Девятая новелла

Ночной гость

   
Вопреки всем моим предположениям, события, пережитые нами во время расследования смерти госпожи Курочкиной, скорого продолжения не имели. Все стихло, и дни вновь потянулись тихой, несколько однообразной чередой. Князь Разумовский Затонск не покинул, но мы не встречались более, не было повода. Постепенно я сработался с Трегубовым, оказавшимся, сверх ожиданий, неплохим профессионалом. Периодически я виделся с Анной Викторовной. Она продолжала часто навещать Элис в больнице, но, к сожалению, никаких положительных сдвигов в ее состоянии добиться не могла. Видимо, от пережитого разум девушки был потерян навсегда. Но Анна Викторовна, тем не менее, не оставляла попыток. А может быть, просто не могла помыслить о том, чтобы бросить в одиночестве это несчастное, всеми покинутое создание.
В общем, время шло, и жизнь постепенно снова вошла в неспешную колею. Что, впрочем, не означало отсутствия работы.

И вот как-то ночью за мной на квартиру явился городовой. В доме помещицы Бенциановой был обнаружен труп молодой женщины.
Как понятно стало из объяснений городового, они с напарником патрулировали свой район, когда услышали донесшийся из дома женский крик. Долго стучали в дверь, пока не разбудили, наконец-то, служанку. Та утверждала, что кричали где-то на улице, но городовые настояли на осмотре дома. И обнаружили в одной из комнат труп молодой женщины. Ну и вызвали нас, понятное дело. Что им еще оставалось. Так же, как и мне ничего не оставалось, как ехать немедленно на место преступления. День или ночь – какая разница. Как любит говорить доктор Милц, aliis inserviendo consumor – служа другим, расточаю себя.
Тело молодой женщины в дорожном платье лежало на полу одной из комнат особняка. Судя по маленькой кровати, это была детская. Но про наличие ребенка в доме мне никто не упоминал.
– Я, значится, дотронулся до нее, – докладывал мне городовой, обнаруживший тело. – Она еще теплая была. Но глаза как будто стеклянные. Тут ясное дело, покойница.
– Странно, – сказал я ему. – Крик, говорите, с улицы аж слышали, а неужели никто в доме не проснулся?
– Служанка ихняя вроде что-то слышала, – отрапортовал городовой. – Но не разобрала спросонья, кто, откуда. Думала, с улицы.
– Ну, что тут я могу сказать? – доктор Милц, завершивший осмотр тела, поднялся с усталым вздохом. – Смерть наступила в результате удара тяжелым тупым предметом. Вот, видите, в районе левого уха у нее череп до основания проломлен.
– Орудие убийства найдено? – обратился я к городовому.
– Никак нет! – ответил тот.
– У меня к Вам большая просьба! – обратился ко мне доктор Милц. – Если я не сильно нужен, позвольте мне откланяться.
– Конечно, – отпустил я его. – Можете идти.
В конце концов, ничего загадочного в причинах смерти дамы нет. Вскрытие может вполне подождать и до утра. А на дворе глухая ночь. И доктор, работавший в больнице целый день, тоже очень устал.
– Антон Андреевич! – окликнул я Коробейникова, занимавшегося подробным обыском. – Вы осмотрите здесь все внимательно. Важна каждая мелочь.
– Работаем, Яков Платоныч, – отозвался мой помощник. – Примечательно, что ничего ценного не взяли. Деньги, украшения… Все на месте. И огромное количество пыли повсюду!
– Дама явно в дорогу собиралась, – сказал я, осматривая открытый чемодан, – вот только из дому выйти не успела.
– Да… – задумчиво протянул Коробейников. – Быть может, услышала какой-то звук, заглянула и … И пала жертвой злодея.
– Вы, когда здесь все закончите, – велел я ему, – осмотрите окна и двери. А я с обитателями побеседую.

В гостиной меня уже ожидали. Помещица Бенцианова, пожилая дама с властным, недовольным лицом, восседала на кресле в халате и ночном чепце. С одного взгляда было ясно, что характер у этой дамы весьма непростой. А выражение лица говорило о том, что все происходящее возмущает ее до крайности.
Рядом на диване сидел ее племянник, Татаринов, муж погибшей. Он, в отличие от Бенциановой, был полностью одет, как на выход. Правда, костюм его находился в некотором беспорядке, будто он в нем и спал.
Третьей в комнате была пожилая женщина, по виду доверенная служанка Бенециановой, стоявшая у нее за спиной.
Я представился и приступил к допросу.
– И что же, никто из Вас крика не слышал? – спросил я собравшихся.
– Так спали мы, – ответил Татаринов, – поэтому никто ничего и не слышал. Татаринов, Викентий Андрианович, – представился он, чуть привстав.
– Племянничек мой! – покосилась на него Бенцианова неодобрительно.
– А Вы, простите, кто будете? – спросил я служанку, стоявшую за плечом хозяйки.
– Пахомовна я, – ответила она, утирая слезы. – Служу я здесь, по хозяйству.
– Кто-нибудь еще в доме живет? – поинтересовался я у Бенциановой.
– Горничная моя, Сусанна, – ответила она раздраженно. – И супруга племянника моего, Ксения. Жила.
– А Вы, как я погляжу, прямо вот так спали? В одежде? – переключился я на Татаринова.
– Разморило, – ответил он. – Я прилег, не заметил, как заснул.
– Странно это, – заметил я ему. – Ночь на дворе, а Вы одеты, как будто в дорогу. Жена Ваша словно при параде. Чемодан при ней упакованный. Собирались куда?
Он замялся с ответом. Но потом ответил все-таки, но почему-то глядя не на меня, а на тетушку:
– Да, собирались. Думали утром первым же поездом в Москву поехать, – он достал из кармана и показал мне два билета на поезд. – Я вот билеты купил.
– А мне, значит, ничего не сказал, – вмешалась Бенцианова с упреком. – Тайком решил сбежать! Не попрощамшись! Как воришка!
– Да Вы же, тетушка, сами меня выгоняли! – ответил он ей возмущенно. – Вроде как, и не рады были!
– А чему радоваться-то? – все больше расходилась Бенцианова. – Я же вижу по твоим глазам, почему ты обхаживаешь старуху больную!
У Татаринова окончательно сдали нервы.
– Да хватит уже, тетушка! Довольно! – заорал он во всю силу. – Жену мою убили! Вы хоть это понимаете?!
Пахомовна, ни слова не говоря, подала хозяйке капли. А я решил откланяться. Во взаимоотношениях тетки и племянника мне было все ясно. А также было ясно, что сегодня я вряд ли получу от них какие-то полезные сведения. Надо дать им успокоиться. И впредь допрашивать поодиночке.
И, распрощавшись, я покинул гостиную.
Едва я вышел за дверь, как налетел на ту самую горничную. Отлично, ее-то я и собирался искать. Наиболее интересная сейчас для меня фигура, единственный человек, который хоть что-то слышал.
– Вы здесь горничная? – спросил я ее.
– Да, – кивнула она в ответ. – Сусанна.
– У Бенциановой давно служите?
– Недавно, – сообщила она. – Я сама из Саратова, там тоже в хорошем доме служила.
– А что же уехали, коли дом хороший? – поинтересовался я. – Провинились?
– Да нет, что Вы, Бог с Вами! – испугалась она такого предположения. – Просто тамошние хозяева за границу уехали, а… А у меня письма есть! Рекомендательные! И из другого дома тоже.
– Вот что, – решил я. – Вы приходите завтра в управление и письма свои рекомендательные приносите.
В этот момент открылась дверь в гостиную, и в коридор выглянула встревоженная Пахомовна.
– Барыне плохо! – сказала она Сусанне. – Доктора зови срочно!
– Пахомовна! – окликнул я служанку.
Она обернулась ко мне выжидательно.
– Нет, ничего, – отпустил я ее.
Со слухом у них у всех все в порядке. Как же могло случиться, что никто не услышал крика жертвы? Городовые на улице услышали, а люди, спящие в доме, даже не проснулись. Однако, это весьма загадочно.

Мы с Коробейниковым вышли на улицу и пошли к экипажу, обсуждая по дороге дело.
– Следов взлома нет, – сказал я. – Значит, убийца живет здесь. Или кто-то из них впустил убийцу в дом.
– Сусанна? – предположил Антон Андреич.
– Пока никого исключать нельзя, кроме хозяйки, – ответил я ему. – Для нее такой удар не под силу. Хотя дверь и она могла открыть. А ведь, кстати, это детская. А где же ребенок?
– Ай, это известная история, – расстроенно ответил Коробейников. – Хозяйка, Бенцианова Антонина Марковна, лет двадцать назад потеряла своего сына.
– Что случилось? – поинтересовался я.
– Пошел кататься на коньках на речку, – ответил Антон Андреич. – Провалился под лед. Воспаление легких и… Спасти его не удалось.
– Сколько ж лет ему было?
– Семь лет, – вздохнул он.
– Господи!
Не удивительно, что у старухи так характер испортился, от таких-то переживаний.
– С тех пор Бенцианова почти не выходит из дома, – продолжал мой помощник, – да и у себя мало кого принимает. До сих пор оплакивает своего Петрушу.
– И комната до сих пор выглядит как жилая, – сказал я. – Но вот почему именно в этой комнате труп?
– Загадка… – задумчиво протянул Коробейников.

На следующее утро мы с Антоном Андреичем начали работу с допроса Сусанны, которая, как и было велено, явилась в управление. Я просматривал письма с прошлых мест ее работы, а она тем временем рассказывала:
– Сирота я, скиталась все детство. А потом в Пензе работу нашла. Прислуживала в доме одного купца. А потом в Саратов переехала.
– А что в Пензе не заладилось? – спросил я ее.
– Жена купеческая ревновать начала, – вздохнув, потупилась горничная.
– Был повод?
– Да наговоры это все! – возмутилась Сусанна. – Пустое! Не было ничего.
– А вот хозяин Ваш на похвалу не скупится, – заглянул я в письмо. – «Прилежная, услужливая, чистоплотная». Купец первой гильдии Воеводин.
Сусанна смотрела на меня растерянно, видно не знала, что сказать.
– Вы продолжайте, – поощрил ее я.
– А потом в Саратове я работала в семье доктора, – вернулась к рассказу горничная. – Но они дом продали и подались за границу. Ну, а в Саратове как-то больше и не было работы.
– Опять прекрасная характеристика! – взглянул я на второе письмо. – «Воспитанная, старательная, сообразительная.» Доктор Ванин.
Я передал оба письма Коробейникову. Нужно было проверить их как следует.
– А как же Вы у нас в Затонске-то оказались? – спросил я Сусанну.
– Так проездом как-то была. И мне Ваш город очень понравился, – объяснила она. – И работу сразу тут нашла. Я же два месяца, как служу у Бенциановой.
– Устаете поди, – спросил я девушку с сочувствием, провоцируя ее на откровенность. – У хозяйки-то характер не простой.
– Не жалуюсь, – потупилась Сусанна. – Но, хотя, конечно, бывает и тяжело.
– Поэтому, наверное, и спите крепко, – сказал я ей. – Ведь кричала-то убитая громко, коль городовые на улице слышали.
– Так ведь я тоже слышала сквозь сон! – сказала она. – Но я подумала, что это где-то на улице.
– Понятно, – кивнул я. – Перед убийством что-нибудь подозрительное в доме видели? Может, разговоры какие слышали?
– Да ничего странного, все как обычно, – пожала плечами горничная. И добавила строго: – А подслушивать я не приучена!
– А вот это похвально! – одобрил я, хоть и сожалел в душе, что нет у нее такой полезной для меня привычки. – Ну что ж, ступайте тогда. Только из города не уезжайте, может, еще понадобитесь.
Сусанна ушла, а я поручил Коробейникову отправить телеграфный запрос в полицейские управления Пензы и Саратова. Надо проверить, что же носит эту образцовую горничную по городам да весям, молодую да незамужнюю. Никакого мнения особого по ее поводу у меня пока не сложилось. Подождем фактов. А там – кто знает.
– Кстати, – спросил я Антона Андреича о предыдущем моем к нему поручении, – что там по поводу француза?
– Никаких зацепок, – ответил Коробейников. – На старой квартире он не появлялся, а возле дома князя тоже замечен не был. Но я там поставил нашего человека.
– И никаких следов синей тетради, – вздохнул я и велел. – С дома князя наблюдение снимайте.
– Как же? – удивился Антон Андреич.
– Снимайте, снимайте! – сказал я ему. – Неловкий топтун может только все испортить, а у меня другие средства есть.
– Как прикажете! – пожал плечами Коробейников, всем видом своим показывая, что он меня не понимает, но, так и быть, раз я начальник, сделает, как велено.
Ну, а у меня и вправду были свои средства. После дела Курочкиной и беседы с полковником Варфоломеевым я убедился окончательно, что мне требуется поддержка здесь, в Затонске. Коробейникова, как бы он не был мне предан, я не мог использовать. Хотя бы потому, что многого просто не имел права ему объяснить. Да и профессионализма у Антона Андреича в данном случае явно не хватило бы. А мне нужна была помощь профессиональная. И при этом, строго секретная. Поэтому я еще позавчера отослал телеграмму с оговоренным заранее текстом. И сегодня получил ответ: те, кого я просил приехать, находятся в Затонске.

Вечером, покончив с делами, я отправился на снятую мной через третьи руки квартиру, где должны были ожидать меня мои помощники. Шел осторожно, опасаясь слежки. Но напрасно: в этот вечер за мной никто не следил. Подойдя к двери, я постучал условленным образом. Дверь слегка приоткрылась. А в следующую секунду открывший узнал меня и впустил в комнату.
Их было двое, и я был очень рад их видеть. И они меня тоже, судя по приветливым улыбкам. Оба они были профессиональными филерами. Вернее сказать, высокопрофессиональными. В прошлом мы не раз работали вместе по поручениям полковника Варфоломеева. И я был очень рад, что они смогли откликнуться и приехать. Им я мог доверять полностью.
– Приветствую Вас, господа, – сказал я им. – Как устроились?
– Благодарствуйте! – ответили они мне. – Нам многого не требуется.
– Тогда прямо к делу?
Мы присели к столу.
– Я вызвал Вас, господа, – поведал я, – потому что мне нужны свои люди, независимые от местной полиции. Так же, как и от полиции Петербуржской. Дело-то весьма деликатное.
– Это мы понимаем-с, – сказал тот, что был постарше.
– Не в первый раз, Яков Платоныч, – заверил меня второй, – в таких делах с Вами бывали-с!
– Поэтому Вы здесь, – подвел итог я. – Жалование, как оговорено. Письмо от полковника при Вас?
– Разумеется, – ответил старший, подавая мне письмо.
Я распечатал конверт.
«Уважаемый Яков Платонович. Дело об известной Вам тетради зашло в тупик. Охранке не удалось найти никаких ее следов, как и следов ее похитителя. Все нити ведут в дом князя. Однако он под высочайшим покровительством. И без самых веских и неопровержимых доказательств мы бессильны.
Продолжайте наблюдение за известным Вам объектом. И за домом князя.
Ваши расходы будут восполнены.
Искренне Ваш, полковник Варфоломеев».
– У нас две задачи, господа, – сообщил я филерам, дочитав письмо. – Француз, Жан Лассаль, плотного телосложения, лет пятидесяти. Установите местонахождение и наблюдайте.
– И второе, – я поднялся, готовясь уходить, – установите наблюдение за домом князя Разумовского. Фиксируйте всех его гостей: кто такие, откуда. Докладывайте ежевечерне. В экстренных случаях – в любое время. Будете высылать мне записки – подписывайтесь, как обычно, Жук и Франт. Приступайте немедленно, – сказал я на прощание. – Рад вас видеть, господа. Честь имею.

Утром следующего дня мы с Коробейниковым по-прежнему пытались разобраться в убийстве Ксении Татариновой. Пока никаких толковых версий не вырисовывалось. В этом деле было слишком много вопросов, на которые пока не имелось ответов, но которые ни в коем случае нельзя было игнорировать.
– Неужели Татаринов убил свою жену? – строил предположения Антон Андреич, расхаживая по кабинету на манер адвоката Миронова.
– Не знаю, – ответил я ему. – Накануне он купил два билета в Москву на поезд.
– Для отвода глаз? – предположил Коробейников. – Или они поссорились перед отъездом?
– И почему же тогда они пошли ссориться в комнату покойного мальчика? – озадачил я его. – У них и своя комната имеется.
То, что тело Ксении было найдено в детской покойного Петруши, особенно занимало меня. Я чувствовал, что эта деталь, несомненно, важна, но никак не мог понять, чем именно.
– Да, действительно странно, – задумчиво протянул Коробейников.
Тут наши бесплодные пока рассуждения были прерваны самым приятным образом. В коридоре послышался торопливый перестук каблучков, и в кабинет, неся с собой аромат морозной свежести, ворвалась Анна Викторовна Миронова.
– Яков Платоныч! Антон Андреич! – воскликнула она, как всегда приступая сразу к делу и пренебрегая мелочами, вроде приветствия. – У меня для Вас очень важное сообщение!
Была она сегодня дивно хороша в своем изящном полушубке, отороченном лисьим мехом. И немедленно внесла приятное оживление в наше с Антоном Андреевичем сыщицкое общество, слегка приунывшее от непонятностей в деле.
– Ксения в ту самую ночь должна была встретиться с неким Анатолем! – продолжила Анна Викторовна воодушевленно.
Сумочка в руке мешала ей жестикулировать, и она без церемоний пристроила ее на мой стол. Щеки Анны разрумянились, а глаза горели азартом. Теперь, выпалив свое «очень важное сообщение», она смотрела на меня, ожидая моей реакции. Полагаю, восторженной.
Я изо всех сил старался скрыть улыбку. Так она была весела и свежа и так порадовала меня самим своим появлением, что я ни в коем случае не хотел ее обидеть. Хоть и предполагал, что мне сейчас снова придется иметь дело с ее духами.
– Утро доброе, Анна Викторовна, – поприветствовал я ее, поднимаясь ей навстречу, – не могу порадоваться за этого господина, поскольку не имею чести знать. Вы присаживайтесь.
Анна осознала, что пренебрегла всеми правилами вежливости и смутилась.
– Ах, простите мне мою сумасбродность! – извинилась она. – Я очень торопилась.
И вновь вернулась к своему сообщению, объясняя все, на этот раз, подробнее. Присаживаться она так и не стала. Видимо, в азарте сыщицком была просто не способна усидеть на месте.
– Ксения Татаринова, – объясняла мне Анна Викторовна, – перед самой своей смертью должна была встретиться с неким Анатолем на Монастырской улице. И мне кажется, что у них были отношения.
– Позвольте полюбопытствовать, – спросил я, – а кто втянул Вас в это дело? Кто на этот раз не доверяет полиции? Бенцианова или Татаринов?
– Ксения, – ответила со вздохом Анна Викторовна. – Она мечется и все время просится, рвется к этому Анатолю, – и добавила с сочувствием. – Влюблена!
Дело о влюбленном призраке! Куда катится мир? И я вместе с ним! А что самое неприятное, что я эти ее сведения приму и проверю. Потому что других у меня просто нет! Недовольный ситуацией, в которой я вынужден руководствоваться указаниями призраков, я сказал чуть жестче, чем хотел:
– Снова светские новости с того света?
Анна Викторовна, конечно, рассердилась, как всегда, когда я пренебрегал ее духами:
– Вы можете сколько угодно ехидничать! – сказала она мне обиженно. – Но Вы сначала проверьте!
– Антон Андреич, – сказал я Коробейникову, – окажите услугу!
– Проверим! – с готовностью подскочил мой помощник. И добавил специально для меня, утешающе: – На Монастырской улице не так много домов.
– Так же, как и мужчин с именем Анатоль, – согласился я с ним.
Коробейников быстро вышел, а я снова повернулся к Анне. Она стояла потупившись и, судя по выражению лица, продолжала на меня сердиться. Это было огорчительно. Я надеялся, что после того, как я отправил Антона Андреевича на Монастырскую, Анна Викторовна сменит гнев на милость.
– Вы присаживайтесь, – я чуть тронул ее за рукав шубки.
Анна взглянула на меня, опустилась все-таки на стул и снова потупилась. Я присел напротив нее, посмотрел внимательно. Кажется, она не обижена сейчас. Она… Огорчена? Смущена? Расстроена? Но чем? Ведь несколько минут назад она, казалось, освещала своей радостью весь мир.
– Есть еще кое-что, – сказала Анна Викторовна, не поднимая на меня глаз и внимательно изучая свои перчатки. – В доме Бенциановой объявился дух.
Так. Кажется, я понимаю, что ее так расстраивает. Просто она знает отлично, что к сообщению о духах я отнесусь определенным образом. И заранее огорчается, зная, что я сейчас скажу. И лучше бы мне быть предельно тактичным, потому что с духами или без них, но обижать эту замечательную девушку я не хочу. Но, с другой стороны, а как мне прикажете реагировать на это сообщение? Что она от меня хочет? Чтоб я ей этого духа поймал? Или записал бедолагу в подозреваемые? Как бы не так! Я помню из ее рассказов, что духи не могут причинить вреда живым. Так что мне этот дух совершенно без надобности.
– А вот это точно не по нашей части, – ответил я с максимальной серьезностью, но, в то же время, стараясь говорить мягко и дружелюбно.
– Да, но это дух покойного сына Бенциановой! – ответила Анна Викторовна. – Того самого, которого двадцать лет назад не стало.
С ее точки зрения, судя по всему, личность духа делала его значимым в моих глазах. А я вот пока так и не понимал, как именно.
– Я слышал. Печальная история, – сказал я ей. – Мальчик попал под лед и заболел воспалением легких. Но это было двадцать лет назад!
– Но Бенцианова-то верит, – сказала взволнованно Анна, – что Петруша ее может вернуться!
– Ее можно понять, – пожал я плечами.
– Она что-то скрывает! – понизив голос для пущей значительности, произнесла Анна Викторовна. – Это что-то связано с этим духом!
Все равно не понимаю! Я вижу, что она волнуется, что считает эту информацию очень важной. Но никак не могу взять в толк, чем она для меня-то важна!
– Боюсь, это не в моей власти, – сказал я вежливо, – допрашивать Бенцианову о ее отношениях с миром духов. Это ведь по Вашей части, не правда ли?
От одной мысли о подобном допросе меня ужас охватывал. Нет, даже ради Анны Викторовны и всех ее улыбок я на это не пойду ни за что!
Анна, поняв, что я отказал ей в помощи, поднялась с оскорбленным лицом, забрала с моего стола свою сумочку и удалилась, гордо вскинув голову. Даже не взглянула на меня на прощанье. Видно, совсем обиделась!
Боже мой! А ведь она и вправду хотела, чтобы я допросил Бенцианову о духе ее покойного сына! Ну и как прикажете мне на подобное реагировать? Ну, если смех исключается? Да уж, господин Штольман, сложная у Вас ситуация. И барышню Вы, кстати, все-таки обидели не на шутку, хоть и вопреки своему желанию. И, зная ее характер, заслужить прощение Вам будет очень непросто!
Я усмехнулся своим мыслям и вернулся к работе. Как-нибудь справлюсь. И с делом, и с барышнями, и даже с духами, если потребуется. У меня тоже характер тот еще!

Коробейников возвратился удивительно быстро. Был он крайне доволен. И видно было, что его просто распирает от желания поделиться найденной информацией. А еще его, похоже, безмерно радовало, что информацию эту мы добыли с помощью Анны Викторовны. Антон Андреич явно считал, что я недооцениваю ее помощь, и всегда спешил мне указать, если она нам что-то подсказала, а я, по его мнению, этого не заметил.
– Значит, так! – приступил Коробейников к рассказу. – На Монастырской улице проживает один-единственный человек, который может быть тот самый Анатоль. Это Анатолий Киреев, офицер.
– Что-нибудь о нем известно? – осведомился я.
– Ничего особенного, – поведал Антон Андреич. – Сибаритствует. Выпивает в меру, головы не теряет. В Затонске у нас объявился месяца два назад, проездом. Но задержался по каким-то пока невыясненным причинам.
– Есть какая-то связь с нашей убитой Ксенией Татариновой?
– Хозяйка квартиры, где он остановился, – довольно сказал Коробейников, – оказалась дамой весьма любопытной и наблюдательной.
– Что б мы делали без наблюдательных граждан! – согласился я с его одобрением любопытства хозяйки.
– Она сообщила мне, – продолжил Антон Андреевич, – что Анатоля посещала дама в шляпке с вуалью.
– Лица хозяйка, конечно, не разглядела? – предположил я.
– Зато во время отсутствия господина Киреева, – заговорщицким тоном сообщил Коробейников, – хозяйка заглянула в его комнату и изучила его почту! И выяснила имя дамы сердца Анатоля!
Антон Андреич светился радостью и явно хотел преподнести мне эти сведения, как сюрприз. Была у него такая манера, весьма меня, кстати, раздражавшая. Я почитал подобные эмоции в работе неуместными.
– Кто это? – спросил я Коробейникова строго.
– Она подписывала свои письма, как Ксения Т. – сказал Антон Андреич со значением. – То есть, Татаринова!
Что ж, каким бы странным образом не попала к нам эта информация, наше дело, кажется, сдвинулось с мертвой точки. Если у Ксении был любовник, то это давало мужу явный мотив.
Так что мы с Антоном Андреичем немедленно отправились на Монастырскую.

Анатолий Киреев выглядел именно так, как принято представлять себе молодого сибаритствующего офицера, совратителя и похитителя чужих жен. Прямо хоть бери его и вставляй в дешевый романчик. Впечатление слегка портил лишь свежий синяк на скуле, да явное похмелье. Мое сообщение о смерти Ксении повергло его в состояние глубокой подавленности.
Он сидел передо мной, опершись на столик, на котором стоял початый графин с водкой, курил и рассказывал:
– Мы любили друг друга! И собирались бежать этой ночью.
– Да? – ответил я ему с известной долей иронии. – А вот я думаю, случилось следующее: Вы пришли к Ксении домой, повздорили, она отказалась с Вами ехать, и Вы ударили ее чем-то тяжелым по голове.
– Что Вы такое говорите? – возмутился Киреев. – Я не был в том доме! Я всю ночь ждал Ксению на почтовой станции!
– А вот это не трудно проверить, – сказал я. И добавил для Коробейникова: – Не так ли, Антон Андреич?
Коробейников кивнул мне и молча вышел.
– Я любил ее! – проговорил Киреев едва ли не со слезами в голосе.
– И как долго продолжался Ваш роман? – спросил я у него.
– Месяца полтора-два… Я не помню! – продолжал демонстрировать мне свои переживания Анатоль. – Понимаете, все было как в сказочном тумане! Она чудо! А муж ее тупица, самодур.
Да, насчет дешевых романов я не ошибся. Он ими, видимо, весьма увлекается.
– И Вы уговорили Ксению бросить мужа и уехать с Вами? – уточнил я ситуацию.
Видимо, Киреев почувствовал в моем голосе невысказанное неодобрение, потому что посмотрел на меня с вызовом. Лицо его сделалось одухотворенным, а голос дрожал от сдерживаемых чувств.
– Вы знаете, что такое истинная любовь?! – спросил он меня, возвысив голос, будто монолог на сцене читал. – Вы знаете, что такое незатухающая страсть, а у Вас на пути какой-то ничтожный тюфяк?! Ничтожество!
Ну, где уж мне, фараону приземленному. Нам такие высокие материи недоступны. И романы дешевые читать недосуг, убийства вот расследуем.
– Я долго пытался ее уговорить, – продолжал Киреев возбужденно, – но она никак не соглашалась.
– А в маленьком городе держать связь с замужней женщиной невозможно, – поощрил я его к дальнейшему повествованию.
– Вы правы, – согласился он. – И вчера сюда неожиданно нагрянул ее муж, Татаринов, а мы с Ксенией… Ну, в общем, Ксения была со мной…
Он умолк, смешавшись, даже покраснел слегка. Кивком указал на постель.
Вот как? Стало быть, господин Татаринов не просто был в курсе того, что у его жены имеется любовник, но и застал их вчера в самой пикантной ситуации. А ночью, при допросе, он об этих обстоятельствах умолчал.
– Что тут творилось! – продолжал Анатоль с возмущением. – Безобразнейшая сцена, должен я Вам сказать. Татаринов пытался задушить Ксению!
– То есть, – уточнил я, – Вы позволили Татаринову душить любимую женщину?
– Я еле его остановил! Вот! – он показал на синяк на лице. – Это было ужасно! Я оттащил его. Видит Бог, я не хотел отпускать Ксению с ним. Я ужасно боялся за нее. Но он муж, что я мог?!
Не поздновато ли Вы задумались о правах мужа в отношении жены, господин Киреев? Раньше они вас так не волновали!
– Он все-таки увез ее домой, – продолжал рассказывать Анатоль. – Он был в такой ярости! Он был способен на все. Вы понимаете?
– Не очень, – ответил я ему, имея в виду, что не могу понять ни его действий, ни его мотивов. Неясно мне, как можно пожелать чужую жену. А уж тем более неясно, как можно оставить в опасности любимую женщину. Последнее – в особенности.
– То есть, Вы отпустили несчастное создание домой с мужем, который перед этим пытался ее задушить, – описал я ситуацию так, как мне она виделась, – а сами остались допивать здесь вино в доме?
– На что Вы намекаете? – спросил он, ощутив в моих словах неодобрение.
– Просто восстанавливаю события, – ответил я, пристально глядя ему в глаза и подавляя в себе желание украсить его лицо еще одним синяком, для симметрии. А возможно, и более, чем одним.
– Да что я мог сделать! – принялся оправдываться под моим презрительным взглядом Киреев. – Он муж, и…
Не закончив фразу, он схватил графин с водой, налил себе, залпом выпил.
– Мы с Ксенией должны были бежать той же ночью, – заговорил Киреев торопливо, будто заслоняясь от меня этими словами. – Вот, она прислала записку. Она все-таки согласилась бежать, причем немедля. Иначе муж увез бы ее в Москву утренним поездом. Я прождал ее всю ночь. Это был наш последний шанс.
Я рассмотрел записку. Анатоль говорил правду. Ксения на самом деле собиралась бежать с ним этой ночью. И если подтвердится, что он всю ночь был на почтовой станции, значит, он совершенно точно не убивал. И больше мне с ним говорить не о чем. Но зато теперь у меня есть все основания подозревать мужа Ксении. И вот с ним я хочу побеседовать как можно скорее. И не только побеседовать.
– Покарауль этого Дон Жуана, пока Коробейников не вернется, – велел я городовому, – а если алиби не подтвердится, в участок его.

Заехав в управление, я взял ордер на обыск в доме Бенциановой и отправился туда. Я хотел допросить Татаринова. А еще надеялся при подробном обыске отыскать-таки орудие убийства Ксении.
Когда мы почти подъехали, я заметил у угла дома Пахомовну, которая о чем-то разговаривала, как мне показалось, с уличным пацаненком, явно из бездомных. Я притормозил экипаж и пошел к ним, решив для начала перекинуться парой слов со старой служанкой, а заодно выяснить, что это за мальчишка трется возле дома. Пацан, заметив меня, испугался, сунул в руки Пахомовне миску с кашей, которую она, видно, для него вынесла, и дал деру.
– Ну и что это тут у вас за мальчишка? – спросил я Пахомовну строго.
– Ну, Ванька, сирота! – объяснила она. – Поесть попросил, ну я и покормила.
– Частый гость?
– Ну, забегает, когда проголодается, – сказала Пахомовна.
– Хозяйке доложите, – попросил я ее, – у нас предписание на обыск.
Пахомовна вздохнула горестно и пошла в дом. Мы с городовым прошли вслед за ней.

Мы обыскивали комнату Татариновых. Пахомовна стояла в дверях со слезами на глазах и мелко крестилась. Жила она в доме давно и беды хозяев, видимо, воспринимала, как свои, семейные.
У стула я заметил прислоненную трость с тяжелым навершием. Такой, если по голове ударить, череп проломить можно запросто. Крови на трости не было, но это еще ни о чем не говорило.
В дверь, оттолкнув Пахомовну, влетел Викентий Татаринов.
– Так! Что здесь происходит? – возмущенно спросил он. И тут же сорвался на крик: – По какому праву!!!
– Господин Татаринов, – обратился я к нему официально, – Вы подозреваетесь в убийстве своей супруги, Татариновой Ксении Петровны.
– Я? – удивился Татаринов. Весь гонор с него слетел мгновенно. – Что за бред Вы говорите?
– Ревность, господин Татаринов, ревность, – пояснил я. – У нас и свидетель имеется.
– Нет… – он даже отступил от меня на шаг, обернулся, будто не веря в происходящее. – Я не убивал! Я спал!
Выглядело его изумление довольно правдоподобно, но я видал и не такие спектакли.
– А вот мне думается, не спали Вы, – сказал я ему с легкой усмешкой, – а караулили свою жену, подозревая, что она сбежит с господином Киреевым. И она действительно собиралась бежать, о чем свидетельствует собранный ею чемодан. Между Вами произошла размолвка, и Вы ударили ее вот этой самой тростью!
Я показал трость Татаринову, он шарахнулся от меня, будто испугался, что я его ударю.
– Нет, – дрожащим голосом выдавил он. – Нет! Вы… Вы ошибаетесь! Я любил Ксению! Я никогда бы не навредил ей!
– А господин Киреев утверждает, – сказал я ему, – что Вы душили ее. У него на глазах.
– Нет! – заорал Татаринов, полностью теряя самообладание. – Нет!!! Все не так!
Он заходил по комнате, пытаясь взять себя в руки. Я ждал, пока он успокоится. Наконец он снова смог говорить.
– Этот человек, он совсем недостоин ее, – произнес безутешный вдовец со слезами на глазах. – Я ревновал, это правда. Но, поверьте мне, я не убивал!
И этот, похоже, те же романы читал. Но вот что было странно: вроде бы все указывало на мужа. И мотив у него был, и возможность. Но что-то мешало мне поверить полностью в то, что он убил Ксению. И дело было не в отсутствии улик. А просто я чувствовал, что это не он. Впрочем, один способ проверить кое-что у меня есть. Я не стану брать его под стражу, хотя имеющегося у меня материала для этого вполне достаточно. И если он попробует сбежать, значит, точно виновен. Правда, если не попробует, то это вообще ничего не докажет, но в этом случае я просто ничего и не теряю.
– Во всяком случае, – предупредил я Татаринова, – из Затонска до конца следствия Вам уезжать запрещено. А также необходимо отмечаться в полицейском участке ежедневно. В противном случае Вы будете помещены под арест. Вам понятно?
Он покорно кивнул и закрыл лицо руками.

По сути, следствие снова зашло в тупик. Но не успел я этим всерьез огорчиться, как события получили новое развитие. Поздним вечером нас снова срочно вызвали в дом Бенциановой. Во дворе дома было обнаружено тело Пахомовны.
– Дворник ее нашел, – сообщил мне городовой, когда мы прибыли, – но ничего толком сказать не может, никого не видел, ничего не знает.
– Знаете, ей размозжили голову точно так же, тупым твердым предметом, – сказал мне доктор Милц, осматривающий тело. – Вам не кажется странной, Яков Платоныч, схожесть этих смертей?
Я только вздохнул. Версия о виновности Татаринова зашаталась весьма изрядно. Она вся строилась на мотиве, на ревности. А Пахомовна тут была явно ни при чем.
– Я, кстати, не удивлюсь, – добавил Милц, – если и орудие убийства одно и то же.
Из дома на наши голоса вышла Сусанна. Увидела лежащее тело, отшатнулась, прижав руку к губам.
– Господи! Беда-то какая! – запричитала она. – Она же весь вечер еще на кухне крутилась.
– Выходила она куда? – поинтересовался я у горничной.
– Выходила ведро выносить, – ответила Сусанна, – а потом не вернулась, и я подумала, что это она в свою комнату пошла.
– А сами-то где были? – спросил я ее.
– Так я у себя в комнате была, – ответила горничная, глотая слезы.
– Отлучались куда?
– Меня барыня три раза вызывала, – расплакалась окончательно Сусанна, – а потом я легла спать…
– Яков Платоныч, – обратился ко мне доктор Милц, – смерть наступила, ну, примерно, пару часов назад. То есть в восемь вечера.
Из дома, на ходу надевая пальто, выбежал Татаринов с совершенно ошеломленным лицом.
– Боже мой! – воскликнул он, не отрывая взгляда от мертвого тела.
– Викентий Андрианович, – обратился я к нему, – а Вы когда последний раз Пахомовну видели?
– Я… Я ее вообще целый день не видел, – с трудом проговорил Татаринов, явно борясь с потрясением.
– Уверены? – уточнил я.
– Намекаете, что вот это вот убийство – оно тоже на моей совести? – спросил он меня возмущенно, срываясь на крик. – Но зачем мне это? Ну, скажите! Ну, скажите, зачем мне убивать Пахомовну?!
– Да успокойтесь Вы, – сказал я ему. – Никто Вас ни в чем не обвиняет.
И я кивнул городовому, чтобы он увел посторонних с места преступления. Тот вежливо оттеснил к дому рыдающую Сусанну и все еще возмущенного Татаринова.
Я еще поговорил с дворником. Но тот ничего толкового про убийство сказать не мог. «Шел-нашел», вот и весь сказ. Зато припомнил он, что днем видел, как возле дома крутился какой-то незнакомец, похожий на приказчика или купчика. Не местный, раньше дворник его не видел. Из местных же, со слов дворника, Пахомовна дружила только с приказчиком из галантерейной лавки, заходила к нему на чай.
– Яков Платоныч, – спросил меня Коробейников, – теперь пора с хозяйкой побеседовать?
– Да нет, – отказался я от этой идеи. – Незачем больную женщину ночью беспокоить. Завтра. Завтра и с приказчиком побеседуем.
И отдав указания перевезти тело Пахомовны в мертвецкую, я отпустил Коробейникова и сам поехал домой. Отдых нам всем не повредит.

Утром следующего дня мы с Коробейниковым первым делом отправились в галантерейную лавку, чтобы побеседовать с приказчиком, дружившим с Пахомовной. Когда мы уже практически были на пороге, Коробейников внезапно замедлил шаг и обратился ко мне чуть смущенно:
– Яков Платонович, а может быть, Вы поговорите с галантерейщиком? А я вот… тут постою… Хотя, впрочем…
И смутившись еще сильнее, Антон Андреич, опережая меня, вошел в дверь лавки. Я пожал плечами и последовал за ним. Поведение его было мне непонятно, но ломать голову над этим я не хотел. Пошел и пошел. Стало быть, все в порядке.
Впрочем, замешательство моего помощника стало понятно сразу, как мы вошли. Судя по всему, в этой лавке он не раз бывал. Приказчик, низенький, плешивый человечек, кинулся к нему прямо-таки с распростертыми объятиями:
– Антон Андреич!
– Я здесь по казенной надобности, – строго осадил его Коробейников. – Расследуется убийство известной Вам особы.
– Да, несчастье-то какое! – вздохнул приказчик. – За что это Пахомовне-то? Добрая она была женщина. Нищих подкармливала.
– Это господин следователь, Яков Платонович, – представил меня Коробейников на правах старого знакомца. – А это приказчик, господин Луков.
– Говорят, Пахомовна частенько к Вам заходила? – спросил я приказчика.
– Захаживала, – не стал отрицать тот. – Поболтать о том о сем.
– Когда в последний раз?
– Так вчерась! – ответил Луков. – Жаловалась на Сусанну, горничную. Пахомовна-то мальчонку прикармливала, сироту. А Сусанна запретила ему приближаться к дому. Осерчала поэтому Пахомовна-то.
– С чего же это Сусанна сироту невзлюбила? – поинтересовался я.
– А кто его знает, – пожал плечами приказчик. – Ругались они с ней, с Сусанной. Прям вне себя была! Я ее никогда такой не видел.
– То есть, они ругались? – переспросил его Коробейников. – И прямо здесь? При Вас?
– Пахомовна иголки купила, – пояснил господин Луков Антону Андреичу, – и забыла тут, голова садовая. А я вышел, чтобы отнести. Гляжу, они на заднем дворе стоят, собачатся.
– Мальчонка больше не появлялся? – спросил я.
– Сегодня – нет.
– Если увидите, – попросил я его, – задержите его и городового позовите.
– Натворил чего? – встревожился приказчик.
– Да нет, – успокоил я его. – Хотим его в приют отдать.
– Хорошее дело, – одобрительно покивал наш собеседник.
Распрощавшись, я пошел к выходу. Коробейников направился было за мной, но господин Луков остановил его вопросом:
– А когда Вы зайдете еще, Антон Андреич?
– Прошу прощения? – обернулся к нему мой помощник.
– Тут счета неоплаченные лежат, – подал ему приказчик тощую стопку листочков. – Пара носовых платков, дюжина носков…
Коробейников покосился на меня смущенно. Я притворился глухим. Надо будет поговорить с Трегубовым, чтобы моему помощнику прибавили жалование. Антон Андреич ни к какому способу мотовства был не склонен. И если ему приходилось задерживать счета за такие мелочи, значит, жалования его едва хватает на самое необходимое. Следует не ему смущаться, а мне стыдиться, что за столько времени я не озаботился узнать, какое жалование у моего помощника, и не следует ли его увеличить.
– Я помню, помню все, не извольте беспокоиться, – раздраженно ответил приказчику Коробейников. – Жалование получу и все Вам оплачу.
Господин Луков, наконец-то, всучил Коробейникову свои бумажонки, и мы с облегчением покинули лавку.
Чтобы помочь Антону Андреевичу, все еще явно переживающему свой конфуз, справиться с эмоциями, я, как ни в чем не бывало, заговорил с ним о деле:
– И с чего бы это Пахомовне ссориться из-за мальчишки со служанкой?
– То ли Пахомовна что-то замышляла с мальчишкой, – предположил Коробейников, – то ли Сусанна. А может, Сусанна в сговоре с Татариновым, и они сначала убили Ксению, а потом Пахомовну.
– Опросите еще раз соседей, лавочников, – поручил я ему, – может, кто-то поточнее видел этого неизвестного. Встретимся в управлении.
Коробейников отправился выполнять мое поручение. А я поехал к доктору Милцу. Доктор подтвердил вчерашнюю свою версию о том, что Пахомовна была убита, скорее всего, тем же орудием, что и Ксения Татаринова. Что для меня неизбежно означало, что их убил один и тот же человек. Вот только кто именно? И причем тут этот мальчишка-сирота? Может быть, и не причем вовсе. Но почему Сусанна была так против того, чтобы Пахомовна его приваживала? Может быть, потому, что не хотела, чтобы хоть кто-то еще крутился вокруг дома и мог что-то увидеть? То есть, в доме или около него происходит что-то, что должно остаться тайным. И Сусанна в этом замешана. А что? Вполне пригодно для версии. Если предположить, конечно, что у Сусанны есть сообщник вне дома. Допустим, в ночь убийства Ксении она зачем-то впустила сообщника в дом. Поэтому и не спала. Но Ксения их застала, и они ее убили. А затем тот же человек убил Пахомовну? Но зачем? Чтоб сирот не приваживала? Опять бред какой-то получается. Будто не хватает мне какого-то связующего звена.

Связующее звено появилось на следующее утро в лице Анны Викторовны, принесшей мне новости об очередных своих приключениях.
Я поил ее чаем в своем кабинете, а она рассказывала:
– Бенцианова считает, что она видит дух своего покойного сына. Но она видит живого мальчика!
– Почему Вы так решили? – спросил я. – Что, караулили его в доме?
– Ну, если честно признаться, да, – смущенно потупилась Анна Викторовна. – Но он сбежал.
Я даже замер. Вообще-то мое предположение о том, что она ночью в чужом доме ловила призраков, было лишь попыткой пошутить. Шутка явно оказалась неудачной.
– Ох уж эта мне Ваша самодеятельность, Анна Викторовна! – сказал я неодобрительно. – Плохо! Плохо, что Вы его спугнули. При умелой слежке он вывел бы нас на взрослых подельников.
– Взрослых подельников? – похоже, такая мысль ей в голову не приходила. Конечно, главное призрака поймать!
– Если это мистификация, – пояснил я ей, – то за всем этим стоят взрослые. У ребенка на такое просто ума не хватит.
Видно было, что Анна Викторовна расстроилась. Она-то думала, что принесла мне ценные сведения, а оказалось, что на самом деле помешала расследованию. Но тут лицо ее осветилось, она кинулась к своей сумочке и подала мне кусок проволоки, изогнутой фигурно, в виде собаки:
– Вот! Мальчик обронил, когда убегал!
– Яков Платоныч! – влетел в комнату Коробейников. – Телеграммы из Пензы и Саратова. Сусанна действительно работала у доктора и у купца. У местной полиции на нее ничего нет. Ни одного мало-мальски свидетельства даже, что она аферистка. То есть, ни одной зацепки. Тупик!
– Ну почему же? – я подал ему проволоку. – Вот, Анна Викторовна принесла. Вы узнайте, где применяется такая проволока. Мануфактуры, склады, мастерские… Дух, приходящий к Бенциановой, где-то же взял эту проволоку?
Коробейников рассмотрел проволоку со всех сторон.
– Это медь, – сказал он.
– Это поможет мальчика найти? – спросила Анна Викторовна встревоженно.
– Во всяком случае, – поспешил успокоить ее мой помощник, – это действительно зацепка.
– Антон Андреич, – поторопил я его, зная, что, покуда Анна Викторовна здесь, он с места не сдвинется, если я не прослежу, – не теряйте времени.
– Я не понимаю, – сказала Анна, опускаясь на стул, – а зачем весь этот спектакль разыгрывать?
– Возможно, для того, чтобы манипулировать Бенциановой. – предположил я. – Привести ее к какой-то мысли, действию. Если мы узнаем мотив, то, возможно, поймем, кто убийца. Я еще раз поговорю с Бенциановой.
– Ой, нет! Я думаю, это будет крайне затруднительно, – спохватилась Анна Викторовна. И добавила виновато. – После моего визита к ней.
– Ох уж эта Ваша самодеятельность, Анна Викторовна, – вздохнул я с неудовольствием.
Анна виновато понурилась. Я в который раз обругал себя за бесчувственность и добавил:
– Хотя за мальчика и проволоку хвалю.
Голубые глаза вспыхнули радостью в ответ на скупую мою благодарность.