[indent] 
Пусть восторжествует правосудие!
С самого утра Мария Тимофеевна приступила к сборам. Судьба дома и обстановки была решена окончательно, но за сорок лет в доме скопилось немало прочего добра и с ним следовало разобраться тоже. Штольман с неприкрытым ужасом наблюдал, как открываются всё новые и новые шкафы, сундуки и ящики, из которых на свет божий появляются всё новые груды непонятного барахла. Как Аня ухитряется вести дом без всех этих запасов? Или он просто о них не знает – пока они лежат где-то по тёмным углам и не бросаются в глаза?
Тёща, похоже, и сама была в панике, что быстро вылилось в потребность на кого-то её излить.
- Жак, я и не думала, что у меня скопилось столько вещей, - расстроенно сказала она, демонстрируя Якову очередную кладовку, все полки которой были чем-то забиты. – Что мне со всем этим делать?
Штольман, молча обозревавший залежи черт знает чего, испытал нечто, похожее на угрызения совести. Проблема явно выходила за пределы его компетенции. Интересно, а как поступила в своё время Александра Андреевна со своим особняком в Петербурге? Ведь вряд ли она, отправляясь в Париж весной девяносто второго, предполагала, что останется там навсегда. Но она никогда не была привязана к дому, доставшемуся ей вместе с титулом, а кроме того, у бывшей графини Раевской в Северной столице остались и адвокаты, и штат вышколенной прислуги, на которых без колебаний можно было свалить решение подобных вопросов. А у Марии Тимофеевны нет никого, кроме зятя-сыщика, чья голова сейчас была занята совершенно другим.
- Вы не беспокойтесь, Жак! – теща, похоже, по-своему истолковала застывшее на его лице выражение. - Я возьму с собой только самое необходимое, ну может, еще несколько самых памятных вещей…
Яков Платонович кивнул, не говоря ни слова, только прикинул про себя, влезет ли «самое необходимое» в багажный вагон. Но с тем, что не влезет, тоже нужно было что-то делать… Конечно, у Штольмана был один рецепт и на подобные случаи, выработанный годами холостяцкого аскетизма и гласивший: «Выбросить без сожаления», но предложить его теще он не мог.
- А есть еще и чердак… - с дрожью в голосе произнесла Мария Тимофеевна, оглядывая полки, после чего резко отстранилась и захлопнула дверь, едва не прибив ею Штольмана. – Знаете, Як… Жак, пойдемте пить чай!
Чаепития с тёщей так и не встали в ряд любимых времяпровождений сыщика, но сейчас он счёл за нужное безропотно согласиться. В его собственных делах сегодня царило то самое бездельное ожидание, которое он не любил больше всего. Камни были разбросаны, собрать их предстояло только вечером.
Разливая чай, Мария Тимофеевна продолжала о чем-то напряженно размышлять.
- Пожалуй, мне нужно еще раз встретиться с Ольгой Фёдоровной! – возгласила она наконец.
- Вы хотите всё отменить? – осторожно поинтересовался Штольман.
Вчера Мария Тимофеевна пребывала в состоянии, еще более раздерганном, чем обычно, нервически мечась между расследованием и продажей особняка; он бы не удивился, если бы нынче она передумала, осознав все масштабы происходящего.
- Нет, что вы! – возмущенно откликнулась теща. – Отменить… Мы вчера обо всём договорились, Аркадий Петрович уже готовит бумаги… нет-нет, это было бы крайне неприлично с моей стороны. Да и зачем? Я хочу предложить госпоже Вингельхок взять на себя хлопоты с остающимися вещами, ну а я со своей стороны, согласна скинуть цену. Я… Знаете, Яша, я поняла, что не могу сама решить! Да и не хочу уже…
Яков со смешанными чувствами наблюдал, как в её руках появился неизменный спутник последних дней – кружевной платок. Вообще-то о том, что переезд Мироновой-старшей в Париж повлечёт с собой множество проблем бытовых, совершенно ему чуждых, следовало подумать заранее. Ловить злодеев и искать пропавшие картины, конечно, намного увлекательнее.
- Я с утра пересматривала все эти шкафы, и вдруг поняла… Вити больше нет, и Затонска больше не будет, - продолжала она тем временем. – Будет какая-то другая жизнь, где вот это всё… Все ведь будет как-то не так?
Марию Тимофеевну было искренне жаль. Её старый мир подходил к концу, впереди была какая-то новая жизнь и, похоже, она уже сейчас пыталась как-то в эту жизнь встроиться. Но какой она будет? Дать ответ на этот вопрос Яков Платонович затруднялся. Разумеется, что-то будет иначе… но ведь и в Париже, в конце концов, есть дом и хозяйство, которое – он в этом почти не сомневался, - Аня с радостью разделит с матерью. Анну Викторовну никогда не привлекала роль домохозяйки. А еще там есть внуки, о которых их бабушка без устали его расспрашивала… Конечно, там есть еще и агентство, чья тень незримо и постоянно витает в доме, но Яков надеялся, что у тёщи хватит и иных забот, кроме как вникать в дела детективные.
– Да, - спохватилась вдруг Мария Тимофеевна, точно прочитав его мысли. – Вы мне вчера так и не сказали… То есть нет, вы кажется сказали, что к обеду мошенников не будет?
- Не будет, - коротко подтвердил Штольман, безо всякого удовольствия вспоминая вчерашний вечер, когда он отпаивал тёщу коньяком, попутно заверяя её, что обедать с преступниками ей не придётся. Сегодня она о расследовании уже не вспоминала, чему он, признаться, только обрадовался. Как оказалось – слишком рано!
Госпожа Миронова, кажется, занервничала сильнее. Неужели она переживает из-за сегодняшнего визита мошенников? Когда они числились в подозреваемых, ей было проще. Сыщик успел даже несколько раскаяться, что его милостью Марии Тимофеевне придётся пережить еще и это - но, как оказалось, её волновали иные тонкости.
- Як… Жак, это же неудобно – вот так, с порога, предъявлять людям обвинения в краже! Тем более что вчера мы их принимали. Давайте, я хоть чай вам подам!
Штольман при этих словах чуть было не поперхнулся. Сидеть за одним столом с тёщей становились попросту опасно. Вчера гусь, сегодня чай… Задержись они еще на неделю и у него, похоже, появится шанс еще раз посетить затонскую мертвецкую, причем не своими ногами.
- Думаете, не стоит? – Мария Тимофеевна поглядела на него с сомнением, после чего перевела взгляд на собственную чашку. – В Париже так не принято?
- Думаю, не стоит, - выдавил Яков, прокашлявшись и отдышавшись. – Заверяю вас, Мария Тимофеевна, в Париже мы тоже обходимся без того, чтобы звать к обеду… сомнительных личностей. Это будет чисто деловая встреча…
Тёща выдохнула с явным облегчением. Похоже, что-то в её картине мира наконец-то заняло привычное место. Штольман поспешно поднес чашку к губам, стараясь скрыть улыбку, но тут в глазах Марии Тимофеевны снова мелькнуло беспокойство.
- Яков Платонович, вам, наверное, будет удобнее в кабинете?
Голос тёщи прозвучал несколько неестественно, заставив его напрячься. За прошедшие дни сыщик заметил, разумеется, что в кабинет покойного мужа Миронова не заходит. Даже вчера, когда всей толпой ходили они по дому, заглядывая во все углы, в кабинете она лишь открыла двери, предложив гостям самим осмотреться. Гости, впрочем, проявили завидную догадливость, и много времени на это не затратили; разве что полковник Вингельхок задержался чуть дольше, осматривая свои будущие личные владения. Прикидывал, как видно, выдержит ли эта крепость натиск отряда амазонок… Так и не сделав глотка, Штольман осторожно поставил чашку обратно.
- Мария Тимофеевна, не стоит беспокоиться, - проговорил он негромко. – Нет нужды вообще приглашать в дом наших прытких молодых людей. Я прекрасно могу встретить их на террасе.
- Ну нет, Яша! – внезапно возмутилась Мария Тимофеевна. – Кто же проводит деловые встречи на террасе? Так не делается! Они могут что-нибудь заподозрить! И убегут. Вы хотите за ними гоняться по всему Затонску? А из кабинета они никуда не денутся!
Штольман почувствовал, как его губы против воли раздвигает безудержная улыбка и дернул головой в безуспешной попытке её согнать.
- А вдруг начнётся драка? – с ужасом спросила Мария Тимофеевна. – Не дай бог, кто-нибудь с улицы заметит! Нет уж, деритесь лучше в доме!
Бог ты мой! Сыщик уже с трудом удерживался от смеха. Но ему совсем не хотелось обижать Марию Тимофеевну. Деятельные переживания Мироновой-старшей были забавны и трогательны… и до боли напоминали Аню. «Если вы спорить будете, я вас тогда сама отведу в больницу!»... Как же давно – и как недавно это было!
Каково ему будет в Париже с двумя амазонками в доме? Вот и полковник вчера, услышав, что тёща собирается жить с ними, посмотрел на «месье Демулена» то ли как на героя, то ли как на дурака. У Михаила Леопольдовича ведь тоже были непростые отношения с матерью жены.
Но Анна всегда держала его сторону. Даже в те времена, когда сыщика из дома Мироновых, можно сказать, гнали. Странно всё-таки распоряжается судьба: вот он снова здесь и Мария Тимофеевна, которую перекашивало от одного упоминания имени начальника затонского сыска, теперь предлагает ему занять кабинет тестя… чтобы понадёжнее поймать парочку нечистых на руку сопляков!
- Постараюсь обойтись без драки, - заверил Яков тёщу, справившись, наконец, с эмоциями. – Но Мария Тимофеевна, действительно нет нужды…
Та только вздохнула, с некоторым раздражением комкая платок в тонких пальцах.
- Оставьте, Яша. Вам действительно будет удобнее там и… К Вите ведь тоже кто только не являлся. Половину его визитёров вы же сами потом арестовывали! Но так и быть, чай я вам предлагать не стану.
- Если вам так хочется хоть кого-нибудь угостить чаем, можете начать с господина Белугина, - сдержанно улыбнулся сыщик. Мария Тимофеевна нервно вздрогнула.
- Вы пригласили господина Белугина?
- Да, я послал ему записку утром, - подтвердил Штольман. – Должен же он опознать свою пропажу. Он сообщил, что придет.
Мария Тимофеевна одарила сыщика взглядом, на миг вернувшим того во времена его затонской службы, и несколько ядовито заметила:
- Надеюсь, не через забор князя Разумовского!
Серафим Фёдорович надежды госпожи Мироновой оправдал, приехав, как положено, на извозчике: в новом блестящем канотье с полосатой ленточкой и без слухового рожка. Мария Тимофеевна, кажется, по-прежнему числила затонского художника в прохвостах; но поскольку был он всё ж таки действительно невинной жертвой ограбления, причём обворован был собственным племянником, эмоции постаралась сдержать. Встретила гостя сдержанно любезной улыбкой, от которой холод пробирал умеренно, не до костей. Сам Яков лет пятнадцать назад от такого приема поспешил бы сбежать в панике, но господин Белугин и виду не подал, что замечает хоть что-то. Раскланявшись, бывший учитель по-стариковски церемонно поцеловал даме ручку, вежливо отказался от чая, предложенного самым сладким тоном, и на скверном французском попросил о приватном разговоре с месье.
- Не ломайте язык, Серафим Фёдорович, - мило прощебетала хозяйка. – Мы одни. Кате я дала выходной до конца дня. К счастью, в Затонске нынче гуляния, даже какой-то балаган за выгоном стоит, говорят, так что допоздна она точно не вернётся. Это очень кстати. Вдруг случится стрельба? Или что похуже?
Кажется, тёща ясно давала понять, что она в курсе происходящего. И более того – намерена в нём участвовать до конца. На миг воцарилась тишина. Наконец Яков Платонович услышал шумный вздох – свой собственный.
- Мария Тимофеевна, заверяю вас, стрельбы не будет, - произнёс он мягко. – И уж тем более, чего похуже… Ну что может быть хуже?
- Как, Яков Платоныч, а герр Зайдлиц? – возмутилась Мария Тимофеевна. - Вы уже забыли?
Светский тон Мироновой-старшей явно демонстрировал, что ничего особенного в предстоящем она не видит: словно стрельба по вечерам или визиты зловредных духов были для неё обычным явлением. Кажется, тёща изо всех сил готовилась вписаться в жизнь дома на Гранд Огюстен… вот только представляла её как-то странно. Штольман поспешно отвернулся, не в силах сдержать улыбку. Краем глаза он заметил, что господин Белугин внимательно за ними наблюдает: старик деликатно молчал, но в душе явно забавлялся.
- Герра Зайдлица я убил дважды, - твердо заявил сыщик. – Других подобных визитёров не предвидится. Серафим Фёдорович, надеюсь, ваш племянник не умеет вызывать духов?
Улыбка пропала с лица старого художника, взгляд стал серьёзным. После недолгого молчания он спросил:
- Значит, всё-таки Николай?
Яков вздохнул. Сообщать кому-то, что его близкий оказался вором или, не приведи Бог, убийцей… Вот к этой стороне полицейской работы он так и не смог привыкнуть. Сыщик попытался, чтобы его голос звучал как можно мягче:
- Увы, Серафим Фёдорович, вы оказались правы в своих подозрениях.
Старый художник поморщился и тоже вздохнул, сокрушённо опуская голову. Но уже через миг он снова смотрел на Штольмана. Взгляд был острый.
- Вы написали, что нашли не только вора – нашли и саму картину…
- Что-то я нашёл, - кивнул Штольман, опускаясь на диван и жестом предлагая господину Белугину занять кресло. С улыбкой покосился на тещу, что сидела рядом, приняв вид самый непринуждённый.
- Мария Тимофеевна... Марии Тимофеевне пришла в голову блестящая мысль объявить меня парижским коллекционером живописи. В итоге ваши молодые люди сегодня будут у нас – с картиной, которую они намерены мне продать.
- Да! – оживился господин Белугин, переводя взгляд на хозяйку. – Оля была у меня сегодня утром, она рассказывала… Мария Тимофеевна, дорогая, надеюсь, вам не пришлось продавать дом только для того, чтобы вывести на чистую воду этих молодых обормотов? Такую жертву наша семья не должна от вас принимать!
- Ну что вы, Серафим Фёдорович! – нервически улыбнулась та. – Я действительно продаю дом и уезжаю к дочери… Мы с вашей сестрой и зятем пришли к полному взаимопониманию, они очень милые люди. Просто вчера, когда мы осматривали особняк, мне случайно попалась на глаза папка с Аниными рисунками, вас тоже вспомнили, потом разговор зашёл о живописи, ну и… как-то так получилось.
Похоже, Мария Тимофеевна не дошла еще до того, чтобы признаваться постороннему в том, что она своими руками устроила самую настоящую охоту на воришек. Серафим Фёдорович, если о чём и догадался, в свою очередь скрыл свои мысли за любезной улыбкой.
- Надеюсь, вы и мне покажете рисунки Анны Викторовны? – спросил он учтиво. – Я бы с таким удовольствием… к стыду своему, у меня не сохранилось ни одного. А ведь она была одной из самых талантливых моих учениц за все годы!
Определённо, господин Белугин был самый настоящий прохвост, который умел располагать к себе людей. Яков Платонович только бровь вздёрнул, наблюдая, как сразу и изрядно потеплел взгляд Марии Тимофеевны. Старый учитель был удостоен еще одной улыбки – на этот раз искренней, безо всякого подтекста.
- Но позже, - спохватился Серафим Фёдорович, явно уловив выражение, мелькнувшее на лице сыщика, и повернулся к нему. – Месье… Можно я буду вас так называть? Месье Жак, вы сказали, что мои шильники приедут сегодня с картиной. В чём заключается моя роль?
- Господин Белугин, вы по-прежнему не намерены привлекать к этому делу полицию? -Яков устремил на старого учителя проницательный взгляд. Краем глаза он заметил, что Мария Тимофеевна вздрогнула и уставилась на него с ужасом. Старый художник ответил не менее твёрдым взглядом.
- Не намерен.
- Тогда ваша роль заключается в том, чтобы за оставшееся до визита господ Вингельхока и Полоскова время превратить меня в истинного ценителя живописи, - резко сказал сыщик. - Ловить ваших шустрых родственничков можно только на продаже того полотна, что они украли у вас. И я должен быть уверен в том, что картина, которую привезут ваш племянник и его кузен – именно ваша. Есть шанс…небольшой, но, тем не менее, что они успели нарисовать еще одну подделку и попытаются подсунуть мне. А я, как вы сами понимаете, не отличу одно от другого!
В глазах у Серафима Фёдоровича мелькнули и тут же спрятались весёлые искорки. Кажется, многолетний иллюстратор «Приключений» вспомнил о «всепроникающем взгляде стальных орлиных глаз» или иной похожей характеристике, которой наделял своего героя покойный «затонский Гомер».
- Отличите, господин сыщик, - коротко сказал старый художник, на миг опуская взгляд и неведомо чему улыбаясь в усы. – По запаху. Краска у них не могла как следует просохнуть. И не думаю, чтобы эти ухари рискнули, если они действительно считают вас коллекционером. Подделывать такие вещи не так-то просто.
Серафим Фёдорович снова поднял взгляд на сыщика.
- Но в любом случае я целиком и полностью к вашим услугам. Хотя не обещаю, что за пару часов превращу вас в знатока. Но этот Колин троюродный родственник в живописи понимает, потому, чтобы они вас сразу не раскусили… Мадам, - Серафим Фёдорович повернулся к напряженно слушавшей их разговор Марии Тимофеевне. – Можно позаимствовать у вас какую-нибудь картину со стены? Я покажу месье, как правильно на неё смотреть.
- Так может как раз Анины рисунки? – подхватилась Мария Тимофеевна. Господин Белугин отрицательно покачал головой.
- Тогда месье Жак будет думать не о живописи, а об Анне Викторовне, - сказал он со сдержанным ехидством. – А ему нужен иной настрой.
- Да, - Штольман блистательно улыбнулся, сверля взглядом неугомонного старичка. – «Иван Грозный убивает своего сына» подойдёт куда больше!
Напольные часы в гостиной пробили только лишь четыре часа пополудни, когда к дому Мироновых подъехала наёмная пролётка. Яков Платонович нехорошо усмехнулся: вечер, можно сказать, еще и не начинался, а продавцы уже явились. Неужели они не понимают, как подобная поспешность выглядит со стороны? Или всё понимают – но торопятся сбыть товар, что жжет им руки?
Сам Штольман, заметив приближающийся экипаж, вышел из дома и встречал гостей, стоя на крыльце. Молодые люди, судя по их улыбкам, нервничали еще сильнее, чем вчера. Александр, идущий впереди, держал под мышкой нечто прямоугольное, запакованное в бумагу. Отлично!
- Bonjour, monsieur Nicolas, monsieur Alexandre! – сыщик посторонился, предлагая им войти первыми. Сам приотстал, цепким взглядом окидывая гостей со спины. Всё-таки разговоры Марии Тимофеевны о том, что может начаться стрельба, имели под собой некоторое основание…
Штольман дернул головой и нехорошо усмехнулся. Не так-то прост господин Полосков!
- Месье Николя, - негромко окликнул он Николая, входя вслед за ним в гостиную и, когда тот оглянулся, заговорил на немецком. – Попросите своего друга оставить револьвер здесь.
Тёмные глаза Вингельхока-младшего округлились от изумления. Он медленно повернулся к приятелю.
- Саша… Ты что, приволок с собой револьвер?
Тот вздрогнул и кинул быстрый взгляд сперва на Николая, потом – на «француза». Яков ответил одной из самых обворожительных своих улыбок и взглядом указал на столик между окон.
- Заверяю вас, он вам не понадобится! – добавил он почти ласково. – Мы же не в прериях!
Николай открыл было рот, чтобы пересказать его слова, но перевода не потребовалось. Александр, усмехнувшись якобы смущенно, вытащил из-за пояса оружие – вполне серьёзный полицейский Смит-Вессон с укороченным стволом, – и небрежно положил его на столик.
- Зачем ты его вообще притащил? – сквозь зубы спросил Вингельхок- младший.
- Для страховки, - спокойно ответил его друг. – Обратно мы, возможно, поедем с деньгами. Мало ли что?
«Разумно, - мысленно усмехнулся Штольман. – Ночь, лес… Затонские оборотни. Но сейчас пусть твоя пукалка останется здесь. Я тебе ни на грош не верю…» - сыщик улыбнулся еще обворожительнее и жестом пригласил обоих приятелей проследовать в кабинет. Ни Мария Тимофеевна, ни, тем более, Серафим Фёдорович на глаза гостям не показывались. В доме царила тишина, нарушаемая лишь мерным тиканьем часов.
- Показывайте вашу картину, месье Александр, - предложил Яков Платонович.
Войдя в кабинет покойного тестя, занимать хозяйское место он не стал – устроился на краешке стола, глядя на своих посетителей выжидающе. Господин Полосков чуть замешкался, оглядываясь. Обстановка в кабинете говорила о том, что покупатель настроен серьёзно: все занавеси на окнах были максимально отодвинуты, на столе красовались лупы, поспешно собранные по всему дому. «Много света и увеличительное стекло. - объяснял ему некоторое время назад Серафим Фёдорович. – Ну еще время. И любая картина сдаст вам свои секреты, потому это обязательные атрибуты любого серьёзного покупателя». Александр, судя по всему, тоже про это знал: взгляд его задержался на лупах, после чего он сдержанно кивнул и принялся разворачивать картину. Она была небольшая.
Яков шумно выдохнул. Для обоих воришек это, вероятно, выглядело, как сдержанное выражение восторга, но на самом деле сыщик пытался скрыть волнение. Ему приходилось изображать знатока в области, о которой он знал только то, что успел поведать ему Серафим Фёдорович. По правде говоря, некоторыми познаниями старого художника Штольман был прямо-таки заинтригован. Господин Белугин умел рисовать не только картинки для дешёвых книжек – похоже, он прекрасно разбирался в технике старинной живописи, красках, ретуши… Вот на что надеялись мошенники, подсовывая бывшему учителю свою подделку?
Кое-что из сегодняшних объяснений Серафима Фёдоровича в голове всё ж таки задержалось; господин Белугин не зря учительствовал три десятка лет с лишним, вбивая зачатки культуры в буйные гимназические головы. Подойдя ближе, Штольман обратил внимание на потемневший холст задника, раму – тоже явно не один год прожившую на свете, в отличии от изделия мастера Сухарева, которое сыщик третьего дня видел в доме господина Белугина. Не чувствовалось запаха краски или клея. Картина была старая. Похоже, с «французским коллекционером» воришки были намерены вести себя честно, доставив ему подлинное «Обретение радости». Если, конечно, у них не завалялось еще одно антикварное полотно.
Сыщик рассматривал картину, развернув её к свету. Женщина смотрит на крылатую фигуру, спускающуюся с небес, на лице – следы слёз, и какое-то детское недоверие мешается с благоговением и пробуждающейся радостью. Белые трепещущие крылья, пурпурные одежды; небо сливается с морем и солнечный свет, исходящий неведомо откуда, пронзает прозрачную синеву…
Пару часов назад Серафим Федорович, сняв со стены гостиной Мироновых какой-то немудрёный пейзаж, на его примере вкратце рассказывал Якову, как отличить старинную картину от её копии. И, перечислив с десяток признаков, в какой-то момент задумался и сказал внезапно:
- Я уверен, вы и без этого не перепутаете. Вы человек с душой.
Теперь, глядя на «Обретение радости», Штольман понимал, что имел в виду старый художник. Хотя и был удивлён, признаться. За прошедшие дни у него сложилось своё мнение о неведомой картине, а увиденный им наконец-то оригинал сильно это мнение поколебал. Но оставшиеся у него вопросы лучше было отложить на потом.
В принципе, представление можно было заканчивать в тот момент, когда картину освободили от обёртки, но желание поводить этих охламонов за салом пересиливало. Еще несколько минут сыщик вглядывался в картину – сначала просто так, потом с помощью лупы, точно изучая какие-то ему одному ведомые приметы, - после чего повернулся к выжидающим молодым людям и одарил их неласковым взглядом. Тем самым, после которого впечатлительный Коленька произвёл его вчера из «французской болонки» в «Жеводанского Зверя»
- Вы, кажется, хотели меня обмануть? – спросил он на немецком негромко и зловеще. Вингельхок-младший ожидаемо превратился в соляной столб. – Это подделка!
- Что он сказал? – нервно переспросил Полосков.
- Говорит, что картина поддельная, - с трудом произнёс Николай бесцветным голосом. Штольман ожидал, что сейчас «законный владелец» Веронезе взовьется до небес от возмущения, наигранного или подлинного, но тот внезапно лишь криво усмехнулся.
- Ерунда, - поспешил он успокоить приятеля. – Цену сбивает. Это венецианская школа, шестнадцатый век, это подлинное Высокое Возрождение!
Николай сбивчиво перевёл, опустив, естественно, слова про сбиваемую цену. Сыщик, выслушав его, только дёрнул головой.
- Простите, месье Александр, но почему вы в этом так уверены? У вас есть заключение эксперта? Или ваш покойный дедушка вынырнул с этой картиной из пучины, сжимая в руках купчую времён венецианских дожей, подписанную самим Веронезе? Или может быть, - тут Штольман снова нехорошо улыбнулся. – Может быть, вы вызвали дух мастера Паоло Калиари, и он подтвердил вам своё авторство?
Взгляд Вингельхока-младшего, с трудом пересказывавшего его слова, стал уже полностью растерянным. А вы думали, молодой человек, продать краденую картину так легко? Александр, похоже, тоже только сейчас осознал стоящие перед ним сложности. Но вот он, создавалось ощущение, чем дальше, тем больше жалел об оставленном в гостиной револьвере. Прыткий молодой человек, далеко может зайти… если вовремя не остановить.
Но самообладания господин Полосков не потерял.
- Значит, сделка не состоится! – громко объявил он и протянул руку к картине, но Штольман перехватил эту руку на полпути.
Полезет в драку? Этого сыщик не боялся, наоборот – руки чесались хоть немного проучить этих мерзавцев, раз уж Серафим Фёдорович не пожелал сдавать племянника в участок. Но Александр, к некоторому даже разочарованию сыщика, дёргаться не стал: то ли сразу понял, что с «Жеводанским Зверем» ему не совладать, то ли решил, что это очередная часть спектакля по сбиванию цены…
Штольман снова широко улыбнулся – той самой улыбкой, про которую Антон Андреевич однажды сказал, что ей и зарезать можно.
- Не торопитесь, молодые люди, - произнёс он всё так же негромко. – Я думаю, мы можем прийти к согласию. В таких случаях принято приглашать третье лицо. Так вот, если это лицо подтвердит, что картина действительно принадлежит кисти Веронезе, я возьму её без вопросов. Очень кстати я познакомился здесь, в Затонске, с прекрасным экспертом по живописи эпохи Возрождения…
Николай машинально перевёл его слова, глядя на «месье Демулена», точно приговорённый. Штольман выдержал драматическую паузу и громко и отчетливо пояснил:
- Кстати, ваш, Николя, родной дядюшка!
Дверь кабинета немедленно распахнулась: должно быть, затонский живописец подслушивал у замочной скважины. Серафим Фёдорович воздвигся на пороге с видом Отелло, входящего в спальню к Дездемоне. Седые бакенбарды старого художника грозно топорщились, глаза метали молнии из-под насупленных бровей… Коленька тихо и страдальчески икнул, и закатил глаза.
Возникшая немая сцена была достойна гоголевского «Ревизора», но длилась только одно мгновение. Александр, явно соображавший быстрее, с неожиданной силой вырвал у Штольмана свою руку и кинулся к дверям. При виде молодого человека, что, оскалившись, решительно мчался прямо на него, Серафим Фёдорович мудро и проворно убрался в сторону. Господин Полосков выскочил за порог кабинета.
- Стоять!! – рявкнул Штольман, для надёжности припечатывая об стол Вингельхока-младшего, нацелившегося было вслед за приятелем, и ринулся к дверям. Револьвер на столе!
Послышался грохот падающей мебели. Лихорадочно выхватывая из-за отворота сюртука свой «бульдог», Штольман выбежал в гостиную – и открывшаяся картина заставила его на миг оцепенеть. Револьвера на столе уже не было. Его сжимала в руках бледная и до смерти перепуганная Мария Тимофеевна.
Хотел ли Александр в действительности схватить своё оружие, осталось неизвестным. Узрев хозяйку, прижавшуюся к стене и судорожно вцепившуюся в револьвер, господин Полосков на бегу развернулся и, прибавив прыти, бросился в прихожую. Внезапно Мария Тимофеевна отлепилась от приютившей её стены, и ни слова не говоря, с окаменевшим лицом кинулась вслед удирающему мошеннику, неловко размахивая полицейским «Смит-Вессоном».
Штольмана от этого зрелища едва не обнял кондратий.
- Мария Тимофеевна!! – во всю глотку гаркнул сыщик, холодея от ужаса. В два прыжка он нагнал её и схватил за руку, но его тёща, похоже, уже немного опомнилась. Спина неудавшегося авантюриста виднелась в распахнутых входных дверях. Замерев, Миронова-старшая устремила в эту спину безумный взгляд и внезапно выкрикнула неестественно звонким, дрожащим голосом:
- Держи вора!!
- Мария Тимофеевна… - севшим голосом повторил сыщик, поспешно пряча свой револьвер и вытаскивая другой из оцепеневшей, холодной руки. – Зачем?! Ну вот как вам только в голову пришло?!
Теперь, когда страх прошёл, его разбирала злость пополам с изумлением, и Яков до боли стиснул зубы, не позволяя злости вырваться наружу. В первую голову в сложившейся ситуации был виноват никто иной, как он сам. Оставить оружие на столе!
- Я… Я не знаю, - пролепетала вдруг Мария Тимофеевна. – Как-то случайно вышло. Я увидела эту штуку в гостиной и… Яша, я очень испугалась и просто хотела его убрать куда-нибудь! И тут выскочил этот, ваш мошенник! Яков Платонович, да я вообще ничего понять не успела!
- И, тем не менее, кинулись его ловить, - Штольман со вздохом покачал головой, расплываясь в безудержной улыбке. Нелепость произошедшего предстала перед ним во всей красе, полностью вытесняя собой и страх, и гнев.
- Я… А не нужно было? – растерянно спросила тёща. – Яша, но он ведь преступник!
Яков Платонович на миг потерял дар речи. Один вопрос вертелся в голове – какие тёмные силы, когда и как успели подменить Марию Миронову?
Или это было в ней всегда, но скрывалось где-то на глубине души, под спудом с детства вбитых правил «чтобы всё было прилично»? Вот Виктор Иванович, должно быть знал: за что-то ведь он прозвал свою супругу амазонкой, не за бесконечные же скандалы?
Не от матери ли Аня в итоге унаследовала своё неудержимое стремление к справедливости?
- Pereat mundus et fiat justicia, - пробормотал Штольман, справившись наконец с собой. В Париже нужно будет всеми силами держать тёщу подальше от агентства. Иначе оно неминуемо прогорит!
Фигура в сером пиджаке тем временем бегом пересекла лужайку и исчезла в кустах у ограды. Послышался шум ломаемых веток и какой-то треск, раздался неразборчивый вскрик… Мария Тимофеевна вздрогнула, точно просыпаясь.
- Забор князя Разумовского! – внезапно изрекла она с несколько мстительной интонацией и решительным жестом захлопнула дверь.
Pereat mundus et fiat justicia - "Пусть мир погибнет, но правосудие восторжествует"
Следующая глава Содержание
))
