Глава пятая

Следственный эксперимент

 
Шесть шагов от стены до двери. Потом поворот и обратно снова шесть. Поперек четыре, поэтому ходить лучше вдоль. И пусть это больше всего напоминает метания тигра в клетке, не важно, потому что все равно никто не увидит. Невозможно оставаться неподвижным, не зная, что происходит.
Когда в воздухе запахло дымом, и послышались приглушенные стенами и расстоянием шаги и крики, он не выдержал, забарабанив в дверь. Было ясно, что происходит что-то из ряда вон выходящее, что-то чрезвычайно опасное, и находиться взаперти, не зная, что случилось, и как там Анна, Яков просто не смог. Дверь открылась не сразу, но потом все-таки пришел помощник капитана Харпер, объяснивший, что все под контролем, пожар, начавшийся на корабле, потушен, и арестованному ничего не грозит. Как будто он за себя волновался! Впрочем, тревогу Штольмана унял Карим, который, похоже, неотрывно составлял компанию охранявшим Якова матросам. Воспользовавшись тем, что дверь отворилась, он крикнул, что Анна-апай жаксы. Помощник посмотрел на него с неудовольствием, но, на удивление, не прогнал. Только покачал головой и снова запер дверь, не добавив больше ни слова, не рассказав, что на самом деле случилось. Почему-то Якову казалось, что пожар не был вызван случайностью, что это событие было как-то связано с убийством Галлахера. Штольман понимал, разумеется, что этим предположениям и страхам он был обязан мыслям о том, что убийца фотографа на свободе, пока он, Яков, заперт в этой крохотной каморке без единой возможности повлиять на ситуацию.
Анна! Анна Викторовна! Только бы она не принялась за расследование, только бы не привлекла к себе внимание убийцы. Но много ли на это надежды? Петр Иванович сказал, что они справятся, но мог ли Яков Платонович быть уверен в способностях дяди удержать племянницу от необдуманных шагов? На памяти Штольмана это удавалось Миронову не часто, зато обратных примеров было более чем достаточно. А сейчас, когда сам Яков попал в беду, Анна наверняка будет пытаться сделать все, чтобы доказать его невиновность.
Его нежная, милая и сострадательная барышня на колесиках становилась настоящей тигрицей, если кто-то или что-то угрожало тем, кто ей дорог. Яков отлично помнил, как она пришла в сторожку с Лассалем, как напала на него с тростью. Ничего Анна не боялась никогда, если чувствовала, знала, что может помочь и спасти. Так разве можно надеяться, что дядюшка сможет удержать ее от необдуманных шагов, в такой-то ситуации?
Остается только уповать, чтобы он смог защитить ее от последствий этих самых шагов. Здесь на Петра Ивановича, пожалуй, положиться можно, хотя Яков, несомненно, предпочел бы сам защищать жену.
Все время, проведенное взаперти, Штольман пытался снова и снова понять, кто же мог убить Галлахера. Мысли кружили по кругу, лишая сна, но  информации было явно недостаточно. Харрисонов Яков исключил сразу. У маленькой и хрупкой миссис Харрисон недостало бы сил справится с сильным молодым мужчиной, а майор после ужина как устроился в кресле, так и не покидал его до самого сообщения об убийстве.
Петр Иванович некоторое время после ужина провел на палубе в компании Карима, затем вернулся в кают-компанию и уселся играть в карты с офицерами, но дядюшку Яков Платонович и не подозревал.
С тремя офицерами, составлявшими ему партию, все было сложнее. Двое из них, Адлер и Берч, утверждали, что были вместе на палубе до игры, и это вроде бы подтверждал вахтенный. Но вахтенный офицер не обязан пересчитывать прогуливающихся пассажиров, он мог и выпустить их из виду ненадолго. Третий офицер, Форж, кают-компанию не покидал, так что и подозревать его было нельзя.
Пару дней назад между офицерами и Галлахером вышла весьма некрасивая ссора по поводу англо-ирландского вопроса. Эта тема весьма болезненна как для англичан, так и для ирландцев, вечный источник проблем и конфронтаций. Кто знает, может быть, офицеры решили разделаться с «проклятым ирлашкой»? Глупо, конечно, делать подобное на корабле, но и Адлер, и Берч великим умом не отличались. А с другой стороны, именно это заставляет сомневаться в их виновности: слишком они глупы и беспечны, чтобы провернуть такое и не оставить следов, не показать даже вида. Но все же алиби у них крайне ненадежное.
А еще более ненадежное оно у мисс Рамзи. Она тоже гуляла по палубе, причем в одиночестве. Ее тоже видел вахтенный. И возражения для ее алиби те же самые. А еще она терпеть не могла Галлахера, все время к нему цеплялась, и он платил ей сторицей. Могла ли она убить? Почему бы и нет. Мисс Рамзи фанатична и упряма, и сил у нее вполне достаточно. Тот способ, что выбрал преступник, говорит о том, что он не был так уж сильно уверен в своих силах, иначе не напал бы во сне, не пытался бы душить. Но вот тут гнездится противоречие: подобный способ убийства не очень подходит к личности мисс Рамзи. Она скорее топором зарубит в пылу гнева, но красться, убивать тайком станет вряд ли.
Еще оставались лорд Соммерсет и его секретарь мистер Эванс. Эти заявляют, что были в каюте, лорд диктовал, а Эванс записывал. То есть, их алиби взаимно. Но больше оно не подтверждено никем. Что если они в сговоре? Хотя трудно представить себе, что надутый индюк Соммерсет, лопающийся от осознания собственной важности, может быть в сговоре с каким-то там секретарем. Эванс для него даже не слуга, он раб, и лорд ничуть не пытается это скрывать. Интересно, что заставляет молодого человека подчиняться? Неужели карьера стоит подобного?
Ну, а сам Эванс? Он пришел в кают-компанию первым, раньше Соммерсета. Выглядел как обычно, не был ни взволнован, ни испуган. А нервная организация у него чрезвычайно трепетная. Трудно поверить в то, что он мог бы убить, а потом как ни в чем не бывало пойти пить чай.
У всех пассажиров было алиби, но почти у всех оно было весьма непрочным и требовало более внимательного расследования, которое капитан провести не захотел. Впрочем, Фаррела можно было понять, он не следователь, не полицейский, тонкостей расследования преступлений не знает, а единственный человек, который мог бы в этом помочь, сам оказался подозреваемым. Зла на капитана Штольман не держал, понимая, что тот выполняет свои обязанности,  не более того. Но тем важнее было Якову понять, кто же все-таки убил, и поскорее, пока Анна не совершила чего-нибудь, что подскажет убийце, что она опасна для него.
Интересно, что рассказал жене дух Галлахера? В том, что Анна Викторовна уже с ним побеседовала, сомнений у Штольмана не было никаких. В такой ситуации ничто не удержит ее от призывания, тут следует смириться. Штольман только надеялся, что Петр Иванович проследит, чтобы все прошло благополучно. Авантюрист или нет, дядюшка в духов верил и в спиритизме разбирался, так что был более чем способен помочь племяннице, если дух Галлахера окажется недружелюбным.
Но духи духами, а расследование расследованием, и вот в этой части Анна Викторовна точно не сильна, и Миронов тоже. А ведь попробуют, не смогут удержаться! Уже наверняка попробовали. А теперь на корабле пожар. Не следствие ли он действий этой парочки? Памятуя приключения Анны Викторовны в Затонске, можно предположить и такое.
Склады, где проводились кулачные бои, показал Анне дядя. В меблированные комнаты на место гибели Евгении Григорьевой ее привел он же. Про особняк графини Уваровой, куда эта парочка пробралась тайком, лучше и вовсе не вспоминать. Справедливости ради следовало отметить, что Анна Викторовна и без дядиного сопровождения попадала в какие угодно переделки, но все равно Штольман не мог чувствовать себя спокойным. Оставлять эту парочку без присмотра, да еще в ситуации, которая буквально провоцирует их на активные действия, было боязно.
А значит, надо было не сходить с ума от тревоги, а постараться еще раз перебрать в голове все, что ему известно. До тех пор, пока у Якова не будет конкретного плана действий по снятию с себя подозрений, требовать встречи с капитаном бесполезно. Фаррел вряд ли ему откажет в беседе, но если при этом он не услышит ничего конструктивного, то в следующий раз может и не прийти, так что нужно все хорошенько продумать.
Но вот уже три часа он не может заставить себя сосредоточиться, меряя шагами крошечную комнату в трюме. Ему обеспечили некоторые удобства, привесив к потолку гамак, точно такой, в каких ночевали матросы, поставив стул и табурет. И даже пару книг прислали, видимо, чтобы арестованный не спятил от скуки. И кормили отнюдь не солониной с сухарями, меню, видимо, было пассажирским. Но все равно тюрьма она и есть тюрьма, даром, что на баркентине не нашлось карцера. Или просто капитан не решился держать в карцере пассажира, да еще такого, чья вина не была окончательно доказана?
Да не все ли равно? Спасибо Фаррелу, у Штольмана не отобрали часы. В трюме окон, понятное дело, не было, и брегет был для Якова Платоновича единственным способом понять, день сейчас или ночь. В данный момент было утро, вернее, уже почти полдень. Может, попробовать еще раз постучать в дверь и выяснить, что там у них произошло? Или все-таки махнуть рукой на отсутствие плана и потребовать встречи с капитаном? Но если на корабле проблемы, Фаррел скорее всего занят, ему не до арестанта. Но невозможно уже оставаться в неизвестности.
 
Неожиданно, заставив пленника прервать на полушаге свой короткий маршрут, замок комнаты скрежетнул, открываясь, и дверь распахнулась.
– Мистер Штольман, капитан Фаррел хочет вас видеть, – сказал появившийся на пороге помощник капитана. – Следуйте за мной, пожалуйста.
Чем бы ни было вызвано столь неожиданное желание Фаррела пообщаться с арестантом, задавать вопросы помощнику Харперу Штольман не стал. Слишком уж тот выглядел озабоченным и расстроенным. Да и не было такой возможности, потому что, сообщив пленнику о желании капитана, помощник немедленно развернулся и пошел к лестнице, ведущей из трюма.
Собственно говоря, еще в момент ареста  Яков Платонович поразился доверию, с которым отнеслись к подозреваемому в убийстве. Ни тебе конвоя, ни попытки руки связать.  Он бы так с убийцей не церемонился. А сейчас помощник капитана и вовсе вел себя беспечно, повернувшись к подозреваемому спиной и даже не потребовав от матроса, охранявшего комнату, чтобы тот их сопровождал. А тот и не пошел, продолжая, видимо, стеречь пустую уже камеру. Вместо него за плечом Штольмана немедленно пристроился Карим и быстро зашептал на своем своеобразном русско-киргизском диалекте:
– Анна-апай жаксы, агашка жаксы, ессіз әйел капитан застрелить, насмерть. Все керемет.
Помощник Харпер, видимо, слышал шепот, потому что недовольно дернул плечом, но оборачиваться и возражать не стал, что было куда загадочнее, чем неясное словосочетание «ессіз әйел», расшифровать которое сходу Штольман не смог. Ясно было, что капитан кого-то застрелил. И это керемет. Правда, наоборот понять сказанное Каримом было тоже возможно, но тогда Якова вряд ли вели бы на беседу с капитаном Фаррелом, если бы его самого застрелили. Спрашивать и уточнять у Карима, что же произошло, Штольман не стал, не желая испытывать терпение помощника капитана, чья напряженная спина маячила впереди. Главное, что Анна и дядя были «жаксы», остальное может подождать несколько минут.
Капитан Фаррел, встретивший Якова в своей собственной каюте, был мрачен и озабочен.
– Мистер Штольман, – сказал он, едва арестант успел переступить порог, – скажу вам сразу, что подозрения с вас пока не сняты. Но в результате последних событий моя уверенность в вашей виновности сильно пошатнулась. Так что я счел возможным, уступая настойчивым просьбам вашей супруги, обратиться к вам за содействием.
– Я к вашим услугам, капитан, – кивнул весьма озадаченный его речью Штольман. – Не поясните ли, о каком содействии идет речь? И что за события произошли? К сожалению, я был лишен информации в последнее время.
Про Анну он спрашивать не стал, полагая, что то, что капитан поименовал «настойчивым просьбами» было непрерывной осадой, перемежаемой кавалерийскими атаками. В настойчивости барышни Мироновой Яков Платонович не раз убедился на своей шкуре еще в Затонске и теперь подозревал, что тот же самый пыл Анна Викторовна обратила и на капитана. Добиваться своего любимая супруга умела, упрямство ее было неизмеримым, и вряд ли капитан Фаррел мог отнестись к нему столь же снисходительно, как относился когда-то начальник сыскного отделения города Затонска. В чем-то Штольман капитану даже сочувствовал.
– Несколько часов назад на корабле произошли весьма удручающие события, – все также мрачно пояснил капитан. – Мисс Рамзи неожиданно для всех лишилась рассудка и попыталась поджечь корабль. Я вынужден был стрелять в нее, так как спасение пассажиров и экипажа важнее жизни одного пассажира.
Вот так новости! Мало того, что на корабле произошло убийство, так его еще чуть не спалила сумасшедшая пассажирка. Бедняга Фаррел, он, кажется, сильно переживает, что застрелил ее. Вряд ли капитану частенько доводилось убивать. И, кажется, его мнение о личности убийцы переменилось. Что ж, это вполне возможно, алиби мисс Рамзи одно из самых непрочных.
– Полагаю, вы выполнили свой долг, капитан, – сказал Яков, стараясь, чтобы в его голосе прозвучало сочувствие и одобрение. – Вы предполагаете, что это мисс Рамзи убила Галлахера?
– Я допускаю такую возможность, – кивнул Фаррел. – Поэтому и решил позволить вам провести эксперимент, придуманный вашей женой. Она сама расскажет вам его суть, я  думаю, это будет проще и быстрее. Сейчас мы с вами отправимся в каюту фотографа, ваша супруга ожидает нас там.
Штольман только кивнул, выходя из каюты вслед за капитаном. Глупо возражать, когда тебя спасают, и расспрашивать сейчас ни к чему, через несколько минут он все узнает. Но что за эксперимент упомянул капитан? Что придумала Анна Викторовна? Надо полагать, это как-то связано с духами. Неужели Анне удалось заставить капитана Фаррела в них поверить? Впрочем, моряки, кажется, славятся своей суеверностью.
Идти было совсем недалеко, так что Штольман даже додумать не успел. Они свернули в следующий коридор, и Яков внезапно потонул в лучистых голубых глазах. Ох, как же он соскучился! И как хочется ему обнять ее, прижать к себе, зарыться в волосы лицом. Но никак невозможно сделать это все прямо сейчас, и остается только смотреть в глаза, читая в них любовь, согреваясь ею, растворяясь в ней.
Когда-то давным-давно в Затонске он вот также мог лишь смотреть на нее, не имея права и возможности прикоснуться, не смея сказать о своей любви. И тонул в ясном взгляде голубых глаз раз за разом, и запрещал себе смотреть, и снова тонул. Как хотелось ему тогда в глубине души, чтобы Анна прочла в его глазах всю его любовь к ней. Иногда Якову даже казалось, что она понимает, что она все видит. А потом их взгляды расставались – и они ссорились снова. Штольману часто думалось тогда, что лучше всего они с Анной понимают друг друга, когда молчат. Просто молчат и смотрят друг другу в глаза. Вот и сейчас, хотя она молчала тоже, он прекрасно видел и понимал все, что Анна чувствует и думает.
– Я в порядке, – сказали голубые глаза. – А ты? Я волновалась. Я люблю тебя.
– И я в порядке, – ответил он взглядом. – Я очень люблю тебя.
Анна поняла его, он это видел. И улыбнулась нежно в ответ. Но это было пока и все, что они успели сказать друг другу, пусть и молча, потому что капитан медлить был не расположен.
– Миссис Штольман, – обратился он к Анне, – я не стал объяснять вашему супругу суть предложенного вами эксперимента, полагая, что вы сделаете это лучше и быстрее. Я лишь прошу вас придерживаться английского языка, чтобы не нарушать протокол.
Услышав его слова, Штольман вынырнул из своих голубоглазых грез. Только теперь он заметил, что за спиной Анны Викторовны стоял Петр Миронов, привалившийся к стене и глядящий на Якова с доброй усмешкой. Похоже, дядюшка разговор взглядами не только не пропустил, но и прекрасно понял. Штольман кивнул ему, приветствуя, и Петр Иванович кивнул в ответ, тут же перестав улыбаться, будто показывая своей серьезностью, что не все еще хорошо пока. Это Яков и так знал, но присутствие родственника рядом с Анной Викторовной его сильно порадовало. Похоже было, что к роли телохранителя племянницы Петр Иванович относился весьма серьезно.
А вот Анна капитана, кажется, и не услышала, по-прежнему не сводя с мужа полного любви и нежности взгляда. Девочка моя хорошая, я тоже соскучился, но сейчас не время и не место, к сожалению.
– Что за эксперимент вы придумали, Анна Викторовна? – улыбнулся Штольман жене, возвращая ее к реальности.
Анна по-детски похлопала ресницами, будто просыпаясь, вызвав в душе Якова еще один прилив нежности, но тут же приняла серьезный и озабоченный вид.
– Яков Платонович, мне кажется, вы должны провести следственный эксперимент, – сказала она решительно. – Я думаю, он подтвердит ваше алиби.
Вот как? Интересно, однако. А он-то думал, что она духов вызывать будет. Или это какой-то хитрый план? Взгляд, брошенный за плечо жены на дядю, ничего не подсказал, Миронов лишь вполне серьезно кивнул Штольману на Анну, предлагая ее выслушать.
– И в чем же будет заключаться эксперимент? – спросил Яков Платонович.
– Мистер Галлахер после ужина отправился печатать фотографии в свою каюту, – принялась деловито пояснять Анна Викторовна. – Он напечатал несколько фотографий, а это требует времени.
Штольману показалось, что у него в голове разорвалась маленькая бомба. Ай да барышня на колесиках! Нет, он все-таки редкостный счастливец, у него самая лучшая на свете жена. И самая умная, к тому же! Пока муж в заключении тратил время на то, чтобы понять, кто может оказаться убийцей, Анна Викторовна решала единственный вопрос: как доказать его, Якова, невиновность. И она этот вопрос решила. Потому что даже по примерным прикидкам приготовление растворов, фотопечать и уборка займут гораздо больше времени, чем Штольман провел после ужина с женой в каюте. А значит, когда Галлахера убивали, Яков сидел в кают-компании за шахматами, и, следовательно, быть виновным в его смерти никак не мог.
Яков почувствовал, что просто не в силах сдержать радостную улыбку. Что за женщина, чудо просто! И вдвойне, нет, в сотню раз чудеснее то, что эта женщина – его жена!
– Вижу, вы поняли идею супруги, мистер Штольман, – сказал капитан Фаррел, внимательно за ним наблюдавший. – Вы действительно можете провести такой эксперимент? Я бы хотел присутствовать. Если миссис Штольман права, вы будете полностью оправданы в моих глазах.
– Миссис Штольман права, – ответил Яков, усилием воли отгоняя улыбку и приводя на лицо соответствующее ситуации выражение. – И я с легкостью докажу это вам.
– Рад это слышать, – ответил Фаррел, открывая каюту Галлахера. – Полагаю, здесь есть все, что вам требуется?
Штольман внимательно осмотрел стол Галлахера, на котором были аккуратно расставлены банки с реактивами, кюветы, и прочие совершенно необходимые фотографу вещи и инструменты. На углу стола притулился фонарь с красным стеклом. Все увиденное говорило о том, что Галлахер использовал новейший желатиносеребряный фотопроцесс, который хоть и был довольно дорог, но  давал гораздо больше возможностей, чем прежний, коллоидный. Что ж, отлично, этим фотопроцессом Яков Платонович владел свободно. Он даже усовершенствовал его слегка в свое время, сделав более доступным с точки зрения цены, но патентовать свои изобретения не стал, полагая, что подобное ему ни к чему.
Взяв чистые фотопластины и используя фотоаппарат Галлахера, Штольман прямо в каюте сделал несколько снимков. Раз уж ему все равно пришлось фотографировать, он предложил капитану запечатлеть место происшествия в разных ракурсах. Фаррел не возражал, с интересом наблюдая за происходящим. Наконец фотографии были сделаны, и можно было приступать к проявке и фотопечати.
Процесс подготовки реактивов для фотографии был делом долгим и кропотливым, и присутствовавшие начали переминаться с ноги на ногу. Анна с любопытством заглядывала Якову через плечо, наблюдая за его действиями, и он невольно улыбнулся ее неистребимой любознательности. Когда они доберутся до Парижа и устроятся, надо будет непременно купить фотоаппарат и все сопутствующие фотопечати инструменты. Анне Викторовне нравится фотографироваться, и процесс ее явно заинтересовал. Будет очень интересно заниматься фотографией вместе с женой. Может быть, у них даже появится свой семейный фотоальбом, который будет прирастать фотографиями год от года, сохраняя историю их семьи.
Странные для него мысли, право, но думать их было очень приятно. Штольман улыбнулся жене и, пытаясь скрасить наблюдателям скуку ожидания,  а также желая удовлетворить столь явное любопытство Анны, принялся пояснять свои действия, не переставая при этом работать.  Он старался не торопиться, чтобы не нарушить процесс и получить правильные растворы, но его подталкивала мысль о том, что капитан может решить, что он медлит намеренно, желая себя обелить. Впрочем, похоже было, что капитан Фаррел ни в чем подобном Якова не подозревал, напротив, он с огромным интересом наблюдал за процессом и слушал пояснения. Кажется, у фотографии появился еще один поклонник.
Наконец, растворы были готовы. Штольман тщательно зашторил окна, включил фонарь и приступил к проявке. Теперь уже не только Анна Викторовна, но и все присутствовавшие наблюдали за его действиями с неподдельным интересом. Все-таки фотопроцесс и в самом деле чем-то сродни магии, даром, что не имеет к ней никакого отношения.
Наконец, пластинки были готовы. Яков Платонович пересчитал фотографии, висящие на веревке. Восемь штук. Галлахер, видимо, не хотел оставлять качество на волю случая.
– Эти фотографии придется снять, – сказал он капитану, указывая на висящие фотокарточки. – Иначе мне некуда будет вешать новые.
– Снимайте, – кивнул капитан. – Правда, продолжение эксперимента смысла уже не имеет. Свою невиновность вы мне доказали. До указанного времени осталось пять минут, и вряд ли можно предположить, что за такой срок вы успели бы убить Галлахера и дойти до кают-компании. А о времени вашего появления там совершенно уверенно свидетельствует майор Харрисон, он взглянул на часы, увидев, что вы пришли.
За плечом Якова тихо вздохнула Анна Викторовна, явно из последних сил сдерживая радость. Да, милая, все хорошо. И это твоя заслуга. И я непременно скажу тебе об этом, как только мы останемся одни.
Но как бы ни хотелось ему сейчас все бросить и уйти в каюту вместе с женой, снимки, сделанные им, важны. Да и согласие капитана на участие сыщика Штольмана в расследовании убийства Галлахера получить бы хотелось. Оставлять убийцу безнаказанным Яков не собирался. Он не может считать, что они в безопасности до тех пор, пока не посадит мерзавца под замок.
– Я рад, что больше не под подозрением, – ответил Штольман капитану. – Но если вы не возражаете, я бы хотел закончить. Полиция в Англии будет рада этим снимкам, поверьте. Много времени это не займет. Хотя, конечно, пяти минут будет маловато.
– Рад, что вы решили продолжить, – усмехнулся Фаррел. – Мне будет интересно увидеть процесс до конца.
Отпечатать несколько карточек и повесить их на просушку и в самом деле оказалось недолго. После этого Яков Платонович вылил оставшиеся реактивы и прибрал все на столе.
– Вот и все, – сказал он капитану.  – Теперь карточки должны просохнуть.
– Отлично, – кивнул Фаррел. – Я прослежу, чтобы о вашей невиновности стало известно.
– Но убийца по–прежнему не найден, – напомнил ему Штольман. – Если вы собираетесь поводить дальнейшее расследование, я по–прежнему готов оказать вам содействие.
– Я полагаю, что в убийстве виновна мисс Рамзи, – ответил капитан. – Правда, ваша супруга утверждает, что нападавший на нее был мужчиной, а я убедился в том, что словам миссис Штольман можно доверять.
Нападение? Нападение на Анну??? Яков всем телом развернулся в жене,  не веря своим ушам. На нее напали? И никто ничего ему не сказал?
– Яков, все в порядке, – поспешила успокоить его Анна Викторовна.  – Я совсем не пострадала, только немного испугалась. Позже мы все тебе расскажем.
Штольман перевел гневный взгляд на Миронова, но тот только вздохнул и отвел глаза. Совершенно верно, Петр Иванович, у нас с вами будет очень серьезный разговор.
– Прошу прощения, – в некотором замешательстве сказал капитан. – Я совершенно не учел, что вы не в курсе последних событий.
– Да, полагаю, мне стоит сперва выяснить, что я  пропустил, – сказал Яков, не сводя глаз с жены. – Но позже я хотел бы осмотреть каюту Галлахера еще раз. Вина мисс Рамзи в убийстве не доказана. Мне кажется небезопасным оставлять все так, не убедившись в ее виновности, ведь вполне возможно, что убийца по-прежнему на свободе.
– Хорошо, – кивнул Фаррел.  – Я не возражаю против того, чтобы вы провели это расследование ради безопасности всех нас. Харпер, мой помощник, будет оказывать вам всяческое содействие. Хотя я искренне надеюсь, что со смертью мисс Рамзи ситуация себя исчерпала.
– Я тоже на это надеюсь, капитан, – ответил ему Яков. – А сейчас, с вашего позволения, я бы хотел побеседовать с женой.
– Разумеется, – ответил Фаррел. – Благодарю вас за помощь.
Штольман кивнул в ответ и вышел из каюты, крепко взяв за руку Анну Викторовну. Ему казалось, что стоит на минуту выпустить руку Анны из ладони, как она тут же исчезнет. Нет уж, он не выпустит, ни за что.
 
Петр Иванович проводил Штольманов до двери их каюты и поспешил откланяться, пробормотав, что будет у себя, если вдруг понадобится. Яков Платонович не возражал. Разговор с дядюшкой вполне мог подождать, кроме того, он не хотел, чтобы при нем присутствовала Анна Викторовна.
Едва за ними закрылась дверь каюты, как Анна порывисто обняла мужа за шею и приникла к нему в жарком поцелуе. Ладно. И их разговор может подождать тоже. Сейчас ничего на свете нет важнее этих нежных губ, этой замечательной, самой любимой на свете женщины.
Лишь спустя некоторое время Яков Платонович смог, наконец, отвлечься от жены, да и то с большим трудом. Он с улыбкой взглянул на Анну Викторовну, почти повисшую у него на руках. С растрепавшимися волосами, чуть припухшими губами и легким румянцем на лице Анна была настолько прелестна, что хотелось немедленно вернуться к прерванному занятию и не прекращать его лет эдак десять подряд. А лучше сто. По крайней мере, пока он ее обнимает, пока она с ним рядом, с ней точно ничего не случится.
Но,  увы, это было невозможно. Нужно было заканчивать с ласками и переходить к делу.
– Анна Викторовна, нам следует поговорить, – сказал он, поправляя локон на ее виске.
– Нужно, – эхом откликнулась Анна, с трудом выходя из мира грез. Впрочем, в себя она пришла достаточно быстро и, вдруг нахмурившись, решительно добавила. – Должна сказать, Яков Платонович, что ваше поведение просто возмутительно!
От неожиданности Штольман потерял дар речи. Его поведение? Что она имеет в виду? И ведь, кажется, Анна не на шутку рассержена. Ох уж эти перемены настроения.
– Анна Викторовна, я не понимаю, о чем вы говорите, – сказал он с некоторой осторожностью.
– Как о чем? – возмутилась Анна. – О вашем аресте, разумеется!
– Вы считаете, что я в этом виноват? – начал горячиться Яков.
– Я снова проснулась, а вас опять нет! – сердито сказала ему жена. – Неужели я заснуть не могу, чтобы вы в беду не попали?
– Это я не могу даже на сутки в тюрьму сесть, чтобы вас снова не попытались убить! – ответил он ей не менее сердито. – Зачем вы полезли в расследование? Вы  же знали, что преступник на свободе?
– А по-вашему я должна была подождать, пока вас повесят? – язвительно спросила Анна. – Я бы не прочь, но наш сын, боюсь, расстроился бы, если бы не смог познакомится с отцом.
Все, хватит с них ссор. Что он затеял, в самом-то деле? Ни минуты Яков не сомневался в том, что Анна Викторовна не утерпит и примется пытаться ему помочь. И ведь ей это на самом деле удалось. А он вместо благодарности с ней ругается.
– Между прочим, я еще не поблагодарил вас за чудесное мое спасение, – с улыбкой сказал Штольман, притягивая к себе жену. – Вы стали настоящим сыщиком, дорогая, я поражен.
– Правда? – спросила Анна, глядя на него снизу вверх. – Вы правда так считаете?
– Разумеется, я так считаю, – сказал он ей, целуя очаровательный носик.  – А теперь, когда мы не ссоримся больше, расскажите мне об этом нападении.
– Это было вчера вечером, – принялась рассказывать Анна. – Я была на палубе, а дядя отлучился буквально на одну минуту. Слава богу, что он очень быстро вернулся, и убийца не успел закончить свое дело. Но дядя его тоже не видел.
– С Петром Ивановичем я позже поговорю. А что видели вы?
– Почти ничего, – вздохнула Анна Викторовна. – Было уже поздно и очень темно. Он хотел меня столкнуть за борт, но я в него вцепилась и порвала рубашку. Я слышала, как она затрещала, и разлетелись пуговицы. Поэтому я и думаю, что это был мужчина. А еще потому, что он был выше меня. Мисс Рамзи моего роста или даже ниже… была.
– А что было потом? – спросил Штольман, осторожно беря жену за руку.
Кажется, Анна Викторовна испугалась куда сильнее, чем пытается показать. Ей явно нелегко вспоминать нападение. И смерть мисс Рамзи его сострадательную жену тоже потрясла очень сильно.
– Потом он меня очень сильно толкнул, – сказала Анна. – И я перелетела через борт, но успела ухватиться за какую-то веревку и повисла. А потом почти сразу прибежал дядя и меня вытащил. Вот и все.
Да уж, все. Яков сильно прижал к себе жену, не в силах даже скрыть свой страх. Если бы не веревка и не дядюшка, если бы не характер Анны, которая всегда борется до конца и никогда не сдается, он бы мог больше никогда ее не увидеть.
– Яша, все хорошо, – тихо выдохнула Анна ему в шею. – Не волнуйся так, все уже позади.
– Больше я вас ни на шаг не отпущу, Анна Викторовна, – сказал он ей, заглядывая в удивительные голубые глаза. – Так и знайте, привяжу к себе веревкой.
– Хорошо, – улыбнулась Анна, – пусть будет веревка. Я согласна даже на толстый канат, только не попадай больше в тюрьму, пожалуйста.
– Не буду, – пообещал он ей с улыбкой. – Но чтобы мы могли спокойно продолжить путешествие, убийцу надо все-таки найти. Признавайтесь-ка, Анна Викторовна, вы вызывали дух Галлахера?
– Вызывала, – чуть виновато потупилась Анна. – Я надеялась, что он покажет, кто его убил.
– И что же?
– Не показал, – обиженно сказала она. – Он вообще необщительный, не то, что при жизни.
– Да уж, при жизни общительность у него через край била, – не удержался от язвительности Штольман.  – Но что-то же он вам показал все-таки?
– Он показал, что какой-то человек принес ему пачку писем в обмен на фотографии, – пояснила Анна Викторовна. – Но ничего, кроме рук, я не видела. И это точно был не убийца.
– Почему вы так думаете?
– Потому что Галлахер в тот момент только первую фотографию напечатал, – пояснила Анна. – Так я и догадалась про эксперимент.
– Вы самая умная женщина на свете, – похвалил ее Штольман. – Значит, письма? Полагаю, без шантажа здесь не обошлось.
– Дядя то же самое сказал. Но кого Галлахер мог шантажировать?
– Кого угодно на корабле, кроме, пожалуй, нас с вами, – задумчиво сказал Яков Платонович. – Но такой наглец, как Галлахер, вряд ли отдал бы важные материалы. Вы говорите, он передал фотографии. А пластины он тоже отдал?
– Нет, пластины он не отдавал, – ответила Анна. – Только фотокарточки, небольшую пачку.
– Стало быть, нам надо вернуться в его каюту, – сказал Штольман, вставая.  – Уверен, Галлахер сохранил пластины, хотя наверняка спрятал их. Нужно там как следует все обыскать.
– Нам? – уточнила жена. – Вы позволите мне пойти с вами?
– Да я настаивать на этом стану, – улыбнулся он и взял ее за руку. – Анна Викторовна, вы и на шаг от меня не отойдете.
Анна лучезарно улыбнулась ему в ответ. Да, теперь все правильно. Они вместе, и он никуда ее не отпустит.
 

   
Следующая глава                     Содержание
   

Скачать fb2 (Облако mail.ru)          Скачать fb2 (Облако Google)