Пятнадцатая новелла

Два офицера

   
Принятое мною решение, как мне подумалось сперва, выполнить было довольно несложно. Достаточно оказалось с головой погрузиться в работу, вновь с готовностью спасавшую меня от тоски и переживаний. От доктора Милца и вездесущего Коробейникова я знал, что Анна Викторовна быстро оправилась после отравления, и здоровье ее в полном порядке. В управлении она не появлялась, видимо, расследуемые нами дела мир духов не волновали. Ну, а я старался не появляться там, где она может бывать. И, хоть и тосковал в глубине души безмерно, радовался, что вдали от меня ей ничего не угрожает. И, совсем забыв о коварной судьбе, склонной нарушать мои планы, я был доволен тем, что смог выполнить то, что задумал.
Дело, которое нарушило создавшееся равновесие, в начале своем не показалось мне каким-то неординарным. В номере гостиницы был обнаружен труп мужчины. Неясно пока, было ли это убийство. Но ведь именно для этого и существует следствие.

– Львов Сергей Антоныч, пехотный поручик, – рассказывал мне управляющий гостиницы, – живет здесь уже неделю.
Мы находились в маленьком номере гостиницы. Недорогом, всего из одной комнаты. Тело поручика Львова лежало на кровати, открытые глаза мертво уставились в потолок. С первого взгляда повреждений на теле видно не было. На столе – бутылка из-под шампанского и два бокала с остатками вина в них. Вот, собственно, и вся мизансцена.
– В какое время он вчера пришел? – спросил я управляющего.
– Часов около семи, – ответил он. – А в девять к нему приходила дама.
– Что за дама? – уточнил я.
– Молодая, из благородных.
Осматривая комнату, я обратил внимания на портупею, висящую на стене. Кобура была пуста.
– Поручик при оружии был? – спросил я у управляющего.
– Да, – ответил тот, – вот кобура.
– Да кобуру-то я вижу, – сказал я, – вот только револьвера нет.
– Не могу знать! – развел руками управляющий. – Я в кобуру не заглядывал.
– Яков Платоныч, – привлек мое внимание доктор Милц, осмотревший уже тело и теперь изучающий стоявшие на столе бокалы. – Ну, по моей части я могу сказать следующее: явных повреждений я на теле не нашел. Точнее я скажу только после вскрытия. Да, пробы с шампанским я, конечно, возьму на анализ.
– Думаете, отравили? – спросил я его.
– Я пока ничего не думаю, – недовольно ответил мне доктор, не терпящий необоснованных предположений.
– Ежели основная версия – самоубийство, – вступил в разговор Коробейников, – то, с Вашего позволения, я разорву покрывало сомнения вопросом: зачем офицеру травиться, если у него револьвер?
Однако, что за витиеватость слога с утра посетила моего помощника? Надо будет поинтересоваться, что он читает. И дать ему для прочтения пару трудов по криминалистике. Все полезнее будет.
– Тут вопрос, – задумчиво произнес доктор, переливая вино из бокала в пробирку, – а был ли револьвер?
– По форме одежды, если у офицера есть кобура, – пояснил я, – значит, должен быть и револьвер.
– Скажите, – обратился я к управляющему, – а после к поручику кто-нибудь приходил? Ночью или утром?
– Никак нет-с, – ответил он.
– Антон Андреич, – я протянул Коробейникову бумаги, найденные мною в бюро. – Счета неоплаченные, некоторые двухмесячной давности.
– Я приобщу их к делу, – принял у меня бумаги мой помощник.
– Господа, Вы не обращали внимания, – спросил Александр Францевич, – что долги, молодость, шампанское… Эта троица зачастую идет вместе?
Нашему доктору было свойственно эдакое философское видение мира, и он всегда находил повод для отвлеченных и обобщенных размышлений. Я же, к подобному полету мысли не склонный, продолжал обыск под его рассуждения. В одном из ящиков письменного стола мое внимание привлек обрывок картона, похожий на уголок какой-то папки. Он застрял в щели ящика и, видимо, оторвался, когда папку доставали. Вот только когда доставали? Ящики стола все пусты. И, вполне возможно, эта картонка осталась от прежних постояльцев.
– Ящики стола убирают после каждого клиента? – осведомился я у управляющего.
– Конечно! – взволновался он еще сильнее. – Мы приличное заведение!
– Так я и думал, Яков Платоныч! – подал голос Коробейников, осматривающий с увеличительным стеклом замок на двери. – Свежие царапины на замке. Дверь, очевидно, была открыта отмычками.
– Уверены? – спросил я его, наклоняясь к замку.
– Ну вот, взгляните сами, – ответил Антон Андреич, передавая мне лупу.
Он был прав, несомненно, замок открывали не родным ключом, причем, совсем недавно.
– Смею предположить, – продолжил Коробейников, – что кто-то пришел к поручику без приглашения. Вот только до или после?
Не успел я задуматься, что он имел в виду, как меня отвлек взволнованный женский голос в коридоре. В первую секунду, услышав его, я едва не вздрогнул, и сердце пропустило такт, но уже в следующее мгновение я понял, что голос вовсе не тот, даже не похож. И нечего, нечего замирать на месте, можно продолжать дышать дальше.
– Пустите меня! – вдруг истошно закричала пришедшая женщина. – Пустите!!!
Я выскочил в коридор, чтобы приказать городовым пропустить даму, но она уже оттолкнула их и бегом влетела в комнату. Замерла на пороге, глядя на тело поручика, побледнела смертельно и лишилась чувств. Мы с городовым едва успели ее поймать, не дав удариться об пол.
Поднялась суматоха, как обычно и бывает в таких случаях. Впрочем, доктор Милц быстро привел барышню в сознание. Придя в себя, она немедленно разрыдалась, и потребовалось время и микстуры доктора, вкупе с его увещеваниями, прежде чем девушка смогла говорить. Звали ее Лидия Колчина, и она рассказала нам историю, которая вызвала всеобщее наше изумление. Колчина была невестой поручика, и прошлой ночью они должны были тайно венчаться. Но поручик на венчание не явился. Но не это было загадочным в ее повествовании. Дело в том, что вместо поручика в церкви появился другой мужчина. Причем, Лидия поняла, что это не Львов, лишь тогда, когда обряд был уже завершен.
– Мы долго его ждали, – рассказывала Колчина дрожащим от слез голосом, – и вот он вошел. Мы встали к алтарю. И вдруг я увидела, что это не он!
Она снова разрыдалась. Да уж, у барышни была весьма весомая причина для слез. Оказаться навеки венчанной неизвестно с кем, да еще и узнать о смерти возлюбленного.
– Мне очень жаль, – сказал я ей с сочувствием. – Крепитесь.
Коробейников, готовый, казалось, заплакать вместе с Лидией, протянул ей платок.
– Вы видели этого человека раньше? – спросил я Колчину, когда она слегка успокоилась.
– Нет, никогда.
– Знали, что поручик Львов здесь остановился, в гостинице? – продолжил я расспросы.
– Да, конечно, – ответила она. – Он не мог больше находиться в родительском доме. Он поссорился с отцом, который не дал нам благословения, поэтому венчание было тайное.
– А где же Вы были столько времени? – поинтересовался я. – Почему Вы пришли только теперь?
– Церковь же находится далеко, – пояснила Колчина, принимая из рук доктора еще одну порцию микстуры, – да еще гроза была, все дороги развезло. Мы с кучером только к полудню в город едва добрались.
– Как это могло произойти? – спросила она, глядя на меня беспомощным взором. – Как это случилось?
– К сожалению, это пока нам не известно, – ответил я со вздохом.
– Александр Францевич, – попросил я Милца, – Вы проводите госпожу Колчину домой, ну и окажите помощь, если потребуется.
– Разумеется, – ответил доктор.
Я вышел в коридор, где меня дожидался управляющий.
– Эта барышня приходила вчера вечером к убитому? – спросил я, понизив голос, чтобы Колчина меня не расслышала.
– Нет, другая, – ответил он, заглянув в комнату, – эту я здесь не видел.
– Поручик посылал кому-то письма, записки, депеши? – продолжал я расспросы.
– Да, было такое, – после недолгого раздумья ответил управляющий. – Два раза я вызывал к нему посыльного.
Посыльными при гостиницах служили, обычно, мальчишки. Вот и сейчас двое таких пацанов играли в камешки неподалеку от входа. Управляющий окликнул одного из них.
– Ты кому носил письма офицера из двадцать пятого нумера? – спросил управляющий мальчика.
– В дом его отца, на Проездную, – ответил посыльный, – но письмо было его сестре, я лично передал. Еще в контору купца Тимохина, отдал конторщику.
– Стало быть, к нему вчера сестра приезжала, – сказал Антон Андреич, когда я отпустил посыльного и управляющего.
– Как правило, шампанское с сестрами не пьют, – заметил я.
– Ну, это надо у нее спросить, – ответил Коробейников, полный сыщицкого азарта.
– Не нужно соваться в родительский дом, Антон Андреич, пока мы точно не знаем, что произошло, – притормозил я его рвение. – Дождемся заключения доктора Милца. А Вы поезжайте в церковь, поговорите с батюшкой. Может быть, он что-то знает об этом женихе.
– Полагаете, что самозванец как-то связан со смертью поручика? – спросил мой помощник.
– Вы же знаете, я не верю в совпадения, – усмехнулся я ему в ответ.

Сам же я отправился в офицерское собрание. Мне хотелось узнать больше о поручике Львове, и лучше места для этого мне было не найти.
Едва я вошел в ресторацию, как ко мне подошел метрдотель:
– Сударь, Вас ожидают?
– Полагаю, что нет, – ответил я и, решив, что для начала он вполне подойдет для получения информации, спросил. – Скажите, любезный, а поручик Львов бывал здесь?
Метрдотель даже не успел мне ответить, как нашелся иной источник, готовый с радостью снабдить меня информацией о Львове.
– Так Вы из полиции? – вмешался в наш разговор офицер, обедающий за ближайшим столиком. – Бедняга Львов! А от чего он скончался?
Вот уж, слухами Затонск полнится! Всему городу уже известно, кто умер, когда и где. А ведь с момента обнаружения тела прошло лишь несколько часов. Впрочем, я не имел ничего против того, чтобы поддержать эту беседу. Полагаю, сослуживец Львова может поведать всяко больше, чем метрдотель.
– Пока причины неизвестны, – ответил я, подходя к столику моего собеседника.
– Говорят, отравился! – поделился сплетней офицер. – Вот так пассаж!
– Так Вы знакомы? – уточнил я.
– Еще бы! – сказал он. И поднявшись из-за стола, представился: – Капитан Касаткин, Павел Евграфович.
– Следователь Штольман, Яков Платонович, – отрекомендовался я в ответ.
Касаткин жестом предложил мне присесть к его столику и сам уселся тоже.
– А Вы в каком чине? – просил он, когда мы расположились.
– Надворный советник, – ответил я.
Видимо, в мире военных званий, в котором существовал Касаткин, табель о рангах занимал важнейшее место. Хорошо, что я сам сюда поехал. Коробейникову пришлось бы труднее. Я же, будучи формально старше капитана по званию, хоть и пребывая в гражданском чине, мог рассчитывать на его полное расположение и уважение.
– Видать, важное дело, – оценил капитан, – если им занимается чиновник такого ранга.
– Что Вы можете сказать о покойном? – спросил я, завершая разговор о чинах.
– Ну, о покойниках, сами знаете… – усмехнулся Касаткин. – Ну, а с другой стороны, веселый был малый, кутила и задира. На прежнем месте службы убил сослуживца на дуэли. Так его из полка уволили. Если бы не хлопоты папеньки, отставка была бы вчистую. А так его к нам перевели, в штаб гарнизона. Но он и здесь чудил много.
– И в каком же это роде чудил? – уточнил я.
– Да все в том же, – ответил капитан. – На дуэль вызвал поручика Кожина. Приятелями были закадычными, а потом какая-то кошка меж ними пробежала. К тому же, говорят, Кожин за сестрой Львова ухаживал. И вдруг – вызов.
– И чем же дело кончилось? – поощрил я Касаткина к дальнейшему рассказу.
– Да ничем! – ответил он. – Не было дуэли. Отделались взаимными извинениями, что довольно странно. Уж если стреляться, так стреляться, уж будьте любезны, чего ж на попятный?! А это, знаете ли, офицерским судом чести попахивает.
Судя по всему, разговорчивый капитан Касаткин был ярым ревнителем офицерских традиций.
– Скажите, а поручик Кожин, он бывает здесь? – спросил я его.
– Ну, а то как же? – усмехнулся Касаткин. – Но вот уже дня три, как я его не видел.
Поблагодарив моего словоохотливого собеседника и отказавшись от настойчивого его предложения опорожнить с ним графинчик водки, я направился к доктору Милцу. Уверен, ему уже есть, что мне сообщить.

– Он задушен, – сказал доктор Милц, увидев меня на пороге.
– Уверены? – спросил я, пристально разглядывая мертвое лицо поручика.
– Абсолютно, – ответил Милц, – дело в том, что во время вскрытия я обнаружил характерные признаки асфиксии, ну, например…
– Увольте! – перебил я его лекцию. – Я Вам верю. Но нет никаких следов борьбы и следов на шее.
– А я Вам поясню! – продолжил Александр Францевич. – Дело в том, что в шампанском, которое он пил, была очень большая доза снотворного. Но! Она его не убила. Она всего лишь погрузила его вот в такой глубокий сон.
– Задушили подушкой? – уточнил я.
– Ну, вероятнее всего.
– Гостья подсыпала снотворное в шампанское, – принялся я рассуждать вслух, – а потом задушила? Или после этого пришел кто-то и револьвер унес? Но зачем? Не ради же револьвера убийство затевалось.
– Это Вам виднее, – ответил Александр Францевич, – но, знаете ли, револьвер из-под полы полсотни рублей стоит.
– Сомнительный промысел, – сказал я с иронией, – убивать поручиков ради револьверов.

Покинув доктора Милца, я отправился в родительский дом поручика Львова. Теперь, когда я был уверен, что поручика именно убили, нужно было побеседовать с его семьей. И в первую очередь с сестрой. Насколько я понял капитана Касаткина, Львов был против ухаживаний поручика Кожина за своей сестрой. И, учитывая письмо, отправленное Львовым незадолго до смерти, а также то, что в его номере видели молодую даму, я мог предположить, с известной долей допущения, что именно сестра пришла в номер Львова и подсыпала ему снотворное. Сама ли она при этом его задушила или Кожина позвала, уже менее важно. Я склоняюсь ко второму варианту. Потому что кто-то ведь отпирал отмычками дверь. Допустим, Львов выпил снотворное, запер за сестрой дверь и заснул. А позже пришел Кожин, открыл дверь и задушил Львова. Вполне пригодно в качестве первичной версии. Вот только кто тогда венчался с Колчиной? Я предполагал изначально, что Кожин, из мести за то, что Львов помешал его женитьбе на сестре. Но тогда Кожин вряд ли убил Львова. Он просто вернуться бы не успел. Время смерти-то нам известно. И, опять же, куда делся револьвер? Вряд ли его мог унести поручик Кожин, ему второй без надобности.
Я шел в сторону Проездной, погрузившись в свои размышления, когда услышал, как меня окликает женский голос:
– Яков Платоныч!
Я оглянулся. За столиком кафе, вынесенном на улицу по случаю хорошей погоды, сидела Нина Аркадьевна и мило мне улыбалась. Пришлось остановиться и подойти поприветствовать даму.
– Вы от меня прячетесь? – спросила Нина, протягивая мне руку для поцелуя.
– Ну что ты, – я коснулся губами ее перчатки, – почему ты так решила?
Я вовсе не прятался от нее. Просто перестал появляться. Есть пределы самодисциплины человека, и мои силы уходили на другое. Принуждать себя еще и к общению с Ниной Аркадьевной я не желал.
– Я тебя не вижу, – кокетливо пожаловалась Нежинская.
– Извини, много дел, – дежурно оправдался я.
– Может, все-таки присядешь? – настаивала Нина Аркадьевна. – Если кто-то умер, он может подождать.
Меня и в самом деле ждали дела. Но отказывать ей сейчас значило вызвать неизбежную обиду, которую пришлось бы искупать потом. А вот этого мне уже не хотелось вовсе. Поэтому я нехотя присел к столику.
– Я действительно спешу, – предупредил я Нежинскую, чтобы она не рассчитывала, что я задержусь здесь надолго.
– А я думала, – сказала она с некоторой обидой, – что после нашей прогулки в лесу мы будем вместе.
– Так мы вместе, – заверил я ее, стараясь, чтоб мой голос прозвучал со всей возможной искренностью.
– Я не заметила, – ответила она, потупив глаза.
Я отвел взгляд от ее наигранно обиженного лица – и замер. В нескольких метрах от нас стояла Анна Викторовна. И смотрела она прямо на меня.
Лицо ее было растерянным, будто она не ожидала меня увидеть. Хотя почему «будто»? Она и не ожидала. Все это время я старался не появляться там, где мы могли бы встретиться, избегая, в том числе, и мест, подобных этому. Дом – управление – мертвецкая, вот и весь мой маршрут. Ну, еще места преступлений, но это уж как повезет. Мне везло, и преступления совершались в таких местах, где Анна Викторовна оказаться случайно просто не могла.
И вот мы все-таки встретились. И она смотрит на меня с изумлением и, кажется, с обидой. Ах да, мы же были в ссоре когда-то. Мы и сейчас в ссоре. А я и забыл. Я вообще обо всем забыл при взгляде на нее. Просто смотрел на нее с нежностью и тоской, и не мог отвести глаз. Как же давно я не видел ее! И как я мог жить столько времени, не имея возможности хотя бы увидеть…
Нина, наконец-то заметила, что мое внимание приковало что-то за ее плечом, и повернулась полюбопытствовать.
– Анна Викторовна! – поприветствовала она Анну с наигранным радушием. – Здравствуйте!
– Добрый день, – перевела Анна на нее по-прежнему растерянный взгляд.
– Идите к нам! – позвала ее Нина Аркадьевна.
Это «к нам» резануло мне слух. Как же она, все-таки, любит демонстрации!
– Извините, я тороплюсь, – смущенно произнесла Анна и, резко развернувшись, пошла прочь.
– Якоб? – спросила меня Нина изумленно. – Я Вам помешала? Вы должны были здесь встретиться?
– С чего ты взяла? – спросил я, с трудом сдерживая раздражение на нее и на всю саму ситуацию.
– Ну, Анна Викторовна, как только меня увидела, сразу побежала в обратную сторону, – ответила Нина Аркадьевна.
Не объяснять же этой эгоистичной даме, что не весь мир вращается вокруг нее! Это меня увидела Анна Викторовна, меня. И действительно убежала, потому что видеть не хотела. Не было у меня сил ни на объяснения, ни на притворство. Их едва хватало на то, чтобы сохранять внешнее спокойствие.
Ну почему, Господи ты Боже мой, наша случайная встреча должна была быть именно такой! И я не имел возможности хоть на несколько минут задержать Анну Викторовну, хоть перекинуться с нею несколькими ничего не значащими фразами. Хоть раз увидеть вновь ее улыбку, ночь за ночью тревожащую мои сны.
Впрочем, вряд ли Анна Викторовна стала бы мне улыбаться. Судя по тому, как быстро она ушла, мое общество было ей неприятно по-прежнему. И это было правильно, очень правильно. Но как же больно!
– Извини, – сказал я Нине, поднимаясь.
– И ты спешишь? – в голосе Нежинской уже звучало неприкрытое ревнивое подозрение.
– Убийство произошло! – напомнил я сердито. И добавил уже мягче. – Я зайду к тебе вечером.
Надо будет и в самом деле зайти, пригласить на ужин. Эта ситуация пробудила в Нине ревность, а это как раз то, чего я пытался избежать. Так что я вполне могу вырваться на час, чтобы поужинать с ней в гостинице, а потом снова вернусь к делам. Безопасность превыше любых чувств и эмоций, об этом забывать не следует.

В кабинете купца Львова, куда меня проводил лакей, меня встретили сам хозяин и купец первой гильдии Тимохин, тот самый, которому тоже писал покойный поручик. Едва мы все друг другу представились, как Львов немедленно напустился на меня с претензиями.
– Что у Вас там творится в Вашем управлении, господин Штольман? – спросил он возмущенно. – Почему моим людям не позволяют забрать тело моего сына?
– Ведется следствие, – вежливо ответил я, – и, возможно, понадобиться дополнительная экспертиза.
– Какие еще экспертизы? – возмутился Львов. – Я не давал разрешение на вскрытие. Я буду жаловаться!
– При определенных обстоятельствах, – пояснил я, – Вашего разрешения на вскрытие не требуется.
– Каких обстоятельствах?! – продолжал кипеть Львов.
– Вы меня простите, – обратился я к Тимохину, – но я бы хотел продолжить разговор тет-а-тет.
– Алексей Михайлович мой компаньон, – поднялся из-за стола Львов, – у меня от него нет секретов.
– И, тем не менее, – продолжил настаивать я, – это полицейское расследование, так что я должен придерживаться установленных процедур.
– Разумеется, – сказал Тимохин. – Я все понимаю. Я буду в коридоре.
Когда он вышел, я повернулся к Львову.
– Есть подозрение, – сказал я ему, – что Ваш сын убит.
– Что? – проговорил Львов, не веря услышанному.
– Задушен, – уточнил я.
Львов, и так весьма немолодой, на глазах постарел на десять лет. Неловко, будто ноги просто отказались его держать, он опустился в кресло, не отрывая от меня взгляда.
– Как?!
– Ведется следствие, – сказал я ему. – И поэтому я должен задать Вам несколько вопросов.
Старик молча кивнул.
– Вы ведь в последнее время были в разногласиях с сыном? – осведомился я.
– И что с того? – спросил Львов.
– Почему Вы были против его брака с Лидией Колчиной?
– А вот это Вас не касается, – строго ответил он.
– Зачем Вы подослали в церковь своего человека? – продолжил я расспросы.
– Какого человека? – спросил он с раздраженным недоумением. – В какую церковь?
– Ваш сын, – объяснил я, – должен был венчаться с госпожой Колчиной минувшей ночью. Но вот вместо него туда пришел кто-то другой, самозванец, в то время, как Ваш сын был уже мертв. Что Вы об этом скажете?
Я говорил, а сам с тревогой смотрел на старика. Он был очень бледен и все время потирал левую сторону груди. Как бы мне не переборщить, однако. Старый больной человек, а тут столько на него навалилось. Внезапно лицо его исказилось болью, он еще сильнее побледнел и задышал с трудом.
– Вам что, плохо? – наклонился я к нему.
Львов не отвечал, только держался за сердце. Черт! Нужно все же было осторожнее! Торопясь, я позвал слуг. Вбежавший лакей засуетился, принялся капать капли, повел в покои прилечь.
– Крутенько Вы, господин следователь, – неодобрительно заметил Тимохин, вошедший в кабинет вместе с лакеем.
– А Вы, господин Тимохин, здесь по делу? – поинтересовался я у него.
– Да какие сейчас дела, – вздохнул купец. – Пришел поддержать Антона Палыча, узнав о несчастии постигшем.
– Ну, дела-то у Вас есть с Антон Палычем, – сказал я ему.
Чем-то он был мне неприятен, этот купец Тимохин. То ли наглыми своими повадками, то ли хитрым взглядом. Держался он вроде бы и спокойно, но каждым жестом и словом своим будто демонстрировал мне, насколько он меня не боится. И зачем, спрашивается? Я ему пока и не угрожал.
– Дела есть, – согласился Тимохин. – Лес у него покупаем.
– Значит, наверняка и сына его хорошо знали? – продолжил я расспросы.
– Да, еще мальчонкой помню.
– Помогал в делах отцу?
– В торговле? – усмехнулся Тимохин. – Нет! Молодой офицер. Какая коммерция?
– Наслышан, – сказал я. – Кутежи, дуэли…
– Ай, нехорошо, – протянул с неодобрением купец. – Ну, нехорошо так о покойнике-то.
Мне надоело выслушивать его нотации и я ответил ему молча, только взглядом. И позвонил в колокольчик, вызывая лакея.
– Что хозяин? – спросил я, когда слуга явился на звонок.
– Лежат-с, – доложил он. – За доктором послали.
– Я бы хотел поговорить с его дочерью, – сказал я лакею.
– С Евгенией Антоновной? – уточнил он. – Как узнали, заперлись у себя, плачут.
– И все же доложи, – велел я.
– Решили всю семью извести? – с вызовом спросил Тимохин.
Интересно, он специально нарывается, или это у него просто манера общаться такая? Зря нарывается, он ведь тоже под подозрением.
– Господин Тимохин, – усмехнулся я, – я провожу следствие по делу о внезапной смерти, причины которой пока не установлены. Так что Ваша ирония здесь не уместна.
Мою ложь про неустановленные причины Тимохин проглотил, не изменившись в лице. Но я и не надеялся на результат. Просто никогда не стоит упускать удачный случай.
Дверь в кабинет отворилась, и вошла Евгения Львова. Она была уже в черном траурном платье, и было заметно, что плакала недавно.
– Чем могу служить? – спросила она меня.
– Примите мои искренние соболезнования, – сказал я ей, – но должен задать Вам несколько вопросов.
Во время моего вступления Тимохин подошел к Евгении, взял ее за руку. Потом повернулся ко мне, вспомнив, видимо, что сейчас я снова его выгоню, и прося с этим повременить:
– Я не буду мешать.
Я лишь молча кивнул, соглашаясь.
– Женечка, дорогая! – Тимохин поцеловал ей руку. – Держитесь. Любая помощь, все, чем могу!
Затем Тимохин, попрощавшись со мной, вышел, наконец-то, доставив мне изрядное облегчение. Экий, все-таки, неприятный тип. Ну, я еще присмотрюсь к нему повнимательнее.
– Что Вы хотели бы знать, господин Штольман? – спросила меня Евгения Львова, усаживаясь в кресло и жестом предлагая мне также садиться.
– В каком часу Вы вчера были у брата в гостинице? – приступил я к расспросам.
– Около восьми вечера, – потупилась она.
– О чем говорили?
– Он поссорился с отцом, – ответила она, – и я хотела их помирить.
Лжет барышня не слишком-то умело. Что ж, это очень хорошо. Для меня, разумеется.
– Почему же Ваш отец, – поинтересовался я, – не хотел благословить брак Вашего брата с госпожой Колчиной?
– Он считал, что это мезальянс, – ответила Евгения, почему-то замешкавшись.
– Ну да, бедная гувернантка и наследник богатого состояния, – ответил я. – И что же Вы ему посоветовали?
– Я сказала ему, что нужно смириться, – произнесла Львова, – что увлечения проходят, а семья важней.
И снова в ее голосе прозвучали неискренние нотки. Что-то она от меня пытается скрыть, вот только делает это не слишком хорошо, то ли от природной несклонности ко лжи, то ли просто пребывая в подавленном состоянии из-за смерти брата. Но даже то, что я видел искренность ее горя, не снимало с нее подозрений.
– Не по годам мудро, – одобрил я ее позицию, не слишком скрывая сарказм. – Это Вас отец об этом попросил?
– Нет-нет! Я сама!
– И что же брат?
– Он только смеялся, – сказала Евгения. – И говорил, что я ничего не понимаю, что эта девушка – счастье всей его жизни. Скажите, – обратилась она ко мне, – а правду говорят, что он отравился?
Столь искренний страх прозвучал в ее голосе, что все стало понятно. Она усыпила брата, а теперь боялась, что превысила дозу и отравила его.
– Зачем Вы подсыпали снотворное в шампанское брату? – спросил я.
Но Евгения Львова не собиралась признаваться в содеянном.
– Я? – разыграла она изумление. – Что Вы такое говорите? Он открыл бутылку и пил, я только пригубила. Зачем же мне, Господи…
– Вы знали, что той ночью Ваш брат собирался венчаться с госпожой Колчиной, – пояснил я ей.
– Нет, я не знала, – возразила Львова. – Он был так оживлен, так счастлив. Мы поговорили, и я ушла.
– А почему же Ваш брат вызвал на дуэль поручика Кожина? – поменял я тему беседы.
– Я не знаю, – ответила она.
Надо же, и этого она не знает. Вот ведь незадача!
– Может, потому что он за Вами ухаживал? – подсказал я ей.
– Нет! Нет, совсем пустое это! – качнула она головой отрицательно. – Я знаю, что они поссорились, но причины я не знаю.
Мне надоело слушать ее бесконечное «не знаю» и я спросил более жестко:
– Когда Вы видели поручика в последний раз?
– Не помню, – заволновалась она. – Может быть, неделю назад.
– Есть подозрение, – поведал я ей, – что поручик приехал в церковь вместо Вашего брата. И обвенчался с госпожой Колчиной, выдав себя за него.
– Зачем? – спросила она с напряженной улыбкой.
– А Вы как думаете? – спросил я ее в ответ.
– Откуда я знаю! – проговорила с горячностью Евгения. – Я знаю, что это просто невозможно, что Кожин не мог, он…
Она замолчала, смутившись, поняв, что выдала свое к Кожину отношение.
В целом, мне было все понятно. Доказать я пока ничего не могу, но, судя по моим впечатлениям от разговора, ее непосредственное участие ограничилось подсыпанием снотворного. Об убийстве она не знала. Но, вполне возможно, о нем знал поручик Кожин, к которому Львова явно благоволит.
– Ничего не хотите больше добавить следствию? – спросил я, поднимаясь.
– Нет, – сказала она и потупилась.

Выйдя из дома Львовых, я не стал торопиться уходить, а отошел чуть в сторону и встал так, чтобы не бросаться в глаза. Ждать пришлось недолго. Как я и предполагал, после разговора со мной Евгении срочно потребовалось побеседовать с Кожиным. Отлично, я тоже хочу с ним пообщаться. И я пошел за ней, с осторожностью, хоть и не слишком скрываясь. Слежки она не ждала и даже не оборачивалась.
В результате недолгого пути мы оказались перед входом в недорогую гостиницу. Львова оглянулась, проверяя, не видит ли ее кто-либо из знакомых, и решительно вошла в дверь. Меня она не заметила, и я остановился напротив, размышляя. Можно было войти прямо сейчас, прервав их разговор. Но меня смущало то, что Кожин наверняка вооружен. У него ведь и свой револьвер должен иметься, да еще оружие поручика Львова вполне может быть тоже в его руках. За себя я не боялся, но вот Евгения… Не очень-то хотелось полагаться на то, что убийца не станет стрелять в любимую женщину. Так что не лучше ли мне обождать, пока Львова выйдет, а уж потом побеседовать с поручиком?
Пока я размышлял таким образом, ситуация вдруг резко переменилась. На улице, направляясь явно все к тому же дому, появилась Анна Викторовна. Дошла до двери, остановилась на минуту, ее рассматривая. И решительно попыталась войти. Я едва успел схватить ее за руку и спрятать за колонной. В голове как-то сразу мелькнуло, что у Кожина револьвер, и я не знаю, куда выходят окна номера.
Анна вскрикнула от испуга и неожиданности, попыталась вырвать руку. Но я держал крепко. Впрочем, она тут же меня узнала и перестала вырываться. Зато лицо ее заранее приняло непримиримо-упрямое выражение. Видимо, Анна Викторовна готовилась сражаться со мной, отстаивая свое право в очередной раз помогать людям. Ну, уж нет! Я сказал ей, что намерен прекратить ее участие в расследованиях, и я это сделаю. Довольно уже рисковать. Вот только что она едва не отправилась туда, где находится вооруженный человек, которого я подозреваю в убийстве!
– Анна Викторовна, – обратился я к ней довольно резко, еще не придя в себя от испуга за нее. – Не нужно туда идти!
– Что Вы здесь делаете? – спросила она, возмущенная моим обращением.
Отличный вопрос! Вот только это была моя реплика.
– Слежу за одной барышней, – ответил я. – Я так понимаю, Вы тоже здесь не случайно?
– Я просто шла за… – Анна замешкалась, не желая, видимо, вновь объясняться со мной насчет духов.
Головы бы я посворачивал всем ее духам! Уж если они направляют ее куда-либо, то пусть хоть предупреждают, что там может быть опасно.
– Мне показали этот дом, – нашла приемлемую формулировку Анна Викторовна. – А почему я не могу туда войти?
– Там может скрываться опасный преступник! – раздраженно пояснил я ей, в который уже раз, опасность подобных действий. – Его намерения мне не известны. А Вы со своими расспросами…
– В таком случае, я приду сюда позже, – сердито сказала Анна Викторовна и попыталась уйти.
Ну, нет! Никуда я ее не отпущу! Или я добьюсь, чтобы она отказалась от этого расследования, или уж сам буду за ней присматривать.
– Подождите! – остановил я ее. – Я жду объяснений.
В этот момент мое внимание оказалось отвлечено. Возле все той же двери притормозила пролетка, и оттуда резво выскочил мой помощник. И направился, разумеется, все к той же заветной двери. Да что за день сегодня такой!
– Коробейников! – резко окликнул я его, одновременно стараясь не дать Анне Викторовне уйти. – Идите сюда!
Слава Богу, он хоть слушается. Отпустил ручку двери и быстро подошел ко мне. Увидел Анну, расплылся в радостной улыбке:
– Рад Вас видеть!
Я в одно движение отправил его все за ту же спасительную колонну. Полагаю, со стороны мы смотрелись в высшей степени комедийно: три человека прячутся за колонной и осторожно поглядывают на дверь мирной гостиницы. Игра в казаки-разбойники. И я снова в этом участвую! Вот как им это удается?
– Что случилось? – не понял Антон Андреич ни моих действий, ни моего заметного гнева.
– Есть подозрение, – пояснил я ему, – что в этом доме скрывается поручик Кожин.
– Именно так! – обрадовался Коробейников. – Вот то, что он забыл в церкви!
И Коробейников предъявил офицерскую фуражку. Сей предмет немедленно заинтересовал Анну Викторовну, и она без труда забрала его у Антона Андреича, внимательно рассматривая. Я в раздражении отобрал у нее улику.
– Вы уверены, – спросил я Коробейникова, – что эти вещи принадлежат поручику?
– А кому же еще? – удивился он. – Самозванец забыл их в церкви. Я съездил в офицерское собрание, и там один капитан просветил меня по поводу дуэли между Львовым и Кожиным. И там же мне дали адрес Кожина.
Ну да, и он, не раздумывая, по этому адресу помчался! Так бы и предстал перед вооруженным поручиком с фуражкой в руках. Ею и от пуль бы отмахивался, надо думать!
Но все же он молодец. Действует все лучше и проявляет все больше самостоятельности. Так что я, так и быть, отругаю его за неосторожность позже, наедине. А за все остальное похвалю прямо сейчас.
– Отличная работа, Антон Андреич, – сказал я ему.
– Стараемся! – осветился радостной улыбкой Коробейников.
– Что-то госпожа Львова долго из дома не выходит, – задумчиво произнес я, наблюдая за дверью.
– А она здесь? – удивился мой помощник.
Ну да, он же последним пришел. Так что не в курсе, что я тут делаю.
– Она привела меня сюда, – пояснил я ему.
– Сестра Львова! – изумился Антон Андреич.
– Вот что, – велел я ему, – Вы зайдите внутрь, разузнайте, что там, да как.
– Понял, – кивнул Антон Андреич и полез в карман за револьвером.
– Да только аккуратно! – остерег я его. И добавил, специально для оживившейся было Анны Викторовны. – Нечего туда всей компанией являться!
Лучше бы мне, конечно, самому пойти. Мало ли что. Но мысль о том, что эта парочка авантюристов может натворить, если я хоть на десять минут оставлю их без присмотра, меня пугала. Коробейников справится. Для расспросов нет лучше его безобидного вида. А я тут пригляжу за барышней Мироновой. Как говорится, divide et impera. Не лучший принцип, возможно. А что прикажете мне еще делать?
Оставшись наедине с Анной, я вновь попытался выяснить причину, по которой она опять вмешалась в мое расследование.
– Анна Викторовна, я жду объяснений, – строго сказал я. – Кто Вас втянул в эту историю на этот раз?
– Лида Колчина, – нехотя созналась она. – Ее привез ко мне доктор М…
Осознав, что только что подставила под мой гнев и доктора, Анна испуганно зажала рот рукой. Но было поздно, я мгновенно вскипел. От кого угодно ожидал, но чтобы… Да они все с ума посходили, что ли?
– Доктор?! – я не смог сдержать возмущения, да и не пытался даже. – Я поговорю с ним!
– Пожалуйста, не трогайте хотя бы доктора! – немедленно кинулась на защиту Анна. – Он просто хотел девушке помочь. Вы же видели, в каком она состоянии? В ужасном!
Меня задело это ее «хотя бы». Все вокруг добрые и сострадательные, желающие помочь. И лишь я, тиран и деспот, всем мешаю творить добро!
– Если Вы что-то узнали от Лиды Колчиной, – спросил я с некоторой обидой, – почему не обратились ко мне?
– Чтоб Вы отмахнулись от меня по обыкновению? – возмутилась Анна. И добавила, с демонстративным вздохом. – Все приходится делать самой!
– Что значит, самой! – моему самообладанию, кажется, наступал предел, и я даже голос повысил в ярости от подобного ее заявления. – Кто Вам дал полномочия вести самостоятельное расследование?!
– Не кричите на меня! – одернула меня Анна Викторовна не менее гневно. – Я не Ваш фельдфебель!
– Извините, – выдохнул я, стараясь взять себя в руки.
И в самом деле, как бы зол я не был, самообладание терять не следует. И уж тем более повышать голос на даму. И вообще, достоинство следует соблюдать. Вы, господин надворный советник, взрослый выдержанный мужчина, более чем способный держать себя в руках. Вот и держите. Даже если в результате этих усилий Вас удар хватит!
Дверь гостиницы отворилась, и по крыльцу к нам сбежал Коробейников.
– Кожина нет! – поделился он новостями. – Но квартирная хозяйка сказала, что он заходил утром, пьяный, и без головного убора. Львовой нет, она покинула помещение несколько мгновений назад. Вероятно, что через черный ход.
Итак, мы зря прятались за колонной. Ни одного из наших подозреваемых тут не было. Мне требовалось подумать спокойно, и я увлек моих помощников в ближайшую таверну. Обоих. Пусть лучше будут на глазах. До управления далеко, а тут можно посидеть и выпить чаю.
– Он несколько дней в загуле, – рассуждал Коробейников, когда мы устроились за столиком. – Все сходится!
Я слушал его без должного сосредоточения, позволяя строить любые версии. А сам смотрел на Анну Викторовну, устроившуюся напротив меня, и не мог глаз отвести. Вот ведь! А мне уже стало казаться, что я справился со своей тоской. А увидел – и наглядеться не могу.
– Пьяный ночью он поехал в церковь вместо своего врага Львова! – продолжал рассуждать Антон Андреич.
– Зачем ему это нужно? – прервала его Анна Викторовна.
– Месть! – пояснил Коробейников.
– Да что за месть такая – обвенчаться с чужой невестой? – недоумевала она.
– Он рассчитывал, что его не узнают, – ответил мой помощник.
– Значит, Евгения Львова приходит вечером к своему брату в гостиницу, – попытался я сосредоточиться на деле, – и подсыпает ему снотворное в шампанское. А ее несостоявшийся жених Кожин явился в церковь, где венчался с бедной Колчиной, сковав ее тем самым до конца дней.
Анна слушала меня внимательно, не отводя глаз. Сейчас в ее взгляде не было ни обиды на меня, ни злости. Это было… приятно. Я поймал себя на желании рассуждать как можно дольше, лишь для того, чтобы она вот так на меня смотрела. И чтобы я мог смотреть на нее.
– Месть! – вмешался Коробейников, нарушая, к счастью, лирический мой настрой. – Я же говорю, месть.
Так, господин Штольман, а возьмите-ка вы себя в руки немедленно. Вам об убийстве следует думать, а не… В общем, нужно думать о деле. Я взял фуражку Кожина и принялся внимательно рассматривать. Пусть хоть глаза при деле будут, если разум меня подводит.
– А за что можно с такой жестокостью собственному брату отомстить? – спросила Анна Викторовна с недоумением.
– Кожин и Львова убил, – продолжил строить предположения Коробейников, радуясь, что я в кои-то веки не вмешиваюсь и его не одергиваю. – Сестра усыпила братца, после явился Кожин и задушил. И в церковь!
Разглядывание фуражки, отвлекшее мой взгляд от прекрасных глаз напротив, наконец, сработало, и я сообразил, что нужно делать дальше.
– Складно, – похвалил я рассуждения Коробейникова. – Осталось только найти Кожина.
– Да! – ответил мой помощник и посмотрел на меня выжидающе.
– Задача для начинающего сыщика, Антон Андреич, – усмехнулся я ему. – Где можно найти офицера, который уже в запое несколько дней?
– В борделе! – немедленно отреагировал Коробейников. И тут же смутился, взглянув на Анну Викторовну виновато.
– Браво! – похвалил я его догадливость.
– К Маман? – осведомился Антон Андреич, залпом допивая свой чай.
Мы с ним поднялись, собираясь уходить. Но зря я надеялся, что Анну Викторовну отпугнет место, в которое мы направлялись.
– Я с вами! – поднялась она следом.
Черт! Нужно было заранее продумать этот момент. Не могу же я, в самом деле, допустить, чтобы она пошла с нами туда! Теперь придется импровизировать, да так, чтобы и не обидеть ее, и делом занять, дабы не совалась, куда не надо.
– Нет, – возразил я ей, пытаясь выиграть время на раздумье.
– Почему? – спросила Анна упрямо. – Вы о моей нравственности печетесь? Я вообще-то там уже бывала, Вы забыли?
– Я хотел Вас попросить об одолжении, – нашелся я, наконец, – Вы поговорите с Евгенией Львовой.
Возмущение и упрямство мигом исчезли с милого лица, и теперь Анна Викторовна слушала меня с полным вниманием.
– Вы хотите узнать, подсыпала ли она снотворное брату? – уточнила она.
– Вы расспросите ее, – попытался я сформулировать то, что хочу якобы узнать. – Ну, сделайте вид, что сочувствуете. Скажите, что можете устроить встречу с ее братом.
– Я, вообще-то, это могу! – обиженно напомнила мне Анна.
– Тем более, – сказал я и откланялся.
Будем надеяться, общение с Евгенией Львовой займет Анну Викторовну на время. А при некоторой доле удачи, ей и в самом деле удастся узнать от сестры погибшего поручика что-либо, что та от меня предпочла скрыть.

В доме терпимости нас встретила сама Аглая Львовна.
– Добрый вечер, Яков Платоныч, Антон Андреич! – с истинным радушием приветствовала нас Маман. – Надеюсь, ничего не случилось, и Вы просто зашли на огонек?
– Поручик Кожин, случаем, не у Вас гостит? – спросил я, усмехаясь ее шутке.
– Ох, как же-с! – вздохнула Аглая Львовна. – В восемнадцатом нумере, три дня, как отдыхает.
– И в каком градусе пребывает? – поинтересовался я.
– В постоянном! – ответила Маман, слегка поморщившись. – Но к разговору способен. А что-то случилось?
– Да вот, поговорить с ним нужно, – ответил я.
– Ах, нет! – воскликнула Аглая Львовна, увидев, что Коробейников полез в карман. – Только без стрельбы, я прошу Вас!
Антон Андреич с улыбкой предъявил ей свой блокнот, который поспешил достать, услышав мое «поговорить».
– А что, он вооружен? – насторожился я такой реакцией Маман.
– Револьвер при нем, – сообщила она. – Давеча пытался устроить стрельбу по бутылкам, едва уняли!
– Мадам! – послышался вдруг голос со стороны комнат девушек. – Я просто решил немножко разрядить напряжение!
Поручик Кожин стоял в дверях гостиной, пьяно покачиваясь и пытаясь опираться на висящую на нем девицу. Да уж, отдохнул поручик изрядно, сразу было видно.
– Для этого у Вас здесь есть другие возможности, – строго сказала Кожину Аглая Львовна.
– Доброго здоровьичка, Яков Платоныч! – приветствовала меня пьяненькая Паша, тоже сопровождавшая поручика. – Давненько к нам не заглядывали!
– Фараон? – не стесняясь меня, спросил у Паши Кожин.
– Ой, но душевный! – утешила она его. – Яков Платоныч, он душа-человек!
Интересно, должен ли я чувствовать себя польщенным в такой ситуации? Пока что ничего, кроме некоторого смущения, я не ощущал.
– Что-то поздно Вы, господа! – обратился к нам с Коробейниковым Кожин. – Я целый день Вас жду!
– Поручик Кожин? – уточнил я, пристально его разглядывая.
– Так точно, – ответил он, наливая себе шампанского. – С кем имею честь?
– Следователь Штольман, Яков Платоныч, – представился я, – а это мой помощник, Коробейников. У нас к Вам несколько вопросов.
– Валяйте! – согласился поручик, отсылая от себя Пашу и награждая ее поцелуем на прощанье. – Шампанского?
Очень мне не нравилось его поведение, если честно. Не люблю пьяных, особенно тех, кто ведет себя вызывающе.
– Так Вы нас ждали? – приступил я к расспросам, устраиваясь в кресле.
– Разумеется, – ответил Кожин. – К кому Вы еще пойдете после самоубийства Львова?
– А откуда Вы знаете, что это самоубийство? – усмехнулся я.
– Говорят, – ответил поручик, – он же отравился.
– Где Вы были сегодня ночью? – спросил я его, решив пока не спорить насчет причин смерти Львова.
– Здесь, разумеется! – рассмеялся Кожин.
– Однако этой же ночью Вы потеряли свою фуражку и перчатки, довольно далеко отсюда.
– Откуда Вы узнали? – спросил поручик, явно пытаясь сосредоточиться.
– Нам все известно, – солидно произнес Коробейников и положил на стол перед Кожиным вышеупомянутые предметы. – Вы оставили это в церкви.
– В какой еще церкви? – недоуменно спросил поручик Кожин, внимательно рассматривая фуражку.
– В той самой, – ответил Антон Андреич высокопарно, – в которой Вы совершили неправедную месть свою.
– Это не мое, – сказал поручик, возвращая фуражку на стол. – Она слишком новая, и у меня вот здесь пятно было. Да, я отлучался этой ночью, зашел в пару кабаков, где-то потерял фуражку. Но ни в какую церковь я не заходил!
– Антон Андреич, – велел я, – опросите девиц, когда здесь точно был поручик и в какое время отлучался.
– Значит, говорите, это не Ваша, – спросил я Кожина, вертя в руках фуражку, чья принадлежность снова стала неясной, – и Вы не венчались с невестой поручика Львова…
– Я?! – изумился Кожин. – Да черт возьми, господин следователь, кто из нас пьян?
– Значит, Вы не были в церкви сегодня ночью? – продолжал я давить на него. – В полусотне верст отсюда?
– Нет, – ответил поручик, снова наполняя свой бокал. – Конечно же, нет.
– Вы заходили к поручику Львову в гостиницу?
– Нет!
– Почему он вызвал Вас на дуэль?
– Это я его вызвал! – возмущенно ответил Кожин. – А причины Вам знать необязательно.
– Ошибаетесь, – усмехнулся я. – Сейчас мы поедем в участок, Вы там проспитесь в камере, и после этого мы с Вами спокойно поговорим.
Я оглянулся в поисках Коробейникова, которого послал собирать свидетельства у девиц, и выяснил, что моего помощника нужно немедленно спасать. Он стоял в кольце улыбающихся барышень, которые наперебой что-то ему рассказывали, пытаясь встать как можно ближе, и явно проигрывал им в напоре.
– Антон Андреич, – окликнул я его. Он бросился на мой голос, как за спасением, смущенный донельзя, рдеющий, как маков цвет. – Сопроводите поручика в нумер.
– Собирайтесь! – поторопил я потягивающего шампанское Кожина. – И оружие сдайте, чтоб без глупостей.
– Нет у него никакого алиби, – сказал мне Антон Андреич, пока поручик прощался с девушками. – Девицы путаются, они числа сегодняшнего не помнят. Мог вполне отлучиться на всю ночь, а они даже не заметили бы.
Поручик Кожин наконец-то закончил нежное прощание с дамами и в сопровождении Коробейникова прошел в нумер, дабы собрать вещи и привести себя хотя бы в относительно приличный вид.
– За что его? – обратилась ко мне Аглая Львовна.
– А он Вам не говорил, какое горе здесь заливает? – спросил я ее.
– Ах, ну как же-с! – с готовностью поведала Маман. – Три дня только об этом и плачет. Разрушился его брак.
– Так значит, к Вам утешаться пришел, – усмехнулся я.
– А куда же еще? – улыбнулась Аглая Львовна. – Где еще раненное сердце выслушают, обласкают, обогреют?
Что-то там поручик долго собирается. Так мы полдня здесь просидим.
– Антон Андреич! – окликнул я моего помощника, желая поторопить. – Вы скоро?
И в этот момент заголосила Паша, а за ней и остальные девицы, заглянувшие в коридор.
Я бросился на крик.
– Антон Андреич! – позвал я на ходу, борясь со страхом. – Коробейников!!!
Он лежал на полу коридора у входа в номер, вокруг головы медленно расплывалось пятно крови. Я подбежал, почти рухнул на колени рядом с ним, пытаясь приподнять голову похолодевшими от ужаса руками. Он не приходил в себя, а руки мои окрасились кровью. Коробейников был очень бледен. И лицо его в этот момент стало совсем юным. Ну чем я думал, когда посылал его с Кожиным, даже не разоружив того! Что ж я за идиот такой, присмотреть за мальчишкой не смог!
– Что стоим?! – заорал я на девиц, замерших у входа в гостиную. – За врачом посылайте! Нюхательные соли, нашатырь, воды несите!
В этот момент, когда я уже был почти что не жив от страха, Коробейников вдруг застонал и открыл глаза.

Доктор Милц прибыл очень быстро. Осмотрев Антона Андреича, он обработал рану на затылке и установил наличие сотрясения мозга, порекомендовав моему помощнику полежать хотя бы сегодня. Я настойчиво пытался отправить Коробейникова домой, но он, пылая жаждой праведной мести, рвался в бой, желая настигнуть и покарать своего обидчика. Мы с доктором вдвоем пытались уговорить его, когда прибежавший городовой сообщил, что ловить и карать, собственно говоря, уже некого. В парке на аллее было обнаружено тело поручика с простреленной головой. Я даже возражать не стал, когда Антон Андреич отправился вместе со мной в парк.
– Зачем? – расстроено спросил он, глядя на тело поручика Кожина, лежащее на земле. Револьвер лежал тут же, не оставляя сомнений в причине смерти. – Ну как же так! Я на секунду отвернулся, а он ударил меня по голове. Зачем он это сделал?
– Зачем Вас по голове? – уточнил я.
– Да нет! – горестно вздохнул Коробейников. – Зачем он себе в голову.
Похоже, Антон Андреич считал себя виноватым в самоубийстве поручика и тяжело это переживал. Нельзя сказать, чтобы он был совсем не прав. Вот только виноват в данном случае был не он, а я. Если бы я изъял револьвер до того, как отправил Кожина в комнату, он был бы жив, да и Коробейников был бы цел.
– Карманы проверьте, – велел я помощнику.
Не буду я прогонять его домой. Хочет работать – пусть работает. Это всегда помогает от переживаний, по себе знаю.