ЧАСТЬ 1
Глава девятая
Ларчик с секретом


Кажется, всё было предусмотрено. Смирной в пролётке должен был незаметно сопровождать Червинского до самого вокзала. У поезда ждал не столь примелькавшийся милиционер Миша Полупанов – тот самый, что осматривал с ними тело проводника. Штольман собирался сесть в вагон перед самым отправлением. А багаж «ответственного работника» предполагалось изучить во время таможенного досмотра. Благо, в мягком сегодня ехал за границу только Всеволод. Если будет шум и стрельба, никто лишний не пострадает.
И всё же не оставляло чувство, будто он что-то упускает. Яков Платонович давно привык доверять своей интуиции. Ему пришлось примириться с куда более сложными вещами, так почему не допустить, что существует изначальное ощущение правильного ответа, явившееся прежде промежуточного решения?
На этот раз он предусмотрел, кажется, всё. Даже за Анну не приходилось волноваться. Ещё при основании агентства они выработали железное правило: на задержания она не ходит. Это мужская работа. Анна Викторовна, наученная горьким опытом, спорить не стала, выговорив себе право ожидать его с результатами. Сидела молча в сторонке и слушала, как он вёл допрос. Ему это не мешало. Так повелось у них ещё в Затонске, и до сих пор её присутствие было для него тихой радостью. Нынче он представления не имел, куда везти задержанного, так что велел ждать дома. Хотя домой он его точно не потащит.
Картинка практически сошлась, когда Василий доложил, что объект собирается за границу. Окурок дело только довершил. Стало понятно, что жадный проводник, который к тому же мог их выдать, грабителям больше не нужен. С одной стороны, это успокаивало тем, что новых налётов ждать не приходится. С другой – уедет только Червинский. Чем займутся его подельники? Оборвётся единственная ниточка, которая может привести к ним. Червинского надо брать и ломать, чтобы выдал остальных. Для этого всё у него готово.
И всё же, что не так?
Впрочем, Штольман был слишком упрям, чтобы брать в расчёт эфемерные предчувствия. Сделав мысленно зарубку, он стал ждать, куда повернут события. Вот тогда и станет ясно,  о чём предупреждает его интуиция.
 
Сам Яков Платоныч караулил объект на вокзале. Чтобы выглядеть пассажиром, в руке он держал саквояж. Но войдя в зал ожидания,  сыщик понял свой просчёт.  Вокзал был вовсе безлюдным. И скрыться в огромном зале Штольману было практически негде – заметен был, как нос посреди лица. Подвела его память старого петербуржца, привыкшего к толпе пассажиров в любое время суток. Нынче же население имперской столицы сократилось втрое, и за границу, почитай, никто не ехал. Тем более, ночью.
Пока он соображал, куда переместиться, чтобы не привлекать к себе внимание, двойная дверь отворилась, пропуская внутрь Червинского с большим чемоданом. Молодой человек бегло скользнул взглядом по залу и встал на ходу, словно запнулся. Штольман понял, его узнали. Видимо, задерживать придётся прямо тут. Ладно, хоть народу нет. Он выдвинулся вперёд, вынимая револьвер.
Стрелять подозреваемый не стал. Вместо этого развернулся и припустил бежать вместе со своим чемоданом, выдавая тем себя с потрохами. Яков Платоныч в досаде мотнул головой. Ни Василия, ни Михаила поблизости не наблюдалось.
- Стой, милиция! – заорал он. И понял, что ему придётся побегать тоже. За человеком, который моложе самое малое вдвое.
Когда он выскочил из дверей, Червинский уже несся через привокзальную площадь.
- Стой! – крикнул сыщик и пальнул, не целясь. Целиться всё равно не представлялось возможным. Была та глухая пора, когда в Питере даже белой ночью темнеет.
От выстрела беглец споткнулся набегу. Штольман удивился мимолётно: неужели попал? Но в следующее мгновение Всеволод выровнялся, выпустив мешающий ему тяжёлый чемодан, и припустил ещё быстрее. Яков пальнул ещё раз и затормозил. Всё равно не догонит. Годы его не те. Где эти бездельники молодые, интересно знать?
Когда он доковылял до чемодана, превозмогая колотьё в боку, Червинского и след простыл. Ему остался лишь багаж, предполагаемо содержавший бесценный груз.
- Яков Платоныч, стойте! – Василий орал во всё горло, вылетая из-за угла. Вот где его носило всё это время? – Стойте! Не открывайте!
Да он и не собирался его открывать. Происходящее полностью соответствовало тому, о чём предупреждала его Анна. Интуиция облегчённо вздохнула и смолкла, решив, видимо, что раз он испортил всё, что можно, с остальным уже сам разберётся.
- Стойте, Яков Платоныч!!! – Смирной подлетел, кажется, намереваясь схватить его в охапку. Этого сыщик не намерен был ему дозволять.
- Спокойно, Василий Степанович. Кричать и бегать уже поздно. Будем пожинать плоды собственной глупости. Вы где были?
- Да колесо у этого «ваньки» слетело, - помощник чуть не плакал. – А ведь уверял, что пролётка в порядке, и конь-огонь. Я два квартала бежал, чтобы успеть.
- Не успели, - констатировал Штольман, склоняясь над трофеем.
- Не надо! – Василий схватил его за рукав. – Там же бомба.
- Да помню я, - с досадой произнёс сыщик, осматривая замки.
Едва ли взрывное устройство было слишком сложным. Скорее, капсюльно-ударный механизм, каким пользовались бомбисты ещё в прошлом веке. И механизм этот каким-то образом соединён с замками. Значит, открывать чемодан и вынимать груз преступники предполагали каким-то иным образом. Тоже несложным. Но разбираться с этим посреди тёмной площади точно не стоило.
- Василий Степанович, вы пролётку найдите. Не на себе же нам всё это тащить. Где там ваш Автомедонт?

* * *
Пока Автомедонт, прозывавшийся в миру Фёдором, починял колесо, сыщик сидел посреди площади, прямо на добытом им чемодане. Нести его в зал ожидания он не рискнул. Ну как рванёт, разнесёт вокзал ко всем чертям? Лучше уж на привокзальной площади, где, в худшем случае, духом станет только один старый полицейский. Он даже сесть на него не сразу решился, но часам к четырём просто почувствовал, что ноги больше не держат. Когда он тяжело опустился на чемодан, взрыва не последовало.
А, может, и нет там никакой бомбы, и всё это только шутки Лассаля, которому нравилось над Анной Викторовной издеваться? О том, что духи могут лгать, он знал от Анны уже давно. Достаточно вспомнить «шутку» Разумовского. Впрочем, в одном князь не соврал – с того дня он никогда больше не являлся.
Сыщик прикрыл усталые глаза, и на миг ему показалось, что давний враг стоит напротив него на самом краю площади. Такой, каким был тридцать два года назад: в долгополом чёрном пальто и старомодном цилиндре. Ну а если и стоит? За столько лет Штольман научился верить в невероятное. Нет, общая материалистическая картина мира устояла, но имелись исключения. И без этих исключений его жизнь давно уже пришла бы к своему концу.
 
Сейчас сам Яков был уже гораздо старше Разумовского. Может статься, что они скоро встретятся вновь. Если ему посчастливится стать духом, а не исчезнуть вместе с угасшим сознанием, когда его тело больше не сможет функционировать. Интересно, как будет выглядеть схватка там, в мире духов, где противника уже невозможно взять за грудки? Прежнего гнева на князя в нём больше не осталось. То ли кровь остыла, и годы совершенного счастья лишили его вспыльчивости. То ли просто безразлично стало, ведь Разумовский давно расплатился за свои грехи. А он, «шавка полицейская», пережил не только своего врага, но и сам этот мир, в котором они противостояли друг другу. Кто-то  справедливый и гневный буркнул: «А пошли вы на!..» - и смахнул разом всех, правых и виноватых, как смахивают с доски шахматные фигуры, когда партия уже доиграна. Кто это был? Пётр Иваныч сказал бы – Универсум. А товарищ Трепалов – пролетариат. Сам Штольман по зрелом размышлении не готов был дать точное определение. В его картине мира действовали скорее законы физики и динамики: мир был слишком перекошен, и его качнуло в другую сторону. Или опрокинуло так, что жизнь теперь протекает где-то в районе потолка. К этому тоже можно будет привыкнуть, как привыкли люди за семь лет беспрерывной войны к разрухе, голоду, бедности. Привыкли, научились считать это неизбежным злом, но не перестали с ним бороться. И скоро им снова станут нужны картины. Уже стали, если судить по просветлению, постигшему его помощника на днях.
Ну, где он там? Они эту колымагу разобрать решили целиком, судя по длительности отсутствия. Чтобы у него было время пофилософствовать, сидя на бомбе.
Воображаемый Разумовский скривил губы в презрительной усмешке:
«А вам не страшно, Яков Платонович?»
Страшно? Вот этого чувства, он, пожалуй, не знал вовсе, пока в Петербурге жил одиноким волком. Волку отпущен недлинный век, который он планировал провести набегу, пока чей-то нож или пуля его не остановят. Что такое страх он в полной мере узнал только в Затонске – Анна Викторовна уж постаралась! А потом он просто научился беречь свою жизнь, как советовал ему Шерлок Холмс.
Страшно ли ему умирать? Пожалуй что нет. Если думать о той боли, которая будет с этим сопряжена. За свою жизнь боли он испытал предостаточно, физической и душевной. С этой точки зрения бояться ему нечего. Боль можно перетерпеть, а потом она уйдёт. И не лучше ли, в самом деле, стать бодрым духом, чем гнить немощным, выжившим из ума старикашкой?
 
«А вы не этого боитесь, господин Штольман. Себе-то не лгите!»
Себе лгать не стоит. И ему совсем не хочется становиться духом, чтобы бессильно наблюдать, как Анна – его Анна - станет выстраивать отношения с кем-то другим. Так будет правильно, умом-то он понимал. Но в любви, неожиданно для себя, он оказался жадным собственником. Одна мысль об этом была нестерпимой! Ну, и хуже того – повстречав кого-то другого, кто поможет ей забыть о Штольмане, Анна Викторовна с её даром будет вынуждена созерцать днём и ночью перекошенную физиономию ревнивого покойного супруга. Нет уж, увольте!
Когда-то в Индии полковник Робинсон рассказывал ему, почему англичане расстреливали восставших сипаев из пушки. Потому что по вере индусов дух погибает вместе с разорванным в клочья телом. Отличная перспектива, если не желаешь портить жизнь любимой женщине своим загробным существованием! Вот и бомба под задом очень удачно оказалась.
Разумовский улыбнулся и приглашающе махнул рукой.
А вот нет, Кирилл Владимирович! Не сейчас. Потому что кроме бомбы там ещё Куинджи и Левитан. Возможно, что-то ещё. Эгоистично обращать их в пепел, в другой раз ведь эти картины никто не напишет. И потом, кто сказал, что Анна сумеет его забыть и станет счастливой с другим? А если не станет, то он не имеет права отнимать у неё ни единой минуты счастья.
Доктор Милц когда-то рассказывал Якову, что смерть собирает самую обильную жатву в предутренние часы. Почему-то в это время человек сопротивляется слабее всего, легко переходя в небытие. И все эти фантазии про князя Разумовского, будто бы ожидающего его у черты, чтобы продолжить поединок, не законченный при жизни – быть может, это просто воплощение той самой закономерности? Он чертовски устал, на самом-то деле. Вот ему и мерещится всякое!
Становилось всё светлее. Кажется, день будет ясный – на горизонте висели только узкие полотнища облаков, сотканные из ночных испарений. Из-за угла показалась неторопливо трюхающая извозчичья пролётка, в которой виднелась белобрысая голова Смирного. Не прошло и полгода!
Яков Платонович осторожно поднялся на ноги, чтобы не вызвать в чемодане сотрясение, способное привести в действие бомбу. Нет, кажется, на этот раз пронесло. Сейчас отвезём наш груз в Василеостровский райотдел, там по воскресному времени должно быть пусто. А там уже будем разбираться.
 
* * *
Несмотря на раннее утро, Анна ждала их к завтраку. И выглядела так, словно и не ложилась. Должно быть, так оно и было. Штольман обнял её, зябко кутающуюся в шаль, и замер, оттаивая в родном тепле, понимая, что сегодня он снова прошёл опасно близко от последней черты.
- Яша, что?
- Всё в порядке, - сказал он, целуя её в лоб. – Червинского мы упустили, чемодан добыли. Заминировали отделение милиции и пришли немного перекусить.
Анна тихонько фыркнула, уткнувшись ему в плечо. Со временем она научилась смеяться его мрачным шуткам, поняв, что других от него, пожалуй, не дождаться. Кажется, в первый раз это случилось в подвале на Разъезжей, когда он просил её позвать на подмогу им, беспомощным и связанным, всех знаменитых полководцев древности.
Чемодан они со Смирным заперли в одной из пустующих камер. Там, если и рванёт, большой беды не наделает. И с чего бы ему рвануть, если его трогать никто не будет?
Вот именно. Если не трогать. А если найдётся дурак, который тронуть пожелает?
- Василий Степанович, вы сейчас возвращайтесь в отделение, проследите, чтобы никто в камеру с нашим арестантом не входил. И сами туда не суйтесь.
- А вы, Яков Платоныч?
Тревожится. Вот ещё Коробейников №2. Пока чемодан грузили в пролётку, ужом извивался, чтобы начальника подальше оттереть. Решил, что теперь он должен беречь сыщика Штольмана. Да кто ему это позволит!
- А я попробую найти того, кто нам наш трофей открыл бы.
- А это возможно? – осторожно спросил Смирной.
- Ну, посудите сами. Они намеревались свою добычу продать, а не взорвать. Значит, посвящённый может вынуть картины, ничем не рискуя. Кстати, вот вам, пожалуй, и след нашего третьего – создателя бомбы. Человек средних лет должен быть.
- Почему вы так думаете?
Штольман поморщился:
- Бомбы в большой моде были в минувшем столетии, а потом в самом начале нынешнего века. Господа эсеры очень этим делом увлекались. После революции пятого года увлечение на убыль пошло, вешали больно много.
- А почему вы думаете, что он именно третий, а не тот, который с ножом?
Яков качнул головой:
- А тут, скорее, интуиция. У головореза нашего силы, как у быка. А где сила есть, там ума обычно не надо. А заминировать груз неглупый человек придумал. И злобный. «Так не доставайся же ты никому!»
Анна слушала молча и не отрывала от него внимательных и восхищённых глаз. Вот ведь всё она о нём давно уже знает, а до сих пор смотрит так, будто он самый лучший.
Под этим взглядом мысль сама собой растворилась, осталось только желание обнять эту женщину покрепче. И лежать рядом с ней в полном умиротворении, ощущая, как она дышит ему в плечо. Почувствовав, что он отвлёкся, Анна Викторовна вернула его обратно.
- Яша, но ведь вы с Васей не станете сами картины извлекать?
- Конечно, нет, - успокоил он жену. - Тут специалист нужен.
- А разве есть такие специалисты?
- По бомбам-то? Может, и были когда-то в Охранке. Но я так понимаю, что после Февраля все документы этого ведомства уничтожены подчистую. Так что искать будем в другом месте. Медвежатника. Умельца, который сейфы вскрывает.
Василий задумался, наморщив брови:
- С этим тоже сложно, Яков Платоныч. Прежние, кто сидел, тех повыпускали давно. А кто снова попался, так тех к стенке сразу – по законам революции.
Это Штольман хорошо понимал.
- Надо попробовать Музыканта найти. Если он жив, конечно.
- Музыканта? – удивилась Анна. Видимо, в её представлении медвежатник должен и сложением, и руками обладать соответствующими – вроде медвежьих лап.
- Да был тут один мастер, ещё до ссылки моей. Он тогда уже от дел отошёл. Так что мог и уцелеть. Портной он. Анна Викторовна, вы с Верой платья где заказывали?
 
Зиновий Шварц во времена оны считался самым молодым и талантливым медвежатником Варшавы. Никто и подумать не мог дурного о маленьком, хрупком юноше, игравшем на скрипке на каждой еврейской свадьбе. Его стремительный полёт, которому полагалось завершиться где-нибудь в Алдане, прервала неудачно (а может и удачно) пущенная пуля тогда ещё молодого Штольмана. Оказавшись в тюремной больнице с перебитой ногой, Зяма-Музыкант подвиги свои скрывать от следствия не стал. Видать, понимал уже, что меткий сыскарь сшиб его на взлёте, и дальше в этом лихом и опасном промысле ему, навсегда хромому, делать нечего. Яков же пожалел дурня, изувеченного им по неосторожности, и оформил дело так, что срок Зяма получил минимальный и каторги избежал.
Много позже, уже перед самой ссылкой обнаружил Штольман хромого скрипача в Петербурге, где тот стал модным портным. С тех пор пробежало тридцать с лишним лет, и надежды найти Музыканта практически не осталось. Но это, пожалуй, единственный человек, кому Яков Платонович мог бы доверить такое дело. Его собственные пальцы всё ещё были чуткими, не разучившись вслепую находить карточный крап, а вот глаза, и смолоду не самые острые, уже подводили. К тому же, у Зямы был идеальный слух, позволявший ему улавливать малейший звук из открываемого сейфа. Жив ли он ещё? Согласится ли помочь? В Питере Якову, как никогда, не хватало его агентства. Уж Орлиный Глаз за час нашёл бы ему толкового медвежатника, можно не сомневаться. Оставалась одна надежда, что среди мастеров дамского платья знают Зиновия Шварца. Хоть за годы революции народ обтрепался, но на втором году  нэпа рванья на улицах стало всё же поменьше. И кто-то же шьёт все эти галифе и френчи?

К портному Анна отвезла его сама. Просто взяла под руку и не намеревалась выпускать. Возражать он не стал. Портной – не бомба, опасности никакой.
Мастер встретил их радушно:
- Анна Викторовна, вы снова хотите сделать заказ? Может быть, новый костюм супругу? У меня по случаю есть прекрасный отрез синего бостона.
Яков Платонович строить новый костюм не планировал. Того, что имелось, ему должно хватить до конца его дней. Смолоду был он щёголем, теперь же полагал, что лишние деньги, буде они заведутся, лучше потратить на наряды для своих красавиц. А вот Анну, кажется, эта мысль вдохновила. Нет, так не пойдёт!
- А скажите, любезный, - Яков сразу решил брать быка за рога. – Знаком ли вам мастер Зиновий Шварц? Жив ли он ещё?
Судя по гримасе, которая исказила лицо портного, Шварца он знал. И ему не улыбалось говорить про конкурента.
- Зиновий Шварц жив, но глаза у него уже не те. Видели бы вы, как этот старый босяк стал перекашивать шов! Нет, я вам его никак не посоветую.
- Так я не платье у него заказать хочу. Вы помогите мне его найти. Мне его уши музыканта нужны. Он не оглох, надеюсь?
- Зяма не оглох, - с облегчением выдохнул портной. – Вы представьте – этот старый пенёк ещё играет! Вэйз мир, как он играет!
Штольман вспомнил, что Шварц был моложе него. Старый пенёк? Что тогда  сказать о нём самом?
- Так где я могу его найти?
Портной задал ещё несколько каверзных вопросов, чтобы убедиться окончательно, что настырный клиент не уйдёт к другому, и только после этого назвал адрес. Выходя из ателье, Анна Викторовна напряжённо хмурилась.
- Яша, синий бостон – это прекрасно! Такой сюртук был у тебя, когда ты приехал в Затонск, помнишь?
- Аня, ну какой сюртук? На что он мне?
- Как на что? – возмутилась она, становясь вдруг очень похожей на свою маменьку. – Этот уже светится на локтях. Совершенно неподобающий вид! Штольман не может выглядеть, как бродяга. В общем, сегодня мы занимаемся твоей бомбой, а завтра снова идём к портному. И не возражай!
В таком настроении спорить с ней было бесполезно. Сыщик молча залез в пролётку и велел ехать на Малую Садовую.
 
Шварц обитал под самой крышей в доходном доме, насквозь пропахшем кошками. Он сам отворил дверь и узнал посетителя с первого взгляда:
- Господин Штольман? Вот так гость у меня сегодня!
Бывший медвежатник без опаски отворил дверь, пропуская их в тёмный, заваленный барахлом коридор. А вот Штольман его, пожалуй, не узнал бы, доведись им просто столкнуться на улице. Музыкант, кажется, стал ещё меньше ростом, шкандыбал негнущейся ногой, а лицо и прежде не слишком красивое, теперь напоминало грустное личико усталой мартышки с умудрёнными глазами, глядящими из-под кустистых бровей.
- И что нужно от старого Зиновия Шварца лучшему сыщику Российской империи?
- Ваши старые таланты, Зиновий Соломонович.
- Который из них? Новый наряд для вашей прекрасной супруги?
Это была заманчивая мысль.
- А есть хорошие ткани?
- А как же! Есть сатин, но это, конечно, не для госпожи Штольман. Есть, представьте, габардин. Прекрасный синий бостон.
Анна Викторовна при этих словах встала в стойку. Ну, нет, ma chère, мы не за этим сюда пришли!
- Мне нужен другой ваш талант, господин Шварц. Тот, что свёл нас с вами в Варшаве.
Сморщенное личико Зямы-Музыканта украсила грустная улыбка:
- Этого таланта давно уже нет, господин Штольман. Вы сами когда-то об этом позаботились. Я не в обиде, нет, что вы! Благодаря вам Зиновий Шварц прожил длинную и тяжёлую жизнь честного человека. Но теперь вы говорите, что Зяма всё ещё медвежатник?
Яков в досаде мотнул головой. Он предвидел отказ, но не с порога.
- Так я вас ни в чём не подозреваю, - примирительно сказал он. – Мне просто ваша помощь нужна. Нужен человек с руками и ушами, который сможет достать из чемодана картины и не потревожить лежащую там бомбу.
Дугообразные брови Музыканта взлетели под самый седой хохолок.
- Вы хотите, чтобы я умер? Зачем вам это, господин Штольман?
- Я не хочу, чтобы вы умерли. Я хочу, чтобы вы помогли мне достать картины, которые замуровал в чемодане с бомбой какой-то мерзавец.
- Ай, чтоб его рот торчал сзади! Это ж надо такое удумать! – бывший вор сокрушённо зацокал языком. – Но зачем это мне, господин Штольман?
Это был справедливый вопрос. Сейчас он просил этого старика рискнуть жизнью, ничего не предлагая взамен.
- Так я вам заплачу.
Зяма снова покачал головой:
- А зачем деньги мёртвому шлимазлу? Так скажут все, кто меня знал. Это будет такой гиволт: старый Шварц сам подорвал себя по просьбе полицейского!
- Я уверен, что вы не подорвётесь. Конструкция не должна быть слишком хитрой.
- Почему вы так думаете?
- Потому что открывать чемодан должен был именно что шлимазл. И знаете, господин Шварц, чтобы вы не сомневались, я буду там рядом с вами! –  мысль пришла в голову внезапно, раньше он не собирался рисковать. Но это был самый верный способ убедить осторожного вора. – Если что – вознесёмся вместе. А только я в вас верю.
Бывший медвежатник смотрел на него долгим изучающим взглядом. Штольман судорожно искал способ подтолкнуть его решение, но тут вмешалась Анна.
- Зиновий Соломонович, вы сказали, что у вас есть синий бостон?
- Есть и синий, и коричневый, - с некоторым удивлением мастер вернулся к портняжным делам.
- Синий будет лучше, - безмятежно сказала Анна Викторовна. – Он больше подходит Якову к глазам.
- Вы собираетесь заказать костюм? – об этом удивлённый Шварц спрашивал не у сыщика.
- Конечно. Сами видите – уже давно пора.
Внезапно Штольман ощутил острое желание куда-то спрятать не только злополучный манжет, а оба рукава разом. Раз Анна уверяет, что они уже насквозь светятся. А колени? Вот будет конфуз, если во время какой-нибудь погони у него порвутся штаны.
Портной смерил его профессиональным взглядом.
- Уверяю вас, это будет отличный костюм. Однажды я уже шил вашему супругу в 1888 году. 
- Я помню! – живо откликнулась Анна. – Яков Платонович был в те поры самым элегантным мужчиной Затонска.
- И Петербурга, уверяю вас! Ай, какой это был красавец!
- Значит, по рукам, господин Шварц? Сейчас мы едем в отделение, вынимаем картины из чемодана, а потом заказываем костюм, - лицо Анны Викторовны озаряла та самая улыбка, при виде которой любой мужчина превращался в пучок пеньки, вполне пригодный для витья верёвки любой длины.
- Уговорили, госпожа Штольман!
 
Спускаясь к пролётке, Яков сделал страшные глаза и горячо зашептал:
- Аня, ты в отделение не едешь!
- Еду, Яков Платонович. И не надо об этом спорить, - она взобралась в экипаж с самым непринуждённым видом.
А Яков судорожно соображал, какой хитростью стряхнуть её на Пятой линии. Но такого шанса супруга ему не дала, всю дорогу весело болтая со Шварцем и при этом не выпуская руку мужа.
- Подождите вон там, у того угла, - приказала она извозчику, расплачиваясь. – Мастера надо будет отвезти назад.
И уверенным шагом двинулась прямо в отделение. Там было пока спокойно и безлюдно. В дежурке обретался конопатый юнец Гриша Мамонов, сосредоточенно ковыряющий в носу. Возле камеры на стуле скучал в ожидании Смирной. Он подскочил в изумлении, глаза вылезли на лоб при виде супруги сыщика.
- Яков Платоныч… - нерешительно начал он.
- Отпирайте, Василий Степанович, - раздражённо бросил Штольман.
Но на пороге жёстко поймал Анну за локоть:
- А вы туда не пойдёте!
Давно уже он на неё ТАК не злился.
- Пойду, Яков Платонович, - вздохнула она. – Вы забыли? Нам надо быть вместе.
- Но не в этом случае! – яростно возразил он.
- Я помню, - кротко заметила Анна Викторовна. – Я молода, у меня всё ещё впереди. Какой же вы дурак, Яков Платонович!
Она сказала это не в сердцах, а словно констатируя истину, с которой давно смирилась.
- Аня, - он уже не знал, какие аргументы подобрать. – В конце концов, я же никуда  от тебя не денусь даже после смерти. Буду являться по первому зову, обещаю тебе.
- Денетесь, - устало вздохнула она. – Когда вас не станет, мой дар уйдёт. Навсегда.
Он замолчал, переваривая услышанное. Кажется, этот проклятый чемодан преподнесёт ему ещё немало сюрпризов. Когда один за другим стали уходить близкие им люди, Анин дар обнаружил ещё одно свойство, о котором они не думали, пока были молоды. Те, кого она любила, не покидали её навсегда. Они словно бы переходили в иное состояние, продолжая оставаться рядом. С этим примирилась даже тёща, во времена оны не допускавшая возможности потусторонних явлений ещё последовательнее, чем материалист Штольман. Да и сам он разве не ощущал порой присутствие тех, кого быть там уже не могло?
- И давно вы об этом узнали? – озадаченно спросил он. Хоть и понимал, что подозревать Анну во лжи бесполезно.
- Давно, - серьёзно ответила жена. - Тридцать лет назад, когда ты умирал в замке Лепелетье.
И он окончательно онемел. Тридцать лет она знала, что грядущая разлука – навсегда! Она знала об этом, когда он рисковал собой и дразнил безносую, думая, что спасает жену от худшего. А она молчала. Не говорила ему, какой он идиот. Даже не идиот, тому, что он делал и названия-то нет! Когда он уйдёт, она останется совсем одна. Смолкнут голоса тех, кто хранит её теперь. И он тоже больше не сможет её защитить…
- Аня, я…
Она внезапно обвила руками его шею, прижимаясь щекой к щеке, словно в далёкие времена, когда она была ещё девочкой, которую он бесконечно вытаскивал из неприятностей.
- Не пытайся спасать меня от себя самого, - быстро и горячо заговорила жена. – Ты же знаешь, ничто не заканчивается там, за чертой! Однажды мы уже были там вместе. И ты вывел меня оттуда. Я не хочу тебя потерять, никогда! Мы должны быть вместе, помнишь?
Яков судорожно выдохнул, прижимая её к себе крепко-крепко. В самом деле, ему так страшно оставлять её одну! А если они перешагнут черту одновременно… Он вдруг хмыкнул, представив физиономию князя Разумовского, мимо которого они пройдут, непринуждённо болтая. Это немыслимо! Он с ума сошёл…
- Хорошо. Пойдём.

В камере их уже ждали Василий и Зиновий Соломонович. Последний поглядел на них с нескрываемым интересом.
- Госпожа Штольман будет возноситься вместе с нами?
- Она верит, что вы этого не допустите. Вы идите, Василий Степанович, - приказал Штольман. – И дверь закройте.
Анна стояла рядом с сыщиком, опираясь на его руку, и спокойно улыбалась. Как же он любит её улыбку! Этой улыбки он никогда не увидит, если покинет её.
- Приступайте, господин Шварц!
- Ай вэй, какой будет позор, если из-за оплошности старого неудачника подорвётся такая красивая дама!
Старый вор с лукавой улыбкой провёл длинными пальцами по днищу чемодана, слегка надавил.
- Оп-ля! – нижняя доска выдвинулась, оставаясь у него в руках.
Потом он осторожно вытянул одно за другим четыре небольших полотна на подрамниках.
- Так просто? – устало удивился Штольман.
- Вы же сами говорили, что верите в меня, - усмехнулся Музыкант. – И что это устройство – для шлимазла.
Яков стукнул в двери, призывая помощника.
- Василий Степанович, принимайте трофеи.
Смирной заглянул в камеру с ошалевшим лицом - не ожидал результата так скоро. Штольман передал ему картины и велел нести в дежурку. Что делать с бомбой, он пока так и не решил. Но сейчас ему другую задачу решить предстояло.
- Зиновий Соломонович, я обещал расплатиться. Вам деньги нужны? Или вы предпочли бы материальные ценности?
Шварц уставился на него с лукавой и не слишком доверчивой улыбкой.
- А у вас есть деньги или ценности? Господин Штольман, кажется, я плохо вас знаю?
Яков вынул из кармана часы – единственную ценность, которая осталась у него после пяти лет жизни в Советской России. Эти часы подарила ему Анна Викторовна на другой день после свадьбы. Теперь он отдаст их. Право, это небольшая плата за то, что они сегодня остались живы.
- Возьмите, господин Шварц!
Анна ничего не сказала, только сжала его локоть покрепче.
Бывший медвежатник смерил его долгим взглядом и покачал головой:
- Вы хотите, чтобы каждый бездельник говорил, что фараон рисковал жизнью вместе с Зямой, а Зяма взял с него за это деньги? Вы хотите, чтобы Зяме Шварцу плевали под ноги?
Штольман замолчал, озадаченный таким бескорыстием. Понять бы ещё, куда этот старый мошенник гнёт.
- Вы собирались заказать у меня костюм. И в жилетном кармане не будет часов? Это такой гембель, господин сыщик! Не позорьте мою работу!
Штольман внезапно почувствовал, что смертельно устал. Что он уже не в состоянии понимать все эти сложности и прекрасные порывы души бывшего варшавского вора. Он просто пожал плечами и вышел проводить его до дверей. Анна снова что-то непринуждённо обсуждала со Шварцем, разом превратившимся в преуспевающего портного. Кажется, фасон будущего костюма. Яков посадил мастера в пролётку, ещё раз клятвенно пообещав, что завтра он явится, чтобы снять мерки. А потом побрёл обратно к камерам, соображая на ходу, куда теперь девать смертоносный заряд. И замер на пороге.
- А это ещё что тут такое?
У стола стоял, с интересом склоняясь над чемоданом, товарищ Куренной, совершенно невероятный в отделении в воскресный день. И рука его уже тянулась к замку.
За спиной Яков слышал легкие, торопливые шаги.
Время внезапно стало вязким, как патока. Страшным усилием он захлопнул дверь, развернулся медленно, как муха, тонущая в варенье, сделал два трудных шага, хватая в объятия жену и закрывая её собой. А потом его настиг, сшибая с ног, тяжкий удар в спину…
 

 
Следующая глава        Содержание
   

Скачать fb2 (Облако Mail.ru)         Скачать fb2 (Облако Google)