Восьмая новелла

Тайна синей тетради

 
То дело я запомнил особенно ясно, потому что именно оно как бы обозначило окончание моей мирной жизни в Затонске в качестве обыкновенного полицейского следователя. Именно с этого дела начали активно развиваться события, ради которых и отправил меня в Затонск полковник Варфоломеев.
Но в тот вечер я еще об этом не знал. И уже собирался со службы домой, когда прибежавший городовой сообщил об убийстве. В своем доме была найдена убитой некая госпожа Курочкина. Разумеется, мы немедленно поспешили на место преступления.
Дом был самым обыкновенным. Посуда в буфете, салфеточки на полочках. Ничего необычного, кроме, разве что, беспорядка, явно этому дому не свойственного. Видимо, убийца что-то искал, потому что повсюду были разбросаны книги, бумаги, вываленные из ящиков вещи.
Сама хозяйка, дама средних лет, лежала на полу. На первый взгляд, ее ударили по голове. Доктор Милц скажет точнее.
Пока городовые под руководством Коробейникова занимались подробным обыском, я ходил по дому и пытался составить для себя первичную картину преступления. Внезапно дверь комнаты отворилась, и в сопровождении городового, оставленного караулить входную дверь, вошла Анна Викторовна Миронова. Необычно медленно для себя вошла, будто с опаской. Выглядела она расстроенной до крайности.
– Анна Викторовна! – подошел я к ней. – Вы как здесь оказались?
– Это я позвала городовых, – сдавленным голосом ответила Анна.
– Как Вы узнали, что здесь произошло? – задал я ей обычный вопрос, машинально ожидая привычного ответа насчет приведших ее духов.
Но сегодня все оказалось проще и банальнее. И, глядя в ее бледное, совершенно расстроенное лицо, в глаза, полные сдерживаемых слез, я поймал себя на мысли, что лучше бы это были духи. Тогда она хотя бы знала, чего ожидать, и не испугалась бы так сильно.
– Я… Я пришла к Надежде Дмитриевне, – сказала Анна, борясь со слезами. – Она… Она прекрасно английским владела. Мы… Она помогала мне с одним переводом…
– Антон Андреич! – я заметил, что мой помощник бросил обыск и стоит рядом, прислушиваясь. – Делом займитесь!
Он отошел, сочувственно оглядываясь на Анну.
– Помогала мне с переводами… – продолжала Анна Викторовна, с трудом собираясь с мыслями. – Вот и сегодня… Я, когда… когда подходила, смотрю, дверь немного приоткрыта. Странно. И собака, Муха, лает как-то нехорошо. И я захожу, а она лежит!
– А где Вы были все это время? – спросил я.
– Я… Я убежала. Испугалась, – слезинка сорвалась все-таки, покатилась по щеке. – Побежала за помощью.
Я никак не мог ее утешить сейчас. Не мог обнять, успокоить, утереть слезы. Единственное, что мне было доступно, это говорить, как можно более спокойным тоном, передавая ей свою уверенность, напоминая, что я здесь и спокоен, а значит, ей нечего бояться.
– Я здесь уже около сорока минут, – сказал я ей. – Следовательно, Вы отсутствовали около часа.
– Да? – удивилась она. – Я не знаю. Я не заметила!
Оглянулась вокруг, видимо, машинально разыскивая часы. Наткнулась взглядом на тело, вздрогнула.
Я обнял ее за плечи, увел в другую комнату, подальше от трупа, и усадил на диван. Анна все еще дрожала.
– Я брала у нее уроки английского, – рассказывала она мне. – Она блестяще языком владела. Давно это было, года два назад. Мы с тех пор с ней сохранили хорошие отношения. Я продолжала к ней обращаться, она помогала мне с переводами.
– Хорошо, – прервал я рассказ о прошлом, возвращаясь к настоящему. – Вы пришли в дом и увидели тело…
– Нет! – перебила меня Анна, глотая слезы. – Она не была еще тогда телом! Я… Я зашла, она еще жива была, дышала.
– Она что-то Вам говорила? – спросил я ее.
– Нет. Я попыталась ее поднять, но ничего не получилось. И… Здесь в доме кто-то был!
– Кто? – не понял я.
– Ну, я не знаю! Здесь темно было! – вспоминая о пережитом страхе, Анна вновь взволновалась. – Я просто услышала шаги такие тихие-тихие, здесь где-то! В соседней комнате!
Господи, она застала в доме убийцу! Видимо, по случайности, Анна пришла сразу после нападения. И убийца еще был в доме. Какое счастье, что она испугалась и убежала, а не стала его ловить, по своему обыкновению.
– Вот, Яков Платоныч, – прервала мои размышления Анна Викторовна, подавая мне какую-то тетрадь в синей обложке, – вот это выпало, когда я поднимала. На груди у нее было, под платком.
– И вы унесли это с собой? – удивился я, гадая, зачем ей пришло это в голову. – Опрометчиво это. Все-таки улика.
Я сказал это скорее машинально. Но Анна расстроилась из-за моей строгости, даже слезы вновь появились на глазах.
– Яков Платоныч! – сказала она, оправдываясь. – Но я же не… Я просто испугалась!
Я кивнул головой, сжал успокаивающе ее руку. Анна, похоже, приняла мои молчаливые извинения и продолжила, указывая на тетрадь:
– Это ребенок писал.
Я пролистал тетрадь. Аккуратным детским почерком ней были выписаны стихи. На английском языке.
– Я вижу, – ответил я Анне Викторовне. И продолжил. – Вы идите домой. – Увидев, что она хочет мне возразить, я добавил. – Идите, идите! Завтра утром приходите в управление, поговорим.
Анна, поддерживаемая мной под локоть, уже пошла к двери, но внезапно остановилась.
– Дайте мне эту тетрадь! – попросила она.
– Нет, – отказал я. – А зачем?
– Пожалуйста! – Анна просительно сложила руки, глядя на меня умоляюще. – На одну ночь. Тексты посмотреть.
Все, можно больше не переживать. Барышня Миронова оправилась от испуга, и ее любопытство вновь при ней.
– Но Вы же знаете, – ответил я строго, – что это не по правилам.
Как известно, правила не для Анны Викторовны Мироновой. И она тут же придумала, как их обойти.
– Яков Платоныч, – спросила она, заглядывая мне в глаза, – я знаю, что Вы прекрасно владеете немецким. А как у Вас с английским?
– Неблестяще, – вынужден был признать я.
– Дайте мне ее на перевод! – Анна смотрела на меня умоляюще. – Пожалуйста! Утром я Вам ее верну.
Никто не может устоять, когда такие глаза смотрят с таким выражением. И, кстати, перевод мне и в самом деле не помешал бы.
– Только на одну ночь, – я отдал ей тетрадь. Анна тут же спрятала ее под пальто.
– Я понимаю, Вам тяжко пришлось, – сказал я ей, провожая к двери. – Вы уже постарайтесь об этом не думать, – и приказал городовому, стоявшему у дверей. – Проводите Анну Викторовну домой на нашем экипаже.
– Слушаюсь! – с готовностью отозвался тот, распахивая перед ней дверь и помогая сойти с крыльца.
Они все были рады оказать ей услугу, мои приказы здесь не требовались. Я смотрел, как городовой бережно помогает ей сесть в экипаж, и думал, что мне было бы гораздо спокойнее, если бы я проводил ее сам. И гораздо приятнее.
Но у меня, к сожалению, было дело. И отвлекаться я не мог. Поэтому я проводил взглядом отъехавшую коляску и вернулся в дом. Едва я зашел, как меня окликнул Коробейников:
– Яков Платоныч! Прошу сюда! – позвал он меня. – След! – он показал мне отчетливый след башмака на подоконнике. – То есть, смею предположить, – доложил Антон Андреич, – что преступник ушел через окно! И улика! – он указал на лежащую на подоконнике серебряную ложечку. – Более того! – продолжил делиться со мной своими открытиями Коробейников, – Я тут кое-что обнаружил! – и он пошел вглубь дома.
А я заглянул в ящик буфета, где обычно хранили столовое серебро. Ящик был пуст, разумеется.
– Ложки унес, подлец! – сообщил я Коробейникову. – В буфете все перерыто.
– Да Бог с ними, с ложками! – сказал Антон Андреич возбужденно. – Яков Платоныч, здесь дверь в подвал!
И он, вооружившись фонарем, стал спускаться, видимо, желая показать мне что-то любопытное.
Освещая себе путь, мы спустились в подвал. Он был неожиданно просторный и очень пыльный. Посреди стояло несколько бочек для засолки капусты с кирпичами для гнета, лежащими на них. На эти-то бочки и обратил мое внимание Коробейников. Потому что все бочки и камни были равномерно покрыты пылью. Но на одной оставалось чистое место, будто там тоже лежал камень, но его совсем недавно убрали.
А между прочим, орудием убийства Курочкиной был именно кусок кирпича. Его и бросили там, рядом с ней. И по форме пустого место было ясно, что взяли его именно с этой бочки.
– Да, похоже, здесь лежал тот самый кирпич, орудие убийства, – согласился я с Коробейниковым. – Снимок сделайте.
– Непременно, – отозвался Антон Андреич.
Мы оглядели подвал еще раз.
– Только не понимаю, – задумчиво сказал я, – убийца сначала спустился в подвал, взял кирпич, поднялся наверх и убил хозяйку?
– Да! Как-то слишком сложно! – прокомментировал мои слова Коробейников. – Может, он искал драгоценности?
– Ну, какие драгоценности у старой девы! – остудил я полет фантазии своего помощника.
– А что Анна Викторовна думает об этом? – спросил он.
– Вы знаете, – ответил я ему слегка недовольно, – как-то запамятовал поинтересоваться!
– Вы сфотографируйте здесь все поподробнее, – велел я Коробейникову, – и пару кирпичей на экспертизу, – и покинул подвал. Больше мне в здесь было делать нечего. Да и в доме, в целом, тоже. Так что можно было поехать домой, чтобы отдохнуть и подумать.

Утром следующего дня нам с Антоном Андреичем было не до расследований. Как, в общем-то, и всем в полицейском управлении. Намедни мы с почетом проводили на пенсию нашего милейшего Ивана Кузьмича Артюхина. И нынче с утра ждали появления нового полицмейстера. Кое-что я о нем слышал и предполагал, что с появлением нового начальства жизнь наша проще не станет. Чтобы снять напряжение от ожидания и занять руки, я раскладывал пасьянсы. Антон Андреич торчал у окна в наблюдении.
– Приехал! – сообщил он мне. И быстро отошел от окна, не желая быть замеченным.
Я скинул карты в ящик стола и прислушался. Впрочем, сильно напрягать слух не было необходимости. Голос нового начальника гремел так, что слышно было на два квартала окрест, я думаю. Для начала он построил дежурного, добившись от него рапорта такой громкости, что Коробейников чуть присел в ужасе.
– Вот и началось, – сказал он испуганно.
– То ли еще будет! – предупредил я его. – Еще не раз вспомним Ивана Кузьмича добрым словом.
– Почему, – возмутился Антон Андреич, – надо было отправлять человека на пенсию в какие-то шестьдесят восемь лет!
– В самом рассвете сил! – усмехнулся я.
Тем временем новое начальство приближалось.
– Это что?! – услышали мы возмущенный вопрос.
– Это пальма, Ваше Высокоблагородие! – растерянно пояснил дежурный.
– Я сам вижу, что пальма! – гремел полицмейстер. – Земля почему сухая? Кто поливает пальму?!
– Дежурный по мере надобности, Ваше Высокоблагородие! – доложил городовой.
– Составить расписание и доложить! – приказал новый шеф.
– Расписание полива пальмы, Вы слыхали?! – изумился подслушивающий Коробейников.
– Думаю, еще и расписание раскрытия несовершенных преступлений будет, – предрек я.
– Впервые вижу такого начальника! – поделился новыми впечатлениями Антон Андреич.
Я только усмехнулся. Начальников я повидал всяких и разных. И подобные типажи попадались среди них частенько. А вот подобных Ивану Кузьмичу почти не встречалось.
– Это что за книга? – продолжал знакомиться с новым местом работы полицмейстер.
– Это книга учета задержанных, Ваше Высокоблагородие, – доложил дежурный. Вот ведь не повезло бедняге сегодня дежурить-то!
– Сколько сегодня задержанных? – грозно вопросило новое начальство.
– Ни одного, Ваше Высокоблагородие, – смущенно признался дежурный.
– Девять часов утра и ни одного задержанного! – от звука голоса полицмейстера даже стены, кажется, дрогнули. – И это называется работа полиции?! Чем вы тут занимаетесь?! Ну, ничего, – он слегка понизил голос, видимо утомившись, – я научу вас работать. Где сыскное отделение?
Ага. Вот и до нас очередь дошла. Коробейников отскочил от двери. Я смел в ящик стола папку с делом, чтоб глаза не мозолила.
– Так! – дверь распахнулась, и на пороге показался новый полицмейстер. – А это у нас, значит, сыскное отделение?!
Я встал из-за стола и одернул сюртук. Коробейников вытянулся в струнку.
– Начальник сыскного отделения, надворный советник Штольман, Яков Платоныч, – представился я, выходя навстречу новому шефу. Вставать по стойке смирно я не собирался.
– Помощник следователя, коллежский асессор Коробейников Антон Андреич, – выпалил Коробейников.
– Трегубов, Николай Васильевич, – представился новый полицмейстер. – Поставлен руководить Вами. Наслышан о Вас, господин Штольман, – продолжил он, пристально меня разглядывая, – о Ваших методах работы и о Вашем характере, да-с! – он усмехнулся лукаво. – Ну что ж, я думаю, сработаемся. Мне доложили, расследуете убийство?
– Так точно, – ответил я.
– Как продвигается дело? – решил войти в курс наших дел новый начальник.
Отличный вопрос! Как продвигается к девяти утра расследование убийства, совершенного вчера почти что ночью. В смысле, много ли мы за ночь нарыли. Что ж, я работаю уже давно. А потому знаю, как отвечать начальнику так, чтобы он был доволен.
– Убитая госпожа Курочкина, замужем никогда не была, старая дева, – принялся я заваливать начальство ненужными ему вовсе подробностями. – По слухам, вела уединенный образ жизни, жила от уроков и гувернантства.
– Что еще? – поинтересовался Трегубов, явно несколько удовлетворенный тем, что у меня уже к утру так много сведений.
– В доме все перерыто, – поведал я. – По всему видно, что убийца унес столовое серебро, да еще какую-то мелочь.
– Стало быть, банальный грабеж, – сделал вывод господин полицмейстер.
Ага, он, очевидно, скор на выводы и предпочитает, чтобы дела закрывались быстро. Запомним.
– Не знаю, – ответил я, не желая подписываться под непроверенной еще версией.
– А орудие убийства? – поинтересовался Трегубов.
– Кирпич, – ответил я спокойно. – Найден возле трупа.
– Ну, так ищите, Яков Платоныч, – повелело новое начальство. – Ищите!
– Так мы ищем, Николай Васильевич, – ответил я ему с легкой улыбкой.
Все. Я новому начальству больше не интересен. На все у меня есть ответ, и придраться пока не к чему. А главное, я его не боюсь, а стало быть, и страх на меня наводить скучно. Quod erat demonstrandum.
Трегубов повернулся к двери, собираясь покинуть кабинет, но я остановил его в последний момент:
– Я прошу Вас, Николай Васильевич, – обратился я к нему деловым тоном, – дайте распоряжение в архив, чтобы посмотрели, нет ли чего в прошлом на госпожу Курочкину.
Трегубов даже усмехнулся от моей наглости! Мало того, что этот следак из Петербурга его вовсе не испугался, так еще и с просьбами смеет обращаться.
– Я распоряжусь, – пообещал он и покинул, наконец, кабинет, явно унося с собой мнение обо мне как о подчиненном непокорном и неудобном.
Но меня не волновало это его мнение. Во-первых, оно не отличалось от мнения всех других моих начальников, как в Затонске, так и в Петербурге. А во-вторых, мне не давало покоя то, что я никак не мог вспомнить чего-то про эту Курочкину. Где-то проскакивало ее имя. В каком-то очень значимом деле. Но, видимо, проскакивало настолько вскользь, что я не запомнил. Надеюсь, поиски в архиве принесут что-то полезное.

Ну, а пока я решил съездить к доктору Милцу, дабы убедиться, что Курочкину убили именно так, как мы и предполагали. Коробейникову же я поручил отпечатать и разобрать фотографии, сделанные вчера на месте преступления.
Доктор интересными новостями меня не порадовал. Курочкина была убита ударом по голове, причем, именно тем кирпичом, который был найден рядом с ней. Кирпич, кстати, был идентичен тем, что лежали на бочках в подвале. Мы с доктором еще немножко пообсуждали нового полицмейстера, и я вернулся в управление.
Коробейников, вооружившись увеличительным стеклом, все еще просматривал фотографии, которыми был завален весь его стол.
– Как успехи, Антон Андреич? – поинтересовался я.
– Вот, все готово! – показал он мне на стол. – Карточки с места происшествия.
– Вы мне будете нужны, – предупредил я помощника, – необходимо будет опросить знакомых и соседей убитой.
Говоря это, я взял со стола одну из фотографий, внимательно ее рассматривая. Какая-то мелочь в углу снимка привлекла мой взгляд.
– А что это? – спросил я Коробейникова, показывая на мелкую деталь на фотографии.
Антон Андреич взглянул на карточку, потом с недоумением на меня, но ответил на всякий случай:
– Тело.
И даже головой кивнул в подтверждение.
– Да нет, вот здесь, – уточнил я, – под ножкой возле комода.
Я взял увеличительное стекло и присмотрелся. Антон Андреич заглянул в лупу вместе со мной.
– Человечек? – удивился он.
– Солдатик, – поправил я его. – Оловянный солдатик. А почему не разглядели, когда фотографировали?
– Помилуйте! – возмутился Коробейников. – Ночь! Темень даже при свече! А магниевая вспышка, она высвечивает каждую крошечку. Но видно только потом, на карточке.
– Нужно будет там все еще внимательно осмотреть, – решил я. – При свете, днем. Едем!

В доме Курочкиной было все так, как мы оставили. Так же лежали салфеточки на полочках, так же валялись вещи на полу. Я взглянул на валяющиеся книги с некоторой жалостью. Выморочное имущество. Ни родственников, ни наследников у покойной нет. Нужно будет Анну Викторовну спросить, она наверняка знает, как пристроить хотя бы книги. Но это потом, когда дело раскроем.
Коробейников наклонился к ножке комода, подбирая с пола маленькую фигурку.
– Действительно, солдатик, – изумился он.
– Что я говорил? – я осторожно взял маленькую фигурку из его рук. – Британец, гренадер наполеоновских времен. Не российского изготовления вещица.
– Почему не российского? – поинтересовался Коробейников.
– Потому что довольно тщательно сделана, – ответил я задумчиво.
Что-то меня настораживало в этом деле. И солдатик тоже относился к тревожащим факторам. Возможно, я просто напряжен в ожидании обещанного мне развития событий, которое все так и не наступает. И из-за этого начинаю видеть то, чего нет. А возможно… Тетрадь со стихами, написанными по-английски. Игрушечный солдатик явно родом из Англии. Правда, известно, что старая дева преподавала английский язык, так что и тетрадь, и игрушка могли принадлежать ее ученикам. Но я почему-то чувствовал, что здесь кроется нечто большее.
– То есть, Вы хотите сказать, – спросил Коробейников, – что старая дева играла в солдатиков?
Я прошел в соседнюю комнату, окинул взглядом разворошенные бумаги, опрокинутую чернильницу.
– Антон Андреич, – велел я ему, – осмотрите-ка здесь все еще раз повнимательней. На одежде или обуви преступника могли остаться следы чернил.
В задней части дома хлопнула дверь, скрипнули половицы. Мы с Коробейниковым насторожились, одновременно доставая оружие. В доме явно был кто-то еще. Разошлись в разные стороны, пытаясь осмотреть сразу все комнаты, снова встретились у задней двери. Дверь черного входа была открыта, на крыльце снег, явно с чьих-то ног. Но никого во дворе не было видно. Впрочем, двор был маленький, с не очень высоким, но глухим забором. А за забором лабиринт из таких же двориков. Преступнику легко здесь скрыться. Только вот непонятно, кому понадобилось лезть в уже и так обворованный дом, да еще и среди бела дня. Или все-таки убийца ночью не нашел то, что искал, а ложки взял для отвода глаз?
Мы вернулись в дом и стали искать, как же преступник пробрался в дом. Потому что полиция вчера дом заперла, в этом Антон Андреич был уверен, он проверял. Парадная дверь была заперта, когда мы сегодня приехали. А заднюю Коробейников вчера сам запер на засов.
Искать пришлось недолго. Со стороны двора обнаружилось окно со следами взлома.
– Фомкой открыто, – показал я Коробейникову. – Антон Андреич, Вы осмотрите все остальные окна.
Тут в комнату неожиданно и неслышно, так что мы слегка вздрогнули даже, вошла Анна Викторовна. Она была веселая, разрумянившаяся с мороза и совершенно прелестная в очаровательной своей шляпке. Видно было, что она полностью пришла в себя после вчерашних тяжелых переживаний.
– Good afternoon, gentlemen! – приветствовала Анна нас по-английски с радостной улыбкой.
– How do you do, miss Anna! – блеснул познаниями в английском языке Антон Андреич.
– В участке сказали, что Вас можно здесь найти, – пояснила Анна Викторовна, подавая мне тетрадь. – Я все перевела. Это не было сложно, здесь только стихи и считалки.
Пока она говорила, я заметил, что Коробейников, бросив работу, подошел к нам и замер на месте, не сводя с Анны восторженного взгляда. Я знал, что мой помощник покорен ею до глубины души, но подобная демонстрация восхищения показалась мне нескромной.
– Антон Андреич, – строго сказал я ему, – Вы осмотрите кухню и спальню.
– Конечно – ответил мне Коробейников, не сводя с Анны глаз, и удалился, поминутно оборачиваясь.
– Это девочка очень талантлива! – продолжала рассказывать Анна Викторовна. – Ей лет восемь, не больше.
– И уже стихи пишет? – удивился я. – Постойте-ка! А откуда Вы это знаете?
Анна взглянула на меня, чуть виновато, словно извиняясь за то, что сейчас скажет.
– Я видела ее, – несколько смущенно, но вместе с тем решительно произнесла она. – Она приходила ко мне сегодня ночью. Читала все время одну и ту же считалку.
– Видения, – вздохнул я. – А она так все стихами и говорила? А почему прямо не сказала, кто она, откуда?
– А я не знаю! – с вызовом сказала мне Анна. – Духи, они не подвержены человеческой логике.
– Это действительно так! – бросился ей на выручку Коробейников, видимо, услышавший (или подслушавший?) наш разговор из соседней комнаты. – Видения как сон! А во сне тоже нет никакой логики!
– Антон Андреич! – одернул я его с преизрядным раздражением. – А Вы все осмотрели?
– Не успел, – смутился Коробейников. – Но я сию секунду!
И скрылся в комнатах.
Я задумчиво полистал тетрадь.
– Зачем хранить эти странные тексты? – спросил я больше себя, чем кого-то. – Ведь они странные.
– Они написаны с большой выдумкой и талантом, – сказала Анна Викторовна. – Но абсолютно иррациональны. Так, словно они не ребенком писаны, и не для детей.
– И что это нам дает? – поинтересовался я. – Кто-то залез в дом, убил хозяйку и украл столовое серебро. Обычное банальное преступление. Хотя Вы правы, есть в этой тетради что-то странное.
Анна Викторовна подошла ко мне поближе и просительно заглянула в глаза:
– Можно мне подвал осмотреть?
А про подвал-то она откуда знает? Ах, да, она же в участок заезжала. Небось, допросила мне всех городовых. Как бы она там на Трегубова не нарвалась по неведению. Впрочем, за кого я беспокоюсь? В данном случае нужно за господина полицмейстера беспокоиться, а его мне не жаль.
Ладно, осчастливлю сразу двоих, я сегодня добрый.
– Антон Андреич! – позвал я. – Проводите Анну Викторовну в подвал. Только осмотрите там все сами, чтоб без сюрпризов.
– Безусловно! – очень серьезно и ответственно ответил мне Антон Андреич, а глаза его так и вспыхнули от радости.
Анна подарила мне благодарную улыбку, и парочка искателей неведомого удалилась в сторону входа в подвал. Я проводил их взглядом, пытаясь подавить улыбку и чувствуя себя бесхребетным добряком. Но, собственно говоря, почему бы мне не позволить барышне осмотреть подвал, если таково ее пожелание? Дурного в этом ничего нет, там безопасно. Зато сколько радости доставил сразу двоим людям!
Сам же я прошелся по дому, размышляя. Выглянул в окно, в то, что выходит туда же, что и парадный вход. Да и калитка со двора на эту же сторону ведет. Увиденное меня заинтересовало. Прямо напротив окна, то есть и напротив входа в дом Курочкиной, располагалась парикмахерская. Сам хозяин стоял на крыльце, видимо, в отсутствие клиентов коротая время болтовней с прохожими. Пожалуй, с этим человеком стоит побеседовать. Он вполне мог что-то видеть.
– Доброго здоровьичка! – радушно приветствовал меня парикмахер, едва я подошел к нему. Он, похоже, был человеком общительным и рад был поболтать с каждым.
– День добрый, уважаемый, – ответил я ему. – Каждый день здесь стоите?
– Ну, а что ж делать, когда клиента нет! – усмехнулся он в ответ.
– Ну, а когда клиент есть, все рано ведь на улицу-то поглядываете? – я указал на его окно, выходящее аккурат на дом Курочкиной.
Парикмахер слегка встревожился от моих расспросов:
– Побриться, постричься не желаете? – спросил он, стараясь сменить тему разговора.
– Нет, спасибо, – отказался я. – Я из полиции.
– А, вон оно что! – протянул он. – Понятно.
– Всех, наверное, тут знаете? – продолжил я расспросы.
– Ну, а как же, – подтвердил он. – Вся округа ко мне стричься-бриться приходит.
– А госпожу Курочкину часто видели? – спросил я, указывая на дом напротив.
– Так каждый день и видел, – вздохнул парикмахер. – Пока не убили ее.
– Гости у нее бывали?
– Так откуда ж мне знать-то? – развел руками парикмахер. – Я с ней дружбу не водил.
– Ну, а все-таки! – настаивал я. – Каждый день ведь на ее двери-то смотрите.
– Да не ходил к ней никто! – сказал он. – Одна как перст жила.
– Ну как же никто? – удивился я. – Говорят, репетиторством ведь она подрабатывала.
– Так это ж когда было! – махнул рукой парикмахер. – Давно это было.
Похоже, никаких полезных сведений я от него не получу. То ли он ничего не знает, то ли не хочет рассказывать из опасения быть замешанным в полицейское расследование.
Я оглянулся по сторонам в поисках еще какого-нибудь источника информации. И заметил напротив двери в парикмахерскую низенькую табуретку и подставку для сапог – атрибуты чистильщика обуви.
– Чистильщик всегда здесь сидит? – спросил я парикмахера, показывая на табурет.
– Сидит, сидит, – подтвердил тот.
– И где же он сейчас? – спросил я.
– Так он, извольте видеть, уже с утра готовый пришел, – пояснил парикмахер, – должно быть, в каморке своей дрыхнет.
Я поблагодарил словоохотливого собеседника и пошел к каморке чистильщика, находящейся тут же, в двух шагах от его рабочего места.
В каморке, крошечном помещении два на три метра, дух стоял такой, что без закуски туда было страшно заходить. Сам хозяин спал мертвецким сном на лежанке. Видно было, что еле дошел. Так и повалился, в чем был, даже сапоги не стянул. Я вошел, задерживая дыхание, оставив дверь нараспашку. Но ни волна морозного воздуха из двери, ни мои весьма резкие встряхивания за плечо пробудить чистильщика не осилили. Я приподнял его ногу за голенище сапога, взглянул на подошву. Так и есть, вся подошва перемазана чернилами. На столе стоял ящик со щетками. Открыв его, я вполне ожидаемо увидел столовое серебро точно того же набора, что и найденная нами ложечка. Итак, похититель серебра найден. А возможно, и убийца.
Вот только если убийца чистильщик, то кто и зачем забрался в дом сегодня? К этому времени чистильщик уже спал, пьяный в стельку. С этим еще предстояло разбираться. Я позвал городовых и приказал доставить подозреваемого в участок. Проспится, а там и поговорим. Может, что и выясним.
К этому моменту ко мне присоединились Коробейников и Анна Викторовна, излазившие подвал вдоль и поперек, но ничего нового не обнаружившие. Я велел Антону Андреичу отвезти в управление ящик чистильщика и его сапоги, как важные улики. А сам обратился к Анне Викторовне:
– Я бы хотел с Вами поговорить, но лучше это сделать в управлении.
– Конечно, – кивнула Анна, соглашаясь, и проследовала со мной к экипажу.

В управлении я, извинившись и попросив подождать пять минут, усадил Анну Викторовну в свой кабинет и приказал дежурному подать ей чаю. А мы с Коробейниковым принялись срочно оформлять задержанного и улики. Учитывая новое наше начальство, протокол следовало соблюдать. Ну, хотя бы в первый день.
Начальство, кстати, не заставило себя ждать. Господин Трегубов внимательно рассмотрел сапоги, потрогал серебро.
– А что убийца? – спросил он.
– Пьян мертвецки, – ответил я. – Раньше завтрашнего дня разговаривать с ним бесполезно.
– Все ясно! – резюмировал полицмейстер. – Блестящая работа, Яков Платоныч, блестящая!
– Благодарю, но есть кое-какие странности, – поведал я, стараясь подготовить Николая Васильевича к тому, что дело, которое он уже счел раскрытым, может таким и не оказаться. – Орудие убийства – кирпич, – пояснил я полицмейстеру свои сомнения. – И получается, что убийца сначала спустился в подвал за кирпичом.
– А что, если он помог Курочкиной по хозяйству, а потом хвать кирпич – и по голове! – не пожелал отказываться от выигрышной версии Трегубов.
Ох, как я не люблю все эти «что, если». Коробейникова от подобного отучаю изо всех сил. Ну, что гадать-то! Фактами нужно оперировать, только фактами!
– Возможно, – сказал я Трегубову. – Но есть еще кое-что.
И я вынул из кармана найденного оловянного солдатика.
– Вот. Солдатик.
– Солдатик, Яков Платоныч, тетрадка – это все лирика, – отверг мои сомнения полицмейстер. – А вот сапоги – это факт. Так что закрывайте дело!
– Если помните, я просил Вас дать распоряжение в архив, проверить Курочкину, не проходила ли она у нас раньше, – спросил я Николая Васильевича.
– Фигурировала, да, – подтвердил он. – Дело у Вас на столе. Только ведь дело-то ясное, зачем прошлое ворошить?
И с этими словами он удалился.
– Яков Платоныч, – сказал мне молчавший дотоле Коробейников, который был занят описанием улик. – В ящике чистильщика помимо всего прочего я обнаружил любопытную вещицу.
И он показал мне окурок сигары. Для Затонска вещь и в самом деле любопытная. Здесь сигары вовсе не продают. Редкие любители выписывают их из Петербурга. Я принюхался – сигара была высшего качества.
– Кубинская сигара, – удивился я. – Откуда она у него?
– Стоит, наверное, как полгода работы чистильщиком, – сказал Антон Андреич.
Озадаченный, я вернулся в кабинет. Анна Викторовна ожидала меня, коротая время за просмотром синей тетради.
– Прошу прощения, – извинился я. – Я, кажется, зря Вас побеспокоил. Дело закрыто.
– Как? – удивилась она.
– А вот так, – ответил я с некоторым раздражением. – Убийца найден и изобличен. Это чистильщик. Начальство довольно!
Я устало опустился за стол.
– Яков Платонович! – обратилась ко мне Анна Викторовна очень серьезно. – Но Вы же не думаете, что все так просто?
– Знаете, – сказал я ей, – мой опыт работы подсказывает, что зачастую мотивы преступлений просты и банальны.
– Да, но Курочкина хранила этот дневник! – возразила мне Анна убежденно.
– Тысяча версий! – отмел я ее возражения, убеждая не столько ее, сколько себя. – Допустим, у госпожи Курочкиной была подопечная, маленькая англичанка. И она хранила ее сочинения как память.
– Просто хранила! – саркастически воскликнула Анна Викторовна. И добавила, подчеркивая каждое слово. – Она его прятала!
– Я согласен, что есть во всем этом что-то странное, – подтвердил я, одновременно открывая дело, оставленное для меня на столе Трегубовым.
– Странное здесь может быть только одно! – Анна Викторовна положила прямо передо мной тетрадь. – То, что зашифровано в этой тетради.
– Очень может быть, – сказал я ей, пробегая глазами дело, – но к нашему убийству это отношения не имеет.
– Но нужно же это проверить! – расстроенно сказала Анна.
В этот момент я увидел в читаемых документах знакомое имя. И замер. Теперь я вспомнил, откуда мне была известна госпожа Курочкина. И почему меня насторожило присутствие в ее доме английского дневника и английского игрушечного солдатика. Кажется, предположив, что в тетради что-то зашифровано, Анна Викторовна была куда ближе к истине, чем и представить себе могла.
– Да, это нужно проверить, – протянул я задумчиво и поднялся. – Нужно расшифровать эти тексты. Немедленно.
– А вы что, еще и криптограф? – поинтересовалась Анна.
– Нет, этой наукой не владею, – ответил я. – Но знаю, к кому обратиться.
– Я с Вами! – немедленно поднялась Анна Викторовна.
– Но…
– Ну, какие «но»! Ну, это же я перевела! – перебила она меня возмущенно. И добавила просительно, заглядывая мне в глаза: – Ну, пожалуйста!
Вот так она это и делает. Взглянула на меня грустно и нежно, и в мою голову уже лезут мысли о том, что ничего опасного в этой поездке нет, и почему бы не сделать ей приятное.
– Ну что с Вами поделаешь! – вздохнул я. – Хорошо. Едем в гимназию.
Наградой мне были вспыхнувшие радостью глаза и сияющая улыбка. Ну, хоть не поцелуй, как однажды, и то слава Богу.
Анна бросилась за шубкой и тут же притормозила в удивлении:
– В гимназию?
– В гимназию, – подтвердил я. И добавил. – Здесь меня подождите, я только отдам распоряжение.
Было одно дело, которое нужно было сделать срочно. А если я не ошибался, то прямо-таки немедленно.

– Покорнейше прошу предоставить мне, – диктовал я Коробейникову, – материалы по делу британского подданного Лоуренса, убитого при задержании шестнадцатого марта тысяча восьмисот восьмидесятого года в городе Затонске. Материалы необходимы в связи с расследованием дела об убийстве Н. Д. Курочкиной, служившей гувернанткой у означенного Лоуренса. Имеется подозрение о связи этого убийства с вышеозначенным делом.
Я подписал запрос собственноручно.
– Отправлю телеграфом? – спросил Коробейников.
– Нет, ни в коем случае. Отправить курьером с вечерним поездом, – распорядился я. – Да, и письмо полковнику Варфоломееву передать лично в руки.
– Будет исполнено! – ответил Антон Андреич. И, чуть наклонившись ко мне, спросил, понизив голос. – Неужели шпионство?
Нужно объяснить ему хотя бы кое-что. Мне вполне может понадобиться его помощь. Ведь другой помощи мне в Затонске ждать неоткуда. А если игра началась, вызвать подмогу я просто не успеваю. И хотя я не хочу, да и права не имею, посвящать Коробейникова во все тонкости и перипетии, кое-что я сообщить ему просто обязан, ради его же безопасности.
– Из материалов, которые мне предоставили в архиве, следует, что Курочкина была гувернанткой у дочери Лоуренса, прибывшего из Петербурга, – рассказал я Антону Андреевичу. – Но вскоре агенты охранного управления прибыли за ним, пытаясь его задержать. Он оказал сопротивление и был убит.
– Ну, дела! – подивился Коробейников.
– А Курочкина, – продолжил я, – проходила свидетельницей по этому делу. При этом семилетняя дочь Лоуренса бесследно исчезла.
– А мы нашли тетрадку с шифрами! – догадался мой помощник.
– Да, – подтвердил я его догадку.
И оставив пораженного Антона Андреича размышлять о том, как дело о краже серебряных ложечек может в мгновение ока превратиться в дело государственной важности, я, прихватив Анна Викторовну, отправился в гимназию. Там, как мне было известно, работал нынче человек, который был чуть ли ни гением в криптографии и не раз оказывал услуги полиции и не только ей. Я не знал, какими судьбами этот талантливый молодой человек оказался в Затонске, но это была удача, и я собирался ею воспользоваться.

В гимназии нас встретил ее директор, знакомый уже мне господин Семенов. Кроме сочинения виршей, он был учителем словесности, а также и директором гимназии для мальчиков.
– И чем же наш Павел Иванович заинтересовал уголовный сыск?
Семенов, ничуть не изменившийся со времени дела об утопленницах, был все так же слащав и угодлив. И так же мне неприятен. Особенно неприятно было видеть, что, хоть он и обращался ко мне с вопросом, смотрел директор исключительно на Анну Викторовну. Причем смотрел так, что моя неприязнь к нему грозила превратиться в ненависть.
– Хотим привлечь его в качестве консультанта в одном деле, – пояснил я, стараясь встать так, чтобы заслонить Анну от его липких взглядов.
– Ах, вот оно что! – обрадовался Семенов и поспешил проводить нас на второй этаж, где располагался кабинет математики. – А Вы знаете, недавно из Петербурга, из самого жандармского управления к нему приезжали! Да!
Он снова взглянул на Анну Викторовну, и она даже смутилась под его взглядом. Я почувствовал, что тихо закипаю.
– А у Вас что, тоже какой-то ребус? – спросил Семенов.
– Служебная тайна, – ответил я раздраженно.
– Понимаю-понимаю! – заверил меня Семенов угодливо. – У них тоже все было в тайне.
Я подарил ему свой самый тяжелый взгляд из возможных. Кажется, он понял, что мы торопимся.
– Сюда, пожалуйста! – с поклоном указал он на дверь. – Павел Иванович занимается с отстающими учениками. Ну, математика, знаете, довольно сложный предмет, не всем дается. Тем более у Павла Ивановича. У него требования о-го-го!
С этими словами он вошел в класс, а мы последовали за ним.
– Павел Иваныч! – окликнул Семенов. И тут же, взглянув на доску, принялся увещевать. – Голубчик, ну, Вы так не увлекайтесь! Все-таки пятый класс!
Молодой человек, который в момент нашего прихода что-то писал на доске, повернулся к Семенову:
– Все в пределах программы, – сообщил он. – Разве что немного расширенной.
В этот момент он увидел Анну Викторовну. И замер, не сводя с нее восторженно-изумленного взгляда.
– Да-да, я вижу, – с неудовольствием сказал Семенов. – Особенно по лицам Ваших учеников. Прошу прощения, мы Вас на минутку прервем…
– Мы уже закончили, – ответил ему Павел Иванович. И, с трудом оторвав свой взгляд от Анны Викторовны, обратился к ученикам. – Вы записали домашнее задание? Свободны.
Ученики радостно похватали книги и быстро покинули класс.
– Хочу представить Вам, – обратился к учителю Семенов, – Якова Платоновича и Анну Викторовну. Насчет своего дела они Вам сами скажут, а я вас покидаю.
И, раскланявшись с каждым в отдельности, Семенов вышел из класса.
– Рад знакомству, – улыбнулся Павел Иванович Анне. И тут же серьезно обратился ко мне: – Чем обязан?
Был он молод и явно неглуп, даже с виду. И довольно красив, хотя и не стремился это подчеркивать. Что-то в его образе напоминало о Байроне, пожалуй. Думаю, у барышень романтического склада он вызывал повышенный интерес.
Но меня, собственно, интересовали его способности криптографа. А в этом деле рекомендации у него были самые лучшие.
– Я представляю полицейское управление, мы занимаемся одним делом, – объяснил я ему. – Наслышан о Ваших талантах. Знал, что еще в Петербурге Вы оказывали некоторые услуги полицейскому и военному управлению.
– Я бы не хотел касаться этой темы, – как и ожидалось, отреагировал Павел Иванович.
– Понимаю, – одобрил я такую скрытность. – Сам совсем недавно оказался здесь, на новом месте службы, и узнал, что Вы в Затонске.
– Я родом отсюда, – пояснил Павел Иванович. – Волею судеб был вынужден покинуть Петербуржский университет.
Он говорил все это мне, а глаза его, как привязанные, раз за разом обращались к Анне Викторовне. И видно было, что, в отличие от взглядов Семенова, Павел Иванович ее не смущает. Наоборот, она даже улыбалась ему тонкой, едва заметной улыбкой.
– Я бы попросил Вас, – вернул я себе его внимание, – оказать содействие в расшифровке материала следствия.
– Пожалуй, я согласился бы, – ответил Павел Иванович, вновь с трудом отводя взгляд от Анны. – Но есть один деликатный момент. Мы можем переговорить с глазу на глаз?
– Конечно, – усмехнулся я и отошел следом за ним в дальний угол класса.
Я сразу понял, какой деликатный момент не хочет обсуждать Павел Иванович в присутствии барышни. Вопрос с оплатой его услуг мы уладили мигом.
– Положительно, – сообщил Павел Иванович Анне Викторовне результат наших переговоров, когда мы вернулись к столу.
Я передал ему тетрадь, и он пообещал мне, что сегодня же примется за работу. При этом он ни на миг не отводил взгляда от Анны. Сражен наповал, с первого взгляда. И даже не пытается маскировать свои чувства.
– А Вы в достаточной мере владеете английским? – спросила Павла Анна Викторовна в тот момент, когда я уже готов был попрощаться.
Я понимал, что ее разбирает любопытство, и она надеется, что ей позволят поучаствовать в расшифровке тетради.
– Думаю, да, – расцвел в гордой улыбке Павел Иванович.
– Просто, если есть такая необходимость, то я могла бы помочь, – сказала Анна Викторовна.
Павел Иванович повернулся ко мне, явно удивленный нарушением положенных правил конспирации.
– Анна Викторовна переводила эти материалы, – пояснил я с вежливой улыбкой, давая тем самым свое дозволение.
Кто я такой, чтобы становиться между двумя молодыми людьми, которые заинтересовались друг другом. И уж точно, я не тот человек, который хочет оказаться на пути удовлетворения любопытства Анны Викторовны Мироновой.
Павел Иванович просто расцвел от радости.
– С удовольствием воспользуюсь Вашей помощью! – сказал он ей со значением. – Я уверен, она мне понадобиться. Но сначала я должен ознакомиться с материалами.
– Дайте знать, – попросила Анна. – Вот мой адрес…
Она замешкалась, видимо, разыскивая в сумочке визитку. Не нашла, оглянулась растеряно. И тут же вышла из положения со свойственной ей непринужденностью и импульсивностью – просто написала адрес мелом на доске.
Павел Иванович смотрел на нее с восторгом и восхищением. Думаю, он просто отпилит этот кусок доски, чтобы сохранить в качестве сувенира. А то и вместо иконы.
Мне надоело наблюдать это действо и, бросив «До скорого», я вышел из класса. Анна вышла вслед за мной. Я не удивился бы, если бы она задержалась побеседовать со столь заинтересовавшим ее криптографом.

Мы с Анной Викторовной шли по улице, нам было по пути какое-то время. Я не удержался, чтобы не подразнить ее:
– Вы прямо сразили Павла! – сказал я ей с улыбкой. – Да и, признаться, на меня произвели впечатление. Ни одна из женщин, которых я встречал в своей жизни, не могла бы так написать свой адрес на доске.
– Вы считаете, что я фривольно поступила? – спросила Анна с едва заметной тревогой в голосе. Моя улыбка сбивала ее с толку, и она не понимала, ругаю я ее или просто дразню.
– Для любой другой девушки – конечно, – успокоил я ее. – Но не для Вас.
– А Павел Иванович, он в Петербурге учился? – спросила она меня.
Все-таки этот студент Анну Викторовну заинтересовал, как бы ни делала она вид, что ей просто любопытно разобраться в загадке тетради. Что ж, я расскажу ей все, что знаю. Отчего же нет?
– Да, на математическом факультете университета, – ответил я. – Проявил там незаурядные способности криптографа. Поэтому и привлекался к работе в военных и полицейских ведомствах.
– А почему же он университет покинул? – продолжала свои расспросы Анна Викторовна.
– Не знаю, – сказал я. – Вы сами можете у него спросить. Я думаю, теперь он Вам с удовольствием всю свою жизнь расскажет.
Я сам удивился ноткам раздражения, против моего желания проскользнувшим в моем голосе. Анна Викторовна тоже их не пропустила.
– Вы ревнуете! – она даже остановилась в изумлении.
Вот уж нет, что за выдумки! Я повернулся к ней с вежливой улыбкой.
– Напротив, – сказал я, допустив в свой голос нотку язвительности, – наконец-то теперь Вы переключите свое внимание на новый объект, а я смогу спокойно работать.
Сказал – и чуть не поморщился, столь фальшиво и раздраженно это прозвучало. Да что это со мной, в самом деле?
Анна посмотрела мне прямо в глаза долгим серьезным взглядом. А потом спросила с нежной улыбкой, очень тихо:
– Что за фантазии?
– Я видел, как Вы смотрели на этого вундеркинда, – ответил я ей, из последних сил удерживая улыбку на лице, как бы делая вид, что лишь шучу.
– И как? – кажется, она едва сдерживала смех.
Нет, смеяться я над собой не позволю. Даже если вдруг и веду себя как полный идиот.
– Всего доброго, Анна Викторовна, – попрощался я и быстро пошел в сторону управления.
Анна окликнула меня, не дав сделать и пяти шагов.
– Яков Платоныч, а когда мы снова с Вами увидимся? – спросила она. И после крошечной паузы добавила с толикой ехидства: – Чтоб Павла Ивановича посетить.
– Вы написали ему свой адрес, – ответил я раздраженно. – Уверен, он Вас теперь сам найдет.
Развернулся круто и пошел своей дорогой. А мне в спину летел ее обворожительный заливистый смех.
Я невольно усмехнулся. Она-таки победила. Вывела меня из себя и заставила проявить эмоции. И эти эмоции ее порадовали. Радует барышню, что я ревную! Дразнить она меня решила!
Но неужели я и в самом деле приревновал ее к этому мальчику-студенту? Смешно, право. Когда Семенов бросал на Анну липкие взгляды, мои эмоции не удивляли меня. Да и не ревновал я в тот момент. Просто не должно так смотреть на женщину, ни на какую. И я с удовольствием объяснил бы ему это любым доступным способом, дай он мне хоть малейший повод.
Взгляды же Павла Ивановича оскорбительными не были. Напротив, он смотрел на Анну с возвышенным восхищением, чуть ли не как на богиню. И ей его внимание было приятно, оно ей льстило. Но почему-то меня раздражало именно то, что его внимание доставило ей удовольствие.
Так, ладно. Хватит уже этих размышлений. А то я сейчас сам себя уговорю, что вправду ревную, будто имею к тому какие-нибудь права. Анна Викторовна свободная незамужняя девушка, и молодой умный студент куда лучшая для нее компания, чем сыщик с бурным прошлым.
Кстати о прошлом. Надо все-таки послать запрос и выяснить, почему Павел Иванович на самом деле был вынужден покинуть Петербург.