[indent]
Тайное расследование


Аркадий Петрович, услышав о том, что она хотела бы встретиться с семейством отставного полковника по вопросу продажи дома, обрадовался несказанно. Мария Тимофеевна даже начала подозревать, что у поверенного есть какой-то личный интерес: уж не связывались ли с ним сами Вингельхоки? Может, и барашка в бумажке успели презентовать? Или же господин Овчинников просто рад тому, что вдова адвоката Миронова намерена сама распорядиться особняком, не взваливая этот вопрос на плечи поверенного? В любом случае, Мария Тимофеевна получила клятвенное обещание устроить всё в лучшем виде и без задержки.
Катя, узнав, что завтра ожидаются гости, сразу потащила хозяйку делать ревизию припасов: гостей следовало встретить без особой пышности, учитывая траур, но всё ж таки пристойно. Девушка явно воодушевилась, так что Мария Тимофеевна даже начала испытывать некоторые угрызения совести. Ведь с продажей дома придётся рассчитать и служанку… Впрочем, если они найдут общий язык с Вингельхоками, можно будет переговорить с Ольгой Фёдоровной и о Катерине, чтобы оставили её у себя, хорошая прислуга нынче в цене. Ну, а если нет –  девица бойкая и в любом случае не пропадёт, а в рекомендациях ей Мария Тимофеевна не откажет.
Вдвоём с Катей они изучили содержимое ледника и буфетной, составили меню на завтрашний обед – в последнее время отброшенные за ненадобностью, но всё же привычные, хлопоты отвлекли и заняли голову. Мария Тимофеевна еще даже не успела начать беспокоиться по поводу длительного отсутствия зятя, когда к крыльцу подкатила уже знакомая пролётка и из неё, прихрамывая, выбрался Штольман, тщательно укутанный в светло-серый плащ. На носу у зятя криво сидели какие-то новые, невесть откуда взявшиеся здоровенные очки в толстой и тёмной черепаховой оправе.
– Господин Белугин презентовал, – усмехнулся сыщик, отвечая на её невысказанный вопрос. – Сказал, что так я еще меньше на себя похож. Не представляю, откуда они у него завелись. Зрение у Серафима Фёдоровича как бы не лучше моего.
– Прохвост он! – сурово заявила Мария Тимофеевна, подразумевая, что подобный ответ лучше всего характеризует все странности старого художника, включая наличие в его доме вовсе ему ненужных очков. – Ну что, Яков Платонович, вы видели картину?
– Довольно затруднительно увидеть картину, которую украли, – заметил тот, освобождаясь от очков и задумчиво потирая горбинку на носу. – Что-то я видел. Подделку, точнее то, что от неё осталось.
– Вы уверены, что это была подделка? – подозрительно поинтересовалась Мария Тимофеевна, провожая зятя в столовую. Катя, снаряжённая двумя корзинами, отбыла в лавку, так что о чае ей пришлось позаботиться самой, зато можно было без помех поговорить.
– Может, это и есть та самая картина? Кто-то её испортил… возможно и преднамеренно, а господин Белугин навоображал себе всякого?
Штольман с сомнением покачал головой и отхлебнул чаю.
– Не могу считать себя специалистом в живописи, но Серафим Фёдорович был очень убедителен. По его словам, не совпадают ни холст, ни краска… и еще много прочих вещей. Мне трудно оценить его таланты, как художника, но вот в подделках, судя по всему, он разбирается прекрасно, – Штольман сделал еще глоток и с задумчивым видом уставился в чашку.
– И он подозревает племянника? – рискнула нарушить его молчание Мария Тимофеевна. Зять вздохнул, отвлекаясь от своих мыслей.
– Это однозначно кто-то, кто имел ключи. Следов отмычки на замке нет, как и следов проникновения в окна. Причём, в доме должны были побывать не единожды. По словам господина Белугина, те обрывки подделки, что уцелели, совпадают с настоящей картиной, стало быть, ворам нужно было её скопировать, хоть отчасти. Но с этим у них не должно было возникнуть проблем: насколько я понял, кухарка приходит не каждый день и надолго не задерживается, а сам Серафим Фёдорович последнее время много отсутствует. Рисует на пленэре, – Штольман вдруг улыбнулся.
– Рисует он, на пленэре, – ядовито фыркнула Миронова. – Через заборы он лазает, это в его-то возрасте!
– Ну, Мария Тимофеевна, – глаза сыщика весело замерцали. – Дай нам Бог всем в его лета через заборы лазать! Серафим Фёдорович еще настолько бодр, что я рискнул переложить на него часть своих сыщицких обязанностей, требующих посещения разных мест. Благо, господину Белугину они знакомы.
– Вот и правильно! – госпожа Миронова всецело одобрила поступок зятя. – Пусть побегает!
   
Побегать Серафиму Фёдоровичу и впрямь пришлось – записку от него мальчишка-посыльный принёс только ввечеру. Яков Платонович прочитал послание и хищно улыбнулся.
– Рама, – коротко пояснил он, встретив вопросительный взгляд тёщи. – Подделка была в точно такой же раме, что и настоящая картина, значит, мошенникам нужно было ее заказывать. Я предположил, что Серафиму Фёдоровичу должны быть известны все мастерские в городе, где делают рамы для картин. Конечно, её могли заказать и не в Затонске… но похоже, нам повезло.
Мария Тимофеевна с некоторым содроганием взяла протянутую ей записку. Подумать только – она оказалась втянутой в настоящее полицейское… хорошо, путь не полицейское, пусть частное, но всё равно – расследование. Давно ли она приходила в ужас от того, что её собственная дочь без конца влезала во всю эту изнанку жизни? И вот, она сама обсуждает с сыщиком улики и готовит ему прикрытие для встречи с подозреваемым! Видно, правы те, кто говорит, что яблочко от яблоньки недалеко падает!
Записка, как и вчерашняя, была написана по-французски и весьма лаконично.
«Слободка. Мастер Никита Сухарев. Десять дней назад. Узор багета – восковой слепок. Размеры рамы совпадают. Молодой человек без особых примет, шляпа с широкими полями, очки»
– Очки, – задумчиво повторила Мария Тимофеевна, покосившись на сей оптический прибор, немилосердно натиравший переносицу зятя. Тот ответил понимающей улыбкой. – И что нам теперь делать?
Яков снова широко улыбнулся, как видно, позабавленный этим её «нам».
– Теперь мы твёрдо знаем, что некий молодой человек заказывал точно такую же раму, как та, что была на пропавшей картине. А в деле уже фигурируют два молодых человека, представлявших ценность картины, имевших доступ к ключам от квартиры господина Белугина и знакомых с его распорядком. Хорошо бы было с ними познакомиться!

Почтенное семейство прибыло ровно в назначенный час. Отставного полковника с супругой – невысокой, темноглазой дамой, всё еще весьма приятной собой, – сопровождали старшие отпрыски. Юная барышня, очень хорошенькая, сильно напоминавшая свою матушку в молодости, и двое молодых людей. В одном из них Мария Тимофеевна узнала старшего сына Вингельхоков, Николая, а второй оказался тем самым Александром. Появление последнего обрадовало госпожу Миронову несказанно – в её личном списке подозреваемых именно данный субъект значился на первом месте. Коля такой хороший мальчик! Впрочем, его приятель Саша, фамилию которого она от волнения прослушала, тоже не выглядел присяжным злодеем. Но в доме есть сыщик, вот пусть он и разбирается. Главное – оба здесь, ведь Александр, не будучи членом семьи Вингельхоков, мог и вовсе не приехать. Ищи его потом! А тут на ловца и зверь бежит!
Мария Тимофеевна запретила себе задумываться над тем, как Вингельхоки объяснили себе её просьбу взять с собой старших детей. Пусть спишут на причуды недавней вдовы, в конце концов, если они заинтересованы купить особняк Мироновых. Не духовой же оркестр она заказала! Судя по лицам гостей, они и впрямь были преисполнены решимости произвести на хозяйку наилучшее впечатление. И охотно согласились на предложение Марии Тимофеевны осмотреть дом, не откладывая.
   
Ей хотелось побыстрее покончить с самым для неё тяжёлым. Но то ли помог пустырник, выпитый загодя, то ли дело было в твердой руке стоявшего рядом зятя… Демонстрируя гостям комнаты первого этажа, Мария Тимофеевна быстро поняла, что ожидала худшего. Потенциальные покупатели оказались людьми на редкость тактичными: вопросы и замечания указывали на то, что они прекрасно понимают её нелегкое положение. Им нравилось абсолютно все – и сам дом, и планировка, и общее его состояние; когда приступили к осмотру гостиной, Мария Тимофеевна уже пришла в себя настолько, что смогла вспомнить и об иной цели затеянной ею встречи.
Оба подозреваемых до сего момента покорно следовали за старшими членами своей семьи и по большей части молчали. Тайное следствие по делу о картине явно стопорилось. И Яков Платонович вчера ничего определённого не сказал, ограничившись лишь туманным: «при удобном случае следует заговорить на интересующую тему и посмотреть на реакцию». Интересно, своим помощникам в агентстве он дает столь же четкие указания? Бедный Антон Андреевич!
 
В гостиной особенный восторг у Ольги Фёдоровны и её дочери Юлии вызвал рояль – а также высказанное Марией Тимофеевной намерение продать его вместе с домом. По словам госпожи Вингельхок, все её девочки постигали нелёгкую науку музицирования, но сейчас оказались сего занятия лишены.
– Поскольку наш старый инструмент развалился на части как раз на подъезде к Сазоновке, – вставил, ухмыльнувшись, её супруг. – Не выдержал кочевой жизни с отрядом амазонок!
Очевидно, под таковыми отставной полковник подразумевал жену и многочисленных дочерей: из восьми детей Вингельхоков только двое были мальчики. Мария Тимофеевна молча улыбнулась, стараясь прогнать вставший в горле комок. И здесь амазонки!
– Инструмент, скорее всего, расстроен, – повернулась она к гостье, прерывая комплименты по адресу рояля. – Видите ли, он стоит практически без дела с тех пор, как Аннушка уехала.
– Ваша дочь? – понимающе улыбнулась Ольга Фёдоровна. – Прошу вас, не беспокойтесь. Если… если всё сложится, то найти настройщика – это меньшая из проблем. А сам инструмент превосходен. Мадам Демулен, должно быть, прекрасно играет!
– Замечательно, – сухо подтвердила Мария Тимофеевна, кинув в сторону Штольмана короткий, но обжигающий взгляд. Яков Платонович, разумеется, был представлен гостям. Госпожа Миронова сама на себя поразилась, как у неё язык повернулся без трепета произнести: «Мой зять, месье Демулен». Понятно, что ему нельзя было приезжать под своей фамилией, но неужели было обязательно делать паспорт на имя этого мошенника с Монмартра? А вот теперь на свет появилась и «мадам Демулен»! Ох, она ему еще выскажет, когда покупатели уедут!
   
Перескочив мыслями на зятя, Мария Тимофеевна не сразу осознала, что гостья обращается к ней с каким-то вопросом, и некоторое время лишь беспомощно хлопала глазами, пытаясь осознать, чего от неё хотят. Стулья? А что стулья? Стульев и впрямь маловато, да, а где же остальные?.. Внезапно её осенило. Вот он, тот самый удобный случай, о котором говорил сыщик!
– Да, – отозвалась она оживлённо. – Часть мебели пришла в негодность, но вы знаете, последнее время мы с мужем жили уединённо, нам вполне хватало оставшихся. Сейчас все они на чердаке. Если я не ошибаюсь, там требуется лишь небольшая починка. Обычно этими вопросами занимался муж, но вы знаете, я случайно помню столяра, которого он приглашал! Сухарев его фамилия!
Собственный голос звучал неестественно громко, но сейчас Марии Тимофеевне было наплевать, что о ней подумает госпожа Вингельхок. Ей было важно, чтобы её услышали подозреваемые!
– Он нам и рамы для картин делал, – продолжала отчаянно врать Мария Тимофеевна, глядя в стену и надеясь, что краснеет не слишком сильно. – Очень хороший мастер. Из Слободки.
В сторону младшего Вингельхока с приятелем она при этом старалась не смотреть – там Яков, стоит рядом, вот пусть он и разбирается, какую реакцию вызвало у них имя мастера! Она лишь воспользовалась удобным случаем!
   
Ольга Фёдоровна если и удивилась чему, то вида не подала, лишь поблагодарила вежливо и пообещала непременно воспользоваться её рекомендациями.
– Я была очень рада, когда узнала, что вы бы хотели продать дом вместе с обстановкой, – добавила она, смущенно улыбнувшись. – Своей меблировкой мы за тридцать лет так и не обзавелись. Михаил Леопольдович прав: кочевали всю жизнь по съёмным квартирам, точно какие-то дикие гунны! И вашего умения обустроить дом мне уже никогда не достичь!
– Дорогая, тем не менее, ты ухитрялась свить уютное гнездышко в любом медвежьем углу, – поспешил заметить полковник. – Уверен, что и с собственным домом ты справишься!
Мария Тимофеевна тут же почувствовала некоторые угрызения совести – а вдруг упомянутый мастер Сухарев на самом деле неумеха? Или запойный? Оставалось утешать себя, что к плохому мастеру и жулики вряд ли пошли бы… Вот, до чего она докатилась, врёт в глаза вполне симпатичным людям!  Которые вовсе не покушаются на созданный ею уют, наоборот, всячески его превозносят…
Не так-то просто быть сыщиком, оказывается. А Яков Платонович или Антон Андреевич проводят в этом всю свою жизнь, как же они справляются? Должно быть, нужно очень верить в правоту своего дела, чтобы ради этого пренебрегать всеми приличиями и обычаями…
Но она то не сыщик! Хотя пригласить Вингельхоков было именно её идеей… Решено – дом она им продаст! Даже если и с убытком. Пусть это послужит компенсацией Ольге Фёдоровне и Михаилу Леопольдовичу за то, что они оказались втянуты в столь неприглядное дело и, сами того не зная, сейчас служат ширмой для тайного расследования!
   
Мария Тимофеевна снова сурово покосилась на зятя, пытаясь взглядом донести до него, что с расследованием стоило бы поторопиться, и с удивлением обнаружила, что, пока они с Ольгой Фёдоровной пересчитывали стулья, Штольмана успел взять в оборот полковник Вингельхок. На дальнем конце стола стояла шахматная доска с расставленными фигурами, и похоже, именно они привлекли внимание Михаила Леопольдовича.
Ольга Фёдоровна, проследив её взгляд, понимающе улыбнулась.
– Не может Миша спокойно мимо шахмат пройти! Говорит, истинная стратегия с тактикой остались в прошлом, так хоть деревянных солдат по доске погонять… Затягивает его! А с хорошим противником так и вовсе.
 
Супруг её продолжал о чём-то говорить со Штольманом – по-немецки, поскольку французским не владел. Причём в голосе его проскальзывали откровенно отеческие нотки. Эдакий суровый батюшка, выражающий благосклонность отпрыску. Впрочем, он и смотрелся против Якова Платоновича сущим стариком, на деле будучи всего лишь лет на пять его старше. И трость носил не форсу ради, как Яков, а явно по необходимости.
Глядя сейчас на статного, но совершенно седого полковника, Миронова тщетно пыталась узреть в нём лихого поручика Мишу Вингельхока, отчаянного задиру и ловеласа, про которого затонские дамы тридцать лет назад говорили, мечтательно закатывая глаза. Жизнь ли его так переменила? Или вовсе правды не было в тех россказнях? Про Якова Платоновича, вон, тоже ходили сплетни, еще и похлеще, а все полтора года в Затонске жил он одной работой и мыслями об Аннушке, о которой лишь вздыхал издали, приблизиться не смея. И до сих пор надышаться не может. Вот и с Михаилом Леопольдовичем не так же ли вышло? Союз их с Оленькой Белугиной, которому предрекали скорый и бесславный конец, оказался более, чем удачен. Супруги явно жили душа в душу, обзавелись детьми, а ныне уже и внуками, поручик за эти годы сделал неплохую военную карьеру, получил со временем немалое наследство… Серафим Фёдорович явно не прогадал, давая сестре своё благословение на тайный брак.
Вот и верь после этого сплетням про столичных хлыщей!
 
Ольга Фёдоровна стояла рядом, несколько напряжённо прислушиваясь к беседе мужа с французским зятем хозяйки. Перехватив вопросительный взгляд Марии Тимофеевны, она словно бы спохватилась, снова  улыбнулась любезно и тихонько пояснила: «Обсуждают игру!»
Шахматы? Мария Тимофеевна позволила себе усомниться – слишком уж суров сделался выдержанный полковник, – и тут же, словно в подтверждение её мыслям, Михаил Леопольдович обернулся к сыну и прогремел уже на великорусском:
– И я надеюсь, что и моих отпрысков сия зараза минует!
Выражения лица Николая Мария Тимофеевна не видела, но острый взгляд, брошенный сыщиком на Вингельхока-младшего, заметить успела. О какой же заразе шла речь? Имеет ли это отношение к их расследованию? Заинтригованная донельзя, хозяйка с трудом дождалась, когда гости отойдут чуть дальше, и поймала за рукав зятя.
– Як… Жак, вы действительно обсуждали игру? – прошептала она тихонько
– Игру, – коротко подтвердил тот. – Карточную.
Глаза сыщика насмешливо сузились.
– Господин полковник от шахмат перешёл к картам, – пояснил он негромко. – И я имел честь удостоиться его похвалы, что не подвержен сей тлетворной мании. Мария Тимофеевна, не вы ли рассказывали мне, что поручик Вингельхок в былые годы считался первым кутилой в Затонске?
– Чёрт под старость в монахи пошёл, – буркнула Мария Тимофеевна, с некоторым смущением припоминая, что одним из грехов, приписываемых самому Штольману стародавними слухами, были именно, что карты. Дескать, заядлый картёжник, не вылезает из игорных домов… Да что бы они понимали, эти сплетники! Наверное, так оно и было, Якова Платоновича и в Париже иной раз заносит и в игорные дома, и еще в какие-то притоны. И его, и Антона Андреевича. Они ведь сыщики! Работа у них такая!
– Это имеет какое-то отношение к нашему делу? – спросила она шёпотом.
– Все может быть, – так же тихо ответил Штольман, задумчиво потирая переносицу. – Во всяком случае, неплохо, что полковник на пустом месте затеял этот разговор… Мария Тимофеевна, обо всём позже! Гости ждут.
   
На втором этаже повторилось то же самое – распахиваемые одна за другой двери, демонстрация комнат со всей обстановкой и сдержанное восхищение гостей. Молодёжь, правда, держалась больше позади и помалкивала; разве что Юленька, охваченная чисто женским интересом к будущему жилищу, порой вставляла пару слов. Впрочем, теперь ждать удобного случая, чтобы навести разговор на нужную тему, Мария Тимофеевна не собиралась. Удобный случай был обговорен и подготовлен еще вчера: женщина глубоко вздохнула, собираясь с духом, и открыла последнюю дверь.
 
– Прошу вас, – и она посторонилась, предлагая гостям войти первыми. Те зашли, окидывая любопытными взглядами немного старомодно обставленную комнату. Узенькая кровать, торшер с голубым абажуром, стол, покрытый кружевной скатертью, и сундук с такой же накидкой…
– Это комната дочери, – негромко пояснила Мария Тимофеевна. – Здесь всё осталось, как оно было при Аннушке. Поначалу мы ничего не меняли: думали, что может быть, дочь когда-нибудь еще приедет и ей будет приятно… а потом тоже ничего не меняли.
Ей вспомнилось вдруг, как спустя малое время после отъезда Анны она поднялась в её комнату и заглянула в гардероб. Все самые лучшие, самые красивые платья, в которые она с таким упорством обряжала дочь, висели на своих местах. Даже сейчас вспоминать было неприятно, а тогда она просто застыла, объятая какими-то дурными предчувствиями. Как можно было девушке, даже такой необычной, как Анна, поехать в Петербург без единого наряда? Уж не в монастырь ли дочь собралась? Более детальное изучение оставшегося гардероба с одной стороны успокоило, а с другой напугало. Дочь направилась явно не в скит – но в долгую дорогу. И не похоже, что в Петербург. Куда? Зачем?
Тогда она решила довериться мужу, хотя и чувствовала, что тот что-то не договаривает. А потом от Аннушки начали приходить весточки, и это её вовсе успокоило. Вплоть до той самой весны, когда она приехала в Париж, предвкушая встречу с «настоящим французским дворянином» – а вместо этого столкнулась на пороге дома с восставшим из могилы затонским сыщиком!
Эти воспоминания были еще неприятнее, и Мария Тимофеевна поспешила их прогнать, сосредоточившись на предстоящем деле.
– Жак, – она оглянулась на зятя и перешла на французский. – Вы ведь тоже никогда не видели комнату, где прошла Аннушкина юность. Вы не зайдёте?
Штольман словно бы нерешительно перешагнул порог. Мария Тимофеевна мимолётно поразилась его застывшему лицу, но размышлять о причинах столь странного выражения не было времени. Её ждали гости и тот самый, заранее подготовленный, «удобный случай».
   
Госпожа Вингельхок как раз с улыбкой рассматривала пианино. Очень кстати.
– Вы можете отдать эту комнату той из ваших девочек, которая сильнее увлекается музыкой, – любезно предложила Мария Тимофеевна. – Или перенести инструмент, если пожелаете. У Анны он стоял тут с детских лет, она любила играть и играла превосходно. Но больше ей давалось рисование, тут даже папка с её работами сохранилась!
Мария Тимофеевна решительно раскрыла большую папку, лежавшую на столе, и гостям не оставалось ничего иного, как хотя бы из приличия подойти ближе. Впрочем, на лице Ольги Фёдоровны был написан искренний интерес. Право, какая приятная дама!
Интерес на лице гостьи сменился восхищением, и Мария Тимофеевна мысленно похвалила себя за предусмотрительность. Идея начать разговор как бы между прочим, с Аниных рисунков, принадлежала Якову Платоновичу, но никто иной, как она сама, разыскала эту папку с рисунками, и переложила их в нужном порядке.
И сейчас на госпожу Вингельхок смотрел портрет самой Марии Тимофеевны. Анна нарисовала его летом восемьдесят восьмого, последним летом своего беззаботного девичества, которое не тревожили еще ни духи, ни Штольман, ни Разумовский…
– Изумительно! – полковник, подошедший к ним чисто из вежливости, похоже, тоже был впечатлён. – У вашей дочери настоящий талант!
Мария Тимофеевна преисполнилась истинной материнской гордости. Ах, с каким бы удовольствием она поговорила со столь понимающими людьми об Аннушке и ее многочисленных талантах, слава богу, там и без спиритизма было, чем похвастаться, но – расследование, чтоб ему пусто было! Она покосилась на зятя – Яков стоял у двери и, казалось, внимательно слушал. Подозреваемые оказались как раз с ним рядом. Отлично.
– Талант расцвёл во многом благодаря учителю, – скрепя сердце, Миронова решительно перевела разговор в нужное русло. – Ваш брат преподавал у неё, знаете ли? Аннушка называла господина Белугина своим любимым учителем!
Бедная девочка, если бы она только знала, во что этот «любимый учитель» втянет её любимого мужа!
Госпожа Вингельхок вежливо улыбнулась
– Уверена, что Серафим Фёдорович был рад обучать Анну Викторовну… Знаете, он всегда говорил, что один талантливый ученик компенсирует ему целый класс бездельников. Хотя вот, за собой брат никогда не признавал особых талантов. Он всегда был излишне скромен.
Безусловно, Ольга Фёдоровна была весьма высокого мнения о своём старшем брате, даже именовала его по имени-отчеству… О, Мария Тимофеевна имела, что ей рассказать о скромности её родственника! Тот еще скромник! Но момент был явно неподходящий, да и вообще, незачем. Затонские дела её уже не касаются; они с зятем уедут, а Вингельхоки пусть сами разбираются со своим шустрым старичком, который имеет обыкновение наносить визиты через дырку в заборе!
– Я сама была мала тогда, но мама рассказывала, что в молодости брат и сам подавал большие надежды, – продолжала тем временем Ольга Фёдоровна, с интересом рассматривая аннушкины рисунки. – Ах, какая чудесная иволга! Миша, Юленька, взгляните только! Покойный папенька вроде бы мечтал, что он станет известным живописцем, прославит нашу фамилию… но вот, не сложилось. Школьный учитель, а потом, кажется, даже иллюстратором некоторое время был, рисовал картинки к книгам…
Господи, спаси и помилуй! Марию Миронову прошибла нервная дрожь. Одно счастье, что черт прибрал уже Ребушинского, и его писанину стали забывать. И Вингельхоки остались в неведении, какие именно книжки иллюстрировал господин Белугин, да и самих книжек никогда не видели.
Но Яков Платонович-то всё знает! И после всех этих безумных «Приключений» он согласился помочь старику Белугину в поисках картины! Это вместо того, чтобы с полным на то основанием утопить его в той самой заводи заодно с угрём, которого они там ловили! Святой человек! Кстати, он наблюдает за подозреваемыми, или как? Разговор как раз повернул в нужную сторону.
– О, я нисколько не сомневаюсь в талантах Серафима Фёдоровича, – доверительно сообщила Мария Тимофеевна. – Ведь он обучался в Италии, не так ли? Анна рассказывала в своё время. После стольких лет, проведённых среди истинного искусства хочешь-не хочешь, а будешь знать в нём толк! Аннушка говорила, что даже видела у него картины, что он привёз оттуда.
– Да, что-то такое было, – рассеянно согласилась Ольга Фёдоровна. – Коля, ты помнишь картины у дядюшки?
– Нет, не помню! – беспечно отозвался откуда-то сзади Вингельхок-младший. По мнению Марии Тимофеевны – слишком уж беспечно. И как он может не помнить дядюшкиных картин, если всего три недели назад они с приятелем обсуждали «настоящего Веронезе»?
   
Оглядываться на Николая она не стала. Там Штольман рядом с ним, он сам разберётся. Её всецело увлекло наблюдение за другим гостем. Саша, как ни странно, тоже подошёл взглянуть на старые Анины рисунки – и сейчас, когда речь зашла о Серафиме Фёдоровиче и его итальянских полотнах, рука молодого человека, лениво переворачивавшая листы, внезапно замерла. Александр искоса и почти безразлично глянул на хозяйку. Та почувствовала, как внутри у неё колыхнулась паника, но сумела достойно встретить этот взгляд приклеенной улыбкой круглой дуры. Слава Богу, у неё за спиной было сорок лет чаепитий с соседями – вот где научаешься держать лицо!
Но нужно уже сворачивать этот, Прости Господи, «следственный эксперимент». Задерживать гостей тут дольше становится неудобно, да и рисунки в папке заканчиваются… Боже, до чего она докатилась! Но кто, кроме неё, поможет Якову Платоновичу?
Аннушкина комната была последней в этом крыле. Любезно предложив гостям спускаться вниз, и располагаться в гостиной, Мария Тимофеевна повернулась к зятю, полная решимости обсудить ход их странного расследования. Заметил ли он что-нибудь своим «непревзойдённым сыщицким глазом» или как там еще выражался прощелыга Ребушинский?
 
Сыщик стоял, прислонившись к стене, неподвижно, точно примёрзнув к ней, и взгляд его был направлен не на тёщу и не на удаляющихся гостей: смотрел он почему-то на Анину кровать, только на неё, и глаза у него были такие…
– Яша, что с вами? – Мария Тимофеевна кинулась к зятю, не раздумывая. Господи, куда же она положила сердечные капли?!
Штольман вздрогнул, словно просыпаясь – и посмотрел на неё виновато.
– Я был здесь, – внезапно сказал он, как будто это что-то могло прояснить.
– Что? – Мария Тимофеевна замерла в замешательстве. Сыщик отошёл от стенки и со вздохом опустился на стул.
– Я ведь был здесь, – повторил он глухо. – Вы сказали, что я никогда не видел комнату Анны Викторовны. Один раз видел. Я заходил сюда, когда Аня… когда Анну отравил тот мерзавец.
Взгляд Штольмана заново, словно не имея сил отвлечься на что-то иное, устремился в сторону узкой девичьей кровати, и Мария Тимофеевна могла бы поклясться, что и сейчас он видит лежащую на ней Аннушку – свою драгоценную Аннушку, умирающую, задыхающуюся… Женщина молча опустилась на стул с ним рядом, прижимая к губам платок, невесть как оказавшийся в руках.
 
[float=right][/float]
Ту историю она и сама помнила смутно, словно бы какой-то краткий и страшный ночной кошмар, да и не вспоминала о ней лишний раз, сил на то не имея. Значит, Яков Платонович тогда приходил сюда, к Ане? Она об этом не знала. Но да, ведь именно Штольман отыскал куафера-отравителя и заставил его приготовить противоядие для Анны! Этого она тоже предпочитала в былые годы не вспоминать – чтобы не разрушать тот далеко не светлый образ погрязшей в пороках полицейской ищейки, который она сама создала у себя в голове…
– Яша, ну что вы, право слово! – повернулась она к зятю с самой уверенной улыбкой, которую только смогла изобразить. – Всё же тогда хорошо кончилось, вы вовремя успели! Я бы на вашем месте еще и всыпала Аннушке, ведь вы нас предупреждали, и Ане я ваши слова передавала, а она зачем-то решила идти к этому негодяю…
Штольман грустно покачал головой, прерывая её.
– Анна Викторовна бы вовсе не пострадала, если бы… Мишель заранее узнал, где моё слабое место. И противоядие он приготовил при условии, что я его отпущу!
Мария Тимофеевна замолчала в ошеломлении. Так значит… Значит Анна не была случайной жертвой? Эти подонки намеренно её отравили, чтобы получить власть над начальником затонского сыскного?!
– И вы его отпустили? – собственный голос показался ей чужим.
– Да, – коротко ответил Штольман, глядя в сторону и теребя левый манжет. Миронова тоже молчала, пытаясь собраться с мыслями, пытаясь осознать еще одну неожиданно открывшуюся пугающую правду из жизни дочери.
Еще пятнадцать… нет, еще даже десять лет назад в её глазах это был бы такой камень на чашу бесчисленных недостатков Штольмана! Не камень даже – валун, скала, повыше колокольни Ивана Великого…
– Яша, ну в чём тут ваша вина? – сказала она тихо. – В том, что вы полицейский и вас назначили в Затонск? Что вы полюбили Аннушку? Не Аннушка, так нашел бы этот Мишель кого-нибудь еще. Антона Андреича, вон, отравил бы. И вы… Вы ведь спасли тогда мою дочь, не побоялись, не прикрылись вашими полицейскими правилами…
Мария Тимофеевна осеклась, внезапно припомнив слухи, ходившие в то время по Затонску. О том, что куафёра-убийцу, которого полиция задержать не смогла, нашли мёртвым. Застреленным. Понятно, что грехов за покойником водилось – не списать и на воловьей шкуре, как говаривала её старая нянька; тогда все сошлись во мнении, что с мерзавцем расправился кто-то из родственников его жертв... Но что, если это было делом рук затонского сыщика?! Отпустить – отпустил, но – отомстил…
Господи, да как такое только в голову пришло? Штольман полицейский, он бы никогда… а это какая-то вендетта из плохого романа! Не простил страданий любимой девушки, не допустил новых преступлений… А ведь он бы мог. Он за Аннушку кому хочешь голову оторвёт. Даже себе самому.
Нет, об этой своей догадке она никогда не скажет, ни самому Штольману, никому другому. Ему и так тяжело. Слава богу, она не судейский крючкотвор, а просто мать, и… Сохрани Господь Якова Платоновича!
– Яшенька, вы в те годы в Затонске только и делали, что Анну спасали от неприятностей, – Мария Тимофеевна пыталась говорить твёрдо, но голос всё одно предательски дрожал. И платок в руке оказался как нельзя более кстати. – И незачем на себя брать еще и чужие грехи! И вспоминать незачем. Всё кончилось хорошо, ну и слава Богу! Идемте, нас гости ждут.
Штольман выпустил наконец свой многострадальный манжет и тоже встал со стула.
– Да вот, вспомнилось, – сыщик в последний раз коротко глянул в сторону Аниной кровати, и на губах обозначилась кривоватая улыбка. – Просто… Когда я уезжал, Анна Викторовна… Они с Верочкой только-только начали вставать после болезни.
– Господи, Яша, даже не думайте! – сурово перебила его Мария Тимофеевна. – Там есть, кому за ними присмотреть! У них там и Александр Францевич под боком, и Карим с Жаннетт, даст Бог, и Александра Андревна с Петром уже вернулись… да и мы заканчиваем здесь и сразу же отправляемся! Кстати, Яша – вы, я так понимаю, за нашими молодыми людьми вовсе не следили? Так вот – что-то за ними точно водится!
Госпожа Миронова решительно направилась к двери. Начало в любом случае положено, разговор об итальянской живописи можно будет возобновить в любой момент, не вызывая никаких подозрений… Вот только нужно припомнить, куда Катерина поставила остатки пустырника. Ей бы сейчас пригодились! 

 
Следующая глава      Содержание
 

Скачать fb2 (Облако mail.ru)          Скачать fb2 (Облако Google)