Глава 8. Нравы парижских антикваров 
- Петруша, душа моя! Что это такое?
Пётр Иванович улыбнулся супруге с видом самым безмятежным, словно синяк под глазом – это самое естественное, что мужчина может принести домой.
А вот Антону хотелось плакать. Было до слёз жалко нового сюртука, только сегодня надетого в первый раз. Собственно, за сюртуком он ведь и собирался, когда начальник, выходя куда-то с доктором Милцем, на ходу дал ему поручение:
- Антон Андреич, съездите к этому Вилару, разберитесь, что за человек.
- Будет исполнено! – как прежде бодро сказал Антон, а в душе испытал что-то похожее на досаду.
Кажется, несколько дней безделья успели приучить его к праздности. Или всё дело в том, что он собирался к портному? Новый сюртук аккурат сегодня должен был быть готов. Совместить два дела предложил ему Пётр Иваныч, заметивший его огорчение.
- Велико дело, Антон Андреич! Всё это прекрасно сочетается.
Миронов, в отличие от Штольмана, чужое настроение замечал и придавал ему значение.
Антон подумал, что это и впрямь совместимо. Более того, новый сюртук мог стать отличной маскировкой: не следовало обнаруживать интерес частных сыщиков к деятельности Поля Вилара. Об этом Штольман упомянул, ещё когда обсуждали этот вопрос накануне:
- Только под своим именем не являйтесь. Этьен Марсель вас уже прославил. Ну, да не мне вас учить!
И впрямь, выступать под чужой личиной Антон умел и любил, тогда как сам Штольман никогда этого не делал. Помощник как-то, ещё в Затонске, спросил его об этом. Сыщик насмешливо вздёрнул бровь:
- Да не умею я этого, Антон Андреич. И к чему бы мне, если у вас отлично получается?
Услышать это было лестно. И всё же Коробейников немного удивился. Начитавшись книжек про Ната Пинкертона, он был убеждён, что сыщик обязан быть гением маскировки. А Яков Платоныч всегда выглядел безнадёжным «фараоном», более уповая не на искусство слежки и перевоплощения, а на процедуру сбора улик с их последующим изучением. До него в сыскном отделении не придавали значения бертильонажу, не вели фотосъёмку места преступления. Да и медицинские заключения считали сущей формальностью, хотя доктор Милц делал их со всей тщательностью. Со временем Коробейников научился не хуже своего начальника видеть мелочи. Иногда даже лучше: выручала зоркость молодых глаз, не нуждающихся в лупе. Но всякую возможность вести расследование под прикрытием он встречал с плохо скрываемой радостью. Свою службу Антон Андреич всё ещё воспринимал, как приключение.
К поручению он отнёсся со всей серьёзностью. Однако начал его, к удивлению Миронова, с букинистов, сидящих на набережной. Этих почтенных старичков не смущал его поношенный сюртук, и потому Антон мог быть самим собой. Спрашивал он о вещи, которая не была столь уж большой редкостью. Его интересовали подшивки «Le Siècle» за март-июль 1844 года. Они его и в самом деле интересовали. Антон дал себе слово, что раздобудет их, едва только решил, что поедет в Париж. А тут такая возможность!
Старик-букинист понимающе улыбнулся, пыхнув короткой трубкой:
- À propos, monsieur aime les romans d'Alexandre Dumas-père?
- Месье ОЧЕНЬ любит романы Дюма-отца! – сказал Антон по-русски.
К сожалению, вожделенной подшивки у букинистов на Гран- Огюстен не было. Хотя почему к сожалению? На что-то подобное Коробейников и рассчитывал, начиная расспросы. Некоторые, правда, обещали достать искомое в течение ближайших недель, но Антону другое требовалось. Он спросил про Вилара.
Настроение добродушных старичков сразу же сменилось. Все, кто набежал от соседних лотков, чтобы поддержать разговор о первых изданиях романов Дюма, поспешно ретировались по своим местам, делая вид, что у них внезапно появились неотложные дела. Никуда не сбежал только папаша Скриб, возле которого Антон остановился с самого начала. Штольман учил Антона доверять интуиции, предупреждая, впрочем, что следует отличать её от фантазии. Затормозить возле папаши Скриба приказала именно интуиция. На его лотке встречались издания, которых не было у других. А сам он – грузный, добродушный, невозмутимый, с тяжёлыми веками и могучим носом – казался ровесником самому Парижу и знал все секреты этого города. И прозвище у него было соответствующее – Книжник.
- Месье, зачем вам Вилар? – спокойно спросил папаша Скриб, пыхнув своей трубкой. – Вы можете достать то, что вам требуется, не прибегая к помощи этого человека.
- А что не так с этим человеком? – спросил Антон. За последнее время он продвинулся во французском языке и уже не стеснялся на нём говорить. Хотя для переговоров в Виларом ему могла понадобиться помощь Петра Ивановича.
Некоторое время папаша Скриб невозмутимо курил, остановив задумчивый взгляд на молодом человеке. Потом неторопливо сказал:
- А ведь месье интересует вовсе не первоиздание «Трёх мушкетёров».
Антон смутился, словно и вправду пытался воспользоваться старыми друзьями для каких-то не очень чистых целей.
- Это не так! – горячо сказал он. – Я, вправду, очень хочу…
- Но месье интересует Поль Вилар? – закончил букинист, заметив его трудности.
Коробейников покаянно вздохнул.
- Вы, должно быть, оттуда? – папаша Скриб махнул рукой в сторону агентства, которое всё ещё не нашло времени обзавестись вывеской.
Антон удивился.
- Все знают, что там живёт частный сыщик. И он русский, - сказал папаша Скриб. – Нас часто спрашивают, как его найти.
Интересно, осведомлён ли Яков Платонович, что вся набережная в курсе его занятий и поставляет ему клиентов?
- Да, я сыщик из агентства Штольмана, - подтвердил Коробейников.
И вдруг перестал стесняться и своего сюртука, и котелка, поседевшего от пережитых невзгод, и плохого французского. Да, он приехал в Париж из провинции! Не он один, кстати. Любимый его герой, воплощение национального духа французов, тоже приехал из провинции и тоже говорил с акцентом. И он готов вызвать на дуэль всякого, кому его персона не понравится! До сих пор Антон Андреич считал себя человеком мирным и незлобивым, а если и думал о дуэлях, то лишь с досадливым восхищением, как о чём-то таком, чем могут заниматься только незаурядные люди вроде Штольмана. Но сейчас он вдруг ощутил в себе нечто такое - гасконское.
- И мне нужен Поль Вилар.
- Вы могли сказать об этом сразу, - усмехнулся папаша Скриб, не выпуская изо рта свою трубку. – Что вы хотите о нём узнать?
- Всё, - сказал Коробейников.
- Всего о нём, боюсь, вам не скажет никто, - спокойно ответил букинист.
- Почему?
- Потому что боятся.
- А есть чего бояться?
- Это странный человек, - сказал папаша Скриб, помедлив. – Он, несомненно, пользуется авторитетом среди антикваров, но мало кто рискнул бы показать ему свою коллекцию.
- Почему?
- Потому что коллекция может невзначай переменить владельца.
Миронов, до сих пор молчавший с безмятежным видом, видя, что Антон сам справляется с разговором, коротко присвистнул.
- Опасный человек?
- Да, месье. Очень опасный.
- А что же полиция? – удивился Коробейников.
- Месье, а кто станет заявлять в полицию? Вещи не всегда попадают в коллекции законным путём, а Вилар может понадобиться многим.
Это было очень странно для Антона. Но папаша Скриб такому порядку вещей не удивлялся. Он вообще мало чему удивлялся.
- А где живёт этот опасный человек? – спросил Миронов.
- На Монмартре, месье.
Пётр Иваныч снова невесело присвистнул.
- А поточнее? – спросил Антон.
- На рю Шевалье, недалеко от строящейся базилики.
- Я знаю, где это, - сказал Миронов по-русски.
Лицо дядюшки приобрело задумчивое выражение. Коробейников же радовался, что они так быстро вышли на след.
Для знакомства с опасным человеком, которого боятся парижские антиквары, следовало переменить личину. К тому же, портной давно ждал Антона Андреича с готовым сюртуком. Портного помог ему найти Пётр Иваныч. А когда Антон увидел этот отрез коричневого сукна с каким-то неуловимым лиловым отливом, он понял, что всю свою жизнь мечтал именно об этом.
Примерив готовый сюртук, он ощутил себя совсем другим человеком. В Затонске никто не шил так, чтобы платье сидело ловко, будто собственная кожа.
- Как, Пётр Иванович? – спросил он голосом, осипшим от волнения.
- Как принц крови! – удовлетворённо сказал Миронов. И повторил со значением. – Как принц крови.
- Шляпа новая нужна, - пробормотал Антон. – И трость.
Такой сюртук немыслимо было носить с тем, что у Коробейникова сидело на голове.
Приобретя по соседству и то, и другое, Антон Андреич почувствовал себя, как д’Артаньян, которого только что зачислили в мушкетёры. Он был великолепен, и сам чёрт был ему не брат!
- Едем к Вилару!
- А вы, Антон Андреич, уже придумали, как намерены представиться? Застенчивый русский, который ищет первое издание «Трёх мушкетёров» тут не подойдёт.
- Придумал. Я буду эксцентричным русским князем. Который ищет первое издание «Трёх мушкетёров».
- А имя?
Антон вздохнул всей грудью, чувствуя прилив вдохновения:
- Аполинарий Варсонофьевич Мамонтов-Затонский!
Дядюшка присвистнул как-то особенно восхищённо.
- Ребушинский лопнет от зависти! Ты это нарочно, да? Им же этого в жизни не произнести!
- Вот именно, Пётр Иваныч! – широко улыбнулся Коробейников. – И что о нас запомнят? Что приходил какой-то чокнутый русский князь с невозможной фамилией.
- Хорошо, что ты мне заранее сказал, Антон Андреич, - сказал Миронов, смеясь. – Услышь я это там, боюсь, утратил бы дар речи. Ну-с, в таком случае, я буду зваться Вольдемар Старокопытников.
Теперь уже со смеху покатился Антон. Приключение с дядюшкой Анны Викторовны обещало быть занятным.
С этого момента Пётр Иваныч сделался манерным до невозможности, корча томные рожи и растягивая слова. К Антону он обращался исключительно «мой дорогой Аполинэр».
В прекрасном настроении они доехали до Монмартра. Этот овеянный романтикой район Парижа на поверку оказался грязным и не слишком привлекательным. Рю Шевалье, на которой остановился экипаж, вела прямиком к вершине холма, которую уродовало какое-то масштабное строительство.
- А знаете, - сказал Пётр Иванович. – Ведь здесь было одно из наших первых дел.
Антон поймал себя на том, что чувствует себя странно. Это ведь он должен был вспоминать о первых делах. Он – помощник следователя. Неужели это ревность? Или просто досада оттого, что так много пропустил?
Пётр Иваныч, впрочем, его досады не заметил. Он снова с великим удовольствием показывал ему Париж.
- А вот здесь строится базилика Сакре-Кёр. Её заложили в память о поражении во франко-прусской войне 1871 года. Говорят, что это будет нечто грандиозное. Пока слабо верится, не правда ли?
И впрямь, пока грандиозными были только ямы, накопанные на склоне холма, да кучи земли, возносящиеся даже над крышами Монмартра. Посреди этих куч и оврагов что-то белело в окружении лесов.
- Хотел бы я увидеть, как всё это будет выглядеть лет через двадцать. Вот только мне сплошь видения вселенских катастроф являются.
- Так ведь, Пётр Иванович, для этого и не нужно быть провидцем. Увидим через двадцать лет.
- Вы увидите, Антон Андреич, - с горькой усмешкой сказал Миронов. – Я, увы, не так молод.
Интересно, сколько лет дядюшке Анны Викторовны? Лет пятьдесят? И впрямь, лета уже преклонные.
Контора Поля Вилара оказалась с виду небольшим антикварным магазинчиком, забитым потемневшей от времени мебелью, подушками и статуэтками в стиле «помпадур». Удивительно было, как на всём этом можно зарабатывать деньги. Впрочем, кажется, Вилар зарабатывал совсем не на этом.
На звон колокольчика из задней комнаты показался высокий и худой приказчик, совершенно лысый. Длинное лицо с крупными зубами наводило на мысль о лошадях. Только глаза у лошадей значительно краше. Приказчик был совершенно белоглазым. Антону он не понравился с первого взгляда. Неужели все антиквары такие уродливые?
- Месье, добрый вечер! Что вам угодно? – белоглазый осклабился в улыбке, от которой хотелось бежать без оглядки.
- Это контора Поля Вилара? – спросил Коробейников с самым высокомерным видом.
- Именно так, месье! – угодливо склонился белоглазый.
- Вы Вилар? – небрежно бросил Антон.
- К сожалению, месье Вилар в отъезде. Могу я чем-то помочь вам, э-э…
- Князь Аполинарий Варсонофьевич Мамонтов-Затонский! – гордо отрекомендовался Антон, едва не запутавшись в своём заковыристом имени.
- О, месье русский?
- Русский, русский, - пробурчал Антон на родном языке. – Но где же господин Вилар? Вольдемар, вы говорили мне, что Вилар может достать всё! – он старался выглядеть капризным барчуком. Это было не сложно. В гимназии вместе с ним учился один такой.
Миронов охотно включился в игру. Изображал он разбитного малого, выпивоху и бонвивана, что, впрочем, вполне соответствовало действительности.
- Аполинэр, вы сомневаетесь в моих словах? – томно и обиженно протянул он. – Весь Париж знает, что Поль Вилар достанет вам то, что требуется. Если вы не будете скупиться, - дядюшка протянул руку и красноречиво пощёлкал пальцами.
Антон недоумённо воззрился на этот беспардонный жест, потом достал из кармана случайно завалявшуюся там «канарейку», не потраченную на родине, и протянул Миронову. Пётр Иваныч удовлетворённо спрятал мзду в бумажник с таким видом, будто получил сто рублей – не меньше. Коробейников обернулся к приказчику:
- Ну, так где месье Вилар? Я могу его видеть?
- К сожалению, хозяин в отъезде, как я уже имел честь доложить вашему сиятельству!
Антон про себя констатировал, что удивился бы иному ответу.
- Когда же он вернётся?
- Не могу вам этого сказать.
- Тогда, быть может, его служащие могут достать мне то, что я ищу?
- Что же вы ищете, ваше сиятельство? – нехорошая улыбка и не думала покидать лицо приказчика. Антон подумал вдруг, что он похож на палача.
- Подшивку «Сьекль» с главами «Трёх мушкетёров».
Белоглазый едва не рассмеялся:
- Месье, такую мелочь легко достанет вам любой букинист в районе Нового моста.
- Но я хотел бы, чтобы это сделали вы! – капризно возразил Коробейников. Роль избалованного русского барчука доставляла ему несказанное удовольствие. Всегда выгодно, если подозреваемый считает тебя глупее, чем ты есть на самом деле.
- Месье, - вкрадчиво сказал приказчик. – Хозяин сейчас отсутствует. И вообще, он сворачивает свои дела в Париже. Вы можете обратиться к кому-то другому.
- Но я заплачу! – воскликнул Антон.
- Сколько? – белые глаза приказчика оценивающе вцепились в его новый сюртук.
- Пятьсот рублей! – воскликнул Антон с самым наивным видом.
- Франки, Аполинэр! Здесь платят франками, - вкрадчиво напомнил дядюшка.
- Ах, Вольдемар! Ну, какая, в сущности, разница? – сказал Коробейников по-русски. – Сколько? – недовольно бросил он по-французски. – Тысяча франков – этого достаточно?
Кажется, при виде такой провинциальной глупости белоглазого едва удар не хватил. Впрочем, едва ли он усомнился, что у Коробейникова есть тысяча франков. Едва ли он вообще видел что-то, кроме щегольского его сюртука. На лице приказчика отразилось колебание.
- Месье Вилара нет. Но если вы проследуете со мной, я, наверное, смогу достать вам требуемое.
Антон величественно кивнул, соглашаясь на всё, лишь бы исполнили его каприз.
Приказчик скрылся в глубине дома. Миронов, широко улыбаясь, промолвил по-русски сквозь зубы:
- Дорогой Аполинэр! Если мне не изменяет интуиция, сейчас нас попытаются ограбить.
Антон был в глубине души того же мнения. Странное заведение у этого Вилара. Белоглазый вернулся минут через пять, угодливо ощерился, так что у Коробейникова мороз по коже пробежал, и повлёк их за собой куда-то в глубину пустынной боковой улочки, подальше от шумной Рю Шевалье.
Напали на них в самом тёмном углу, рассчитывая на внезапность. Человека три выскочили позади них и попытались прижать наивных русских к стене. Коробейников перехватил ловчее новую трость, радуясь, что позаботился её приобрести. Пусть эти господа только чуток отступят, и тогда он сможет выхватить револьвер.
Миронов, широко улыбаясь, достал из своей трости длинный кинжал, которым ещё в Затонске он обезвредил жестокого убийцу.
Но метнуть кинжал ему не дали. Нападающие кинулись разом, пуская в ход короткие, но увесистые дубинки. Дядин кинжал бессильно звякнул по камням, выбитый из рук. Коробейников оборонялся более удачно, ему удалось отбросить одного противника, но другой повис у него на плечах. Молодой сыщик рванулся, выходя из захвата, и с досадой услышал, как трещит на спине ткань нового сюртука. Впрочем, сейчас на кону стояло значительно большее. Снявши голову, по волосам не плачут!
Тяжело дыша, русские заняли оборону в углу, куда их загнали. Антон наконец смог достать револьвер. Вот сейчас можно будет потолковать со служащими Поля Вилара по-затонски.
- А это что тут у нас ещё?
За спинами виларовых громил из темноты выступили личности и вовсе экзотического вида: в мятых рубахах и громадных картузах. Обычная уличная шантрапа, но их было человек шесть. Кажется, они ощущали здесь себя хозяевами, так что бандиты вынуждены были перегруппироваться, оказавшись зажатыми между двумя противниками.
- Вы охотитесь на земле Койотов-с-Холма! – заявил самый наглый парнишка, отличавшийся от прочих широким наборным поясом. – Это наша добыча.
Недовольно ворча, троица виларовых подручных отступила в темноту. А новые претенденты на русские кошельки нахально придвинулись. Они были тут совершенно неуместны, сорвав Антону всю операцию. Он рассчитывал подручных белоглазого подстрелить, а самого его подробно допросить, куда испарился этот всемогущий месье Вилар. А с этой шантрапой что прикажете делать?
Он красноречиво повёл револьвером, намекая, что приближаться не стоит.
- Погоди, вождь! – внезапно один из «койотов» схватил главаря за рукав. – Это же граф!
- Какой ещё граф? – недовольно откликнулся парень в наборном поясе.
- Русский граф. Дядя месье Штольмана!
Меньше всего Антон ожидал услышать в этом тёмном углу имя своего начальника. Имя это возымело чудодейственный эффект, словно они были не в Париже, а в Затонске. Парень сдёрнул свой картуз и галантно раскланялся:
- Ваше сиятельство! Простите, не признали! Наше почтение месье Штольману и всему его семейству!
Миронов отлип от стены и вышел вперёд, милостиво улыбаясь.
- Ба! Дикий Кот, или как вас там?
- О, месье нас помнит? Орлиный Глаз, к вашим услугам!
- Конечно Орлиный Глаз, - дядюшка красноречиво ударил себя ладонью по лбу, показывая, как недопустимо было такую замечательную личность забыть. – Однако, вы очень вовремя появились.
Юное лицо предводителя апашей украсила счастливая улыбка:
- Койоты-с-Холма всегда рады служить Великому воину и его родным! Этот Жиль совсем распоясался с тех пор, как Вилара нет. Мы проводим вас до экипажа, месье граф.
В экипаже Миронов рассказывал, довольно улыбаясь и прикладывая к подбитому глазу монету:
- С этими любезными бандитами мы познакомились в том самом нашем первом деле. К Аннет явился дух умершего на Монмартре строителя, и мы вчетвером отправились его искать: я, Аннушка, Сашенька и доктор Милц. И попали в лапы к этим ребятам. Штольман был в Нанте, так что помощи ждать было неоткуда. Сашенька отправила апашей к нам домой за выкупом, надеясь, что Карим что-нибудь придумает. На наше счастье, Яков вернулся именно в этот вечер. Когда дверь подвала наконец отворилась, ухо главаря полыхало ярче фонаря, и все они без исключения заглядывали Штольману в рот. Очень удачно вышло, не находите?
Антон находил. Имя всемогущего начальника выручило их из больших неприятностей. А теперь Коробейников тихо страдал. Мучительно жаль было порванного сюртука. А ещё тягостно было ждать, как отреагирует на их эскападу Яков Платоныч. Почему-то было стойкое ощущение, что он явился сам, накостылял всем по шее, а теперь будет с подчинённым разбираться. Уши не надерёт, конечно, но уж лучше бы надрал, наверное. Если будет в хорошем расположении, объяснит Антону Андреичу, где он дурак. Если не в самом добром настроении, то съязвит, будто едкую мазь вотрёт.
Штольман не сделал ни того, ни другого. Он с хмурым видом созерцал «русского князя» и «дядю Вольдемара», скрестив руки на груди. Потом спросил:
- Сколько времени, вы сказали, отсутствует Вилар?
Антон покраснел, поняв, что спросить об этом он за всеми своими битвами позабыл.
- Ладно, - сказал Штольман. – Завтра сам спрошу.
- Я с вами! – встрепенулся Коробейников.
- Дома будете, Антон Андреич. Как бы вам теперь усы сбривать не пришлось маскировки ради, князь Мамонтов-Затонский. Если этот Вилар вами заинтересуется. Александр Францевич, гляньте, что там с этими героями. Они ведь сами из гордости не скажут.
- Конечно, ЯкПлатоныч, - спокойно отозвался доктор Милц.
Александра Андреевна с тревогой заглядывала мужу в лицо. Всё же выдержка у графини Раевской на зависть любому мужчине. Анна Викторовна бы уже сама любимого дядю к доктору утащила. Хорошо, что не видела их конфуза. Должно быть, Митеньку спать укладывает.
Антон опустил голову, в полной мере ощущая свою никчёмность. Неужели он вздумал тягаться со Штольманом? Вообразил себя сыщиком!
Но почему так? Разве не он в Затонске почти три года за следователя работал?
Возле дверей собственной квартиры его нагнал Карим:
- Эй, iнi, снимай чапан. Акмарал зашьёт – сапсем новый будет!
Коробейников вновь со всей остротой пережил гибель нового костюма. Как мог выглядеть «сапсем новый чапан» в представлении киргиза, даже думать не хотелось. Сюртук он скинул и отдал, вновь услышав прозвище «iнi». Братишка! Пожизненно младший, хоть этот киргиз моложе него. Зачем он здесь нужен, в самом деле? Без него прекрасно все справляются. Яков Платоныч даже отругать его не счёл необходимым. Просто не придал значения.
На дне души варилось что-то непонятное и тёмное, и Антон с отвращением созерцал мысли, которые время от времени всплывали из этой глубины. И больше всего боялся, что об этих мыслях догадается Штольман.
* * *
Штольман был недоволен. Не складывалась мозаика, хоть ты тресни! В отдельности каждый элемент о чём-то говорил. Но общей картины по-прежнему не было.
С утра они с доктором Милцем посетили мертвецкую. Тело Грандена ещё не похоронили, хотя находиться рядом с ним было уже почти нестерпимо. Четыре дня, однако.
- Ну-с, ЯкПлатоныч, следов борьбы я не вижу, - констатировал Александр Францевич.
- А эти синяки и переломы?
- Практически все они соответствуют соприкосновениям, которое претерпевало тело, катясь по насыпи. Посмотрите сами: пострадали локти, колени, таз. Зато никаких следов на руках, костяшках пальцев, на подбородке или в солнечном сплетении – словом, в тех местах, куда обычно бьют человека. Или он получает, обороняясь.
- То есть, он сам прыгнул?
- Или сам упал.
- А это можно определить?
- ЯкПлатоныч, ну, вы ж понимаете, что это задача невозможная.
Штольман, разумеется, понимал. Вручив знакомому уже служителю сразу три су, он получил доступ к вещам покойного. Средневековых манускриптов среди вещей не было. Впрочем, он и не рассчитывал на такую удачу.
- Это все? – спросил он у служителя.
- Всё, месье.
Яков угрожающе надвинулся на старого выжигу:
- А может ты кому-то ещё позволял их смотреть?
- Что вы, месье! – воскликнул оскорблённый в самых лучших чувствах служитель. – Я только вам, в знак особого к вам расположения!
Особое расположение исчислялось количеством полученных монет, тут Штольман не обольщался. Что бы ни находилось при покойном, теперь ему это не достать. А то, что ему досталось, говорило не слишком о многом.
Одежда Грандена была испачкана кровью и мазутом, как и следовало после падения с поезда. Порвана во многих местах, ну так ведь тело катилось по насыпи. Пожалуй, доктор прав - это не следы борьбы.
В кармане покойного обнаружился небольшой блокнот. К сожалению, все страницы были чистыми, хотя имелись следы надрыва. Дорого дал бы Яков Платоныч, чтобы прочесть то, что они содержали.
Впрочем, почему дорого?
- Эй, любезный! – подозвал он служителя. – Сколько ты возьмёшь за этот блокнот?
Убедившись, что блокнот не содержит никаких сведений, старый вымогатель уступил его Штольману за пять су. Раздумывая, стоит ли сдать Лекоку этого выжигу, или он самому ещё пригодится, сыщик покинул мертвецкую.
Все надежды Штольмана были на то, что Гранден писал карандашом. Вот этим самым маленьким карандашиком, который уютно располагался в петельке блокнота. Для письма карандашом обычно требуется более сильный нажим, чем для пера. Устроившись за своим столом, Яков принялся точить карандаш, ссыпая грифель на первую страничку блокнота. Потом осторожно растёр его кончиками пальцев.
Надежда не обманула – на странице проступил текст. Штольман прочёл и не поверил, даже потёр усталые глаза, пачкая грифелем переносицу. Потом прочел снова.
«Мадам, я не могу. Ваш муж в поезде», - гласила записка.
Ну, и как это понимать?
Одно становилось понятно: Морис Лепелетье действительно лгал ему. Но в чём и для чего?
Он не успел додумать эту мысль до конца, когда явились два затонских авантюриста в изрядно потрёпанном виде. Сведения, которые они принесли, были ожидаемыми. Вилар, действительно, личность весьма криминальная. И он исчез. Впрочем, это могло как раз означать, что он залёг на дно, опасаясь поисков пленницы, которые организует коллекционер из Нанси. Справедливо опасался, надо сказать.
Коробейников явно переживал за свой новый сюртук. Он и прежде стремился выглядеть щёголем, даже когда средств не хватало. А за эту красоту деньги, надо думать, плачены немалые. Интересно, можно его как-то починить, чтобы было незаметно? Кажется, каримова Жаннетт в этом большая мастерица.
И всё же что-то его подспудно тревожило. Антон Андреич упустил возможность задать апашам очень важный вопрос. Впрочем, не сказано, что ему ответили бы. Он же не Штольман. Придётся завтра потолковать с Орлиным Глазом самому. Парижская шантрапа неожиданно оказалась весьма полезной.
Услыхав о его намерениях, Коробейников встрепенулся, будто готов был его грудью защищать. Ну нет, Антон Андреич, вам после сегодняшних подвигов там точно делать нечего. И без того лишнее внимание к себе привлекли.
Надо было ехать самому. Знал же, что Коробейников в парижских реалиях пока ориентируется слабо. Ещё и дядю с собой взял – тридцать три несчастья. Убили бы мальчишку в темном углу, и всё из-за того, что вы, господин надворный советник, его проинструктировать не соизволили!
Отпустив вконец расстроенного помощника, Яков вызвал к себе Карима. Хоть такую малость сделать для Коробейникова он мог.
* * *
Прогуливаясь по Монмартру утром следующего дня, Штольман с самым безмятежным видом прошёл мимо лавки Поля Вилара. На стекле белела табличка: «Продаётся». Кажется, бандиты во главе с белоглазым Жилем окончательно покинули заведение. Это соответствовало тому, что Жиль сообщил вчера сыщикам: Вилар сворачивает дела. Но почему? Нашёл то, что искал?
Апаши обнаружились в своём логове на улице Габриэль. Штольману они обрадовались несказанно, принимая его с опасливым почётом. Даже вина поднесли, кстати, весьма недурного. Отведав угощения, Яков Платонович намекнул Орлиному Глазу, что желает побеседовать наедине. Вождь немедленно шикнул на свою банду и преисполнился внимания, счастливый оказанным доверием.
Вопрос был у Штольмана давно готов.
- Скажи-ка, давно ли Вилар уехал?
Орлиный Глаз добросовестно задумался:
- Да уж недели две.
Ответ Штольмана удивил:
- Не путаешь?
Ирен Лепелетье пропала пять дней назад. Это что же получается? Вилар предвидел её поездку? Или отправился на охоту за Гранденом, уже уверенный, что возвращаться в антикварную лавку не придётся?
Осчастливив главаря апашей несколькими монетами, Штольман вышел вон, озадаченно сдвигая котелок. Картинка упрямо не желала складываться. Каждый новый элемент упорно противоречил всем прежним.
Кажется, пора побеспокоить господина коллекционера. Слишком о многом он умолчал.
Следующая глава Содержание
