Мысль о том, что я совсем забросила бедную Элис, не покидала меня, раз появившись. Было очень стыдно. Погруженная в свои переживания, я чуть не забыла о человеке, который, кроме меня, никому на свете не нужен. Это было категорически не хорошо, и я непременно желала исправиться как можно скорее. Прихватив свой детский альбом, я направилась в лечебницу. Меня тут знали и давно уже пускали без разговоров.
Санитар с ключами проводил меня до палаты, отпирая и тут же запирая двери. Элис не считалась опасной, но  ее все равно держали взаперти. Мне это не очень нравилось, но я понимала, что так правильно. Девушка провела в подвале половину своей жизни. О внешнем мире она не знала совсем ничего. Если вдруг ей доведется остаться там одной, она растеряется, с ней может случиться все, что угодно. Нет уж, пусть взаперти, но под присмотром.
Элис, как и обычно, сидела на кровати и смотрела в окно на солнечный свет. Ей никогда не надоедало это занятие. Должно быть, ей до сих пор казалось чудом такое большое окно, против того, подвального.
– Здравствуйте, Элис, – поздоровалась я по-английски. – Вы помните меня?
– Она не разговаривает, – пояснил санитар, пытаясь доказать мне тщетность моих попыток.
– Ну, она хотя бы слышит, – возразила я ему.
– Вроде.
– Можно я побуду здесь? – спросила я, намекая ему, что желаю пообщаться с пациенткой наедине.
– Как угодно, – пожал он плечами. И прибавил на всякий случай. – Я буду поблизости.
Он вышел, а я возобновила попытки.
– Элис, ты меня узнаешь?
Девушка не отрывала взгляда от окна, но мне казалось, что она меня узнала.
– Я расскажу тебе сказку, – сообщила я ей, и, взяв стул, села поближе вместе со своим альбомом. – Посмотри сюда. Однажды хозяин узнал о любви своей служанки к юноше, – начала я повествование.
Элис подумала немного, потом все-таки развернулась ко мне и с любопытством взглянула на книгу.
– И в нем взыграла ревность, – продолжала я, обрадовавшись ее интересу. – Он приказал схватить служанку и посадить ее в темницу. Она плакала, плакала, потому что не могла видеть своего любимого.
Элис вдруг заволновалась, а потом, когда я развернула перед ней рисунок, на котором была изображена заключенная в темницу девушка, и вовсе закричала. Но тут же успокоилась и покосилась на меня пугливо. Да, пожалуй, мне не следовало рассказывать сказку про то, как кого-то заточили  в темницу. Но впервые мне удалось получить столь недвусмысленное подтверждение тому, что она меня слушает. Так что я решила попытаться рассказать историю до конца.
– Элис, можно я продолжу? – спросила я ее осторожно.
Она не кивнула, ничего не сказала, но покосилась на альбом с явной заинтересованностью. Решив принять это за согласие, я перевернула страницу.
– В это время молодой мужчина превратился в волка и убил злодея.
Это было ошибкой, пожалуй. Девушка заволновалась вдруг, потом вскочила, выхватила у меня альбом, заметалась в смятении по комнате.
– Элис, не волнуйся, – поспешила я ее успокоить. Это всего лишь сказка!
И вдруг она заговорила. Заговорила по-русски. Сперва мне показалось, Элис произносит отдельные слова, но потом я поняла, что она читает стихи.
– Лес пустой.
Ночь. Страх.
Голос. Вой.
Путь впотьмах.
Крик без дна.
Мрак без глаз.
Кто из нас?
Я смотрела и слушала, не веря ни глазам, ни ушам. Наконец-то! Столько времени я говорила без ответа, и вот... У меня получилось все-таки. Элис заговорила. Да не просто заговорила, а стихами.
– Где ты это взяла? – спросила я, в волнении хватая ее за плечи. – Скажи мне! Ты это сейчас сама придумала? Элис, ну скажи мне что-нибудь. Скажи мне, ты понимаешь русский?
Но момент возбуждения миновал. Книга упала из бессильно опустившихся рук. Голова поникла, и взгляд снова сделался безразличным. Я обняла ее, прижимая к себе. Ну, разумеется, она понимала. Должно быть, ее Курочкина научила, за семь-то лет. И как я раньше об этом не догадалась?
Мне было до слез жалко бедную девочку, но все же я радовалась. Впервые за эти месяцы мне удалось добиться от нее реакции, и это давало надежду, что для Элис все-таки возможно выздоровление.

Следующим утром от Прасковьи я узнала о новом преступлении в доме купца Привалова. Ночью оборотень проник в дом и убил его жену. Наскоро позавтракав, я оделась и поспешила на место преступления. Надо поскорее побеседовать с духом погибшей женщины.
Вчера весь вечер я читала дядину книгу и теперь была уверена, что оборотень существует. Ну, как оборотень? На самом деле, никакой он не сказочный персонаж, разумеется. Просто больной человек, заразившийся из-за укуса волка. В книге было подробно описано, как это бывает. И название болезни там было – ликантропия.
Еще издалека я заметила толпу у ворот. Разумеется, такое убийство привлекло массу досужих зевак. Кое-как просочившись промеж людей, я попросила городового пропустить меня. Но он отказал. Сказал – не велено. Меня не велено пускать? Да всегда же пускали! Во дворе за спиной городового я увидела Штольмана, о чем-то беседовавшего со своим помощником. Придется просить о помощи. Не откажет ли? А вдруг это он приказал меня не пускать больше?
– Господин Штольман, – позвала я.
Следователь увидел меня и, кажется, даже поморщился слегка. Но все же велел городовому меня пропустить. Видимо, не хотел скандала. Коробейников при виде меня заулыбался приветливо, пошел было навстречу, но строгий начальник ему тут же поуменьшил радости, велев осмотреть окрестности. Да не расстраивайтесь вы, Антон Андреич. В другой раз поболтаем. Мне сейчас тоже не до того.
– Зачем вы здесь? – поинтересовался Штольман, когда я подошла ближе.
– Мне надо туда попасть, – ответила я, стараясь говорить как можно тверже, чтобы он понял, что я не отступлюсь.
– А зачем?
Крестиком вышивать буду! И в классики играть!!! А то он не знает, зачем я прихожу на места убийств!
– Мне нужно, – не пожелала я давать глупые объяснения. – Я могу?
– Наслаждайтесь! – бросил он язвительно.
Хам! Ну и пусть. А мне все равно. Торопясь, пока он не передумал, я вошла в дом.

Тело Ирины Приваловой уже увезли, но на ковре осталась лужа крови.  Больше в комнате как будто ничего не было нарушено. Сняв шляпку и пальто, я прикрыла дверь и огляделась. Да, тут порядок. Только кровать разворошена. Должно быть, Привалова спала, когда убийца проник в комнату. Присев на корточки, я осторожно дотронулась до пятна на ковре. Оно еще не высохло даже. Как много крови! Сев рядом с пятном, я постаралась ощутить присутствие духа и тут же почувствовала знакомый толчок в живот. Привалова явно находилась еще тут и готова была поговорить со мной. Но лучше бы словами!
– Дух Ирины, явись, – позвала я, переведя дыхание. – Дух Ирины, явись мне.
Распущенные волосы, печальное и бледное лицо, страшные раны на горле и груди. Вся сорочка залита кровью. Ирина Привалова отозвалась на мой зов почти сразу.

А в следующий миг я увидела, как она умерла. Увидела, как жуткая мохнатая лапа протягивается к женщине и разрывает ее плоть, услышала ее предсмертный жуткий крик.

Сильная, надежная рука легла на мое плечо, спасая, возвращая меня в мир живых. Родной голос разогнал смертный ужас:
– Вам нехорошо?
Я поднялась, опираясь на него.
– Я просто видела огромную лапу с когтями, – пожаловалась я, с трудом овладевая собой. – И они вонзались в тело!
Голос мой дрожал, но я так перепугалась, что мне и стыдно не было. Как хорошо, что он пришел. С ним мне никогда страшно не бывает.
– По-вашему, все закономерно, – ответил Штольман, и в его голосе я услышала привычный сарказм. – Если есть духи, то непременно найдется и оборотень.
Ничуточки он не изменился. Я изменилась, а он нет. Все также язвит, стоит ему столкнуться с чем-нибудь необычным.
– Легенды не рождаются на пустом месте, – возразила я, стараясь на него не смотреть.
Теперь, когда я уже успокоилась, мне стало неловко, что он видел минуту моей слабости.
– Возможно, – разумеется, он тут же со мною заспорил. – Но оба эти убийства совершил человек, который просто использует эту легенду, чтобы уйти от наказания.
– Ну, так я же этого не отрицаю! – попыталась я объяснить ему мою точку зрения. – Просто этот человек может быть болен! И виновато в этом животное, которое его укусило.
– Простите, ерунда какая-то, – сердито отмел мои доводы Штольман.
– Ликантропия! – поправила я его. – Это когда человеку, укушенному животным, самому кажется, что он животное.
– Звучит странно, – ответил он мне. – Если бы действительно такая болезнь существовала, то наверняка доктор Милц знал бы что-то об этом. А я ничего подобного от него не слышал.
Однако и от материалистов бывает польза. Мне и в самом деле следует навестить доктора. Возможно, он сталкивался с подобным случаем и сможет указать мне нужное направление. И как я раньше об этом не подумала?
– Может, все-таки стоит объясниться? – спросил вдруг Штольман будто бы и без всякого перехода.
– Вы хотите мне что-то сказать? – спросила я его.
– Ну, нельзя же так, – ответил он. – Надо разобраться…
Он снова делал вид, будто ничего не понимает. Снова! А что тут непонятного? Наговорил мне… Бог знает чего, обвинил во всех смертных грехах, а потом даже прощения не попросил. Хуже того, прислал ко мне эту свою… фрейлину. А сам так и не пришел. И с чем тут разбираться?
– Разбирайтесь с оборотнями! – посоветовала я ему, не желая длить этот ненужный разговор.
Но Штольман всегда был упрямым. Настырным даже.
– Анна Викторовна, – спросил он, – вы что, действительно остались в городе из-за меня?
Это было уже слишком!
– Вы что, издеваетесь надо мной? – спросила я его.
– Да нет, я…– он будто бы замялся, подбирая слова, –  я не понимаю.  Я действительно хотел, чтоб Вы остались, но…
Он не понимает. И весь сказ. Будто забыл все, будто не он прислал Нежинскую в мой дом! Мне вдруг ясно вспомнилось это унижение. Я стояла растрепанная, заплаканная, а безупречная фрейлина объясняла мне, как себя следует вести. И то ощущение опустошенности, безвыходности, что преследовало меня потом много дней.
– Оставьте меня в покое! – устало ответила я ему.
Даже сил злиться у меня не было. Ни сил, ни желания. Будто вся радость жизни умерла во мне в тот день. Не сама умерла. Он убил радость во мне. А теперь вот – не понимает.
Не желая длить неприятные, а главное, совершенно бесполезные размышления, я постаралась как можно скорее выкинуть из головы происшедший между нами разговор. Что проку было об этом думать? Лучше уж думать о расследовании, здесь я могла что-то изменить, в отличие от… остального. Так что от дома Приваловых я направилась прямиком к доктору Милцу. Он непременно должен был знать все о болезни по имени ликантропия. А заодно и про Ирину Привалову у него расспрошу.

Доктор не отказал со мной побеседовать, но радушия на этот раз не выказал.
– Ох, не одобрил бы ваш повторный приход ко мне Яков Платонович, – вздохнул он.
Ну, и не одобрил бы. Подумаешь! Будто меня заботит его одобрение.
– Доктор, – мило улыбнулась я Александру Францевичу, – ну, мы же ему ничего не скажем!
– У меня такое ощущение, – хитро прищурился Милц, – что вы меня заставляете участвовать в сговоре, а?
– Да! – честно призналась я и рассмеялась даже, так это все было забавно.
– Так вот, что касается второго убийства, – сделался серьезным доктор. – Оно, я полагаю, идентично первому. Ну, то есть те же самые рваные раны, следы от когтей. И я думаю, что оно было совершено одним и тем же…
– Человеком? – опередила я его. – Или все-таки животным?
– Я-то почти убежден, что хищником, – ответил Александр Францевич. – Хотя Яков Платонович сомневается в этом.
– Ну, это понятно, – отмахнулась я. – А что если это человек, который превращается в волка?
Доктор Милц с усмешкой покачал головой:
– Я все-таки врачи мыслю материально.
– Доктор, вы меня не поняли! – поспешила я объясниться. – Я имела в виду ликантропов. Ну, то есть человека, которого укусил волк. И потому ему самому иногда кажется, что он волк.
– Да ликантропия – это вымышленная болезнь, – ответил доктор абсолютно уверенно.
– Да? – моему разочарованию не было предела.
– Хотя, – прибавил вдруг задумчиво Александр Францевич, – месяца полтора назад у меня был один пациент, кстати, укушенный волком. Так вот: он вел себя достаточно агрессивно, он впадал в беспамятство, даже какие-то галлюцинации у него были.
– И что?
– Да, но от него алкоголем разило за версту, – несколько растерянно произнес Милц, – Я ему сказал, чтобы он пить бросил.
Я чувствовала, что нахожусь на верном пути. Этот человек – он наверняка ликантроп! Просто иначе и быть не может!
–Александр Францевич, миленький, – взмолилась я. – Скажите же мне скорее, кто это был! Ведь у вас и запись наверняка должна была остаться!
– Да, – кивнул доктор. – Скорее всего, есть.
Он протянул руку и достал с полки журнал приема. Несколько минут поисков, во время которых я едва смогла принудить себя сидеть спокойно, и в моих руках оказался нужный мне адрес. И даже фамилия – Голощекин. Теперь туда, как можно скорее!

Дом стоял на самой почти околице. Чуть глянь за забор – и видно лес. Да и не удивительно: хозяин-то охотник. Ему так, видать, удобнее жить. Дверь отворила не старая еще женщина с худым, усталым лицом. Моему визиту она удивилась чрезвычайно, окинула меня взглядом с ног до головы, посмотрела встревоженно. Похоже, она была не слишком-то расположена разговаривать с хорошо одетой незнакомкой. Голощекины явно жили небогато, и мой вид у хозяйки доверия не вызвал. Что ж, придется сочинить легенду, объясняющую мой визит.
– Добрый день, – поздоровалась я дружелюбно.
–Здрасти, – кивнула Голощекина и посмотрела на меня в ожидании объяснений.
– А я от доктора Милца, – отрекомендовалась я, мысленно попросив у Александра Францевича прощения. – Проверить пациента Голощекина. А вы кто ему будете?
– Жена, – ответила она, складывая руки на груди. – А зачем он к доктору-то ходил?
– Было подозрение на ликантропию.
Было и есть. И я должна непременно убедиться, здоров ли Голощекин. Потому что если он и есть ликантроп, его следует остановить непременно.
– Чего? – хозяйка сложного слова не поняла, но явственно обеспокоилась.
– Ликантропия, – повторила я. – Такое бывает после укуса волка.
– Было такое, – согласно кивнула Голощекина. – Месяц назад волк его прихватил чуток.
– А можно я с ним поговорю?
– Да чего с ним говорить-то? – воспротивилась она. – Здоров, как мерин тот. На охоте он нынче.
И Голощекина вознамерилась закрыть дверь.
– Погодите, – попыталась я ее удержать.
Женщина, несомненно, что-то скрывала. От того и старалась прервать разговор поскорее. Ведь наверняка она замечала, что с мужем не все ладно. А теперь, когда пошли слухи про оборотня, и вовсе могла что–то заподозрить.
– Не о чем нам с вами говорить, – отрезала Голощекина сердито.
– Очень даже есть о чем! – неожиданно раздался знакомый строгий голос, и на крыльцо легко поднялся Штольман. – Или предпочитаете, чтобы Вас городовые отвезли в управление?
Откуда он здесь? Неужели тоже был у доктора? Как бы Яков Платонович не делал вид, что не верит моим словам, он частенько пользовался сведениями из мира духов. Может, и про ликантропию услышал и проверить решил?
Однако, он весьма вовремя. Наверняка без этой поддержки жена Голощекина меня выгнала бы. Она была настроена весьма решительно. В принципе, мне было больше нечего здесь делать. Раз господин Штольман внял моим словам и даже сам нашел дом Голощекина, дальше он и сам разберется. Но мне хотелось задать женщине еще пару вопросов. А заодно взглянуть на обиталище ликантропа.
– Вот, пожалуйте, мастерская его, – сообщила Голощекина, отворяя для нас дверь. – Тут он чучел своих по заказу мастерит.
Мы с Яковом Платоновичем прошли внутрь, делая вид, что вовсе друг друга не замечаем. То есть, он и не замечал, занятый осмотром комнаты. Я же каждую секунду ощущала его присутствие. Чтобы отвлечься, я тоже огляделась вокруг. Мастерская была на удивление опрятная, хотя дух в ней стоял тяжкий. А впрочем, чего еще ожидать-то? Та же мертвецкая, только для зверей. Я прошлась по комнате, глядя на чучела, погладила голову волка, глядевшую на меня мертвыми, стеклянными глазами. Охоту я не любила никогда. А чучела и вовсе вызывали отвращение. Такие красивые звери. И все мертвые. Зачем их убили?
– А на мужа моего нечего напраслину возводить! – сказала Голощекина. – Не убивал он никого. Потому как дома спал, и вчера, и сегодня.
– А это для чего? – спросил Штольман, поднимая со стола медвежью лапу с когтями.
Я уже обратила на нее внимание. Именно такая лапа мелькнула в видении, посланном мне духом Ирины Приваловой. Но мне не хотелось говорить об этом. Упоминать о том видении означало вспомнить и наш последний со Штольманом разговор. Вот уж не ко времени сейчас это было бы.
– Ежели заказчику только шкура нужна, – пояснила Голощекина, – то лапы он тут оставляет.
– А давно Вы женаты? – спросила я ее.
– Лет шесть уж как.
Шесть лет. Это значительно позже, чем умерла Василина. Голощекин вполне мог оплакать возлюбленную и жениться.
– Скажите, а лет десять назад девушка по имени Василина…
Но закончить вопрос мне  помешал Штольман:
– А для чего этот ключ?
– Не знаю, – ответила ему Голощекина. – Муж, видать, положил, его и спрашивать надо.
Ну, разумеется. Какой-то ключ куда интереснее мотива преступления, кто бы сомневался! Впрочем, вряд ли жена Голощекина знает что-то о его первой любви. А если и знает – разве скажет? Она вообще не слишком-то разговорчива.
Воспользовавшись тем, что  следователь отвлекся, подзывая городового и давая ему распоряжения, я тихонечко выскользнула из дому и быстро пошла прочь. А то ведь сейчас вспомнит про меня и снова заведет свою шарманку: «Я ничего не понимаю, нам надо разобраться». А что тут разбираться? Пусть вон с Голощекиным разберется. А я займусь лучше изучением ликантропии. Может, это все же лечится как-то? Книгу-то я до конца не дочитала.

Читать я закончила лишь поздно вечером. И расстроилась безмерно. Согласно написанному получалось, что ликантропия неизлечима. Очень жаль. Ведь, в конце концов, нет вины охотника в том, что его укусили. Он же даже не понимает ничего, когда превращается.
Но не Голощекин-ликантроп был главным злодеем в этой истории. Во всем случившемся виноват тот самый хозяин Василины, что надругался над нею. Именно он довел ее до самоубийства. Именно из-за него оборотень убивает. Правда, я не очень понимала, какое отношение имеют к той истории приказчик и Ирина Привалова, но то, что убийства раз за разом происходят в доме купца, наводило на размышления. Не он ли был повинен в смерти Василины? Я знала способ, который мог помочь мне это выяснить.
– Дух Василины, приди, – позвала я, уместив ладони на доске. – Назови имя своего хозяина.
Вообще-то духи имена не любят, ни свои, ни чужие. На моей памяти лишь Ферзь ими не брезговал, но он был наособицу. Но попробовать-то я могу? Вдруг Василина расскажет?
Сильный сквозняк заставил заколебаться пламя свечей. Дух возник прямо рядом со столом, а в следующую минуту я погрузилась в видение.

Женщина смеется. Ее волосы свободно распущены по обнаженным плечам, лицо освещено радостной улыбкой. Я знаю, кто она. Это жена Привалова, Ирина. Вдруг она поворачивается ко мне, и улыбка сбегает с ее лица. Теперь она выглядит испуганной. Даже прикрыла рот рукой, будто удерживая крик.

Видение пропало, и я с трудом перевела дыхание. Однако вот теперь я совсем ничего не понимаю. Причем тут Ирина? Или она видела что-то, что не следовало? А может, дело в том, что Ирина Привалова знала имя обидчика Василины? Так она тоже мертва и не скажет.
Нет, все-таки это точно купец Привалов сделал. Потому Василина и показала мне его жену. Купец стал причиной ее, и, должно быть, поэтому оборотень убил Ирину. Чтобы отомстить. Чтобы отнять у Привалова любимую, как тот когда-то отнял, погубил любовь. И об этом непременно следует сообщить в полицию. Потому что оборотень, несомненно, знает обидчика Василины. Он рано или поздно обязательно доберется до купца.

На следующее утро я направилась в управление. Обиды обидами, но преступления важнее. Господин Штольман выслушает меня, хочет он того или нет. Но следователя на месте не оказалось. Не было и Коробейникова. Дежурный доложил, что они направились в кузню, а после и городовых вызвали для обыска. Интересно, что они в кузне-то найти хотят? Волков вроде не подковывают.
Впрочем, не важно. Нужно найти их поскорее, чтобы предостеречь. Поблагодарив любезного дежурного, я заспешила по указанному адресу.
Сыщики и вправду оказались в кузне. И обыск, судя по увиденному мной, шел полным ходом. Заметив меня, Штольман, рассматривающий какую-то бумагу, отвлекся и даже сделал шаг мне навстречу.
– Анна Викторовна, – сказал он, не скрывая язвительности, – вам духи подсказали, где нас найти?
– Дежурный в участке, – ответила я холодно, не желая затевать пикировку. – Василина – это та девушка из легенды, которая повесилась десять лет назад– она служила в доме у Привалова. И Привалов ее и обесчестил.
– Неужели Тихон тот самый юноша из легенды, который хотел отомстить хозяину? – изумился подошедший Антон Андреич.
– Какой Тихон? – не поняла я.
– Кузнец, – пояснил Коробейников.
– Мне кажется, я знаю, где их искать, – сообщила я сыщикам. – На месте, где повесилась Василина.
Как бывало порой, когда речь заходила о вопросах жизни и смерти, Штольман вдруг перестал мне противоречить. Лишь кивнул помощнику:
– Поехали.
Я пошла к экипажу вслед за ними. Пусть только попробует меня прогнать! Проще показать, куда идти, нежели объяснять.
Но Яков Платонович и не пытался даже. Лишь подал мне руку, помогая забраться в повозку. Отвергать его помощь я не стала, это бы выглядело просто грубо. Городовой тряхнул вожжами, и экипаж тронулся.

Едва мы подъехали к месту, как увидели, что не ошиблись. Купец Привалов стоял, примотанный веревками к стволу, а Тихон перед ним держал в руках предмет, мне непонятный, но весьма угрожающий. Штольман, соскочив на ходу, выстрелил в воздух и побежал к месту действия, за ним выпрыгнул из экипажа и Коробейников, и только я отстала в своих длинных юбках. В них не больно-таки попрыгаешь, да и по траве бежать неудобно до жути.
Сыщики еще пару раз выстрелили прямо на бегу, но они явно не желали убивать кузнеца.
– Брось нож, Тихон, – сказал Штольман. – Отойди от него, все кончено.
Я добежала, наконец, и хотела подойти поближе, но Антон Андреич не дал, задвинул  себе за спину, заслонил. Верно. Не надо мешать, не сейчас. Яков Платонович пытается уговорить преступника сдаться. Его нельзя отвлекать, ведь совсем рядом с Тихоном лежат два ружья. Если он до них дотянется… А Штольман от него в двух всего метрах!
– Сдамся, – ответил Тихон. – Я слово даю. Только прежде пусть он покается, что сделал.
Привалов закивал головой, показывая, что готов все рассказать, и Тихон вытащил кляп у него изо рта.
– Это правда! – сказал купец. – Я взял ее силой. Но я не желал ее смерти!
Тихон вдруг со страшным криком замахнулся на него ножом и ударил. Я ахнула в ужасе, и лишь миг спустя поняла, что нож по рукоять ушел в ствол дерева над головой купца. Кузнец держал слово. Он замер на мгновение, взглянул на линялую красную ленту, покачивавшуюся на ветке, затем на небо. А потом опустился на землю и обхватил руками голову. И, да простит мне Бог, мне было его жаль в этот момент, хоть он и убил троих.

Днем позже я снова отправилась на то место. Мне было, над чем подумать. История затонского оборотня глубоко меня поразила. Хоть и не было никакого оборотня на самом деле. А был человек, одержимый болью. Он не смог ни простить, ни забыть. Совсем как я.
Впрочем, можно ли сравнивать? Ведь Василина умерла из-за того, что сделал с нею Привалов. Тихон потерял свою возлюбленную, да еще таким жутким способом. Удивительно ли, что он захотел мстить?
Но в результате погибли три человека, ни один из которых не был виноват в смерти Василины. И это сделало именно желание поквитаться.
Но как можно простить такое? Я вот и меньшего простить не могу. Просто сил в себе не нахожу. И бродит, бродит в душе обида, выливаясь в сотни слов, которые не высказать.
Так как же правильно? Нужно ли прощать все и всем, как учат нас с детства? Или все-таки следует хотя бы высказывать свои обиды? Принесет ли мне успокоение просьба о прощении? Чего я на самом деле хочу?
Позади зашуршали шаги, очень знакомые. Ну, вот и закончились мои размышления. В другой раз я бы порадовалась, что он меня отыскал даже здесь. Но сейчас лишь обозлилась неожиданно. Ну, я разве не могу просто подумать? Будто бы мне не над чем!
Штольман подошел и встал молча рядом, видимо, ожидая, пока я обращу на него внимание. Но я упрямо смотрела на воду. Я еще не решила, что мне нужно, а потому не понимала, как себя вести. И хотела подождать и посмотреть, с чем он пожаловал. А там поглядим.
– Привалов арестован, – сказал он вдруг.
– Вы мне это пришли сообщить?
Это вырвалось почти непроизвольно. Я ждала, что он хочет снова в чем-то «разобраться», внутренне готовилась к неприятной беседе, а он вдруг завел разговор о преступнике.
– Нет, – ответил Штольман. – Прошу прощения, если нарушил ваше уединение, но мне казалось, вам интересно будет это знать. Вас ведь так взволновала судьба Василины.
Он снова язвил. Как, впрочем, и всегда. Никогда он меня всерьез не воспринимал.
– А вас это забавляет? – его тон обидел меня, и я не смогла этого скрыть.
– Меня это беспокоит, – поправил Штольман. – Вы вмешиваетесь в полицейские расследования, когда вам вздумается. Это опасно, и я намерен положить этому конец.
Он снова читал мне нотации. Я думала, он желает примирения, полагала, что хочет извиниться. А он просто отчитывать меня пришел!
– Играть в сыщиков мне не интересно, – сказала я, старательно сдерживаясь. – Я просто помогаю людям.
– Почему вы не уехали? – сказал он вдруг с откровенной злостью в голосе. – Так было бы для всех лучше!
Я чуть не засмеялась. Или чуть не заплакала, не знаю даже. После всего того… После всего, что он сделал… После Нины… И он мне теперь говорит такое?
– Конечно! – выпалила я, забыв уже и о сдержанности, и даже о достоинстве. – Чтобы вы могли, наконец, спокойно предаваться любовным утехам с Ниной!
Такого говорить не следовало, но оно само вырвалось. Да, я понимаю, что по сравнению с госпожой фрейлиной я просто глупая провинциалка со странностями. Нина Аркадьевна безупречна. И ей он доверяет. Доверяет настолько, что даже про нашу ссору рассказал. И помощи попросил! Меня он никогда ни о чем не просил. И не попросит! Я ему вообще не нужна, я только помеха.
– Вы забываетесь, Аня! – жестко сказал Штольман.
– Это вы забываетесь, Яков! – выкрикнула я, платя ему той же монетой. – И знаете, что? Вы мне все время хамите последнее время! И мне кажется, вы это специально делаете.
Разумеется, специально! Он ведь хочет, чтобы я уехала! Он сам сказал! Но тогда зачем, Господи, зачем он остановил меня?
– Помилуйте… – начал говорить Штольман, но я больше не желала, просто не могла слушать.
– Да нет! Нет, конечно! – крикнула я ему, понимая, что снова не выдержала и расплакалась-таки. – Вы же хотели, чтобы я уехала! Ну, вы же все для этого сделали!
– Нет! – попытался оправдаться он. – Ну, может быть, так получилось, но неосознанно.
Ага, и Нежинскую он тоже неосознанно ко мне прислал! Так получилось!
– Да нет! – горько ответила я, не веря уже ни единому его слову. – Боюсь, что осознанно.
Не хочу его видеть. Не желаю. Он сам не знает, чего хочет от меня. Но я-то теперь знаю, чего хочу. Я хочу, чтобы не было больно. А этот человек причиняет мне боль раз за разом. Но больше этого не будет! Я не позволю ему мучить себя больше. Ни за что! Это моя жизнь. И в ней я властна.
–Знаете что? Уезжайте Вы! – заявила я ему. Пусть катится обратно в свой Петербург. Куда угодно. Лишь бы подальше от меня!– И Нину свою с собой забирайте. Я отсюда никуда не уеду! И сейчас тоже Вы уходите! Потому что я сюда первая пришла. Уходите!
– Вы меня никогда не простите? – спросил он как-то напряженно.
– Никогда!
И тогда он повернулся и ушел. Просто ушел. Молча. Как раз тогда, когда я набрала воздуха для очередной гневной тирады.
Ну и вот зачем? Зачем уходить-то было? Мне же еще так много хотелось ему сказать, прокричать даже! А он взял и ушел.
Ну, и пусть. И вообще он мне не нужен. Мне никто не нужен! Пусть катится к своей Нине, я плакать не стану.
Я снова отвернулась к реке и расплакалась, уже и не пытаясь сдерживаться.

 
Следующая глава     Содержание

 
Скачать fb2 (Облако Mail.ru)       Скачать fb2 (Облако Google)