Вторая новелла
Князь тьмы
Со времени раскрытия убийства Татьяны Кулешовой миновала уже пара недель. Госпожа Громова призналась во всем и ожидала суда. Мой папа отказался ее защищать, объяснив это конфликтом интересов, ведь ранее подозреваемым в том деле был его брат, но, как мне казалось, он просто не хотел иметь ничего общего с этой дамой. Мама, узнав о происшедшем, была просто в ужасе: оказывается, она принимала в доме убийцу, даже считала ее своей подругой. Впрочем, разговоры об убийстве Татьяны Кулешовой утихли на удивление быстро, и мама успокоилась, но больше никогда не упоминала имени Ульяны Тихоновны.
Хуже всех пришлось дяде, конечно. Он погрузился в тоску и задумчивость, и часто просиживал целыми днями в беседке в компании графинчика с наливкой, думая о чем-то печальном. Я старалась развеять его грусть, как могла, и дядюшка, не желая меня огорчать, улыбался и даже шутил, но все равно оставался печален. Впрочем, я не сдавалась. Я точно знала, что рано или поздно его грусть пройдет. Не такой человек мой дядя, чтобы позволить тоске захватить себя в плен надолго.
А пока что я продолжала изучать Книгу Медиумов, пытаясь разобраться в том, что произошло со мной тогда. С того памятного сеанса в доме Кулешовых, духи ко мне не приходили, и снов я не видела, но я точно знала, что это временно. Я, несомненно, была медиумом, и это был только вопрос времени, когда потусторонний мир снова предъявит права на мою жизнь.
Но хотя я и ждала, тем не менее, появление духов снова произошло внезапно. И опять, как и в прошлый раз, оно оказалось связано с полицейским следователем, приснившимся мне, будто мои духи и господин Штольман были тесно связаны между собой. Впрочем, лучше мне вспоминать по порядку.
Утром того дня, когда произошли описываемые мною события, я спускалась по лестнице, чтобы выйти в сад, когда услышала, что папа с кем-то разговаривает у дверей. Это было странно: что за посетитель мог прийти в такую рань к моему отцу? Хоть он и адвокат, но дело должно быть весьма срочным, если его побеспокоили еще до завтрака. Я прислушалась, пытаясь разобрать, что произошло.
– Виктор Иванович, я к Вам как к лучшему адвокату, – сказал визитер.
– Игнатий Демьяныч, я сделаю все, что в моих силах, – заверил папа посетителя.
– Уж будьте любезны, голубчик, не поскуплюсь, – ответил тот. – Катенька у меня совсем еще ребенок.
– Какое горе, – запричитала мама со слезами в голосе. – Какое горе!
Это было вовсе уже странно. Мама очень редко принимала участие в папиных делах, да и он стремился ограждать ее от этого. Я осторожно выглянула из-за угла, желая увидеть, с кем же беседуют родители.
– Значит, встречаемся в этом самом проклятом доме, – сказал папе посетитель, стоя уже на пороге и явно собираясь уходить, – и ждем… как его?
– Штольмана, – подсказал папа.
– Да-да, Штольмана, – подтвердил визитер и вдруг увидел меня, выглядывающую из-за двери.
Кажется, он удивился, что я подслушиваю, но сделал вид, будто ничего не заметил и, распрощавшись, вышел. А мне он почему-то не понравился с первого взгляда хотя объяснить свое впечатление я бы, пожалуй, не смогла.
Однако как интересно начинается день! Проклятый дом, надо же! И еще Штольман. Я не видела его давно, с того самого вечера, когда во время спиритического сеанса госпожа Громова призналась в двух убийствах, а мой дядя был оправдан. Просто повода не было для встречи. Не могла же я, в самом деле, прийти в управление полиции в гости? Яков Платонович ни за что бы этого не одобрил. А после того случая, когда я нечаянно его поцеловала, он вообще может подумать, будто я в него влюблена. Но это же вовсе не так! Просто мне очень интересна его работа. Это же так здорово – ловить преступников и восстанавливать справедливость. Если бы я была мужчиной, то обязательно стала бы следователем. Жаль, что для женщин такая возможность закрыта! Из меня бы отличный полицейский следователь вышел, с моим-то даром медиума.
Но, собственно, кто сказал, что я не могу пользоваться своим даром при расследованиях, не будучи полицейским? Ведь в прошлый раз я помогла Якову Платоновичу, разыскав для него много полезных сведений и даже орудие убийства. Правда, он, помнится, не слишком-то одобрял мое вмешательство. Так что если я просто приду и предложу свою помощь, он меня, пожалуй, прогонит и слушать не станет. Не беда, я с папой приду, тогда меня никто не прогонит. Ведь интересно же узнать, что произошло в том проклятом доме!
Да и что скрывать, сам Яков Платонович тоже был мне чрезвычайно интересен. Я все еще пыталась понять, почему тогда увидела во сне незнакомого мне человека. Но в первую очередь, преступление, разумеется! Тем более, как я поняла, там замешана маленькая девочка. Должна же я помочь ребенку в трудной ситуации! Это мой долг!
– Доброе утро, – поздоровалась я с родителями, выходя из своего укрытия в гостиную.
Они ответили мне без улыбки и оба выглядели весьма расстроенными.
– А что случилось? – поинтересовалась я, надеясь, что мама, будучи в смятенных чувствах, не станет возражать, чтобы я узнала новости о преступлении. Ведь там явно же было преступление, если папа упомянул Штольмана.
Но мама все-таки была против, чтобы папа рассказал мне новости. Хорошо, что папа не всегда с ней согласен. Он считает, что нет ничего дурного в том, что он сам мне все расскажет. Правда, может быть, это от того, что он не хочет, чтобы я разузнавала новости как-нибудь еще. Папа всегда меня понимал очень хорошо. А маму легко успокоить. Я ее поцеловала, и она не стала упорствовать.
– В доме купца Курехина, ну, том, заброшенном, – объяснил папа, увидев, что мамино сопротивление сломлено, – была найдена его дочь Олимпиада, с перерезанным горлом.
– Не приведи Господь такому случиться! – размашисто перекрестилась мама.
Да, и вправду кошмарный случай. Ужас просто!
– Ну, а вместе с ней там были дочка Прохорова, Катя, – продолжил папа несколько раздраженно, – и Соня Молчалина. Барышни вызывали дьявола со всеми полагающимися атрибутами: ножом, зеркалом… И вот!
Вот это поворот. Девочки вызывали дьявола, и одна из них погибла? Кто же мог ее убить? Не дьявол же, в самом деле?
– А что, это дочь Прохорова Олимпиаду зарезала? – уточнила я.
– Пока там еще ничего неизвестно, – ответил папа расстроенно. – Найден только окровавленный нож – орудие убийства.
Нет, это совершенно загадочная история, и я непременно должна в ней разобраться. Тут не обошлось без потусторонних сил, полиция ни за что не справится с таким расследованием, им нужна моя помощь!
– Бедная девочка, – вздохнула мама.– Какой кошмар.
– Все дело в том, что дочке Прохорова уже четырнадцать лет, – сказал папа, – и если ее признают виновной, то ее отправят в исправительное заведение.
– Как странно… – сказала я больше своим мыслям, чем родителям.
– Что тебе странно? – встревожилась мама немедленно.
– Прохоров этот странный, – объяснила я. – Как будто бы он скрывает что-то.
– Ну, вот опять! – возмутилась мама, поняв, что меня заинтересовало это убийство.– Даже не вздумай! Ты меня слышала? Даже не вздумай ввязываться в это дело! Тебе и так вон по ночам кошмары снятся!
Неправда, мне давно кошмары не снились! Да если бы и снились – что с того? Это же только сны, даже я это понимаю. Но мама все равно беспокоится. Никак не может она понять, что я просто хочу помочь. Хочу и могу. Нельзя пускать это дело на самотек, ведь там дети под угрозой! Их необходимо защитить обязательно!
– Мама! – решительно напомнила я ей.– Я вообще-то уже не ребенок! И с папой пойду!
И я взяла папу под руку, пытаясь перетянуть его на свою сторону и взывая о помощи. Вообще-то папа старался удерживать нейтралитет в наших с мамой спорах, но иногда мне удавалось заручиться его поддержкой.
– Да, а что? – спросила я, обнимая его локоть, – Что? Если Прохоров действительно что-то скрывает, это же для девочки опасно!
– Господь с тобой, Аня! – изумился папа моему предположению, – Он же ее отец!
– А ты мой, – отрезала я, и добавила для мамы.– Поэтому я с папой пойду.
Мама посмотрела на меня возмущенно, но возражений, видимо, не нашла. Вот с дядей она бы меня ни за что не отпустила, но тут ведь я с папой. Значит, в безопасности. И папа, я уже это видела, был согласен взять меня с собой, так что маме ничего не осталось, как сдаться.
– Все эти убийства… – подступила мама ко мне с нотациями, когда я поднялась в комнату, чтобы поправить волосы и надеть шляпку.
– Это не занятия для молодых девушек, – продолжила я ее неоконченную фразу.– Мам, я все знаю, что ты скажешь!
– А знаешь, – продолжила мама весьма недовольным тоном, – тебя уже несколько раз видели в компании этого Штольмана.
Интересно, кто это меня видел? И когда? Как же я ненавижу слухи! А мама почему-то им верит.
– Встречались мы с ним исключительно по делу, – сказала я ей со вздохом.
– Это какие могут быть дела у молодой девушки с полицейским? – возмутилась мама.
Ну, почему она всегда так! Ведь она же прекрасно знает, о чем я говорю. И должна понимать, что я не могла не помочь дяде! Но мама все еще считает меня маленькой, и хочет, чтобы я вела себя, как послушная девочка. Она совсем не хочет понять, что я уже совсем взрослая, что у меня могут быть свои дела и интересы, в конце концов!
– Мам, ну, ты прекрасно знаешь, что это было за дело, – ответила я обиженно. – К тому же, – добавила я со значением, – господин Штольман к нам приехал из Петербурга.
Для мамы это важно. Лучше бы, конечно, чтобы у господина следователя еще и титул был высокий. Тогда мама бы точно не возражала против того, чтобы я с ним общалась. Но, увы, обладатели высоких титулов в полиции не служат. Но и Петербург сойдет. Следователь из самой столицы должен вызвать у мамы больше доверия. Но оказалось, мама уже знала, откуда приехал Яков Платонович. И даже более того.
– А говорят, что господина Штольмана уволили со службы из Петербурга за неподобающее поведение, – язвительно сказала она.
Так, мой план не сработал, к сожалению. И что это мама так ополчилась на господина следователя? Неужели потому, что госпожа Громова оказалась убийцей, и он это доказал? Мама считает, что очень хорошо разбирается в людях, история с Громовой ее очень расстроила. И что же, она решила теперь, что это Штольман виноват? А как же то, что он дядю оправдал? Ну, нет, надо спасать господина следователя. Мало ли, что за сплетни про него ходят! Уверена, в том больше вымысла, нежели правды!
– Да? – проявила я внимание к сказанному.– Ну, и что же он такого сделал?
– Говорят, что он был замечен в курении опиума, – понизив голос, сообщила мама. – И в посещении притонов.
– Мам, ну, работа у него такая, – рассмеялась я, как могла, беспечно.– Бывал там по долгу службы, по делам следствия.
– Господи, как ты можешь такое говорить! – воскликнула мама в волнении, и нервно прошлась по комнате. – А зачем флейта? – недовольно поинтересовалась она, подняв музыкальный инструмент с моего стола.
Ну, вот, теперь и флейта ей не угодила. Неужели про флейтистов тоже ходят сплетни? Или просто дело в том, что флейту мне подарил дядюшка? Но что же плохого в музыке, я не понимаю?
– Играть буду, – пожала я плечами и, взяв шляпку, направилась к выходу.
– Анна, я прошу тебя, – сказала мама в тщетной попытке меня остановить.– Анна, не уходи!
Но я лишь чмокнула ее в щеку и побежала вниз, где меня уже ждал папа. Моя мама самая лучшая на свете, и я ее очень люблю. Но я уже взрослая, и мне не интересно сидеть с вышивкой в беседке. Я хочу приносить пользу, помогать людям. Мама поймет со временем. Всем родителям трудно смириться с тем, что их дети выросли.
– Пап, а что стало с отцом Олимпиады, – спросила я, когда мы с отцом ехали к проклятому дому.
– Повесился месяц назад, – неохотно ответил папа. – Даже записки не оставил. И ведь дела у него неплохо шли вроде.
– А спустя время в этом же доме убивают его дочь, – задумчиво сказала я. – Очень странно.
– Теперь пошли слухи, – сказал папа, помогая мне выйти из экипажа, – дескать, Курехин продал душу дьяволу. Именно здесь, в этом доме. Потому и дочь его убили, когда она сама пыталась дьявола здесь вызвать.
Я осмотрелась. Большой дом, добротный, но уже выглядевший заброшенным и каким-то мрачным. Окна все заколочены, будто дом хочет скрыть свои тайны. Наверное, так и есть. Он точно знает причину смерти хозяина и его дочери. Но ничего не расскажет. Мрачное место, тягостное. В таком месте легко поверить мрачным слухам.
– Поневоле поверишь во всякую чертовщину, – будто читая мои мысли, добавил отец, оглядываясь по сторонам.
– Пап, а почему же вдова Курехина вместе с дочерью уехали из этого дома? – спросила я его.
– Продать дом ей не удалось. Но и жить в нем после самоубийства мужа она тоже не смогла. И вообще решила, что этот дом проклят.
– Ладно, пойдем, – добавил папа, входя в дом.
Я пошла за ним, хоть и не без некоторой робости. Все-таки в этом доме и вправду чувствовалось что-то такое… давящее. Мне даже было немножечко страшно в него входить. Но страшно мне или нет – это не важно. Что-либо узнать я могу, только попав внутрь, так что я взяла себя в руки и последовала за отцом.
Комната, в которой убили Олимпиаду, была на втором этаже дома. Пыльная, с заколоченными окнами, она производила впечатление гнетущее и заброшенное, как, впрочем, и весь дом в целом. Мы пришли последними. Купцы Прохоров и Молчалин с дочерьми уже были здесь. Девочки, одетые в гимназические накидки и шляпки, стояли, скромно потупившись. Глядя на них, никак нельзя было предположить, что эти две юные барышни могут быть замешаны в столь страшных делах. Хотя… Я ведь тоже на медиума не слишком похожа, но вижу духов. А стало быть, все возможно. Но как же не хочется все же думать, что тут и в самом деле замешан дьявол.
– Господа! – кивнул папа присутствующим.– Ну, кажется, мы не опоздали.
– Нет-нет, вы вовремя, – сказал господин Штольман. И прибавил, обращаясь к помощнику.– Антон Андреич, записывайте.
Я встала у пыльного зеркала, стараясь быть как можно незаметнее. Господин следователь никак не показал, что обратил внимание на мое присутствие, но выглядел он сердитым и недовольным. Ну, как решит, что мне тут не место, и прогонит? Очень бы не хотелось.
– Начинаем допрос по делу об убийстве Олимпиады Курехиной, – диктовал Яков Платонович Коробейникову, одновременно рассматривая молчавших девочек и их отцов, – Присутствуют свидетельницы: Софья Молчалина в сопровождении отца, Екатерина Прохорова в сопровождении папеньки, и адвокат господина Прохорова господин Миронов.
Пока шла протокольная часть допроса, я осматривала комнату, пытаясь представить себе, какой она была когда-то, в то время, пока был жив еще и купец Курехин, и его дочь. Наверное, здесь было уютно и красиво. На окнах висели шторы, стояла мягкая, удобная мебель, и пыли уж точно не было. Задумавшись, я случайно задела подсвечник, стоявший на каминной полке, и он упал с грохотом, что, разумеется, привлекло ко мне внимание всех в комнате. Господин Штольман посмотрел на меня так, что я сразу поняла – сейчас прогонит. Он и так-то был явно всем недоволен, а тут еще посторонние отвлекают его от допроса. Ох, как же неловко вышло! Хорошо, что папа, хоть и был явно рассержен моим вмешательством, все же пришел мне на помощь.
– Это моя дочь, Анна Викторовна, – представил он меня присутствующим.– Мой ассистент.
Вряд ли господин Штольман поверил, что я папин ассистент, но возражать он не стал, а лишь предложил перейти к делу.
– Ну, расскажите, девушки, – обратился он к Кате и Соне, – что же вам взбрело в голову среди ночи срываться из дома дьявола вызывать?
Соня только потупилась виновато, а Катя спросила напряженно:
– Меня посадят в крепость?
– Вот дуреха, – принужденно рассмеялся ее отец, – да кто ж тебя посадит, дурочка малолетняя! Давай, отвечай!
Все-таки чем-то он мне не нравился, этот Прохоров. Я могла бы поклясться, что он что-то скрывает, но объяснить это свое впечатление никак не получалось. Просто он весь был какой-то… неискренний. Даже сейчас, когда дочь защищал.
– Мы вызывали князя тьмы, – принялась рассказывать Катя, – по книжке.
– Видно он вам сильно понадобился среди ночи, – съязвил Яков Платонович. – И что было дальше?
– Зеркало стало дрожать, – продолжила рассказа Катя, не глядя ни на кого. – Он начал лезть сюда, к нам.
Я слушала ее рассказ, смотрела на лежащее на полу разбитое зеркало, и чувствовала, как с каждой минутой меня охватывает смертельный холод, будто что-то очень злое, смертельно опасное, выползало из углов, стремясь заполнить все пространство комнаты.
– И оттуда вырвался жуткий демон…
Холод надвинулся, захватив меня, я шарахнулась от него в страхе, но вырваться не могла. Перед моими глазами вдруг предстала та же комната, но не светлая от солнца, а освещенная лишь свечой. Три девочки сидели на полу вокруг зеркала и хором взывали к князю тьмы. А само зеркало, оно еще не было разбито, и на его поверхности было что-то начерчено, кровью. И вдруг в этом зеркале за рисунком возникло страшное лицо в черном капюшоне. А потом отчаянно закричала Олимпиада.
Видение оставило меня так же внезапно, как и появилось. Я пришла в себя, чувствуя, что вся дрожу и не могу от ужаса вымолвить и слова. Должно быть, я вскрикнула, потому что все в комнате смотрели теперь на меня.
– Что с вами, барышня? – спросил купец Прохоров, но я все еще не могла ему ответить, пытаясь совладать с дыханием.
– С тобой все хорошо? – строго спросил папа.
Я лишь кивнула. Хорошо мне точно не было. Мне хотелось бежать из этой комнаты, из этого дома, сломя голову. Здесь свершилось зло, и это зло все еще присутствовало, оно никуда не делось. Но я не могла уйти. Кажется, я была единственной, кто мог его увидеть и почувствовать. Никто из присутствовавших не был в безопасности в этой комнате, но они не знали этого, не могли понять. И поэтому я должна была остаться, чтобы защитить их всех.
– Простите, господа, дочь моя просто очень впечатлительна, – сказал папа присутствующим, и по его тону я поняла, что меня ждет весьма строгий выговор за подобное поведение.
Ну, и ладно. Выговор я переживу. Главное – справиться с тем злом, которое находится здесь. Оно уже убило Олимпиаду, я сама это видела. И вполне может убить еще кого-нибудь.
Господин Штольман взглянул на меня с неудовольствием. И ему тоже мое поведение не нравится. Не важно, пусть он меня не одобряет, лишь бы не прогнал. Теперь-то я точно знаю, что в убийстве Олимпиады замешаны злые силы. И это дело без моей помощи господин следователь не раскроет точно! Впрочем, хоть он и не был доволен, прогонять меня все же снова не стал. А вместо этого вернулся к допросу.
– Девочки, сядьте так, как вы сидели той ночью, – обратился он к Кате и Соне.
Они нехотя подошли к зеркалу и заняли свои места, именно так, как я видела в видении.
– А где сидела Олимпиада? – спросил Яков Платонович.
Он, конечно, совсем даже не ко мне обращался, но я просто подошла и села на то самое место. Потому что я знала, видела, где она сидела. Если бы я сказала ему об этом, он бы мне ни за что не поверил. Но возражать против моей помощи не стал. А я, опустившись на пол, вновь почувствовала, как меня охватывает пронзительный холод.
Голос следователя отдалился и сделался неслышным, и я вдруг отчетливо увидела маленький сверток, лежавший на полу рядом с зеркалом. Что-то совсем небольшое, аккуратно завернутое в тряпицу. Потом я увидела, как Катя подняла нож.
Волна холода схлынула, оставляя лишь страх после себя. Я инстинктивно отпрянула, пытаясь как можно дальше отодвинуться от страшного места убийства. К счастью для меня, на этот раз моя довольно эмоциональная реакция осталась незамеченной, потому что именно в этот момент Соня упомянула нож, и Яков Платонович заинтересовался этим, оставив меня без внимания. Я была этому очень рада, потому что дух переводила с трудом.
– Свечи погасли, и он кинулся на Олимпиаду, – рассказывала сидящая на полу Катя.
– Кто? – уточнил Яков Платонович.– Демон?
Судя по тону, он точно не верил в потусторонние силы. И вообще, кажется, считал, что это девочки виноваты в смерти подруги. Но я так не думала. Я ведь видела в зеркале то страшное лицо. Демон, дьявол или еще кто, но я точно знала, что Олимпиаду убил именно он.
Пока я размышляла об этом, господин следователь обнаружил порез на Катиной руке. Он явно готов был поверить в то, что именно Катя убила подругу. А я даже не могла сосредоточиться на происходящем. В этой комнате было зло, и оно буквально давило на меня, не позволяя дышать. Из последних сил я сдерживалась, чтобы не выбежать прочь, собрав все свое самообладание и вжавшись в стену. Ну, когда же он закончит уже? Неужели он совсем не чувствует, как тут опасно?!
Наконец господин следователь объявил об окончании допроса и разрешил девочкам выйти из дома. Я собрала их и поторопилась выпроводить. Уж детям тут точно не место. А, кроме того, мне хотелось кое о чем их расспросить.
– А давно вы все это начали? – спросила я их, когда мы спускались к выходу. – Ну, в смысле, вызывать?
– Месяц назад, – ответила Катя. – Это все Олимпиада. Она все это затеяла. А я виновата осталась.
– А почему именно в этом доме?
– Липка сказала, – пояснила Соня, – что раз этот дом проклят, значит, здесь дьявол и живет.
– А заклинание вы из книги взяли? – уточнила я. Они покивали виновато. – А книгу кто принес?
– Так она и принесла, Липка, – ответила Соня.
– И что же?– продолжила я их расспрашивать.– Все у вас получилось?
– Все получалось, – сказала Катя.– Сначала мы услышали странные звуки. Потом половицы скрипели. А потом случилось Это. Страшный Призрак!
Кажется, она даже гордилась слегка тем, что им удалось вызвать этого жуткого призрака, и смерть подруги этой гордости не уменьшила. Нужно во что бы то ни стало лишить их возможности повторить свой эксперимент, пока еще кто-нибудь не погиб. Господин Штольман не обратил внимания на то, что ни в комнате, ни в доме не была найдена книга, которую девочки использовали, потому что он вообще не верит в духов. А я вот обратила. И была уверена в том, что книгу барышни припрятали, надеясь продолжить свои занятия. А заодно надо припугнуть их как следует, чтобы впредь неповадно было.
– А теперь слушайте меня внимательно, – сказала я им строго.– Я медиум, и я знаю, на что способны духи. И знаю, что они будут мстить тому, у кого эта книга. И это будет страшно! Вам что, недостаточно того, что уже и так произошло?
Девочки стояли, потупившись. Было видно, что книгу им отдавать очень не хочется. Но страх все-таки взял верх, и Катя сказала неохотно:
– Она там, наверху.
– Принести можешь? – все также строго спросила я.
Она кивнула и пошла за книгой. А я пока что подступила с расспросами к Соне Молчалиной, казавшейся мне менее упрямой, нежели Катя.
– Скажи, пожалуйста, Олимпиада - она искала с вами дружбы?
– Да она и придумала это все для того, чтоб только с нами дружить.
– А еще у вас был какой-то сверток, – продолжила я спрашивать.
– Какой сверток? – удивилась Соня довольно достоверно.
– Сверток лежал на полу рядом с зеркалом, – пояснила я.
– А, его Липка зачем-то принесла, – припомнила девочка.
– А теперь он где?
– Ну, когда Липка упала, мы с Катей убежали, – потупилась Соня.– Мне не до свертка было.
Однако, книгу припрятать они успели. Что-то темнит, похоже, барышня Молчалина. А ведь этот сверток очень важен, не зря же я в видении так ясно его увидела. Но расспрашивать дальше мне не пришлось, потому что из дома вышла Катя Прохорова с книгой в руках.
– А вы, правда, что ли медиум, – спросила она меня. – Что-то не похоже.
Интересно, а как она представляет себе медиумов? Наверное, кем-то вроде сказочной бабы Яги. Ну, тогда я точно не похожа. И слава Богу! Но сейчас не до подобных размышлений. Дело очень серьезное, уже погибла одна девочка, и кто знает, может быть, и эти две под угрозой, особенно если дальше продолжат свои эксперименты.
– Вы что, не понимаете, насколько это опасно? – спросила я их.
– Но мы не знали, что дьявол действительно существует! – ответила Соня.
Ну, понятно. Это было для них как игра. Вот только игра закончилась смертью.
– А теперь? – спросила я, желая убедиться, что они в достаточной степени прониклись серьезностью ситуации.
– А теперь у нас нет в этом никаких сомнений, – мрачно ответила Соня.
Ну, слава Богу, и вправду, кажется, они что-то поняли. Жаль только, для этого потребовалась смерть Олимпиады Курехиной. Я протянула руку, и Катя подала мне книгу. Но едва я коснулась ее…
Это было просто ужасно. Видения менялись быстро, как в калейдоскопе, но все они были кошмарны.
Чьи-то руки, все покрытые кровью. Чье-то разъяренное почти до безумия лицо, освещаемое всполохами пожара. Нож, занесенный для удара. Падающее тело. Женский отчаянный крик…
Книга выпала из моей ослабевшей руки, и видение прекратились, позволив мне вдохнуть. Я с ужасом уставилась на кажущийся таким безобидным томик, лежащий на степенях крыльца. Сколько зла в нем, сколько боли и ярости! Какой ужас! Я не закричала лишь потому, что мне перехватило горло от страха.
И в этот самый момент на крыльцо вышел следователь Штольман. Сказать не могу, как я обрадовалась ему. Сразу стало спокойнее почему-то. Пусть он и материалист, и не верит ни в духов, ни в видения, но от одной его уверенности в себе мне сразу стало как-то спокойнее.
Впрочем, обрадовалась я рано. Яков Платонович был по-прежнему не в духе, и был вовсе не рад меня видеть, судя по всему.
– Вам нехорошо? – строго спросил он, явно заметив мой испуг.
Ох, теперь он точно решит, что я истеричная и взбалмошная особа. Ну, и ладно. Главное, чтобы он забрал эту книжку. Он сильный и смелый, и никакой дух ему не страшен, будь он даже сам дьявол.
– Нет, – сказала я, постепенно успокаиваясь от самого его присутствия.
– Вы так меня с ума сведете, – недовольно сказал Яков Платонович, поднимая с крыльца упавшую книгу.
Он держал ее совершенно спокойно и рассматривал с любопытством, явно не чувствуя зла, заключенного в ней. Кажется, ему оно и вправду не страшно. Но я все же обязательно должна его предупредить, даже если он снова посчитает меня слишком впечатлительной и суеверной.
– Это вещественное доказательство, – сказал Штольман, убирая книгу в карман. – И я забираю это в интересах следствия.
– Да, – сказала я, провожая книгу взглядом, – Вы знаете, вы ее еще и сожгите. – Я вам хотела кое-что сказать, – продолжила я, отчаянно стараясь взять себя в руки после пережитого ужаса и не обращая внимания на его явно недовольный взгляд, – но лучше давайте отойдем.
Судя по всему, спорить со столь истеричной барышней следователь не захотел и послушно отошел вслед за мной. Ладно, пусть думает обо мне, что хочет. Я должна рассказать ему то, что увидела в доме. Это очень важно, очень! Только бы он мне поверил!
– Там было что-то еще у девочек во время ритуала, – поведала я Якову Платоновичу, понизив голос, чтобы Катя и Соня меня не расслышали. – Был какой-то сверток, а в нем какой-то предмет.
Штольман слушал меня внимательно, даже уже почти без раздражения. Может быть, он все же прислушается к моим словам? Только бы он не спросил, откуда я это знаю!
– Это вам девочки сказали?
Не повезло. Но такая версия тоже подойдет, ведь так? Неважно, откуда я это знаю, потому что это правда. Пусть думает, что от девочек.
– Можно и так сказать, – согласилась я, не желая лгать напрямую. – Но вы послушайте меня, это правда, очень важно! Вот этот предмет – это и есть ключ к разгадке.
По лицу Якова Платоновича было видно, что он не слишком-то доверяет моим словам и хочет многое прояснить, но, к моему счастью, этому его намерению осуществиться было не дано, потому что из дома вышел мой папа и сразу же накинулся на господина Штольмана с упреками.
– Яков Платонович, – сказал папа своим очень особым тоном, который я отлично знала, и очень не любила слышать в свой адрес. – Ну, в самом деле, нельзя так! Они ведь все-таки дети!
Папа явно был очень разозлен и сдерживался трудом. Но и следователь, как выяснилось, был не робкого десятка. По крайней мере, папиного гнева он явно не испугался, и ответил ему не менее сердито:
– Между убитой и этими двумя девочками видно никогда большой дружбы не было.
Но когда папа по-настоящему злится, сбить его с мысли не так-то просто. Мне, например, никогда не удавалось.
– Ну, не было и не было, и что с того? – ответил он, сердясь все сильнее. – Это же не повод убивать! Ну, сами подумайте, что бы было, если бы все девичьи ссоры заканчивались поножовщиной?
И он зачем-то кивнул на меня. Вот, а я-то при чем? Я-то точно никого не убивала, и даже ни с кем не ссорилась! Яков Платонович тоже взглянул на меня, как–то оценивающе, что ли, но, видимо, пришел к выводу, что я никого зарезать ножом не могла, и сердито откланялся, даже не окончив разговор. Ну вот, он ушел, а мне теперь с папой разбираться, когда он так сердит! Разве честно так поступать?
– Должен тебе сказать, – немедленно, как я и предполагала, переключился отец на меня, – что ты ведешь себя крайне неосмотрительно.
Вот это да! Я была уверена, что мне достанется за потерю самообладания там, в доме. А это что-то новенькое. Да что я такого сделала-то?
– Секретничать на виду у всех с неженатым мужчиной! – продолжил свой выговор папа.
– Папа! – возмутилась я, – Мы с ним исключительно по делу разговаривали!
– Да что ты? – не поверил мне отец, – И что же это?
Ах так! Он мне не верит? Ну, и пожалуйста! Я вовсе не собираюсь ничего ему объяснять, особенно учитывая, что он подозревает меня во всяких глупостях!
– А вот это я не могу вам сказать, – ответила я ему с вызовом, – потому что вы, папа, адвокат противной стороны.
Ну, это шутка, конечно, была. А еще я ему улыбнулась. На папу это безотказно действует, почти. Если бы он изначально сердился на меня, может быть, и не получилось бы. Но он был сердит вовсе даже на Якова Платоновича, а потому моя шутка и улыбка оказали-таки целительное воздействие. Отец, хоть и хмурился еще, ответной улыбки сдержать не смог, и я поняла, что гроза, слава Богу, миновала. Сев в экипаж, мы отправились домой. Я еще хотела задать папе по дороге несколько вопросов по делу, но он, хоть и успокоился слегка, рассказывать мне ничего не захотел. Ну, и пусть. Есть и другие способы разузнать все, что мне необходимо.
Вечером, после ужина, я сказала родителям, что хочу заняться музыкой, и ушла в свою комнату. Не стоит им знать, что я собираюсь делать, это уж точно. Спиритическую доску мне дал дядя, который изучение и развитие моих способностей всячески поддерживал. Из его библиотеки я почерпнула для себя много интересного, он же настоял, чтобы доска хранилась у меня. Мало ли, дескать, когда придет желание духа вызвать. Лучше, чтобы она всегда была под рукой. Что ж, вот и пригодилось. Мне просто необходимо понять, что же произошло в проклятом доме, а кто лучше самой Олимпиады может рассказать, кто ее убил?
– Дух Олимпиады, явись. Дух Олимпиады, явись!
М-да, не похоже, чтобы дух убитой девочки жаждал общения с медиумом в моем лице. Как же мне ее вызвать? А может, я просто делаю что-то не так? Я встала и в раздражении прошлась по комнате. Ну, почему она не приходит? Я же не просто из любопытства зову, я пытаюсь помочь найти ее убийцу, а еще защитить тех, кто еще жив. Должна же она это понимать?
– Дух Олимпиады Курехиной, явись!
Опять нет ответа! От злости на упрямый дух мне хотелось что-нибудь разбить!
– Дух Олимпиады Курехиной, явись!!!
Она услышала меня, наконец-то. В комнате стало холодно, неизвестно откуда взявшийся сквозняк задул свечи. Я взглянула и увидела дух, который стоял и безучастно смотрел в пространство. Все-таки, страшноватое это зрелище, хоть я и читала у Кардека, что дух не может мне навредить, да и нет ему более дела до мира живых.
– Олимпиада, – позвала я осторожно, – скажи мне, кто-то еще, кроме твоих подруг был в том доме?
Дух медленно кивнул головой, все так же смотря перед собой безразличным взглядом. Был! Значит, права я была, Катя Прохорова подругу не убивала. Теперь осталось только выяснить, кто же убийца – и можно будет рассказать обо всем господину Штольману. Он, конечно, в духов ни за что не поверит, но я уж найду, как донести ему свои новости.
– Это он тебя убил? – спросила я Олимпиаду.
В глазах потемнело, и вместо своей комнаты я увидела кладбище. Между могил шла Олимпиада, которую держал за руку человек в черном плаще с капюшоном. Но вот она обернулась, не выпуская его руки, и взглянула мне прямо в глаза.
– Всех забирает. Никого не пощадит.
И вновь покорно пошла вглубь кладбища рядом со своим убийцей.
В дверь моей комнаты постучали, и я пришла в себя, с трудом переводя дыхание. В комнате снова было тепло, и свечи по-прежнему горели.
– Да! – ответила я, так обрадовавшись, что кто-то пришел, и я больше не одна с призраками, что даже забыла доску прикрыть.
К моему счастью, это оказалась не мама, а дядюшка. Ах, как он своевременно, и не передать!
– Я тебе помешал? – спросил дядя, видя мое взволнованное состояние.
– Нет, – ответила я, пытаясь взять себя в руки. – Проходи.
Дядя зашел, осторожно и тихо прикрыв за собой дверь. Кажется, он тоже понимал, что афишировать мои занятия не следует. А может быть, дело было в графинчике наливки, который он держал в руке. Мне не очень-то нравилось, что дядя стал чаще общаться с этим графинчиком, но я понимала, что ему нужно время, чтобы пережить всю ту страшную историю с гибелью Татьяны Кулешовой. А вот мама этого понимать не желала и порой сильно на дядю сердилась.
– Давно не видел тебя, – сказал дядя, пристраивая графин и рюмку на пианино и с тревогой заглядывая мне в лицо. Мое смятение от него не укрылось, но дядюшка, как всегда, проявлял деликатность, давая мне возможность самой рассказать, что меня тревожит.
– Очень много дел, – оправдалась я, убирая со стола доску.
– Я понимаю, да, понимаю, – с грустью в голосе сказал дядя. – Практикуешь. Моего совета совсем перестала спрашивать. Не доверяешь больше?
Ну, это он вовсе и не прав даже. Я же не виновата, что он несколько дней из комнаты не выходил! И потом, чтобы спрашивать, надо знать, о чем, а я пока сама не разобралась еще. А так он все равно мой лучший друг и самый замечательный дядюшка на свете! И я очень рада, что он решил все-таки поинтересоваться окружающим миром, потому что вот как раз сейчас мне чрезвычайно нужна его помощь.
– Да ты что! – сказала я дяде, ласково его обнимая. – Я тебе очень благодарна, всем твоим советам.
– Угу, – иронично хмыкнул дядя, обнимая меня в ответ. – Аннет, знаешь, что я подумал? Не съездить ли нам с тобой в Петербург?
– В Петербург? – удивилась я.
– Как хотели, вдвоем, – продолжал соблазнять меня дядя.
Да, мы и в самом деле мечтали об этом. Родители были не согласны, но мы не теряли надежды их убедить. Но, как же не вовремя он об этом задумался! Предложи дядя мне такое путешествие всего лишь месяц назад, я бы, наверное, голову от радости потеряла. Я ведь не была нигде, кроме Затонска, а мой дядюшка настоящий путешественник, где только не побывал. Его рассказы всегда меня завораживали, мне тоже хотелось увидеть необъятный мир с его чудесами, пройти там, где ходил он…
– Я бы тебя ввел в общество спиритов. Я ведь там не последний человек. Познакомил бы с нужными людьми. Это было бы очень полезно.
И снова он прав. Мне было бы интересно и полезно познакомиться с теми, кто, как и я, мог общаться с миром духов. Я ведь так мало знаю еще о своих способностях! Я пугаюсь, когда духи приходят ко мне, хотя и знаю, что они не могут причинить мне вреда. Да, дядя прав, но…
Вот только сейчас это совсем не ко времени. Ну, как, спрашивается, я могу уехать, когда происходит такое? Это дело, оно очень непростое, тут явно замешаны духи. Полиция ни за что не справиться с ним без медиума, то есть, без меня. Хотя, разумеется, господин полицейский следователь ни за что это не признает. Но я-то точно знаю, что мы с ним связаны, я не забыла тот свой сон, в котором увидела его впервые, хотя никому, даже дяде об этом не рассказала. А что если он и приснился мне потому, что ему очень нужна моя помощь?
– А что этот город? – продолжал дядюшка свою речь.– Что Затонск? Он, конечно, тесен для твоего дара, тесен. А я здесь тоже закис.
Да, дяде в Затонске нелегко, особенно теперь. Я понимаю, он не хочет быть здесь после всего, что с ним произошло. Вот только я ну никак не могу сейчас все бросить! Как же объяснить ему это? И как не обидеть его моим отказом? И ведь я даже не могу рассказать ему истинную причину того, почему я не могу оставить сейчас Затонск. Потому что тогда бы мне пришлось рассказать про свой сон. А я… не готова. Я просто не могу никому рассказать, что видела тогда. Даже дяде. Это только мое.
– Что ты скажешь? – дядюшка закончил с убеждениями и ждал моего ответа, а его-то у меня и не было.
– Я не знаю, – сказала я смущенно.
–Здрасти пожалуйста! – изумился дядя. – Всегда хотела, и что?
– Ну, может быть, не сейчас? Позже?
– А! – с ироничной усмешкой протянул дядюшка.– В Петербурге нету господина Штольмана! Господин Штольман здесь!
– Ты что! – смутилась я окончательно. – Вовсе не в Штольмане дело.
Даже обидно как-то, между прочим. Я, конечно, хочу помочь господину следователю в этом расследовании. Но только помочь. Ничего более! Ну, почти. Он ведь и человек очень интересный, и еще тот сон, он ведь что-то значит, просто дядя о нем не знает. Но самое главное для меня – найти убийцу Олимпиады, и вовсе не понятно, почему это дядя вдруг в этом усомнился. Тем более что про сон он и не знает.
– Аннет, послушай меня, – сказал дядюшка, присаживаясь рядом со мной. – Ты с этим господином Штольманом поосторожнее.
А что это он имеет в виду? Он что, знает что-то такое про господина следователя, что решил со мной вести такие разговоры? Дядя ведь не мама, он попусту не станет сплетни пересказывать. Так что его нужно выслушать со всем вниманием. К тому же, мне очень интересно узнать побольше о человеке из моего сна!
– Знаешь ли ты, что с ним в Петербурге произошел один очень скверный инцидент? – многозначительным тоном начал рассказывать дядя.
Вот что он, спрашивается, интригует? Нет, я не знаю. Но узнаю прямо сейчас, потому что он сам мне и расскажет. И не стоит так тянуть!
– Была замешана женщина!
– Какая женщина?
– Дуэль! – сказал дядя, явно довольный тем, что привлек мое внимание. –И чиновник по особым поручениям департамента полиции сослан в провинцию.
Вот это да! Какая романтичная, однако, история. Наверное, господин Штольман очень сильно любил ту женщину, если ради нее решился на дуэль. Ну, а мне до этого какое дело? Если он такой дурак, что решил подставиться под пулю из-за какого-то увлечения, это его право. Мне это вовсе не интересно! Я только хочу помочь найти убийцу Олимпиады. Хоть и неприятно, что такой умный с виду человек, как Яков Платонович, оказывается, способен на такие глупости.
– Этот господин Штольман дамский угодник! – продолжал убеждать меня дядюшка, хоть и не слишком всерьез, я это видела.
Он и сам-то в свои последние слова не верил. И я не верила тоже. Нет, господин Штольман совсем не такой. Может, он и совершил когда-то ошибку, но дамский угодник?
– Нет, – категорически возразила я дяде, – не может быть. Штольман – он такой… такой… серьезный.
Дядя только рассмеялся моим попыткам что-то объяснить. Ну да, как я ему объясню, если и сама не понимаю. Но я вот точно знаю, просто чувствую, что «дамский угодник» – это точно не про господина следователя. Ну, как он женщин привлекать будет, если он и улыбаться-то забывает? Вот дядя мой – он точно дамский угодник, но я ему об этом не скажу, конечно. А Штольман… он совсем другой. Совсем!
– Одно другому не мешает, – возразил мне дядюшка.– Ты знаешь, эти серьезные господа, они могут быть…
Так, хватит мне это все слушать. Не собираюсь я верить во всю эту чепуху. Дядя просто выпил лишнего, вот и сплетничает. А мне вообще нет дела до прошлого господина следователя. Я всего лишь пытаюсь помочь ему найти убийцу Олимпиады, а дядя напридумывал себе Бог знает что. Как мама, честное слово! Даже не похоже на него.
Но раз уж он пришел, пусть лучше мне поможет. Я должна рассказать господину Штольману то, что мне показала Олимпиада, и поскорее, пока он не обвинил Катю в убийстве. Он должен обязательно знать, что в проклятом доме был еще один человек, должен поймать его как можно скорее. А то вдруг убийца найдет себе еще жертву?
Конечно, на дворе поздний вечер, но если выйти потихонечку, мама с папой ничего не узнают. Главное, чтобы они думали, что я дома. И вот в этом дядя мне и поможет.
– Мне нужно уйти, – сказала я ему, поднимаясь. – Ты же поможешь мне?
– Куда? – изумился дядя.– На ночь глядя?
– Ну, мне очень нужно, правда, – принялась я его убеждать, одновременно собираясь. – Ты чем собирался вечером заняться?
– Хотел пасьянсы разложить, – почти честно ответил дядя, слегка ошарашенный моей внезапной активностью, и покосился на графинчик с наливкой.
– Одно другому не мешает, – сказала я, подавая ему флейту.
Мама, конечно, ее терпеть не может, но пока она слышит, что я играю, будет думать, что я дома. Так что дядя может с успехом меня заменить. А я тем временем быстренько сбегаю в участок и расскажу господину Штольману все, что узнала. Я только на минуточку, и сразу назад.
Обычно я так поздно по городу не гуляла, разве что в саду. На пустынной улице одной мне было страшновато слегка, поэтому я поторопилась дойти до управления полиции как можно скорее.
В здании управления было тихо и пусто. Отсутствовал даже дежурный, который должен был сидеть у двери. Но я еще с улицы видела, что в кабинете следователя светится окно. Значит, господин Штольман еще не ушел. Я так торопилась сообщить ему то, что узнала, что и не подумала о том, что он мог, вообще-то, уже уйти домой. Но мне повезло, кажется, и этим следовало воспользоваться. Разыскивать дежурного, чтобы он доложил о моем приходе, я не стала. К чему? Я и так отлично знаю, где кабинет.
Подойдя к двери, я постучала тихонечко, но никто не ответил. Правда, из-под двери пробивалась полоска света, а значит, хозяин на месте. Должно быть, просто задумался и не слышал моего стука. Осторожно, не желая нарушить сосредоточенность господина следователя, я открыла дверь и вошла.
Но он вовсе не задумался. Горела лампа, освещая лишь стол, и оставляя почти в тени остальную комнату. На столе лежала та самая книга, лупа и зачем-то еще колода карт, прямо у него под рукой. И стояла бутылка коньяку, и рюмка рядом с нею. А хозяин кабинета спал прямо на стуле, откинувшись на спинку.
У него было очень усталое лицо, озабоченное даже во сне, как будто он и сейчас пытался разгадать загадку страшного убийства. Мне вдруг захотелось провести рукой по его лицу, разгладить усталые морщинки. Сказать, что все будет хорошо, что мы его обязательно поймаем, и вовсе не нужно тревожиться. Мне так сильно этого захотелось, что я даже руку протянула. Но дотронуться все же не решилась. Вместо этого я сказала негромко:
– Это не она.
Я специально тихо говорила, чтобы не напугать спящего человека, но он все равно вскинулся в испуге, вскочил со стула, глядя на меня с сердитым изумлением. Кажется, он не понял, что я пришла, чтобы ему помочь, и собирался разгневаться за то, что я его разбудила.
– Бог мой! – изумленно выговорил Яков Платонович, – Вы как сюда попали?
– Дежурного не было на месте, – объяснила я ему внезапность моего появления.
– Ротозеи, – недовольно буркнул он и обвел взглядом свой стол, явно не до конца еще проснувшись.
– Вы зачем пожаловали? – сердито спросил он меня, убирая со стола бутылку.
Кажется, господин следователь смущен, что я застала его за столь неприличным занятием, как распитие спиртного в рабочем кабинете, вот и сердится теперь. Вот ведь странный человек! Да мне и дела нет до этого, я вообще пришла к нему только из-за убийства Олимпиады, так что мог бы и не стараться, прибираясь. А вот что он вполне мог бы быть со мной поприветливее – это точно. Я ведь помочь пришла, а он сердится на меня так, будто выгнать собирается.
Впрочем, не стоит обращать на это внимание. Он ведь так устал! И выпил, к тому же. Сейчас он поймет, что я ему помогаю, и перестанет на меня сердиться, а наоборот, улыбнется. Я помню, как он мне улыбался, мне очень понравилось. У него чудесная улыбка, на самом деле, и мне жаль, что она так редко появляется на его лице.
– Катя Прохорова не убивала Олимпиаду, – сказала я, желая сразу дать понять Якову Платоновичу, что обладаю чрезвычайно важными сведениями, а значит, сердиться на меня не следует. Кажется, у меня получилось, потому что он сразу сделался очень внимателен.
– А вы почему так думаете? – спросил он вполне серьезно.
– Мне Олимпиада сказала, – ответила я ему совершенно честно.
И сразу по его лицу поняла, что совершила ошибку. Как я и раньше предполагала, Яков Платонович был несгибаемым материалистом. И он не только не верил в духов. Он даже, кажется, сердился при одном о них упоминании.
– Анна Викторовна, я прошу вас… – начал он жутко строгим голосом, но я не дала ему договорить.
– А еще она сказала, что ее убил дьявол!
– Вы знаете, я не верю во всю эту чертовщину, – резко ответил Штольман, поднимая со стола черную книгу и предъявляя ее мне вместо доказательства своим словам.
У меня даже дух захватило от страха, когда он взял ее в руки.
– Ну, неужели вы ничего не чувствуете, когда берете в руки эту книгу? – спросила я его, не в силах сдержать волнение.– Яков Платонович, когда я… Я как только дотронулась до нее, я дышать не могла, так много зла в ней!
Ну, как же мне его переубедить? Смотрит скептически, вздыхает сердито и явно ищет слова, чтобы объяснить малохольной барышне, что она без царя в голове. И вообще считает меня глупым ребенком, вмешивающимся в его взрослое расследование. Но может быть, если ему показать…
– Яков Платонович, – сказала я ему, вдохновленная этой идеей, – я вас умоляю, пойдемте в тот дом! Там действительно нечистая сила! И разгадка тоже там!
– В любом случае сейчас ночь, – раздраженно ответил он мне.– И мы там ничего не найдем. Домой идите, вас наверняка уже родители потеряли.
Ну, вот, так я и думала. Он совершенно не принимает меня всерьез, будто я еще ребенок и ничего умного сообщить ему не могу. Ну, почему? Я же просто хочу помочь! Разве он не помнит, как я помогла ему в прошлый раз?
Видимо, мои мысли отразились на моем лице, потому что Яков Платонович вдруг смутился. Кажется, он понял, что обидел меня, и решил загладить вину. Перестал меня прогонять, а вместо этого предложил чаю и подвинул стул. От чая я отказалась, но вот поговорить с ним мне было очень интересно. Мне вообще он был интересен, этот человек, который мне приснился. Я никак не могла в нем разобраться. Он весь будто состоял из противоречий: то сердился на меня, чуть не кричал, а то вдруг сделался любезен и дружелюбен, как никогда еще не был. Что ж, раз мне представилась такая возможность, ею не следует пренебрегать. Сейчас, без сюртука, в одном лишь жилете, Штольман казался вовсе не таким строгим и недоступным как обычно. И мне это очень нравилось. Было приятно вот так сидеть с ним вечером и просто разговаривать.
– Анна Викторовна, зачем вы все это делаете? – спросил он меня.
Смотрел серьезно, будто и впрямь пытался разобраться, понять. Это было очень приятно. Неужели мне и в самом деле удастся что-то ему объяснить?
– Я знаю, что я могу помочь вам, – ответила я ему. – И девочкам тоже.
– Вы не сочтите за браваду, – чуть смущенно сказал Яков Платонович, – я позволил себе рюмку коньяка, но если честно, вы интригуете меня.
И улыбнулся. Улыбка у него тоже была усталая и слегка кривоватая, но все равно она украшала его безмерно. Я не сдержалась и улыбнулась ему в ответ.
– Умная, образованная, красивая, – продолжил он между тем, – еще и медиум. Говорят, всех женихов отвергаете. Откуда вы только взялись в этой глуши?
– Имела счастье здесь родиться, – ответила я ему, стараясь не показать, что мне было очень приятно услышать эти его слова.
И то, как он на меня смотрел, мне было тоже приятно. Я больше не чувствовала себя ребенком рядом с ним. Напротив, мне вдруг даже показалось, что он… ну, что я ему немножечко даже нравлюсь. А что? Он же сам сказал, что я красивая, вот прямо только что! Разве нет?
– Да нет, я не то хотел сказать, – поправился мой собеседник. – Вы просто не похожи на девушку из Затонска.
Интересно, что он имел в виду? А на кого я похожа?
– Я надеюсь, это комплимент? – уточнила я на всякий случай.
Он снова улыбнулся, на этот раз даже не криво, а очень светло, хоть и смущенно немножко. Наверное, все-таки комплимент. Если, конечно, он не желал сказать, что я напоминаю ему кого-нибудь. Этого мне не хотелось бы. Сама не знаю, почему, но мысль о том, что он, глядя на меня, вспоминает какую-то другую женщину, была мне неприятна.
Впрочем, раз уж он так сказал, почему бы мне этим не воспользоваться и не задать ему пару вопросов, которые, после разговора с дядей, очень меня интересуют. Ведь самый простой способ что-то узнать – просто спросить. А вовсе не слушать всякие гадкие сплетни.
– А теперь я вас спрошу, – предупредила я его. Он не возражал, только улыбнулся еще шире. – Как вы оказались в нашей глуши?
Кажется, быть расспрашиваемым Якову Платоновичу не очень понравилось. Он тут же сделался напряженным, будто боялся моих вопросов. Ох, не ответит он мне. Или соврет, или уйдет от ответа.
– Это длинная история, – сказал он со вздохом, но улыбаться все же не перестал.
Так и есть, не хочет отвечать. Ну, нет, не на ту напал! Моя фамилия – Миронова, и господин Штольман, который совсем недавно в нашем городе, еще просто не знает про наше фамильное упрямство. Я на его вопросы честно отвечала. Теперь его очередь!
– Говорят, что в Петербурге вы были чиновником по особым поручениям, – выдала я ему услышанную от дяди информацию.
– Говорят, что был, – вздохнул он несколько досадливо.– Но это не интересно.
– А мне очень интересно! – возразила я ему тут же. – А еще говорят, что столицу вы оставили из-за женщины.
Он промолчал. Только снова улыбнулся, криво и смущенно. А я вдруг поняла, что мне очень важно, просто-таки необходимо получить ответ на мой вопрос.
– Вы оставили ее? – спросила я, игнорируя его нежелание отвечать.
– Столицу? – Штольман попытался сделать вид, что не понял меня, но я не собиралась сдаваться.
– Женщину.
– Ну, да, – ответил он, едва заметно пожав плечами.
– Совсем оставили?
Я видела, что ему неловко от моих вопросов. И понимала, что перехожу все границы такта и даже воспитания. Но остановиться не могла почему-то. Мне важно было знать. Я после подумаю, почему, сейчас я должна получить ответ. Обязательно должна, мне это просто необходимо!
Но мне не повезло. Дверь внезапно распахнулась, и в кабинет почти вбежал Антон Андреевич Коробейников, чем-то сильно озабоченный.
– Антон Андреич! – спросил его Яков Платонович в явном изумлении, – Какого черта вы здесь делаете в этот поздний час?
Ого! Кажется, не только я, но и мой собеседник не рад, что нас прервали. А я-то думала, мои расспросы его тяготят. Приятно, если я ошиблась.
– Прошу прощения, – принялся сбивчиво извиняться Антон Андреич, явно смущенный резким вопросом начальника, – Протоколы… Поднакопилось… Анна Викторовна, добрый вечер, – добавил он мне, преодолевая смущение.
Я кивнула ему с улыбкой. Антон Андреич мне нравился, хотя сейчас его приход и был не ко времени. Он всегда был со мной приветлив и никогда не показывал, что не верит моим словам. И вообще, с ним было легко и просто, не то, что с Яковом Платоновичем.
– На сегодня я закончил, – сказал Коробейников, пристраивая папки на стол. – С вашего позволения…
Он явно чувствовал себя неловко, понимая, что прервал нашу беседу, и торопился уйти, но у господина Штольмана были иные планы.
– Нет-нет, подождите, – сказал он своему помощнику. – Хорошо, что вы пришли. Вы проводите Анну Викторовну домой.
Что ж, аудиенция окончена. Мне недвусмысленно указывали на дверь. Ну, и ладно, мне и в самом деле пора. А то ведь если вскроется наша с дядей мистификация, скандал будет просто ужасный. Жаль, конечно, что мы с Яковом Платоновичем не смогли договорить, но пусть господин следователь не надеется, что я забуду свой вопрос. Будут и другие возможности его задать, я уверена. А сейчас и в самом деле поздно уже. А потому я без возражений поднялась со стула и взяла шляпку.
– С превеликой радостью, – весьма искренне сказал Антон Андреич.
– Всего доброго, – вежливо попрощалась я со Штольманом.
Почему-то после нашего с ним разговора я испытывала неловкость, хотя ничего такого сказано и не было. И не я одна, кажется.
– Всегда рад вас видеть, Анна Викторовна, – ответил мне на прощание Яков Платонович, но голос у него при этом был вовсе не радостный, а какой-то задумчивый, что ли.
Интересно, почему? Ведь мы так славно разговаривали, он даже сердиться на меня перестал. Нет, все-таки какой же он сложный человек, совершенно непонятный. Придется разбираться, и вряд ли это получится быстро, ведь он совсем мне не помогает. Ну, ничего, как-нибудь справлюсь.
