Девятая новелла 
Ночной гость
Прошло некоторое время со смерти Курочкиной и печальной и странной историей с синей тетрадью. Все стихло, как и не было. И лишь Элис, которую я навещала в больнице, оставалась живым свидетельством того, что то дело мне не приснилось. Элис по-прежнему пребывала в прострации, почти не обращая внимания на окружающее, но меня она опасалась уже меньше. Я не оставляла попыток достучаться до ее разума, бывая у нее регулярно, хотя доктор и говорил, что вряд ли возможны сильные изменения. Но мне казалось иначе. Я ведь видела, что она меня слушает, а порой мне казалось, что девушка даже радуется моему приходу.
Теперь, когда у меня было занятие, поглощающее довольно много времени, я реже виделась с Яковом Платоновичем и очень скучала. Но в парке он появлялся лишь изредка, а в управление я не ходила, не желая отрывать его от дел без надобности. Сам же он встреч со мной не искал, что наводило на печальные мысли. Со временем я пришла к выводу, что та его ревность мне просто почудилась. Просто я приняла за истину то, чего желала бы, а на самом деле мой сыщик проявлял ко мне интерес только тогда, когда мне случалось коснуться очередного его расследования. Да и тогда прикладывал массу усилий, чтобы я не вмешивалась. И все-таки я надеялась, что очередное убийство, в расследовании которого я смогу оказать ему помощь, заставит его более пристально ко мне приглядеться. Ведь мои способности на самом деле могут быть полезны в сыскном деле. Пусть я не интересна ему в остальном, но могу хотя бы в работе помочь. Ну, если он позволит, разумеется.
Но и духи, как назло, взяли отпуск. Или просто убийств в Затонске не случалось. Так что повода оказать помощь полиции у меня не возникало, и жизнь моя текла спокойно и невозмутимо, как у всех людей на свете. Пока вдруг дядино сообщение не изменило все и разом, вновь принеся в нее хаос и сумятицу, а заодно и радость приключений.
– Убили, – сообщил дядя, входя в столовую во время завтрака. – Жену племянника Бенциановой. Прямо в доме.
– Какой ужас, – воскликнула мама.
Дядя сел за стол. Вид он имел до крайности расстроенный, подавленный даже.
– А вы что, были с ней знакомы? – поинтересовалась я.
Уж больно огорченным выглядел дядюшка, чтобы предположить, что он узнал об убийстве вовсе неизвестной ему женщины. Но отвечать мне он не спешил. Все с тем же расстроенным видом сделал глоток соку, окинул взглядом стол, будто в задумчивости. Должно быть, решал, стоит ли рассказывать. Я ждала, не поторапливая его. Захочет – расскажет. А не захочет – все равно выспрошу, пусть и позже.
– Некоторое время назад, – решился, наконец, дядя, – Бенцианова обратилась ко мне, как к медиуму, чтобы я обучил ее, как следует правильно обращаться с духом ее покойного сына.
– Бедная женщина, – не удержалась мама от язвительности. – Видимо, от горя совсем разума лишилась.
– Бенцианова утверждала, что ощущает присутствие сына, – продолжил дядюшка, сделав вид, что маминой реплики не заметил. – Она с ним разговаривает. Убеждена, что он ее слышит и понимает, – он огорченно покачал головой. – А я всегда говорил: Любое назойливое вмешательство в жизнь духов, не обладая определенными знаниями и навыками, наказуемо.
– И, несомненно, влияет на душевное спокойствие, – не без ехидства заметила мама, поднимаясь со стула.
Вряд ли она имела в виду помещицу Бенцианову. Скорее уж дядю, да и меня заодно, наверное. В другой день я расстроилась бы из-за этих маминых слов, но сейчас меня куда больше волновало дядюшкино огорчение.
– Дядя, ну, почему вы себя так вините?– спросила я его. – В этом ведь совершенно нет вашей вины.
– Я мог как-то поучаствовать, – ответил он взволнованно. – Я мог как-то оградить ее. А что я вместо этого? Махнул рукой? Подумал: пусть полоумная старуха делает, что хочет. И вот результат.
– Вы же не думаете, в самом деле, что в этой смерти виноват злой дух?– изумилась я.
– Все может быть, – вздохнул дядя. – Все может быть. Определенно, Бенцианова нуждается в помощи.
– Дядя, но неужели вы думаете, что дух, который обрел свободу, вдруг явится решать людские вопросы? – недоумевала я, поняв, что дядюшка не шутит.
Кажется, он на самом деле считал себя виноватым в том, что невестка Бенциановой погибла. Не похоже это на него, право. Мой дядя всегда говорил, что не следует искать свою вину в чем ни попадя, а теперь вот страдает из-за того, в чем однозначно повинен быть не может.
– Некоторые духи не могут обрести покой из-за того, что у них остались здесь незавершенные дела, – возразил он. – Они ведь тоже подвержены страстям. Их обуревает разочарование, и гнев, и обида, и жажда мести.
Трудно было с этим не согласиться. Я и сама неоднократно видела такие вот неупокоенные души, которые просили о помощи и жаждали покарать своего убийцу. Но маленький мальчик, да к тому же погибший давным-давно? Нет, в это мне верилось с трудом. Но дядя-то верил. И очень сильно переживал.
– Ну, хорошо, – попыталась я воззвать к логике, – Но если нет никакой возможности обрести утешение, то что? Вечные терзания?
– Можно попробовать успокоить дух, – ответил дядя и посмотрел на меня выжидающе.
– Успокоить дух? – рассмеялась я. – Это, интересно, как? Исповедовать? Дядь, ну, вы шутите?
– Была такая история, – поведал он, подсаживаясь ко мне поближе. – В одном английском аристократическом поместье начала происходить череда загадочных смертей. Баронет покончил с собой. Его сын упал с лошади и сломал шею. Экономка споткнулась, упала с лестницы, разбилась. И оказалось, что это все делает неупокоенный дух женщины, которую бросил любовник. Тогда нашелся один французский медиум, который бедняжку успокоил. Он уговорил ее простить любовника, что она и сделала. А он, таким образом, получается, поработал и как медиум, и как психолог.
– Если к смерти Ксении Татариновой имеет отношение какой-то дух, – принялась рассуждать я, – тогда получается, что у него должна быть какая-то цель.
– И человек, – добавил дядя, – руками которого он этой цели добьется.
Что ж, он меня убедил, пожалуй. И в самом деле, подобное возможно. Но в этом случае, нам следует немедленно принять меры, пока еще кто-нибудь не погиб.
– Надо ехать к Бенциановой, – сказала я, поднимаясь.
Дядя встал тоже.
– Время не самое подходящее, но и медлить нельзя, – очень серьезно сказал он.
До дома помещицы Бенциановой мы с дядей добрались на извозчике. Хозяйке нездоровилось, но она все же согласилась нас принять. Следуя за горничной, мы прошли в спальню, где на большой кровати под пуховой периной лежала сама Бенцианова. Вид она имела и в самом деле не слишком цветущий, что и не удивительно, при таких-то потрясениях, но то, что характер у нее, мягко скажем, непростой, было видно с первого взгляда. Как и то, что никакие трудности и переживания не способны его смягчить, разве что наоборот.
– Кто это? – спросила помещица, увидев нас в дверях. – С чем пожаловали?
– Это я, – поклонился дядя с непривычной неуверенностью. – Здравствуйте. Петр Миронов. А это племянница моя, Анна.
Я улыбнулась приветливо, надеясь расположить к себе суровую старуху, но тщетно.
– Нездоровится мне, чтоб гостей принимать, – сказала Бенцианова с явственным недовольством в голосе.
– Мы помочь вам пришли, – сообщил дядюшка.
– А я в помощи не нуждаюсь, – ответила она довольно резко. – Ну, если что-нибудь только от сердечной боли.
А ведь она еще и не старая вовсе. Просто рано состарившаяся, ожесточившаяся в своем горе женщина, предпочитающая быть грубой, нежели слабой. Должно быть, у нее и вправду болело сердце. Но не той болью, что может излечить доктор. Ее боль, ее сердце принадлежали маленькому мальчику, чье курносое лицо смотрело на меня с фотографии, что стояла на комоде. Неужели, малыш, это твой дух убил женщину, с которой ты даже и знаком не был? Не верится мне что-то.
– Антонина Марковна, мне кажется, следует разобраться в причинах гибели супруги племянника вашего, – произнес дядя, убедительности ради подходя ближе к кровати.
– А это полиция пусть и разбирается, – отказалась помещица, – а с меня этих ваших вопросов довольно. Я слаба. С постели встать не могу.
Она явно преувеличивала и болезнь свою, и беспомощность, пытаясь выставить нас поскорее. Дядя это тоже понял и взглянул на меня в растерянности. Я ответила ему не менее смущенным взглядом. Что делать в такой ситуации, я тоже понятия не имела, но знала точно одно: если не принять никаких мер, могут быть еще жертвы, так что сдаваться мы права не имеем. Дядя, как видно, был такого же мнения, потому что, невзирая на явную неприветливость хозяйки, присел на стул и вознамерился продолжить разговор.
– Антонина Марковна, здесь имело место быть вмешательство потусторонних сил, – решительно заявил он.
– Ну, вот что вы такое говорите, сударь! – возмутилась Бенцианова, забыв изображать слабость. – Как это Ксения могла помешать вашим потусторонним силам?
– Это мы и хотим выяснить, – успокаивающим тоном сказал дядя. – Не обращались ли вы к каким–то другим медиумам, или, может быть, сами проводили какие–то ритуалы?
– Капли я пью, пилюли глотаю, – заявила она. – Вот все мои ритуалы. После смерти Петруши день за днем идет, и даже не понимаю, где зима, где лето.
– А Петруша не давал о себе знать? – осмелилась поинтересоваться я.
Бенцианова взглянула на меня так, что я сразу поняла, что зря подняла эту тему. Да и вообще, наверное, зря вмешалась. У дяди еще как-то получалось добиваться ответа от этой дамы, а вот я вряд ли способна на такое. Видно же, что я ей сходу не понравилась.
– Довольно, – строго сказала помещица. – Оставьте вы меня в покое. Мне надоели все эти ваши фокусы! Вам деньги мои нужны, деньги мои нужны! От того вы все это затеяли.
Под конец своей речи она уже едва не срывалась на крик. Я взглянула на дядю. Он смотрел на Бенцианову с крайним неудовольствием, но, как видно, решил сделать еще одну попытку:
– Антонина Марковна, поймите вы, Ксения могла пострадать от ваших неумелых заигрываний с духами. Это важно!
– Вы что? – села на постели Бенцианова. – Вы что?!!! Обвиняете меня?!!! Чушь!
Теперь она уже кричала, даже не пытаясь сдерживаться. Дядя мой, не терпевший конфликтов, сперва отпрянул, а после и вовсе поднялся со стула и попятился. Я не выдержала и вмешалась:
– Мы просто хотели помочь вам!
– Оставьте, – снова прокричала Антонина Марковна. – Оставьте меня!
Надсаженное горло не выдержало, кашель прервал крики. Горничная бросилась к хозяйке, спеша ее поддержать. Мы с дядей поспешили удалиться. И так было ясно, что ничего добиться мы не смогли, лишь разозлили грозную помещицу.
– Какие вибрации, – взволнованно проговорил дядя, когда мы покинули комнату. – Сколько темной энергии, будто в нее в саму злой дух вселился.
Нет, тут я не была с ним согласна. Бенцианова показалась мне несчастной и одинокой, но никак не одержимой. Нельзя было, разумеется, отрицать, что у нее на редкость дурной характер. И вряд ли домашним с нею легко ладить. Но дух в нее не вселялся точно.
И, тем не менее, ведь видела она что-то в этом доме, раз обращалась к дяде. И смерть Ксении Татариновой тоже здесь произошла. Мне бы взглянуть на место преступления. Может быть, какой-нибудь дух не утерпит и выглянет посмотреть, что за медиум тут гуляет. А я, глядишь, что-нибудь важное от него узнаю.
– Окажите любезность, – попросила я горничную, – покажите комнату, где была найдена Ксения.
Служанка с опаской оглянулась на дверь хозяйских покоев, но все же указала на нужную дверь.
– Нам внутрь не попасть, – сказал дядя, увидев полицейскую печать на филенке.
– Если я не войду туда, я ничего не смогу узнать, – ответила я расстроенно.
– Аннет… – начал дядя увещевающим тоном, видимо, собираясь объяснять мне, что срывать печати полиции – дело неблагодарное и опасное, но тут же и осекся, вспомнив, как видно, кто именно настоял на этом расследовании.
– Поймите, мне очень важно туда попасть, – сказала я горничной.
– Не могу я, – виновато ответила девушка. – Не велено. Меня Бенцианова выгонит, а городовой вообще в участок отправит.
– Аннет, – позвал меня дядя, – пойдем. И в самом деле, так нельзя.
– Но дядя!
– Мы найдем другой способ, – успокоил он меня. – Мы найдем, обязательно.
Что ж, поищем, деваться-то некуда. Собственно, способ прост: нужно пойти к Якову Платоновичу и попросить, чтобы он разрешил мне войти в комнату. Да только я вполне себе представляю, что именно скажет Штольман в ответ на подобную просьбу. А может, дядю к нему отправить? Ну, это же он все затеял, вот пусть и договаривается.
Нет, это не лучшая моя идея. Дядюшка вполне способен наговорить Якову Платоновичу лишнего, из лучших, разумеется, побуждений, а это мне вовсе не нужно. Пожалуй, я лучше попробую побеседовать с жертвой по-старинке, при помощи доски и формулы призвания. Кто знает, может, Ксения согласится рассказать, кто ее убил. Как показывает мой опыт, самый упрямый дух сговорчивее Штольмана, не желающего пускать меня в свое расследование, так что двинусь-ка я путем наименьшего сопротивления.
Дождавшись, по обыкновению, пока домашние уснут, я достала доску и приступила к сеансу.
– Дух Ксении Татариновой, явись. Дух Ксении Татариновой, явись!
Надо сказать, жертва убийства на мой зов не спешила. Неужели все же придется просить Штольмана пустить меня на место преступления? Мысль о подобном разговоре подстегнула не хуже крапивы. Ну, нет, дух упрям, а я упрямее. Она явится, надо лишь постараться.
И стоило мне рассердиться, как следует, как дух молодой женщины появился в углу моей комнаты. Она выглядела совершенно растерянной и ломала пальцы в смятении.
– Ксения, кто это был? – поторопилась спросить я. – Кто вас ударил?
– Отпустите меня, – закричала она. – Я прошу вас, отпустите меня! Бедный Анатоль, он же ждет меня!
– Кто это – Анатоль?
– Отпустите, – продолжал умолять дух. – Мне срочно нужно на Монастырскую! Я вас прошу, отпустите! Он же ждет!
И как я не пыталась, ничего иного я от нее не добилась. В конце концов, я махнула рукой и велела духу уходить, куда хочет. Ксения исчезла немедленно, должно быть, направилась разыскивать своего Анатоля, а я решила посмотреть, спит ли дядя. Реакция духа, вернее, ее отсутствие, было мне непонятно.
Дядя и вправду не ложился еще, тихонько сидя в гостиной в компании книги и графина. Увидев меня, он немедленно оторвался от чтения.
– Ты расстроена, Аннет.
– Ксения, – пожаловалась я. – Она пришла, но не отвечала на мои вопросы. Как будто бы она вообще меня не слышала. Все время просила ее отпустить.
– Отпустить? – удивился дядя.
– Да. И она все время просилась к какому–то Анатолю. Твердила об этом, просто не переставая.
– А ведь ты знаешь, такое бывает, – вдруг сказал дядя. – Такое бывает с теми, кто покинул этот мир недавно и еще не осознал, что он находится уже там, по ту сторону. Такие духи, как правило, одержимы последним желанием, которое у них было в жизни.
Я даже подскочила на месте, настолько точно дядя описал то, что творилось с Ксенией. Именно – одержима желанием.
– Получается, перед самой смертью она должна была встретиться с этим Анатолем! – сказала я, уже понимая, что мы добыли чрезвычайно важные сведения. – Я должна рассказать об этом Штольману!
Как бы ни были важны мои новости, я все же поддалась на дядины уговоры и решила подождать до утра. Но едва позавтракав, я оделась и, придумав какую-то отговорку для мамы, направилась в управление. Возможно, Яков Платонович будет настолько благодарен мне, что согласится открыть для меня ту комнату. За ночь мне пришла в голову еще одна идея: пока дух Ксении осваивается на том свете и общению недоступен, я могла бы поговорить с духом Петруши. Если он и в самом деле бродит по дому, то мог что-то и видеть. В вину его самого мне не верилось категорически. Ребенок все-таки, хоть и дух.
До управления я почти бежала, воодушевленная тем, какое впечатление произведут на Штольмана мои новости. Кивнув приветственно дежурному, я направилась прямиком в знакомый кабинет. Не следует медлить, мои новости очень важны!
– Яков Платоныч, Антон Андреич, – поторопилась я перейти к делу, едва вошла и убедилась, что оба следователя на месте, – у меня для вас очень важное сообщение!
Сыщики хором повернулись ко мне и посмотрели выжидательно.
– Ксения в ту самую ночь должна была встретиться с неким Анатолем! – сообщила я, предвкушая, какое впечатление произведет на них такой прорыв в этом запутанном деле.
– Утро доброе, Анна Викторовна, – строго сказал Яков Платонович, вставая. – Не могу порадоваться за этого господина, поскольку не имею чести знать. Вы присаживайтесь.
Ах, да, это он мне указывает, что я снова в своей торопливости пренебрегаю правилами приличия. Вот такой умный, такой чудесный человек, но временами – ну зануда же!
– Ах, простите мне мою сумасбродность! – извинилась я, скрывая досаду. – Я очень торопилась.
Яков Платонович все молчал, должно быть, ожидая разъяснений. Может, я слишком ошарашила его своим сообщением? Должно быть, нужно рассказать еще раз, только уже по порядку. Мой сыщик любит порядок и систему, это ему непременно понравится.
– Ксения Татаринова перед самой своей смертью должна была встретиться с неким Анатолем на Монастырской улице, – объяснила я. – И мне кажется, что у них были отношения.
– Позвольте полюбопытствовать, а кто втянул Вас в это дело? – с неудовольствием осведомился Штольман. – Кто на этот раз не доверяет полиции? Бенцианова или Татаринов?
Ну, нет, дядю я ни за что не выдам. Да он и не причем, на самом-то деле. Мы вовсе даже не собирались вмешиваться в расследование, лишь хотели разобраться с духом, посещавшим помещицу. Но не могла же я скрывать то, что узнала от Ксении? В конце концов, она сама мне про Анатоля рассказала, без моей просьбы, так что пусть и окажется виноватой. Ей уже все равно.
– Ксения, – изложила я свежепридуманную версию. – Она мечется и все время просится, рвется к этому Анатолю, – и пояснила на всякий случай. – Влюблена!
– Снова светские новости с того света, – раздраженно заметил Яков Платонович.
Ах, в какое же бешенство приводит меня этот его скепсис, если бы он только знал! Я даже не сдержалась и швырнула на стол перчатки в раздражении от такого непробиваемого упрямства! Как он может отвергать сведения о жертве лишь от того, что ему не нравится способ, которым я их добыла? И сколько уже можно каждый раз изображать Фому неверующего, если все равно потом он воспользуется тем, что я сообщила, и мы оба это знаем?
– Вы можете сколько угодно ехидничать! – сказала я следователю сердито, – но вы сначала проверьте!
Упрямиться дольше он, на удивление, не стал:
– Антон Андреич, окажите услугу!
– Проверим! – заверил Коробейников. – На Монастырской улице не так много домов.
– Так же, как и мужчин с именем Анатоль, – прибавил Штольман и, сделав шаг, заглянул мне в лицо.
Видно было, что он не желает ссоры, да и я уже пожалела, что так вспыхнула. Не стоило мне сердиться, а перчатками швыряться – тем более. Неловко-то как! И это случилось именно в тот момент, когда я собираюсь обратиться к нему с просьбой. Может, не стоит? Или все-таки попробовать? Ведь для дела же, не из любопытства. Вдруг что-то новое удастся узнать?
– Да, и есть еще кое-что, – решилась я все же, с трудом преодолевая смущение.
– Вы присаживайтесь, – перебил он вдруг, тронув мой локоть.
Я опустилась на стул, все еще чувствуя себя неуверенно. Яков Платонович, вопреки привычкам, не пошел к своему месту, а сел прямо передо мной, для удобства беседы. Вот только с удобствами или нет, сейчас он все равно снова начнет сердиться, я точно знаю. Он всегда так делает. И это… это просто невыносимо! Но ничего изменить я не могу. И промолчать не могу тоже. Ведь это может быть важным!
– В доме Бенциановой объявился дух, – решилась я, наконец.
– А вот это точно не по нашей части, – ответил Штольман упрямо.
– Да, но это дух покойного сына Бенциановой! – пояснила я. – Того самого, которого двадцать лет назад не стало.
– Я слышал, – сказал он, поднимаясь. Должно быть, от раздражения не мог усидеть на месте. – Печальная история. Мальчик попал под лед и заболел воспалением легких. Но это было двадцать лет назад!
– Но Бенцианова-то верит, что Петруша ее может вернуться!
– Ее можно понять, – пожал он плечами.
– Она что-то скрывает! – сообщила я чрезвычайно серьезно, изо всех сил стараясь, чтобы он мне поверил. – И это что-то связано с этим духом!
– Боюсь, это не в моей власти, допрашивать Бенцианову о ее отношениях с миром духов, – сказал он саркастично. – Это ведь по Вашей части, не правда ли?
Еще и издевается! Сдается мне, он уже знает, что мы с дядей приходили к Антонине Марковне, и вздорная помещица отказалась что-то нам сообщать. Вот и торжествует теперь! И делает вид, что ничего про духов знать не желает. А сам, между прочим, послал-таки Коробейникова на Монастырскую! И наверняка тот найдет Анатоля, и уж тут Яков Платонович мигом забудет, как им образом они его отыскали, и допросит, не побрезгует! И даже, как всегда, спасибо мне не скажет!
Ну, и пусть! Не хочет помочь – не надо, упрашивать его я не стану. Я иными методами обойдусь, и мы еще поглядим, кто кого! Вот как я раскрою это дело вперед полиции, тогда, господин следователь, стыдно будет уже вам.
Но устраивать новый скандал я не стала. Лишь забрала у него со стола сумочку и вышла молча. Не буду ничего говорить. Что тратить слова на этого твердолобого упрямца? Я делом ему докажу, что права! Непременно!!!
Путь к дому из участка я решила срезать, пройдя через парк Разумовского. Я всегда так делала, много лет, вот и теперь решила, совсем забыв о вернувшемся хозяине дома. Опомнилась лишь тогда, когда вышла к усадьбе и заметила фигуру на крыльце. Ох, я от злости совсем разум потеряла. Не хватало еще встретиться с князем, снова незваной бродя по его саду.
Кирилла Владимировича я не видела с той памятной истории со смертью Курочкиной, и желания общаться с ним не имела. Яков Платонович о князе не упоминал, и это меня только радовало. Никаких санкций не воспоследовало, тетрадь бесследно исчезла, а вся история будто утихла сама собой. И я не стремилась ворошить прошлое. Пока никто не вспоминает о тетради, моему сыщику ничего не грозит. И Элис, кстати, тоже.
Но сейчас я совершенно случайно оказалась у дома князя. И теперь подумывала, как бы половчее избежать встречи с хозяином. Может быть, если встать за деревом, он меня не заметит?
Но встреча не состоялась. Человек, замеченный мной, оказался вовсе не князем Разумовским. По ступенькам к экипажу спускалась небезызвестная мне Нина Аркадьевна Нежинская. Ах, как интересно! А я и не знала, что она в Затонске. Интересно, а Якову Платоновичу известно, что эта дама, из-за которой они с князем стрелялись в свое время, по-прежнему общается с ними обоими? А впрочем, нет, мне совсем это не интересно, просто абсолютно! Я ничего об этом даже знать не желаю. И вообще, очень тороплюсь домой. У меня есть важное дело, а сплетни меня не волнуют.
В тот вечер мне не удалось узнать ничего больше. Сперва отвлекли семейные заботы, потом я почему-то почувствовала себя очень усталой и легла спать чуть не с курами. Проснувшись на утро, я все еще пребывала в замешательстве относительно дальнейших планов действия, а потому решила пройтись и поразмышлять, но не по парку, как обычно. Так бывает, что вдруг оканчиваются в доме разные мелочи, вроде иголок и карандашей, причем, все сразу. Надо было пополнить недостающее, и я вызвалась сходить в лавку, совместив приятное с полезным. Мое расследование без помощи Якова Платоновича явно застопорилось, и я совсем не понимала, как надо действовать дальше.
Впрочем, это у меня расследование остановилось. Вполне было возможно, что полиция продвинулась дальше. Но чтобы это выяснить, надо было идти в управление, а после вчерашней ссоры, а пуще того, после появления госпожи Нежинской, мне вовсе не хотелось встречаться со Штольманом. Но, вполне возможно, где-нибудь в городе я встречу Антона Андреича, посланного по делам следствия, и он мне расскажет все новости.
Однако сколько я ни гуляла, нигде не мелькнула знакомая фигура. И даже сам господин следователь не попался мне на пути. Что ж, пора была заканчивать прогулку, уже и обед скоро. Купив в кондитерской конфет, я направилась к дому. Но не успела и десяти шагов пройти, как была остановлена совершенно незнакомым мне человеком. Причем, он меня явно знал, так как обратился по имени отчеству:
– Анна Викторовна!
Я остановилась, с недоумением его разглядывая. Выглядит вполне приличным, и одет хорошо, но весь какой-то расхристанный, будто ему вовсе не до аккуратности сейчас. И лицо расстроенное, даже очень.
– Прошу покорнейше простить меня, – вежливо произнес он. – Я Викентий Татаринов. Я вас везде искал.
– Но я не прячусь, – удивилась я.
Теперь было понятно, кто он, но по-прежнему неясно, что может быть нужно от меня мужу покойной Ксении.
– Зато мне таиться приходится, – огорченно вздохнул мой собеседник. – Меня считают душегубом после вчерашнего.
– Вчерашнего?
– Вы ничего не знаете? – изумился он. – Пахомовну, служанку тетки моей, убили.
– Какой ужас! – не удержалась я.
О, господи! Ведь я же уверена была, мы оба с дядей были уверены, что дело не закончится убийством Ксении. Мстительный дух не оставит своих намерений.
– Но я к вам совершенно по другому делу, – сказал вдруг Татаринов. – Как к человеку, как говорится, сведущему.
– Да о чем вы говорите? – удивилась я, с трудом отвлекаясь от горьких мыслей.
– О духах, – пояснил он. – Слыхал намедни, как тетка моя, Бенцианова, ночью разговаривала с ребенком у себя в спальне. Ласково так беседовала, а он ей отвечал.
– И вы слышали его голос?
– Ну, да, – подтвердил он. – Слух-то у меня отменный. Думаю, не иначе, как умерший сын Петруша пожаловал. Поэтому она с ним так ласково и разговаривала.
Нет, ошибается господин Татаринов. Это точно не Петруша. Это вообще не дух, если только муж Ксении сам не медиум. Тут все гораздо сложнее. А, учитывая два уже убийства, произошедших в доме, и страшнее.
– О чем они говорили? – спросила я его.
– Не расслышал, – огорченно развел руками мой собеседник. – Нужно было обождать, подслушать, а я в беспокойстве-то поспешил сразу в спальню, а там уж и никого. Ну, кроме тетки. И окна наглухо заперты.
– Ну, а что тетушка? Она как-то объяснилась?
– Да какое там! – отмахнулся Татаринов. – Она недовольна была, осерчала.
Да, характер Бенциановой мне известен. Вмешательства в свои дела она не потерпит и от родного племянника.
– Если это был дух, вы не могли слышать его голос, – пояснила я.
– Так вот поэтому я к вам и обращаюсь, – настойчиво сказал племянник помещицы. – Кто же мне еще разъяснит-то, что у этих духов на уме? Вы мне поможете?
Отказать было нельзя никак, хоть я и понимала прекрасно, что дело тут совсем не в духах, и лучше бы господину Татаринову искать помощи у полиции. Да только ведь Штольман его и слушать не станет с такими-то заявлениями, особенно после моего вчерашнего с ним разговора. Придется мне сперва самой разобраться в том, что происходит в доме.
Пообещав Татаринову помощь, я заторопилась домой. Если кто-то прикидывается духом покойного мальчика, настоящий дух Петруши наверняка об этом знает. И, возможно, расспросив его, я что-то пойму в этой запутанной истории.
– Дух Петра Бенцианова, явись, – позвала я, заперев дверь своей комнаты и достав доску. – Дух Петра Бенцианова, явись!
Странные какие-то ощущения, право, будто бы он где-то рядом, но не показывается.
– Петруша, ты слышишь меня?– спросила я, не отрывая ладоней от доски. – Пожалуйста, ответь мне! Приди.
Холодок, пробежавший по спине, возвестил о согласии духа явиться. Оглянувшись, я увидела мальчика, того, что был запечатлен на фотографии, что стояла в спальне Бенциановой. Только сейчас он не улыбался, наоборот, выглядел очень грустным.
– Петруша, ты к маме своей ходил? – спросила я, стараясь говорить ласково, чтобы не напугать малыша. – О чем вы с ней говорили?
– Он играет моими игрушками, – обиженно сказал дух.
– Он – кто?
– Заходит в мою комнату и играет в мои игрушки, – повторил Петруша и исчез.
Что же он имел в виду? Неужели и впрямь есть еще один дух, причем, дух ребенка, который навещает дом Бенциановой, разговаривает с ней, трогает игрушки Петруши? И почему-то убивает.
Но нет, этого просто не может быть. Я что-то напутала, право. Ведь Татаринов ясно сказал, что слышал голос мальчика. Стало быть, то никак не мог быть духом. Но Бенцианова уверена, что ее навещает именно погибший сын. То есть получается, что какой-то мальчик выдает себя за Петрушу. Но зачем? Впрочем, об этом я вряд ли смогу догадаться. Проще спросить у него самого.
Но одной мне ни за что не исполнить задуманное. Лучше всего было бы в полицию обратиться, да вот только Яков Платонович четко дал понять, как он относится к рассказу о духе сына помещицы, и в помощи наверняка откажет, да еще и прибавит что-нибудь весьма язвительное. Нет, в полицию пока рано обращаться. Сама я не справлюсь, но у меня есть верный друг, к тому же, весьма заинтересованный во всей этой истории.
– Хм, интересно, – задумчиво произнес дядя, когда я все ему изложила. – А кто ж тогда посещает старушку, если не Петруша?
– Самозванец, – пояснила я. – И мы должны его подкараулить. Там, у Бенциановой в доме.
– Как же ты его, интересно, подкараулишь, если она теперь нас на порог не пустит?
– Обойдемся без нее, – сказала я твердо.
Раз уж Викентий Татаринов заинтересован в том, чтобы прояснить ситуацию, он наверняка не откажет нам в помощи. Главное, чтобы дядя не отказался пойти со мной.
Дядя не отказал, разумеется, хоть и поспорил для порядку. Согласился и Татаринов, причем, с легкостью. Глубоким вечером, когда весь Затонск уже отошел ко сну, мы с дядей подошли к дому Бенциановой и осторожно постучали в дверь. Племянник помещицы сам отворил, должно быть, ждал в прихожей.
– Ну, что? – спросил его дядя.
– Да вроде угомонились, – шепотом ответил Татаринов. – Я петли на всякий случай маслом смазал, чтоб не скрипели.
– Это прозорливо, – согласно кивнул дядюшка, более всего озабоченный тем, чтобы хозяйка дома не узнала о нашем проникновении.
– Но все равно нужно соблюдать осторожность, – сказал Викентий, озабоченный тем же. – Если тетушка узнает, скандала не миновать.
– Послушайте, – сердито сказала я ему, – это ваша единственная возможность снять с себя подозрения и найти настоящего убийцу.
Татаринов кивнул согласно, но вид все-таки имел огорченный и встревоженный, перепуганный даже.
– Вы идите, – велел дядя, видя, как он боится. – Мы тут сами.
– Дядя, он наверняка появится в спальне Бенциановой, – сказала я. – Поэтому я пойду и встану у ее двери, а ты меня здесь жди.
– Так что ж? – возразил он, мигом встревожившись, – Бросить тебя одну?
Ох, уж мне эта его опека! Он, может, думает, что я с ребенком не справлюсь?
– Не волнуйся за меня, – утешила я дядю и пошла вверх по лестнице.
Он только головой покачал в огорчении, но спорить не стал, скорее всего, потому что не хотел нарушать тишину.
Поднявшись на второй этаж, я, стараясь ступать как можно тише, пошла по коридору к комнате Антонины Марковны. Было немножко жутковато идти вот так, в темноте. Старый дом поскрипывал, будто постанывал во сне, и мне все чудилось, что кто-то стоит у меня за плечом, но сколько я ни оборачивалась, там никого не было, разумеется.
И вдруг я услышала быстрые шаги, словно кто-то бежал по лестнице. Оставив дверь, до которой почти дошла уже, я кинулась обратно и успела заметить, как мимо меня пробежал мальчик. Судя по тому, что он открыл дверь, а не прошел сквозь нее, вполне материальный. Вот тебе и привидение!
– Стой! – окликнула я его, пускаясь в погоню. – А ну стой, я тебе говорю!
Дядя догнал меня и присоединился к преследованию.
– Туда, – показала я ему на лестницу, ведущую на чердак.
Мы, как могли быстро, побежали вверх по гулкой чугунной лестнице. «Призрак» громко топал впереди, и он, увы, был куда резвее нас. Нырнул в слуховое окно, выбрался на крышу и был таков.
–Ушел? – спросила я, догоняя дядю, споткнувшегося у чердачной двери.
– Дух-то наш с художественными наклонностями, – сказал дядюшка, поднимая с пола проволочку, выгнутую в виде фигурки собаки.
– Да, он вполне осязаемый, – улыбнулась я, разглядывая фигурку. – И к тому же, ужасно топает.
– Шустрый чертенок! – усмехнулся дядя.
– Значит, точно живой, – заключила я, убирая в сумочку проволоку.
Удачная находка! Надеюсь, упрямому и скептически настроенному Штольману она покажется достаточно убедительным подтверждением моим словам.
Однако на этом наша удача и завершилась. Потому что, когда мы снова спустились в коридор, нам навстречу вышла сама Бенцианова в сопровождении горничной. Ох, как плохо! Не дошло бы дело до полиции! Если Татаринов, боящийся грозную свою тетку, не пожелает признаваться, что впустил нас в дом, могут быть весьма серьезные неприятности.
– Кто это здесь? – изумленно сказала Антонина Марковна, при свете лампы вглядываясь в нас. – Это как же вы посмели? Это мой дом! Я буду жаловаться в полицию!
– Успокойтесь, – вмешался вышедший из своей комнаты Викентий Татаринов. – Успокойтесь, тетя. Это я их пригласил, чтобы они разобрались, кто у нас тут шляется по ночам.
– Да кто ты такой, чтобы здесь командовать, распоряжаться? – немедленно переключила свой гнев на племянника помещица. – Кто ты такой?
Татаринов в смущении потупился. Но я все равно была ему благодарна, что он не струсил гнева тетушки, не бросил нас ей на растерзание.
– Мы просто хотели узнать, кто вас навещает и зачем, – сказал дядя миролюбиво. – И, представьте себе, едва его не поймали.
– Теперь он больше не придет, – огорченно сказала Бенцианова, глядя на нас с укоризной. – Это сын мой, Петруша. Это ты! – прибавила она, переводя внимание на племянника. – Ты во всем виноват! Ты!
– Подождите, – вмешалась я, не утерпев. – Может, это и не Петруша вовсе. Может, это какой–то другой мальчик.
– Нет! – упрямо возразила Антонина Марковна, и в ее голосе послышались слезы. – Это сын мой, Петруша мой. В жизни одна отрада осталась – поговорить с кровиночкой моей. Я его каждую ночь, каждую ночь ждала! А вы! Вы напугали его!
И взглянув на нас укоризненно еще раз, она развернулась и направилась к своей комнате тяжелой старческой походкой. Я украдкой взглянула на дядю: он, как и я, похоже, был готов сквозь землю провалиться от стыда. И все же…
Как бы ни было мне жаль Бенцианову, она верила в ложь. Мальчик был точно не дух, и его появление в доме вполне могло быть связано с творившимися здесь преступлениями. Пообещав Татаринову, что мы сами поставим с известность полицию, мы с дядей направились домой. Завтра схожу в управление и все расскажу. Вряд ли Яков Платонович обрадуется тому, какую гастроль мы устроили в доме помещицы нынче ночью, но теперь он уже не сможет отрицать существование мальчика.
