«Если дует ветер в двери…»


Есть, есть Бог на свете! Теперь Павел Евграфович убедился в этом окончательно. Рука Божия, не иначе, привела его сегодня на Монмартр в поисках наилучшего из лекарств от извечной русской хандры. Набить пару морд, самому схлопотать по хребту или в рыло – глядишь, и тоски как не бывало. Главное - вовремя остановиться. Вот и сегодня, неплохо почесав кулаки о столь удачно подвернувшуюся шпану и получив пару раз чувствительно в ответ, купец Игнатов был удовлетворён вполне.
В Затонске на шум драки давно бы примчались вышколенные полицмейстером Трегубовым городовые, но здесь, похоже, каждый был сам за себя. Павел Евграфович только начал прикидывать, как бы ему половчее разойтись со своими противниками, не доводя дело до поножовщины, как из-за спин мрачных парней раздался удивительно знакомый голос, и, растолкав опешивших апашей, кинулся к нему человек, которого Игнатов меньше всего ожидал здесь увидеть, но рад которому оказался безмерно.
«Хотя, чему ты, брат, удивляешься? – Игнатов отхлебнул из стакана весьма недурственного вина и обвёл долгим взглядом обшарпанную, тёмную комнату, заставленную столиками и стульями разной степени колченогости, явно собранными «с миру по нитке». – Или, как говаривал старый пират в одной хорошей книжке, ты думал найти здесь епископа?».
Мрачное заведение, хоть и именовалось «кафе», как поведал об том его гордый владелец, он же предводитель бандитской шайки, больше тянуло на этой самой шайки логово. Окна последний раз мыли еще при Наполеоне, не иначе; но расторопный Жан живо притащил на их столик шандал со свечами, а вино тут и впрямь было выше всех похвал. Прочие апаши в своей берлоге задерживаться не стали: пошушукались о чём-то с Жаном и умелись всей толпой, видать отправились поправлять здоровье в другое место.
Конечно, и в Затонске не было ахти каким дивом встретить Петра Миронова в заведениях, подобных этому; но тамошняя шантрапа относилась к нему безо всякого пиетета. Здесь же на его доброго знакомца лихие парни глядели с неизменным почтением, а в речи их несколько раз прозвучало «господин граф». А уж в графское-то достоинство он каким макаром ухитрился пролезть?
И то, и другое сильно Павла Евграфовича интриговало, а умение исподволь выяснять щекотливые вопросы никогда не было сильной стороной купца Игнатова.
- А что это, Петр Иваныч, здешние ухорезы вас графом величают? – спросил он с ухмылкой, когда иссяк наконец поток бессвязных, но горячих приветствий и неизбежных вопросов о делах и здоровье, и первый стакан был осушён, по обычаю, за нежданную встречу.  - Или это вроде почетного звания? Как наши посконные российские воры своих вожаков «королями» кличут?
- Да Господь… Господь с вами, Павел Евграфыч! - Миронов аж поперхнулся.
И то верно - Петр Иванович, одетый с явственным парижским шиком, улыбающийся, счастливый и за все эти годы не так уж сильно и постаревший, на местную публику вовсе не походил.
- Так я смотрю, вы тут в почёте…
- Это у Койотов-то? Ну, это отдельная история, - Миронов махнул рукой, явно не желая вдаваться в подробности. На него это было не похоже.
– А с графом и вовсе смешно вышло. Моей супруге как-то пришлось - пришлось в силу обстоятельств представиться нашим буйным друзьям своим прежним титулом. В то, что титул, был уже к тому времени недействующим, она, в силу тех же самых обстоятельств, вдаваться не стала. Так что я теперь эдакий граф-консорт. Подобно странствующему рыцарю, получил сие звание вместе с рукой и сердцем прекрасной дамы.
Игнатов машинально хлебнул из стакана, переваривая неожиданную новость. Новость эта затмевала, признаться, всё иное, что могло бы случиться с его знакомцем за долгие восемь лет. Он бы меньше удивился, и впрямь обнаружив Петра Миронова вожаком хулиганской шайки. Хотя…
- Уж не та ли это дама… - Игнатов откашлялся и повторил: - Уж не та ли это дама, с которой вы наведывались как-то в Затонск?
- Так вы знаете? – Петр Иваныч явно был удивлён.
Игнатов ухмыльнулся широко. Еще бы ему не знать! Сам он в ту пору в Затонске отсутствовал; но тогдашний приезд Петра Ивановича в компании сиятельной графини, произвел прямо-таки фурор и запомнился провинциальному обществу надолго. Милейший Александр Петрович, побывавший на званом вечере у Мироновых, долго ни об чём ином говорить не мог. Про что бы ни начал, всё одно сбивался на прекрасную графиню, чьё имя за давностью лет Игнатов, правда, уже начисто запамятовал.
- Так «ужель та самая Татьяна», как писал Александр Сергеевич?
- Да-с, только Александра, Александра Андреевна, - в голосе у Миронова прорезались непривычно тёплые нотки, а вид был – ну точно у кота, наевшегося сметаны. – Уже больше пяти лет, как мы имеем счастье пребывать в счастливом супружестве.
- Петр Иваныч, дорогой вы мой! Как же я рад за вас! – не удержался от восклицания Игнатов. Он и впрямь был рад за приятеля. Не каждому ведь удается вот так, на склоне лет, найти свою единственную. А Петр Иванович, нашел, несомненно. Как глаза-то засверкали, когда он по имени её назвал! Сердце вдруг кольнула короткая грустная иголочка, но Игнатов отмахнулся от неё тут же. Петру Иванычу повезло и ему еще повезет. Какие его годы!
Выпили за супружеское счастье четы Мироновых, потом отдельно - за здоровье Александры Адревны, которую любящий муж описывал в самых превосходных выражениях, потом за здоровье каждого из собутыльников… Жан только и успевал наполнять графин. Бандиты – не бандиты, а вино у них было отменное. В «ЛеФевре» за много худшее драли несусветно, а здесь хозяин-оборванец поначалу даже пытался угостить их «за счёт заведения», но Игнатов эти поползновения сурово отмёл. Вытащил бумажник, из бумажника - несколько купюр покрупнее и вручил лягушатнику. Русский купец сам кого хочешь напоит, а за чужой счет гулять не приучен!
Говорили, казалось бы, обо всём и много, перебивая друг друга но Игнатова не покидало ощущение, что приятель его старается больше выспрашивать; рассказывая же о себе и своих делах, временами тщательно подбирает слова, точно опасаясь сболтнуть чего-то лишнего. Совсем это было не похоже на прежнего Петра Миронова. Хотя, по правде говоря, и о нём самом, и о его нынешнем житье-бытье они говорили куда меньше, чем об оставленном ими обоими Затонске.  Благо, было что вспомнить и за кого выпить.
- Вы же, Павел Евграфыч всё еще главного не сказали! – спохватился вдруг уже пребывающий под хорошим хмельком Петр Иванович. Вы-то тут какими судьбами – по делу, или отдохнуть решили от трудов праведных?
Игнатов замялся. Вопрос, конечно, был и ожидаемый, и неожиданный. Ожидаемый, потому как о чём еще мог спросить один знакомец у другого, встретив его за тридевять земель от родных мест? И неожиданный – оттого, что Петр Миронов был первым таким знакомцем, встретившимся Игнатову на пути. А он еще в Затонске устал выкручиваться.
Павел Евграфович подумал вдруг, что не спроси его Миронов в лоб, сам бы он этого разговора не завёл. Не у одного ведь Петра Иваныча завелись некие… ну, не тайны, скажем так, но темы, на которые говорить с кем бы то ни было не особо тянет.
- Да я, если так можно выразиться, проездом. – ответил он наконец и, не дожидаясь дальнейших расспросов, добавил коротко: - В Америку, знаете ли, собрался, Петр Иваныч. В Америку.
Собирался он, по правде говоря, долго. Всё что-то прикидывал, обдумывал, колебался…хотя в глубине души знал, что всё одно поедет. С того самого дня знал, когда послала судьба ему встречу с Майклом, что когда-то звался Мишкой Скороходовым.
    С Майклом, по православной метрике - Михаилом Тимофеичем, встретились они в Москве, в конце весны. Мало того, что оказались в первопрестольной в одно и то же время, так еще и ухитрились выйти друг другу навстречу на Николаевском вокзале, где, как оказалось, ждали один и тот же поезд. И узнали друг друга, хоть не виделись почти тридцать лет. Видать, и в этом была Рука Божия.
    Павел Евграфович возвращался в Затонск из очередной коммерческой поездки, путь же Михаила Тимофеича лежал в Петербург, и дальше – в Америку, откуда он, собственно говоря, и приехал ненадолго, уладить какие-то старые семейные дела.
    Расплевался же Михаил с семьёй еще во времена их юности. Нашла в ту пору коса на камень. Сбежал ершистый недоросль Мишка из дома, не выдержал папенькиного нрава и его же поучений ремнём, а суровый купчина Тимофей Ильич и имя его упоминать запретил. Спустя уж много лет каким-то чудом разыскали его братья да сёстры за океаном. Всё же родная кровь – не водица, вот и потянуло Мишку на родину, к отеческим гробам.
    Да как потянуло, так и отпустило. И, возвращаясь в свою далёкую Америку, был Михаил Тимофеич ликом светел, и до самого Затонска только об этом и говорил. Про свой Дикий Запад, в который был влюблён, про свободу, про просторы бескрайние, где ты сам за себя в ответе. Где не делят людей на высших и низших по крови; что ты сам из себя вылепишь – тем и станешь, будь ты хоть из столбовых дворян, хоть из вольных коровьих пастухов. И когда распрощались они на перроне Затонска, когда уже ушел поезд, голос Мишкин – остался. Ветер, говорят, оспу переносит; вот и от Мишки, похоже, тогда повеяло на Игнатова чем-то таким - заразным. 
    Потом, по прошествии времени, разобрался в себе немножко. Не Америка ему была нужна, даже не золотые прииски на Аляске, про которые Мишка рассказывал и куда собирался рвануть сразу по возвращении. Что он, Игнатов, денег не видел? Просто захотелось вдруг попробовать, а что он еще в этой жизни может. А если так, то почему бы и не в Америке?
    Что-то похожее в свое время его из Москвы дёрнуло в Затонск. Но теперь он не сразу сорвался. С лета маялся, но чем дальше, тем больше понимал, что снова хочет он сменить жизнь, причем сменить уже радикально. Один как перст, жалеть о нем никто не станет, а ему тоже хочется попробовать вот так, как его приятель - на настоящей грани. И вот, наконец, решился. Продал все, что было, сложил деньги в саквояж, в тот самый, с которым в Затонск приехал, и купил билет в один конец.
Да и приключений тоже хотелось, чего уж себе-то врать. У Алексея Егорыча в книжках все герои, а он чем хуже? Хоть и сам понимал, насколько это смешно выглядит. Не гимназист ведь сопливый, чтобы к индейцам сбегать. Мужика сорока с лишним лет в прерии потянуло – это похуже, чем «седина в бороду, бес в ребро». В этом Игнатов никому из одолевавших с расспросами не признавался. И сейчас тоже не рискнул. Хотя Пётр Иванович – он, пожалуй, сумел бы понять. Но все равно. У Миронова свои тайны за душой, а у него – свои
- То, Петр Иванович, дела наши, купеческие, - поведал он, понизив голос и палец подняв значительно, якобы под большим секретом. – Большие дела!
- И надолго, Павел Евграфыч? - Пётр Иванович, в отличие от всех московских, затонских и прочих знакомцев, ахать, охать и допытываться о подробностях не стал, принял как должное. Да и чего ему удивляться, сам с молодых лет по свету гуляет.
- Да навсегда, пожалуй, - ответил Игнатов, как о деле решённом. – Да и сами посудите, Петр Иванович, чему меня держать, хоть в Затонске, хоть в России-матушке? Родителей уж давно схоронил, родни не имею, приятели… Приятелей, почитай, всех, как одного на семейное счастье потянуло, все ведь переженись! Кроме, разве что, Героического Сыщика, но того мне видать уже не дождаться!
Игнатов невесело усмехнулся шутке, а вот не шибко трезвый Петр Иванович внезапно оживился.
- Это вы про сыщика из книжек Ребушинского? А что там с женитьбой?
- А ничего там с женитьбой, - махнул рукой Павел Евграфович. – Ребушинский, шельмец, всё чего-то тянул-тянул, все откладывал на следующую книжку, а потом вот взял и расхворался в одночасье.
Миронов пьяно покрутил головой, поцокал языком сочувственно. Безотлагательно выпили за здоровье затонского Гомера, хоть и без особой надежды, что это вдруг да поможет. Но – традиция!
Про то, как закапывали они тогда еще не затонского Гомера, а презренного щелкопера на кладбище, оба дружно решили не вспоминать.
- Да уж, Петр Иванович, плохи дела у Алексея Егорыча. И не хотелось бы так думать, но чует моё сердце, что следующей книжки мы можем и не дождаться, - грустно вздохнул Игнатов и порылся в очередной выставленной Жаном тарелке с закуской, выбирая кусок сыра наименее вонючий. – Так что придётся Героическому Сыщику остаться в женихах на веки вечные! Прямо, как в жизни получилось.
Накатили вдруг по новой грустные мысли, одолевавшие его с утра. Мысли эти требовалось залить безотлагательно. Игнатов завертел головой в поисках владельца заведения. Тот моментально вырос рядом со столиком – но только руками развёл, с самым сокрушённым лицом.
- Простите, господин граф, мсье Поль, но вино кончилось! В смысле, хорошее вино кончилось. Осталась одна бурда, которую моя честь вождя Койотов-с-Холма не позволяет предлагать столь уважаемым людям! Я скорее собственноручно сниму с себя скальп, чем налью вам такого вина!
- Да? – удивился Игнатов. И впрямь, выпили они немало. – Честный ты малый, Жан, уважаю! А что, Петр Иванович, в таком случае не пойти ли нам куда-нибудь еще?
У Миронова же на лице было странное выражение. Словно бы пришла ему в голову некая затея, и теперь он обдумывал, что из неё выйдет. Словно бы хотелось ему что-то поведать: что-то значительное, прямо распирало.
- Я, Павел Евграфыч, лучше придумал, - сказал он наконец. – Поедемте ко мне. С супругой познакомлю, с домашними.
Павел Евграфович несколько усомнился. Хмельные пары свистели в голове почище того ветра прерий, что властно погнал его в дальнюю дорогу, но оставшегося рассудка всё же хватало на то, чтобы понимать: заявляться в таком вот виде, в изрядном градусе и с битой мордой, в чужой дом, где дамы имеются – оно как бы не комильфо. Пусть даже и будучи зван хозяином. Хозяин и сам выглядел не лучше.
- Поехали, поехали, Павел Евграфович, - продолжал зазывать Миронов, отчего-то хитро улыбаясь.  - А там глядишь, и задержитесь, раз вы на все праздники тут, в Париже застряли. Чего вам Рождество в одиночестве встречать? Поверьте, народу и без вас полон дом, ажитации мы не наделаем. Заверяю вас, и супруга вам будет рада, и Аннушка, и… Да и еще с кем из старых знакомых повидаетесь. Будет весело!
   
Жан Демулен по прозвищу Орлиный Глаз оказался просто золото-парень. Выйти им не позволил: «Мсье, я вас не пущу! Моя честь вождя требует, чтобы вы целыми и невредимыми покинули не только мой вигвам, но и Монмартр!» Сам сбегал в «приличный» квартал за извозчиком, и какими-то правдами и неправдами уговорил его поехать с ним и забрать двоих нетрезвых клиентов. Павел Евграфович, расчувствовавшись от подобной заботы, чуть было не облобызал слегка обалдевшего апаша и пообещал всенепременно вернуться.
Холодный и сырой вечерний воздух слегка прояснил головы, но ноги отчего-то стали слушаться совсем плохо. Пешком бы они и до окраин Монмартра не добрались. В фиакре Миронов обрёл вдруг прежнюю свою затонскую говорливость и без просьб принялся рассказывать про всё, что приключилось с ним за последние годы. Игнатов только головой восхищенно крутил. Оказывается, успел побывать его добрый знакомец и в Индии, и на загадочном Тибете. В Индии, по его словам, принял участие в поисках некоего таинственного рубина, проклятой индусской реликвии, дрался в джунглях с тиграми и страшными тагами-душителями. А на Тибете ухитрился попасть в английский плен, откуда сбежал, перебив туземную охрану, после чего долго странствовал по Тибету в обличии тамошнего горца.
Словом, приключения у Миронова были похлеще, чем насочинял бы какой Ребушинский.  Но когда он принялся рассказывать, как в горах схватился с жутким «снежным человеком», который на самом деле есть не человек, не зверь, а вовсе неведомая тварь, родом не иначе, как из самого Ада, Игнатов не выдержал и поинтересовался: что же эдакое хитрое пьют на Тибете? Судя по всему, последствиями своими превосходит оно не только русскую водку, но и любой французский коньяк. Не сохранилось ли у Петра Ивановича рецепта? А то, ему, Игнатову, тоже хочется с волосатым албасты повоевать!
К дому на Набережной Больших Августинцев подкатили они в настроении вовсе превосходном. Выйдя из фиакра, Игнатов несколько раз вздохнул поглубже, пытаясь хоть так прогнать излишний хмель, а хозяин уже тянул его за собой.
- Мы сейчас тихонечко, - пробормотал Миронов, открывая дверь своим ключом. – Сюрприз будет.
Но сюрприза не получилось. Прихожая неожиданно оказалась полна каких-то людей, которые теперь разом обернулись на приятелей, что ввалились в дверь, поддерживая друг друга.
Игнатов моргнул пару раз, пытаясь прогнать пелену с глаз. Лица замелькали, точно картинки в калейдоскопе. Анну Викторовну, повзрослевшую, сильно похорошевшую, он узнал сразу; на лестнице, заламывая руки, стояла и старшая Миронова, Мария Тимофеевна, а рядом с ней – очень красивая, статная дама в годах. Должно быть, это и была Александра Андреевна, в данный момент отчего-то пребывавшая в явном ужасе. В центре прихожей, размахивая руками, торчал патлатый и длинноносый блондин, с первого взгляда ясно, что француз, а рядом с ним…
Игнатов шумно сглотнул внезапно пересохшим ртом. На него жутким взглядом смотрел покойный Яков Платонович Штольман, мрачный и злой.
Наверное, именно таким являлся надворный советник во сне к бедолаге Ребушинскому.
Игнатов моргнул еще раз и зажмурился, отчаянно надеясь, что в следующей момент он откроет глаза, и окаянная нечисть исчезнет вместе с остатками хмельных паров. Ох, не надо, не надо было столько пить! И что эти шалопаи с Монмартра в свое вино подбавляют?
В этот момент позади него раздался несколько неуверенный голос Миронова:
- Ну, я же сказал – будет весело…
 

 
Следующая глава      Содержание
 

Скачать fb2 (Облако mail.ru)          Скачать fb2 (Облако Google)