Третья новелла
Сметень
В ту ночь, когда началась эта история, мне приснился сон. Никогда прежде мне не снилось ничего подобного. Никогда я ничего подобного в своей жизни не ощущала. Но хотела бы ощутить, наверное.
Мне снилось, что я стояла, одетая в красивое платье, с убранными цветами волосами, будто для бала или для другого какого торжества. Стояла и ждала чего-то, сама не понимая, чего именно. И очень волновалась почему-то, но это было радостное волнение, предвкушение чего-то по-настоящему чудесного.
И вдруг ко мне подошел мужчина. Он тоже был одет будто для очень важного случая, в красивый и светлый костюм, так прекрасно гармонирующий с моим платьем. И этот мужчина был Яков Платонович Штольман.
Он заглянул мне в глаза, и я почувствовала, как от волнения взволновалось мое дыхание, а сердце забилось часто-часто. Боже, какой он был красивый, я не могла отвести от него глаз. Неизвестно откуда послышалась прекрасная музыка. Яков Платонович осторожно обнял меня и начал кружить в вальсе. Он смотрел мне прямо в глаза, и я тоже не могла отвести взгляда. И в его глазах я читала восхищение и любовь.
Мы кружились, кружились, кружились … Я понимала, что счастлива от того, что танцую с ним, что смотрю на него. От того, что люблю его, и он меня любит, я видела и чувствовала это. Мы молчали, лишь улыбались друг другу. Боже, как он замечательно улыбался мне, в его улыбке, в его глазах светились любовь и нежность.
А потом он вдруг остановился внезапно, и я остановилась тоже. Теперь на его лице уже не было улыбки, а взгляд сделался очень серьезным и каким-то глубоким, и я поняла, что то, что сейчас произойдет, изменит нашу жизнь навсегда, навеки. Мне стало даже страшно немного, но только самую малость, потому что в этот момент его рука нежной и бережной лаской коснулась моего лица. И подчиняясь этой ласковой и сильной руке, я закрыла глаза и чуть приподняла лицо. И в следующий миг почувствовала, как моих губ коснулись его губы.
Бог мой, как прекрасен был этот поцелуй. Мне казалось, что я лечу, и ноги вдруг ослабели, а голова закружилась. Но сильные и нежные руки не дали мне упасть, сжимая в надежных объятиях, и я плыла в волнах наслаждения, захваченная неведомыми мне ранее, но такими прекрасными ощущениями. И хотела лишь одного – чтобы это мгновение никогда не заканчивалось. И оно длилось и длилось на мое счастье, один поцелуй, и еще, и еще… Никогда в жизни я не ощущала себя такой счастливой, как в этот миг.
Но что это? Неведомая и страшная сила вдруг оторвала от меня моего возлюбленного. И вокруг оказалась уже не бальная зала, как виделось мне раньше. Это было какое-то место для боев, окруженное толпой зевак, пришедших насладиться зрелищем жестокости и боли. А мой любимый, мой Яков, тот, кто столь нежно и с такой любовью целовал меня мгновение назад – он бьется на этом ристалище не на жизнь, а на смерть! Он сражается яростно, но противник, которого я не вижу почему-то, вдруг наносит особенно сильный удар. И человек, которого я люблю, падает на пол бездыханным. Я отчаянно кричу от ужаса.
И просыпаюсь от собственного крика. Ни странного ринга, ни бального платья, ни Якова.
Господи, что это я? Якова Платоновича, конечно. Мало ли что мне приснилось!
Но какой, право, ужасный сон. И одновременно, какой прекрасный. Нет, все же ужасный. А если вспомнить, что я медиум и сны у меня вещие, то и вовсе жутко становится, аж холод по спине. Неужели этот сон предвещает Якову Платоновичу беду? Но что он значит? Этот танец, наши поцелуи… Может быть, это означает, что беду ему могу принести я?
Да нет, глупости какие! Ну, какая от меня беда? Просто… просто я думаю о нем часто. Вот он мне и приснился, наверное. Нет, эта часть сна точно не вещая, и думать нечего. Во сне он так на меня смотрел… И так улыбался… А в жизни он мне редко улыбается, разве что из вежливости. И уж точно никогда не смотрит таким взглядом.
А вот вторая половина сна, та, в которой он бьется с кем-то, и его убивают – это о чем? Вдруг именно это предвещает беду? Но зачем следователю драться, у него же есть револьвер. Чушь какая-то.
А если все-таки это вещий сон? Что если Штольману угрожает смертельная опасность? Ничего я не могла понять. Но и заснуть больше не смогла тоже, так и пролежав до утра без сна, вспоминая свое видение снова и снова.
Утром, спустившись вниз, я услышала разговор папы и дяди. Дядя, явно переполненный впечатлениями, рассказывал о случае, произошедшем во время кулачных боев, как я поняла, прошлым вечером. Я пришла не в самом начале разговора, но успела понять, что какого-то бойца убили страшным смертельным ударом под названием «сметень».
Господи, неужели об этом рассказывал мне мой сон? Кого-то убили, значит, полиция, то есть, Яков Платонович, непременно займется этим делом. И его убьют, этим вот самым сметнем! Что же делать? Я же не могу этого допустить! Но как я могу предотвратить подобное? Но и оставить это дело я не могу. Я непременно должна его спасти, а для этого следует побольше разузнать и об этом сметне, и о происшедшей смерти бойца. И я поспешила за дядей, чтобы расспросить его поподробнее о том, чему он стал свидетелем.
– Дядя, – окликнула я, выбегая вслед за ним на улицу.
Он остановился, посмотрел на меня выжидающе.
– А ты был на этих боях? – спросила я, сама чувствуя, как дрожит мой голос.
– Да, – признал дядя с неудовольствием. – И что? Тоже меня отчитывать будешь?
Папа всегда не одобрял страсть моего дядюшки к азартным развлечениям, вот и нынче утром они из-за этого поспорили, кажется, и дядя, наверное, решил, что я намерена читать ему нотации, и уже приготовился к защите. Но мне не было дела до его развлечений. Меня интересовал только сметень. И Яков. То есть, Яков Платонович.
– Да нет, что ты, – успокоила я его.
Дядя, наконец, заметил, что я расстроена, и встревожился, мгновенно забыв про собственные обиды.
– Что с тобой? – спросил он заботливо, – Лица на тебе нет.
– Мне приснилось, что Штольмана убивают на ринге, – сказала я ему.
– И ты думаешь, это сон вещий? – усмехнулся дядюшка.
– А разве у меня другие бывают? – спросила я его жалобно.
Мне было ужасно страшно от всего этого, но, кажется, дядя вовсе не был склонен придавать этому моему сну значения. Впрочем, дядюшка мой самый лучший друг, и поэтому он не стал со мной спорить и убеждать, будто все мои тревоги недостойны внимания и волнения, а просто меня обнял. Я прижалась к нему, чувствуя, что от его поддержки и сочувствия мне становится немножечко легче. Как же хорошо, что есть близкие люди. От их поддержки и заботы становиться легче жить.
– Ну, предупреди Штольмана, чтобы держался от ринга подальше, – сказал дядя, ласково гладя меня по спине.
Совет, хороший, конечно, только разве Яков Платонович меня послушает? Да он когда кого слушал-то? И что я ему скажу? Что сон видела? А он просто посмеется надо мной снова. Если не рассердится, конечно, что куда вероятнее.
Впрочем, все равно хоть совет дядя мне дал мало выполнимый, от его сочувствия и поддержки мне стало немного легче. И он, почувствовав, что я несколько успокоилась, поцеловал меня в лоб и отбыл по своим делам. А я осталась смотреть ему вслед и размышлять, как мне поступить.
Размышлять удобнее всего на ходу, поэтому я оделась и решила пройтись. Прогулка и в самом деле несколько освежила мой разум. Быстрая ходьбы дала выход напряжению, и я стала соображать гораздо лучше.
Я, несомненно, права была, предполагая, что если просто заявлюсь в управление полиции с известием, что мне приснился страшный сон, Яков Платонович ни за что не примет меня всерьез. Хорошо, если вообще выслушает. Но, учитывая события, произошедшие накануне вечером, сон мой однозначно вещий. А стало быть, он должен иметь подтверждения в реальности. Я уже сталкивалась с подобным в прошлый раз, когда мне приснился Филин, уводящий Олимпиаду Курехину, и еще раньше, когда я увидела Штольмана во сне раньше, нежели наяву.
Значит, мне нужно самой побывать на месте смерти того бойца. Вполне возможно, я что-нибудь узнаю или увижу, что сможет подтвердить мои слова и сделать их для Якова Платоновича более значимыми. А для этого мне нужен дядюшка.
На мое счастье, дядя уже был дома, сидел в гостиной, играя в шахматы сам с собой.
– Дядя, – сказала я ему как могла безапелляционно, – отведи меня туда, где эти бои.
– Зачем? – поинтересовался он, не отрываясь от игры.
– Потому что я беспокоюсь, – пояснила я.
– О Штольмане, – констатировал дядя, снимая с доски фигуру.
– Дядя, ну ты сам же сказал, что есть этот какой-то смертельный удар… – пустилась я в уговоры.
– И что ты там собираешься делать? – перебив меня, поинтересовался дядя, по-прежнему не отрывая взгляда от доски.
– Я не знаю, – ответила я растерянно, – но мне бы хотя бы просто посмотреть на это место…
Дядюшка взглянул на меня пристально, вздохнул – и согласился. Ну, вот какой же он замечательный! И даже ничего больше не сказал, просто надел пальто и пошел вместе со мной.
Я шла по улице рядом с дядей и старалась не волноваться. Кто знает, что я увижу там, на этом складе для боев? А вдруг ничего? И что тогда? Как мне уберечь Якова Платоновича? А вдруг у меня не получится? Вдруг он погибнет, потому что я не справилась?
– Боже мой, какой я все-таки мелочный, – вздохнул вдруг дядя, идущий рядом со мной.
– А что случилось? – поинтересовалась я.
– Стыдно, – признался дядя. – Вчера во время боя у меня часы на цепочке срезали, а я все про это думаю. Там человека убили, а я думаю, думаю и остановиться не могу. Ужас.
Я только вздохнула. Мои мысли были куда тяжелее. И я тоже все время думала и не могла остановиться. И правда, ужас.
Склад был пыльным и грязным. И каким-то жутким. Пахло пылью, а мне почему-то казалось – кровью. Я сразу узнала место из своего сна. То самое, где убивали Штольмана.
– Это здесь было? – спросила я дядю.
– Да, – ответил он – вот здесь и было. Зрители кругом. А я вон там вот стоял, – указал он на помост, окружавший утоптанную площадку в центре. – Там у меня часы и подрезали.
Зрителей я тоже видела во сне. Их было много, и лица у них были… ужасные. Я надеялась только, что эта часть сна была всего лишь сном, и мой дядя не кричал и не хохотал при виде того, как люди калечат друг друга. Если честно, я вообще не понимала, что можно найти в подобном зрелище.
– Господи, неужели это кому-то интересно? – озвучила я свое недоумение, невольно поежившись.
– Зрителей пруд пруди – огорчил меня дядюшка. – Хлеба и зрелищ.
Да, и в самом деле, эти бои наводили на мысль о римских гладиаторах. Вот только грязный и холодный склад совсем не напоминал Колизей.
– Ты помнишь, как бойца звали? – спросила я дядю.
– Сажин, – ответил он, – Илья Сажин. А бился он против Белова. Оба знаменитые, оба сильные бойцы, фавориты.
– Никого человеческая смерть не останавливает, – сказала я, и почувствовала, как дрогнул мой голос.
– Что вам угодно? – обратился вдруг к дяде какой-то человек, тихо подошедший так, что мы и не заметили.
Дядя вскинулся было от неожиданности, но овладел собой мгновенно, поздоровавшись с незнакомцем.
– Вы меня не помните? – спросил он его. – Я частый гость, можно сказать, завсегдатай здешний.
– Помню, – ответил тот. – Но сегодня ничего не будет.
– Я знаю, – неторопливо ответил дядя, явно пытаясь выгадать для меня время, – Я по другому вопросу…
Он говорил еще что-то, но я уже не слушала его. Чем больше я осматривалась вокруг, тем яснее понимала, что это было то самое место из моего сна. Мне сделалось зябко и страшно.
А в следующую минуту я поняла, что этот холод вызван совсем иными причинами. Потому что у помоста стоял и смотрел прямо на меня дух. И я как-то сразу поняла, что это дух Ильи Сажина, погибшего вчера.
При жизни он был очень крупным парнем совсем простой, деревенской наружности. Соломенные волосы, открытое, хоть и хмурое лицо со следами ударов на нем. Дух смотрел пристально, исподлобья, будто хотел заглянуть мне прямо в душу. А в следующую секунду я уже не видела ни его, ни пустого склада.
Я видела, как дрались яростно два кулачных бойца, и один из них был Илья. Вот он ударил своего противника, тот упал и не поднялся больше. Я видела, как человек, тот самый, с которым говорил дядя, поднял руку смеющегося Сажина, объявляя его победителем. Видела, как волоком утащили с ринга его соперника, так и не пришедшего в себя. Видела, как хохотала, ревела, неистовствовала толпа зрителей. А потом я увидела, как Сажин пошел куда-то по коридору и вдруг упал, как подкошенный. Еще минуту назад живой, радовавшийся победе, он был совершенно мертв, я поняла это мгновенно.
Видение отпустило меня, и я отшатнулась, пытаясь вдохнуть, и упала бы, наверное, если бы дядя меня не подхватил.
– Аннет, пойдем, – потянул меня к выходу дядюшка, явно встревоженный моей реакцией.
Я пошла с ним без возражений. После всего, что я увидела, мне и минуты лишней не хотелось оставаться в этом месте. По дороге к входу нам попался человек, несущий на плечах мешок. Он, наверное, тоже был в свое время бойцом, потому что все лицо его было изуродовано шрамами. Но не это поразило меня, а странное ощущение узнавания, постигшее меня в тот момент, когда наши взгляды встретились. Будто я была знакома с ним раньше, и теперь просто не могла вспомнить, где и как. Но я точно знала, что ничего подобного быть не могло. А еще меня испугал его взгляд, злой и какой-то холодный. И очень внимательный, будто и он узнал меня тоже.
Дядя снова повлек меня к выходу, но вырваться со страшного склада так просто мне не было суждено. На пути нашем стояли духи, и не один, а два сразу.
– Ты что-то видишь? – спросил меня дядя, заметив, что я остановилась и даже попятилась.
– Там двое – сказала я ему, не сводя глаз с духов. – Один боец вчерашний, а рядом с ним девушку вижу.
– Невеста его, наверное, – пояснил дядя, успокаивающе поглаживая меня по плечу. – Вчера очень убивалась. Пойдем, Аннет, пойдем.
Я собрала волю в кулак и пошла по коридору прямо на духов. Они растворились, будто бы уступив нам дорогу. Теперь, когда путь был свободен, я почти бегом вылетела на улицу, опередив дядю, и остановилась лишь снаружи, с трудом переводя дыхание.
– Аннет, ну что, лучше тебе? – спросил дядюшка, догнав меня и заботливо обняв за плечи.
– Да, – кивнула я, с трудом справляясь с дрожью в голосе.
– Дыши, – гладил меня по плечам дядя.
Он что-то еще говорил, кажется, про часы и про того человека на складе, но я не слушала, изо всех сил стараясь отогнать страх, меня охвативший. Постепенно мне это удалось, дыхание мое сделалось ровнее, и сердце перестало колотиться, будто у испуганного зайца.
– Ну, пойдем, – сказал дядя, увидев, что я несколько пришла в себя.
– Я вот что думаю, – продолжил он, когда мы пошли по улице прочь от склада, – может быть он, все-таки, тебя узнал? Догадался, зачем мы здесь? Такое тоже вполне может быть.
А ведь дядя мог быть и прав. Тот человек мне самой показался подозрительным. Он мог быть как-то связан со смертью Ильи Сажина, и если знал, что я медиум, мог и предположить, зачем я приходила. Впрочем, вряд ли. Не настолько я в городе известна. Да и потом, опасность на этом складе угрожает вовсе даже не мне.
Не успела я об этом подумать, как у поворота остановилась пролетка, и из нее выпрыгнул Яков Платонович. Ох, ну вот он здесь откуда?! Ему же нельзя сюда, ни в коем случае!
– О, вот и господин Штольман, – прокомментировал появление следователя дядя. – Яков Платонович, добрый день. Какими судьбами?
Я смотрела на следователя и вспоминала свой сон. Первую его часть. Нет, все-таки это был просто сон. Потому что реальный господин Штольман видеть меня рад не был совершенно точно. И смотрел вовсе даже не с нежностью, а с сердитым недоумением.
– Мое почтение, – ответил он дяде. – Только это я вас должен спросить, что вы здесь делаете.
Он так сердито это сказал, что я даже виноватой себя почувствовала и посмотрела на дядю в надежде, что он что-нибудь придумает, чтобы объяснить нахмурившемуся сыщику, что мы ничего плохого вовсе не делаем. Дядя не подвел, как всегда.
– А, так у меня ведь часы украли, – сообщил он господину Штольману. – Вот, зашел. Думал, вернут.
Я перевела дух. Молодец, дядюшка, никогда за словом в карман не лезет. Надо будет ему новые часы подарить, чтобы он больше не переживал об этой глупой краже.
– Здесь на складе украли? – поинтересовался Яков Платонович несколько недоверчиво, как мне показалось.
Ну, какой же он все-таки. Мы его спасти пытаемся, а он нам на слово не верит!
– Но это же не простой склад! – пояснил дядя. – А Вы здесь, часом, не по поводу ли смерти бойца?
– Какого еще бойца? – спросил Штольман.
Ну вот, еще и притворяется, что ничего не знает. Это он нарочно. Просто не хочет, чтобы я ему помогала. Ну, нет, господин следователь, так легко вы от меня не отделаетесь. Я точно знаю, что вам грозит опасность, а я должна вас спасти, так что деваться вам некуда.
– Мне кажется, мы здесь по одному делу, – сказала я решительно.
– Ох уж мне эти Ваши частные расследования, Анна Викторовна, – сказал Штольман крайне неодобрительно. И даже головой покачал. – Так что там у вас?
Ладно, пусть не одобряет, пусть смотрит сердито. Главное, что он согласился меня выслушать.
– Здесь проходят кулачные бои, – пояснила я ему. – И нам стало известно, что погиб один из бойцов, Илья Сажин. Говорят, его убили каким-то загадочным ударом, который действует не сразу. Этот удар называется сметень. А сегодня я узнала, что умерла и его невеста.
– Быстро здесь слухи разлетаются! – заметил Яков Платонович. – Может быть, Вам и имя ее известно?
– Нет, – ответила я огорченно. Мне и самой хотелось бы его узнать, не меньше, чем ему, я думаю. – А Вы знаете, от чего она погибла?
– Какое это к Вам имеет отношение? – ответил Яков Платонович с такой улыбкой, что я сразу поняла, что он на меня сердится.
Уж хоть бы не улыбался вовсе тогда уж. Потому что я помнила, как он улыбался мне во сне. Жаль все же, но это и в самом деле был лишь сон. Однако, у того сна была и вторая часть, и вот она точно была вещая, ведь я же узнала склад. И я просто обязана была хотя бы предупредить господина Штольмана, что он в опасности. Пусть он сердится, пусть не принимает меня всерьез, но я заставлю его меня выслушать.
– Можно, я скажу Вам два слова, с глазу на глаз? – попросила я его.
– Конечно, – пожал плечами Штольман, видимо, не пожелав возражать из вежливости.
Мы отошли в сторону, чтобы дядя нас не услышал.
– Я видела очень странный сон! – сказала я Якову Платоновичу, отчаянно волнуясь. – Вам грозит опасность! И все это связано с этим местом, с этими кулачными боями!
Я смотрела ему в глаза, пытаясь понять, как он отнесся к моему предупреждению. А он вдруг улыбнулся, причем не сердито, как прежде, а светло и даже радостно.
– Так Вы здесь из-за меня? – спросил он с улыбкой.
Я смутилась. Ну, да, из-за него. И что? Ни за что не признаюсь в этом!
– Я просто хотела посмотреть, что там. И вам рассказать, – ответила я, понимая, что могу и не признаваться, он все равно понял правду.
– Благодарю. Я думаю, я сам справлюсь, – ответил Штольман вежливо и попытался обойти меня, чтобы пройти на склад.
Господи, он что, вообще не слышал, что я ему сказала?
– Нет! – воскликнула я, преграждая ему путь. – Ни в коем случае вам нельзя драться! Никаких кулачных боев!
– Да не собирался я драться, – рассмеялся Яков Платонович. – Я вас прошу, – добавил он успокаивающим тоном, – вы идите домой, а я себя в обиду не дам.
Ну, как с ребенком, право слово. Только что по головушке не погладил. Ну, и пусть! Я его предупредила, теперь его дело. Молча, потому что горло перехватило от обиды, я обошла его и быстро, как могла, пошла прочь. Дядя пустился мне вдогонку, окликая, и я изо всех сил постаралась не заплакать. К счастью, у меня получилось.
– А ведь ревнует наш сыщик, – сказал дядя, догнав меня и обняв за плечи в утешение.
– Да с чего ты это взял? – ответила я расстроенно.
– Ну, это ведь его дело – преступников ловить, – ответил он. – А тут такая фея!
– Может быть, я для него ведьма, – вздохнула я печально.
– Фея! – убежденно сказал дядюшка. – Смотрел, как на фею.
Ага, как на фею! Скорее, как на бабу Ягу! Вот и дядя тоже меня ребенком считает, нуждающимся в утешении. А я просто расстроена тем, что Яков Платонович не воспринял всерьез мое предупреждение, и теперь мне снова надо думать, как его спасти.
– Я ведь и раньше-то слышал про этот сметень, – рассказывал мне дядя, когда мы вернулись домой и поднялись в мою комнату. Хитрый такой удар! Ну, вот его нанести, скажем, можно утром, к примеру, а противник лишь к вечеру помрет. Вот целый день будет ходить, как ни в чем не бывало, а потом раз – и все. На ровном месте.
Но я его уже не слушала. Потому что снова потянуло холодом, и я увидела у окна дух Сажина, обматывающий зачем-то кулаки какими-то тряпками.
– Что ты делаешь? – спросила я его.
– Готовлюсь к бою, – ответил дух, не прерывая своего занятия.
– Но с кем?
– С врагом.
– А кто твой враг?
– Не знаю, – ответил дух. – Но он придет. Скоро.
– Скажи, тебя убил сметень? – спросила я.
Но дух ничего мне не ответил, лишь посмотрел пристально и исчез, оставив после себя ощущение холода и страха, настолько сильные, что я пошатнулась.
– Аннет, – поспешил подхватить меня дядюшка.
Я опустилась на стул, с трудом переводя дыхание.
– Что? Это он? – спросил дядя, с тревогой заглядывая мне в лицо. – Это был дух?
– Смертельный удар, которого никто не видел, – сказала я задумчиво.
– Да, смертельный, – огорченно согласился дядя.
– Этот сметень, он не дает мне покоя, – пожаловалась я ему. – Тайная угроза.
– Кому?
Господи, да Штольману, разумеется, как он не понимает! Это ему грозит этот страшный удар. И смерть. Это было в моем сне, а значит, это случится!
– Я должна его предупредить.
Дядя не стал возражать мне, когда я заявила, что мне срочно надо в полицейское управление. Только головой покачал с сомнением. Да я и сама сомневалась в том, что Яков Платонович обрадуется, если я снова начну говорить с ним о духах и снах. Но не могла же я просто сидеть и ждать, пока его убьют? Разве не для того мне приснился тот сон, чтобы я могла защитить его?
Но дойти до управления мне не удалось. Где-то на полдороге я снова почувствовало, как потянуло холодом. Снова дух?
Я оглянулась. Да, в самом деле. Но на этот раз это был дух невесты Сажина. Она выглядела простой деревенской девушкой – дешевое платьице, русая коса. Очень печальное лицо. И багровая полоса поперек шеи. Повешена? Или просто задушена? Надо же, я даже имени ее не знаю, а она ко мне пришла. Стояла и смотрела молча. Что же ей нужно?
А потому она вдруг повернулась и пошла куда-то, оглянувшись через плечо, будто звала меня за собой. Я торопливо поспешила следом. Когда-то дух Татьяны Кулешовой показал мне, где ее убили. Может быть, и этот дух приведет меня туда, где я найду что-то важное, что-нибудь, что поможет мне разобраться в этом деле?
Я шла за духом долго, пока не вышла на пустырь. И тут девушка исчезла, будто ее и не было. Зато я со страхом увидела, что мне навстречу идет тот самый искалеченный боец, что мы с дядей встретили на складе. И на плече у него была лопата. Меня он будто бы не заметил, или просто не признал, так и прошел мимо, лишь взглянул мельком. И снова у меня появилось то же странное ощущение узнавания, будто я давно знала его. И не просто знала – боялась! Подобрав подол, чтоб меньше цеплялся об траву, я кинулась в противоположную сторону, стремясь уйти от пугающего меня человека как можно скорее. Но едва я свернула, чтобы кусты оказались между нами, как кто-то кинулся ко мне и схватил за руку. От неожиданности я вскрикнула даже. Но это оказался всего лишь Антон Андреич Коробейников. Ох, как же хорошо, что он тут! Теперь мне было гораздо менее страшно.
– Анна Викторовна, вы что здесь делаете? – спросил Антон Андреич слегка приглушенным голосом.
– Мне трудно вам объяснить, – ответила я, не желая рассказывать ему, что пришла сюда, следуя за духом. – А вы что?
– Я веду наблюдение за этим, с лопатой, – сказал Коробейников. – Мне кажется, он хочет разрыть могилу.
Могилу? Но мы же не на кладбище! Или это тайное захоронение, чтобы не нашел никто? Но зачем? Ну, например, затем, чтобы человек, убитый сметнем, не попал на стол к доктору Милцу! Чтобы скрыть следы преступления! Вот зачем невеста Сажина привела меня сюда.
– Теперь я все поняла, – сказала я сама себе. И добавила для Коробейникова. – Я с вами.
– Нет, ни в коем случае, – запротестовал Антон Андреич.
– Пойдемте! – поторопила я его, не желая слушать никаких возражений.
Пока мы тут спорим, преступник откопает тело, перепрячет его, и мы в жизни не узнаем куда! А он тут возражения разводит! А Яков Платонович тем временем в опасности!
Впрочем, долго спорить со мной помощник следователя не захотел, тоже, видимо, понимая, что человек с лопатой того гляди скроется из виду. Он лишь попросил меня не шуметь, и, перехватив поудобнее громадный свой револьвер, начал подбираться ближе к преступнику, используя куст в качестве укрытия. Я следовала за ним, тоже стараясь быть незаметной, но в то же время все видеть.
Наши подозрения оказались оправданны! Он копал! Наверняка хотел труп отрыть! Антон Андреич сделал мне знак рукой, и мы стали все так же скрытно подбираться ближе к преступнику. Но пока мы обогнули куст, укрывший его от наших глаз, он уже исчез куда-то. И лишь свежевскопанные ямки свидетельствовали о том, что он был. Антон Андреич присел, в недоумении разглядывая вскопанную землю. Для того, чтобы спрятать тело, ямки точно были малы.
И тут мы одновременно почувствовали, что у нас за спиной кто-то есть. Мы обернулись, и я даже вскрикнула от испуга, а Коробейников вскинул свой револьвер. Человек с лопатой стоял прямо за нашими спинами! И как это он подошел так тихо, что мы не расслышали?
– Стой, где стоишь! – взволнованно сказал ему Антон Андреич, упираясь пистолетом преступнику прямо в живот. – Полиция. Полиция!
Но тот никак не отреагировал ни на пистолет, ни на крики. Только снова посмотрел на меня пронзительно, и мне сделалось страшно под этим взглядом.
– Отойди два шага назад! = уже совсем кричал Коробейников. – Отойди!!!
Человек с лопатой, наконец, понял, что от него требуют, и слегка попятился.
– Ты чего здесь делаешь? – спросил его Антон Андреич.
Но тот не ответил словами, лишь пальцем показывал на землю да пытался лепетать невнятно. Господи, да он же немой. И глухой тоже, скорее всего. Может, от рождения, а может, из-за травмы, вон шрамы-то какие по всему лицу. Мне бы пожалеть его, но только он почему-то все равно на меня жуть нагонял. Взгляд его этот…
Немой тем временем достал из банки, что держал в руках, комок дождевых червей и протянул нам. А, поняла. Это он говорит, что червяков копал в кустах.
– Рыбу удить? – догадался и Антон Андреич.
Немой все пытался что-то объяснить, но мы его не понимали. Впрочем, ясно было одно: никаких трупов он выкапывать не собирался, просто червяков для рыбалки копал.
– Хорошего улова, – пожелал немому Коробейников, явно тоже разочарованный тем, что наши с ним подозрения оказались беспочвенными. И обратился ко мне. – Анна Викторовна, пойдемте, а то этот немтырь доведет меня до апоплексического удара.
Мы с Антоном Андреичем пошли через пустырь к дороге. Он все оглядывался на немого, а я шла и думала о том, что снова ничего не прояснилось. Может, поделиться с Коробейниковым своими тревогами? Он ведь очень уважает Якова Платоныча и наверняка прислушается к моим словам.
– У меня очень нехорошее предчувствие, – сказала я ему. – Пожалуйста, предупредите Якова Платоныча, что есть такой секретный удар, сметень. Вот его стоит опасаться.
– Вы тоже о нем слышали? – с волнением и тревогой в голосе спросил Антон Андреич. – Это удивительно. Я намерен исследовать этот феномен самым серьезным образом.
То, что помощник следователя был на моей стороне, не могло меня не обрадовать. Вдвоем у нас куда больше шансов сохранить этому самому следователю жизнь, как бы он не упрямился. Решив, что могу положиться на Антона Андреича, я отправилась домой с куда более легким сердцем, чем прежде.
И снова наступила ночь, сулящая отдохновение после такого длинного и волнительного дня. Но едва лишь я заснула, как снова оказалась в том же самом сне.
Я снова была на складе, опять одетая в то же красивое платье. И снова лежал на полу без признаков жизни Яков Платонович, сраженный ударом неведомого противника. И я знала, что то удар назывался сметень и нес смерть. Но все равно я не могла поверить, что он умер. Я упала рядом с ним на колени, взяла в руки безвольную, неживую ладонь. Я плакала, умоляла. Я звала его по имени. Я даже поцеловала его, будто это могло вернуть ему жизнь. Но он не слышал меня, не отвечал. Он умер. А я не смогла его спасти.
Рывком я села на постели, пытаясь успокоить дыхание, снова и снова повторяя себе, что это был всего лишь сон. Засыпать снова я боялась, чтобы не оказаться в этом кошмаре еще раз. Да и не смогла бы, наверное. Вместо этого я встала и, накинув на плечи платок, вышла на террасу, чтобы глотнуть свежего ночного воздуха и немного успокоиться. Я стояла и смотрела в ночь, думая о том, что видела во сне, когда за спиной что-то глухо и негромко стукнуло. Вздрогнув, я повернулась и увидела дядю. Должно быть, он засиделся на террасе в компании собственных мыслей и верного графинчика, потому что кругом стояла глухая ночь, и, должно быть, во всем мире не спали только мы вдвоем.
– Дядя! – попеняла я ему за то, что он меня напугал. – Ну, нельзя же так!
– Именно так и можно, ma chérie – улыбнулся дядюшка, ласково обнимая меня за плечи. – А что ты?
– Опять эти сны, – пожаловалась я ему огорченно.
– В твои годы сны должны быть романтическими, – заметил дядя, – Чувственными, если угодно.
Я усмехнулась. Что ж, первая половина моего вчерашнего сна полностью отвечала этим требованиям. Да и сегодня… Когда я вспоминала, что говорила в том сне, что чувствовала…
– Дядя, ты как всегда в своем репертуаре, – улыбнулась я ему, радуясь в душе, что дядюшка мой мыслей читать не умеет.
Он, конечно, мой друг, и все такое, но есть вещи, которые не хочется рассказывать никому, даже самым близким друзьям.
Я все-таки уснула той ночью, успокоившись после разговора с дядей. И кошмары меня больше не беспокоили, так что проснулась я свежая, бодрая и в отличном, деятельном настроении.
– Сегодня вечером мы едем к Потоцким, – объявила мама, заплетая мои волосы. – Нас пригласили. Будут танцы.
Кажется, мама считала, что меня должна была обрадовать эта новость. Но я совсем не обрадовалась, наоборот, почувствовала, что настроение, такое радужное с утра, стремительно падает.
– Их сын приехал из Петербурга, – продолжала мама, не замечая, что ее рассказ вовсе не вызывает у меня энтузиазма. – Помнишь Ленечку? Леонида?
– Да, – вздохнула я, – помню.
Мерзкий толстый мальчишка. Еще бы мне его не помнить, если он всегда меня дразнил.
– Я вчера встретила его в городе, – рассказывала тем временем мама. – Такой красавец! И дело у него свое. Кажется, сделки с недвижимостью. Такой молодой и уже состоятельный. И не женат, – добавила она со значением.
– Мама, пожалуйста, – не выдержала я. – Я не хочу никаких смотрин.
– Ну, почему обязательно смотрины, – принялась убеждать меня мама. – Званый вечер, ужин. Будет много молодежи. Ну, ты же нигде не бываешь, кроме своего полицейского участка!
Я и там бываю не часто. И вовсе он не мой, участок. К сожалению.
– Аннушка, Штольман, конечно, видный мужчина, – сказала мама доверительным тоном, хотя и не без строгости, – и проявил себя настоящим героем в той истории с твоим похищением. И, несомненно, это произвело на тебя большое впечатление, но пойми, он тебе не пара.
Я уже с трудом сдерживалась. Ну, почему мама не понимает меня? И зачем она так настойчиво пытается выдать меня замуж, будто с рук сбыть хочет? Не хочу я замуж! Ни за Ленечку, ни за Коленьку, ни за кого другого из всех этих молодых людей, что так ей нравятся. И вообще я замуж не хочу. И не выйду.
– Я вовсе не ищу никакую пару, – попыталась я объяснить маме свою позицию, сдерживаясь изо всех сил.
– Дорогая моя, так ты останешься старой девой, – неодобрительно сказала мама.
– Я хочу что-то делать, – ответила я ей, в новой попытке объяснить маме, что для меня важно, – Чего-то добиться!
– Бегая по улицам вместе с городовыми?
– Я хочу учиться, найти свое место!
– Место любой порядочной женщины подле мужа, – сказала мама, обнимая меня.
Нет, никогда мы не поймем друг друга. И это меня очень огорчает. Мама как будто не слышит того, что я ей говорю, даже не пытается. А ведь я просто хочу приносить пользу, помогать людям. Неужели моя жизнь должна ограничиваться домом, мужем и детьми только потому, что я женщина? Да, многие так живут и счастливы. Многие, но не все. И я не хочу. А если для этого требуется остаться старой девой – что ж, пусть так и будет. Все равно я точно знаю, что замуж соглашусь выйти только за того, кого полюблю, причем так, что жить без него не смогу ни дня. И никак иначе.
На террасе пили чай папа и дядя. Вернее, дядя пил чай, а папа ему что-то увлеченно рассказывал.
– Причем один из них полицейский начальник, – донеслись до меня папины слова.
– Артюхин? – уточнил дядя.
– Нет, – ответил ему папа, – Штольман.
– А что случилось? – спросила я, почувствовав тревогу.
– Скандал в благородном семействе, – ответил папа со смехом. – Я только что из полиции. У них там сегодня ночью сбежал подозреваемый.
– А что с Яковом Платоновичем? – спросила я, чувствуя, что холодею от ужаса.
– А Яков Платонович в буквальном смысле получил сногсшибательный удар по голове от беглеца, – сказал папа, подтверждая худшие мои подозрения.
Живо, просто до боли, вспомнился мой сон. Вот почему он мне снова приснился! Господи, что же делать? Что же делать теперь?
– Ничего страшного, не переживай, – вмешался дядя, пытаясь меня утешить. – Ну, маленькая шишечка теперь на голове у Якова Платоновича.
Но я уже не слушала его. И маму, пытавшуюся что-то мне говорить, не слушала тоже. Я должна была немедленно выяснить, что произошло. Немедленно! Или я сама умру от страха за него! Схватив пальто и шляпку и не слушая голоса мамы, окликавшей меня, я опрометью выбежала за ворота.
