Подвиги романтиков
Коробейников загадал: если ему удастся добыть ёлку, он подойдёт и скажет Ирен всё, что носит на сердце. Он может это сделать, потому что забудется тот позор четырёхлетней давности. Рискованно было, конечно, ставить собственную судьбу в зависимость от удачи авантюрного предприятия. Но Антону требовались крылья за спиной, чтобы решиться.
Не то чтобы он притязал всегда и во всём быть победителем. Прежде он относился к жизни значительно проще. В отличие от того же Штольмана, скажем. Но Эта Женщина заслуживала самого лучшего. Довольно она настрадалась в первом браке. Захочет ли связать свою судьбу с ничтожеством? Ну, пусть с симпатичным ничтожеством — это дела не меняло. Мадам Лепелетье была сильной, смелой, светлой. Чтобы быть рядом с ней, нужно стать достойным её.
Впрочем, загадывая на ёлку, он не так уж и рисковал, если подумать. Коробейников точно помнил, что в парке Фонтенбло что-то зеленело посреди зимы. Ехать туда было, конечно, не близко, но до вечера он всяко успеет.
Гораздо больше его тревожило то, что последует за этим. Какими словами он сможет сказать Ирен обо всем, что чувствует? Как попросить её быть рядом с ним до конца его дней?
В отчаянии он даже обратился за советом к Штольману, хотя и догадывался, что ничего дельного начальник не скажет. Однажды он уже присоветовал свезти барышню за город. И что из этого вышло?
Яков Платоныч смешно поморщился и произнёс:
- Честно говоря, не припомню, чтобы хоть раз сказал на эту тему что-то вразумительное. Да это и не нужно, Антон Андреич, поверьте. Анне Викторовне довольно было, чтобы я просто открыл рот. Речь я мог произнести хоть на японском. Честно говоря, не поручусь, что я этого не сделал, - добавил он после задумчивой паузы.
Вот уж в этом Коробейников не сомневался! По-японски или нет, но членораздельно сказать о своих чувствах начальник никогда не мог. Чаще всего начинал неловко острить, повергая Анну Викторовну в бешенство.
Но ведь это Анна Викторовна. Она выбрала Штольмана с первой встречи, она поцеловала его в щёку на второй день знакомства. А уж когда они нашли его на исходе той страшной предрождественской недели, после которой успели впасть в отчаянье от своей потери — в тот день она не отказала бы ему ни при каких обстоятельствах.
Кстати, обстоятельства эти по сей день оставались для него тайной. Когда Коробейников видел сыщика накануне вечером, тот принял решение уехать и избавить любимую женщину от всех бед, с которыми связана его жизнь. А сутки спустя Антон нашёл их вместе — и такими согласными, словно они были супругами много лет.
Почему-то ему казалось, что Якову Платонычу было проще. Может, потому что Анна Викторовна всё взяла в свои руки? Если он правильно понял слова Штольмана, именно так оно и произошло в конечном итоге.
Мадам Лепелетье никогда так не сделает. Просто потому, что зачем он ей? Молодая вдова, красивая и состоятельная, - к ней наверняка сватались мужчины более солидные и уважаемые, чем какой-то помощник сыщика из далёкой России. К тому же дурно говорящий по-французски. Вот будь он хоть вполовину таким, как Штольман — тогда ещё можно было на что-то надеяться.
Все в семье вели себя так, словно он и сомневаться ни в чём не должен. Словно открой он рот — и мадам Лепелетье тотчас падёт в его объятия. Почему они в этом так уверены?
Примерно также был уверен весь Затонск в любви барышни-медиума и начальника сыскного отделения. Антон попробовал однажды спорить — и проспорил усы. Кстати, их он теперь вовсе сбрил, полагая, что бритое лицо придаёт ему всё же налёт некоей интеллигентности. С усами же он больше походил на какого-то купчика. Отличная пара для прекрасной парижанки!
Отправляясь на поиски, он взял с собою Карима. Это присоветовал Штольман. Киргиз его шансы на успех существенно повышал. Антон Андреич подумал даже ненароком, что начальник делает это, дабы ему подыграть. По зрелом размышлении он от этой мысли отказался. Штольман никогда не позволит себе проиграть — характер не таков. Но шанс ему, Коробейникову, даёт.
Предаваться сомнениям в присутствии Карима было уже немыслимо. Киргиз обладал свойством заполнять голову собеседника целиком. Сейчас он недоумевал, зачем тащить в дом дерево. Если не на дрова, а просто так, чтобы поставить. Ходить же неудобно будет. Или балашки полезут - на себя свалят. Антон, как мог объяснил ему русскую традицию наряжать детям в праздник ёлку игрушками и конфетами. Эта мысль киргизу, кажется, понравилась. Он принялся её обдумывать и отстал. Карим вообще отличался большим чадолюбием и заниматься с мальчишками мог бесконечно.
Сомнения вновь накатили на Коробейникова, когда он увидел решётку парка. Он ведь - ни много, ни мало — готовился ограбить резиденцию французских королей. Кажется, это был первый раз, когда он собирался нарушить закон. Ну, если забыть тот подложный рапорт, который пришлось написать, чтобы выгородить Шумского. Но тот грех был на совести Штольмана и Антона мало заботил.
Анна Викторовна однажды рассказала Коробейникову, как пытала Якова Платоныча вопросами, смог бы он ради любви преступить закон. Штольман заявил тогда, что он на такое не способен. Оказалось, однако, что бывший начальник сыскного с законом вообще мог обходиться по русской традиции — как с дышлом: отпускать убийц, прибегать к лжесвидетельству, бегать из-под стражи. Для Антона это всякий раз становилось потрясением. Но сейчас преступить закон ради любви собирался он сам. Хотя мадам Лепелетье, если на то пошло, эта ёлка была вовсе не нужна.
В ворота королевского замка он вошёл с некоторым внутренним трепетом.
Карим, которому он, как мог описал, как выглядит ёлка, радостно дёрнул его за полу:
- Гляди, iнi, вон твой ағаш! Много-много ағаш.
И впрямь, на лужайке перед дворцом среди прудов ровными рядами высились стройные зелёные пирамидки. Но Коробейников пережил глубокое разочарование, когда приблизился к ним. Деревца оказались не только не ёлками, они и хвойными-то не были вовсе. Какой-то вечнозелёный кустарник с мелкими круглыми листочками, подстриженный конусообразно. Более того, рядом обнаружились те же кустарники в форме шаров и кубов. Антон никак не мог взять в толк французский обычай оболванить дерево так, чтобы оно стало похожим на тумбочку.
- Это не то, досым, - с досадой ответил он Кариму. (Досым – обращение к другу).
Неужели ни в парке, ни в лесу Фонтенбло не найдётся ни одного хвойного дерева? Хоть бы можжевельник какой-нибудь! Коробейников вспомнил, что стоит на кону и начал впадать в отчаянье. Почти полдня ушло у них на дорогу сюда. Скоро начнутся ранние зимние сумерки.
Сосна обнаружилась за прудом. И эта сосна, должно быть, помнила самого Генриха IV. Крона её вздымалась даже над островерхими крышами дворца. Раскидистые мохнатые ветви начинались в полутора саженях над землёй.
И это было единственное хвойное дерево, которое он увидел за весь день!
И как он эту махину в дом внесёт? Не говоря уже о том, как её срубить — перед самым-то королевским замком.
Парк Фонтенбло никогда не был особо людным. А в последние дни холода стояли такие, что нежные французы попрятались в тепло, и парки вовсе опустели. Но это не значит, что им безнаказанно позволят совершить такую неслыханную кражу.
Карим, кажется, испытывал те же сомнения при виде корабельной сосны.
- Ну, может, хоть одну ветку? - нерешительно сказал Коробейников. - Чтобы в доме пахло.
Возвращаться несолоно хлебавши было вовсе немыслимо.
Киргиз сунул топор сзади за пояс и ловко принялся карабкаться наверх. Он вообще был словно в родстве с насекомыми, обладая способностью перемещаться без видимого труда по отвесным стенам. Коробейников следил за ним, когда вдруг с ужасом заметил, как из глубины парка неспешным шагом, заложив руки за спину, приближается полицейский.
Времени для принятия решения почти не оставалось. Антон Андреич сорвался с места, ринувшись наперерез французскому коллеге, ещё не зная сам, что собирается сделать.
- Аu secours! Аu secours! (Помогите, помогите!) - завопил он, отвлекая внимание ажана.
Полицейский оказался немолодым и флегматичным.
- Идёмте со мной! Вы должны это увидеть! - затараторил Антон, увлекая стража порядка в сторону леса.
- Qu'est-ce, monsieur? (Что такое, месье?)
- Волк! Волчара! Там! - Коробейников намеренно орал по-русски. - Зубищи вот такие!
Было непонятно, почему боясь гипотетического волка, он тянет ажана туда, где оный волк обретается. Но полицейский его вообще не понимал, если уж на то пошло. Антон Андреич продолжал истово исполнять роль «сумасшедшего русского».
- Quoi? Quoi? (Что? Что?) - испуганно выкликал француз.
За их спинами послышался тихий треск и тупой удар о землю. Кажется, Карим срубил ветку и спрыгнул.
- Ква-ква! - передразнил Коробейников. - Вот тебе и ква! Волк, говорю. Loup!
Ажан несказанно удивился. Но необходимость отвлекать его отпала, поэтому Антон лишь махнул рукой в сторону леса и двинулся к выходу, одарив недоумевающего француза приятственной улыбкой. Что тот подумает о нём, молодого человека не волновало. Лишь бы покражу не заметил.
Уходя, он всё же оглянулся. Обескураженный полицейский всё ещё стоял на месте, пытаясь осознать, что же это было. Потом неодобрительно покрутил головой, вновь заложил руки за спину и продолжил курсировать вдоль берега королевского пруда.
Карим отыскался за воротами. Вид у него был довольный.
- Срубил ағаш, - доложил он. - Хороший ағаш, мешать не будет.
Коробейников глянул на его добычу и расстроился до слёз. Сосновая лапка была пахучей и мохнатой, но составляла в длину всего три пяди. Ёлка, называется! В доме игрушек наготовили, небось, чтобы дерево до потолка нарядить.
Всю дорогу до Парижа он угрюмо молчал. По всему выходило, что разговаривать с мадам Лепелетье ему не стоило и пытаться. Он неудачник и никогда не сможет составить счастье такой замечательной женщины! В душе сгущался сумрак, как на холодных улицах, которыми они проезжали. И никакой свет не способен был его рассеять.
Едва они переступили порог, как подтвердились худшие его опасения. В гостиной уже вовсю наряжали ёлку. Пушистую красавицу саженной высоты. Кто бы её ни привёз, он, определённо, робким неудачником не был.
- А вот и Антон Андреич! - радостно провозгласила Анна Викторовна.
- С добычей, - иронически заметил Штольман. Издевается ещё!
Кажется, сыщика тоже пристроили к делу — вешать украшения на такую высоту, до которой не доставали дамские руки.
И мадам Лепелетье тоже была здесь. И она радостно улыбнулась Антону. Коробейникову показалось, что он сейчас заплачет.
Ирен подошла к нему, тонкие пальцы коснулись длинных сосновых хвоинок.
- Йолька! Карош! Антуан, подарите её мне.
Он отдал ей ветку, ощущая острое желание провалиться сквозь землю. Причём немедленно. Чтобы ничего не видеть и не слышать. Но всё же видел краем глаза, как обменялись взглядами Анна и Штольман. На лице Анны Викторовны возник вопрос. Яков Платоныч в ответ лишь приподнял бровь да слегка пожал плечами. Мадам Штольман ответила свирепой и непримиримой гримасой.
Что означала эта пантомима, Коробейников не понял. Да ему и дела до неё не было. Он в досаде развернулся и побрёл к себе.
Следующая глава Содержание
