06. Богимовка. Коробейников.

Богимовка. Коробейников

Волка ноги кормят.
Пословица.

Антон Андреевич прибыл с утра в присутствие чтобы отметиться и в надежде заполучить пролётку. Но его встретил Штольман с совершенно кислой физиономией, пролётку не дал (самому нужна) и затребовал письменный отчёт по делу Стёпы Пескарёва. Какой отчёт! Антон вчера только с доктором успел поговорить, о чём и отрапортовал устно. Про визит к Мироновым – благоразумно умолчал.
Штольман пил дымящийся чай, морщился держась за висок, хищно глянул на стол Коробейникова:
– Это что?
Антон обернулся: «Ну надо же, опять туесок вездесущий!»
– Это мёд, Яков Платонович. Марфа гостинец оставила.
– Давайте сюда. Сахар кончился.
Антоша переставил туесок на стол начальнику, забрал три пятиалтынных;
– Ваши подорожные, Антон Андреевич.
«И на том спасибо,» - и поспешил из кабинета от греха.
– Что с ним такое? – сказал вслух, закрывая за собой дверь.
– Запонку потерял, - пробормотал Ульяшин проходя мимо с самоваром.
Но Коробейников его уже не услышал, торопясь на воздух искать ямщика.

* * *

Дорога на Зареченск шла через огороды потом через луга и на большой тракт. Путь всё время под гору, так что лошадка бежала резво. Антон оглядывал проплывающие мимо ландшафты поначалу, а когда пролётка уже по тракту въехала в однообразный лиственный лес, задремал добирая недоспанные полчаса. Голос ямщика разбудил его:
– Вон она, Богимовка.
Антон привстал, вглядываясь. В просвете леса возвышался холм, увенчанный большим барским домом с высокими окнами. Издалека было видно, насколько просто и прочно было это здание, построенное «во вкусе умной старины». Вскорости пролётка вынырнула из леса прямо к подножию этого холма. От тракта отходила дорога поуже, наверх к деревне и дальше к барскому парку, за которым отсюда был виден только фронтон крыши с полукруглым окном. Ямщик высадил Антона в начале деревенской улицы и укатил. Следователь сразу определил дом Пескарёвых по описанию Марфы – «изба самая новая и ровная». Остальные избы были чёрные, вразнобой кривоватые, то есть – обыкновенные. Но по дороге Антон разглядел полускрытый густыми клёнами ещё один относительно новый, аккуратный домик. Над дверью была неожиданная для такой глуши надпись - «Библиотека». Туда тоже следовало заглянуть.
Взойдя на чисто выметенное крылечко, он постучал, но дверь легко подалась и на него пахнуло знакомым духом старого дерева, сандала и корицы, одним словом запахло книгами. Старательно стуча подошвами о половичок полицейский оглядывался почти с робостью. Перед науками Антон Андреевич всегда трепетал. Книг было немного, всего два стеллажа, но подобраны грамотно. Антон Андреевич успел разглядеть сочинения отечественных классиков, Диккенса и Гюго издания Павленкова, большой географический атлас. Аккуратными стопками лежали журналы «Нива» и «Отечественные записки». На верхней полке красовалась затейливая обложка журнала «Театралъ» первого выпуска. Антон Андреевич вздохнул украдкой. В газете читал о нём, а в руках не держал ещё. Кроме книг в просторной горнице были длинный стол с лавками, два красивых стула, явно из барского дома, зеркало в простенке между окнами и под ним умывальник на табурете.
Из-за стеллажа вышла дама неопределённого возраста, в простом сером платье, посмотрела на гостя спокойно-внимательно. «Идеальная гувернантка» определил её следователь. Он поклонился и представился по всей форме, придав своему лицу то выражение, которое его бабушка называла «щенячья наивность». «Раз это гувернантка, то мне следует быть юношей жаждущим просвещения».
Дама тоже представилась и сразу предложила присесть. Манеры у неё были безупречные.
– Так, по какому делу прибыли, Антон Андреевич?
– Исчезновение мальчика, Евдокия Васильевна. Заявление в отделении мы приняли, должны отреагировать.
– Очень хорошо. Марфуша добилась, чтобы её услышали. Я, признаться, не слишком верила, что полиция будет этим заниматься. Мало ли крестьянских детей пропадает.
– Как же-с, любой человек вправе рассчитывать на помощь закона и защиту полиции.
Высокопарно это прозвучало, и Евдокия Васильевна посмотрела на Антошу с улыбкой, как умная учительница на слишком старательного ученика.
– Жаль, что не все полицейские разделяют вашу убеждённость. Однако, чем я могу помочь? Спрашивайте.
– Вы хорошо знали Стёпу, грамоте его учили. Расскажите, каков он?
– Умный, можно даже сказать, одарённый ребёнок. Читать выучился почти самостоятельно в шесть лет. Интересы его удивительны для крестьянской семьи: география, путешествия, литература. Даже французский язык начал учить с охотой. Животных любит. Брема перечитывает постоянно.
– Действительно, необычный мальчик. Учитывая ещё и физическую особенность, ему, должно быть не просто ладить с ровесниками.
– Я понимаю о чём вы. Степан со всеми ладить умеет. Он легко разговаривает и с мужиками, и с господами уважительно и рассудительно. Марфуша его защищает, они не разлей вода. И в целом, к семье Пескарёвых в деревне относятся с почтением. У них хозяйство справное, в достатке живут, это имеет значение. Дети всегда на взрослых смотрят, Стёпу не обижают. А к его глазам все привыкли, он такой с рождения. Есть поверье: к человеку с разными глазами зло не пристаёт, к обидчику возвращается, – Евдокия Васильевна улыбнулась, – Глядя на Стёпу можно подумать, что оно и вправду так.
– Значит от обиды, допустим, не мог он из дому убежать?
– Нет, никак. Если ребёнок несчастен, это видно. Я бы заметила.
– А, кстати о поверьях. Позвольте поинтересоваться, что вы знаете об этой легенде, про призрак девушки что появляется на мельнице?
– Старая мельница? От неё одни руины остались. Но запруда сохранилась и вётлы вокруг неё. Мрачное место. Вот детишки и фантазируют, или им действительно кажется, что видели они там утопленницу, или домового. Основания, положим, есть некоторые, на пустом месте легенды не рождаются. У адмирала Колосова, хозяина усадьбы, была дочь, говорят - необыкновенная красавица. Скончалась она скоропостижно в семнадцать лет. Около десяти лет прошло, и вот оно как в фольклоре откликнулось.
– Отчего же она умерла, в столь юном возрасте?
– Не знаю. Но если бы рядом врач был, её можно было спасти. Это мне сам Колосов говорил. После того случая он и учредил в деревне больницу на свои средства. И, знаете, с тех пор здесь ни один ребёнок не погиб, хотя несчастных случаев много было.
– Вы близко знали адмирала?
– Нет. Беседовали мы только о делах библиотеки. Он очень гордый был человек, не хотел, чтобы его жалели. Вот и не общался ни с кем.
– О родителях Стёпы что можете сказать?
– Знаю, что оба – грамотные. Семёна я почти не видела, а вот Граня, Аграфена ходила ко мне арифметику учить. Она упорная, мы с ней до дробей дошли. Дальше, она сказала, – ей не нужно.
– Когда это было?
– Сразу, как я обосновалась здесь, три года назад.
– Я полагал, что библиотека была создана одновременно с больницей.
– Нет, это совсем другая история.
– Вы расскажите, не сочтите за труд. Простите, но я в толк не возьму, как вы с образованием и воспитанием оказались в этой деревне. Скучно, наверное.
– Ученики скучать не дают. После обеда начнут собираться. И потом, у меня книги есть. А история простая: Фёдор Павлович пригласил меня по рекомендации, как компаньонку к своей внучке. Когда его старший сын умер, его вдова с дочерью переехали сюда. Но у старика не заладилось с невесткой, и они уехали к её родным, в Тамбов кажется. А он всё надеялся, что внучка с ним жить будет, всё письма ей писал. Вот и не отпускал меня. Пока суд да дело, организовал эту библиотеку. Назначил меня библиотекарем. Жалованье определил побо́лее, чем у земской учительницы.
– А что же, после смерти Фёдора Павловича судьба ваша не изменится?
Евдокия Васильевна поднялась, прошлась вдоль стеллажей, книги поправила, хотя они и так ровно стояли.
«Не хочет говорить. Почему?» - подумал Коробейников.
– Фёдор Павлович ещё при жизни позаботился. Выделил средства на содержание больницы и библиотеки на десять лет вперёд. Капитал и проценты с него. Но… всё будет зависеть от новых владельцев. Как только внучка войдёт в права наследования, имение на торги выставит, не посмеет матери перечить. Она уже часть мебели из дома вывезла. Из-за неё Фёдор Павлович с сыном рассорился. После женитьбы так ни разу они и не виделись.
«Ни разу по имени не назвала. Ну да это выясним, если надо будет. Пора откланиваться. Дальше разговор так и так не пойдёт».
– Благодарю сердечно за чрезвычайно поучительную беседу, Евдокия Васильевна. Не смею больше отвлекать.
Взял шляпу и удалился, сопровождаемый улыбкой… ну, очень похожей на улыбку его бабушки.

* * *
«Не то что крепкое, а можно сказать, богатое хозяйство,» - оценил Антон, подойдя к дому Пескарёвых. Не только изба, но и хлев и сараи тёсом крыты, из-за крыши дома виден высокий стог сена, изгородь ровная, огород большой. Двор был прибранный, трава выкошена.
Во дворе – летняя печь, чтоб в жару избу не греть. Для крестьянской семьи в наших местах – просто роскошь. Рядом – стол и скамьи в землю вкопанные. Неподалёку на траве, словно майские одуванчики, золотистые головки четверых малышей, и девочка постарше в платочке за ними приглядывает. Возле печи ворочала ухватом статная молодуха, которую можно было назвать красивой, если бы не извечное выражение усталости, так характерное для русских замужних крестьянок.
– Аграфена Акимовна, здравствуйте, - обращаться на «ты» к матери семерых детей как-то язык не поворачивался.
– И вам не хворать. Из полиции? Говорила мне Марфа. Марфа! – крикнула в сторону избы, – к тебе пришли.
Говорила она неприветливо, и за стол не пригласила.
Полицейский без приглашения всё-таки присел на краешек скамьи.
Из избы выбежала Марфуша, бросив на пороге веник. Подбежала вовсю улыбаясь, как родному.
– Здравствуй, милая. Сделала, что я просил?
– Сделала, Антон Андреевич, я вас уже с утра жду, жду, меня маманя за малиной посылала, а я не пошла, боялась вас пропустить…
– Стой, давай по делу, - и вытащил свою книжку.
– Ой, сейчас.
Марфуша, в свою очередь, важно достала из-за пазухи помятую бумажку, опустила в неё глаза и начала шпарить как обычно, без пауз:
– Три дни назад, господа – муж с женой в больнице останавливались, жене обморок сделался, оба худые, бледные, несчастные, в обитель Заступницы Троеручицы о даровании чада молиться ехали, третьего дни купец заезжал к кузнецу лошадь перековать, по пути в Затонск, в полдень было, борода лопатой, поддёвка пёстрая, приметная, алым цветочком...
– Стой, ты же говорила, что неграмотная. Дай-ка сюда.
Марфа потупилась, отдала бумажку. Антон посмотрел; там человечки из палочек и треугольничков и прочих фигур намусоленным карандашом нарисованы. «Пиктографическое письмо». Перевернул, на обратной стороне крупно написано:

Спас на овраге дом Севастьяновой

– Кто ж тебя так записывать научил?
– Евдокия Васильевна, буквы не получаются, она показала, как рисовать для памяти…
– А бумажка откуда?
– На дороге нашла, её анжинер потерял с чёрной шляпой…
– Стоп! Какой инженер?
– Так я ж говорю, только бумажку дайте, а то я так не могу.
– А про господ что к Троеручице ехали, от кого узнала? – Антон отдал бумажку.
– От Еремеевны, санитаркой в больнице служит, поговорить любит, всё знает, чай вместе пили…
– Ну, давай про инженера.
– Так вот, я и говорю, третьего дни утром мы со Стёпой из лесу возвращались с грибами, а тут ямщик Фёдор зареченский, он нас знает, потому, как с батей вместе много ездил, везёт двух инженеров барский дом обмерять. Один длинный, как жердь, кожа белая, усищи чёрные, патлатый, в соломенной шляпе, с аршином подмышкой, молчал всю дорогу, другой одет по-господски во всё чёрное, но неопрятный, потёртый весь и по роже видно – выпить любит.
Марфа хихикнула в кулак:
– Он шляпу потерял, она под колёса попала. Ругался, а всё одно, выправил и заново надел. Чудно! И этот в шляпе со Стёпой говорил, он и сказал, зачем они тут. Ну, Фёдор нас в деревне высадил, а их дальше к дому отвёз. Ой, а может это они Стёпу украли? Мы как приехали, я с маманей грибы резать, а Стёпа к ребятам убежал, с тех пор его не видели.
– Разберёмся, дальше давай.
– Вчера вечером, какие-то рабочие в барском доме молотками стучали, Матрёна слышала, она там в саду вишню собирала, всё одно пропадает, и ещё в деревню офеня приходил, я не видела, девки рассказывали, весёлый такой, шутками-прибаутками сыпал, ленты и бисер у него дешёвые, татарин, наверное, примета была особая: на руке вот тут, рисунок – дракон, как на иконе Георгия, только маленький и в кольцо свёрнутый. Вот, всё.
Коробейников всё записывал.
– А ещё я у Стёпы в сундучке нашла, – и протянула Антону Андреевичу игрушку, картонного клоуна. Он его рассмотрел со всех сторон: «Работа не деревенская. Аккуратно раскрашен, краски яркие, жёлтая, оранжевая. Блёстки наклеены. Дёргаешь за нитку, клоун руками-ногами вверх-вниз машет. Затейливо. Кто-то Стёпе подарил и про цирк рассказал. Мог он сам туда убежать? Может, просто всё. И Марфу не предупредил?»
– Молодец, Марфа Семёновна, благодарю за службу. Что ответить надо?
Марфа глаза вытаращила.
– Рада стараться, ваше благородие, - объяснил полицейский.
Марфа повторила и захихикала.
– Игрушку и бумажку твою я заберу. Улики. Ну, теперь иди. Мне ещё с твоей маманей поговорить надо.
Антон Андреевич подошёл к печке, откуда хозяйка как раз вытаскивала с пода пироги на стол. От них жар шёл и запах такой, что у Антоши живот подвело.
– Аграфена Акимовна, я ведь и с вами поговорить хотел.
– Ну, говорите, - засунула в печь очередной чугун и присела за стол.
– Скажите, когда Степан родился?
– Десять лет назад без малого, на Сретенье. Они вместе с Ольгой вот, близняшки, – и кивнула на девочку. Та обернулась, и Антон Андреевич увидел уменьшенную копию Марфуши.
– А с мужем вы ладно живёте?
– Чудны́е вопросы у Вас. Ладно, а как ещё?
– И не поколачивает он Вас?
– А попробовал бы. Я и постоять за себя могу, не то что иные, - и на ухват посмотрела.
– Скучаете поди, когда он месяцами в отъезде?
– Скучаю. А что это вы намекаете? Я женщина честная, жена венчанная, я не посмотрю, что полиция, - и опять на ухват глянула.
– А какого цвета глаза у Семёна?
Аграфена запнулась. Такого вопроса совсем не ожидала.
– Да, чего это? Не помню я.
– Вы сами сказали; живёте в ладу, любите, раз скучаете. Что ж ни разу в глаза не глядели?
– Ну, синие. Вон, как у Ольги.
У самой Грани глаза тоже были, как васильки.
Антон сел за стол напротив женщины.
– Аграфена Акимовна, вы не сочтите за упрёк, осуждать вас и в мыслях нет. Но я вижу, Стёпа по описанию Марфы ну никак на своих братьев и на вас не похож.
Аграфена губы сжала и опять к печке ушла.
– Поймите, а если его настоящий отец забрал? А если лихие люди мальчика похитили, чтоб отца на дурное подбить, или денег выманить? Особо, если он значительный человек? Мне знать нужно. Клянусь, кроме меня никто ваш секрет не узнает.
Аграфена вдруг всхлипнула, сковородкой о плиту грохнула в сердцах.
– Ничего я вам больше не скажу! Уходите! Я спасением души поклялась, прости Господи. Уходите тотчас же!
Антон не стал дальше настаивать. Ретировался и ушёл не прощаясь.
«Вот оно как! Но, кому же ты поклялась, Аграфена?»

* * *

Очень хотелось Антону спуститься вниз к больнице, поговорить с Еремеевной и к доктору вопросы имелись, или зайти к Акиму — соседу Пескарёвых, (вдруг он дома?) разузнать о зареченском Фёдоре, чаю выпить. Но Антон понимал, пришло время дом осмотреть, раз побывал там этот господин «мятая шляпа». (Без сомнения, «шляпа» — та самая.) А значит, надо тащиться наверх, в горку к сторожке у поломанных ворот.
Старичок-сторож был миленький, седенький, но глухой, как пень. Больших трудов стоило докричаться; всё «ась?», да «чего-с?» в ответ, пока Антон кулаком об стену не грохнул и брови не встопорщил. Старик сразу всё понял и слышать начал.
«Никого не бывало в доме, не положено-с.
Инженеры? Ах да, были-с. Архитектор с помощником.
Нет, ключей я им не давал. Сам дверь открыл, а когда уехали — запер.
Сутра прибыли, до обеда уехали. Тому дня три, или четыре.
Рабочие? Не, рабочих не видел.
Когда пострелёнка искали? Я сам ходил, и девчонка эта курносая, и Аким-ямщик. Во всех комнатах были, я запер потом.
Ничего не пропало, я проверял-с. Я здесь лакеем с детства, всё помню.
А только три комнаты заперты-с. Зала, кабинет, и спальня барышни. Другие — пустые. Барыня всё увезли-с. Мебель была добротная, ещё от Павла Егорыча осталась. И телескоп большой был. А какие модели кораблей! Я кисточкой пыль смахивал, адмирал только мне доверял».
Антон Андреевич рукой махнул. «Воспоминания лакея, это хорошо, но не сейчас», — ему уже хотелось закончить всё поскорее, и назад в управление, в тихую гавань. Полицейский забрал у сторожа все ключи под расписку. Старик не возражал.

* * *

Роскошный когда-то, партер с клумбами и подъезд для карет заросли теперь бурьяном в рост человека почти. Полынь чередовалась с крапивой, борщевики стояли гренадёрским полком. Кусты сирени разрастаясь брали особняк в окружение. Но дом с презрением взирал на наступление природы сквозь окна, забитые досками как попало.
Через дверь чёрного хода (парадная была заколочена, разумеется), Антон попал в длинный коридор и быстро пошёл по нему заглядывая в двери направо и налево. Всюду было пыльно и пусто. Наконец, одна дверь оказалась заперта. Открыл тяжёлым ключом и вошёл. Комната выглядела почти жилой. Стол письменный, диван, полки с книгами, картины на стене и большая карта Антарктики. Сразу посмотрел на дверной замок. Увидел свежие царапины на краске с торца двери. Значит, язычок замка отжимали чем-то, и недавно.
Что же здесь искали?
«Как учил Яков Платонович проводить общий обыск? „Смотри — что лишнее, смотри — чего не хватает“. Не хватать в нежилой комнате может чего угодно, вон одной гардины нет на окне, могли и мужики стянуть. А что лишнее? В пыльной комнате лишнее — чистота. Почему позолота на этих книгах блестит? Пыль стёрта. Здесь стёрта, а дальше — нет. Кто-то аккуратный искал не торопясь, книги ставил обратно, чтобы следы обыска в глаза не бросались. Когда нашёл — остановился. Что можно искать в книгах? Документы или пометки. Однозначно, искали грамотно и что-то конкретное. И нашли.
Что ещё блестит? Картины в золоченых рамах. Ух ты, какой адмирал представительный! Андреевская лента лазоревая, эполеты горят золотом, бакенбарды белоснежные. Ма́стерская работа. Протёрт тщательно. А вот и гардина под столом скомканная, ею и протирали. Но что б до портрета дотянуться, надо на стол встать. А что на столе? Бумаги. Листы исписанные, пожелтевшие, книги конторские. Ну ка… Точно! Марфушин обрывок от этой страницы и был оторван. И линеечки совпадают. А вот — совсем хорошо, отличный, чёткий отпечаток ботинка на белом листе. Это я с собой заберу. Что в ящиках? Бумага чистая, перо стальное, бутылёк с чернилами. Его тоже заберём, пусть Ульяшин в дактилоскопии упражняется. Со столом всё, теперь можно и встать на него.
Что тут на раме написано? „Колосов-Бергъ Ф. П.; Художникъ Крамской И. Н. 1876 годъ“ Надо же, этот один портрет рублей четыреста стоит! Не взяли. Господа мазурики плохо разбираются в живописи. Или искали что-то более ценное?
А кто рядом? Дама миловидная. „Колосова-Бергъ С. Н. 1858“. Супруга, очевидно. Дальше наверху — все портреты пыльные, мазурикам неинтересные, значит и мне пока без надобности.
Что в нижнем ряду? Маленький портрет в овальной раме, неприметный, но посередине над столом. У старика всё время перед глазами был. Девушка хрупкая, трогательная. Взгляд завораживает. Тонко выполнено. Жаль, никаких надписей нет совсем. А с обратной стороны? „Ирина К. — 1877“ Значит — дочь, за год до смерти. Взгляд — будто предчувствовала. Печально. Что ещё интересного? Почему вон та картина у окна как-то странно висит?»
Антон Андреевич взялся за раму, и портрет, как створка, отошёл от стены. «А вот тут — существенное, потайной сейф. Только очень старый. Просто железная коробка с дверцей на два английских замка. На час работы отмычками, не больше. Бумаги на столе вероятно отсюда. Здесь они нашли что-то важное, и прекратили поиски. Или продолжили в другом месте?»
Антон ещё раз взглянул на стол. По тому, что осталось, можно понять, что взяли. В этот раз увидел рассыпанную пачку писем совсем жёлтых и кусочки истлевшей ленточки. Взял одно, прочитал на штемпеле отправления: Архангельск 1820. «Мда, нужно бы Марфушу в управление взять на жалованье, филёром работать. Значит, тут хранилась переписка личная. Личное…лица… Зачем портреты рассматривать? Фамильные портреты, фамильные черты».

* * *

Кабинет адмирала Коробейников запер ничего там больше не трогая. Может, Штольман сам захочет обыск произвести.
Пошёл дальше. В конце коридора ещё одна запертая комната нашлась. Рядом с замочной скважиной — массивная задвижка. Отперев, Коробейников попал в девичью спальню.
Узкая кровать у стены, кружевным покрывалом застеленная, кавказский ковёр, шкафчик с книгами и безделушками ("История астрономии" Гамалея в глаза бросилась), псише и плательный шкаф большой. На стене акварели — пейзажи и цветы, сильно выцветшие. Тонкий узор на обоях и шторах — одинаковый.
Всё застыло будто. Вроде, и пыли нет. Словно, десять лет никто не входил сюда. Антон тихонько прошёл вдоль комнаты. Окно гвоздями заколочено накрепко. Между рамами — мёртвые бабочки.
"С сыном рассорился до конца дней, с невесткой не поладил, дочь на засов запирал. Крутой нрав у адмирала был".
Он приоткрыл шифоньер. Внутри было несколько девичьих платьев тёмных расцветок. Почему-то задняя стенка шкафа занавешена холстиной. Отодвинув ткань, он увидел, что несколько филёнок вынуто, образуя изрядное отверстие. За ним не стену видно, а маленькую дверь, ниже шкафа. Антон надавил на ручку. Дверь бесшумно отворилась в темноту. Протиснувшись между платьями и через дверцу Антон оказался в тесном, непонятном пространстве. Сверху проникало немного света через овальное окошко с витражом. Стены на ощупь были деревянными и по звуку за ними пустота была. Неловко повернувшись он надавил на стенку, и та распахнулась с негромким скрипом.
Антон вышел и оказался в просторной двусветной зале с колоннами. Мебель по стенам в чехлах, люстра большая с потолка свисает тоже тканью замотана, как кокон. Окна на обе стороны в сад и во двор, в сад ещё застеклённая дверь. Все снаружи заколочены досками по низу. Свет из верхних окон делает помещение торжественным и таинственным, как в храме.
Антон Андреевич оглянулся туда, откуда вышел. Опять шкаф. Или очень большой буфет? Этакий грандиозный монстр орехового дерева с латунными накладками и обильной резьбой на дверцах. Задняя стенка у него отсутствовала, и дверь, через которую он пролезал, под цвет стены, закрытая — почти не видна.
"Возможно, потайная дверь для прислуги, в прошлом веке так делали иногда. Чтобы лакеи появлялись и исчезали незаметно для гостей. А потом она стала секретным выходом для непослушной барышни".

* * *

Выйдя из залы (дверь пришлось отпирать) Антон попал к парадной лестнице, поднялся выше.
На втором этаже была всё та же пустота пыльная. Кое-где висели рваные занавеси, валялись доски и поломанная мебель.
Наконец, поднялся на самый верх. За единственной дверью открылась пустая комната, ярко озарённая светом, проникавшим через полуциркульное окно, от пола до невысокого потолка занимавшего почти всю стену.
Зрение у Антона Андреевича было отменное, так что несмотря на запылённость стекла и паутину кое-где, он смог рассмотреть открывавшийся из окна вид во всех подробностях.
Часть дороги до моста просматривалась, и река с плывущей баржой, и дальше за мостом, на низком берегу — Зареченская слобода с одноэтажными домиками, и ещё чуть выше, на пологом холме сам Зареченск с торчащей колокольней и четырёхэтажным зданием гостиницы рядом. Антон Андреевич угадал и линию большого оврага по особенно густым зарослям, и купол цирка за ним. Затонь плавно огибала Зареченский холм и уходила вдаль блестящей слегка извилистой лентой среди невысоких холмов, покрытых кучерявыми лесами перемежаемыми светло-зелёными пятнами полей. В нескольких местах вертикальные чёрточки колоколен отмечали такие же маленькие города, как Затонск и Зареченск, столь типичные для бесконечной Российской провинции. Всё это озарялось прозрачным солнечным светом и осенялось мягкими небольшими облачками, медленно плывущими в безмятежно голубом небе.
Можно было долго стоять перед этим великолепием, осознавая свою малость, и благодаря Бога за возможность восторгаться Его творением. Но у ма́лого человека Антона Коробейникова была задача найти совсем маленького человека Стёпу Пескарёва потерявшегося в этом огромном мире. Антон со вздохом начал спускаться. Теперь его путь лежал туда, в Зареченск, к загадочному дому Севастьяновой и в цирк.

* * *

Антон посмотрел в глаза легавой, и увидел сочувствие.
До Зареченска пришлось добираться в пролётке зажатым между пьяненьким офеней и его фанерным коробом. Короб больно бил под ребро на колдобинах. Напротив, сидели двое охотников и две собаки в ногах. Есть хотелось, но останавливаться у трактира нельзя. Потом не то что извозчика, место в телеге не допросишься.
Ямщик высадил всех на торговой площади, не слушая уговоров развезти по адресам. Куда выгоднее было ему набрать четверых седоков и везти их в Затонск к вокзалу.
Антоша растерянно оглянулся. Народу — тьма. А извозчиков не видно. Он остановил было взгляд на трактире, но рядом увидел вывеску Государственного банка, Зареченское отделение. И одна смутная догадка в его голове превратилась в чётко сформулированный вопрос.
Антон Андреевич подошёл к дубовым дверям с массивными ручками, выдохнул, сосредоточился, представил себе, что он — Яков Платонович, надворный советник. Вошёл твёрдым шагом, не здороваясь обратился к клерку:
— Позови-ка начальника, голубчик.
Как ни странно, тот сорвался с места без вопросов.
Начальника Антон Андреевич взял под руку доверительно, отвёл в уголок:
— Следователь Затонского управления полиции Коробейников, — показал документ, — Дело чрезвычайной важности. Обязан предупредить, утаивание информации в данных обстоятельствах приравнивается к соучастию в преступлении. Необходимы сведения о Пескарёвой Аграфене Акимовне. Имеет ли она вложения в вашем банке?
Через пять минут сведения были предоставлены, и даже в письменном виде. Информация не то чтобы удивила Коробейникова, но озадачила.
Заодно он узнал у клерка, как добраться до Спаса на овраге. Оказалось - через квартал, можно пешком дойти.
* * *

Антон изрядно умаялся, проплутав по незнакомому городу, пока не вышел на тихую окраинную улицу прямо к старой церковке Спаса Нерукотворного.
Словоохотливый дьячок из церкви объяснил ему, что Севастьянова эта живёт у дочери на другом конце города, а домик свой сдаёт жильцам, и указал, где искать сам дом, слава богу, недалеко.
Но, посещение домика не дало результатов.
Антон Андреевич постучал в дверь, позвал хозяев, позаглядывал в окна. Ни света, ни шевеления. Дом пуст и заперт. Однако, обходя его вокруг, увидел Антон купол цирка. Он казался совсем рядом, прямо за ближайшими кустами. Антон даже пошёл в том направлении надеясь найти короткий путь. Разочарование и тут ожидало его. На пути был овраг больше похожий на ущелье с отвесными склонами и тонкой полоской ручья где-то далеко внизу. Даже спуститься было невозможно, не то что подняться по этим глинистым стенам. И никакого моста в обозримом пространстве. С сожалением он вернулся.
Припоминая вид из окна поплёлся вниз по улице, надеясь выйти к большому тракту. Поминутно поглядывал налево в сторону оврага, нет ли дорожки или тропы. Если есть тропинка, значит будет и мост, к которому она ведёт. Тщетно. Палисадники с невысокими заборами тянулись сплошь без проходов.
Антон вышел, как и рассчитывал, на большую дорогу. Но ярмарка уже закрывалась на сегодня. Торговый люд и покупатели разъезжались. Редко кто проезжал в сторону цирка. Все повозки двигались в сторону Затони, и все были полны. Возницы игнорировали его махание шляпой.
И вдруг… сердце Антоши возликовало! Знакомая пролётка едет как раз в нужную сторону, и полицейский на облучке, и сидит господин в котелке отставив трость.
— Яков Платонович! — закричал Коробейников бросаясь навстречу.
Когда они поравнялись и Штольман спрыгнул на ходу, Коробейников не успев отдышаться выпалил:
— Степан Пескарёв… внук адмирала Колосова-Берг!..

Следующая глава Содержание