Опасное прошлое


   
На кладбище Мария Тимофеевна не была с самого дня похорон. Знала, что так не положено, неприлично, что это вызовет толки - но ей, может быть первый раз в жизни, было наплевать, что там скажут глазастые соседки. Пусть хоть языки себе сотрут!
Родная сестра тоже без конца порицала её за пренебрежение традициями и приличиями, а также и за многое другое. И однажды Мария Тимофеевна не выдержала двойной ноши: собственной потери и поучений Олимпиады, которую теперь, после ухода Виктора, вовсе некому было осадить. Они с сестрой разругались в пух и прах.  Олимпиада Тимофеевна отбыла, обиженно хлопнув дверью и оставив вдову наедине со своим горем, но это оказалось очень кстати, поскольку через несколько часов приехал Штольман. Мысль о том, что зять мог бы очутиться в доме одновременно с Липой, теперь бросала Марию Тимофеевну в нервную дрожь.
Как и мысль о том, что старшая сестра вдруг передумает обижаться, и вернётся, дабы «поддержать Машеньку, она же такая слабенькая, ничего не может сама!». Это было еще одним поводом, чтобы на что-то, наконец, решиться, но Мария Тимофеевна колебалась.
Яков Платонович сразу озвучил их с Анной пожелания. Они звали её жить одной семьёй с ними и с внуками. Митенька, Верочка, даже маленький улыбчивый Максимушка, который её кровным внуком не был, но к которому она тоже успела привязаться… Она так любила их, так всегда по ним скучала, и по Аннушке тоже. И мысль о том, что ей никогда больше не придётся остаться одной, тоже согревала. Конечно, она могла поехать и к Липе, та сразу это предложила, но что тогда? Стареть вдвоём в бесконечных ссорах и ждать, кто кого переживёт? Боже упаси!
Но и переехать в Париж, к дочери, родной и безмерно любимой, но по сути – в приживалки, ведь хозяйка в доме теперь Анна, хотя какая из неё хозяйка, хорошо, что есть еще Александра Андреевна. А хозяевами там Пётр Иванович и Яков Платонович, с которыми у неё никогда особо не складывалось. Да и сам дом - там ведь не только дочь и внуки, там еще детективное агентство, немыслимые визитёры, вроде Этьена Марселя, Анины духи и ушастый рыжий пёс, о которого постоянно спотыкаешься. И Карим со своей киргизской балалайкой. Всё это было переживаемо, пока она приезжала в этот дом гостьей. Витя был с ней, и можно было в любой момент положить ему голову на плечо и излить душу…
День проходил за днём, а она всё никак не могла собраться с мыслями для окончательного решения. Яков Платонович, точно понимая её метания, вовсе её не торопил. Надо думать, ему это дорого давалось. Оказаться запертым в одном доме с не больно-то любимой тёщей! Наверняка, он ничего ей не забыл, хотя никогда, ни единым словом или жестом, не дал этого понять.
   
Сегодня она решилась пойти на кладбище, наконец. Появление Якова Платоновича всё же отодвинуло гнетущую пустоту, отогнало боль, утишило её, словно прохладная мазь, наложенная на воспалённую рану. Она расспрашивала его об Аннушке, о детях и прочих домочадцах – сыщик, хоть и не был никогда мастером поговорить, но чувствуя, как видно, её тоску, рассказывал подробно и без раздражения. Мария же Тимофеевна, думая, что ему будет интересно, говорила зятю о Затонске, о людях, которых он когда-то знал, и которые знали его, и которые находились теперь совсем с ним рядом, оставаясь недосягаемы. За ворота усадьбы Яков Платонович не выходил. Очки и бородка изменили его облик совершенно, но сыщик предпочитал не рисковать, оставаясь в добровольном заключении в доме, хотя Бог знает, каких сил ему это стоило. Штольман всегда был человеком действия, а тут ему приходилось часами просиживать в праздности, читая старые подшивки «Затонского Телеграфа».
Но на кладбище – отдать дань уважения тестю, - он пошел вместе с ней, благо, что идти было недалеко. И хорошо, что Яков был рядом, и можно было опереться на его твёрдую руку. Иначе ей могло бы и не хватить мужества пройти весь путь до конца. Вспомнился вдруг деверь, который не любил ходить на кладбище, даже в родительские субботы старался увильнуть, и она его с немалым удовольствием попрекала… а, собственно, за что? Не будь с ней сегодня Якова Платоновича, она бы тоже не смогла прийти, просто не нашла бы в себе душевных сил.
Но то ли потому, что рядом с ней стоял человек, который понимал и разделял её горе, а может потому, что правы оказались те, кто утверждал, что время лечит… Мария Тимофеевна смотрела перед собой сквозь пелену слёз, но могильного холмика, засыпанного цветами, она, словно бы, не видела. Цветы вдруг оказались вплетены в гриву скачущего галопом коня, того самого, на которого забросил её Виктор, увозя прочь от церкви, родни и оставшегося не ломанным каравая. Конь был не осёдлан, и порою ей казалось, что она вот-вот соскользнёт, но крепкая Витина рука обнимала за талию и всем сердцем она чувствовала, что он не даст ей упасть, что он удержит – и тогда, и всю дальнейшую жизнь. И сейчас он был с ней, словно бы поддерживая, руками тех, кому они оба были дороги…
Она покосилась на зятя. Лицо сыщика было непроницаемо, он своих чувств вообще не любил показывать, вот только очки зачем-то снял и держал в руке, словно они ему мешали.
И сняв, стал до боли похож на самого себя – Якова Платоновича Штольмана. Тем более, что на кладбище он пришел не в своём дурацком кепи, а в обычной шляпе и строгом сюртуке. Хорошо, хоть без трости!
Мария Тимофеевна быстро вытерла слёзы и огляделась. Ей показалось вдруг, что вокруг – на дорожках, на соседних могилах, - слишком уж много народу. Воскресенье сегодня, что ли?
- Як… месье Жак, наденьте немедленно своё пенсне! - прошипела она сквозь зубы. – Иначе вас кто-нибудь да узнает!
Штольман непонимающе взглянул на неё, точно выныривая из тяжелых раздумий, и, коротко кивнув, надел очки. Снова перевёл взгляд на могилу, где земли не было видно из-за устилавших её венков и букетов – и давнишних, что принесли ещё на похоронах, и более свежих.
- Виктор Иванович… Его все очень уважали, – внезапно сказал сыщик, словно бы невпопад. Штольман вообще не умел говорить о том, что чувствовал, но сейчас Мария Тимофеевна его поняла.
- Да, - вздохнула она, промокая платочком снова набежавшие слёзы. – Вас, Яша, ведь тоже очень уважали. Витенька рассказывал, что цветов было не меньше, а ведь зима была на дворе… Вон там!
Штольман на миг закаменел лицом, и Мария Тимофеевна вздрогнула, осознавая, что именно ухитрилась ляпнуть. Господи помилуй, она ведь не хотела его обидеть!
- Простите, Яша, - торопливо пробормотала она, испытывая острое желание провалиться сквозь землю, но сыщик, вопреки её ожиданиям, усмехнулся.
- Ничего страшного, Мария Тимофеевна, - сказал он негромко, кидая быстрый взгляд в сторону ажурного чугунного креста, возвышающегося среди молодых берёзок. – Надгробный памятник надворному советнику Штольману давно стал в нашем доме притчей во языцех… Богато, однако, лежит господин Лассаль!
   
Яков усмехнулся снова, и эта усмешка, похожая на оскал, сказала Марии Тимофеевне больше всяких слов. Она даже не пыталась сообразить, о каком «господине Лассале» он говорит, ей просто стало ясно, что, если бы под этим памятником не лежал этот неведомый Лассаль – там и на самом деле лежал бы Штольман. Внезапно ей стало страшно. А если бы он и вправду тогда погиб?
В памяти сразу всплыло помертвевшее лицо дочери, что часами сидела в гостиной, глядя в пустоту – а дальше картинка обрывалась. Да, Мария Тимофеевна помнила, как два с лишним года прожила в иллюзии, где Аня смогла забыть своего сыщика и была счастлива – но ведь это была иллюзия, не более того. На самом деле, не было бы ничего, кроме застывшей улыбки Аннушки. И внуков бы тоже не было, и они с Витей встречали бы старость в тоскливом одиночестве опустевшего дома - в том самом, в котором она оказалась с недавних пор… И никто бы не приехал за ней, чтобы позвать её к жизни. 
И она только сейчас в полной мере осознала, насколько это неправильно и опасно для Якова Платоновича – находиться здесь, в этом городе, в нескольких шагах от своего собственного надгробного памятника.
Мария Тимофеевна зябко повела плечами, чувствуя, что на неё точно холодом потянуло среди жаркого дня. Пожалуй, они уже достаточно тут пробыли!
- Яша, давайте пойдём уже! – торопливо прошептала она, опять забывая про чертова «месье Жака».
К счастью, Яков Платонович не стал возражать. Молча кивнул, повернулся и зашагал к калитке. Хорошо, что дом буквально за углом! Мария Тимофеевна задержалась ненадолго. Ревниво поправила свой букет, без особых церемоний отодвинув парочку других в сторону, чтобы не заслоняли. Витины клиентки притащили, не иначе. Неймётся им! И цветы какие дорогие, будто денег куры не клюют!
Госпожа Миронова поспешила было вслед за зятем, но дорогу ей преградила медленно бредущая пожилая пара. Да что же за день такой! Не кладбище, а ярмарочные гуляния!
- Вы знаете, Надежда Васильевна, а мне показалось, сильно этот француз на покойного Штольмана похож, - донеслось до неё. – То-то, думаю, Анна Викторовна за него вышла…
На негнущихся ногах Мария Тимофеевна обошла неторопливую парочку и чуть не бегом кинулась за сыщиком.
   
Яков Платонович, которого она догнала около калитки, увидев её потерянное лицо, резко вскинул бровь – но ничего не сказал, только подал ей руку, о которую она с благодарностью оперлась. Так, в молчании, они дошли до самого дома, поднялись на террасу, и тут Марию Тимофеевну прорвало:
- Яша, едемте! Хватит судьбу искушать!
- Мария Тимофеевна? – Штольман посмотрел на неё изумлённо. Она же, выпустив его руку, почувствовала, что ноги не держат её вовсе, и со вздохом опустилась на плетёный стул. В голове был полный сумбур.
Ей давно уже нужно было что-то решать. Или принимать приглашение Штольманов и уезжать из Затонска, или оставаться и устраивать свою жизнь самой, уж как получится. Поблагодарить зятя за заботу и отпустить его, наконец. Она не может расстаться с домом - а ведь Яков Платонович в нём словно заключённый! Даже на улицу не рискует лишний раз выйти! И это с его-то характером! 
Сегодня она шла на кладбище, готовясь заново встретиться с той тоской, с той болью, что не отпускала её так долго и немного приутихла лишь с появлением зятя. И они были – тоска по Виктору, заново всплеснувшаяся боль от его потери, – но к ним прибавился еще и страх. Страх за того, кто был жив и стоял с ней рядом.
Якову Платоновичу нужно уезжать. И она поедет вместе с ним – к Аннушке, к Мите и Верочке. Должно быть, она уже давно это решила, но не могла в этом признаться сама себе.
Штольман продолжал стоять подле, опираясь обеими руками о спинку стула. Взгляд был вопросительный и встревоженный. Мария Тимофеевна подняла на него глаза.
- Давайте будем собираться, Жак, - сказала она, стараясь, чтобы голос звучал непринуждённо, но одновременно понимая, что это ей плохо удается. – Вам не стоит здесь больше оставаться. Да и мне тоже…
Она осеклась на мгновение, глядя на сад, но тут же одёрнула себя. Хватит! К горлу подступил комок, но тут в голову внезапно пришла мысль, показавшаяся спасительной.
- Знаете, пока ничего не буду предпринимать… с домом. Поеду с вами, повидаюсь с Аней, с внуками, там и Петр Иванович вернётся… Обговорим всё еще раз.
Мария Тимофеевна понимала, что обманывает саму себя, но словно за соломинку уцепилась за осенившую её идею. Да, нужно думать так, словно это очередная поездка в гости к дочери - и всё сразу становится проще!
Вспомнилось вдруг, как готовилась она к визитам в Париж в прошлые разы, начиная собирать вещи чуть ли не за месяц. Нет, месяц Яков Платонович точно ждать не станет, придётся действовать как-то иначе.
   
Назавтра была назначена встреча с поверенным: поначалу Мария Тимофеевна решила, что они с зятем съездят к тому в контору, но вовремя спохватилась. Не стоит Якову Платоновичу появляться там, где его заново начнут разглядывать! Хватит с них и кладбища! Береженого Бог бережёт! В итоге поверенному была послана записка с просьбой нанести визит в мироновский дом. Слава богу, сам Аркадий Петрович человек молодой, в городе новый, и Штольмана никогда не видел.
Мысли о сборах неожиданно её отвлекли и постепенно даже привели в хорошее настроение. Платья, шляпки, кофры… это было привычно, это приносило удовольствие. До самого ужина Мария Тимофеевна была поглощена этими мыслями, перебирая в голове наряды – что взять, что оставить, - пересчитывая чемоданы и шляпные коробки и чувствуя себя почти прежней.
А вечером Штольману принесли письмо.
Катя вошла, когда они сидели за ужином и протянула Якову Платоновичу конверт без каких-либо отметок.
- Вам, мусье!
- Qu'est-ce que c'est? – Яков недоуменно поглядел на конверт. Катя, разумеется, по-французски не понимала, но смысл вопроса уловила точно.
- Так, мальчишка принёс, - спокойно пояснила она, переводя взгляд на Марию Тимофеевну. – Сказал, для иностранного барина.
- Я объясню, - Мария Тимофеевна махнула рукой, отпуская служанку. Слова дались ей с трудом, что-то в одно мгновение встало в горле, мешая дышать. Кто в Затонске мог писать её «французскому зятю», никому в городе не известному?
Затеплилась было слабая надежда, что записку, возможно, прислал Аркадий Петрович, что это какие-то адвокатские дела, которые он по какой-то причине хочет обсудить не с самой госпожой Мироновой, а с мужем её дочери… но глядя на Штольмана, Мария Тимофеевна уже знала, что это не так. Яков Платонович читал записку и каменел на глазах.
- Что там? – не выдержала Мария Тимофеевна. Собственный голос прозвучал, как мышиный писк.
Штольман несколько мгновений глядел на неё невидящим взором, но потом словно бы очнулся и медленно протянул ей письмо.
- Думаю, вам следует знать, - ему еще достало самообладания говорить по-французски, как он это делал во все дни, но голос был совершенно чужой. Неверными пальцами Мария Тимофеевна взяла записку. Та была без подписи, и содержала лишь несколько коротких строчек, написанных тоже по-французски:
«Месье Ch! Обращаюсь к Вам, зная Вас, как непревзойдённого мастера сыска. Оттого рассчитываю на Вашу помощь в возвращении некоей утраченной вещи, исчезновение которой может иметь пагубные последствия.
Если Вас не затруднит, я хотел бы встретиться с Вами на утренней зорьке у реки, в конце тропинки, что ведёт к Затони от Свято-Троицкой церкви.
Надеюсь на Ваше понимание и благорасположение»
 
Записка выскользнула из рук, но женщина этого не заметила. В голове панически металось множество мыслей, но одна была сильнее прочих, она просто кричала о себе и крик этот стоял в ушах.
Бежать! Бежать немедленно!
Ей уже казалось, что она носится по дому, хватая любые подвернувшиеся под руку вещи и тут же их отбрасывая, трясущимися руками бестолково запихивая в сумочку деньги, документы… Вот хватает шкатулку с драгоценностями, пытается запихнуть в сумочку и её, но крышка вдруг с сухим стуком отваливается, и немудрённые её украшения градом сыплются на пол, раскатываясь по углам, заваливаясь в щели…
На самом же деле Мария Тимофеевна так и продолжала сидеть за столом, не отводя замершего взгляда от зятя. И сам Штольман тоже сидел на прежнем месте… Чего же он медлит?
- Яков Платоныч, уезжайте сейчас же! – вырвалось у неё.
Но Штольман лишь покачал головой, заново перечитывая записку. Наконец, он со вздохом отложил её в сторону.
- Яша, ну что же вы?! – снова воскликнула она. Голос звучал жалобно, а сердце колотилось, как бешеное. – Что же нам теперь делать?
Яков снова вздохнул.
- Думаю, мне следует встретиться с автором этого… послания, - произнёс он глухо, но спокойно. – Мне кажется, что это будет правильнее.
Правильнее?! У Марии Тимофеевны перехватило дыхание. Ну что за невозможный человек! Вместо того, чтобы скрыться, пока есть хоть малейший шанс, он сам собирается сунуться в пасть к тигру!
- Нет, - казалось, Штольман прочитал её мысли. – Мария Тимофеевна, поверьте – те люди, которые… Слишком много лет прошло. Да и не стали бы они писать такое письмо, уж тем более такими словами. Они бы просто пришли за мной.
- Но… кто тогда? – с трудом вымолвила она. Яков Платонович взял со стола записку и, еще раз её перечитав, пожал плечами и внезапно фыркнул, смешно сморщив нос.
- Точно Ребушинский писал… Не представляю. Но в худшем случае, это просто шантажист, которому нужны деньги. Вот завтра и узнаем.
Штольман был спокоен, он даже снова улыбнулся, но улыбка вышла какой-то такой, что Мария Тимофеевна похолодела. Шантажист. Час от часу не легче! А Яков Платонович так спокойно об этом рассуждает… и завтра собирается пойти на встречу с этим типом!
Господи! Спаси и сохрани! Аннушка не могла выбрать себе кого-нибудь потрусливее?!
   
Спать ей, естественно, не пришлось. Какой может быть сон! Да и Яков Платонович, похоже, тоже не спал: когда она, измаявшись за ночь, с первыми лучами рассвета не выдержала и спустилась вниз, он был уже там. Увидев тёщу, сыщик широко улыбнулся, блеснув зубами.
- Всё в порядке, Мария Тимофеевна. К завтраку ждите.
И, поправив что-то за отворотом пиджака, быстро вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Мария же Тимофеевна молча опустилась на стул и уставилась на эту дверь невидящими глазами.
 
Ни улыбка, ни обещание вернуться, её не обманули. И под одеждой он сейчас проверял револьвер, а что же ещё! Аннушкин муж ушёл, точно в бой, ушёл готовый ко всему.
И всё из-за неё! Яков Платонович терпеливо ждал, а она всё собиралась с духом, прикидывая, раздумывая, тянула время и тем самым подвергала его всё большей и большей опасности. Понятно, что сам Яков Платонович ни словом об этом не обмолвился, но почему до неё так поздно дошло?!
Его узнали. Кто-то глазастый разглядел покойного начальника затонского сыска под личиной невзрачного француза и решил воспользоваться своим знанием. Но как? Чего теперь ожидать? Господи, пускай он только вернётся - и она не задумается ни на секунду более, они уедут сегодня же! Иначе… Анечка, любимая девочка, она отдала своей глупой матери самое дорогое, что у неё есть. И если с Яковом что-то случится… Господи Иисусе, только не это! Как ей тогда оправдаться перед Анной?! Перед его детьми?!
Или, может, стоит довериться Якову Платоновичу? Наверняка сыщик лучше неё смыслит во всех этих тёмных делах. Он сказал, что вернётся к завтраку, нужно просто подождать. И всё разъяснится…
Нет! Ей нужно было пойти вместе с ним! Ну конечно! Нужно было тоже взять пистолет, у Виктора Ивановича где-то был, и просто пойти за ним следом. Они, эти неизвестные шантажисты и душегубы, они ждут Якова Платоновича – но её-то наверняка не ждут! Стрелять она не умеет, но ради внуков, ради Аннушки, уж как-нибудь не промахнулась бы!
Вот что надо было сделать! А не сидеть тут попусту, кусая платок! Витя еще называл её амазонкой…какая уж там амазонка! Тряпка!
   
Часы гулко пробили три четверти и Мария Тимофеевна вздрогнула, приходя в себя, пытаясь понять, сколько она уже здесь сидит, охваченная хаосом противоречивых мыслей. Солнце уже поднялось, лучи его вовсю играли на зеркалах, на мебели, до блеска отполированной старательной Катериной. Мария Тимофеевна тупо смотрела на танцующие в солнечных лучах пылинки, не в силах сообразить, близко ли время к завтраку, или уже и обед прошёл, когда дверь тихонько скрипнула, и в светлом проёме возник знакомый широкоплечий силуэт в клетчатом пиджаке.
Господи! Живой! Благодарю тебя, Господи! Госпожа Миронова с трудом сглотнула вмиг пересохшим ртом и истово перекрестилась. Хотела уже подняться навстречу зятю, но тут Штольман шагнул в прихожую – и она замерла, с трудом удержав испуганный вскрик.
Без шляпы. Волосы взъерошены, в них застряла какая-то трава. На лице царапина. Борода наполовину оторвана, свисает непонятным клочком. Мокрый. Грязный.
Боже мой, что с ним случилось?!
Мария Тимофеевна изо всех сил стиснула зубы, призывая себя успокоиться. Живой, главное – живой. И пришел на своих ногах.
- Яков Платоныч, вы не ранены? – собственный голос был еле узнаваем.
Сыщик, который в этот момент тоже собирался что-то сказать, закрыл рот и глянул на неё с недоумением.
- Нет, - произнёс он наконец. – Всё в порядке, Мария Тимофеевна.
В порядке?! Да он себя видел?! Мария Тимофеевна глубоко вздохнула. Впрочем, с точки зрения сыщика, наверное, и впрямь ничего особенного не произошло. Это нужно принять, как данность – что муж Аннушки умеет за себя постоять. Самыми разными способами.
В памяти немедленно всплыл дважды убиенный Зайдлиц, не к ночи будь помянут.
- Вы его?... – закончить вслух фразу, как она вертелась в голове, оказалось страшно, и Мария Тимофеевна спешно искала более приемлемый вариант. – Вы его схватили?
Штольман внезапно усмехнулся.
- Такого разве схватишь? Уплыл.
- Уплыл? Как уплыл? – Марии Тимофеевне показалось, что она ослышалась. Штольман пожал плечами.
- В речку. Или где они там живут?
- В какую речку? – всё еще непонимающе переспросила Мария Тимофеевна.
- В Затонь, - сыщик снова усмехнулся и покрутил головой. – Скользкий, зараза! Хорошо хоть, не кусается!
Нет, любому шантажисту полагается быть скользким типом, это Мария Тимофеевна понимала, но вот все остальное… Кто из них сходит с ума? Она пристально оглядывала зятя, пытаясь хоть что-то понять.
- Яков Платоныч, что у вас с карманом? – внезапно вырвалось у неё. Сыщик скосил глаза на наполовину оторванную деталь туалета и скривился.
- Забор князя Разумовского.
- Яша! – Марию Тимофеевну уже трясло от всех этих странностей. – Ради бога, что вы делали на заборе князя Разумовского? И что вы сделали с шантажистом?!
Похоже, до Якова Платоновича только сейчас дошло, что он делает и говорит что-то не то. Быстро шагнув к ней, он подхватил её за локти, и вовремя – Марии Мироновой казалось, что она сейчас упадёт.
- Всё в порядке, Мария Тимофеевна! Всё хорошо! Нет никакого шантажиста! А я… - тут сыщик запнулся, еще раз оглядел себя и с усмешкой подытожил. – А я побывал на рыбалке.
- На рыбалке… - тупо повторила Мария Тимофеевна. Ну, конечно… Мокрый, рваный… Ну да, и тиной от него несёт… Оставался неясным вопрос с забором князя Разумовского, но сейчас это почему-то перестало её волновать.
Штольман продолжал поддерживать её, глядя с тревогой, и она внезапно вспомнила, как буквально полчаса назад сидела здесь, не шевелясь, и молча молилась об одном лишь – чтобы Аннушкин муж вернулся живой.
Вернулся. Живой. И говорит, что всё в порядке. Нужно просто ему поверить. Остальное потом, потом.
- Так, - Мария Тимофеевна отступила на шаг и прижала пальцы к вискам. – Яков… Жак, быстро идите к себе и переодевайтесь. Не дай бог, Катя войдёт! Костюм я Кате отдам. Скажу, что вы к Затони гулять ходили, и… поскользнулись и в воду свалились! Но вот борода ваша…
- Не беспокойтесь, Мария Тимофеевна, - криво усмехнулся Штольман и двинулся к лестнице. Теща только вздохнула ему вслед.
 

 
Следующая глава          Содержание
 

Скачать fb2 (Облако mail.ru)          Скачать fb2 (Облако Google)