Гетерохромия. Штольман
Часть первая
«Пить шампанское, чтобы сосредоточиться – глупо!»
Именно этим Яков Платонович согрешил накануне, оставшись у Нины ради бутылки Louis Roederer 1885.
Он пил такое двадцать лет назад. Три часа пил шампанское, а потом за пятнадцать минут раскрыл своё первое дело. Это было легко.
«Хотелось вернуть былую лёгкость. Результат – боль в виске с утра, и чуть не опоздал опять. Опоздал бы, не будь у гостиницы случайного извозчика.
В таких случаях спасает сладкий кофе или чай. Сахар кончился, как назло. У Коробейникова всегда что-то сладкое есть. И сейчас туесок там стоит. В его отсутствии брать нельзя, это может быть уликой.
Игла в виске, хаос в мыслях. Десятки фактов, собранных вчера – мёртвый груз. Сегодня их будет ещё больше. Стопка газет и папок ждут на столе.
Милый Коробейников пришёл. Милый, но шумный. Отчёт извольте, коллежский асессор. Нет отчёта, нет пролётки. Самому нужна. К Яковлеву надо подъезжать, а не подходить.
Оказывается, мёд в туеске. Ну, что ж, Антон Андреевич, возьмите деньги на проезд. Знаем, какое у вас жалованье.
Итак, какие имеем факты. Шёлкопрядильная фабрика Яковлева уже пятнадцать лет в Затонске. Оборудование из Италии, сырьё – напрямую из Харбина. Ради неё он и угольную электростанцию построил. Городу тоже электричества достаётся, освещены гостиница и дом губернатора. Телеграф, опять же, не без его ходатайства проведён. Парк обустроен на средства Яковлева. Отец города, одним словом.
В Китае меняется политика, готовятся к войне. Значит – шёлк подорожает. Усилится конкуренция.
Затонская фабрика у Яковлева – самая маленькая. Основное производство – под Петербургом. А ещё – магазины в Петербурге, в Москве, в Париже и в Цюрихе. Его шёлк занимал призовые места на международных выставках. Большой дом в Москве. Оборотный капитал – полтора миллиона франков. Статья в провинциальной газетке такому тузу – меньше, чем комариный укус.
Зачем же она нужна была?
Ульяшин – деликатный человек: не стучит, не орёт: «Почта, вашсбродь!». Вошёл тихо, положил пакет на край стола и телеграммы сверху».
– Ульяшин, как там Ребушинский?
– Работают. Вечером им курьер из редакции старые газеты притащил. Ночью просили свет не убирать. Сейчас они с их превосходительством чай пьют.
– ?!
– Так точно. И Николай Васильевич просили ещё мёду принести. Хорош, говорят.
«Действительно, хороший мёд. Игла ушла из головы. Забирай Ульяшин туесок. Будет повод за ним сходить, узнать, на какой почве полиция с прессой пришли к альянсу».
Штольман распечатал пакет, развернул вложенное письмо:
Дорогой, Яков Платонович!
Обрадовало меня твоё письмо самим своим фактом, но не содержанием, увы. Что же ты старому другу просто так никогда не напишешь, а только по делу? Ну, уж это у тебя – как водится.
Задачу ты задал странную и неподъёмную. Найти те дела, что начинались со многих слухов, да каким это образом? У нас, почитай, ни одно дело без слухов не обходится. Москва в слухах купается, ими же – питается. Иногда такие колокола льют, сам, как колокол закачаешься. Поэтому в полиции действует негласное правило: слухи к сведению не принимать. Соответственно, и в отчётах они не упоминаются.
Но, ценя нашу дружбу, и памятуя, что ты человек серьёзный, я сам и всё отделение своё заставил ночь сидеть, дела выискивать. И к Юрковскому обратиться осмелился. (Вот, как я тебя люблю un de mes amis). Именно он и вспомнил это дело, которое пересылаю тебе целиком. Береги, как зеницу ока. Копию снимать некогда было: торопился к шестичасовому поезду, как ты и просил. И ещё одно похожее разыскалось. Может, и другие были, но не обессудь, за одну ночь всё не охватишь.
Общего между делами следующее: богатый человек получал документы, компрометирующие его близких. Поскольку он что-то похожее уже «слышал» от доброхотов и друзья его «слышали», то верил сразу и действовал сгоряча. Документы оказывались поддельными, а слухи, сам знаешь, неизвестно откуда берутся, но дело своё делают. Старуха Воронцова умерла от удара, накануне переписав завещание. Подробности сам посмотришь. Так что, «наслаждайся!», как говаривали мы в Петербурге.
P. S. Как ты там живёшь-тужишь в своей провинции? А то, когда я упомянул о тебе Юрковскому, он как конь встрепенулся, очень не прочь был бы заполучить к себе звезду петербургского сыска. Можно похлопотать.
P. P. S. Наталья Александровна Щ. с мужем перебрались в Москву окончательно. Она иногда выезжает. Навестил бы ты нас, просто так, вспомним старое...
Николай С.[/i]
Штольман удивился развязному тону письма. Никогда не считал он Николая Сажина своим другом. Приятельствовали только потому, что вместе начинали у Путилина. Потом карьера у Штольмана стремительно вверх пошла, а Сажин определён был в Московскую полицию, чем и остался доволен вполне.
«И Наташа теперь в Москве. Но об этом после. Сперва – дело».
Штольман начал просматривать протоколы.
«Вот оно. Сначала – волна слухов, потом присылаются документы – личные письма, в другом случае – векселя. Семьи c высоким положением, купеческие-ли, дворянские в полицию обращаться не будут, чтобы не раздувать скандала. В нашем случае только дотошность Коробейникова позволила распознать преступный умысел.
Скорее всего планируется шантаж.
Фальшивым векселям подписанным Андреем Степановичем отец не поверит, слишком хорошо его знает, сам воспитывал.
Обвинение в политической неблагонадёжности на фоне рабочих беспорядков может выглядеть убедительно, но эта тема опасная. В охранном отделении обязательно докопаются, кто автор доноса.
Незаконные спекуляции? У какого купца их нет... Но это уже дело податного инспектора, а не полиции.
А вот то, что Яковлев не брезгует услугами фартовых – секрет Полишинеля. Коммерсанту такая слава на руку, отпугивает недоброжелателей. Но если факты о связях с преступниками попадут к прокурору и начнётся судебное разбирательство? Сколько Яковлев согласится заплатить, чтобы этого избежать?
Какие именно факты известны Призраку, быстро не выяснить. Нужно агентуру задействовать. Перед встречей с коммерсантом можно хотя бы старые газеты посмотреть.
«Затонский телеграф» и сейчас газета скандальная, а в семидесятых и вовсе…Объявления об услугах прелестниц – открытым текстом. Китайский бальзам, гадалки, предсказатели… так, не отвлекаться. Заметки о Яковлеве уже карандашом отчёркнуты. Фабрика купца Яковлева начиналась с четырёх станков в сарае. Но он капитал наращивал постоянно и фабрику перестраивал и переоборудовал. Это дело было для него главным, но и другими делами он занимался.
Скупал склады и землю вокруг торговой площади в Зареченске после пожаров. А пожары случались часто. Когда ярмарка развернулась, это имущество выросло в цене в пять раз.
Один из его кредиторов пропал на следующий день после того, как предъявил векселя к оплате.
Банки и акционерные общества возникали и лопались тогда, как пузыри во время дождя. Яковлев всегда успевал спасти свои деньги.
Кто всё это пишет? Некто – П. П. Слог вычурный, но факты собраны интересные, а – выводы… я бы и сам такие сделал. Яковлев уже тогда был связан с фартовыми, причём, с Зареченскими.
Пора наведаться к Ребушинскому».
* * *
Ребушинского Яков Платонович нашёл в кабинете Трегубова.
Редактор и полковник сидели у самовара и сосредоточенно дули на чай в блюдечках.
«Что за картина! Чего только не увидишь в провинции».
Штольман положил перед Ребушинским пожелтевший «Затонский телеграф»:
– Алексей Егорович, Вы знаете этого П. П.?
Ребушинский взял газету в руки:
– Тысяча восемьсот семьдесят восьмой год! Интересное было время.
Яков Платонович, а я ведь благодарен Вам за эту задачу, собрать сведения о Степане Яковлеве. Всё равно мне не спится в вашей Бастилии. Планирую написать большой очерк: «Восхождение коммерческой звезды Яковлевых», или так: «Кровавая комета Степана Яковлева». Как вам?
– Цензура не пропустит, – флегматично заметил Трегубов, – о Яковлевых или – хорошо, или – ничего.
– Как о покойниках? Хе-хе. Николай Васильевич, ну, когда же вы меня выпустите? Мне очень нужно в Зареченское отделение, поговорить с этим Когтем. У него могут быть чрезвычайно интересные сведения о молодости, так сказать, начале пути Яковлева.
– Когда опровержение своей клеветы напишете достойным образом, тогда и выпущу. Побудьте у нас пока. В тюрьме вы больше пользы приносите, чем на воле.
– Кто такой Коготь? – Штольман постарался не показать явного интереса.
– Это самый старый вор в уезде. Его все полицейские знают. Вы то у нас недавно, простите, ещё не вполне освоились. Он очень осторожный человек. Конечно, вор и разбойник, но с понятиями о благородстве, своеобразном, конечно. Его арестовали при ограблении склада недавно.
– При попытке ограбления, – поправил Трегубов.
– Да, совершенно верно. Такая лихая попытка, абсолютно в духе семидесятых годов, никто не ожидал.
– В Зареченской полиции ожидали, – опять встрял Трегубов с прежней флегматичностью.
– Да, да, конечно. Очень удачно предотвращённое преступление. Так вот, это может быть такой интересный материал для моих читателей, но я тут сижу, а он – там.
– А Вы бы хотели вместе сидеть? – улыбнулся Штольман, – Так что вы знаете про П. П.?
– Хе-хе, – Алексей Егорович самодовольно откинулся в кресле, – тогда, в семидесятых я был ещё простым репортёром. П. П. означает Поборник Правды, и это был мой псевдоним!
Он ехидно ухмылялся, ожидая реакции на эффектное заявление. Но реакции не последовало. Штольман сохранял невозмутимость, а Трегубов был очень занят: наливал нечто из фляжки в чай.
– Значит доверять этим сведениям нельзя, – сделал вывод Яков Платонович.
– Факты достовернейшие!
– Как и в последний раз? – спросил Штольман.
Редактор смутился, но ненадолго.
– Вы всё шутить изволите. Тогда другие времена были. Люди были откровеннее, честнее. И господин Артюхин не брезговал со мной делиться результатами расследований, и в процессе тоже, так сказать. Рука об руку свободная печать и доблестная полиция – на страже интересов гражданского общества.
– И к чему привели эта свобода и гражданское общество? Взрывы, убийства, террор? Ужас и беспорядок! – возразил Трегубов, впрочем, без особой горячности.
– Это неизбежное проявление болезни, искривлений в стране, совершенно не имевшей опыта самоуправления…
Яков Платонович не стал дослушивать политический спор. Коротко поклонился Трегубову и ушёл, закрыв дверь за собой.
«Пресса и власть дискутируют беззлобно. Вчера Трегубов был готов задушить Ребушинского, сейчас – чай вместе пьют. Мёд, наверное, чудодейственный.
Мёд забыл взять. Но сейчас не до чая. Общая картина вырисовывается, пора к Яковлеву».
Штольман велел Ульяшину подать пролётку. Напоследок прочитал статью в «Полицейском вестнике» и просмотрел телеграммы. Последние оказались бесполезны, за исключением одной из Зареченска, адресованной Коробейникову. Как начальник и в отсутствии адресата Штольман посчитал должным её вскрыть. Телеграмма утешила, хотя, не всё было понятно в ней.
МАЛЬЧИК БЫЛ ПОЗАВЧЕРА ЗПТ ВЧЕРА НЕТ ТЧК БАЗИЛЮ ВЕРИТЬ ТЧК КАНАТАХОДЕЦ ВОПРОС ФОТОГРАФ ВОПРОС СУНДУК ФОКУСНИКА ВОПРОС
ПЁТР МИРОНОВ
«Слава богу, Стёпа Пескарёв жив. Он убежал в цирк и скоро найдётся. Когда это Коробейников успел завербовать Петра Ивановича в агенты? Тот вчера вечером явно сразу уехал в Зареченск, а телеграмма утренняя. Пускай сам разбирается с этими «вопросами». В сущности, дело простое».
Следующая глава Содержание
