Гетерохромия. Штольман
Часть вторая
Яков Платонович залихватски спрыгнул с пролётки подъезжая к дому, не сомневаясь, что кто-то из прислуги наблюдает за дорогой в окно, и дверь откроется ещё до того, как он взойдёт на крыльцо. Штольман ещё вчера посылал к Яковлеву с просьбой об аудиенции. Он хотел узнать его получше не только ради расследования. Коммерсант такого масштаба, без сомнения, должен быть личностью незаурядной.
Дверь распахнулась, дворецкий был не тот, что в прошлый раз, и не совсем обычный. Невысокий, узкоглазый, широкое лицо. Выглядел слишком молодо для этой профессии, но вышколен великолепно: ни одного лишнего движения, в пустой прихожей ухитрялся оставаться незаметным (всё время стоял чуть позади, за правым плечом). Когда он мягко забрал у Штольмана трость и шляпу, полицейский успел увидеть изящную татуировку на левой руке: маленький чёрный дракон, свёрнутый кольцом.
Сразу вспомнилось: "Сырьё - из Харбина".
Дворецкий лёгким кивком пригласил гостя следовать за собой. Штольман послушно пошёл, приглядываясь к странному слуге.
«Прямая спина, ступает бесшумно, ни суеты, ни медлительности. Не сказал ни слова, но движениями и мимикой дал почувствовать и почтение, и достоинство, и приветливость. Слишком идеален для Зареченска. Слишком молод для такой идеальности. А прежний дворецкий не выглядел старым или больным, зачем было его заменять? Такие люди, как Степан Игнатьевич обычно консервативны, и не примут в дом непроверенного человека. Не случайно тут появление идеального дворецкого».
Они подошли к двери кабинета на втором этаже. Дворецкий постучал, услышал краткое «Да,» и открыл дверь. Яковлев ждал их стоя у письменного стола спиной к окну.
Пропустив полицейского вперёд, слуга вошёл следом, положил шляпу с тростью на полку камина и удалился.
«Оставил вещи в кабинете, чтобы я сам мог забрать их. Значит, возвращаться он не будет. У дворецкого есть более важные дела, кроме как встречать и провожать гостей? Да полно, дворецкий ли это?»
Штольман прошёл через комнату, чтобы пожать хозяину руку, тот сделал ему навстречу один шаг и остановился не поворачиваясь, вынуждая своего гостя смотреть против света.
«Понятно. Он привык доминировать в любой ситуации. В прошлый визит собственноручно пронёс для меня стул через весь кабинет, но поставил так, чтобы ему было удобно меня видеть, а сам остался стоять. Мол, «я к вам со всем уважением, но я здесь решаю, какое место вам занимать». В этот раз сесть не предложил, значит разговор будет коротким. Сейчас он напряжён и огорчён, но скрывает это. Слишком плотно сомкнуты губы, чуть ниже опущены веки. Трудно будет вызвать его на откровенность. Мне не в чем обвинить и нечем пригрозить. Как не люблю я эти светские разговоры».
— Степан Игнатьевич, рад видеть вас в здравии и душевном равновесии, — «Помрачнел на мгновение. Я прав, душевное равновесие как раз нарушено», — Николай Васильевич обеспокоен положением на фабрике, велел справится, как там дела.
– Не стоит беспокоится. Дела прекрасно идут. С рабочими у нас понимание. Я почти всех по именам знаю, у тех, кто на контракте с основания фабрики, ещё детей крестил. Да, спасибо, что вчера прислали Терентьича. Его сыновья у меня работают, он свой человек для фабричных. Одно его присутствие всех угомонило.
– Это урядник распорядился. Я ему передам. Андрей Степанович был очень расстроен вчера, пусть не сомневается, мы найдём злоумышленника.
– Андрею пора привыкать, – Степан Игнатьевич усмехнулся, – в нашем деле без врагов не обходится.
– Есть предположения, кто желает поссорить вас с сыном?
– Поссорить? Зачем? – Яковлеву этот вариант даже не приходил в голову, — это просто мелкая пакость от бессильной злобы.
– Не такая уж мелкая эта пакость. Если на фабрике случаются беспорядки, её цена снижается, не так ли?
– Разве? – Яковлев посмотрел исподлобья, – Но я в любом случае не буду продавать эту фабрику.
– Кто-то хотел купить?
– Есть такой, Шептунов. Без году неделя в торговле, но очень хочет в шёлковый концерн вступить, ради репутации. Он полагает, в провинции фабрику за копейки купить можно.
«Шептунов, недавно читал… в деле Воронцовой её управляющий с такой фамилией проходил свидетелем. Было бы малейшее сомнение в естественной смерти – стал бы первым подозреваемым. Он тогда изрядную долю наследства получил».
– Имя отчество Шептунова не помните?
– Евсей Ильич или Исаевич.
– Он начал торговлю на деньги из наследства, что получил от барыни, как её управляющий, так?
– Да, всем говорил о наследстве, но я не знал, что он был управляющим. То-то душа у него лакейская.
В этот момент Штольман услышал за спиной звук открывшейся двери и лёгкие, мелкие шаги.
Глаза Яковлева потеплели.
«А вот и чудесное создание, которое тоже вертит папенькой, как хочет. Déjàvu, – подумал Яков Платонович, – кому ещё может быть позволено входить в кабинет хозяина без приглашения, и без стука».
Штольман медленно повернулся. «Действительно – создание чудесное. Лет пятнадцати. Розовое платье по-детски укорочено, туфельки с бантиками, локоны, точёный профиль, тёмные ресницы скромно опущены».
– Я забыла тут французский словарь, папа́, — и к столу, заваленному книгами с бумагами. Вытянула споднизу толстенный фолиант. Часть бумаг просыпалась.
"Почему было горничной не приказать? Любопытная девочка хотела взглянуть на папиного гостя?»
«Папа́» глядя на неё сиял, как облизанный леденец.
Наконец, Степан Игнатьевич опомнился и представил их:
– Яков Платонович Штольман, надворный советник. А это – моя дочь Саша.
Саша сделала книксен и вскинула ресницы.
И тут Штольман замер, забыв на несколько мгновений кто он и где, встретив этот странный взгляд, загадочно-тревожный в своей неправильности. Совершенно разные глаза посмотрели на него: карий с золотыми искорками и зелёный с синеватой глубиной.
Он поклонился «фатовским поклоном»*. Невольно получилось, не мог от её зрачков оторваться.
Саша упорхнула со своим словарём. Яков Платонович тоже взялся за шляпу.
Он увидел много, слишком много, чтобы делать выводы сразу. Вихрь мыслей нужно было упорядочить.
Но другой возможности может не представится, и Штольман решился сказать:
– Степан Игнатьевич, вы можете рассчитывать на мою помощь при любых обстоятельствах. Не стоит пренебрегать возможностями полиции, — и посмотрел вопросительно.
Еле заметная тень сомнения мелькнула в лице коммерсанта, тут же сменилась маской вежливого недоумения. Он слегка пожал плечами и протянул руку прощаясь. Однако, когда полицейский был уже в дверях, нагнал его и тихо произнёс:
– Присмотритесь к Богимовке, — сразу отвернулся и отошёл, мол, разговор окончен.
* * *
Штольман вышел из дома Яковлева с нарастающим чувством близкой опасности.
Призрак, бандиты, Богимовка, цирк, странный дворецкий, купец Шептунов, гетерохромия; всё спуталось в смутный клубок. Обилие версий смущало разум.
Пришло время действовать, а он не знал – как.
Больше всего беспокоили новый дворецкий и скрытая просьба о помощи. Если Яковлев не уверен, что справится сам, проблема должна быть очень серьёзной.
Уже отъезжая, Штольман заметил Белецкого с саквояжем в руке, направлявшимся к дому коммерсанта. Это упрочило его подозрения.
– Ульяшин, сейчас в банк, потом в управление, потом домой, дальше – в Богимовку и в цирк.
– Ваше благородие, обедать будете?
Но Штольман только глянул сердито.
«Опять – рыбий глаз! – тоскливо решил урядник, – Ничего, у меня корзинка припасена».
В банке, поговорив с начальником отделения, Яков Платонович узнал, что Белецкий забрал со счёта Яковлева по доверенности пять тысяч рублей ассигнациями.
В Управлении Штольман взял с собой ещё двух городовых, забрал саквояж, оружие, московское дело и телеграмму Миронова.
Дома – переодел свежую рубашку, удобный костюм и кое-что спрятал под одеждой.
«Коробейников не возвращался. Ладно, дорога на Зареченск одна, Богимовка по пути, не разминёмся».
Пролётка катила, не останавливаясь. Штольман пытался сосредоточиться, поразмыслить над делом, но мысли прыгали, что колёса на ухабах, и словно бес подначивал: «Вперёд, события надвигаются, или – уже происходят. На месте всё разъяснится».
Вот уже подъехали к холму с величественным особняком наверху. Богимовка.
Ульяшин замедлил лошадей. Штольман встал, вглядываясь. Навстречу шла девочка с корзиной, он узнал Марфу, она смотрела на него во все глаза.
– Марфа, Антон Андреевич здесь?
– Были, были, и у нас, и у Евдокии Васильевны, и в большой дом заходили, в Зареченск поехали, - она вытянула руку указывая.
Яков Платонович махнул Ульяшину: — В цирк.
"Про Богимовку расспросим Антона Андреевича. Мальчик важнее".
Вот пролётка прогрохотала по мосту, втиснулась в ряд обозов. Купцы возвращались с ярмарки, пришлось замедлиться. Когда свернули на дорогу к пустырю, где стоял цирк, стало свободнее. И тут Штольман заметил бегущего навстречу Коробейникова:
– Яков Платонович! – кричал он, махая шляпой.
Когда они поравнялись и Штольман спрыгнул на ходу, Коробейников не успев отдышаться выпалил: - Степан Пескарёв… внук адмирала Колосова-Берг!..
– И – сын коммерсанта Степана Яковлева, – добавил Штольман.
Немая сцена длилась несколько секунд.
Потом Штольман вздохнул:
– Залезайте, Антон Андреевич. И докладывайте.
*Фатовской поклон: «…в местах развлечений воспитанный молодой человек должен держаться непринуждённо, но не навязчиво, не выказывая чрезмерной заинтересованности в окружающих, дабы не смутить их. Однако, будучи представленным привлекательной особе, можно исполнить особый поклон: держа руки за спиной, плавно наклонить и выпрямить корпус, не опуская головы и не отводя взгляда от глаз vis-à-vis. Этим вы выкажете своё особое внимание и интерес, оставаясь в рамках приличий.» (из журнала «Светский Петербург»)
Следующая глава Содержание
