Сыщики и шарлатаны


     
Я думал, что никогда больше не возьмусь за перо после ужасной драмы в Швейцарских Альпах, оставившей зияющую пустоту в моей душе. Свои писательские занятия я никогда не рассматривал всерьёз, увлекаясь лишь возможностью рассказать об удивительных событиях, участником которых я был вместе с моим другом мистером Шерлоком Холмсом. После его гибели в мае 1891 года, о которой я поведал публике в отчёте под названием «Последнее дело Холмса», я полагал, что навсегда оставил перо, как ни побуждал меня к продолжению мой приятель Артур, большой охотник до этого дела.
С Артуром Дойлом мы случайно, но довольно коротко сошлись ещё в студенческие времена, хотя я учился в Лондоне, а он в Эдинбурге. Некоторое родство душ сохранялось у нас вопреки редким встречам. После окончания университета он открыл медицинскую практику в Саутси, тогда как я предпочёл пройти курс военного хирурга в Нэтли, в результате чего попал на вторую афганскую войну и был ранен в битве при Майванде. Мой извилистый путь привёл к тому, что я поселился на Бейкер-стрит и стал компаньоном детектива. Артур же после многих неудач сбежал от своего компаньона доктора Бадда, и тоже обосновался в Лондоне. Мы возобновили наше знакомство на врачебном конгрессе в 1885 году.
Артура уже тогда влекли лавры нового Вальтера Скотта, он с увлечением пересказывал мне сюжет романа о Столетней войне, который когда-нибудь непременно напишет. Позднее я читал этот роман, и должен признать, что бойкое перо моего приятеля доставило мне больше удовольствия, чем громоздкие описания его великого предшественника, и герои показались куда более живыми.
Когда же я в ответ рассказал о паре дел, в которых участвовал вместе с Холмсом, он пришёл в форменное неистовство и не отставал он меня до тех пор, пока я не дал слово, что непременно опишу эти приключения на бумаге. Он же помог мне пристроить мои рассказы в «Стрэнд мэгэзин», где они и выходили вплоть до самого последнего времени, так что я могу смело назвать Артура Конан Дойла своим литературным агентом.
Артур же стал косвенным виновником того, что я вновь взялся за перо в марте 1892 года, ибо это он вовлёк меня в круговорот мистических и загадочных явлений, дать объяснение которым я оказался не в силах. Будь жив Шерлок Холмс, он, без сомнения, сумел бы разобраться в них без труда. Не знаю другого человека на земле, который был бы менее склонен к мистике. Для меня же они навсегда остались тайной за семью печатями. Быть может я и пожелал бы выкинуть их из головы, чтобы неразрешимая загадка не омрачала спокойствие моего разума, но некоторые сопряжённые с ней обстоятельства разбередили в моей душе воспоминания, от которых по зрелом размышлении я не счёл возможным отказаться. Потому что дружба с самым великим сыщиком всех времён и народов была, без сомнения, главным событием в моей и без того наполненной приключениями жизни.
Когда Артур Дойл неожиданно явился ко мне домой, чтобы заманить меня на заседание спиритического общества, я пребывал в подавленном состоянии духа. Последний год ознаменовался для меня чередой невосполнимых потерь. Вначале погиб мой друг, а зимой 1892 года меня покинула моя дорогая Мэри. И я не мог не считать себя виновником, пусть и невольным, её смерти.
В тот день я уехал принимать крайне сложные роды и не ведал, что вижу мою дорогую жену в последний раз. Выйдя из дому по пустячной надобности, Мэри столкнулась с повозкой молочника и получила сильный удар в живот. Удар спровоцировал разрыв селезёнки и тяжёлое внутреннее кровотечение. Моя храбрая Мэри ждала меня, терпела боли, пока не потеряла сознание, и лишь тогда позвали врача, живущего по соседству. К тому времени, как я вернулся домой, всё было уже кончено.
Оставшись один, я не мог найти забвения ни в работе, которой к несчастью у меня было немного, ни в горячительных напитках, которыми в тот момент начал злоупотреблять вопреки своему всегдашнему убеждению, что подобные средства могут затуманить сознание, но не устранят саму причину страданий. Впрочем, затуманенное сознание переставало отзываться на муки душевной боли, потому я был готов продолжать в том же духе, но меня остановил Артур Дойл.
- Джон, - сказал он мне. – Ты знаешь сам, что бренди или опий не излечат от потери.
Я, без сомнения, это знал. Недаром столько времени потратил на то, чтобы отучить Шерлока Холмса стимулировать таким сомнительным образом свой замечательный мозг.
- Другое дело, если смерти нет совсем, если она – лишь плод нашей веры и результат того, что мы не слышим голоса ушедших от нас, - продолжил мой приятель. И эта сентенция звучала уже вовсе сомнительно в устах практикующего врача.
Я позволил себе вежливо усомниться. Артур увлёкся спиритизмом, когда отец его, отличный художник Чарльз Элтимонт Дойл оказался в психиатрической лечебнице, уверяя, что слышит умерших. Казалось бы, это обстоятельство должно было напрочь отвратить его сына от спиритизма, однако оно возымело обратный эффект – Артур увлёкся не на шутку. Хотя я мог поклясться, что мой приятель психически совершенно здоров, он неожиданно поверил в возможность общаться с теми, кто покинул нас.
Заманивая меня на сеанс спиритизма, Артур предполагал возможность, что ко мне явятся дорогие моему сердцу люди, и это сможет уменьшить боль в моей душе. Я же согласился, имея в виду отвратить его от этой сомнительной забавы, в которой не видел ничего примечательного, кроме возможности обмануть чрезмерно доверчивых сограждан. Свойственный врачу материализм помножился на воспитанную Холмсом привычку всё анализировать и подвергать сомнению. Итак, я шёл на сеанс с твёрдым желанием поймать лондонских духовидцев на шарлатанстве и тем убедить своего впечатлительного приятеля раз и навсегда. Ни одному их этих намерений не суждено было сбыться.
Спириты обосновались в здании Британской художественной галереи на Пэлл-Мэлл. Я и не предполагал, что в Лондоне найдётся так много сумасшедших, готовых заниматься столоверчением, однако в обширной зале среди многочисленных столиков, накрытых на шесть персон, толкались, беспрерывно перемещаясь, более сотни человек. 
Артур немедленно потащил меня к одной из групп, центром которой был невысокий, похожий на цыгана человек. В этой группе рассуждали о бессмертии духа, причём тон задавал этот смуглый незнакомец.
- Мы должны признать, - горячо вещал он мурлыкающим низким голосом. – что человечество многое потеряло, когда христианство отринуло мистическую практику первых веков и прибегло для её обоснования к концепции Сатаны. Тогда как всем известно, что в раннем христианстве, когда эта концепция успехом не пользовалась, чудеса совершались регулярно. Всё Священное Предание полно таких свидетельств. Не говорит ли это о том, что спиритуалистическая практика, проклятая церковью, на самом деле давала непосредственную связь с Духом?
Мой приятель уже поговаривал о том, что спиритуализм готов стать в нашем мире новой религией, и теперь я слышал из уст этого похожего на цыгана человека прямое тому подтверждение. Не то чтобы я был ревностным христианином. Занятия медициной скорее сделали меня законченным материалистом, однако эти рассуждения даже мне показались чрезмерно вызывающими. 
Желая проверить, какое впечатление они произвели на окружающих, я обвёл глазами собравшихся и едва не поверил в правоту спиритуализма. В нескольких шагах от оживлённо беседующей группы я увидел призрак моего погибшего друга.
Сухопарый человек стоял, прислонившись к стене, и наблюдал за увлечённо беседующими спиритами, скрестив руки на груди. Для вящего потустороннего эффекта зала была освещена не газом, а шандалами со свечами, отчего она словно бы состояла из островков света, перемежающихся зонами колеблющегося, наполненного тенями полумрака. Призрак Шерлока Холмса располагался в одном из таких сумрачных уголков.
Не помня себя, я ринулся к нему, готовый поверить чему угодно, лишь бы он не растворился в воздухе и позволил разглядеть себя. Трудно было представить, чтобы строгий аналитический ум Холмса дозволил существование духа в отрыве от составляющей его форму материи, но с очевидностью трудно было спорить – он был здесь!
Лишь оказавшись рядом с ним, я осознал свою ошибку. Ошибку, впрочем, простительную, так как вся обстановка, все эти разговоры убеждали меня в возможности подобной встречи. К тому же, человек был очень похож: та же худощавая мускулистая фигура с широкими прямыми плечами, те же шесть футов роста, тот же высокий лоб и орлиный профиль. При ближайшем рассмотрении стали видны отличия: незнакомец был кудряв и глаза имел скорее голубые, чем серые. Эти глаза – очень живые и яркие – выдавали в нем натуру прямую и страстную, тогда как мой погибший друг всегда скрывал свой кипучий темперамент под безупречно ледяными манерами.
Ещё одно разительное отличие я обнаружил, когда проследил, куда устремлён был настойчивый взгляд незнакомца. В группе беседующих спиритов появилась молодая и очень красивая дама. Мой опытный взгляд врача сразу определил, что дама была на изрядном сроке беременности, что, впрочем, не мешало кудрявому незнакомцу буквально пожирать её глазами. Его интерес был столь откровенен, что дама недовольно поджала губки и отвернулась от любопытствующего нахала, всё свое внимание сосредоточив на смуглом ораторе. Её холодность упорного незнакомца не только не охладила, напротив, заставила переменить позу и приблизиться к беседующим. Надо ли говорить, что Шерлок Холмс никогда не позволил бы такого по отношению к даме, сколь бы хороша она ни была?
Тем временем вдохновение уносило смуглого оратора в какие-то уже вовсе беспредельные дали:
- Став на эту точку зрения, Человек своим взором начинает проникать и прошлое, и грядущее, расстояния для него исчезают, масштабы мира бесконечно раздвигаются — и он из обитателя клочка земли становится Гражданином Вселенной, со всеми вытекающими из этого последствиями. Беспредельность Пространства и Времени делается доступна ему; космические путешествия становятся одним из обычных его занятий. Но и это ещё не всё. Из миров высших он получает информацию, призванную способствовать возрождению и совершенствованию земного человечества: Высшие Духи, многие из которых некогда жили на Земле, были людьми и стали столпами и светочами нашей Культуры, самолично общаются с ним и в письменных посланиях своих обсуждают важнейшие вопросы Морали, Философии, Религии, Науки, Искусства. Вы в чём-то сомневаетесь, Яков Платонович? – спросил смуглый оратор, внезапно переменив тон, и неодобрительно воззрился на кудрявого незнакомца, так похожего на Шерлока Холмса.
- Сомневаюсь, Пётр Иванович, - ответил в тон ему двойник Холмса.
- В чём же? – с некоторым вызовом осведомился оратор.
- Во всемогуществе бессмертных духов. Будь это так, они не прибегали бы к услугам уголовной полиции, - бархатным голосом произнёс двойник Холмса, насмешливо вздёрнув левую бровь.
Не очень было понятно, что он имел в виду, и какие это духи обращались в полицию, но его шутка имела некоторый успех. Красивая дама вдруг хихикнула, прикрывая губы ладонью, и кокетливо отвернулась. Шутник, достигший цели, расплылся в непередаваемо счастливой улыбке.
Никто из окружающих не понял эту интермедию, объяснимую, впрочем, тем, что её участники, судя по всему, были русскими. А русские всегда слыли большими оригиналами.
- Мой зять – полицейский следователь Штольман Яков Платонович, - с обречённым видом представил шутника оратор, именовавшийся Петром Ивановичем.
Я в который раз подивился разительному несходству представителей этого странного народа. В одном явно была изрядная примесь какой-то восточной крови, другой носил очевидно немецкую фамилию, что не мешало всем этим господам гордо именовать себя русскими, едва они попадали за границу своей обширной империи.
Пока шла эта странная пикировка, произошло ещё одно – ещё более странное – событие, заставившее меня поверить, что Луна может упасть на Землю, а живые способны разговаривать с мёртвыми. К группе, центром которой оказались двое русских, с несвойственной его грузному телу стремительностью, приблизился Майкрофт Холмс. Увидеть старшего Холмса где-либо, кроме Министерства иностранных дел, Уайт-Холла или клуба «Диоген» было вообще немыслимо. А уж видеть этого человека взволнованным не доводилось, возможно, никому на свете. Однако сейчас он был здесь, и он был взволнован!
Должно быть, он в той же самой мере не ожидал встретить здесь меня, так как не заметил моего приветствия, хотя я находился всего в нескольких шагах от него. Всё его внимание было обращено на человека, столь похожего на его погибшего младшего брата. Майкрофт Холмс приблизился в русскому сыщику и произнёс несколько слов. Заинтригованный таким неслыханным делом я напряг слух, но увы! – Майкрофт говорил по-русски. Шерлок не раз превозносил в разговорах со мной многочисленные таланты своего брата, но я никогда не слышал от него, чтобы Майкрофт владел этим сложнейшим из европейских языков.
Мистер Штольман мгновенно сделался серьёзным и нахмурил брови, прекратив пожирать глазами хорошенькую поклонницу спиритизма. Он что-то коротко ответил на своём языке, затем достал из кармана сюртука какой-то сложенный вчетверо листок и протянул его Майкрофту. Брат Шерлока потянулся к свету и прочёл записку со всем вниманием, несколько раз вздрогнув при этом. Кажется, волнение его не унималось, а только нарастало в продолжение этой странной встречи.
Я был заинтригован. Этот мистер Штольман не только походил на моего пропавшего друга, он имел какое-то отношение к его всемогущему брату. Более того, он имел над Майкрофтом власть, ввергнув его в столь несвойственное его холодной натуре волнение. К тому же мне трудно было представить, что этот человек с острыми и умными глазами, был простым полицейским. Разве что полицейские в России сделаны совсем из иного теста. Что греха таить, тесная дружба с Холмсом, опыт наших совместных приключений приучили меня относиться к сыщикам из Скотланд-Ярда с известной долей презрения, вызванной, впрочем, тем пренебрежением, с которым эта братия относилась к дедуктивным методам сыщика-консультанта. Русский был похож на Шерлока Холмса, но совсем не напоминал своих ленивых коллег из Ярда.
Между тем Майкрофт перечёл записку, замер и задумался, становясь более привычным, словно таинственное послание, переданное русским, вернуло ему спокойное состояние духа. Он задал Штольману ещё какой-то вопрос, получив в ответ несколько слов. Я напряг слух, услышав «Лех» и «Лхаса». И если первое вполне могло быть каким-то русским словом, то второе звучало совсем недвусмысленно, означая потаённую сакральную столицу буддистов Тибета. А потом мне почудилось слово «брат». В русском звучании оно немногим отличается от английского. Речь могла идти только о моём погибшем друге. Забыв о приличиях, я двинулся к ним.
Шерлок Холмс всегда был более восприимчивым и более наблюдательным, чем его вечно погружённый в размышления старший брат. Вот и сейчас Майкрофт не заметил меня, зато на меня обратил внимание мистер Штольман. И его острый взгляд сообщил мне, что посторонним здесь не место. Мгновением спустя опомнился старший из братьев Холмсов и тотчас узнал меня, хотя мы прежде виделись с ним считанные разы. Он холодно приветствовал меня, представляя своему собеседнику:
- Мистер Штольман, позвольте вам представить доктора медицины Джона Ватсона – компаньона и ассистента моего брата Шерлока.
В этот миг я окончательно уверился, что у Майкрофта Холмса арифмометр вместо мозгов и хронометр на месте сердца. Сказать подобное мог только человек, не понимавший такого простого человеческого чувства, как дружба. Впрочем, человеческие чувства всегда были чужды Майкрофту. Чего нельзя было сказать о Шерлоке. И потому я всё ещё тоскую по моему другу.
Должно быть, возмущение достаточным образом отразилось на моём лице, чтобы оба собеседника могли его прочесть. Майкрофта оно не тронуло, как и следовало ожидать. А вот русский сыщик неожиданно протянул мне руку, и взгляд его потеплел:
- Рад знакомству, - коротко сказал он. Несмотря на краткость формулировки, его слова выражали именно то, что он хотел сказать – он был рад.
- Мистер Штольман был знаком с Шерлоком, - пояснил мне Майкрофт. – Кажется, они оказали друг другу пару услуг.
Это сообщение окончательно расположило меня к русскому полицейскому. Он не только походил на моего друга внешне, он однажды помог ему. Этого было довольно, чтобы вызвать мою искреннюю симпатию.
- Так я могу рассчитывать на вашу помощь? – спросил мистер Штольман, возвращаясь к прерванному разговору, но приличия ради говоря теперь на английском.
- Советую вам оставить это дело, - холодно ответил Майкрофт Холмс. – Вам оно не по зубам. Шерлок тоже пытался взяться за него, но потерпел неудачу.
За всё время нашего знакомства Шерлок терпел неудачу два или три раза, и обо всех этих случаях я знал.
- О чём вы? – вырвалось у меня.
- Дело Кливленд-стрит, - неохотно ответил Майкрофт и остро глянул на русского. – Но если вы не прислушаетесь к моим предупреждениям и все же попытаетесь его расследовать, имейте в виду, что Шерлок обо всём оставлял записи в своей картотеке. – теперь уже он многозначительно смотрел на меня.
- Не помню такого дела, - пробормотал я.
- Желаю вам приятного вечера, - простился старший Холмс. Он уже полностью овладел собой и теперь снова был образцом ледяной невозмутимости.
- Честь имею, - в своей лаконичной манере ответил мистер Штольман. Кажется, последние слова Майкрофта погрузили его в глубокую задумчивость.
Наверное, следовало проститься и мне, но я не мог заставить себя это сделать. Этот загадочный человек словно принёс мне весточку из иного мира, где живы те, кто дорог моему сердцу. Но, кажется, мистер Штольман не имел ничего против моего присутствия. Он вышел из своей задумчивости и спросил у меня:
- А скажите, доктор, где сейчас хранится картотека вашего друга?
По тому, как просто и правильно он это сказал, мне стало ясно, что у этого человека сердце на месте.
- В квартире Холмса на Бейкер-стрит.
Когда я в последний раз был там, наша хозяйка выражала желание превратить квартиру Шерлока в музей. Добрейшая миссис Хадсон давно уже перестала видеть в нас просто жильцов, скорее она относилась к нам, как к сыновьям, которых у неё никогда не было. Гибель Шерлока она приняла не менее тяжело, чем я. Мне даже стало совестно, что я так редко навещаю старушку.
Сам не знаю, что подсказало мне произнести эти слова. Должно быть, бывают моменты, когда интуиция опережает неповоротливый разум.
- Вам очень нужны сведения из этой картотеки?
- Да, пожалуй, - задумчиво сказал русский сыщик, хмуря брови.
- Тогда приходите завтра в десять ко мне на квартиру, - я достал карточку и набросал карандашом свой адрес.
- И вы откроете мне Сезам? – у этого сурового человека была очень привлекательная улыбка.
- Да, я владею волшебным словом, - улыбнулся я в ответ.
Точнее, двумя волшебными словами: «Шерлок Холмс». Узнав, что мистер Штольман оказал когда-то услугу нашему погибшему другу, миссис Хадсон не откажется ему помочь.
За всеми этими загадочными делами и разговорами я совершенно забыл о своём приятеле, который притащил меня сюда с твёрдым намерением устроить мне свидание с духами моих близких. И теперь Артур приближался к нам в сопровождении той самой молодой леди, которая так привлекала внимание моего собеседника вначале вечера. Следом за ними шёл смуглый медиум Пётр Иванович, выглядевший всё так же вальяжно, но, к счастью, более не произносивший речей о спиритизме.
При виде этой пары, мой русский знакомый словно весь засветился изнутри. Он взял ручку дамы в свою и с видимым удовольствием представил мне незнакомку:
- Доктор Ватсон, моя жена миссис Штольман. Анна Викторовна, доктор – старинный друг и ассистент знаменитого лондонского сыщика мистера Шерлока Холмса.
Миссис Штольман была, самое меньшее, на седьмом месяце беременности, однако муж её выглядел так, словно она дала ему согласие только что. Мне редко приходилось видеть людей столь очевидно влюблённых.
Женщина, впрочем, отвечала ему столь же явной взаимностью. Услышав моё имя и имя моего друга, она на мгновение напряжённо задумалась, словно припоминая, а потом лицо её озарилось радостным пониманием. И мне тут же стала понятна трепетная влюблённость её супруга. Нечасто встретишь такую прекрасную, искреннюю и непосредственную женщину.
Она протянула мне руку без малейшего кокетства:
- Доктор Ватсон! Это вы – тот самый друг, который «грешит писательством и публикуется в «Стрэнд-мэгэзин»?
И в этих словах я узнал ироническую манеру Шерлока Холмса. Без сомнения, говоря обо мне, он сказал бы именно так. А ещё она сказала «друг». Сердце защемило от понимания, как же тяжко мне было оттого, что я не мог ни с кем разделить своё горе. Эти странные русские словно разрушили ледяную стену, за которой я спрятал свою боль.
Я испытал сложные чувства. Боль снова вернулась ко мне, но не та острая, изводящая тоска потери, которую я ни с кем не мог разделить. Сейчас, когда я словно получил весточку от Холмса,  мне внезапно остро захотелось говорить о нём, вспоминать, воскрешать всё то, что было пережито вместе. Прав всё же Артур, что заставляет меня поднять старые дела и вновь написать о моём друге. Мне будет легче, мне точно будет легче! Завтра же возьмусь! Была же та потрясающая история про призрачную собаку из Девоншира, за которую я так и не взялся, покуда Холмс был жив.
И трижды прав Артур, что вытащил меня на это сборище сумасшедших, где я смог вновь обрести хотя бы часть себя.
Моя радость и признательность не знали границ. Но у мироздания своя ирония. И в следующий миг я был низвергнут с высот своего внезапного счастья в пучины гнева и ярости.
Прекрасная миссис Штольман внезапно взяла меня за руку и тихо произнесла, участливо глядя в глаза:
- Джон, вы ни в чём не виноваты!
И видя моё недоумение, повторила:
- Мэри говорит, что вы ни в чём не виноваты.
Ждала ли она от меня признательности?
Я нашёл глазами Артура, беседующего в сторонке с каким-то пожилым итальянцем. Он ответил мне удивлённым взглядом.
Ах так, мой БЫВШИЙ друг! Ты, значит, не понимаешь, что происходит? А от кого ещё эта женщина могла узнать о Мэри, о её кончине и о моих сомнениях?
Пусть ты не желал ничего дурного, пусть ты хотел мне помочь, но моё горе – не предмет для розыгрыша. А потому, мистер Артур Конан Дойл, если вы ещё раз посмеете явиться в мой дом, я спущу вас с лестницы. Возможно, это объяснит вам моё отношение к спиритизму в наиболее доходчивой форме!
 

 
Содержание        Следующая глава