[indent]
О долгах чести


Когда Штольман вихрем промчался мимо него, на ходу выхватывая револьвер, у Серафима Фёдоровича чуть сердце не остановилось. Как-то не рассчитывал он, что разоблачение мелких воришек окончится эдаким вот образом. Хотел было уже кинуться следом на разом ослабевших ногах, но тут упала с грохотом какая-то мебель, раздались неразборчивые восклицания… Серафима Фёдоровича это отчасти успокоило. Выстрелов слышно не было. Кажется, кровопролития не предвиделось, а надавать по шее мошеннику Саше Штольман сможет и без его помощи. Сегодня, когда сидели они в гостиной Мироновых, обсуждая детали расставляемой ловушки, по сыщику было видно, что он, хоть и понимал желание господина Белугина решить всё «в узком кругу», явно был не слишком доволен тем, что воришки уйдут безнаказанными. Ну, пусть хоть одному пересчитает зубы, душу отведёт!
   
Николай со стоном поднялся с пола, на который его отправила тяжёлая рука бывшего сыскного начальника, и упал в кресло перед столом. Глаз на дядюшку он не поднимал: сидел скрючившись, вцепившись в волосы и только тихонько всхлипывал. Серафим Фёдорович, опустившись во второе кресло, молча глядел на племянника. Очень хотелось содрать с двадцатилетнего оболтуса штаны и измочалить об его задницу пучок доброй затонской крапивы, что в былые годы неоднократно грозилась проделать сестрица Алевтина, обнаруживая следы проказ маленького Коленьки. Серафим Фёдорович тогда больше смеялся и свершиться правосудию, как правило, не давал. Зря!
– Мало тебя тётка драла! – вырвалось у него со злостью.
– Дядя… Прости… – простонал Николай, не поднимая головы.
– Что – «дядя»? – рявкнул Серафим Фёдорович. – Лёгких денег захотелось? Так, что невмочь было дождаться, когда я помру?
Николай вскинул на него глаза и судорожно сглотнул.
– Дядя, нет… – повторил он севшим голосом. Серафим Фёдорович поморщился, ощущая, как переполняют его одновременно жалость и брезгливость.
– Что? – перебил он желчно. – Ты же знаешь прекрасно, что ты мой наследник по завещанию! И всё мое барахлишко тебе перейдёт, и картина тоже. Хоть на базаре с ней стой! Дождался бы уж! Или мне еще тебя поблагодарить, что по голове не стукнул, наследничек хренов?!
Племянник дернулся, словно дядюшкины слова обожгли его, не хуже той самой крапивы. Судя по тому, как замер Николай, глядя на него с ужасом, подобные мысли его всё ж таки не посещали. И то хлеб.
   
Послышались шаги и в дверях показался Штольман – увидев, что в кабинете идут уже разбирательства между родственниками, он на миг замешкался, но всё-таки вошёл и встал у секретера, скрестив руки на груди. Лицо сыщика было мрачно. Серафим Фёдорович заволновался.
– Тout va bien, monsieur?
Сыщик резко дёрнул плечом.
– Можно сказать, что в порядке, – ответил он. Тоже по-французски, тем подтверждая предположение господина Белугина, что раскрывать своё инкогнито перед прочими он не намерен. – Второй ваш мошенник сбежал. Немного напугал Марию Тимофеевну. Ну, или она его!
– С мадам Мироновой всё в порядке? – забеспокоился Серафим Фёдорович. В глазах сыщика внезапно вспыхнули весёлые искорки.
– В полном, – заверил он Белугина. – Но сказала, что сейчас ей нужно прилечь. Мария Тимофеевна, видите ли, погналась за господином Полосковым… к счастью для обоих, она его не догнала.
От возникшей в воображении картинки Серафиму Фёдоровичу стало не то весело, не то нехорошо. Николай напряжённо прислушивался к разговору, переводя глаза с дядюшки на «парижского коллекционера».
– Саша… Что?.. – спросил он дрогнувшим голосом. Похоже, молодой обормот до колик боялся «месье Демулена», что неудивительно. Старого учителя и самого временами пробирало, пока он подслушивал под дверью: Штольман умел одним голосом вогнать в дрожь, а на немецком оно выходило еще страшнее. Господин Белугин не удержался.
– За сараем лежит твой Саша, – сварливо ответствовал он, покосившись на Штольмана. Героический сыщик героическим усилием воли удержал на лице невозмутимое выражение. – Сейчас пойдёшь, возьмёшь лопату и будешь его закапывать! А мы с мусье проследим! А как ты думал: принёс продавать краденое и сейчас тебе деньгами заплатят?
Николай судорожно дёрнулся, открыл рот, точно порываясь закричать – но видно, узрев что-то в глазах дяди, просто уронил голову на руки и громко всхлипнул
– Лучше уж за сараем! – голос его звучал истерически. – Теперь они всё равно нас убьют…
Штольман, следивший за ними с кривой усмешкой, внезапно весь подобрался и что-то громко спросил у Николая по-немецки. Тот поднял на него испуганный взгляд и, сглотнув, молча кивнул. Сыщик спросил еще о чём-то, Коля ответил дрожащим голосом; Штольман только фыркнул и с видом «Так я и думал!» посмотрел на Серафима Фёдоровича.
– У меня еще вчера появилось предположение, что ваши молодые люди кому-то сильно задолжали, – произнёс он отрывисто. Бывший учитель на миг оцепенел. Сколько же задолжали два этих олуха, если для покрытия долга им пришлось красть «Обретение радости»? Александр опознал в его картине работу Веронезе и наверняка он имел представление, сколько такая вещь может стоить!
– Коля, во что вы влезли?! – резко спросил Серафим Фёдорович. Николай промолчал, снова опустив голову. Вместо него несколько язвительно ответил Яков Платонович:
– Кажется, и это я знаю. Карты.
Он снова сказал что-то по-немецки, обращаясь к Николаю. Тот коротко ответил, не поднимая глаз. Серафим Фёдорович остро пожалел, что в своё время даже могучая рука нанятого папенькой гувернёра так и не смогла вколотить в недоросля Серафимушку язык Гейне и Гете. Всем троим было бы проще.
– Карты, – утвердительно кивнул Штольман, снова переходя на французский. – Я вчера заметил, как отреагировал ваш племянник на пламенную речь Михаила Леопольдовича о вреде азартных игр!
Николай, услышав имя отца, вздрогнул, сжался еще сильнее и снова вцепился руками в волосы. Белугин удивился про себя. Полковник Вингельхок, несмотря на некоторую внешнюю суровость и резкие манеры, отцом был более чем снисходительным. Многочисленные дочки, те всю жизнь вертели им, как хотели. Да и сыновья, кажется, не претерпевали… Коленька, паршивец, сколько же ты проиграл?!
 
Серафим Фёдорович сам не заметил, как произнёс это вслух. Николай, не поднимая головы, ответил глухим голосом. Сумма была куда меньше, чем успело нарисовать старому художнику его всполошенное воображение – но немалая. Михаила Леопольдовича точно не обрадует перспектива отдавать такие деньги каким-то шаромыжникам, расплачиваясь за грехи сына-обалдуя…
– Саша… Его долг еще больше, – добавил Николай, нервно сжимая руки. – Но на самом деле он взял на себя и часть моего проигрыша! Сказал, что чувствует себя виноватым, что повёл меня играть! Он сказал, что сможет быстро достать деньги, но...  А они бы его убили!
В голосе племянника звучал явный вызов. Господи, кажется он действительно верит в благородный поступок приятеля… Сопляк дурной! Серафим Фёдорович встретился глазами со Штольманом: похоже, сыщик целиком разделял это его мнение.
– Месье, я не буду вам переводить всю эту дичь о благородстве господина Полоскова? – негромко спросил старый художник.
– Не стоит, – блеснул зубами Штольман, нехорошо прищурившись. – Лучше спросите у своего племянника, когда именно состоялась эта большая игра? И где?
Белугин сразу понял, к чему клонит бывший следователь.
– А скажи мне, милый Коленька, – спросил он задушевно, поворачиваясь к племяннику. – Вы играли здесь, в Затонске? И потащил тебя твой кузен в этот притон до – или после того, как вы побывали у меня в гостях? Это когда твой Саша увидел, что именно висит у меня на стене в гостиной.
– Да, это в Затонске, – со вздохом кивнул Николай. – Да, почти сразу после того случая…
Племянник замолчал ошеломлённо, явно пытаясь осознать скрытый смысл собственных слов. Лицо его внезапно пошло пятнами. Он с возмущением воскликнул:
– Дядя! Ты думаешь, Саша всё это подстроил?! Какая… Какая чушь! И… Дядя!
До Коли вдруг дошла неправильность происходящего, и он уставился на Серафима Фёдоровича удивлённо и негодующе.
– Ты же притворялся всё это время! Выходит, ты слышишь? И тогда тоже слышал?!
В голосе племянника звучала прямо-таки детская обида. Но его дядюшку было не так-то просто смутить.
– Ибо сказано в заповедях: «Не укради!» – отрезал он ядовито. – Господь явил чудо, вернул слух, дабы предотвратить твоё грехопадение, аферист несчастный! И помощь мне послал…
Очень хотелось добавить «архангела своего», но покосившись на Штольмана, Серафим Фёдорович вовремя прикусил язык. Бывший начальник затонского сыска явно пребывал не в лучшем настроении для шуток.
Николай тоже покосился на «француза» и отвёл глаза со вздохом.
– Я сразу почувствовал, что месье Демулен – человек опасный, – внезапно признался он.
– Ты не представляешь, насколько! – с удовольствием подтвердил Белугин. Молчавший Штольман только насмешливо изогнул бровь.
– Я ведь предлагал Саше просто отдать картину им, как он первоначально планировал, – снова вздохнул Николай. – Но он упёрся, что коллекционер-иностранец – это намного лучший вариант.
Проходимец Полосков определённо неплохо соображал. Серафим Фёдорович только усмехнулся горько.
– Месье, поправьте меня, если я ошибаюсь, – повернулся он к Штольману, переходя на французский. – Я плохо знаком с нашими затонскими шаромыжниками, но как я полагаю, ни один из них не разбирается в живописи настолько, чтобы взять у должника какую-то непонятную мазню взамен денег!
– Вы как-то непочтительно отзываетесь о полотне эпохи Возрождения, месье Белугин, – с усмешкой заметил сыщик. – Но в оценке местных деятелей вы правы. Картину в счёт долга мог бы взять человек понимающий, а что-то подсказывает мне, что ваш племянник и его кузен играли в карты не в самом почтенном обществе. Раз месье Полосков без труда смог внушить вашему племяннику, что за не отданный долг им придётся расплатиться жизнями!
   
Николай напряженно вслушивался во французскую речь, переводя растерянный взгляд с одного на другого.
– Дядя… Месье… – только сейчас, если судить по страдальческому выражению лица, до дурачка что-то начало доходить. – Вы хотите сказать, что Александр всё это выдумал?
– Про то, что собирается отдать картину вместо денег? Разумеется! – резко ответствовал Серафим Фёдорович. – Коля, где твои мозги? Никакие такие «они» не взяли бы у вас её в оплату долга! 
Штольман вдруг внушительно сказал что-то по-немецки и Коля пришибленно застыл, невидяще глядя в стену. Яков Платонович произнёс еще пару фраз, уже мягче, со вздохом покачал головой и посмотрел на Белугина, словно бы извиняясь.
– Думаю, целью господина Полоскова сразу было просто стащить вашу картину и исчезнуть вместе с ней. Но ему пришлось втянуть и вашего племянника. Ведь Николай Михайлович был свидетелем того, как он опознал в «Обретении радости» работу большого мастера. Если бы ваша картина просто пропала… – Штольман не договорил, но и так было всё ясно.
– А зачем был весь этот балаган с аквариумом? – услышал Серафим Фёдорович свой собственный голос. Коля виновато вздохнул.
– Я… Мы… Мы хотели подменить картину, – признался он, опуская голову. – Саша хорошо рисует. Он поклялся, что ты ничего и не заметишь! Он рисовал – сначала у тебя, потом у нас дома, а я… я всё время волновался! И в самый последний день опрокинул на неё какой-то кошмарный растворитель! Александр взбеленился и велел мне делать, что угодно, но твою картину достать. Вот я и…
– Это был гениальный ход, – сквозь зубы откомментировал старый художник. – Я-то не мог понять, кто у меня побывал – не то дурак, не то шибко умный! А вас, оказывается, двое было! Коля, как ты дожил до своих лет и не усвоил, что масляные краски не испортишь водой? Золотые рыбки тебе не простят!
Николай что-то тихо пискнул. Штольман при упоминании золотых рыбок вздрогнул и поспешно отвернулся к окну. Кажется, ему уже не доставало сил сохранять непроницаемое выражение лица.  Должно быть, в долгой его сыщицкой карьере выходила эта кража если не самой дурной, то в первом десятке точно. Белугину и самому было смешно – и противно.
– А твой приятель – он что, всерьёз надеялся, что я не распознаю его художества?
– Ты догадался, что картина вовсе не та? – дрожащим голосом спросил Николай.
– Краска. Холст. Кракелюр. – отчеканил Серафим Фёдорович. – Коля, я понимаю, что вы считали меня глухим и полоумным, но отчего вы вдруг решили, что я еще и слепой?
Племянник отчетливо покраснел и снова уткнулся взглядом в пол.
 
Серафим Фёдорович медленно, по-стариковски поднялся с кресла и подошёл к тому краю стола, на котором по-прежнему лежал всеми забытый холст. И долго, словно обо всём на свете забыв, всматривался в прозрачную синеву итальянского неба. Сыщик, совладав как видно с собой, тоже подошёл ближе и, присев на краешек стола, продолжал о чём-то негромко расспрашивать Николая по-немецки. Тот отвечал глухо, порою негромко всхлипывая и пряча лицо в ладони, даже не задаваясь вопросом – а по какому, собственно, праву неизвестный месье его допрашивает с пристрастием.
«Серафимо, если со мной что случится – оставь это себе...»  Что же такое ты предчувствовал, друг Гвидо? Не это ли вот позорище – что племянник, которого любил как сына, которого на коленях качал, попытается стянуть твой прощальный подарок?
Серафим Фёдорович провёл рукой по холсту. Нехорошо это – лапать полотно руками, оно для иных чувств, но нестерпимо захотелось вдруг прикоснуться к белым облакам, к белым крыльям небесного посланника… Пальцы ощутимо подрагивали.
Ведь ты о чём просил своего героического сыщика – спасти племянника, так? Пока тот не успел обернуть краденую вещь в легкие, грешные деньги, не почувствовал их вкус… Или, что вернее, не влез с ней в какую-другую историю, что могла закончиться куда хуже. Что Коля во что-то вляпался, сразу было понятно, не об этом ли ты твердил Штольману, когда просил его выяснить виновность – или невиновность племянника? Может, юный болван и впрямь не на деньги польстился: просто запаниковал, дурак, а ловкий родственничек убедил его, что это единственная для них возможность уцелеть? Кто не без греха?
 
– Забирай! – Серафим Фёдорович резко развернулся к Николаю и ткнул пальцем в картину. – Долг твой так и не выплачен? Сможешь превратить её в деньги – твоё счастье. Может, разбогатеешь. А может, кончишь как Гвидо да Лукка, мой дружок флорентийский, что мне эту картину отдал. Я тебе про него не рассказывал ведь? Зря. Но что уж теперь… Забирай, я слова не скажу! И убирайся!
В голубых глазах «месье Демулена» внезапно засветилось понимание. А Коля, поначалу слушавший с недоумением, отшатнулся от «Обретения радости», как от ядовитой змеи и отчаянно затряс головой.
– Дядя… Я ведь только потому, что поверил Сашке! Подумал, они ведь и впрямь нас убьют! А он мой долг… Вроде как…
Николай замолчал и опустил голову. Серафим Фёдорович горько усмехнулся. Похоже, сейчас, осознав до конца всё произошедшее, Коля начал сомневаться и в том, а была ли она в действительности – та часть карточного долга, которую благородно взял на себя приятель? Впрочем, вполне возможно, что и была. Вот только, отдавать её кому бы то ни было шустрый господин Полосков вряд ли собирался. Но это уже его проблемы.
– Не убьют, Коля, – покачал головой Серафим Фёдорович. – Кто же убивает должника? С покойника уж точно взять нечего! Самое большее – морду набьют. А Саша твой распрекрасный и вовсе сбежал, ему и этого не перепадёт!
Племянник покаянно кивнул и покосился на молчаливо стоящего рядом «француза».
– Вот и месье так сказал. Но они ведь и морду бить не будут. Они к отцу придут. С распиской моей.
– Значит, Михаил Леопольдович морду набьёт, – не без мстительного удовольствия заметил добрый дядюшка. – Давно надо было. Драть-то тебя уже поздно!
Штольман при этих словах тихонько фыркнул, невольно выдавая себя. Но Николай не обратил на жест «француза» никакого внимания, только внезапно вновь со стоном спрятал лицо в ладони.
– Не могу… – проговорил он глухо. – Стыдно как! Он ведь меня предупреждал!
– Кто? – не понял Серафим Фёдорович.
– Отец, – не отрывая рук от лица, вздохнул Николай. – Он ведь не грозился, не запрещал, на самом-то деле. То, что месье Демулен слышал, это так, для публики… А мне он про себя самого рассказывал. Как в молодости в карты проигрались… Ты ведь знаешь?
Племянник смотрел вопросительно, но Серафим Фёдорович только головой покачал. С зятем у них отношения в итоге сложились уважительные, но в душу друг другу они не лезли. То, что поручик Вингельхок в молодости был тот еще ухарь, ему было известно, конечно. Но деталями он не интересовался. Мало ли, что там сороки на хвостах носят!
   
Коля молчал некоторое время – казалось, колебался, должно ли ему выдавать семейную тайну. Покосился еще раз на бесстрастного «месье Демулена», но вовремя вспомнил, что тот по-русски не понимает.
– Отец с приятелем проигрались, – выдохнул он наконец. – Очень по-крупному. И отцов друг в итоге застрелился… Подпоручик Синицын.
Имя это его дяде ничего не говорило. То ли забыл за давностью лет, то ли и не слышал никогда. Может, это с Михаилом еще в дозатонские времена случилось?
– А отец нашел деньги, – продолжал Николай. – Он мне так сказал: «Я тогда, Коля, твою матушку вот только встретил. И очень умирать не хотелось. Но откуда я эти деньги взял, чтобы долг отдать, так разве что попу на смертном одре признаюсь!» И Христом-Богом молил, чтобы я за карточный стол не садился! А я слушал, кивал и… и в итоге проигрался, а со страху согласился тебя обокрасть! Дядя, прости меня!
Белугин только рукой махнул расстроенно. Что уж теперь…
– А теперь эти рожи еще и к отцу придут! – Коля снова опустил голову. – С моей распиской!
– Что, совесть заела? Вот и живи с этим, – жёстко заявил Серафим Фёдорович. – И не вздумай пулю в лоб пустить! Знаю я вас, молодых дураков! Навроде этого вот Синицына – кому легче стало? Родителям его престарелым, если они у него были? Отцу твоему?
Услышав, как шумно выдохнул доселе молчавший Штольман, Серафим Фёдорович прервался и посмотрел на него вопросительно. В глазах бывшего сыскного начальника было что-то такое… словно бы Колин рассказ задел в нём какую-то струнку. С чего бы вдруг? У него таких историй за время бытности его полицейским должен был набраться непочатый угол. Но нет – сыщик, глядя на этого дурачка, вспоминал что-то своё, причём такое, что и вспоминать-то особо не хотелось.
«А ведь про господина надворного советника, когда он только приехал, тоже сплетничали дай боже, – пришла на ум Белугину неожиданная мысль. – Что скандалист, по дамской части ходок, и из притонов не вылезает... Потом присмотрелись, решили, что врут про столичных много. А вот, может, и не врали? Что гуляка? Но уж Штольман-то не из тех, кто из-за карточного долга стреляется, что же его вдруг зацепило?»
   
Заметив, что старый художник на него смотрит, сыщик недовольно дёрнул уголком рта и попытался придать лицу привычно-бесстрастное выражение. Получилось у него плохо – но он, как видно, и сам это понимал, потому как, мотнув раздражённо головой, внезапно у Серафима Фёдоровича поинтересовался по-французски:
– Месье Белугин, если я правильно понял, вы не намерены отдать племяннику картину, чтобы помочь ему решить финансовые проблемы?
Серафим Фёдорович кинул короткий взгляд на «Обретение радости». Ведь он действительно это предложил – но у Коли хватило то ли совести, то ли ума… Не стоит больше дурака искушать. Да и не поможет ему картина.
Белугин отрицательно покачал головой.
– Нет, не отдам. Времени у него нет, да и кому её продавать – тут, в Затонске? Другого парижского коллекционера, боюсь, ему не найти, – ухмыльнулся он, переводя взгляд на сыщика. – Кроме того, у меня тоже нет купчей, подписанной мастером эпохи Возрождения.
Штольман при этих словах вскинулся и посмотрел на него остро и пристально, заставляя Серафима Фёдоровича ощутить беспокойство. Словно бы Яков Платонович подозревал его самого в чём-то. В чём? Затонский художник ждал, придав лицу самое невинное выражение, но сыщик лишь непонятно усмехнулся, отвёл глаза и принялся потирать широкую горбинку на переносице.
– Значит, не отдадите… – пробормотал он. – Что ж, решение разумное. Но вы знаете, Серафим Фёдорович, мне кажется неправильным, что какие-то мошенники получат профит в результате того, что еще один мошенник привёл к ним вашего племянника…
Штольман повернулся к Николаю и что-то спросил у него по-немецки. Вингельхок младший ответил недоумённым взглядом, но ответил утвердительно. Левая бровь Штольмана изогнулась насмешливо и презрительно.
– Так я и думал. Господин Полосков, разумеется, заверил своего кузена, что играть будут честно… и похоже, Николай Михайлович так и пребывает в этом убеждении!
– Несмотря на то, что по словам господина Полоскова, те же партнёры по картам их собирались зарезать за недоимку? – прищурился Серафим Фёдорович.
– А вот одно другому не мешает! – блеснул зубами Штольман. – Законы воровской чести, знаете ли!
Белугин искоса глянул на племянника, стараясь, чтобы обуревавшие его чувства не сильно проявлялись на лице. Не иначе, как в деда пошёл, тот тоже от излишнего прекраснодушия страдал!.. О покойном своём папеньке, после давней выплаты всех им оставленных долгов, Серафим Фёдорович имел мнение самое невысокое. И внук – еще один дурачок романтический! И что с ним прикажете делать?
– Месье Белугин, если вы позволите, я покамест воздержусь от того, чтобы посвящать вашего племянника во все тонкости обычаев затонских шулеров? – внезапно спросил Штольман, точно прочитав его мысли. Поднявшись сыщик подошел к секретеру, чем-то пошуршал в его недрах и, вернувшись к столу, к немалому удивлению Белугина поставил на него графин с коньяком и три рюмки. И сам примостился на краешке стола. Это он что задумал?
– Совет в Филях устроим, – ответил он на изумлённо-вопросительный взгляд Серафима Фёдоровича, невозмутимо разливая коньяк. – Есть у меня одна мысль. Сейчас Николай Михайлович вернёт себе утраченную бодрость духа и в подробностях расскажет нам: где, как, когда и с кем они играли в карты.

 
Следующая глава      Содержание
 

Скачать fb2 (Облако mail.ru)          Скачать fb2 (Облако Google)