Дело Кливленд-стрит
Свойство всякого истинного мужчины и всякого истинного британца – держаться единожды принятого решения. И всё же не могу сказать, будто бы я ни минуты не сожалел о вспышке гнева, которую пережил на спиритическом сеансе. Не то чтобы я не сдержал его, и всё же моё отношение к происходящему было очевидно для всех участников той безобразной сцены. Не думаю, чтобы Артур Дойл рискнул ещё когда-либо показаться мне на глаза.
Но по мере того как утихал голос гнева, слышнее становились голоса сожаления. Словно я собственной рукой захлопнул дверь, из-за которой до меня неведомым путём могла долететь весточка из того мира, где ныне обретаются все, кто был мне дорог. Нет, я по-прежнему не верил в возможность спиритической связи с потусторонним миром. Но этот загадочный господин Штольман знал о моём друге нечто такое, чего не знал я. Он был рядом с ним в каких-то обстоятельствах, где не было меня. А я теперь об этом никогда не узнаю.
К тому же, мистер Штольман не сказал и не сделал ничего такого, за что я мог бы на него сердиться. Мой гнев вызвали слова его супруги, которая, вероятно, действовала из лучших побуждений, подстрекаемая моим приятелем. Всякий, кто знал мою бедную Мэри, не усомнился бы, что именно так она и сказала: «Джон, ты ни в чём не виноват!» Я никогда не был у неё виноват. Ни в том, что неделями пропадал с Шерлоком Холмсом, участвуя в его расследованиях. Ни в том, что забывал о действительности, проводя многие часы за письменным столом. Ни даже в последний раз, когда нужен был ей, но меня опять не было рядом…
И всё же были обстоятельства, когда Шерлок Холмс тоже нуждался в помощи, и помощь эту оказал ему незнакомый русский, хотя помочь ему был мой долг – долг друга. Я ничего не сумел, не защитил своих близких. И вот их больше не было, а я оставался один во власти горьких сожалений. Самая страшная ошибка в жизни – это ошибка, которую нельзя исправить.
Таким образом, можно смело утверждать, что утро следующего дня я встретил в самом дурном расположении духа, и это дурное настроение всё усиливалось по мере того, как приближался час, назначенный мной господину Штольману. Я не мог обманывать себя. Встреча не состоится.
Каково же было моё удивление, когда ровно в десять раздался звонок в мою дверь, и загадочный русский господин предстал передо мной. И его сдержанности мог позавидовать любой настоящий британец. Он вёл себя так, словно накануне не возникло никаких неприятных обстоятельств, делающих эту встречу совершенно невозможной.
Я затруднился бы описать, что творилось у меня внутри в тот миг, когда русский сыщик оказался на моём пороге. С одной стороны, на меня накатило облегчение оттого, что моя несдержанность не лишила меня возможности узнать о Шерлоке Холмсе то, чего я ещё не знаю. С другой, я сердился, ожидая большего внимания к своим чувствам.
Мистер Штольман не стал дожидаться, пока я разберусь в этих противоречивых побуждениях и, быть может, укажу ему на дверь.
- Доктор Ватсон, вчера вы сказали, что откроете мне доступ к картотеке вашего друга. Мне нужна ваша помощь.
Это прозвучало сдержанно и сухо. Но внезапно я увидел, как его рука теребит левый манжет и понял, что под своей ледяной маской мой посетитель ужасно нервничает. Не знаю, почему, но мне это понравилось. Кажется, господина Штольмана не меньше, чем меня, тяготили церемонии.
- Какую помощь вы оказали Холмсу? – спросил я о том, что волновало меня больше всего.
- Да пустяки! – шумно выдохнул он, и на лице на мгновение мелькнула облегчённая улыбка. – Его преследовали члены некоего преступного сообщества, которому он перешёл дорогу. Не все эти господа знали его в лицо, а мы с ним некоторым образом похожи. Поняв, что произошла путаница, я позволил им некоторое время охотиться за мной. Это дало время вашему другу собраться с силами. Когда же помощь, в свою очередь, понадобилась мне, он спас меня.
- Как? – коротко спросил я.
- Застрелил человека, который целился мне в спину.
Теперь я знал всё, что хотел. Этот мистер Штольман был благородным человеком и о своём подвиге поведал очень скупо, но я в полной мере мог оценить обстоятельства. Шерлок Холмс много месяцев шёл по следу организации Мориарти. Он лишь мельком намекнул мне однажды на ту хитроумную и опасную борьбу, которую вёл с армией уголовников, возглавляемых величайшим преступным гением Европы. Оказывается, в этой тайной и неравной битве были обстоятельства, когда великий сыщик уже оказывался на волосок от смерти. А я об этих обстоятельствах ничего не знал. И если бы не этот русский…
- Вы были далеко, - внезапно сказал мистер Штольман, словно разгадав терзавшие меня чувства. – Это не в Британии случилось.
Да, Шерлок Холмс упоминал что-то о своей работе в Дублине. Но что делал там Штольман?
Распространяться об этом русский сыщик не стал. А я не стал требовать объяснений. Едва ли он знал больше, чем рассказал мне. Холмс никогда не делился ни с кем мыслями и планами, обожая театральные эффекты. Не похоже было на то, что мистер Штольман способен был такие эффекты оценить. Мимолётное деловое сотрудничество – не более. Пустяки, как он и сказал.
- Он никогда не сомневался в вашей дружбе, - сказал вдруг русский сыщик, словно угадав, что терзает меня. - Так вы откроете мне доступ в картотеку, доктор? – осторожно добавил он после паузы.
Оставив в покое манжет, он теперь стискивал свои большие ладони. Шерлок Холмс сказал бы, что этот господин владеет собой не так хорошо, как хочет показать.
- А что вы надеетесь найти в этой картотеке? – спросил я напрямик.
Мой собеседник снова шумно и с облегчением выдохнул. Кажется, ему тоже было легче разговаривать без околичностей.
- По дороге из Индии мы с моими близкими столкнулись с чередой смертей на баркентине «Гордость королевы». Для меня очевидно, что во всех этих смертях прямо или косвенно виновна одна высокопоставленная особа. Эта особа в личном разговоре дала мне понять, что я не смогу призвать её к ответу. И всё же я хотел бы попробовать. Мистер Холмс намекнул мне, что его брат собрал некую компрометирующую информацию на этого господина. Возможно, эта информация поможет мне.
Что ж, побуждения Штольмана показались мне вполне достойными. Кажется, я могу позволить ему ознакомиться с бесценной картотекой Холмса. К тому же, если моего друга когда-то вынудили оставить это дело незаконченным, то оно и меня касается. С некоторых пор я считал своим святым долгом продолжить всё, что начал Шерлок Холмс.
* * *
В нашей старой квартире на Бейкер-стрит я не был несколько месяцев, с тех самых пор, как умерла моя жена. Погрузившись в скорбь, я не мог найти в себе силы, чтобы вновь посетить этот дом, хранивший столько воспоминаний о счастливой поре моей жизни. И теперь испытывал некоторую тревогу при мысли, что найду там. Наша квартирная хозяйка миссис Хадсон была уже стара, и хотя отличалась завидным здоровьем, в её возрасте могло случиться всякое. Я вдруг подумал, что если оборвётся и эта ниточка, ведущая в моё прошлое, я совсем осиротею.
По счастью миссис Хадсон встретила нас на пороге – неизменная, как Вселенная. Её привычный распорядок был подобен коловращению небесных светил, и не существовало обстоятельства, которое могло бы вывести её из себя. Если она столько лет терпела сводящий с ума образ жизни Шерлока Холмса, то моё вынужденное невнимание способна понять тем более.
И всё же милая старушка поздоровалась со мной очень сухо. Я понял, что она на меня очень обижена, и дал себе слово впредь не забывать старую даму. Но потом она перевела взгляд на моего спутника, и привычная сдержанность покинула её.
- Ой! – низким голосом произнесла она, и это высказывание было высшим проявлением обуревавших её чувств.
Сходство моего спутника с Шерлоком Холмсом поражало на первый взгляд, но исчезало уже при втором. Миссис Хадсон быстро разобралась в поисходящем и требовательно глянула на меня.
Мистер Штольман, кажется, смутился. Не дождавшись, чтобы я, согласно приличию, представил его хозяйке, он приподнял шляпу и произнёс:
- Следователь Штольман Яков Платонович.
- Русский коллега и друг Шерлока Холмса, - поспешил добавить я. – Мистер Штольман просил у меня разрешения ознакомиться с картотекой Холмса. Вы ведь не будете возражать?
Миссис Хадсон, конечно, не стала возражать, она радушно пригласила нас в комнаты, бывшие когда-то отчасти моими. В нашей гостиной по-прежнему царил тот системный беспорядок, который Шерлок Холмс ухитрялся устраивать вокруг себя, только сегодня и на этом беспорядке была мемориальная печать: письма, ожидающие ответа, всё так же были приколоты ножом к каминной доске, но сама доска сияла чистотой, лишённая привычного налёта пыли. На своём месте стояла и персидская туфля с табаком, и сигары в ведёрке для угля. Но газеты были аккуратно сложены на столе, тогда как Холмс имел обыкновение, прочитав, сминать их в громадный ком. Особенно если в них не содержалось ничего интересного для его неутомимого ума.
Я предложил мистеру Штольману сигару, но он сдержанно отказался:
- Спасибо, не курю.
Я укорил себя за ненаблюдательность. От одежды русского сыщика совсем не пахло табаком – признак, всюду сопровождающий курильщика. Должно быть, заметить это обстоятельство мне помешало то, что моя собственная одежда пропиталась табачным дымом.
Штольман торопился перейти к делу, и я не стал ему мешать. Картотека Холмса была безупречно систематизирована. Мой друг мог поражать своей безалаберностью в быту, но отличался невероятной организованностью в деле. Поэтому мы довольно быстро нашли папку, касающуюся дела Кливленд-стрит, упомянутого Майкрофтом вчера, и сыщик погрузился в чтение.
Пока мой спутник был занят, я бесцельно бродил по комнате, силясь совладать с нахлынувшими воспоминаниями. Вновь появившаяся миссис Хадсон деликатно выразила мне соболезнования. Я вспомнил, что не был у неё с тех пор, как погибла Мэри, и поинтересовался, откуда ей известно.
- Я прочла об этом в «Таймс», - ответила старушка, сразу приведя на ум воспоминание о том, как безошибочно она распознавала все мистификации Холмса. Её-то никогда не сбивал с толку его маскарад. А однажды именно она подсказала мне, что никаких дополнительных органов осязания у сыщиков нет, зато есть начищенный до блеска кофейник. Кажется, так начиналось наше дело о Собаке Баскервилей, которое я вчера захотел вдруг описать.
- Благодарю вас, миссис Хадсон, я уже в порядке.
Но провести старушку было также невозможно, как и её знаменитого жильца. Она видела меня насквозь. Но на любые превратности судьбы наша квартирная хозяйка реагировала с неизменным спокойствием. Она лишь пожала плечами:
- Тогда пойду, сварю вам чай.
В этот миг какой-то резкий звук прервал мои размышления. Я обернулся и увидел, что мистер Штольман в ярости сжимает тонкие губы. Выдвинутый вперёд подбородок недвусмысленно говорил о том, что его обладателя обуревает желание немедленно с кем-нибудь подраться. Звук, привлёкший моё внимание, был вызван тем, что он резко опустил папку на стол. Попросту невоспитанно хлопнул по столу бумагами, собранными моим другом.
Я уже догадывался по некоторым признакам, что мой новый знакомый имеет характер страстный и взрывной. Теперь мне пришлось убедиться в этом на деле.
- Что-то случилось, мистер Штольман? – осведомился я, всем своим видом призывая его вспомнить о сдержанности.
- Не знаете, доктор? – злая усмешка исказила губы русского. – А вы почитайте!
Он кивнул мне на папку, в гневе брошенную им на стол. Я поднял её, уверенный, что её содержание ни в коем случае не заставит меня забыть о приличиях. Как я ошибался! История, которую я прочёл, оказалась омерзительной.
...6 июня 1889 года полиция произвела внезапный обыск в доме номер 19 по Кливленд-стрит. Обыску предшествовало банальнейшее обстоятельство. Томас Суинскау, разносчик Центрального телеграфа, был задержан по подозрению в краже. Юный Томми кражу отрицал, уверяя, что большую сумму денег получил в некоем доме по Кливленд-стрит, где ублажал противоестественным образом высокопоставленных господ, имена которых, отказался называть. Полиция обыскала дом номер 19, владельцем которого был некто Чарльз Хэммонд. Самого хозяина застать не удалось, он внезапно отбыл на континент, видимо предупреждённый об облаве. Зато в доме был задержан ещё один юный разносчик с телеграфа Генри Ньюлав. В отличие от Суинскау мальчик был разговорчив и рассказал такое, от чего у констеблей шлемы поднялись вместе с волосами.
Дом господина Хэммонда служил нелегальным борделем, где предавались содомским утехам некоторые особы из высшего света. В бумагах Холмса упоминались лорд Артур Сомерсет, королевский конюший и друг принца Уэльского, граф Юстон, потомок Карла II от его любовницы Барбары Вильерс. Кроме того, содержалось упоминание некоего «Эдди» - без подробностей. Я содрогнулся при мысли, что Эдди мог оказаться принцем Эдвардом, герцогом Кларенсом, внуком самой королевы.
Скорость, с какой было проведено неправедное расследование и замята эта грязная история, говорила о том, какие силы были заинтересованы в том, чтобы она не стала достоянием широкой публики.
Лорд Сомерсет отправился в путешествие, и это было ещё весьма мягким наказанием за его прегрешения. Граф Юстон отказался последовать его примеру. Тем временем, скандал всё же разразился. Радикальный журналист «Норд Лондон-пресс» Эрнст Парк выпустил ряд статей, в которых прозвучали имена высокопоставленных развратников. Адвокаты сэра Юстона подали в суд на Парка и выиграли его, пользуясь тем, что репортёр благородно отказался назвать вслух свои источники. Парк получил год тюрьмы за «неуважение к суду».
Дороже всех за эту историю заплатили Суинтон и Ньюлав. Они были приговорены к тюремному заключению за распутство. Сроки были небольшими, но драма молодых людей на этом не завершилась. Генри Ньюлав покончил с собой, повесившись в тюремной камере, не дожидаясь освобождения.
В архивах Холмса отсутствовали заметки, позволяющие судить о его роли в этой истории. Но в своё время он не пожелал посвятить меня в её обстоятельства, хотя, судя по собранным сведениям, занимался ею плотно. Если даже Майкрофт об этом знал.
Впрочем, Майкрофт и не мог об этом не знать. Если дело касалось интересов двора, именно к нему могли обратиться, чтобы замять скандал. Вероятно, он и остановил брата, не позволив ему вмешаться в это дело.
Хотя мистеру Штольману намекнул на «дело Кливленд-стрит» именно он.
Тем временем мистер Штольман уже овладел собой настолько, чтобы не швыряться предметами. Он стоял у окна, глубоко засунув руки в карманы, и покачивался с пятки на носок.
- Кто из них? – спросил я.
- Артур Сомерсет, - коротко ответил русский.
- И что произошло на корабле?
- Этот господин не оставил свои привычки даже в изгнании, - произнёс Штольман, морщась от отвращения. – При нём был молодой секретарь, в чьи обязанности входило помимо прочего ублажать своего патрона. Некий фотограф по фамилии Галлахер сделал компрометирующие снимки, которыми шантажировал секретаря. В обмен на снимки он получил некую пачку писем, но в ту же ночь был убит. Письма исчезли.
- И это сделал лорд Сомерсет? – усомнился я.
Одно дело, когда высокопоставленное лицо оказывается замешанным в сексуальном скандале, но согласитесь, убийство – это дело всё же иное!
Штольман молча кивнул. Потом продолжил с досадой:
- Вначале он попытался обвинить в этом меня. Этот Галлахер оказывал знаки внимания Анне Викторовне, я резко поговорил с ним.
Это было первое упоминание о его жене, которое он позволил себе в моём присутствии, догадываясь, как неприятно мне будет это слышать после вчерашнего.
- Потом под подозрением оказался секретарь. Я уверен, что самоубийство молодого человека было столь же добровольным, как и уход из жизни этого несчастного Генри Ньюлава.
- И вы хотите призвать лорда у ответу?
Впрочем, это было очевидно.
Русский сыщик снова поморщился:
- Я сомневаюсь, что нам удастся это сделать, учитывая обстоятельства. При последнем разговоре со мной этот негодяй не скрывал, что по возвращении на Родину он станет практически всесильным.
- На что же, в таком случае, вы рассчитываете? – спросил я.
Штольман нехорошо прищурился:
- Этот господин может хорохориться сколько угодно. Но передача Галлахеру писем напугала его настолько, что он пошёл на убийство. И я намерен выяснить, что это были за письма.
- Каким же образом? – изумился я.
- Для начала – при помощи картотеки вашего друга. Ему были известны все подробности этого дела. Он не дал им ход, но, быть может, знал и о том, какие слабые места были у этих всемогущих господ. Чего они в действительности боятся?
- Итак, смотрим на букву «С»? – спросил я.
Мистер Штольман смерил меня длинным взглядом. Я прочёл в этом взгляде сомнение.
- Ваш друг не был бы в восторге от того, что я тяну вас в это дело.
- Бросьте! – перебил его я. – Это мой долг – завершить то, что не смог окончить Холмс.
Штольман недовольно дёрнул головой:
- Это чревато для вас большими неприятностями.
- А для вас?
Злая гримаса исказила его губы:
- А я уже в совершенстве овладел искусством уносить ноги. Бегу уже два года, с тех пор, как однажды в России схлестнулся с одним высокопоставленным негодяем вроде этого.
Кажется, для моего нового знакомого дело лорда Сомерсета стало чем-то вроде личной вендетты – компенсации за поражение, которое он потерпел у себя на родине.
Я не стал возражать, просто выдвинул картотечный ящик, содержащий дела под литерой «С». К счастью, мистер Штольман не стал больше спорить.
Лорд Сомерсет и впрямь обнаружился среди фигур, заинтересовавших Шерлока Холмса. Впрочем, сведения о нём не содержали, на первый взгляд, ничего предосудительного. В 1885 году он едва не стал героем, когда был послан с войсками на помощь генералу Гордону в Хартум. Поход этот успехом не увенчался, но едва ли в этом была вина самого Артура Сомерсета.
Единственным фактом, который можно было бы счесть сколько-нибудь предосудительным в глазах строгого общества (за исключением, разумеется, истории с мальчиками на Кливленд-стрит) было знакомство английского лорда с Чарльзом Стюартом Парнеллом, лидером парламентского крыла ирландских националистов.
Едва ли мистер Штольман разбирался в тонкостях британской политики, так что я счёл необходимым обратить на эту подробность его внимание.
Получив эту информацию, русский сыщик надолго задумался.
- Скажите, доктор, - наконец сказал он. – Галлахер – это ведь ирландская фамилия?
Я согласился с ним. Фотограф, убитый на «Гордости королевы», без сомнения, был ирландцем.
- А давайте-ка поглядим, нет ли у вашего друга чего-нибудь и на него, - предложил Штольман.
Миссис Хадсон принесла чаю, но мы совершенно забыли о нём, лихорадочно роясь в картотеке.
Уильям Джон Галлахер отыскался между французским фальшивомонетчиком Гаспри и испанским маньяком Гарсией. Едва ли он часто попадал в поле зрения моего друга, поскольку записей о нём было немного. И лишь одна привлекла моё внимание. Рукой Холмса на карточке было выведено: «Сотрудничал с Чарльзом Огастесом Милвертоном».
Это имя было мне хорошо знакомо. Шантажист, державший в страхе высший свет, был убит на наших глазах женщиной, чьё имя я до сих пор категорически отказываюсь произносить, поскольку знатная мстительница ещё жива, и эта история могла бы навредить ей. В ту ночь несчастная вдова, застрелившая негодяя, разрушившего её счастье, забрала у него со стола некий шифрованный список. Позднее Холмс просил этот список у неё. Леди Х сделала вид, что не понимает, о чём идёт речь, но в тот же день список был доставлен сыщику с неизвестным посыльным. Расшифровка дала Шерлоку Холмсу полный список членов организации Мориарти. Покойный шантажист был у них кем-то вроде казначея.
Получается, что это дело, с которым пришёл ко мне мистер Штольман, вновь выводило нас на след организации, борьба с которой стоила жизни моему другу. Я не мог не предупредить русского об этом.
Кажется, он всерьёз над этим задумался.
- Будь я один, как прежде, - сказал он, хмурясь. – не сомневался бы ни минуты. Но у меня жена на сносях. Могу ли втягивать её во всё это дело?
Что ж, я понимал его сомнения. И если он отступится, в этом не будет ничего удивительного. Его долг перед памятью Холмса не простирается так далеко, чтобы рисковать благополучием своей семьи, вставая поперёк дороги организации, чьё могущество, возможно, пошатнулось со смертью главаря, но едва ли перестало существовать полностью.
Мой же долг диктовал мне продолжить дело моего покойного друга. Правда, видит бог, я понятия не имею, как это сделать.
Содержание Следующая глава
