Седьмая новелла
Бескровная жертва
«Пятьсот лет назад в замке Чейте, близь Вены, жила Венгерская графиня Эльжебет Батори. Муж жестоко наказал ее, убив ребенка, которого она прижила с кем-то. Умер ли муж сам, или она приняла в этом участие, доподлинно неизвестно. Но после его смерти она начала творить такое, от чего кровь стынет в жилах. Она находила молоденьких девушек, дочерей местных крестьян, тайно заманивала их в замок и умерщвляла путем выпускания крови. Всей, до последней капли!»
Я слушал этот странный рассказ, прислонясь к косяку двери гостиной дома Молостовых. Званый вечер по поводу возвращения на родину баронессы фон Ромфель, урожденной Екатерины Молостовой, был в самом разгаре. И сама виновница торжества развлекала гостей страшной историей, привезенной, видимо, из Австрии, где она прожила последние двадцать лет.
Я на этом званом вечере оказался по настоянию нашего полицмейстера Ивана Кузьмича Артюхина, который, несмотря на мое отчаянное сопротивление, порой выводил меня на различные светские мероприятия, полагая, видимо, что сыщик из Петербурга придает полицейскому управлению особый лоск. Сам Иван Кузьмич сидел близ баронессы и завороженно внимал ее истории. Рядом с ним с не меньшим вниманием и восторгом слушал повествование Екатерины Павловны наш Затонский представитель прессы, издатель газеты «Затонский телеграф», господин Ребушинский. Он не сводил с баронессы взгляда, ловя каждое ее слово, и я мог только гадать, в какой гипертрофированной форме этот рассказ появится завтра в газете.
Ребушинского я не любил. Он почитал себя важной птицею, частенько вмешиваясь в мои расследования и путаясь под ногами, и при этом никогда не упускал случая полить полицию грязью. Достоверностью же его репортажи грешили редко.
Так же присутствовал сосед Молостовых, Сила Кузьмич Фролов, местный поставщик мяса и оголтелый лошадник, Каролина, дочь баронессы, и Дарья Павловна Молостова, сестра Екатерины фон Ромфель и, собственно, хозяйка дома. А также семья Мироновых в полном составе. С моего места было очень удобно за ними наблюдать, чем я и развлекался. Мария Тимофеевна слушала рассказ с некоторым неудовольствием, явно считая подобные истории неуместными. Виктор Иванович по адвокатской привычке сохранял невозмутимый вид, маскируя скуку. Петр Иванович усмехался в сторону и угощался, по всегдашней своей привычке, хозяйским шампанским. Ну, а Анна Викторовна откровенно скучала. Видно было, что рассказ ей неинтересен, а само мероприятие тяготит ее не менее, чем меня, но из вежливости она всеми силами старается этого не показывать.
Видимо, именно вежливость и была причиной того, что Анна Викторовна задала вопрос баронессе:
– И что же она делала с этой кровью?
Мария Тимофеевна взглянула на дочь с неодобрением. Видимо, молодым барышням, с ее точки зрения, не пристало интересоваться подобными вещами, тем более публично.
– В погоне за уходящей молодостью она принимала кровавые ванны, – ответила Анне Екатерина Павловна, явно довольная тем, что ее рассказ вызвал интерес.
– И сколько же она подобным образом девушек-то обескровила? – поинтересовался Петр Иванович.
– Доподлинно неизвестно, – поведала баронесса, – но при обыске нашли учетную книгу самой графини. И вот там было указано шестьсот пятьдесят девичьих душ!
Общество заахало, в ужасе качая головами.
– Но доказанных эпизодов, – добавила Екатерина Павловна, – всего лишь восемьдесят.
– Господи, жуть какая! – проговорила Мария Тимофеевна, делая глоток из бокала.
Виктор Иванович откровенно посмеивался над реакцией своей впечатлительной супруги.
– И чем же все это кончилось? – спросила Анна Викторовна.
– Ее замуровали в собственной комнате, – завершила свой рассказ баронесса. – И она прожила еще четыре года. С тех пор ее называют Кровавая графиня Батори.
По случаю окончания рассказа в комнате возникло оживление, гости потянулись к бокалам.
– Господа! – сказала Екатерина фон Ромфель. – По-моему, я нагнала тоски на Вас, хотя хотела только развлечь! Я так рада, что Вы все сегодня здесь, со мной! Молодость проходит, а друзья остаются!
И она подняла бокал, призывая всех присоединиться.
– Катерина Павловна! – Сила Кузьмич соприкоснулся с ней бокалами. – Вам ли говорить о проходящей молодости! Мне кажется, Вы стали еще прекрасней, чем та Катя, которую я помню.
– Присоединяюсь! – поклонился баронессе Иван Кузьмич.
– Позвольте мне полюбопытствовать, – обратился к Екатерине Павловне Ребушинский, уже слегка раскрасневшийся от выпитого шампанского, – как чувствует себя графиня фон Ромфель в родных пенатах после двадцати лет жизни в Европе?
– Ах! Я вернулась домой! – Екатерина Павловна улыбнулась Ребушинскому и обняла свою сестру, как всегда пытавшуюся хлопотать по хозяйству. – Вот Дашенька, ангел мой, сохранила и укрепила родовое гнездо.
Дарья Павловна, смущенная общим вниманием, постаралась ускользнуть:
– Проследить мне надо…
– И вот так все время! – сказала баронесса, глядя на Дарью с улыбкой. – Все хлопочет, хлопочет! На ней все хозяйство с тех пор, как Господь призвал родителей наших.
– Распорядиться мне нужно, – смущенно извинилась Дарья Павловна и поскорей покинула гостиную.
Ко мне, медленно дрейфуя по комнате с бокалом шампанского, подошел Петр Иванович.
– Как же Екатерина Павловна оказалась в Вене? – поинтересовался я у него вполголоса.
– О! Представьте, история, похожая на сказку! – Миронов сделал бокалом неясный жест, видимо пытаясь подчеркнуть фантазийность ситуации. – В здешней глуши проездом оказался австрийский барон. Ну и влюбился в местную красавицу Катю. И вот нынче, изволите видеть, наша Катя баронесса. А барон год назад, что ли, отдал Богу душу, и Екатерина фон Ромфель решила посетить родные края.
Петр Иванович отошел к столу за новым бокалом. А к моему наблюдательному пункту приблизилась Анна Викторовна.
– Скучаете? – спросил я ее.
– От таких историй, пожалуй, заскучаешь, – ответила она с легкой улыбкой.
– Я-то понятно, меня сюда господин полицмейстер притащил, блеснуть столичным прошлым, – сказал я ей вполголоса, – а вы судьбами какими?
– А меня дядя увлек, – пояснила она. И добавила, чуть раздраженно. – Блеснуть моими талантами.
Анна Викторовна окинула взглядом комнату, полную беседующих людей:
– Я не вижу здесь дочери баронессы. А ведь она привезла ее с собой.
Я огляделся. И в самом деле, еще в начале рассказа баронессы я заметил, как мадемуазель Каролина покинула комнату. Видимо, до сих пор не вернулась. Наверное, ей, как и нам с Анной Викторовной, не по душе званые вечера.
– Екатерина Павловна поражает молодостью своей! – продолжила светский разговор Анна Викторовна. – А вот ее сестра… А ведь она намного младше.
Я улыбнулся этой ее несколько неуклюжей попытке быть как все.
– Вероятно, воды Баден-Бадена сыграли свою роль, – подыграл я.
– Ну, или кровь венгерских девушек, – ответила Анна.
Я с трудом сдержал смех. Светские беседы ей явно не давались.
В этот момент баронесса фон Ромфель привлекла всеобщее внимание:
– Господа! – объявила она громко. – Раз уж у нас такой мистический вечер, я бы хотела попросить мою прекрасную гостью Анну Викторовну провести спиритический сеанс.
Я почувствовал, как Анна напряглась всем телом. Несмотря на то, что со знакомыми людьми она бывала крайне непринужденна, Анна Викторовна, и я это знал, не выносила оказываться на всеобщем обозрении. И хотя, благодаря в том числе и болтуну Ребушинскому, слава ее как медиума разнеслась уже по всему Затонску, публичных сеансов для развлечения публики она не давала никогда.
– Я много наслышана о Ваших способностях! – обратилась к Анне Викторовне баронесса.
– Да ведь я и доску-то свою не взяла, – смущенно попыталась отговориться Анна.
– Я распорядился, – вмешался Петр Миронов, – чтобы ее доставили.
Виктор Иванович и Мария Тимофеевна взглянули на него с возмущением. Я был с ними полностью солидарен.
Ситуация была безвыходная, и помочь Анне было не в моих силах.
– Анна Викторовна! Ну, просим Вас! Просим! – восторженно обратился к ней Ребушинский.
– Мы в полицейском управлении часто встречаемся с этим даром! – поддержал его Иван Кузьмич. – Верно ведь, Яков Платоныч?
Теперь возмущенный взгляд Марии Тимофеевны достался уже мне. Я готов был сквозь землю провалиться, но вынужден был улыбаться вежливо. Ненавижу званые вечера!
Анна Викторовна, то ли почувствовав мое замешательство и желая отвлечь от меня внимание, то ли просто поняв, что сопротивление бесполезно, согласилась с некоторой обреченностью.
Из прихожей принесли аккуратно запакованную в ткань спиритическую доску, ту самую, которую я видел когда-то во время расследования дела об утопленницах. Погасили большую часть свечей. Желающие участвовать в сеансе сели вокруг стола. Остальные, включая меня, расположились поодаль. Участвовать решила где-то половина гостей: сама баронесса, разумеется, ее сестра Дарья Павловна, Сила Кузьмич, господин Ребушинский и, к моему вящему удивлению, наш полицмейстер, господин Артюхин. Старшие Мироновы в полном составе от участия в забаве отказались. Даже, как ни странно, Петр Иванович. Впрочем, я плохо знал правила игры, и, возможно, двум медиумам за одной доской будет тесно. Сам я, разумеется, также остался в стороне.
– Ну что? – спросила возбужденных в предвкушении участников Анна Викторовна. – Кого Вы хотите, чтоб я вызвала?
– Трудно сказать, правда? – рассмеялась баронесса.
– А может быть, дух барона фон Ромфеля? – вмешался в процесс Петр Иванович.
– Не надо барона! – с напряженной улыбкой неожиданно резко ответила ему Екатерина Павловна. – Зачем же? Это лишнее.
Похоже, встреча с духом бывшего мужа баронессу абсолютно не прельщала.
– Дух Наполеона! – нашлась она быстро.
Анна вздохнула, соглашаясь, и принялась снимать сережки. Сидящие за столом дамы последовали ее примеру, хихикая над собой и друг другом. Не припомню такого ритуала на прошлом сеансе, который я наблюдал, но, видимо, Анна Викторовна честно отрабатывала свою роль, заботясь о театральности действа. По ее команде сидящие за столом взялись за руки, хихикая и тут же шикая друг на друга. Анна сохраняла полную серьезность. Она закрыла глаза, лицо стало сосредоточенным и одухотворенным.
– Бескровная жертва! – произнесла вдруг она каким-то потусторонним голосом. – Бескровная жертва.
И вдруг открыла глаза, рванулась вперед, с совершенно озверевшим лицом, выкрикивая:
– На тебе моя кровь! На тебе моя кровь!
Кажется, обращалась она к Дарье Павловне. Впрочем, трудно было сказать.
А в следующую секунду Анна страшно побледнела и потеряла сознание.
Поднялась суматоха. Подскочили все Мироновы, торопясь перенести Анну на диван и только мешая друг другу. Лез всем под руки Ребушинский, видимо, пытаясь запомнить как можно больше для очередной своей статейки. Перепуганная баронесса пыталась утешать сестру, но та, забыв о всяких глупых сеансах, старалась подойти, чтобы помочь Анне. Мне едва удалось распихать гостей, чтобы помочь Виктору Ивановичу переложить Анну на софу. Ее рука, которой я коснулся, была совершенно ледяной, и в сознание она пока не приходила.
А в следующий момент неразбериха этого вечера не только продолжилась, но и усугубилась. В комнату вбежала дочь баронессы, Каролина и, рыдая, бросилась к матери. Сквозь слезы она кричала что-то неразборчивое, путая немецкие и русские слова, но я отчетливо разобрал слово «кровь».
Оставив Анну на попечение родных и Дарьи Павловны, я подошел к барышне и заговорил с нею по-немецки, пытаясь выяснить, что ее так напугало, и о какой крови она говорит. Мой спокойный голос, а пуще того, звуки родного для нее языка слегка успокоили Каролину, и я смог разобрать, что она хочет сказать. Услышанное меня поразило. Кажется, этот вечер будет просто полон неожиданностей.
– Яков Платоныч! – не выдержал Иван Кузьмич. – Да переведите же!
– Говорит, мертвая девушка возле конюшни, – объяснил я полицмейстеру.
– Так, господа! Прошу оставаться на местах! – решительно произнес наш полицмейстер. – Никому не уходить из дома, пока я не разрешу.
Хорошо, что он здесь сегодня. Если там и вправду труп, то я смогу нормально работать, а удерживание на месте перепуганных людей падет на плечи нашего доброго господина Артюхина.
– Яков Платоныч, – распорядился Иван Кузьмич, – берите девицу и за мной.
– Я пойду с дочерью, – заявила баронесса, прижимая к себе все еще рыдающую Каролину.
– Я с Вами! – рванулся вслед Ребушинский в надежде оказаться на месте преступления одним из первых.
Но не тут-то было. Наш Иван Кузьмич был добрейшей души человеком, но, когда надо, вполне мог проявить твердость. И прессу, в лице господина Ребушинского, любил не больше меня.
– Сидеть здесь, – приказал он журналисту твердо.
И тот, не смея возражать, немедленно опустился на стул.
Мы вышли на темный двор и прошли в конюшню. Каролина заходила неохотно, с опаской. Дойдя до дверного проема, заглянула, но внутрь не пошла. Показала рукой – там, мол.
Подняв фонарь, я прошел вглубь сарая, в ту часть, где был сеновал. Иван Кузьмич проследовал за мной. Зрелище, открывшееся нашим глазам, вполне могло довести до истерики не только впечатлительную барышню. На полу конюшни лежал труп девушки, крестьянки. Горло жертвы было перерезано. А само тело было расположено так, чтобы кровь могла вытекать из раны. Жертва была бледна даже для трупа. Обескровлена. Бескровная жертва?
Иван Кузьмич наклонился, чтобы повнимательнее все осмотреть. А я спросил Каролину:
– Как вы обнаружили труп?
Она уже слегка успокоилась, но все еще цеплялась за мать.
– Мы тут смотреть на конь, – ответила она на ломаном русском языке.
– Мы? – уточнил я. – Вы что, были не одна?
– С Михаил, конюх.
– А где же конюх?
-Я побежать от испуг, – попыталась объяснить Каролина. – Он побежать за мной, и…
– Он что, гнался за Вами? – перебил я ее.
– Нет, он бежать и кричать: «Стой, стой».
На мой взгляд, именно это и называется гнаться. Полагаю, дело в языковом барьере. Или в ее волнении. Но не важно. Нужно найти этого конюха, и поскорее.
– Возвращайтесь домой, – сказал я обеим дамам, – а завтра я с Вами поговорю.
Они послушно пошли в дом. А я отправил слугу с запиской к Коробейникову, веля тому прибыть немедля в поместье. И привезти с собой фотоаппарат и все прочее, необходимое мне для следствия. А также захватить доктора Милца. Ну и наряд городовых, разумеется. А пока мы с Иваном Кузьмичом вдвоем остались охранять место преступления, попутно его осматривая.
Через малое время прибыли Коробейников с городовыми и доктор Милц. И закрутилось нормальная полицейская процедура расследования убийства. Для освещения места преступления добыли дополнительные фонари. Антон Андреевич, поднаторевший под моим руководством в фотографии, делал снимки, доктор осматривал тело жертвы. А я еще раз оглядывал конюшню, пытаясь представить себе, как все произошло.
– Странная композиция, – поделился я своими впечатлениями. – Кровь стекала в какой-то сосуд, который убийца забрал с собой.
– Господа, а вы обратили внимание, что на виске у жертвы рана? – спросил доктор Милц. – Собственно, от нее она и скончалась. Это говорит о том, что ее убили не здесь. Убили там, где мы с вами нашли пятна крови, и уже потом мертвую приволокли вот сюда, подвесили и перерезали горло.
– Яков Платоныч! – обратился ко мне Иван Кузьмич. – Только у меня в голове вертится эта мысль, или она Вас тоже посещает?
Разумеется, я сразу понял, что за «эту мысль» имеет в виду наш полицмейстер.
– Разумеется, я тоже об этом думаю, – ответил я ему, – таких совпадений не бывает. Но странно было бы обвинять баронессу лишь в том, что она рассказала эту легенду.
– Да… – протянул Иван Кузьмич. – Вот такая легенда.
В конюшню спустился Сила Кузьмич Фролов и подошел взглянуть на тело.
Еще в ожидании Коробейникова и доктора мы с Иваном Кузьмичом решили, что, после подробного осмотра места преступления, не станем мешать любопытствующим, желающим взглянуть на тело. Пусть смотрят. А мы посмотрим на них. Понаблюдаем, а при случае и расспросим.
Фролов пришел первым. То ли нервы у него были покрепче, чем у остальных, ведь, как-никак, его бизнес связан с забоем скота. То ли любопытства побольше. Он взглянул на покойницу, отшатнулся, перекрестился, не отводя глаз:
– О, Господи! Спаси и сохрани!
– Вы ее знали? – спросил у него Иван Кузьмич строгим голосом.
– Да, – ответил Сила Фролов, не сводя взгляда с тела, – это Дуня. Дочь моего работника, забойщика.
– Забойщика? – заинтересовался я.
– Скот у меня забивает на бойне. Семен Кокошин, – пояснил он.
– Вы знаете, есть одна интересная деталь, – привлек наше внимание доктор Милц, – дело в том, что сонная артерия рассечена очень уверенно. Одним точным ударом.
– Да Вы что себе думаете-то! – возмутился Сила Кузьмич.
– Я не думаю, я констатирую факт, – оборвал его доктор.
– Когда наступила смерть? – спросил я, прерывая могущий разгореться конфликт.
– Ну, судя по окоченению, – взглянул на тело доктор Милц, – я полагаю, часов шесть назад.
– То есть, было еще светло, – отметил я.
В конюшню зашел взволнованный Петр Миронов. Я сделал знак городовому, чтобы его не задерживали. Вопреки ожиданиям, Петр Иваныч на труп не любопытствовал. Увидел случайно, отвернулся в ужасе. И обратился к нам с Иваном Кузьмичом:
– Господа, право же слово, пощадите. Сил же никаких нет! Там дамы в истерике!
– Думаю, можно отпустить, – обратился ко мне Иван Кузьмич. – Допросите завтра.
– Как скажете, – не возражал я. Никуда все эти господа за ночь не денутся, а у меня еще и без допросов дел полно.
– Доктор! – обратился Петр Иванович к Милцу. – Пойдемте! Там Анне нехорошо. Пойдемте.
На секунду я почувствовал острый укол тревоги и вины. С этим убийством я даже не смог минуты улучить, чтобы узнать, как там Анна Викторовна. И теперь отвлечься не могу. Остается только надеяться, что Александр Францевич справиться с ее недомоганием. А семейство Мироновых уж точно не оставит ее заботой.
Доктор ушел вслед за Петром Мироновым. А им навстречу, расталкивая всех вокруг корпулентной своей персоной, вбежал господин Ребушинский. Вот его труп интересовал очень. В маленьких его глазках, почти задавленных щеками, пылал азарт, и даже нос, казалось, подергивался. Осмотрев все вокруг и даже, кажется, обнюхав для верности, он вполголоса обратился к моему помощнику:
– Антон Андреич! Мне бы пару снимков жертвы!
– Не положено, – строго ответил Коробейников.
– Гонорар, конечно, изыщем, – продолжил наседать Ребушинский, – хотя возможностей мало…
– Подкуп должностного лица? – возмутился Коробейников. – Вы что…
– Алексей Егорыч, – строго вмешался полицмейстер, – и вы тоже с нами покидаете место преступления.
– Ну, Иван Кузьмич! – попробовал упросить его Ребушинский.
– Следуйте за мной, – остался непреклонным тот в своем решении. – За мной!
Ребушинский неохотно пошел в дом.
Я распорядился доставить тело в мертвецкую и вышел из конюшни. На дворе гости готовились к отъезду. Я еще успел поговорить с доктором Милцем, который заверил меня, что с Анной все будет в порядке, когда она отдохнет. Просто переволновалась. Сейчас она спит, и Дарья Павловна настояла, чтобы ее не будили, а оставили у них до утра. Мироновы согласились и сейчас тоже собирались домой. Уехал и доктор, сопровождавший труп. Пора было и нам с Коробейниковым возвращаться.
Но когда мы отошли от общей группы в сторону, где стоял полицейский экипаж, я вполголоса спросил своего помощника:
– Антон Андреич, пистолет при Вас?
– Обижаете, Яков Платоныч, – ответил Коробейников и уставился на меня выжидающе.
– Возвращайтесь на конюшню, – велел я ему, – тайно. Так, чтоб Вас никто не видел. Знаете, убийца иногда возвращается на место преступления. Какое-то странное чувство меня посетило, – продолжал я. – Спрячьтесь там и будьте до утра.
– Спасибо, Яков Платоныч, – очень серьезно ответил Коробейников и, отдав мне фотоаппарат, быстро пошел обратно к конюшне, стараясь при этом избегать освещенных участков.
Я же отправился домой. Мне нужно было отдохнуть и подумать. Мысли мои кружились, и их требовалось хоть как-то упорядочить, попытавшись отделить значимое от незначимого. Это дело сбивало меня с толку. Легенда о кровавой графине, обескровленный труп, исчезнувший сосуд с кровью… Все это было как-то очень демонстративно. И непонятно. Неясно было, почему убили девушку. И зачем убийце понадобилось все обставлять таким образом. И будут ли еще жертвы, или убийца закончил то, что хотел сделать.
Пока что точно я мог сказать только одно: с весьма высокой вероятностью убийца кто-то из дома или их ближайшего окружения. И я только что оставил там Анну Викторовну. Так что странное мое чувство, о котором я упомянул Коробейникову, называлось мучительной тревогой.
Ночью я спал плохо и утром явился в управление ни свет ни заря. Ясности в мыслях и фактах я никакой не приобрел, зато тревога меня не отпускала. За ночь никаких донесений не поступало. И Коробейников еще не возвращался. Зато меня навестил Иван Кузьмич, тоже, видимо, явившийся на службу раньше обычного.
– Ну, что там этот конюх? – поинтересовался он. – Найден?
– Дома нет, на конюшне тоже нет, – доложил я.
– Так вот вам, Яков Платоныч, и разгадка, – заявил Иван Кузьмич, удобно усаживаясь. – Он завлек девушку к себе на конюшню, да и зарезал.
Версии Ивана Кузьмича всегда имели одну направленность: если в деле были затронуты интересы важных граждан, он старался склонить меня к тому, что достойные почтенные горожане не могут быть причастны ко всяким пакостям. Особенно когда есть такой удобный подозреваемый из простых. Я эти его тенденции знал хорошо и работал, стараясь не обращать на них особого внимания. Но сейчас я был рад обсудить любую версию. В надежде, что что во время обсуждения мелькнет что-то, что натолкнет меня на верную мысль и поможет определить дальнейший ход действий.
– А почему тело не спрятал? – поддержал я беседу. – И привел на конюшню дочь баронессы?
– Вот в этом и хитрость! – со значением ответил Иван Кузьмич. – Он нарочно это сделал. Чтобы все решили, что он ничего не знал.
– Однако, мудрено для конюха, – попробовал возразить я.
Иван Кузьмич посмотрел на меня недовольно. Ему всегда не нравилось, когда я отказывался от его удобных версий, чтобы искать какую-то там истину. Но возражать, однако, не стал. Видно, странное это убийство и его с толку сбивало.
– А у меня, знаете, никак не выходит из головы этот рассказ баронессы, – поделился он со мной. – Прямо мистика какая-то!
И на этой загадочной ноте Иван Кузьмич покинул мой кабинет, оставив меня вновь наедине с моими мыслями. Я же, вместо того, чтобы сидеть в одиночестве и прокручивать в сотый раз в голове ничем не подкрепленные версии, решил отправиться к доктору Милцу. Не то чтобы я ожидал чего-то нового от результатов вскрытия. Практически все доктор рассказал мне еще вчера. Но зато он был хороший собеседник и партнер для размышлений. А главное, к мистике был не склонен.
– Собственно, Вы и так все знаете, – сказал мне доктор Милц, угощая меня чаем. – Смерть наступила от удара в висок тупым твердым предметом. Это уж потом ей перерезали горло. Но, Яков Платоныч, дело в том, что она уже несколько недель беременна.
– А вот это уже интересно! – сказал я.
Хоть какой-то мотив. Хоть что-то в этом деле, за что можно зацепиться.
По дороге от доктора Милца меня догнал Коробейников. Он рассказал, что ночь прошла спокойно, если не считать того, что уже под утро в конюшню пришла Анна Викторовна. По словам Антона Андреевича, она пришла в тапочках и сорочке по морозу, но даже не проснулась при этом. Только все шептала что-то, что он не разобрал. Коробейников, как истинный рыцарь, закутал даму в свое пальто и скорее отвел в дом, где вышедшая на шум Дарья Павловна уложила Анну в постель. По словам Антона Андреевича, Анна Викторовна так и не проснулась. И навряд ли вспомнит свои ночные приключения. А больше ночью конюшню никто не навещал.
Зато Коробейников показал мне статью в газете, купленной им по дороге. Ребушинский был в ударе. Труп был описан со зверскими подробностями. А во всем остальном выходило, что полиция бездействует, а расследование ведет лично господин Ребушинский. Впрочем, как и всегда. Прибью я его когда-нибудь. И суд меня оправдает.
– Вы наведайтесь к Фролову, а я к Молостовым, – сказал я Антону Андреичу. – Расспросите хозяина про Дуню. Она на него работала, значит, он должен что-то о ней знать.
– Думаете, там могли быть отношения? – предположил он.
– Да нет, – сказал я с сомнением. – Хотя, все возможно.
– Кровопускание! – сказал мой помощник. – Это не похоже на бытовую ссору!
– Ну, так узнайте, что там с этой девицей, – велел я. – Может, она отца своего, мясника, чем-то прогневала.
– Господь с Вами! – возмутился такой версией Антон Андреич.
Пока мы с Коробейниковым шли по улице, занятые беседой, я обратил внимание, что за нами неотступно следует некий господин. Я уже не раз подмечал его на улицах Затонска, идущего за мной по пятам. Лицо его, с седой аккуратной бородкой, о чем-то мучительно мне напоминало, но о чем именно, понять не удавалось. В последние дни я замечал его довольно часто. И пора было как-то прояснить, что происходит.
– За нами идет некий господин, седой такой, – сказал я Коробейникову. – Не оглядывайтесь! С самого управления как приклеенный.
– Неужели следит за нами? – изумился Антон Андреич.
– Нет у меня сомнения, – ответил я ему. – Вы проследите за ним. Узнайте, кто такой, где живет.
– А как же Фролов? – уточнил мой помощник.
– А Фролов после, – ответил я ему. – И будьте осторожны.
И я на ходу запрыгнул в проезжающий экипаж, чтобы мой хвост не мог за мной последовать.
Дарью Павловну Молостову я застал за хозяйственными хлопотами.
– Дарья Павловна, день добрый! – поздоровался я приветливо.
– Здравствуйте, Яков Платоныч, – даже, вроде как, и обрадовалась она мне.
– По хозяйству сами занимаетесь? – поинтересовался я, чтобы как-то начать разговор.
– Так кто ж еще будет, кроме меня? – удивилась она.
– А вчера, ближе к вечеру, чем занимались?
– Так ужин званый готовили, – напомнила она мне. – Вот, Вас ждали.
– Может, приходил кто? – спросил я на всякий случай. – Или заметили что-нибудь необычное?
– Нет, – покачала головой Дарья Павловна. – Я ничего не слышала и ничего не видела.
– А сестра Ваша, Екатерина Павловна, когда последний раз из Австро-Венгрии приезжала? – попробовал я сменить тему.
– Так никогда! – Молостова даже руками развела от изумления. Видно, думала, что история эта всем известна. – Она же как двадцать лет уехала с бароном, только сейчас явилась.
– Значит, и племянницу видели в первый раз? – спросил я.
– Да, в первый раз, – снова кивнула Дарья Павловна.
Ну, пока хватит пытать Дарью Павловну. Либо она ничего не знает, либо очень хорошо свое знание скрывает. А мне пока не за что зацепиться. Поэтому, поинтересовавшись, где я могу найти ее сестру, я оставил Дарью Павловну ее многочисленным хозяйским заботам.
Едва я вышел на лестницу, чтобы пройти в комнаты баронессы, как мне остановил знакомый голос:
– Яков Платоныч!
Анна Викторовна, слегка разрумянившаяся с мороза, поднималась ко мне по лестнице почти бегом. Была она, по своему обыкновению, очень взволнована. И глаза горели азартно. И лишь чуть заметная пристальному взгляду бледность выдавала в ней последствия вчерашнего недомогания.
– Я знаю, где нож! – сообщила она мне торопливо. – Орудие убийства!
– Вы все еще здесь? – удивился я.
Я-то был уверен, что родители давно ее забрали домой, и теперь она в безопасности, под присмотром.
– Как Вы себя чувствуете? – спросил я Анну Викторовну.
Но разговоры о ее самочувствии охваченную очередным приступом сыщицкого азарта барышню интересовали мало.
– Прекрасно! – отмахнулась она от моего вопроса с раздражением. – Вы слышали, что я Вам сейчас сказала?
– Да слышал я, – подтвердил я не менее раздраженно. Мне ее азарт вовсе не нравился. – И где же он?
– В конюшне, – взмахнула рукой Анна Викторовна. – Пойдемте, я покажу!
– А как Вы узнали? – спросил я ее.
Анна посмотрела на меня, как смотрят на неразумных детей. И в самом деле, пора бы уже мне перестать спрашивать каждый раз. И я с улыбкой последовал за ней.
Анна Викторовна так торопилась все мне показать, что до конюшни мы почти бежали. Только внутри она остановилась, огляделась вокруг, словно что-то припоминая. Свой сон? Коробейников рассказывал, что во сне она пришла именно сюда. Может быть, она хочет рассказать мне об этом сне?
Анна тем временем присела на край сеновала, потом легла на спину и протянула руку куда-то за стоящие у стены бочки.
– Анна Викторовна, мы здесь давно уже все осмотрели! – попытался урезонить я ее.
– Здесь тайник! – сообщила она мне слегка сдавленным из-за неудобной позы голосом и, вынув руку из-за бочек, поднялась и подала мне копытный нож, который только что достала. На ноже были отчетливые следы крови.
Я посмотрел на нож. На Анну. Снова на нож.
Это случалось неоднократно. Трость художника. Тело бойца. Да и другие примеры были. Но я все равно спрошу. Я буду из принципа спрашивать каждый раз. И, хотя бы по теории вероятности, однажды ответ будет иным.
– И как Вы догадались, что нож находится именно здесь? – спросил я со вздохом.
– Ну, так мне жертва показала сегодня ночью, – объяснила Анна Викторовна. И продолжила: – Ну, я, правда, все забыла к утру. Но когда снова здесь оказалась, опять все вспомнила!
И она улыбнулась мне, страшно довольная собой. Ребенок. Безрассудный, бесстрашный, очень любопытный и совершенно беззащитный ребенок!
– Может, расскажете, что произошло с Вами на вчерашнем сеансе? – спросил я, маскируя тревогу за нее под строгость.
– Ну, Вы же все видели! – обиженно сказала Анна Викторовна. – Я вызывала дух Наполеона, но почему-то пришла эта девушка. Ну, к тому моменту она была уже мертва.
– Да нет! – уточнил я. – Почему Вы закричали на Молостову: «На тебе моя кровь»?
– Это не я кричала! – пояснила мне Анна Викторовна. – Это девушка та кричала!
– Чертовщина какая-то! – дал я определение услышанному.
– Спиритизм! – подняв пальчик, со значением поправила она меня.
– А по мне так все едино! – высказался я с некоторым раздражением.
– То есть, Вы меня ведьмой считаете? – слегка кокетливо спросила Анна.
– А что, – спросил я ее, – можно как-то по-другому к этому относиться?
Но Анна Викторовна, довольная, видимо, тем, что разыскала нож, обижаться на меня не захотела.
– А она еще сказала про сапоги, – добавила она вдруг, безо всякой связи со сказанным только что. – Ну, видимо, это было последнее, что она увидела в жизни.
Хорошо. Я буду играть в эту игру. Если она настаивает, я буду с ней играть. Но потом отправлю ее домой.
– Какие сапоги? – спросил я послушно, поскольку она, видимо, ждала этого вопроса.
– Такие сапоги… – задумалась она над описанием, – наездника!
Ладно, учтем и сапоги.
Я вернулся к тому месту, откуда Анна достала нож. Лег на то же место, просунул руку за бочки. В отличие от Анны Викторовны мне не пришлось тянуться до тайника, росту хватило. Значит, тайник устроил мужчина, скорее всего. Но неудивительно, что мы не нашли это место при осмотре. Если не знать, не найдешь никогда. Как же она нашла-то?!
– А как Вам баронесса и ее сказка? – поинтересовался я.
– Да, это очень странная история, – ответила Анна Викторовна. – Вы хотите, чтобы я вызвала дух барона фон Ромфеля и у него спросила?
Господи, дай мне терпения. И чувства юмора. Потому что она предлагает это мне абсолютно на полном серьезе!
– Так он же не хочет с Вами разговаривать! – постарался отшутиться я.
– Ну, – озорно улыбнулась Анна, – может, у него вчера настроение такое было!
– Ну, тогда попросите его, – сказал я, с трудом сдерживая раздражение ситуацией, – может, он расскажет Вам, сколько венгерских девушек обескровила его вдова перед тем, как вернуться в Россию.
– Обязательно попрошу! – ответила мне Анна Викторовна с вызовом.
– Желаю удачи! – попрощался я и быстро пошел вон из конюшни.
– А может быть, он с Вами захочет поговорить! – крикнула она мне вслед с ехидством.
Подумать только, она меня еще и дразнит! Я все-таки не выдержал и улыбнулся.
– Пусть приходит в управление завтра! – ответил я ей со смехом.
И, выходя, услышал, как она рассмеялась тоже.
Оставив Анна Викторовну, я отправился побеседовать с баронессой фон Ромфель, в девичестве Екатериной Молостовой. Она приняла меня в гостиной. Говорили по-немецки, по ее просьбе. Екатерина Павловна сказала, что привыкла за двадцать лет и теперь порой скучает по языку. Мне же, если честно, было все равно. Немецкий язык был для меня вторым родным.
– Прошу прощения, баронесса, что отвлекаю Вас, – начал я разговор, – но я вынужден задать Вам несколько вопросов.
– Вы хорошо говорите по-немецки, господин Штольман, – похвалила она меня. – Я внимательно слушаю Вас.
– Вам не кажется странным, что вчера Вы поведали о судьбе кровавой графини, – спросил я ее, – а не прошло и часа, как происходит убийство, похожее на Вашу историю.
– На что Вы намекаете? – спросила Екатерина Дмитриевна.
– Баронесса, – спросил я напрямик, безо всяких намеков, – где Вы находились вчера с четырех до шести часов вечера?
– Какая обезоруживающая прямота, господин Штольман, – рассмеялась она.
– Я полицейский, – улыбнулся я в ответ.
– Вчера в это время я была дома, – ответила баронесса. – Отдыхала после обеда в своей комнате.
– Кто-нибудь Вас видел?
– Спящей? – удивилась она. – Не думаю.
– А где в это время была Ваша сестра, – поинтересовался я.
– Откуда мне знать? Я же спала!
– Скажите, баронесса, – спросил я ее, – Вам не кажется странным, что преступление как будто выполнено по мотивам Вашего рассказа?
– Вы думаете, что это я? – спросила меня Екатерина Павловна.
-Нет, – заверил я ее, – но кто мог совершить убийство под воздействием Вашей легенды? Вы кому-нибудь рассказывали это до вчерашнего вечера?
– Ну, Дарье… – она задумалась. – Еще кому-то… Я не помню.
– Пожалуйста, вспомните, это очень важно! – попросил я.
– Простите, я плохо себя чувствую, – сказала баронесса. – Да, рассказывала кому-то. Но не помню. Извините, у меня голова разболелась. Все это так ужасно!
– Возможно, у меня еще появятся к Вам вопросы, – произнес я, поднимаясь.
– Охотно отвечу, – улыбнулась она мне на прощание.
Выйдя от Молостовых, я оглянулся. Анны Викторовны не было видно ни во дворе, ни в конюшне. В доме ее тоже не было, я спрашивал горничную. Решив, что она все-таки уехала, наконец, домой, я со спокойным сердцем отправился в управление.
Там меня ждал сюрприз. С городовыми был доставлен Степан Кокошин, отец погибшей Дуни. По словам дежурного, пытался прибить топором того самого конюха. В результате конюх скрылся, вскочив на лучшего жеребца Молостовых, а Кокошина с трудом скрутил Сила Фролов. Да и сдал городовым, чтобы охолонул маленько.
Сейчас Степан Кокошин был уже спокоен, хоть и сильно подавлен, и вполне готов к разговору.
– Вы примите мои соболезнования, – сказал я ему, – я понимаю Ваше горе. Но при этом, что ж Вы учудили, любезный? Бунт с топором? Счастье, что не убили никого!
– Мне теперь, барин, все едино, – ответил Кокошин, не поднимая глаз. – Я все равно этого гада, Мишку, удавлю! Хоть через десять лет, а удавлю.
– А вдруг он не виновен? – спросил я.
– Так кто же тогда?! – чуть ли не выкрикнул Степан.
– Ну, ищем. На то и следствие, – постарался я его успокоить. – Вы сами-то знали, что дочь Ваша встречается с конюхом Молостовых?
– Не! – помотал он головой. – Если б знал, я б сам ей башку открутил.
– Ну, а что хозяин ваш, Сила Фролов? – сменил я тему. – Справедливый хозяин-то?
– А чего про него-то? – встревожился Кокошин.
– Дочь Вашу, Дуню, не обижал?
– А чего ему ее обижать-то! – удивился Степан. – Она девка у меня работящая. И за старухой его больной ухаживала.
– А что с ней? – про больную мать Фролова я слышал впервые.
– Стара, – пояснил Кокошин. – Да и болезнь эта… Порча какая-то на коже. Чем только не лечили. Уж очень страдает старуха. Бидон крови свиной ей налью, а она и пользует бабку.
– Кровью? – поразился я.
В жизни не слышал о таком методе лечения!
– Пустылиха, знахарка местная присоветовала, – сказал Степан.
– И что? Помогало?
– Не знаю, – ответил он. – Но сам слышал крики старухи из дома.
Вот это было крайне интересно! И совершенно точно требовало проверки. Надеюсь, Коробейников узнал в имении Фролова массу интересного. С его мастерством собирать слухи он просто не мог пройти мимо такой знатной сплетни, как лечение кровью.
Я поблагодарил Семена Кокошина и отпустил его. И не успел он выйти, как в кабинет ввалился Антон Андреич. Как говориться, вспомни солнце…
– Новости у нас какие, слышали, Антон Андреич? – сообщил я ему. – Мать Фролова кровью лечится! Свиной, вроде бы!
– Ого! – отреагировал Коробейников, снимая пальто.
– Так что там наш соглядатай? – спросил я его.
– Я шел за ним, два квартала, – возбужденно приступил к рассказу Антон Андреич. – Но, наверное, заметил он меня. Исчез. Будто испарился! Значит, дело тут нечисто, иначе зачем ему скрываться от меня?
Что-то в голосе Коробейникова, в его слишком активной жестикуляции показалось мне странным. Я бы сказал, что он слегка подшофе, если бы не знал, что мой помощник алкоголь не употребляет вовсе, ни при каких случаях.
– Так Вы его упустили? – спросил я.
– Нет! Да! – Коробейников резко мотнул головой, слегка покачнулся и остановился, схватившись за спинку стула. – То есть, упустил. Но! – Антон Андреич плюхнулся на стул и продолжал рассказывать с жаром. – Я многое о нем узнал!
– И что же? – поощрил я его к дальнейшему рассказу. Его состояние тревожило меня все больше. Тем более, что на лбу у него я заметил отчетливый синяк. Неужели этот гад его так сильно ударил?
– Я обошел все заведения, лавки на центральных улицах, – рассказывал Коробейников, – опросил всех об этом человеке, и, представьте, в трактире мне сказали, что этот человек бывает там частенько.
При упоминании о трактире у меня отлегло от сердца. На всякий случай я подошел поближе и принюхался. Так и есть! Видимо, ради того, чтобы добыть сведения о преследователе, Антон Андреич пожертвовал даже обетом трезвости. Полагаю, никаких двух кварталов не было и в помине. Такой матерый волк, как тот, что шел за мной, сбросил Коробейникова сразу, скорее всего, слегка приложив при этом по голове. И обидевшийся Антон Андреич, полный желания отомстить, забыл про все мои поручения и бросился искать следы обидчика. И нашел. В трактире.
– Но! – продолжал Коробейников, не заметивший моих манипуляций. – Имени его никто не знает.
– И? – поощрил я его на продолжение истории.
– Я просидел часа, наверное, два! – рассказал Антон Андреич. – Он не явился. Не появился! То есть не пришел!
Я изо всех сил старался не смеяться. Знал бы я, что мой помощник становится таким забавным, когда выпьет, сам бы давно его напоил под плохое настроение. Но, тем не менее, придется ругать. Потому что ни одного дела не сделал, да еще и напился в рабочее время.
– Отличная работа, Антон Андреич! – саркастически сказал я, разводя руками.
Коробейников понял, что я его ругаю, и сник. Но тут же придумал, как реабилитироваться:
– Я продолжу наблюдение в трактире? – спросил он меня с надеждой.
Не в силах бороться с улыбкой, я покачал головой:
– Ни в коем случае! – и добавил очень серьезно. – Даже если случайно встретите, обходите стороной. А лучше разузнайте, где живет эта знахарка… Как ее? Пустылиха.
– Что кровью лечит? – уточнил Коробейников.
– Именно, – сказал я. – Навестить ее нужно.
Антон Андреич понимающе кивнул, и поднял на меня широко распахнутые глаза:
– Я запроко… запро-токо-лирую? Позвольте?
Отправился нетвердой походкой к своему столу, достал свою тетрадь, уронил, поднял, уронил снова. С трудом открыл графин с водой, выпил залпом два стакана и все-таки справился с тетрадью.
После чего я, насмеявшись досыта, все-таки отправил его домой отсыпаться. Сегодня Антон Андреич явно не работник, придется разбираться с делами в одиночку.
Несмотря на свои вчерашние подвиги, Коробейников пришел утром в управление раньше меня. И даже к моему приходу успел выяснить, кто такая наша знахарка, рекомендующая кроволечение, и где ее искать. Туда мы и отправились.
– И что же за птица эта Пустылиха? – расспрашивал я по пути Антона Андреича.
– Самая известная знахарка в городе! – ответил он.
Вот оно как? Поглядим.
– Анну Викторовну давно видели? – спросил я как бы, между прочим.
– Со вчерашнего дня не видел, – вздохнул Коробейников.
– О здравии ее беспокоюсь, – пояснил я.
– Да, совсем она не бережет себя с этими духами, – охотно поддержал тему Антон Андреич. – И все-таки интересно, могла бы она поговорить… ну… с кем-нибудь!
Вечное любопытство моего помощника по поводу всего мистического и потустороннего было неистребимо!
– Может, Вам к ней в ученики податься? – спросил я не без ехидства. – Вы такой интерес проявляете к ее изысканиям!
– Я ж для пользы дела! – попытался оправдаться Коробейников.
Для пользы дела! Духов вызывать! И главное, он ведь и не шутит вовсе! Он действительно готов вовлекать Анну в расследования «для пользы дела», потому что верит, что подобная польза возможна.
– Вы что? – спросил я Антона Андреича. – Нарочно с утра меня злите? Или не понимаете, что это небезопасно?
Коробейников смутился и даже вроде бы напугался слегка.
– Я просто хотел сказать, – кинулся он выправлять ситуацию, – все это, конечно, чистые суеверия. Но иногда ее замечания, во многом, конечно, наивные, но дают новое направление движению Вашей всепроникающей мысли!
– Ну, Вы и перепел, Антон Андреич! – усмехнулся я.
Надо же, ишь как вывернулся! Да, взрослеет мой помощник, набирается опыта. Уже не только за преступниками с пистолетами гоняться горазд, а и в дипломатии себя пробует. И небезуспешно, ведь раздражение мое погасить он-таки сумел. Оговорился, но успел шуткой исправить положение. Молодец!
Так за разговорами мы дошли до места обитания Пустылихи. Почерневший покосившийся домишко стоял на самом краю города и одним боком выходил на пустырь.
– Вот здесь она и живет, Яков Платоныч, – сообщил Коробейников. – Меня маленьким водили к ней ухо лечить. Хорошая знахарка.
Я попытался заглянуть в подслеповатое окошко, но толком разглядеть ничего не смог.
– Есть кто живой? – крикнул я, постучав в дверь. – Хозяйка!
Дверь отворилась. Но пороге стояла сама Пустылиха. Лучшая в городе знахарка была похоже вовсе не на ведьму, как можно было бы предположить, а на добрую бабушку. Чистенькая, в белом фартуке и вышитом чепце. И руки в муке. Видно, пекла что-то, а мы оторвали.
– А, ждала я Вас, – сказала нам хозяйка, впуская в дом.
Я огляделся, проходя в комнату. Здесь тоже было чисто и уютно. Половички на полу, салфетки на сундуках. Под потолком развешаны пучки трав, всяких разных и в большом количестве. И запах в доме был приятный, чистый какой-то. Пахло печевом и травами. С трудом верилось, что обитающая здесь знахарка могла для лечения присоветовать мазаться кровью.
– Это ведь Вы из-за убиенной Кокошиной? – спросила Пустылиха. – Так я ей сразу сказала, калечить ее не буду!
– Это что же Вы имеете в виду? – уточнил я.
– Беременная она была, – вздохнула знахарка.
– Беременная? И чей же ребенок?
– Это я не знаю, не спрашивала, – строго ответила Пустылиха.
А вот тут Вы врете, милейшая. По голосу чувствую.
– Абортами, значит, промышляете! – намекнул я ей на вред сокрытия сведений. – Незаконно это.
– Да ладно, ладно! – быстро пошла на попятный старуха. – Ну, сказала она, чей ребенок. Не погубите! Если он узнает, что я с вами разговаривала, в порошок сотрет.
– Я обещаю, Вы не пострадаете, – заверил я Пустылиху.
– Сила Фролов ее обрюхатил, – сообщила знахарка. – Она в его доме за матушкой его ухаживала.
– А Вы матери Силы Фролова свиную кровь прописали? – поинтересовался я у нее.
– Ну, прописала! – не стала отпираться Пустылиха.
– Что это за средство такое? – спросил Коробейников. – Дьявольское!
– Да Господь с Вами! – замахала на него руками старуха. – Слова какие говорите! Господи! Народное средство, верное, – и добавила. – А ежели, господа, у Вас затруднения со следствием своим, так Вы лучше к Мироновой сходите!
– Зачем? – изумленно спросил Антон Андреич.
– А пусть она у самой Дуньки спросит, кто ее! – ехидно ответила Пустылиха. – Я-то людей лечу, с мертвыми не разговариваю. Богомерзкое это дело. А Миронова эта, она такие тут дела распутывала! Полиции даже не снились! Ведьма! Чисто ведьма! Даром, что из благородных!
– Благодарю за совет, – сдержано ответил я. – Честь имею.
И поскорее удалился, уводя Коробейникова, пока тот не устроил скандала, поднявшись на защиту Анны Викторовны. Меня тоже не порадовали слова Пустылихи. Если сплетни окрестили в народе Анну ведьмой, это может быть для нее небезопасным. Но не спорить же, право, об этом с неграмотной бабкой.