Глава 4. Дома
Библиотека доктора Милца снова вызвала ажиотаж, теперь уже у парижской полиции. Ажаны с несколько ошеломлёнными лицами принялись вскрывать ящики, словно надеялись там найти пропавшую Ирен Лепелетье. А не найдя, начали детально изучать каждую книгу, будто бы там содержались сведения, где её искать. Коробейников страдал от такой потери времени. Владей он языком, уже ядовито указал бы местным коллегам, что багаж ехал в другом вагоне, отделённый от него половиной состава. Но ажаны не владели русским, а он французским в достаточной мере. Приходилось терпеть и молчать. И сколько часов они ещё провозятся? Поезд прибыл в Париж ранним утром, а теперь время неумолимо приближалось к обеду.
Потом ему пришла в голову удачная мысль. Он поднатужился и вспомнил нужные слова:
- Аrrêtez mes bagages. (Арестуйте мой багаж).
Полицейские воззрились на него с изумлением. Антон усомнился в правильности выражения, потом махнул рукой и повторил снова. Раз уж им так хочется перелистать каждую книгу, он не станет им мешать. А сам тем временем поедет к Якову Платонычу и узнает, куда всё это богатство после тащить. Штольман не даст ему пропасть – в этом Коробейников был полностью уверен.
После долгих и мучительных выяснений при помощи отдельных слов и бурной жестикуляции полицейские уяснили, что он не собирается сбегать, а намерен поехать к своему начальнику в агентство Штольмана, что на Набережной Гран-Огюстен. На всякий случай с Коробейниковым отрядили одного агента для окончательного выяснения обстоятельств. Антон представил себе, как появится под конвоем, как саркастически вздёрнет бровь Штольман. Что бы ни случилось с ним за три года разлуки, но свою язвительность Яков Платоныч едва ли утратил. От этой мысли Антон затосковал. Не так хотел он появиться, совсем не так.
Его предупредили, чтобы не вздумал скрыться, и что багаж его будет досмотрен самым тщательным образом.
- Наслаждайтесь! – иронически бросил им Коробейников по-русски в манере любимого начальника и последовал за агентом в экипаж.
Париж, каким Антон увидел его из фиакра, был очень большим и шумным. Четырёхэтажные в основном дома были какого-то серо-жёлтого цвета, с неизменными мансардами под крышей. Перед отъездом Анна Викторовна рассказывала Коробейникову, что видела кремовый город, где они со Штольманом будут счастливы. И где он кремовый, интересно знать? А вдруг это просто не тот город?
Широкие бульвары, по которым катятся многочисленные экипажи, полны людьми. Брусчатка на мостовых, не засыпанная по затонской извечной привычке соломой, кажется очень чистой. И много маленьких уличных кафе, выползающих столиками прямо на тротуары, так что прохожим приходится их обходить. Кажется, они называются «бистро». Ресторатор Мефодьев позапрошлым летом решил открыть такое в Затонске, но дело не пошло. Не те погоды в средней полосе России, чтобы на улице подолгу с кофеем сиживать. Да и публика у нас не та. Кажется, наслаждались этим благом всё больше приезжие. Императорская фрейлина Нежинская почитала приятным делом там летом бывать и частенько пыталась залучить к себе за столик пробегавшего мимо Штольмана – полицейская управа находилась поблизости от ресторана Мефодьева. Но Яков Платоныч был обычно делами по горло занят, так что на приглашение Нежинской ответил только раз. И то лишь потому, что они с Анной Викторовной были в ссоре.
Стоило вспомнить о друзьях, как экипаж уже покатил по набережной, вдоль которой угнездились многочисленные торговцы старыми книгами. Торговцы были все пожилыми, в неизменных беретах и длинных шарфах. А рядом с ними ютились уличные художники со своими мольбертами - и тоже сплошь в шарфах и беретах. Антон понял, что отныне именно такими он и будет представлять парижан – никуда не спешащими, беззаботными, погружёнными в искусство и книги.
Не успел он так подумать, как кучер придержал лошадь, останавливая коляску. Что, уже приехали?
Вопреки разуму и логике Антон почувствовал непонятную робость.
Агентство располагалось в первом этаже какого-то здания, по виду – обычного жилого дома. И даже вывеской ещё не обзавелось. Миновав застеклённые двери парадного (видать, морозов-то в Париже нет!), они оказались в уютно обставленной приёмной, в этот час абсолютно пустой. А ведь не так много работы было у Якова Платоныча, как он писал.
В кабинет начальника ажан постучал сам, непреклонно отодвинув Коробейникова. Антон только вздохнул. Что-то сейчас будет. На стук из-за двери раздалось:
- Еntrez! (Войдите) – сказанное неповторимым штольмановским голосом.
Ажан вошёл, конвоируя Коробейникова.
Кабинет неожиданно остро напомнил навсегда покинутую полицейскую управу Затонска. Не то чтобы обстановка была столь же спартанской, в кабинете даже покойное кресло имелось. Просто всё так же сидел за столом, обтянутым зелёным сукном, Яков Платоныч, погружённый в бумаги. И всё так же хмурился. Никогда не любил начальник бумажную работу.
- Êtes-vous monsieur Stolman? (Это вы господин Штольман?)
Сыщик поднялся из-за своего стола, окидывая изумлённым взглядом открывшуюся ему картину.
- Oui, c'est moi. (Да, это я).
- Vous connaissez cet homme? (Вам знаком этот человек?)
Взгляд, брошенный на Антона, был тревожным и изучающим.
- Oui, c'est mon assistant. Et en quoi l'affaire? (Да, это мой помощник. А в чём дело?) – С этими словами Яков Платоныч подошёл и взял Коробейникова за плечо, словно намекая, что это его человек, и он готов устроить неприятности любому, кого это не устраивает. Вышло ненавязчиво, но грозно.
Антон узнавал знакомые черты и выражения, читать которые было всё так же несложно. Вот сейчас Штольман был чертовски недоволен.
Кажется, ажан его недовольство почувствовал, поспешив рассыпаться в извинениях:
- Oh, rien de spécial, monsieur! La vérification de routine. Je vous souhaite le bon jour! (О, ничего особенного, месье! Обычная проверка. Желаю доброго дня!)
Штольман проводил полицейского, показав зубы в улыбке. Сколько Антон его знал, сейчас начальник был рассержен ещё сильнее прежнего.
- И чем же вызвана эта «обычная проверка», Антон Андреич? – иронически спросил сыщик, не выпуская его плечо из твёрдых пальцев, лишь слегка разворачиваясь к нему.
Коробейников вздохнул, понурившись:
- Яков Платоныч, там дама из купе исчезла. Поезд не останавливался, а её, изволите ли видеть, нет.
- И вы тут же приняли деятельное участие в расследовании! – живо продолжил Штольман.
Антон снова покаянно вздохнул.
- Каждому – свой крест, - философски заметил сыщик. – Александр Францевич жалуется, что куда бы ни пошёл, всюду оказываются больные. А вам вот на каждом шагу – труп.
- Да полно вам, Яков Платоныч! – укоризненно заметил Коробейников.
Тайна Ирен Лепелетье представлялась ему не темой для шутки.
- Извините, - торопливо бросил сквозь зубы начальник. – Как видите, Антон Андреич, лучше я не стал.
- Яков Платоныч!
Антон совсем уж хотел обидеться, как Штольман вдруг привлёк его к себе и порывисто обнял.
- Хорошо, что приехали, Антон Андреич!
Для себя прежнего он уже сказал и сделал немыслимо много, было бы бесчеловечно требовать от него большего. Он и впрямь искренне радовался, и этого Антону было вполне достаточно. Его вправду тут ждали. Он выдохнул и уткнулся начальнику в плечо, пряча внезапные слёзы. Штольман неловко похлопал его по спине, и оба тотчас отстранились друг от друга, стесняясь своего порыва.
Коробейников отвернулся, украдкой стирая выступившие слёзы, и все равно по-детски шмыгнул носом, но Яков Платоныч не стал иронизировать на тему чрезмерной его чувствительности по своему обыкновению. Он разглядывал помощника с улыбкой, только на этот раз зубы не показывал.
- Повзрослели, Антон Андреич! Но всё тот же рыцарь. Дама в беде?
Антон вздохнул, почувствовав, что снова может говорить.
- Она точно в беде, Яков Платоныч, - горячо сказал он. – Я это ещё раньше заметил. Да вот не уследил.
- И это доклад сыщика! А подробности?
Коробейников судорожно вздохнул и вытянулся во фрунт, словно не сам он почти три года расследовал каждую мелочь в Затонске, а будто бы снова стал сопливым дознавателем без малейшего опыта, которого приметил петербургский следователь.
- Пропавшая Ирен Лепелетье. Ехала одна, явно была чем-то расстроена. Накануне вечером в вагоне-ресторане она кого-то ждала, всё время глядела на дверь. Ночью в вагоне было тихо. Утром купе оказалось заперто, вещи не собраны. Следов борьбы нет. В пепельнице следы сожжённой записки. Это всё.
- Тысяча версий, - заметил Штольман. – Скажем, дама поссорилась с любовником. Потом получила от него записку, перешла к нему в купе и предпочла исчезнуть вместе с ним.
Коробейников обиженно посмотрел на сыщика:
- Яков Платоныч, и вы туда же? Парижская полиция тоже всё про «сердечного друга» рассуждает.
- Антон Андреич, это первое, что приходит в голову, если учесть, что следов борьбы нет.
- Она не поэтому волновалась, - возразил Антон горячо.
- Ну, вы откуда знаете? Говорили с ней?
- Почти нет, - вздохнул он. – Только она не такая. Она – вроде Анны Викторовны.
Неопределённость формулировок всегда Штольмана сердила:
- Что значит «вроде Анны Викторовны»? Делает первое, что приходит в голову?
- Искренняя! – перебил его Антон Андреич. – Честная.
Да не поссорились ли они, чего доброго?
- Почему вы знаете? – спросил сыщик, сбавляя тон.
- Ну, это же видно!
Яков Платоныч только вздохнул. Точно, поссорились!
- Только бы она была жива, - пробормотал Коробейников больше про себя.
- Как, вы сказали, её имя? – остро глянул на него Штольман.
- Ирен Лепелетье.
- Ну, жива ли она, узнать-то мы можем, - заметил сыщик.
Антон посмотрел на него, не веря собственным ушам. Кажется, неравная битва, которую вела Анна Викторовна с начальником сыскного отделения, закончилась полной капитуляцией проигравшей стороны. Неужели Штольман имел в виду именно то, о чём Коробейников подумал?
Задать вопрос ему была не судьба. Только он открыл рот, как в кабинете громко забренчал большой корабельный колокол, неведомо какими судьбами оказавшийся в таком неподходящем месте. Штольман воззрился на него рассеянно и недовольно, все ещё погружённый в свои мысли, потом лоб его разгладился:
- Спросим мы про вашу Ирен Лепелетье. Вот прямо сейчас и спросим. Нас на обед зовут.
- На обед? – Антону показался немного странным способ.
Штольман в своей манере неодобрительно покачал головой:
- Кому-то из моих близких пришло в голову повесить здесь эту рынду. Дескать, обычный колокольчик я не услышу! – потом вдруг напряжённо нахмурился. – Антон Андреич, не помните, сколько было ударов: два или три?
И Коробейников понял, что рында появилась в кабинете далеко не сразу. Просто колокольчик поменьше был досадливо проигнорирован не единожды – чего там ещё бренчит, работать мешает? И искренне пожалел, что не завёл то же самое в полицейском участке.
- Два удара было, Яков Платоныч.
- Значит, мамаша Борю сегодня решила готовить у нас.
- А если три?
- Значит, у Мироновых. Нам повезло – не надо идти через двор, всего лишь подняться по лестнице.
Антон не решился спросить, кто такая мамаша Борю, и почему для обедов здесь заведён такой странный порядок. Но то, что по сигналу этой мамаши Борю Штольман послушно идёт в столовую определённо вызывало уважение.
В столовой при их появлении Анна Викторовна обернулась сердито, подтвердив предположение Коробейникова о размолвке между супругами. И тут же подпрыгнула, просияв ярче солнца:
- Антон Андреич!
Госпожа Штольман подлетела к нему и в едином порыве повисла на шее, расцеловав в обе щеки. Антон нерешительно обнял её, мгновенно вспомнив свою первую затонскую влюблённость в эту удивительную, ни на кого не похожую девушку.
- Анна Викторовна, я ревную! – раздался за плечом суровый голос Штольмана.
Анна оторвалась от Коробейникова, смерила мужа недовольным взглядом через плечо, а потом вдруг быстро и решительно чмокнула его в щёку. И тут же отстранилась.
А сыщик поплыл, как масло на солнце. Взгляд сделался нежным и беспомощным. Анна ещё раз пристально вгляделась, постепенно сменяя гнев на милость, а потом чмокнула ещё раз. И выражение лица стало насмешливым и обреченным: дескать, что с вами делать, Яков Платоныч!
- Антон Андреич? – в столовой появился Пётр Иванович Миронов под руку с прекрасной графиней Раевской. – С прибытием, с прибытием! Вот теперь Париж точно уже следует переименовать в Затонск-на-Сене.
Александра Андреевна приветствовала Антона тёплой улыбкой. Ещё два года назад, когда они с Петром Иванычем приезжали на могилу Штольмана, она произвела на Коробейникова неизгладимое впечатление. Тетушке Якова Платоныча совершенно невозможно было врать. А говорить правду было немыслимо. Кажется, он справился тогда, но вот теперь она здесь – и что она о нём думает?
- Здравствуйте, Антон Андреевич! Как вы добрались? Устали, должно быть? – кажется, графиня не держала обиды за обман и была приветлива.
- С приключениями Антон Андреич добрался, - пояснил за оробевшего помощника Штольман. – Дама в вагоне пропала, беспокоится – жива ли?
И кинул быстрый взгляд на Анну Викторовну.
- И вы, как рыцарь истинный, приняли в ней участие? – осведомился Пётр Иваныч. – Узнаю, узнаю затонское благородство!
Вот как у дядюшки Анны Викторовны всё это выходило искренно и по-доброму? Душевный человек – господин Миронов. Хороший человек.
Подали обед, и тут на некоторое время воцарилось молчание, потому что беседовать сделалось немыслимо. Вкус у всего был непривычный, но от этого не менее восхитительный. А покушать Коробейников всегда любил.
- Оценили стряпню мамаши Борю, Антон Андреич? Вижу в вас истинного гурмана. Сие похвально! – отметил Пётр Иваныч. – Жить надобно со вкусом, ибо другой жизни нам не будет дано.
И при этом дядюшка довольно иронически посмотрел на Якова Платоныча.
- Французская кухня на русский вкус не слишком богата, но мамаша Борю готовит отменно. Отведайте этот паштет с трюфелями. Такого вы в Затонске точно не едали. Оцените.
Антон Андреич оценил.
- И как? – осведомился Пётр Иваныч.
- Нет слов! – искренне отозвался Антон.
- Аперитив попробуйте, это легкое розовое вино из Шампани.
- Не увлекайтесь, Антон Андреич, - сухо предупредил Штольман.
- А тебе, племянник, этого не понять! Ты и в изучении русской кухни не преуспел. Была бы еда, а что жевать – всё едино.
Если вспомнить, что порой начальник вовсе не обедал, и ему баранка за счастье казалась, то Пётр Иваныч был прав. Но за Якова Платоныча было немного обидно. Он труженик и аскет редкостный, чего ж над этим смеяться?
- Яков Платоныч, а как мне найти доктора Милца? – поспешил сменить тему Коробейников.
- Да сам к ужину придёт, - удивлённо поднял бровь Штольман. – А с чего вдруг?
- Доктор Милц здесь живёт? – изумился Антон Андреич.
- Яков воплотил идеал своего счастья: собрал всех близких под одной крышей. Теперь от работы можно вовсе не отвлекаться! – насмешливо сказал дядюшка.
Кажется, Пётр Иваныч мог быть не только очень милым, но и очень колким. И остроумие своё сегодня оттачивал на Штольмане. Что-то у них тут произошло, как бог свят! А Штольман не огрызается, терпит. Да он ли это? Или подменили где в дороге?
- Так что же Александр Францевич?
- Ну, так я, изволите видеть, его библиотеку привёз. На вокзале пока осталась, не знал, куда её.
Видимо, и Анна Викторовна почувствовала, что мужу как-то уж слишком сегодня достаётся. Она поспешила вмешаться в разговор.
- Яша, а что там с делом Перье?
И так это прозвучало неожиданно по-домашнему, что у Антона даже в груди кольнуло. Штольман на жену посмотрел тихим и нежным взором, теперь уже нисколько не смущаясь, что это кто-то видит. Прежде-то он всех разгонял, чтобы наслаждаться присутствием Анны Викторовны в одиночестве.
- Нашли останки в Монтрейле. В овраге, в точности, как ты указала.
Прозвучало это тоже очень семейно и доверительно. И грустно.
- Бедная мадам Перье! – на глазах у Анны слёзы выступили.
- Ну, Аннет, - вмешался дядюшка. – Они давно уже смирились с этим. Пять лет прошло.
- Да разве с этим можно смириться? – вздохнула Александра Андреевна. – Пять лет они не знали и, быть может, надеялись.
- Зато теперь наступит успокоение, - сказал Пётр Иваныч, беря жену за руку. – Иногда это тоже благо.
- Не знаю, - печально сказала Анна Викторовна. – Если бы с Митенькой что… то я бы смириться не смогла.
- Тебе и не придётся, Аннет. Не придётся, - серьёзно сказал дядюшка. – С Дмитрием всё будет в порядке!
- Петр Иваныч у нас провидец, - неопределённо заметил Штольман.
Сколько Коробейников его знал, ему и с даром Анны Викторовны примириться было сложно. Как-то он теперь дядюшку-провидца находит? Похоже, давно уже выкинул белый флаг и сдался на милость победителя. А Пётр Иванович, и вправду, видит будущее?
- Антон Андреич, как вы сказали имя пропавшей дамы? – вспомнила госпожа Штольман.
- Нет, Аня, - тихо, но твёрдо сказал Яков Платоныч. – Сейчас мы её дух призывать не будем. Ты пойдёшь Митю кормить. А Антон Андреич за книгами доктора поедет.
Ну, всё как обычно! Коробейников, делом займитесь! А Дмитрия Штольмана он даже ещё не видел.
* * *
Выручать книги Антон отправился не один. Только хотел попросить о помощи Якова Платоныча, признавшись, что не знает толком французского, как в прихожей встретил его какой-то молодой и тощий киргиз и произнёс что-то немыслимое:
- Эй, жигит! Поедем à la gare за книжка. Якоп-мырза сказал – тебе помочь надо. Алға!
Коробейников замер, недоумевая, откуда взялся здесь ещё и киргиз, и почему он командует. И что он говорит, в конце концов? Но долго соображать ему не дали. Киргиз улыбнулся широко и приветливо, беря его за рукав:
- Пойдём, іні! Потом думать будешь.
Антон последовал за киргизом в уже ожидавший экипаж.
- Молодец, что приехал, іні! – весело сказал киргиз. – Якоп-мырза рад, Анна-апай рад. Агашка тоже рад. Керемет!
- Как ты меня назвал?
- Iні. Как это орыс тілде будет - от одной матери?
- Брат? - удивлённо сказал Коробейников.
- Жаксы! – обрадовался киргиз. – Брат. Братишка.
С кем устанавливали его родство, Антон так и не понял, но странный этот парень ему определённо нравился. Киргиз назвался Каримом, и с полицейскими на вокзале повёл себя столь же непосредственно и бесцеремонно. Изъясняясь на той же немыслимой смеси трёх языков, он решительно произнёс:
- Штольман-мырза сказал: emballez ces livres et apportez-le chariot. (Упакуйте эти книги и отнесите в повозку). Алға!
Как ни странно, ажаны послушались беспрекословно. То ли убедились, что книги доктора ничего криминального не содержат, то ли устали уже до чёртиков. Коробейников с Каримом книги привезли и принялись, пыхтя, перетаскивать тяжеленные ящики на третий этаж, в квартиру Милца, которую киргиз открыл сам, не дожидаясь хозяина. На шум в прихожей из кабинета выглянул Штольман с каким-то письмом в руках, обозрел их возню рассеянным взором и молча ушёл обратно. Ну, а чего Антон ожидал? Что начальник вместе с ними будет поклажу таскать?
Когда дело было закончено, Карим потащил вконец упарившегося Коробейникова на кухню, где хозяйничала тихая и хрупкая светловолосая девушка.
- Это Акмарал, - представил её киргиз. - Садись, іні, шай пить будем!
Чай он заварил сам, и был этот чай на удивление вкусным: очень крепким, с сахаром и молоком. Акмарал, оказавшаяся француженкой по имени Жаннетт, подала к чаю хрустящий батон с маслом. Чаепитие прибавило Антону сил и настроения.
Покинув кухню, он отправился выяснять, где ему квартировать положено. Штольман писал, что жильё предоставит агентство. Но Якова Платоныча в кабинете не было, ушёл куда-то. Проблему его решил дядя Пётр Иванович, вручив ключи от квартирки в третьем этаже – как раз напротив жилища доктора Милца:
- Владейте, Антон Андреич!
На немой вопрос Коробейникова, дядя Анны Викторовны смешно сказал голосом старого пирата:
- Я служил у Флинта квартирмейстером!
Кого он назвал Флинтом, не Якова ли Платоныча? Тогда уж воистину «одни боялись Флинта, а меня боялся сам Флинт»! Вот только ноги у Петра Иваныча покуда было две.
Квартира состояла из спальни, гостиной и кухни, была скромно, но уютно обставлена. После собственного покосившегося домишки в Затонске она показалась Антону светлой и чистой. Ну и что, что невелика! Много ли ему одному-то надо? Кажется, в этом удивительном доме все обитали сообща, без обиняков перемещаясь из квартиры в квартиру. Обедать он точно будет вместе со всеми, по звонку мамаши Борю. Вон и колокольчик висит над дверью – вполне нормального размера. Коробейников подошел и, повинуясь безотчётному порыву, провёл по звоночку пальцами. На пальцах остался лёгкий налёт пыли. Протирать такие мелочи почему-то часто забывают.
Глаза вдруг вновь защипало. Он сомневался, ехать ли, нужен ли, а ему в квартиру звонок уже давно провели. Антон быстро отошёл к окну, пытаясь совладать с нахлынувшими чувствами. За окном плавно текла Сена, вдоль которой всё так же сидели уютные старички-букинисты.
Кажется, этот удивительный дом, этот Затонск-на-Сене возник здесь именно стараниями глубоко семейных Мироновых. В нём нашлось место всем, и даже Яков Платоныч стал казаться в нём почти ручным. А может, он и не был вовсе диким, просто сильно одичалым?
Разместив свой нехитрый скарб в шкафу, Антон Андреич сошёл вниз, в кабинет, где, как он подозревал, будет проходить основная часть его жизни. Хозяина в кабинете всё ещё не было, зато пришла Анна Викторовна, да не одна, а с пятимесячным сыном на руках.
Дмитрий Яковлевич Штольман оказался довольно суровым малым, удивительно похожим на отца: те же чёрные кудряшки на голове и недовольно сдвинутые брови. На Коробейникова он посмотрел настороженно: «Кто это тут ещё? Делом займитесь, Антон Андреич!»
- Митя, познакомься, - сказала Анна Викторовна. – Это твой дядя Антон!
И пояснила со вздохом:
- Должен же у человека быть дядя! Родителям ведь не всё расскажешь.
Кажется, его только что назначили младшим братом Штольмана. Интересно, а сам Яков Платоныч об этом родстве знает?
Осторожно приняв малыша на руки, Коробейников замер, не зная, что делать. К счастью, Дмитрий Яковлевич сам довольно быстро разобрался, безошибочно найдя на сюртуке «дядюшки» единственную выщербленную пуговицу, и теперь сосредоточенно тянул её в рот. Нитки на видавшем виды сюртуке готовы были уступить его настойчивости. Анна забрала сына, не дав ему оторвать пуговицу окончательно. Митя недовольно насупился и тихонько закряхтел, норовя выбраться из материнских рук.
- Я думал, дети всегда кричат, - удивлённо поделился Коробейников с Анной Викторовной своим открытием.
- Только не мой! - усмехнулась Анна. – Митя весь в отца. Если что не по нраву, выдирается молча. В лучшем случае недовольно кряхтит. Что возьмёшь – Штольман! Раньше я у одного Штольмана настроение по лицу угадывать должна была, теперь вот у обоих, - с иронией пожаловалась она.
Стоило о нём вспомнить, как Яков Платоныч стремительно вошёл в кабинет, ставя на подставку трость и вешая шляпу.
- Всё агентство в сборе? – сказал он, обозревая присутствующих. – Даже наследники!
- Был у комиссара? – спросила Анна, подходя и целуя мужа в щёку.
Кажется, утренняя размолвка, чем бы ни была вызвана, забыта окончательно.
Раньше Штольман щетинился при малейшей попытке его приласкать, теперь же принимал ласку безропотно и не стесняясь.
Дмитрий Яковлевич при виде отца вдруг улыбнулся широчайшей младенческой улыбкой и издал какой-то короткий радостный клич.
- Угу, - пробурчал Штольман, забирая у Анны сына. – В деле Перье поставлена точка. Комиссар Лекок передавал тебе благодарность и велел кланяться. Митя, а маленьким мальчикам давно спать пора!
Говоря это, Яков Платоныч перемещался по кабинету, укачивая сына, и выглядело это совсем не так неловко, как было у Коробейникова. Сразу видно – опыт! Антон едва не прыснул, подумав, что суровый сыщик запоёт вдруг сейчас колыбельную. Но, видимо, приручение Штольмана так далеко ещё не зашло. Или Митя умел общаться с отцом телепатически и не требовал слов. Он счастливо замер, мечтательно тараща голубые – мамины – глаза куда-то в потолок. И пяти минут не прошло, как он глубоко вздохнул и зачмокал губами во сне.
- Меня не слушает, - тихо пожаловалась Анна. – А у отца – вот, пожалуйста!
- Он понимает, что такое дисциплина, - также тихо сказал Штольман.
И вдруг улыбнулся широчайшей – во все зубы – улыбкой, какой Антон у него никогда еще не видел. Счастливый Яков Платоныч являл собой зрелище неожиданное и потрясающее. Антон узнавал и не узнавал. Когда он видел их обоих в последний раз, сыщик был напряжённым и каким-то виноватым, словно корил себя за то, что доверился и принял жертву Анны Викторовны. Виноватым, но покорным. Таким он и запомнился.
Анна изменилась меньше. В пору расставания она была уже такой, как сейчас: сильной, светлой, уверенной, взявшей на себя ответственность за счастье мужа. Кажется, она всё же сумела выстроить это счастье. Впрочем, Антон никогда и не сомневался, что сумеет. Какая всё же удивительная девушка!
Наблюдая за баюкающим сына Яковом Платонычем, Анна вдруг хихикнула, прижав пальцы ко рту, чтобы приглушить смех.
- Что вас так развеселило, Анна Викторовна? – тихо спросил тот.
- Раньше я думала: «Мой Штольман». А теперь: «Мои Штольманы!»
Что было забавного в этой мысли, она не пояснила. Антон же вдруг почувствовал тихую грусть, но без ревности. Она всегда думала только о Штольмане. Он ведь никогда не заблуждался на этот счёт. Дай бог им счастья! Он же счастлив уже тем, что узнал этих удивительных людей, что они приняли его в свою жизнь. Что он наконец, впервые после смерти матушки, чувствует себя дома.
* * *
Анна Викторовна отнесла малыша в кровать и вернулась в кабинет, где Яков Платоныч уже расспрашивал Коробейникова:
- Итак, Антон Андреич, давайте по порядку. Что вам известно об этой женщине?
Антон сосредоточился, вызывая перед глазами образ прекрасной дамы.
- Она молода. Лет тридцать – не больше. Была неброско, но хорошо одета.
Он не слишком разбирался в дамских нарядах, но скромное, без лишних украшений и рюш тёмное платье показалось ему очень красивым. У дамы, определённо, был хороший вкус.
- Светская женщина?
- Я бы сказал, дама из общества. Образованная, скорее всего. Знаете, лицо такое одухотворённое, умное. Она очень отличалась от других женщин.
Анна Викторовна, словно угадав безошибочным женским чутьём, что печальная незнакомка произвела на Антона неизгладимое впечатление, участливо погладила его руку.
- Дальше, Антон Андреич!
- Дальше – всё. Нет, не всё. Она замужем. Значит, если имя настоящее, то Лепелетье – это фамилия мужа.
Как-то глупо это, если вдуматься – грезить о замужней даме. О чужой женщине. Впрочем, если вдуматься, он уже не в первый раз эту глупость допускает.
- Я попробую? – сказала Анна Викторовна, спрашивая у мужа разрешения взглядом.
Кажется и Якову Платонычу удалось добиться определённых побед в семейной жизни! Раньше она ни у кого разрешения не просила.
Штольман кивнул, а потом встал у жены за спиной, обнимая её живот, нисколько не стесняясь присутствия Коробейникова. Но, кажется, это была не ласка, а деловая необходимость.
- Дух Ирен Лепелетье, явись! Дух Ирен Лепелетье, явись мне!
Когда Анна содрогнулась, уставив в пространство остановившийся взгляд, у Антона болезненно защемило в груди. Лицо Штольмана сделалось напряжённым и даже, кажется, побледнело. Потом Анна выдохнула и обмякла, возвращаясь к действительности.
- Мертва? – спросил Антон, весь холодея.
- Нет, - покачала головой прекрасный медиум. – Она мне не явилась. Вместо неё пришёл какой-то мужчина.
- Мужчина?
- Мужчина. С разбитой головой.
- И что сказал?
- Ничего. Странно, правда?
- Очень странно, - задумчиво сказал Штольман.
Следующая глава Содержание
