бека, дал бы он себя хватать всяким крикунам! Но от выбранного дерева пришлось отказаться. Хотя почему тот человек жадничал, Карим так и не понял. Деревьев в том месте было много. Анна-апай туда гулять всегда ходил. Но нельзя – значит нельзя. Потом Карим специально съездил подальше от этого дурного города, нашёл дерево в лесу и запасся всем, чем следует.
Размачивал и гнул дерево он на кухне, под изумлённым взглядом Акмарал. Акмарал – девушка молодой, а тоже удивлялся. Сам замуж пойдёт – что делать будет? Сапсем они тут дикие, такой простой вещи, как бесик, не знают. А как балашке без бесик? Анна-апай все руки оттягает, если балашку всё время таскать будет. А в бесик положил – керемет! Сквозняк не достанет, покрывало-жабу поверх накинул - муха не достанет, дурной глаз не подглядит. Костяной шумек приладил – балашка всегда сухой будет. А для прочих дел есть горшок – тубек.
А когда Якоп-мырза бросит этот дурной город и вновь кочевать начнёт, бесик легко на коня приладить. Или на верблюда – ещё лучше! У верблюда шаг мягкий, балашка спать хорошо будет. Скорее бы уж снова кочевать, засиделись они на месте! Надо верблюда найти. Да только где его найдёшь тут? Дурной город, сапсем дурной!
Телохранителем-толенгутом Карим назначил себя сам. А кем ещё? Пока кочевали, кони были, он за конями ухаживал. А как осели – что делать? Якоп-мырза Карима к себе позвал и говорит:
- Теперь здесь жить будем. Твоя задача – Анну Викторовну охранять. Чтобы волос с головы не упал!
Карим поручением доволен был. Оружия у него много, оружие доброе. Карим ловкий, стреляет хорошо, дерётся хорошо. Сам Орыс-бек его хвалил. Анна-апай в безопасности будет. И балашка тоже.
Быть толенгутом почётно. В прежние времена батыра, взятого в плен в бою, не убивали за его храбрость, а предлагали перейти на службу. Любой хан имел целую гвардию толенгутов. Случалось, они изменяли и убивали господина, но Карим знал, что это не про него. Его же не брали в плен, а спасли. Он – особенный толенгут!
Обо всём этом он подробно рассказывал Акмарал, когда на кухне колыбель мастерил. Акмарал – пранцузка, ни русского, ни казахского не разумеет. Смотрит только большими, влажными глазами – и молчит. Как научить, чтобы говорил?
Когда Анна-апай привёл Акмарал с улицы, Якоп-мырза сказал Кариму строго:
- Жаннетт – сирота, деваться ей некуда. Обижать её негоже. Смотри, Карим, чтобы она на тебя мне не жаловалась!
А чего на него жаловаться? Никто не жалуется. Молочница – здоровый, крикливый баба, мягкий, как перина – не жалуется. Говорит – всё жаксы. На пранцузском это будет «шарман». Карим – шарман, он это уже понял. Девка, который бельё стирал, тоже говорит, что Карим шарман. Веселый девка, смешливый. Всё время смеялся, будто Карим его щекотал.
Акмарал не смеётся, не умеет сапсем. Волос у девушки светлый, а глаз тёмный, как у оленёнка. Как есть Белый Марал! Анна-апай её нашёл, накормил, кухаркой в доме оставил. Готовит сирота хорошо, вкусно. Только невесёлый!
Карим что только не делал, чтобы Акмарал улыбнулся. Шутил, песни пел. Всё едино – молчит сирота. Он уж объяснял, что больше не обидит Жаннетту никто. Посмел бы кто обидеть, когда тут такие герои живут! На Карима вдохновение нашло, он героическую песнь сочинил: о том, как в далёкой стране за большой водой разбойник Кызыл-Чапан убил сорок человек. Штольман-мырза про это узнал, решил наказать злодея. Кызыл-Чапан здоровенный был, сильный, но трусливый. Хотел напасть на Орыс-бека, убить спящего, как всех убивал. А в кустах сорок злобных капкарашек караулили, чтобы надёжнее Орыс-бека одолеть.
А только Орыс-бек проснулся и вызвал Кызыл-Чапана на поединок жекпе-жек. И стали они драться так, что деревья гнулись, а земля содрогалась. Кызыл-Чапан – человек-гора. А Штольман-мырза – хоть и обычный человек, но всем батырам батыр. Одолел он Кызыл-Чапана, голыми руками убил.
А сорок злобных капкарашек только собрались напасть на Орыс-бека из засады, как налетели на них хитрый агашка и храбрый Карим-толенгут. Великая была битва, всех положили!
Хорошая вышла песня. Жаль только, что в тот самый миг, как последний десяток капкарашек был Каримом побит, в кухню вошёл Якоп-мырза – взъерошенный и сонный - и недовольно спросил:
- Карим, что за вокальные упражнения в половине первого ночи?
А когда Якоп-мырза недоволен, с ним лучше не спорить. Кызыл-Чапана он ведь взаправду голыми руками убил. Карим сказал, что он для девушка пел, но больше не будет. Якоп-мырза головой покачал и молча ушёл из кухни. Эх, жаль, что он помешал! Акмарал уже почти улыбнулся.
Карим хотел ещё спеть про Анна-бахсы и албасты, но продолжать опасно было. Якоп-мырза шутить не любит и не умеет.
Итак, Карим был занят – мастерил колыбель. Делал он это в тайне: хотел видеть, как обрадуется и удивится Анна-апай. Он всегда ловко резал по дереву, бесик выходил ладным и красивым. Одно слово - керемет!
Внезапно забренчал дверной звонок. Карим недовольно оторвался от работы. Дома никого не было. Якоп-мырза ушёл к тому вислоносому полицейскому, из которого вчера агашка злого духа гнал. Анна-апай сказал, что больше мужа никуда одного не отпустит, и ушёл вместе с ним. Хитрый агашка сказал, что у него голова болит, и спал у себя.
Кого шайтан принёс?
Настоящий степняк гостей любит. Гость расскажет, что на свете делается, новую песню споёт, новые штуки покажет. Но со вчерашнего дня Карим решил, что гость гостю рознь. Дурное место город, всё здесь не так! Вчера влетел этот желтоволосый жынды шайтан:
- Ой-бой, Штольман-мырза, хватай-спасай!
Орыс-бек – он только с виду суровый, это Карим уже понял. А внутри – мягкий, как воск, - лепи, что хочешь. Особенно рядом со своей байбише. Особенно если его о помощи просят.
Подхватились, побежали, Карима с собой не взяли. И что? Теперь вся морда битый! Даже хитрый агашка с синяком домой пришёл.
Нельзя без Карима. Никак нельзя! Кто защитит?
Добровольный толенгут отворил дверь и оказался нос к носу с огромным мужчиной. Нет, нос к носу – это неправильно будет. Нос Карима упирался аккурат в его коротко подстриженную седеющую бороду-метёлку. Хотя Карим и сам росту немалого.
На приезжем был тёмный сюртук хорошего сукна, пальто с богатым воротником и высоченная смешная шляпа. Глаза под округлыми бровями хитровато поблёскивали за прозрачными стёклами. Человек был немолод, грузен, но силы и телесной крепости ещё не утратил. Больше всего он напомнил Кариму бурого лесного зверя аю, которого почему-то очень любят русские. У того тоже морда хитрая, никогда не угадаешь, что на уме. Верный своей привычке степного поэта Карим сходу придумал незнакомцу прозвище – Аю-хан.
Аю-хан посмотрел на толенгута с каким-то лукавым удивлением и неожиданно спросил по-русски:
- Скажи-ка, любезный, дома ли господин Штольман?
Голос у него тоже был, как у аю – густой, раскатистый.
- Нет его, - осторожно ответил Карим.
- А Анна Викторовна дома ли? – продолжал спрашивать незнакомец.
- Анна-апай тоже ушёл. С Якоп-мырза ушел.
- Вот незадача, - протянул Аю-хан, слегка расстроившись. – А скоро ли будут?
Карим пожал плечами, потом всё же счёл нужным добавить слово:
- Не говорил.
- Вот незадача, - повторил незнакомец. – А я ведь к ним издалека приехал. Ты, голубчик, впусти-ка меня в дом. Я их здесь подожду.
И спокойно двинулся мимо Карима к двери. Толенгут растерялся слегка. Попробуй остановить аю – мокрое место от тебя как раз найдут! А незнакомец наступал так, словно и не предполагал помехи.
Решимость Карима оборонять дом от нежеланных гостей дала трещину. Аю-хан не выглядел зловредным или опасным. Но кто его знает? Вон глаза как хитро поглядывают за стёклами. Драться с ним? Пожалуй! А вдруг Штольман-мырза его вправду ждёт? Незнакомого Аю-хана толенгут не боялся, а вот память о ледяном гневе Орыс-бека заставляла поёжиться.
Меж тем пришелец безмятежно вошёл в прихожую, оставил там свою палку, саквояж и смешную шляпу, обнажив голову, лысую и блестящую, как колено. Пригладил лысину широкой ладонью, крякнул и прошёл в хозяйские комнаты, не обращая более внимания на Карима.
Толенгут постоял в нерешительности за дверью. Искоренять пришельца из гостиной с применением силы ему вовсе не хотелось. Что-то в нём делало это совершенно невозможным. Аю везде хозяин!
Внезапно Кариму пришла в голову удачная мысль. В этом доме хозяином был хитрый агашка. Вот он пусть с незваным гостем и разбирается.
Приняв это решение, обрадованный толенгут заспешил к дверям Петра Иваныча, сам не замечая, что старается идти как можно тише, чтобы не привлечь внимания Аю-хана за высокими стеклянными дверями.
* * *
День прошёл впустую – это было понятно сразу. Можно было даже не глядеть в хмурое лицо Якова, чтобы в этом убедиться. Яков привычно тёр затылок, как делал всегда, когда был недоволен, и болезненно морщился. Половину лица заливал чёрно-багровый кровоподтёк. В таком виде по городу лучше было не разгуливать, поэтому они наняли фиакр на целый день, наказав, чтобы ждал их возле участка.
В участке сидел не менее мрачный и также болезненно хмурящийся комиссар Лекок, официально отстранённый после вчерашнего скандального происшествия.
Анна видела, что беду, приключившуюся с комиссаром, Яков принимает близко к сердцу. Видит в нём себя, должно быть. Комиссар был честным служакой, умным и толковым полицейским. Что-то такое он ведь нашёл, идя по следу, что убийца навёл на него морок и сделал послушным орудием убийства. К сожалению, комиссар не помнил ничего о своих действиях, в результате которых он оказался под гипнозом. Малейшая попытка что-то вспомнить отзывалась нестерпимой болью в голове, хотя он не оставлял попытки. Пока же приходилось руководствоваться только показаниями Этьена Марселя, который следовал за своим героем по пятам, но под руку не лез и в разговорах не участвовал, уверенный, что в своё время его посвятят в то, что можно доверить прессе.
Яков снова недовольно поморщился и пробормотал по-русски:
- Вот так и пожалеешь о Ребушинском.
Этьен Марсель во всех отношениях был человеком замечательным. Но помочь больше ничем не мог.
Оба сыщика сошлись на том, что самоубийство несчастных Лефевра и Полин было результатом чужой воли. Где-то в своих поисках комиссар пересёкся с тем человеком, которого боялся Анри. Полин говорила, что не знает его, но Штольман недовольно сказал, что это наверняка было не так. Несчастная знала и видела нечто такое, что убийца счёл для себя опасным.
Анна подумала о том, что дух Полин надо вызвать и допросить. Яков был явно против, но она не дала ему рта раскрыть:
- Яков Платонович, возражения не принимаются! Это же единственный свидетель, идущий на контакт.
Комиссар смотрел на них с изумлением и досадой. Несмотря на то, что происшедшее доказывало их правоту, поверить в реальность происходящего ему было всё ещё сложно.
Штольман давно уже отвык спорить с ней по таким поводам. Он лишь мягко возразил:
- Боюсь, этот свидетель был не слишком полезен ещё при жизни. Едва ли после смерти что-то изменилось. Она сама не понимала, что обладает какими-то ценными для следствия сведениями.
- И что же делать? – расстроилась Анна.
- Пройти по следам комиссара. Повстречаться с теми же людьми. Злоумышленник среди них, - сказал Штольман. И снова поморщился. Кажется, синяк на лице сильно болел.
Анна решительно сжала губы и сумочку. Жизнь приучила её не выказывать свои намерения вслух и сразу, но дозволять мужу в одиночку идти по этому пути она не собиралась. Не дождетесь, Яков Платонович!
Судя по подозрительному взгляду, которым смерил её Штольман, её намерения, хоть и тщательно скрываемые, были для него если не очевидны, то весьма заметны. Вот если упрётся, что с ним делать? Кого призвать в союзники?
Подумав, она решила, что месье Марсель годится.
Взгляд Штольмана смерил Марселя с головы до ног и насмешливо сигнализировал:
- Даже не думайте, Анна Викторовна!
А вы несносны, Яков Платонович! Так и знайте!
В фиакре она сидела решительно и прямо, сжимая сумочку обеими руками и не глядя в сторону мужа. Опыт показывал, что этого Штольман долго вынести не в состоянии. Жалобные взгляды очень скоро начали согревать ей щёку и ласкать локон, вечно выбивающийся из причёски. На этот локон Яков сроду смотреть спокойно не мог, всё тянулся поправить. А вот нет! Это ещё заслужить надо, милостивый государь!
Их молчаливый спор был прерван тем, что фиакр остановился. Штольман выпрыгнул из экипажа и подал жене руку, помогая выбраться наружу. Как ни хотелось его наказать, но искушение опереться на эту надёжную, крепкую руку было сильнее.
В закутке у лестницы неожиданно обнаружился их добровольный телохранитель с загадочным лицом, в обнимку с винтовкой.
- Карим? - Яков попытался поднять бровь, хоть сегодня из этого ничего не вышло.
- Якоп-мырза, там приезжий человек. Здоровый, как аю! Тебя спрашивал. И Анна-апай спрашивал.
Киргиз был так взволнован, что понимать его было ещё труднее, чем обычно.
- Какой такой аю?
- Аю! Большой, в лесу живёт. Бал сильно любит, - силясь объяснить непонятливым хозяевам, Карим поднял руки с растопыренными пальцами и страшно зарычал.
Озадаченный Штольман – картина донельзя распотешная! Анна хихикнула, не удержавшись. В отличие от мужа, она знала, какой бал киргиз имеет в виду. Однажды, ещё в Индии ей ужасно захотелось мёду. Карим нашёл его каким-то чудом и принёс с довольным лицом, приговаривая, что достал жаксы бал. Слово «бал» по-киргиз-кайсацки означало «мёд».
- Аю – это медведь? – спросила она, смеясь.
Карим закивал, радуясь её понятливости.
- А здесь ты почему? – продолжал допрашивать Яков.
На этот вопрос киргиз уже не мог ответить ничего внятного. Ясно было одно: незнакомец вызвал почему-то его опасения.
- Агашка увидел его и кричал. Сильно кричал.
Кажется, он призвал на помощь дядю, вытянув того из постели. Едва ли с дядюшкой случилось что-то скверное. Не сидел бы здесь Карим спокойно, коли так.
- Что кричал?
Карим пожал плечами:
- «Ой-бой!» - кричал.
Какие междометия дядя издавал в действительности, оставалось тайной, покрытой мраком. Карим всё старался перевести в категории, понятные ему самому.
Яков понял, что от своего телохранителя более ничего дельного не добьётся, и недовольно сказал:
- Ладно, надо поглядеть, что там за медведь у нас в гостиной устроил бал.
Не было похоже, чтобы его что-то тревожило. Он открыл стеклянную дверь – и вдруг замер на пороге с лицом, выражающим крайнюю степень смущения.
Смущённый Штольман – картина тоже невероятная, уступающая по трогательности, пожалуй, лишь Штольману виноватому. Анна порой нарочно хмурилась и делала вид, будто обижена, чтобы насладиться его порывистым и искренним: «Ну, простите меня!» Забавно видеть, как суровый следователь превращается в застенчивого мальчишку-гимназиста. Но прежде это всегда происходило из-за неё. Анна не могла видеть, кто же там, в гостиной поверг её грозного мужа в такое смущение, и она даже слегка заревновала.
Яков шагнул в двери, выдохнув покаянное:
- Александр Францевич! Это вы из-за моих безумных писем?
- Яков Платонович, я тоже очень соскучился, - в голосе доктора слышалась знакомая ирония.
Анна решительно отодвинула Якова, затеявшего срочно поправлять левый манжет. В гостиной и впрямь обнаружился доктор Милц – ровно такой, как два года назад, словно он был каким-то мифическим существом вне времени.
- Александр Францевич, дорогой! – Анна бросилась к доктору и порывисто чмокнула его в щёку.
Сейчас ей странно было вспомнить, что всю жизнь проведя в Затонске, она познакомилась с Александром Францевичем лишь после появления в городе Штольмана. За краткое время доктор успел стать близким человеком для всей семьи Мироновых, и она была рада ему несказанно.
- Анна Викторовна, голубушка! Рад вас видеть в добром здравии!
Что бы ни повергало Штольмана в такое неистовое смущение, сейчас он получил передышку. Доктор тоже это понял и охотно переключился на разговор с Анной, оставив в покое сыщика, пребывающего в странном смятении.
- Доктор, какими судьбами вы к нам?
- Вот, решил устроить себе отпуск. У моих друзей ожидается прибавление семейства. Как я мог пропустить такое событие?
Яков наконец совладал с собой и протянул руку доктору. Вид он при этом имел самый покаянный, но лицо озарила открытая и счастливая улыбка, какую даже Анна видела у него редко.
На диване в гостиной обнаружился также дядюшка с рюмкой коньяка в руке. Он, конечно, не упустил ни слова и ни жеста. Ни возможности подшутить над грозным зятем.
- И что же ты там такого написал, Яков Платоныч?
- Дядя! – с упреком воскликнула Анна.
Но доктор Милц сам решил прийти на помощь другу. Строго глянув на Петра Иваныча через очки, он вновь повернулся к Штольману и тепло спросил:
- Как я вижу, дела в вашем детективном агентстве пошли на лад? Если судить по некоторым внешним признакам, - он несколько иронически уставился на синяк.
Яков усмехнулся c видимым облегчением:
- Да как сказать! Денег мы ещё не заработали, а вот по физиономии - уже.
- Бодягу, голубчик, бодягу прикладывайте! Полегчает.
В комнату на цыпочках проник Карим и с интересом уставился на происходящее.
- Чего тебе, орёл степей? – осведомился дядя.
- Акмарал говорит: обед подавай?
Пётр Иваныч вспомнил об обязанностях хозяина. Просто потому, что Яков на радостях о них вовсе забыл.
- Подавай, подавай! Александр Францевич, отобедаем, чем бог послал. А после отдохнуть вам надо. С дороги ведь?
Штольман опомнился практически мгновенно:
- Доктор, остановились вы где?
- Да как сказать? С вокзала к вам, а там уж видно будет.
- У нас в гостевых комнатах, если вам будет удобно.
- Очень удобно, ЯкПлатоныч. И пациентка моя под рукой.
- Ну, уж нет! – весело вмешалась Анна. – Вы в отпуск приехали, дорогой наш доктор! Вот и отдыхайте.
Однако, отвертеться от осмотра ей никак не удалось. После обеда, в ходе которого беседа приняла самый непринуждённый характер, доктор настоял на том, чтобы остаться с Анной наедине. Кажется, Яков Платоныч в своих письмах преувеличил свои тревоги относительно течения её беременности.
- Анна Викторовна, голубушка, не сочтите мои вопросы нескромными. Когда у вас в последний раз женские крови были?
Анна добросовестно попыталась вспомнить – и не смогла. Кажется, ещё в Кашмире. Или уже нет? Неполадки по женской части она тогда отнесла на счёт лёгкой простуды и на этом успокоилась.
- Стало быть, срок в точности не знаете?
- Мне сказали об этом в октябре, - смущённо сказала она, вспомнив странного и загадочного раджу Калидаса.
- Ну, что ж, будем сами смотреть, - доктор снял сюртук и засучил рукава. – Не стесняйтесь, голубушка, я ведь доктор.
После осмотра Александр Францевич выглядел задумчивым.
- Ну-с, Анна Викторовна, если внешние признаки не обманывают, ждать осталось совсем недолго. Ребёнок появится на свет, самое позднее, через три недели.
- Так скоро? – вдруг растерялась она.
- Да вы как будто расстроены? – удивился доктор.
- Не ко времени как-то, - пробормотала Анна. – Мне Якову нужно помочь.
Александр Францевич развёл руками:
- Анна Викторовна, да эдак у вас времени родить никогда не случится! Сколько вас знаю, вы всё время только и делаете, что помогаете ЯкПлатонычу.
- Доктор, но ему, правда, сейчас очень трудно! – горячо запротестовала она.
Милц усмехнулся:
- Ну, если Яков Платоныч выдержал тридцать восемь лет той жизни, которую сам себе устроил, то с нынешней счастливой жизнью он как-нибудь справится.
Анна вдруг поняла, что перед ней именно тот человек, которому можно задать любые вопросы из тех, что мучили её долгое время. Как же замечательно, что он приехал!
- Александр Францевич, но что я могу ещё сделать? Я знаю, он любит меня. И он очень счастлив. Но он же до сих пор почти ничего не говорит. Даже дядя его разговорить не в состоянии.
Доктор серьёзно и долго смотрел на неё прежде, чем ответить.
- Он может говорить. Просто ЯкПлатоныч из тех людей, кто говорит только о деле. Не спрашивайте, что он чувствует. Спросите, что делать. Об этом он может говорить легко. Это такое свойство характера, достаточно редкое и не самое удобное, но вам с этим жить. Едва ли когда-то он станет другим.
Анна задумалась и вдруг поняла, что доктор прав. Господи, скольких недоразумений удалось бы им избежать, если бы она знала этот секрет раньше! Она ждала от Штольмана слов любви, а он всё время говорил их, только в той манере, какая была ему доступна: «Моя жизнь была бы пуста… Я счастлив, что узнал вас… Мы должны быть вместе…». Понадобилось три года, чтобы он смог сказать ей: «Я вас люблю!» Впрочем, нет, раньше он смог ей это написать.
Она внезапно поняла, отчего так неистово смущался Яков сегодня при встрече. Кажется, бумаге он может доверить то, что не в состоянии произнести вслух. Доктору, видимо, много чего доверил.
Анна улыбнулась, чувствуя внезапный прилив щемящей нежности к странному, суровому человеку, который стал для неё самым близким и родным. Ей просто необходимо обнять его немедленно!
Она поспешно переменила роль послушной пациентки на роль радушной хозяйки.
- Александр Францевич, вам нужно отдохнуть. Ваша комната, наверняка, уже готова. Идёмте, я вас провожу.
В коридоре обнаружились переминающиеся с ноги на ногу дядя, Штольман и Карим. С одинаковым выражением смущения и любопытства на лице.
Анна обхватила мужа за шею и шепнула на ухо:
- Три недели. Самое большее.
Яков шумно выдохнул и крепко прижал её к себе – то ли с облегчением, то ли с тревогой.
Когда они смогли оторваться друг от друга, рядом не обнаружилось ни дяди, ни Милца, ни Карима. Все трое растворились деликатно и бесшумно.
- Ну, вот! – с досадой сказала Анна. – Я ведь собиралась доктору его комнату показать.
Кажется, всё уже разрешилось без её участия. Голоса дяди и доктора доносились из гостевой комнаты.
Она вновь обернулась к мужу. Яков Платонович стоял в коридоре с несколько озадаченным выражением на лице.
- Что? – спросила она, беря его за руку.
Он поднял на неё напряжённый взгляд, словно разгадывал сложную загадку:
- Всё же никак не могу взять в толк, почему Александр Францевич – медведь на балу?
[float=left]
[/float] Комментарий к "Медведь и толенгут"
Русско-казахский словарь Карима:
Орыс-бек - русский князь. Бек - это ещё и полководец, начальник. Короче, боевой такой князь.
Апай - обращение к почтенной замужней женщине.
Бахсы - шаман.
Бесик - колыбель.
Балашка (бала) - ребёнок
Агашка (ага) - дядя
Шумек - костяная трубка для оттока мочи в казахской колыбели
Тубек - горшок, встроенный в колыбель
Толенгут - телохранитель из военнопленных
Кызыл-Чапан - красный кафтан. Имеется в виду форма английского офицера.
Аю - медведь
Жынды шайтан - сумасшедший чёрт
Батыр - богатырь, опытный и знатный воин
Бал - мёд.
Содержание Следующая глава
