ЧАСТЬ 2
Глава двадцать первая
Ангелы


   
- Вася, их там четверо всего. Пока они займутся мной, выбирайтесь и бегите к лесу. Выполняйте! Вы мне живым нужны!
Нож – последнее их оружие, - с глухим стуком упал где-то рядом, но Смирной не обратил на него внимания. Яков Платонович, крикнув: «Сдаюсь!» уже шагнул к дверям. Васька рванулся было вслед за ним, но ударился о стену раненым плечом и тяжело рухнул на разом подкосившиеся колени.
В глазах было темно – не от боли, от обиды. Наставник только что приказал ему… не дезертировать даже. Хуже. Васька и слов таких-то не знал. Сбежать, оставив Штольмана на мучительную смерть, больше того – прикрывшись этой самой смертью… Да кому он после этого будет нужен, живой?! Как он сможет жить?!
«Яков Платоныч, что ж вы из меня Иуду-то делаете?!»
Левая рука наткнулась на валявшийся на полу нож и пальцы сами собой сжались на рукояти. И не надейтесь, товарищ Штольман, что я выполню ваш приказ! Тяжело выдохнув, Василий поднялся на ноги. Его шатнуло. Густой вонючий дым ел глаза. За стеной зазвучал хриплый голос Игната:
- Молодой где?
- Убили.
Убили, значит? Не страшно, сейчас воскреснет. Штольман воскрес, а Смирной чем хуже? Жаль, правая рука теперь ни к чёрту. Не слишком-то он ловок левой, но ничего. Главное – дотянуться до Прохорова, а там нож сам воткнётся куда нужно. Наверняка их застрелят тут же, но это будет хорошая, честная смерть: не придётся любоваться на свои вывалившиеся в грязь кишки, не доведётся услышать, как кричит под ножом твой учитель… Яков Платоныч, да неужели вы хоть на миг могли подумать, что я оставлю вас умирать вот так?!
Васька перехватил нож поудобнее. Умрём вместе. И Игната с собой прихватим…
В этот самый миг что-то тяжелое глухо ударилось о землю. Смирной метнулся к дверям – и ошеломленно замер от открывшейся ему картины.
Старый сыщик стоял в нескольких шагах от крыльца. У самых его ног неподвижной грудой тряпья раскинулся Прохоров – мёртвый, мертвее не бывает! – и трое головорезов замерли на краю поляны, уставившись на Штольмана с одинаково обалделыми рожами.
Но вот долговязый хлопнул глазами, точно просыпаясь, и его наган медленно поднялся в воздух, нацеливаясь на Якова Платоновича. Вскинули оружие и двое других. Ваську, застывшего в дверях развалюхи, они словно бы и не заметили.
Внезапно за спинами бандитов раздался шум; затрещали кусты бузины, через которые с рыком ломилось что-то черное и огромное – и одновременно с просеки донёсся глухой рёв и рокот. Взгляды бандитов заметались. Стволы, направленные на Штольмана, дернулись было навстречу новой угрозе, замерли, начали поворачиваться обратно… Ваську точно ударило изнутри – он прыгнул кошкой, сбивая сыщика с ног. Грохнул выстрел, за ним другой - но оба милиционера уже лежали на земле, и пули пронеслись верхом, а потом что-то снова взревело, уже ближе – да это же автомобиль! -  и выстрелы посыпались градом, но теперь стреляли уже не в них.
Штольман что-то глухо вскрикнул, пытаясь повернуться, но Васька изо всех сил прижал голову сыщика к земле, закрыл его сверху своим телом, стараясь уберечь от пули – шальной, случайной, потому, что о них бандиты уже забыли, отчаянно отстреливаясь от налетевших с тыла. Неужели?!.. Он ничего не мог видеть сейчас, лёжа носом в землю, только слышал, как рычит и чихает автомобильный мотор, орут люди, гремят выстрелы. Ваське показалось, что он узнаёт резкий голос Редькина. Кто-то истошно заголосил: «Нее-е-ет!», но перекрывая и этот вопль, и шум перестрелки, еще кто-то знакомо рыкнул на весь лес: «А-а, мерзавец, со святыми тебя упокой!» -  потом два нагана ударили одновременно – и всё кончилось…

Васька по-прежнему лежал неподвижно, не поднимая головы. Рёв мотора смолк, стало слышно, как бегут люди, что-то крича друг другу, но слов Василий уже не мог разобрать. Из него словно бы махом выдернули какой-то стержень – тело было чужое, непослушное, и мысли еле двигались тяжёлыми обрывками. Они живы? Спасены? Или он уже умер?..
Прямо в ухо сердито зашипел чей-то голос:
- Василий Степаныч, да отпустите же меня!
Штольман. Это его голос. Живой. Наверное, можно уже его отпустить. Всё кончилось. Собрав последние силы, Васька приподнялся и отодвинулся в сторону, рухнув навзничь. Раненое плечо пронзила очередная вспышка боли.
Слышно было, как Яков Платонович, тяжело дыша, поднимается с земли. Кажется, героического сыщика ноги тоже не очень-то слушались.
- Василий, и как вам только в голову пришло?.. – выдохнул он со стоном.
- Стреляли, - вяло ответил Васька, с трудом ворочая непослушным языком.
Перед глазами было небо. Синий край тучи, пронизанный лучами солнца.  Красиво. Снова пахнуло едким дымом, треск огня стал слышнее – старая мельница продолжала разгораться. Мелькнула мысль, что нужно бы отойти от неё подальше, но сил не осталось совсем…
Небо, точно подслушав, начало стремительно опускаться, всё ближе и ближе, чтобы он мог налюбоваться им всласть. Васька смотрел, не отрываясь, и в голове вдруг не осталось ни одной мысли, и даже боль почти ушла, и всё прочее куда-то отодвинулось, растворяясь в этой синеве…
- Василий!.. Василий Степаныч! Вася, что с вами?
Штольман звал его откуда-то издалека. Он что, успел в лес уйти? Зачем? Васька хотел крикнуть в ответ, но передумал.
- Яков Платоныч! Василий! Живы? – новый голос, почти неслышимый. Но знакомый. – Ох, как вас!..
- Доктор, вы? Скорее же! Вася! Василий, очнитесь!
- Позвольте… Яков Платоныч, да вы не волнуйтесь так. 
Точно, голос знакомый. Это же Николай Зуев. И тоже где-то далеко. Да что они там по лесу бегают? Что случилось-то?.. Мысли ворочались в голове еле-еле, как ленивые весенние жабы. И синее с золотом небо опускалось всё ниже, становясь всё больше и больше…
- Да я сам от такой раны однажды чуть богу душу не отдал!.. – сердито рявкнул далёкий Штольман. На что он злится-то?
- Уверен, что не от такой. Голову ему держите, да, вот так…
Небо тем временем опустилось близко-близко, еще чуть-чуть – и можно будет коснуться рукой, но руку кто-то держал. Васька дёрнулся, пытаясь её высвободить - но тут в нос ему ударила ужасная вонь. Плечо рвануло болью. Манящее небо взмыло в недосягаемую высь, и стало понятно, что дотронуться до него уже не удастся. Василий крепко выругался с досады.
- Отче, придержите этого сквернослова… Не беспокойтесь, Яков Платоныч, богу душу ваш помощник точно не отдаст. По крайне мере, не сейчас и не из-за этой раны. Андрей Никитич, помогите! Давайте все прочь, пока не заполыхало! Яков Платоныч, руку давайте.
Мир понемногу обретал привычные очертания. Васька осознал, что бредёт прочь от горящей хибары, с трудом переставляя ноги. Запах дыма вдруг сменился запахом ладана: Смирной заморгал недоумённо, но тут же понял, что под здоровую руку его поддерживает никто иной, как отец Серапион. Муть перед глазами рассеялась: теперь он видел и Гидру Империализма, что застыла рядом с обломками изгороди, накренившись на один бок, и бегущего к ним Редькина. Редькин – понятно, кроме него никто в Затонске автомобиль водить не умеет. Кулагин, на чье плечо тяжело опирается старый сыщик. Николай Евсеевич… А попа зачем прихватили?
Штольман, точно подслушав его мысли, хрипло усмехнулся.
- Вы, смотрю, во всеоружии примчались. С доктором и священником. А нотариус где?
- Орест Илларионович нынче у нас за главкома, - криво улыбнулся Андрей Никитич.  – За нотариусов мы с товарищем Редькиным. Но очень рад, что в этом качестве не пригодились. Сколько их тут было, Яков Платоныч?
Васька заметил, что председатель Совдепа всё еще сжимает в руке револьвер.
- Оставалось трое, - хрипло выдохнул сыщик. – С Игнатом – четверо…
- Тогда все, - отрывисто кивнул Кулагин. Теперь Смирной и сам видел два неподвижных тела на краю поляны. Долговязый и Родька. Третьего бандита не было видно, но раз Кулагин говорит, что все – значит, все. Должно быть, в кустах валяется.
Отец Серапион помог Василию опуститься на бревно около потухшего костра, и Николай Зуев, присев рядом, принялся возиться с его пробитым пулей плечом. Васька со свистом втянул воздух сквозь зубы.
- Повезло вам, Василий Степаныч, – улыбнулся Зуев. - Рана нестрашная, сейчас обработаю, через неделю будете как новенький. Товарищ Ипполит, вон у костра чайник стоит, очень кстати. Тащите его сюда!
Только сейчас Василий осознал, как адски хочется пить. Штольман еще несколько мгновений напряженно смотрел куда-то вдаль, потом тяжело вздохнул и опустился на бревно рядом с ним. Непривычно тихий Редькин вместе с чайником притащил еще и ведро с водой, и кружку – Родькино наследство - и молча протянул её сыщику. Тот коротко кивнул.
– Это и есть Игнат? Тот самый старик? Что на портрете? – Кулагин кивнул в сторону тела, оставшегося лежать в нескольких шагах от горящей халупы. – Это вы его, Яков Платоныч?
- Я, - без большой охоты ответил Штольман, покосившись на покойника. – Да, это он. Игнатий Прохоров. А Циркач… Циркач где-то тут, в кустах. Игнат его и прикончил.
- Погрызлись-таки Колчак с Директорией? – насмешливо пробасил у Васьки над ухом отец Серапион и тут же сурово рявкнул. - Сыне, не дёргайся! Не мешай медикусу!
Николай Евсеевич, промывавший Васькино плечо, тихонько хмыкнул. Смирной, не обращая на них внимания, повернулся и пристально смотрел на обезображенное лицо мёртвого палача.
- По сценарию Ребушинского, Яков Платонович? – без улыбки спросил он. – И что у него в глазу?
- Напильник, - Штольман посмотрел на него обеспокоено и словно бы виновато. Васька молча отвёл взгляд.
Яков Платонович шёл не сдаваться. Пора бы ему калёным железом выжечь в мозгах, что героический сыщик никогда не сдается. Он шёл убить Прохорова – и быть убитым. Но почему он не позвал его с собой? Много ли на самом деле у Штольмана было шансов – попасть матёрому волчаре напильником в глаз?
Сейчас, когда сознание окончательно прояснилось, обида на наставника вернулась снова. Даже стала сильнее. Васька стиснул зубы. Неужели Яков Платонович настолько ему не доверяет? Зачем он велел ему бежать? Почему вдруг решил, что Василий вообще на такое способен?
И выполни он указание начальника, попытайся скрыться... Скорее всего, его бы попросту убили. И Якова Платоновича - тоже. Только Штольман погиб бы как герой, а Смирной – как трус. И никакие ангелы не успели бы к ним на помощь…
- Как вы узнали?.. – тихо и хрипло спросил Штольман, точно прочитав его мысли. Их спасители переглянулись.
- Супруга твоя прибежала, - прогудел отец Серапион. – Видение ей было. А дальше Господь собрал нас всех волей своей и не дал уклониться с пути. Малец ваш запомнил, что в Богимовку поехали. А в Богимовке нам сразу путь подсказали к сему вертепу…
- Кто? – устало спросил сыщик.
- Мужик какой-то, - пожал плечами Кулагин. – В воротах стоял. Как нас увидел, так сразу и крикнул, чтобы ехали на старую мельницу.
Мужик? Смирной сразу вспомнил про чернявого, который ушел за гвоздями, да так и не вернулся. И, похоже, возвращаться не собирался. Васька поднял голову и встретился взглядом со Штольманом. Кажется, сыщик подумал о том же. Но промолчал.
- А дальше уже всё, как обычно, - криво усмехнулся Кулагин. – Ипполит Поликарпыч рулил, я стелял… А батюшка производил отвлекающий маневр. Отче, как вам только в голову взбрело? Помчались на них через лес, безоружный!..
Вот, значит, что ломилось через кусты, заставив бандитов замешкаться, дав ему время сбить Штольмана с ног. Василий поднял голову и глухо поблагодарил:
- Спасибо, отче.
- Господа благодари, отрок, - батюшка покосился на него снисходительно. – Ибо Господь – оружие мне и защита нам всем!
- А еще посох пастырский! – насмешливо поддел его Зуев. – Василий Степаныч, потерпите. Сейчас будет больно. Ну, а дальше – одного батюшка дубиной между глаз, двоих – Андрей Никитич из нагана. Нам с товарищем Ипполитом даже оружие вытащить не дали.
- И незачем оно! – сурово рыкнул батюшка. – Я ж тебе сразу сказал, Аника-воин: сядь на пол, не мельтеши! Пуля-дура, а другого врача на десять вёрст кругом не сыскать!..
- Погодите, – обеспокоенно вмешался Штольман. - А на плотине что?
- А что на плотине? – нахмурился Кулагин, поворачиваясь к нему. Яков Платонович досадливо дёрнул щекой и тут же шумно выдохнул сквозь стиснутые зубы.  Из подсыхающего пореза на лице показалась свежая кровь.
- Бандиты туда ездили, - бросил он коротко. – С час назад.
- Зачем это? – удивился Редькин.
- За моей дочерью.
Наступила тишина. Доктор Зуев, сноровисто бинтовавший Васькино плечо, на миг замер, с тревогой глядя на старого сыщика. Наконец Кулагин хрипло спросил:
- Но они же…не?..
- Нет, - резко дернул головой Штольман. – Они её не привезли. Похоже, на плотине отбились. Но, уезжало их девять – вернулось трое.
Васька похолодел. Ах, ты ж!.. Там, в избушке, услышав, что бандитам не удалось захватить Веру, обо всём прочем он уже и не думал. А какой ценой далась победа там, на плотине? А если… Нет! Смирной шумно выдохнул и стиснул зубы, запрещая себе думать о самом страшном. Прохоров бы обязательно похвалился, случись что с Верой. Жива, она непременно жива, иначе и быть не может!.. А вдруг ранена? А остальные? Венька?.. У них там четыре винтовки и пара наганов. А народу сколько?
Нахлынувший ужас смыл охватившее его было усталое безразличие. И собственные обиды куда-то отодвинулись, сделавшись мелкими и неважными. Смирной резко вскинул голову и произнёс надтреснутым голосом:
- Сегодня же воскресенье.
Остальные уставились на него непонимающе. Васька откашлялся и повторил:
- Воскресенье сегодня. У рабочих выходной. Сколько их там оставалось, на плотине?
Кулагин мрачно сжал кулаки и повернулся к секретарю укома.
- Бензин еще остался, Ипполит Поликарпович?
- Бензин есть, - тот торопливо закивал, но тут же осёкся и нерешительно глянул на свой драндулет. – Вот только… Колесо засело.
Кулагин сорвался с места.
- Идёмте, товарищ Ипполит. Будем выталкивать. Отче, давайте с нами.
- Погодите, Орест Илларионович, - Зуев с треском разорвал бинт и торопливо затянул последний узел на Васькином плече. – Василию нужно руку зафиксировать. Снимите сперва ремень с какого покойника. И…
Доктор перевёл взгляд на старого сыщика и добавил без особой уверенности:
- Яков Платонович, вам бы тоже лучше швы наложить. Очень глубокий порез.
- Позже, - отмахнулся Штольман и начал подниматься, но доктор перехватил его за руку и с неожиданной силой усадил обратно.
- Нет, не позже. Хотя бы промыть нужно обязательно. И обработать. Воспалённая рана на лице – это очень плохо. – сказал он твердо. – Как раз пока машину выталкивают. Заверяю, там справятся без вас. Василий Степанович, вас это тоже касается. – Зуев строго покосился на него. – Рана не самая опасная, но крови вы потеряли уже достаточно. На сегодня хватит.
Васька угрюмо кивнул. Выталкивать Гидру он и не собирался, у него была более насущная забота. Оружие. Нужно найти оружие. Наганы, снятые с убитых бандитов, кучей валялись около костра, но Василий лишь глянул на них мельком. Это на крайний случай. Его маузер забрал китаец. Чувствуя на себе обеспокоенный взгляд Штольмана, Смирной поднялся на ноги и молча направился к зарослям конопли, куда люди Игната сволокли тела Циркача и его помощника. Голова еще немного кружилась, но Васька запретил себе обращать на это внимание.
Вокруг тел с неутомимым жужжанием роились полчища мух; сердито мотнув головой, Василий склонился над мёртвым Грелем, проверил пояс, похлопал по карманам, стараясь не слишком мараться в крови. Пусто. Должно быть, убийцы забрали. Без особой надежды Васька повернулся к телу Степана Пескарёва. Циркач лежал на спине, нелепо вытянувшись, и приметные его глаза – один карий, другой зелёный невидяще смотрели в низкое предгрозовое небо.
Пока ехали к Богимовке, Яков Платонович успел рассказать ему историю внебрачного сына фабриканта. Выходит, когда-то был хороший, добрый мальчишка… почему же в итоге вышло вот так? Что его заставило броситься в дрянную затею, закончившуюся большой кровью? Вскружили голову собственные удачи? А если бы знал про себя правду? Что никакой он не простой крестьянский парень, достигший всего умом и горбом, а сын природного буржуя, и за всем, чего он в этой жизни добился, стояли папенькины деньги?
Нашел занятие – бандита жалеть! Будто больше пожалеть некого. Отгоняя не то настырных мух, не то глупые мысли, Васька сердито тряхнул головой и нагнулся над мёртвым телом. Маузер на теле Циркача не отыскался, но во внутреннем кармане залитого кровью пиджака Васькина рука нашарила хорошо ему знакомый маленький револьвер-бульдог. Васька выпрямился, держа его в руке. Хоть что-то.
 
Гидра взревела мотором аккурат в тот момент, когда он выбрался из жестких зарослей конопли. Редькин уже сидел за рулём, остальные толпились подле машины. И как они влезут в злополучную Гидру - вшестером?  Штольман, что стоял чуть в стороне, прижимая к лицу салфетку, посмотрел на помощника встревоженно. Васька протянул ему револьвер.
- У Циркача был. Возьмите, Яков Платонович.
Штольман чуть помедлил, но всё-таки взял у него своё оружие.
- А ваш?..
Василий только вздохнул. Раз у Греля его не оказалось, то ищи его теперь, свищи… Оружия было жаль, за годы службы он к нему хорошо приноровился. И кожанку тоже. Не ахти, какой ценности была вещь, но ему отдал её когда-то Евграшин. Разве тут в том дело, сколько за неё на толкучке дадут? А Яков Платоныч остался без часов… Ваську передёрнуло. Одна из самых гадких минут во всех сегодняшних мытарствах - как чужие руки сдирали с него куртку, бесстыдно шарили по карманам… Хорошо, сапоги со штанами не сняли.
Василий на миг устыдился, что после всего, что с ними успело произойти, он способен думать еще и о такой житейской ерунде, но его тут же пронзило внезапное ощущение, что и это – правильно. Раз думает о живом – значит и сам живой…
- Вася…
Знакомая рука неуверенно легла ему на плечо. Смирной повернулся. Старый сыщик смотрел ему прямо в глаза – чуть виновато, а ещё в этом взгляде было всего сейчас намешано… Он ведь тоже уже умер в душе - вдруг понял Васька. Тряпку от лица Штольман убрал, и теперь во всю левую щёку у него багровела некрасивая рана, кое-как стянутая полосками пластыря. Когда Прохоров резал Якову Платоновичу лицо, Ваське казалось, что режут его самого… А там, в избушке? Поменяйся они местами? Какими бы были его слова: «Давайте умрём вместе!» - или всё же «Спасайтесь, Яков Платоныч»? А разве Штольман сказал ему что-то другое?
Смирной опустил голову, понимая, что не в силах пока разобраться в собственных чувствах.
- Пустое, Яков Платоныч, - буркнул он и полез на заднее сидение, откуда ему уже протягивал руку Кулагин. Обида на сыщика по-прежнему тлела где-то на дне души, но сейчас для неё было не место и не время. Жаль, маузер не нашёлся. С ним бы он и левой совладал, а так поедет балластом. Впрочем, на плотине револьверы им вряд ли понадобятся, скорее уж - доктор со священником. Что там сейчас творится?
* * *
… - Студенты, вы меня слушаете? Итак, еще раз… Не хотелось бы, но многим из вас наверняка придётся с этим столкнуться. Поскольку вы не письмоводители, а инженеры-электрики. Запомните, товарищи студенты – выходить из зоны шагового напряжения надо гусиным шагом – приставляя пятку ноги, которой шагаете, к носку ноги, на которой стоите…
Те, кто рванулись к ней первыми, упали сразу. Один умер мгновенно, даже не вскрикнув – покачнулся и рухнул молча, сложившись, точно тряпичная кукла, еще один упал на землю, хрипя и дёргаясь в сильнейших судорогах. Но хуже всех пришлось нескладному мужику в криво сидящей кожанке: торопливая нога наступила прямиком на провод, и Веру ослепило яркой вспышкой. Бандит замер, открыв рот в беззвучном крике, покачнулся и упал на спину, нелепо выставив вперёд черную обугленную ступню в дымящихся ошмётках сапога.
Чей-то страшный голос хрипло взвыл:
- С-сука! Электричество!
Игнат? Вера вскинула голову, продолжая торопливо пятиться крохотными шажками. По ту сторону провода еще одно тело лежало неподвижным мешком - но только одно!
Что-то пошло не так. Либо мощности генератора всё же не хватило, либо остальные бандиты оказались слишком близко к границе опасного участка: двое, хрипло матерясь, отползали прочь, а двое других и вовсе остались стоять на ногах, невредимые. И один из них – Игнат.
Она ещё не достигла белого колышка, отмечавшего границы опасной зоны, но Вере было уже всё равно. Рука сама выхватила револьвер. Вера выстрелила навскидку: раз, другой, третий. Двое уползавших распластались на земле, но остальные, пригибаясь, шарахнулись к откосу. Вера успела пальнуть еще дважды, один из бандитов пошатнулся, хватаясь за бок, но устоял на ногах. Загремели ответные выстрелы. Уже не думая про «гусиный шаг» девушка прыжком бросилась под защиту земляной стенки. Внутри что-то дёрнулось, словно бы её рванули невидимые руки, но слабо, слишком слабо! А раз она уже почти ничего не чувствует, то и бандиты – тоже. Подойти к ней они не смогут – но и только. Ловушка сработала лишь наполовину.
Люди Игната продолжали стрелять. Прижимаясь к отвесу, девушка отступила еще на несколько шагов, и наконец её спина провалилась в долгожданное углубление в склоне. Место она выбирала сама, заранее предположив, что кто-то из бандитов может ускользнуть из электрической западни и дело окончится перестрелкой. Но четверо? Как же она так оплошала?! Кажется, когда она крикнула: «Венька, жги!» Игнат что-то крикнул тоже – и шарахнулся назад. А вспышка под ногами одного из бандитов окончательно выдала её намерения.
Пальба не прекращалась. До Веры донёсся хриплый вопль Игната:
- Уходим! Уходим, я сказал! А до суки я еще доберусь! Уходим живее, пока всех не положили! Ты слышишь, ведьма?! Заказывай по отцу поминки!
Папа!.. Ноги внезапно предательски ослабели, и Вера прижалась к стенке, не давая себе упасть. Голова кружилась. Где же Белкин с охранниками?
Отрывисто загремели винтовки. Их теперь четверо против четверых, неужели бандитов не остановят? Канонада шла у здания ГЭС, потом сместилась куда-то в сторону. Вере хотелось сорваться и броситься туда, но она продолжала стоять неподвижно, вжимаясь в мокрую глину. Нельзя. Еще нельзя. Слышались крики. И лишь когда сквозь шум в ушах пробилось короткое и болезненное рявканье сирены, Вера позволила себе оторваться от приютившего её отвеса.
За спиной девушки с шорохом осыпалась земля. С трудом перезарядив револьвер, ставший вдруг страшно тяжелым, Вера медленно двинулась туда, где на мокрой красноватой глине уродливыми чёрными пятнами распластались тела бандитов.
 
Когда к ней подбежал тяжело дышащий Беркович, она зло и сосредоточенно стягивала с неповоротливого мёртвого тела чёрный пиджак. Веня остановился рядом, глядя на неё недоумённо.
- Вера? – севшим голосом окликнул он её. – Зачем?.. Оставь это…
- Не оставлю.
Вера рывком содрала, наконец, пиджак и отступила на шаг, бережно держа его в руках, не понимая и не пытаясь понять, что она сейчас чувствует. Ненависть? Отвращение? Внутри было холодно, очень холодно.
- Не оставлю, - коротко повторила она, переводя взгляд на испуганное лицо Веньки. Кажется, он подумал, что она сошла с ума. - Это папин. Что там?
Вера кинула взгляд в сторону здания ГЭС. Беркович внезапно судорожно вздохнул и стиснул зубы.
- Трое ушли, - выдавил он наконец, не отрывая от неё глаз.
Трое. Наверняка и Игнат среди них. Плохо. Можно ли было сделать что-то по-другому? Она не приняла в расчёт волчье чутьё главаря, не подумала, что тот будет держаться позади. Но теперь уже поздно. И она сделала всё, что могла.
- Вера! – Венька вдруг порывисто прижал её к себе, обнял, неловко гладя по плечам, по спине. – Нет! Еще ничего не… Будем надеяться. Их только трое. Мы их задержали. Может, кто-то из рабочих, тех кто убежал, успел… Милиция… Не ты ли говорила, что твой отец никогда не сдаётся! Будем надеяться!..
Вера молча слушала взволнованный голос парня, неподвижно уткнувшись лбом ему в плечо. Надеяться оставалось разве что на чудо.
Вера Штольман выросла среди чудес. И папа за свою жизнь выбирался из множества разных передряг. Но сейчас, когда перед глазами девушки всё еще стоял волчий взгляд убийцы, когда её рука судорожно стискивала отцовский пиджак, снятый с мертвеца, в чудеса не верилось вовсе.
- Пойдём, - продолжая придерживать за плечи, Венька осторожно потянул её в сторону выхода. – Пойдём, Вера. Всё будет…
Он осёкся на полуслове, взгляд сделался виноватым. В неловком молчании они прошли несколько медленных и тяжёлых шагов, когда дорогу им перегородил очередной убитый и Венька вдруг остановился, точно споткнувшись.
Вера остановилась тоже. Мгновение Веня, не отрываясь, смотрел на мертвеца, а потом повернулся к ней, и она поразилась его взгляду. В близоруких Венькиных глазах плескалось что-то незнакомое, тёмное, страшное…
- Вера… - произнёс он чужим и хриплым голосом и снова перевёл взгляд на труп бандита. – Он… На нём Васина куртка.
Внутри стало еще холоднее. Внезапно Беркович зло и надсадно выдохнул: «Нет!» и с невесть откуда взявшейся силой сорвал с мертвеца потёртую кожанку.
- Отдам Ваське, когда встретимся, - произнёс он, разгибаясь. Голос звенел от злости и боли.
Он не хотел верить. Он на что-то еще надеялся и собирался надеяться до последнего. Славный парень Венька…
Что-то маленькое, блестящее вывалилось из кармана кожанки, глухо звякнув, шлепнулось на землю у самых Вериных ног.
Стало вдруг нечем дышать, словно бы окружающий воздух потемнел и сгустился. Вера с трудом нагнулась и подняла упавший предмет. Часы. Мужские часы, простой серебряный брегет с цепочкой и с «самым точным в мире ходом», как шутя говорил папа.
Ему подарила их мама – там, в самом начале их пути, - и тридцать с лишним лет он с ними не расставался. Менялись города и страны вокруг, менялся весь мир, но эти часы словно бы срослись с отцом, став неотъемлемой частью сыщика Штольмана. Они и сейчас еще шли, размеренно тикая, но завод скоро кончится – и часы замрут, и никогда уже рука отца не прикоснётся к ним, чтобы заново затянуть тугую стальную пружинку крохотным ключом…
- Папа!..
Холод внутри усилился стократно – и вдруг рассыпался мелкими, колючими осколками, звеня страшным надсадным воплем. Вера упала на колени, с трудом осознавая, что кричит она сама.
Вера не помнила, что было дальше. Ноги не слушались – до конца прохода её, захлёбывающуюся плачем, Веня дотащил на себе, потом её перехватили у него ещё чьи-то руки, вокруг мелькали люди, перекликались голоса; Белкин о чём-то спрашивал, Венька отвечал ему срывающимся голосом – и, кажется, плакал тоже.
Кричать вскоре не стало сил, но слёзы не прекращались. Ей подсовывали воду, стакан за стаканом, она пила, стуча зубами о стекло, не в силах унять дрожь, а потом кто-то – кажется, Никита Иванович, - подхватил её на руки, как пушинку. Тяжёлая мозолистая рука неловко погладила по волосам.
- Держись, дочка. Держись. Сила в тебе отцова. Он тебя любит, тобой гордится. Держись.
А потом и этот голос и прочие куда-то отодвинулись, стали глуше - и так было лучше, потому что ей не хотелось ни слышать, ни видеть, ни понимать…
 
Чувства возвращались медленно. Вера поняла, что лежит в каком-то помещении: неструганные стены, низкий потолок, под боком – широкая жёсткая лавка, застеленная солдатским одеялом, вокруг еще несколько таких же. Кажется, её принесли в одну из рабочих времянок.
Глаза ел застарелый дух жестчайшей махры. Не оттого ли слёзы не хотели прекращаться? Но понемногу возвращалось осознание происходящего. Она сделала всё, что могла. Или еще нет? Что же теперь – просто ждать неизбежного?..
Мама!
Чувствуя, что ноги держат, хоть и не очень уверенно, Вера молча поднялась и направилась к приоткрытой двери.
Накрапывал дождь. Прямо напротив домишки, под навесом, где обычно столовались рабочие, негромко переговаривались несколько человек: Белкин, Веня, мастер Паршин, еще кто-то. На стук двери все разом обернулись. Разговор смолк. Вера подошла ближе и устало села рядом с Венькой. Тот взглянул с тревогой и молча поставил перед ней кружку с дымящимся чаем, но Вера лишь покачала головой.
- В город нужно, - произнесла она тихо и хрипло, слабо удивляясь тому, что она по-прежнему ничего не ощущает. – Сообщить… И в милицию… Мне тоже нужно. Там мама…
Рядом тяжело вздохнул Венька.
- Сейчас поедут в Затонск. Запрягают уже, - он покосился в сторону хоздвора, где стояли подводы. – Только лошади у нас…
Вера молча кивнула. В распоряжении строителей плотины лошадей было немало, но почти сплошь – медлительные тяжеловозы.,
- Бандиты, сволочи, как знали – в бега кинулись, так лишних своих лошадей всех положили, - зло произнёс Паршин. – Иначе бы не ушли так просто!..
Белкин кинул на мастера предупреждающий взгляд и тот, спохватившись, неловко умолк. Вера отвернулась, глядя на дорогу. Нужно ехать в Затонск. К маме. Как бы ни было тяжело самой Вере – маме сейчас тяжелее стократ. Как ей теперь помочь? Наверное, она уже знает…
Смогут ли они поговорить с папой – в последний раз?..
Мир перед глазами снова расплылся и задрожал, превратившись в мешанину цветных пятен. Среди этих пятен, вдалеке, ползла, надсадно жужжа, назойливая зелёная муха…
- Автомобиль, - внезапно сказал Белкин, приподнимаясь с места.
Вера сердито сморгнула. Мир обрёл привычные очертания, и муха превратилась в далёкий автомобиль, что, переваливаясь с боку на бок, полз по колее, набитой тяжёлыми подводами с камнем и лесом.
Паршин тихонько выругался.
- Секретаря чёрт несёт! И как же мы без него жили?
Вера тоже узнала увечный «лорен-дитрих» - не столько по внешнему виду, сколько по страдальческому завыванию мотора. Машина – это хорошо. Наверняка Редькин не откажется отвезти её в Затонск.
Автомобиль приближался со всей доступной ему скоростью, и было уже видно, что на плотину пожаловал не только товарищ Ипполит – машина была полна седоков, кто-то даже стоял на подножке, упираясь в переднее крыло. Веру кольнуло нехорошее предчувствие. С какой бы стати секретарю укома катать на своей Гидре целый табор? Кто еще пожаловал?
- Вера! – изумлённо окликнул её Вениамин, и только тогда девушка поняла, что стоит, выпрямившись, и рука её нащупывает куда-то запропастившийся револьвер. – Что?..
- Народу слишком много, - пояснила она, не отрывая взгляд от машины. – Кто там?
Гидра империализма, точно желая поскорее разрешить её сомнения, вдруг взревела мотором и понеслась еще быстрее. Вера начала узнавать лица. За рулём и впрямь Редькин, рядом с ним – тот самый поп, что был на площади – он-то что здесь делает? На подножке – Николай Зуев, и кто-то еще привстаёт с заднего сидения, неловко цепляясь за подпрыгивающий бортик…
- Папа!
Слёзы хлынули вновь. Вера стремглав бросилась навстречу подъезжающему автомобилю, чудом не попав под колёса: Редькин затормозил так резко, что машина чуть не перевернулась, и отец кинулся ей навстречу, едва не сломав стремительно распахнутую дверцу.
* * *
Пока ехали до плотины, Василий Смирной успел не один раз умереть и воскреснуть. Автомобиль подпрыгивал на ухабах, бренча всеми своими потрохами, и вместе с ним Васькина душа то взлетала, то ухала в бездну. Бандиты провели на стройке часа два. Если бы всех шестерых, что не вернулись, уложили первыми залпами, то Игнат отступил бы сразу. Держали осаду, ушли, когда поняли, что заполучить Веру им не удастся? Или строители успели убежать? Василий стискивал зубы, пытаясь уверить себя, что с девушкой всё в порядке, будь не так – Прохоров бы не преминул похвастаться. Жива. Отбились. Там два десятка мужиков должно было остаться, не меньше, неужели они не смогли защитить?! Смогли. Вот только чего им это стоило? И Прохоров видел Веру Яковлевну, точно – в Васькиных ушах до сих пор звучало глумливое: «На мать похожа!» От одной мысли об этом накатывал липкий ужас: девушка-весна и глядящий на неё убийца-изувер, невозможно было даже представить…
Машина выкатилась на дорогу, ведущую вдоль берега. Васька жадно обшаривал глазами стройку, но нигде ничего не горело, и мертвых тел не было видно. Живых, впрочем, тоже. Гидра проскочила перемычку, огородившую котлован от реки и принялась карабкаться вверх по склону. Из-за деревьев показались дома рабочего посёлка, рядом с которыми копошились люди…
- Папа!
Отчаянный женский крик перекрыл натужный рёв мотора. Отец Серапион, сидящий на переднем сидении, обернулся и радостно гаркнул во всю глотку:
- Бежит твоё чадо!
Редькин даже не успел затормозить, когда Штольман выскочил из машины, едва не оторвав дверцу, и поймал дочку в объятия. Васька глядел на них, не отрываясь, чувствуя, как губы расплываются в идиотской и счастливой улыбке. Жива. Невредима. Они оба живы – люди, с недавних пор ставшие ему самыми дорогими. И он тоже жив, хотя вот сейчас и умереть было бы не жалко… Голова вдруг страшно закружилась.
- Василий Степанович? – доктор Зуев, еще не успевший соскочить с подножки, на которой он лихо проделал весь путь от мельницы до плотины, обеспокоенно нагнулся к нему. Васька сердито засопел, тряхнул головой, пытаясь прогнать несвоевременную дурноту, и вслед за Кулагиным выбрался из машины.
Штольман стоял неподвижно, прижимая к себе рыдающую дочь. Васька впервые видел, как она плачет. Он и не думал, что Вера Яковлевна это умеет. Даже когда он по глупости арестовал сыщика, она не плакала. Напугалась? Немудрено.
- Что тут у вас? – надтреснутым голосом спросил Яков Платонович. Вера судорожно всхлипнула и ответила что-то невнятное, не отнимая лица от отцовского жилета.
- Раненые есть? – Николай Евсеевич спрыгнул с подножки и потянулся за своим саквояжем. Вера глубоко вздохнула и покачала головой.
- Только погибшие. Трое наших рабочих и шестеро… этих, - с трудом выдавила она и опять уткнулась в грудь отца.
Васька почувствовал, что тугая пружина, скрутившаяся у него внутри, понемногу отпускает. От посёлка к ним торопились люди, ему показалось, что он узнает Веньку… Вера, выпустив Штольмана из объятий, неверными пальцами разглаживала отвороты его жилета и тихонько всхлипывала.
– Папа!.. Я так… Как же я за тебя испугалась!..
Яков Платонович шумно выдохнул и дёрнул щекой, на которой снова выступила кровь.
- Ну что ты, девочка, что ты… - с трудом выговорил он, снова прижимая дочку к себе. – Что со мной могло случиться? Ведь я с Василием Степанычем…
Осмыслить услышанное Василий не успел. Девушка-весна вдруг вскинула голову, взглянула на отца недоверчиво, а потом стремительно перевела взгляд на прочих пассажиров автомобиля.
- Вася?.. Господи, вы живы!
Васька застыл, забыв дышать. Девушка-весна обнимала его. Та самая, о которой он мечтал всю жизнь, та самая, что снилась ему ночами… и в то же время – не та. Наверное, только теперь он окончательно понял, что она – живая. Вера. Живая, тёплая, взъерошенная… Заплаканная, с покрасневшим опухшим лицом, с грязными разводами на этом лице. Живая. Лучше любой книжной картинки. И она снова плакала, размазывая слёзы по его заскорузлой от крови рубашке.
Кудрявый локон щекотал ему губы и всем телом он ощущал её тепло, такое близкое… Василию хотелось схватить её в охапку, прижать изо всех сил – но он ощущал, что пока не заработал такого права. Смирной осторожно, почти не касаясь, обнял девушку здоровой рукой. От неё очень знакомо пахло: землёй, потом, порохом… От самого Васьки частенько пахло так же. В чём-то они похожи, оказывается…
- Всё хорошо, Вера… Яковлевна, - просипел он. В горле было сухо и горько, как в дымовой трубе. – Вы… Вы простите меня, - выдохнул он прямо в растрёпанную макушку.
- За что? - Вера оторвалась от него и взглянула ему в лицо, вопросительно вскинув бровь.
Василий тяжело вздохнул. Нет, ему было, за что просить прощения. За слёзы в её глазах. Как же ей было страшно, должно быть, когда сюда явился Игнат со своей оравой. За то, что его не было здесь, когда строителям плотины пришлось выполнять его работу, отражая атаку бандитов. Он вот насмешничал над Венькой, а Венька в итоге оказался герой, куда до него Ваське…
- За то, что я в вас не поверил, - выдавил он, наконец. – А сам ничего сделать не смог…
Вера Яковлевна посмотрела на него озадаченно. Васька мысленно обругал свой неповоротливый язык, но девушка-весна вдруг тепло улыбнулась, поднялась на цыпочки и поцеловала его в щеку. Василий замер, ошалело глядя на неё.
- Вы ведь были с папой.
В другое время он был бы на седьмом небе от счастья… Сейчас Васька лишь молча кивнул, чувствуя, как на солнце в его душе снова набегает тучка. Был, да. Пока Яков Платонович не велел ему бросить его и спасать свою шкуру. Он и потом оставался со Штольманом – вот только, кажется, это был уже не совсем он… Оказывается, обида никуда не ушла, просто затихла, заглушенная тревогами – а теперь, когда беспокоиться было не о чем, зашевелилась вновь.
- А вы как здесь отбились? – спросил он. Обиду нужно было придавить и никому не показывать, чего бы это ему ни стоило. Со своими горькими пилюлями он разберётся потом.
- Отбились, как видите, - в глазах Веры Яковлевны всё еще стояли слёзы, но она старательно вздёрнула бровь и повернулась к отцу. – Помнишь, папа, как дедушка Петя говорил: «Толпа башибузуков бессильна перед человеком с интеллектом!»
Она не то засмеялась, не то всхлипнула. Штольман немедленно привлёк дочку к себе, и бесстрашная Вера Яковлевна снова спрятала лицо у него на груди.
- И какую роль в данном случае сыграл интеллект? – с интересом спросил доктор Зуев.
- Анатолий Алексеевич придумал заманить их в электрическую ловушку, - пояснил откуда-то сбоку голос Веньки Берковича. Он уже стоял, улыбаясь, с ними рядом: весь в красной глине, такой же чумазый, как Вера – и тоже с подозрительными разводами на лице.
- И получилось? – покосился на него Штольман. С Венькиного лица вдруг пропала улыбка.
- Не очень, - признался он отрывисто. – Главарь ушел и еще двое.
- Далеко не ушли! – внезапно бодро отрапортовал Редькин. – Нет больше банды Циркача, товарищи! С главарём товарищ Штольман лично расправился, проявив поистине чудеса героизма! А благодаря тому, что вы, товарищи инженеры, их задержали, мы тоже успели вовремя. Положили всех! Вот что я называю настоящей пролетарской взаимовыручкой!
- Ну вот, Редькин, и терпентин на что-нибудь полезен! – внезапно подал голос отец Серапион. Товарищ секретарь воззрился на него недоумённо. Батюшка прищурился ехидно и громогласно пояснил:
- Коли Господу ангел требуется, он его даже из партийного секретаря сделать может!
- Гражданин… - Редькин поперхнулся от возмущения и уставился на неугомонного батюшку, свирепо шевеля усами. - Товарищ Полушкин, бросьте вот эти свои контрреволюционные шуточки! Вы же советский человек!
Вера оторвалась от отцовского жилета и тихонько прыснула. Васька молча улыбнулся. На большее просто не оставалось сил. Штольман тоже лишь искоса глянул на пламенного большевика, саркастически вскинув бровь. Далось это ему нелегко – пластырь отклеился, и порез на лице снова закровил.
- Яков Платонович, - доктор Зуев шагнул к нему с обеспокоенным видом. – Теперь-то вы позволите мне зашить вашу рану?
- Доктор, времени нет, - Штольман поморщился и со вздохом выпустил дочку из объятий. – Нам нужно возвращаться в Затонск. Анна Викторовна беспокоится.
- Заверяю вас, много времени это не займёт, - Николай Евсеевич был настроен решительно. –И вы порадуете её гораздо больше, появившись перед ней без этого сомнительного украшения на лице. Вы, в конце концов, героический сыщик, а не… Билли Бонс!
- Николай Евсеевич!.. – кажется, Штольман начал закипать, но перед ним стеной встала дочь. Сейчас она еще сильнее напомнила Ваське Анну Викторовну.
- Папа, доктор прав!
Сыщик посмотрел на неё сердито и умоляюще. Вера Яковлевна ответила непреклонным взглядом.
 
Она победила, конечно. Перед чем героический сыщик был бессилен, так это перед строгим взглядом синих глаз – что жены, что родной дочери. Помимо этого, на стороне Веры Яковлевны и доктора Зуева оказались также непреодолимые обстоятельства в лице Гидры Империализма, в очередной раз отказавшейся ехать. Услышав об этом, Штольман покосился на Редькина крайне подозрительно, но товарищ секретарь ответил ему честным и страдальческим взглядом, отчаянно крутя стартер. Васька и сам бы ему поверил, если бы незадолго до этого не услышал за спиной яростный шепот Николая Зуева: «Сделайте так, чтобы пока я Якова Платоновича не починю, ваша машина не завелась!»
Наконец, сыщик сдался и неохотно поплёлся к навесу рядом с времянками, бурча, что его всю жизнь зашивают на обеденных столах. Вера шла рядом, крепко держа отца под руку, и весело заверяла его, что у них очень удобный обеденный стол. Почти без заноз.
Пока Вера Яковлевна на пару с доктором Зуевым сноровисто превращали неструганный обеденный стол в операционный, Васька молча и неприкаянно топтался рядом. Вскинулся он только один раз – когда Штольман язвительно спросил, не собирается ли доктор обезболить его с помощью колотушки. Зуев, невозмутимо заметив, что можно и так, и в целом это дело вкуса, полез в свой саквояж. Василий напрягся, ожидая, что на свет божий сейчас появится деревянный молоток – тогда бы точно пришлось объяснить доктору, что у каждой шутки есть предел, - но Николай Евсеевич вытащил лишь блестящую металлическую коробочку и сказал, что он в качестве обезболивающего предпочитает блокаду новокаином. Но некоторые пациенты настолько боятся уколов… Судя по мрачному взгляду, Яков Платонович был из этих самых «некоторых».
Торчать здесь дольше Василию не хотелось. Сегодня он уже видел, как Штольмана режут. Смотреть, как его зашивают, было уже выше его сил. Да и самих сил уже почти не осталось… Васька приготовился сидеть на скамейке, отворотившись, когда подошедший Венька внезапно тронул его за рукав.
- Вась, идём со мной.
Беркович привел его в одну из времянок. Судя по тому, что в ней был стол, а на столе – груда бумаг, здесь обитали сами инженеры. Одну из кроватей отгораживала пестрая ситцевая занавеска.
Холодно здесь, внезапно подумал Василий. Вон какие щели в стенах. А лето скоро закончится. Но теперь-то они смогут перебраться в Зареченск, в нормальный дом. Ничего им больше не угрожает. А ведь правы оказались затонские фартовые со своими байками про заговорённого сыщика, в которого даже целиться – фарт потеряешь, а стрелять и вовсе смерти подобно. Степан Пескарёв в него целился, и что получилось? И Циркача больше нет, и всю банду положили в один день: кого в Сазоновке, кого у мельницы, кого здесь, на плотине… И что теперь? Штольман вернётся в Москву? А что делать ему, Василию?
На самом деле, учиться ему еще и учиться. До Якова Платоновича ему, как до звёзд. Как он сегодня, оказавшись в плену у Циркача, всё одно почти взял над ним верх! Водил бандита, словно жирного карася за крючком с наживкой, и ведь почти клюнул, только появление Игната смешало сыщику все карты.
Когда-то он лелеял мечту, что останется со своим героическим сыщиком, пока тот сам его не выставит. Но Вера – вот насмешка судьбы, - будет работать тут, в Затонске. Но даже это не так важно. А важно то, что было сказано в горящей избушке. Яков Платонович ему не доверяет? Или это было что-то иное, и он напрасно обижается? Вот с чем он должен разобраться прежде, чем думать о том, что будет дальше.
Но это потом. Завтра. Слишком он устал. И плечо всё сильнее дёргает боль, мешая думать и чувствовать.
- Вась, - окликнул его Венька.
Василий вскинул глаза. Задумавшись, он и не заметил, что бывший одноклассник стоит перед ним, протягивая ему черную куртку.
- Твоя?
Дрогнувшей рукой Смирной взял кожанку. Ну да. Та самая, Евграшинская еще кожанка. Вот и след от укуса шальной докторской кобылы на плече. Внезапно Васька почувствовал, что ноги его совсем не держат, и тяжело опустился на табурет возле стола.
- Откуда?.. – спросил он тихо, но тут же осёкся и мысленно обозвал себя дураком. А то непонятно!..
- Трофей, - Венька улыбнулся одними губами и кивком указал на пиджак, лежащий на одной из кроватей. – А это Якова Платоныча. Но его пусть Вера сама отдаст. Она очень переживала, когда… Когда мы эти вещи нашли.
- Страшно здесь было? – как-то по-детски спросил Васька. Словно бы им снова по двенадцать лет и залезли они ночью в сад князя Разумовского…
- Страшно, - помрачнев, кивнул Венька. – Особенно, когда рубильник вслепую дёргал. Знаешь, я ведь первый раз в жизни кого-то убил… Пусть даже не видя. Но знаешь, только одно чувство – до сих пор жалею, что не всех разом. Они ведь к вам вернулись... Вот это страшно было, Сыщик.
Васька вздохнул, словно из него выпустили весь воздух.
- Мне тоже, – честно признался он. – На полногтя с безносой разошлись…
Венька посмотрел на него пристально и внезапно сказал:
- Видно. У тебя глаза до сих пор как неживые. Ничего, Вась, это пройдёт.
- Ты-то знаешь, - Васька непроизвольно усмехнулся. Хороший всё же парень, Очкарик. Всегда верит в лучшее.
- Знаю, - просто кивнул Венька. – Мне восемь лет было, когда случился погром… Так что знаю. И это пройдёт.
* * *
Порез больше не болел. Половину лица он вообще не чувствовал, и это тоже было не слишком приятно. Почему-то казалось, что теперь физиономию перекосило на сторону. Зуев, правда, сказал, что обезболивающий эффект пройдёт часа через два:
- До города добраться не успеете. Жаль, конечно, что нет средств, чтобы действовали дольше.
Боль его не пугала. И без того неприятно жгло царапину на плече, а всё тело ныло, напоминая о часах, проведённых на импровизированной дыбе. Это ничего. Если болит, значит, он ещё живой. Надо в город скорее. Аня волнуется. Хотя, возможно, ей уже доложились те, кто сегодня стал духом.
На окраине Богимовки Яков попросил притормозить. У него здесь ещё одно дело, которое не стоит откладывать. Ворота на подворье Пескарёвых были распахнуты, но хозяева сбежать не успели. А может и не собирались вовсе. Сумрачный Антип вышел им навстречу.
- Вот этот мужик нам дорогу и указал, - обернулся с улыбкой Редькин. Для секретаря укома это выглядело, как долгожданная смычка города и деревни. Вот только не всё так, как кажется.
Штольман тяжело выбрался из машины. Встретился с безнадёжным взглядом Антипа и спросил:
- Марфа Семёновна где?
Антип коротко кивнул, уступая ему дорогу.
Женщина вышла из избы и охнула при виде сыщика:
- Батюшки, эк вас поранили! А кровищи-то!
Кровь с лица доктор с грехом пополам стёр после операции, а рану залепил пластырем, но задубевший воротник, должно быть, производил впечатление то ещё. Сыщик дёрнул головой, торопясь избавиться от неприятной повинности.
- Марфа Семёновна, там, на мельнице брат ваш. В коноплянике лежит. Бандиты убили.
Марфуша охнула снова, прикрыв руками рот, глаза наполнились слезами.
Пусть так. Грель вполне за Циркача сойдёт. А Степана пусть сестра похоронит по-человечески. Большего сделать для неё Штольман всё равно не мог. За плечом сыщика привычно обозначился Василий. Несмотря на ранение и обиду, он берёг наставника, не отпуская от себя ни на шаг. Только в лицо смотреть избегал.
Внезапно Вася засопел и выдвинулся, заслоняя начальника. Их догонял Антип. Беспокоился парень напрасно. Бывший бандит был безоружен.
- А со мной теперь как? – глухо спросил он у Штольмана.
- Берите подводу, за телом родственника езжайте, - отрывисто сказал сыщик. Он бы отпустил мужика и за гвозди, так и не принесённые. Но Антип сделал для него больше. Должно быть, как и Никита Белов, не слишком-то он в банду хотел. А живых свидетелей тому, что он был там, больше не осталось. Только сам Штольман, да ещё Смирной. Теперь Василию решать, остановится ли он – в первый раз за свою недолгую карьеру?
Парень не оспорил решение начальника ни единым словом. Только поглядел коротко и непонятно, и вновь отвёл глаза.
Они снова ехали рядом, на заднем сидении автомобиля. Робкую попытку примирения, которую Яков предпринял ещё на мельнице, Василий не принял. И Штольман не стал пытаться снова. Всё равно у него никогда толком не получалось ничего подобного. Для выяснения отношений требовалось открыть рот, но когда сыщик его открывал, обычно, делалось ещё хуже, поэтому с годами он выработал правило – молчать как можно дольше. В надежде на то, что всё образуется как-нибудь само. Может, Вася со временем поймёт, что он не хотел его обидеть?
Кулагин остался на стройке, отец Серапион – в Богимовке. Священник в этих краях нынче требовался многим. Доктор Зуев ехал с ними, время от времени оборачиваясь и окидывая беглым взглядом своих пациентов. Яков прикрыл глаза. Медицинская помощь ему сейчас не требовалась. Усталость, боль и вина придавили его так, что не было сил даже глядеть на дорогу. Но он знал, что пока всё равно не уснёт. Ему надо добраться… Где-то там, за краем грозовой тучи, в городе ждёт его ангел-хранитель… самое незыблемое и надёжное, что есть в его жизни… Он доберётся, обнимет её, а там уже можно будет как-то жить дальше.
Гроза всё время рокотала впереди, но у них так и не получилось её догнать. У самой городской окраины на них покапало слегка, но туча стремительно уходила, и на западе из-под неё робко показался край заходящего солнца. Лучи, пробившись сквозь рваные, как тряпьё, края облаков, рассеялись в воздухе, ещё полном водяных брызг – и внезапно всё вокруг засверкало невероятной свежестью красок. Такого Яков не видел, пожалуй, за всю свою не короткую жизнь. Мокрая трава переливалась всеми оттенками изумруда, на ней сияли многоцветьем водяные капли. Небо горело золотом, а далёкие холмы в зареченской стороне облило багрянцем и пурпуром.
Редькин внезапно затормозил так, что едва с дороги не съехал. Николай Евсеевич обернулся к ним:
- Поглядите, товарищи, какая дивная интерференция! Словно мы под радугу въехали.
Из сверкающей травы перед самой машиной внезапно выскочил заяц – и понёсся прочь высокими весёлыми скачками.
Яков подумал, что так и должно быть. После того, как ему чудом удавалось избегнуть смертельной опасности, жизнь всякий раз ощущалась особенно ярко. Хотя, судя по изумлённым лицам  спутников, на этот  раз такое происходило не с ним одним. Особенно потрясённым выглядел, как ни странно, партийный секретарь. У него лицо и вовсе было таким, словно он сейчас заплачет от восторга. Зуев воспринимал происходящее со своим всегдашним оптимизмом. А на Василия Штольман так и не решился поглядеть…
 
Бывший особняк Разумовского, который он видел в последний раз, когда они с покойным Серафимом Фёдоровичем пробирались через дырку в заборе, неожиданно удивил его. Даже не тем, что тогда он выглядел запущенным и мрачным, а сейчас казался умытым и свежим. По жёлтому фасаду протянулось мокрое полотнище кумача, на котором было начертано что-то бодрое и революционное.  Но сам дом словно бы стал меньше и уютнее. Может, оттого, что сейчас от него не веяло враждебностью. И населяли его не шпионы и убийцы, а дети. Неужели за эти годы Яков тоже научился ощущать что-то такое, незримое обычным глазом?
А может дело в том, что на клумбе перед домом снова ярко алели цветы? Те самые цветы. Яков вспомнил, какая паника охватила его, когда он решился оказать Анне Викторовне этот  робкий знак внимания. Аня тридцать лет смеялась, вспоминая этот Цветочек Аленький, и благодарила его за то, что он не отыскал на клумбе вонючую садовую лилию. Сейчас, после всего пережитого, ей совсем не помешает улыбнуться.
- Ипполит Поликарпович, остановите на минутку, - хрипло попросил он.
Цветочки на клумбе все были одинаковые, как солдаты в строю. Тогда, много лет назад, он сорвал, не глядя. Но сегодня ему хотелось выбрать самый красивый, и он понял, что рискует простоять над этой клумбой, как Буриданов осёл, поэтому протянул руку к ближайшему. Вроде, не кривой, не пожухлый. А даже если и так? Тогда он просто пошутит, что цветочек состарился, как и он сам. Но нет, под руку ему попался ровный и вполне себе симпатичный.
Спутники, оставшиеся в машине, встретили его удивлёнными взглядами. Яков смутился, поняв, как смешно смотрится старик, рвущий цветы на клумбе.
- Я Анне Викторовне когда-то такой дарил, - пробурчал он, забираясь на своё место и избегая смотреть на них. – Едем.
До дому оставалось пройти не больше сотни шагов. Но он велел Ане дожидаться его в управлении. Значит, сейчас она там. Анна Викторовна всегда его слушается, верно?
На звук мотора из окрестных дворов начали сбегаться люди. Первыми мчались вездесущие мальчишки. Кажется, спасательная эскапада экипажа Гидры не стала тайной для Затонска.
- Едут! Едут!
Двор бывшей полицейском управы был обширным, а Редькин управлял своим тарантасом не слишком уверенно, так что Гидра косо застыла, перегородив ворота. Штольман выбрался из машины и на нетвёрдых ногах побрёл к знакомым дверям, когда из них таким же нетвёрдым шагом вышла Аня с заплаканным и потухшим лицом. Следом за ней, тревожно поглядывая, шел Ванька. Увидев сыщика, он взял Анну за локоть и радостно сказал:
- Ну, видишь! Я же говорил.
Прежде солнце вспыхивало в любимых глазах мгновенно и ярко. Теперь же у неё словно совсем не осталось сил, она смотрела на него жадно и вопрошающе, словно не в силах поверить, что он вернулся живым. Яков мельком удивился, что, оказывается, ещё способен бежать. Домчался, подхватил, роняя свой нелепый цветок, стиснул в объятиях, силясь отогнать этот страх, эту боль, которые она пережила из-за него.
Анна поднесла руку в его виску и замерла, боясь коснуться израненного лица.
- Больно?
- Совсем нет, - пробормотал он, пытаясь улыбнуться и боясь, что губы не слушаются. – Доктор укол сделал. Меня на сторону не повело?
Она покачала головой, тоже пытаясь совладать с губами. Из глаз выкатились две слезинки, но в глубине начинал разгораться знакомый яркий свет.
- А это чего?
Вездесущий Иван поднял растеньице, которое обронил Штольман, и теперь разглядывал его довольно скептически.
Анна Викторовна улыбнулась сквозь слёзы и поглядела на Якова с неподражаемым выражением, которого он так ждал:
- Это мой самый любимый цветок!
- А чё, покрасивее не нашлось? – практичного Ваньку Цветочек Аленький совсем не впечатлил.
Анна рассмеялась и лукаво поглядела на мужа.
- Много ты понимаешь, - пробурчал Штольман.
 

 
Следующая глава        Содержание
   

Скачать fb2 (Облако Mail.ru)         Скачать fb2 (Облако Google)