ЧАСТЬ 2
Глава двадцать вторая
Штольман


 
Штольман спал, не прерываясь даже на еду. Анна Викторовна сказала, что он теперь так сутки проспать может. Она накормила Ваньку завтраком, а потом потихоньку ушла в спальню и сидела там, рядом со своим сыщиком, делая вид, будто читает. Но страницы не переворачивала. Могла бы и не прятаться, между прочим! Что такого? Ванька видел, как шибко она плакала вчера – будто ей уже привезли на дрожках холодное тело Штольмана. Хотя с чего бы так убиваться, он совсем не понял. Усатый секретарь укома, боевой поп, доктор и меченый из совдепа укатили спасать милиционеров на автомобиле, так что Ванька не сомневался, что они успеют. Но Анна Викторовна всё равно плакала вместе с тёткой-газетчицей. Видимо, все женщины немного склонны разводить панику – сделал вывод Иван. Даже самые лучшие из них. В том, что Анна Викторовна среди своего пола стоит особняком, он нисколько не сомневался.
А пока она сидела рядом с мужем и смотрела, как он спит, Ванька был предоставлен сам себе. Вот уже несколько дней его кормили и одевали, а от него при этом ничего не требовалось. Такого он уже почти не помнил. Разве что в раннем детстве, пока мамка ещё была жива, а у него только и было забот, что играть в детской. Но он-то уже не ребёнок!
- А мне чего делать? – спросил он у Анны Викторовны.
Кажется, она вначале и не поняла, о чём он спрашивает.
- Ну, в лавку там сходить, или что?
Она ненадолго задумалась, потом сказала:
- Хлеба надо купить. Возьми деньги в комоде.
В комоде лежал её кошелёк. Кажется, Анна Викторовна вообще не вспомнила, что Ванька был жиганом и мог прихватить его целиком. Не то чтобы он собирался это сделать, но нельзя же вот так доверять всем, кому ни попадя!
- Хлеб купил, - хмуро доложился он, вернувшись, и демонстративно выложил сдачу.
Пересчитывать она не стала. Только мягко улыбнулась.
- Хорошо.
- А теперь чего?
- Да вроде ничего пока не надо. Можешь гулять. К обеду только вернись.
Получив такое напутствие, Ванька вышел на улицу, слегка недоумевая. Такой свободы у него не было ещё никогда. Даже в банде у него были свои обязанности, причём, весьма неприятные. А теперь… с него не спросили даже за тот дурацкий побег. Штольман обещал поговорить, но Ванька почему-то был уверен, что драться он точно не будет. Зачем бы, если ему достаточно посмотреть? Взглядом сыщик мог в землю вбить. Вот только и этого Ванька почему-то не опасался. Разве что поднимет иронически бровь и скажет что-нибудь острое. Верка – и та насмешничает больше.
И вообще, он и бровь свою знаменитую сейчас не подымет. Потому что ему больно. Вчера сказал, что не чувствует ничего, потому что доктор сделал ему укол. Может, и не врал, но Ванька хорошо представлял себе, как может болеть порез, который шить пришлось. И заживать будет долго.
Придя к этой мысли, он вдруг понял, что должен сделать. В городе этом Иван пока никого толком не знал, но это и не требовалось. Он просто медленно побрёл по улицам, внимательно вглядываясь во все окна и в то, что за этими окнами стояло на подоконниках.
То, что ему требовалось, он нашёл достаточно быстро. И даже форточка была приоткрыта, так что залезть не составило бы труда. Ванька привычно кинул беглый взгляд вдоль улицы и убедился, что его никто не видит. А потом вдруг остановился, словно в том, что намеревался сделать, было что-то неправильное. Откуда-то пришла мысль, что такого Штольман точно не одобрит!
Он отошёл от окна и, собравшись с духом, постучал в дверь. Внутри зашаркали шаги, и на пороге возникла худая тётка с неласковым лицом.
- Чего тебе?
- Тётенька, у вас цветок на окне, - начал Ванька, почему-то отчаянно труся.
- Какой ещё цветок? – сердито отозвалась хозяйка. – Иди отсюда!
Из глубины коридора показалась другая женщина, похожая на неё, только помоложе. И тоже посмотрела неприветливо. Ванька понял, что сейчас его точно прогонят. А вдруг в этом городишке другого такого растения нет?
- Тётенька, вон тот цветок – листья длинные, - затараторил он. - Я не знаю, как он называется, но лист если приложить, любую рану затянет. Я когда коленки сшибал, мне мамка прикладывала.
- Золотой ус, что ли? – спросила та, что помоложе.
Ванька дернул плечом. Название не имело значения.
- Мне очень нужно!
Старшая рассерженно хмыкнула и, кажется, собиралась захлопнуть дверь. Ванька отчаянно рванулся за порог.
- У меня батю вчера бандиты порезали. Рана кровит, болит. Тётенька, дайте листик, а? Пожалуйста!
Он понятия не имел, как отнесся бы Штольман к такому вранью. Но не объяснять же им, кто ему сыщик – как раз до вечера провозишься!
- А одного листика хватит? – спросила вдруг старшая тётка.
- Не хватит, - со вздохом признал Иван.
- Маша, там на кухне отводок стоит. Я на прошлой неделе рассаживала. Принеси, - сказала старшая младшей.
Та, которую назвали Машей, исчезла в глубине дома, а потом вынесла не один лист, а целый цветок в горшке, и листьев на нём было много.
- Этого хватит?
- Спасибо, тётеньки! – завопил Ванька, прижимая горшок к груди.
- Ну, беги, - улыбнулась вдруг старшая. – Не разбей только.
- Не разобью, - пообещал Иван набегу.
Свою добычу он притащил прямо в спальню. Но Анны Викторовны там не оказалось. Зато обнаружилось, что проснулся Штольман. На Ванькин трофей он поглядел с интересом, даже попытался шевельнуть бровью и слегка поморщился.
- Вот! – сказал Иван с порога. – Это надо к ране привязать. Знаешь, как быстро затянет? Погляди! – и он продемонстрировал длинный шрам у локтя – тонкий и почти незаметный.
Листок он уже оторвал и протягивал сыщику. Но тот смотрел подозрительно и брать не торопился.
- Это мне с лопухом на физиономии ходить?
- Зачем ходить? Лежать, - Ванька не мог взять в толк, какие тут проблемы.
- Упадёт, - коротко ответил Штольман.
- Платком привязать можно.
- Точно, - хмыкнул Яков Платонович. – Подвязать челюсть, как покойнику.
Такого сопротивления Иван, признаться, не ожидал. Он растерянно хлопнул глазами.
К счастью, в этот миг в комнату вошла Анна Викторовна и тут же оценила ситуацию.
- Ох, Ваня, какой же ты молодец!
Листик она немедленно ополоснула водой из кувшина и решительно направилась к мужу. Тот даже слегка отодвинулся, глядя на неё неуверенно.
- Что-то я не очень доверяю этой народной медицине.
- Ну и зря, - ответила она. – Средство проверенное. А вы, Яков Платоныч, просто лечиться боитесь. Я это давно уже поняла.
- Держаться всё равно не будет, - сыщик предпринял последнюю робкую попытку к сопротивлению, но Ванька видел, что Анна Викторовна уже победила.
- Пластырем приклеим, - хладнокровно ответила она. И подмигнула Ивану.
* * *
Отсыпался сыщик три дня. Сопротивляться лечению он перестал, и рана потихоньку затягивалась. Доктор, забегавший делать ему перевязку, всякий раз удивлялся, как хорошо она заживает. Анна Викторовна лукаво улыбалась и переглядывалась с Иваном. Штольман их тоже не выдал. Видать, ему не улыбалось кому-то рассказывать, что все эти дни он живёт «с лопухом на физиономии».
Из дому сыщик никуда не выходил. Читал газеты, иногда тихонько хмыкая про себя. Подолгу о чём-то думал, кусая кулак, но вслух ничего не говорил. Все эти дни он был хмурым, но это и понять не трудно. Раны-то болят.
Анна Викторовна тихонько вздыхала, глядя на него. Ивану она объяснила:
- Он просто отдыхать не привык. Скучает.
На этот случай был у Ваньки отличный план. Он даже к ресторану специально сбегал и нашёл две винные пробки. Отыскать гусиные перья в Затонске труда не составляло, так что поплавки вышли на славу, жалко красной краски не было. Но пригласить Штольмана на рыбалку Ивану не довелось.
На четвёртый день после завтрака сыщик отложил газету и сказал со вздохом:
- В управление сходить надо. Что там у них?
Всё это время из милиции никто не наведывался, даже Васька не приходил почему-то. Впрочем, его же тоже ранили. Лечится? А остальным начальник милиции Евграшин Штольмана трогать настрого запретил: «У человека отпуск. Дайте ж отдохнуть, ироды!»
Ну вот, кажется, он отдохнул уже.
- А мне с тобой можно? – спросил Иван.
Честно говоря, он без дела тоже маялся. Хотя Анне Викторовне по хозяйству помогал исправно. Но с сыщиком, конечно, интереснее.
Яков Платоныч пожал плечами, но возражать не стал.
- Ну, пойдём.
До управления дойти они не успели. Едва вышли за ограду, как дорогу им заступили двое. Ванька ощетинился, узнав одного из них. Этому рябому он руку прокусил неделю назад во время облавы, когда убили Жихаря. Рябой смотрел на сыщика нехорошим взглядом, и Ваньке захотелось, как тогда, крикнуть: «Беги!», а потом кинуться легавому под ноги. А только Штольман ведь не побежит.
- Гражданин Штольман, Яков Платонович?
- Я это, - коротко ответил сыщик, вприщур оглядывая двоих в кожанках.
- Сдайте ваше оружие и следуйте за нами.
Яков Платонович молча вынул из внутреннего кармана маленький револьвер и отдал его.
- Куда меня?
- В Тверь. Там разберутся, - ответил Рябой.
Штольман дёрнул углом рта, но ничего ему не ответил. Вместо этого обернулся к Ивану:
- Беги домой, Анне Викторовне скажи… что я задержусь.
И спокойно пошёл между двумя чекистами, словно его не арестовали, а прогуляться пригласили.
Домой Ванька помчался с такой скоростью, словно Анна Викторовна и впрямь что-то сделать могла. А может и могла? Она же тогда пришла с этим, самым главным из чека. И увела Ивана с собой прямо у них из-под носа.
- Штольмана забрали! – выпалил он с порога.
Анна Викторовна сидела у стола с какими-то тетрадками. Сдвинула очки, подняла голову и недоумённо спросила:
- Как забрали?
- Тверские. Из чека. Сказали: «Сдайте оружие, гражданин Штольман!»
Передавать успокоительные слова сыщика он не стал. Ещё бы сказал: «К обеду не ждите». Сейчас другое важно было.
Анна Викторовна охнула тяжко, закусила губу, но плакать не стала. Поднялась быстро, подхватила шаль и ридикюль, огляделась, словно пытаясь что-то вспомнить. Ванька нервно переступал у порога.
- На вокзал давай! Вдруг его не увезли ещё?
Но пока они добежали, поезд на Тверь уже ушёл. И другой будет только завтра.
- Может это… на машине опять? – нерешительно предложил Иван. Тогда хорошо успели. Только попа сейчас брать с собой не надо. Не любят чекисты попов.
Она сосредоточенно кивнула, и они заспешили к редакции. На этот раз секретарь укома был тут, и автомобиль стоял под самыми окнами.
- Лиза, Штольмана забрали. В тверскую чека, - глухо выдохнула Анна Викторовна, хватаясь за косяк, чтобы не упасть. Не надо бы ей так бегать.
Глаза у газетчицы стали, как блюдца. А Редькин вдруг нервно взмахнул кулаком, будто шашкой:
- Ох, ты ж!
- Ипполит Поликарпович! – скомандовала газетчица. – Едемте скорее!
- Я сама. Лиза, ты останься, - сказала ей Анна Викторовна. – Мало ли…
- Вот ещё! – фыркнула та. И воинственно добавила. – Я им там устрою! Ты погоди отчаиваться, Анечка!
- Товарища Кулагина надо, - пробормотал Редькин. – Его послушают. Ах, я дурак! –вдруг непонятно произнёс он.
За Кулагиным помчались на машине. Ванька впервые в машине сидел. В другое время впечатлений была бы масса. В этом городе никто из пацанов ещё в автомобиле не катался, точно. Но сейчас это тоже было неважно. Важно то, что председателя они не нашли. Уехал куда-то с утра.
- Сами поедем, - решительно произнесла Елизавета Тихоновна. – Найдём, что рассказать. А то ишь, взяли моду!
- Ваня, ты дома будь, - мягко попросила жена сыщика. – Мы вернёмся… скоро.
Видно было, что говорить ей трудно, и обещаниям своим она не верит ни на грош. Но спорить Ванька не стал. Толку-то там с него, в Твери.
Машина взревела мотором и укатила, подняв клубы пыли. Иван долго смотрел ей вслед. А потом побрёл домой, волоча ноги, словно на каждой было по пуду.
Дома было пусто и тихо, только ходики тревожно роняли секунды в пустоту да где-то в комоде скрёбся древоточец. Ванька посидел бездумно у стола, глядя на тетрадки Анны Викторовны, на газету, которую с утра читал Штольман. И понял, что оставаться здесь один он не может. Почему-то он чувствовал себя маленьким мальчиком, которого все бросили. Хотя его не бросал никто. Они же не виноваты, что всё так …
Ноги сами принесли его к дому Смирных. Васька – он же друг? Да и не знал он больше никого в этом городе. К кому ещё идти?
Но повидать помощника сыщика он не успел. Дорогу ему внезапно заступил крепкий круглолицый пацан на полголовы выше Ваньки.
- А ты тут чего по нашей улице ходишь?
- Где надо, там и хожу! – буркнул Иван. Ещё он перед всякими не отчитывался. До него внезапно дошло, как называется то, что сейчас давило его изнутри. Горе – вот как!
Но хозяину улицы на его горе было наплевать.
- Наглый, да? Ты кто такой?
- Иван, - вызывающе представился Ванька. А потом вдруг выпалил, словно бес его толкнул. – Иван Штольман. Понял?
Вот так! Даже если все от сыщика отрекутся, он его не бросит. Никогда! Потому что… Не бросит, и всё тут!
Славное имя не произвело на мальчишку никакого впечатления.
- А хоть Мирбах! Вали отсюда, немчура конопатая!
У Ваньки аж зашумело в ушах, а перед глазами всё потемнело. От бессилия, от горя, от вины за то, что струсил да так и не бросился тому рябому в ноги. За Жихаря, небось, руку  прокусил, а тут… Он не смог драться с тверскими чекистами, но сейчас ему хотелось биться за Штольмана со всем миром. Но из всего мира перед ним был только этот равнодушный увалень, нагло ухмыляющийся ему в лицо.
Прямо в эту ухмылку Ванька ему и заехал маленьким, но твёрдым кулаком. Одним ударом раскровенил сопатку. Костяшки пальцев мучительно заныли. Но сейчас ему уже море было по колено. Он вцепился в плечи здоровяка, и они вдвоём покатились в пыли.
- Наших бьют! – заорал мальчишеский голос, и из-за ближайшего забора на Ваньку налетели ещё двое каких-то шкетов. Иван расшвырял их обоих и снова вцепился в здоровяка.
- Давай, кабан, скажи ещё: «Немец, перец, колбаса!»
Обидчик ничего не сказал, молча засопел и шибанул Ваньку о забор. А кто-то из мелких залепил ему в глаз – так что искры полетели.
- Ах вы, негодники! – из калитки выглянул старый, жилистый дед, и бойня тут же замерла. Двое мелких загундосили, утирая носы:
- Деда, этот пришлый сам первый начал.
- С пришлым пусть его батька с мамкой разбираются, - грозно сказал дед, пристукнув клюкой. – А с вами я поговорю. Марш домой, свинята! Вывозились, чтоб матери было, чем заняться? И ты Смирной домой ступай, пока я отцу твоему не пожаловался.
Смирной? Это его обноски Иван первые дни донашивал? Он так и стоял посреди улицы, набычившись и сжимая кулаки. Но у Ваньки вдруг пропали и силы, и охота драться. С этими троими их батьки-мамки разберутся. И только у Ваньки сегодня отняли разом тех единственных людей, кому он был почему-то нужен. А Василий на шум драки так и не вышел.
Иван обошёл мальчишку и побрёл, не глядя – всё равно, куда. А вдруг Анна Викторовна тоже не вернётся?..
В конце концов, он всё же пришёл домой. Драться больше не хотелось. И видеть никого не хотелось тоже. Ванька взобрался на диван, подтянул колени к груди и застыл, слушая, как в тишине звонко отстукивают ходики. В комнате становилось всё темнее.
Ничего он не изменил, никого не спас. Только получил в глаз и выпачкал рубашку. А теперь он один, и так будет всегда. Ванька уткнулся в колени и заплакал, как не плакал уже много лет…
 
Ключ в замке заскрежетал совершенно неожиданно. Ванька вздрогнул, словно пробуждаясь. Неужели приехали?
- Есть кто живой? – послышался бодрый голос Веры. – Эй, родня, где вы все?
Чиркнула спичка. Сестра засветила керосинку и с порога увидела зареванного Ивана.
- Ванька, что стряслось? Папа с мамой где?
- Отца чекисты забрали, - сквозь зубы выдавил он. – А мать за ним поехала.
- Господи! - выдохнула Вера, стягивая с плеч платок и бессильно садясь рядом с ним. Потом разглядела его украшения. – Ты дрался, что ли?
Ванька промолчал.
- Ты ел? – вдруг спросила сестра.
Он помотал головой. Тогда она привлекла его к себе и крепко обняла, гладя по голове.
- Не плачь, братишка. Всё будет хорошо, вот увидишь!
Но не плакать вдруг стало совершенно невозможно. Ванька уткнулся в неё и захлюпал с новой силой.

* * *
Надо было уехать сразу. Уже после того, как дела забрали в Тверь, стало ясно, что земля под ногами тлеет. Брать в охапку Анну и Ваньку и уезжать в Москву, где ему в подобной ситуации  хватило бы знакомства с Бокием, а неприятности продлились бы пару часов – не более. Хватит ли имени Бокия теперь?
Так нет - сидел, выжидал чего-то. Будто он в этом городишке ещё зачем-то нужен. Давно пора понять, что осесть ему не суждено, так и будет нестись перекати-полем до конца своих дней. Чего ждал? Не хотелось Анну вновь от родного дома отрывать? Или надеялся, что Василий придёт? Но, видать, обида у мальчишки была не из тех, что легко прощают. Что он там себе вообразил, Яков разобраться не пытался. Он-то знал, что имел в виду. Если Васька будет жить, значит, Анну и Верочку он оставляет в надёжных руках. Кому он их ещё доверить мог? Или он об этом не сказал? Теперь вот, случись чего, они вовсе одни остались. Хорошо хоть, что Игната больше нет.
Начальник тверской ЧК смутно напоминал ему Варфоломеева. То ли умным и цепким взглядом, то ли прищуром с хитринкой, способным обмануть мнимым добродушием. Лицо смутно знакомое. Да сколько их в этой губернии – таких смутно знакомых лиц, которые помнят, кто такой Штольман, вот только он их совсем не знает. Этот тоже помнит?
- Штольман Яков Платонович?
- Так точно.
- Это вы служили в затонском сыскном отделении при старом режиме?
- Служил. С августа восемьдесят восьмого по декабрь восемьдесят девятого.
Дела товарищ Рыбников, наверняка изучал. Проверяет.
- Почему покинули службу?
Интересно, а об этом в архивах есть?
- Меня обвинили в уголовном преступлении, которого я не совершал. Дело было сфабриковано.
- В каком преступлении?
- В убийстве князя Разумовского.
- И что дальше?
- Я бежал из-под стражи. Был ранен, скрывался. В январе девяностого уехал.
- Куда?
- Сначала в Сибирь, потом за границу.
- Когда вернулись?
- В мае семнадцатого.
- С кем из эмигрантов имели знакомства в Париже?
Интересно, о ком он рассчитывает услышать? Яков усмехнулся углом рта.
- С наркомом просвещения Луначарским.
Собеседник усмехнулся тоже:
- Даже так?
Штольман молча пожал плечами.
- Я имел в виду, с кем из нынешних эмигрантских кругов?
- Не могу ответить, - честно сказал Яков. – Я их не знаю. Когда я жил в изгнании, они были здесь и в фаворе.
Рыбников достал папиросу, но вместо того, чтобы закурить, принялся мять её в пальцах, словно раздумывая. Потом поднял на него тяжёлый взгляд.
- Вы были полицейским чиновником. Зачем кому-то было фабриковать дело против вас?
Теперь, наверное, уже можно было ответить. За давностью лет эти сведения утратили свою актуальность и секретность.
- Я служил в контрразведке. Охранял учёного, разрабатывавшего боевой отравляющий газ. Английская шпионская агентура попыталась выкрасть химика, но в процессе похищения он был убит. Бумаги с результатами его исследований оставались у меня. Они нужны были влиятельным людям при дворе.
- И что вы с ними сделали?
- Уничтожил.
- Это ваше начальство вам приказало? – сощурился Рыбников.
- Это было моё решение, - твёрдо ответил Штольман.
Кажется, Рыбников хотел спросить о чём-то ещё, но в этот момент их прервали. За дверью послышался громкий галдёж, неожиданный для деловой атмосферы Большого дома на Миллионной, и дверь распахнулась.
- Иван Данилыч, ошибка это!
В кабинет ворвался, рубя воздух кулаком, героический секретарь затонского укома.
- Редькин, чего тебе? – недовольно спросил чекистский начальник.
- Не враг он, Иван Данилыч! Точно говорю!
- Ты и в прошлый раз точно говорил, - с медленной усмешкой ответил Рыбников.
Пока они спорили, в дверь тихо вошла Анна Викторовна. И встала у Штольмана за спиной. Он почувствовал тёплые руки на своих плечах и непроизвольно потянулся затылком, чтобы коснуться. Большего в данный момент нельзя было себе позволить. А потом неизвестно, будет ли время. Ну, вот зачем она здесь?
Рыбников кинул на них быстрый взгляд, потом вдруг задержался, пристально разглядывая. Пальцы Анны стиснули плечо Якова. Нет, не уйдёт она отсюда. Будет сражаться до последнего. С кем сражаться? С карательной машиной государства? Один раз они сбежали от неё чудом, в другой раз не удастся.
Рядом с Редькиным уже бушевала Лизавета Тихоновна:
- Товарищ председатель, вы должны непременно нас выслушать!
Интересно, выдержит ли этот Рыбников натиск мадемуазель Жолдиной? И как скоро он прикажет посадить её под замок. Какую гастроль могла закатить «актриса Больших и Малых императорских театров» здесь ещё не представляли.
Вот о чём они думают, спасители хреновы?
Рыбников, оглушённый разом Редькиным и Лизой, замахал руками и болезненно поморщился:
- Ипполит, выйди. Не до тебя сейчас.
- Не выйду, - упёрся красный конник. – Я виноват, мне и расхлёбывать. Наш это человек, товарищ Рыбников! Советский! Да он только что такую банду обезвредил!
- Товарищ Рыбников! История вам этого не простит! – Лизавета Тихоновна уже взобралась на подмостки. Вопреки серьёзности ситуации, Штольман усмехнулся.
- Тихо, тихо, граждане! – простонал председатель чека, точно у него враз заболели зубы. А потом вытолкал митингующих за двери собственноручно. И сам вышел следом.
Рука Анны погладила Якову плечо. Он накрыл ладонью её пальцы.
- Аня, не надо было приезжать. А парнишка как же?
Она ничего не сказала, только прижала покрепче к себе и пригладила волосы на макушке. Рыбников вернулся и в сердцах захлопнул дверь.
- Откуда эта парочка сумасшедших на мою голову! – воскликнул он риторически.
- Из Затонска,  - усмехнулся Штольман.
Рыбников посмотрел на них непонятно, улыбнулся углом рта, а потом сказал почти весело.
- А я ведь вас только сейчас и узнал. Когда вместе. По отдельности чую – что-то знакомое. А где видел, не вспомню.
- Вот и я не вспомню, - признал Яков Платонович.
- Да где вам помнить? Небось, не самое важное, что в жизни было, - ответил Рыбников. – А я вот те санки вспоминать по гроб жизни буду!
И только когда он это сказал, в голове что-то сошлось - и полетело куда-то, слепя снежными искрами, возвращая сыщика в самый головокружительный и невозможный день его жизни…
 
После трёх недель, проведённых взаперти – сначала у Лассаля в избушке, потом в мрачноватой квартире на Столярной, солнце просто слепило ему глаза. А может, все эти дни, и впрямь, не было никакого солнца? После снегопада установился лёгкий морозец, пощипывавший щёки, а всё вокруг так и сияло.
    А пуще всего сияли глаза Анны Викторовны. Он оторваться не мог от этих глаз, которые твердили ему без звука: «Да! Да! Да!» Кажется, он всё ещё слышал это слово, которое она произнесла в церкви со страстной убеждённостью.
Штольман понял, что надо придержать лошадь, чтобы прийти в себя, иначе он не сможет править санями – так кружится голова. Но стоило остановиться, как его захлестнуло и понесло куда-то, где смешались в невозможном фейерверке это солнце, снежные искры, бездонные глаза любимой, её тёплые губы…
    Они истово целовались, покуда хватало воздуха. Словно умирающие от жажды, всё напиться не могли. Штольман недоумевал, как ему хватало сил сдерживаться все это время, когда она каждую минуту была рядом с ним. Но тогда он ещё не мог, не имел права себе это позволить, потому что в любой момент мог быть обнаружен и схвачен. И что ждало тогда эту удивительную женщину?
    Единственную женщину. Его женщину! Теперь она его жена. И они могут себе позволить всё!..
- У тебя губы растрескаются, - выдохнул он, с трудом отрываясь от неё.
    - А у тебя? - её чудесные глаза смеялись. Но сейчас в этом смехе не было для него угрозы.
    - Да у меня ладно…
Она снова жадно приникла к нему. Потом оторвалась сама, погладила плечо и пробормотала:
    - Тебе шарф нужен. Бегаешь с голой шеей.
Он кивнул, вдыхая теплый аромат её волос. Нужен – так нужен. Никогда он их не носил, но… как скажете, Анна Викторовна!
     - Надо ехать, - непослушная рука с трудом подобрала поводья.
     Анна только кивнула и поправила шапочку, не выпуская, впрочем, его локоть…
Если верить станционным часам, до московского поезда оставалось минут сорок.
     - Я за билетами? – полуутвердительно выдохнула Анна.
     Он только кивнул. С той минуты, как она вышла из гостиницы поговорить с филёром, Штольмана не оставляло чувство, что он словно бы раздвоился. Всю свою жизнь он доверял безоговорочно только себе и все важные дела выполнял сам. А теперь тело его и рассудок оставались здесь, но какая-то половина его действовала, и он был совершенно уверен, что всё будет правильно. И это было непонятно, сладко и тревожно. Разве так может быть?
Он ждал возле саней в тупичке возле вокзала. Жена вернулась скоро, но ему всё равно казалось, что её не было мучительно долго. Должно быть, у неё было такое же чувство, потому что она неслась,  с беспокойным, разрумянившимся лицом. За ней едва поспевал носильщик – худой парнишка лет шестнадцати.
     Что у неё за привычка – летать, не чуя земли? Яков поймал жену, не дав ей разогнаться и упасть. Очень хотелось сгрести её в охапку и снова целовать, пока хватит воздуха.
С носильщиком Анна уже держалась, словно со старым  знакомым и называла его Ваней. У неё совершенно потрясающая способность располагать к себе людей и мгновенно заводить друзей.
    Чемодан паренёк погрузил на коляску без проблем, а вот сундук оказался явно для него тяжеловат. Якову пришлось помочь. Они и в Затонске затаскивали его вдвоём с Антоном Андреевичем.
- Что ж там такое  у вас? Кирпичи или свинец?
    - Книги. Ремесло ты себе не по силёнкам выбрал, - сказал сыщик, переводя дыхание. Усилие отдалось болью в едва поджившем боку.
    - Мамка болеет, деньги нужны, - выдохнул носильщик, закрепляя сундук. – Вы не глядите, барин, я крепкий.
    - И давно служишь?
    - Давно, - улыбнулся Иван. – Аккурат, четыре часа уже.
    Надорвётся этот крепкий – не сегодня, так послезавтра. Куда ему тяжести таскать?
    Анна тянула мужа за собой, торопясь спрятать его от досужих взглядов в купе. А там поезд тронется и понесёт их далеко-далеко. Туда, где до них не дотянется ни один враг. Дали сигнал к отправке.
Запыхавшийся носильщик принёс им багажные квитанции и протягивал, улыбаясь.
     - Счастливой вам дороги!
     - Иван, постой, - окликнул его Штольман.
     Носильщик, уже получивший свою плату, обернулся несколько встревоженно.
     - Санки помнишь, где стоят?
     Паренёк кивнул.
     - Продай. Деньги для матери будут.
     Парень кивнул снова.
     - Только осторожно продавай. Чтобы не обвинили в том, что краденые, - предостерёг Штольман.
     - Скажу, что барин продать велел, - хитровато блеснул глазами носильщик. – Но ведь не краденые?
     - Разумеется, нет, - сухо ответил сыщик.
     - Дай вам бог всего, барин! – искренне произнёс паренёк. - И барыне вашей!
Анна только улыбнулась ему в ответ. Зла от людей она до сих пор ждать не научилась. Научится ли? А может и не надо?
 
- Выручили вы меня тогда санками этими, - признал товарищ Рыбников.
- Мать-то спасли? – спросил Штольман.
- Четыре года ещё прожила, - Рыбников хмыкнул, покрутил головой, удивляясь стечению обстоятельств. – А я ведь тогда ещё подумал: «Бегут от кого-то. Санки отдали, а у самих-то ничего. Окромя друг друга. А им, кажись, больше ничего и не надо».
- Не надо, - тихо подтвердила Анна Викторовна, не снимая ладони с мужнего плеча.
- Боевой газ, говорите? – Рыбников вдруг вспомнил и поморщился. – Хлебали мы его в пятнадцатом году, – потом поднял на них взгляд и произнёс жёстко. – Жаль, что на той стороне своего Штольмана не было!
Яков сощурился, силясь его понять. Но и понимать не пришлось, потому что чекист поднялся и сказал:
- Вы можете идти, товарищи!
И подал на прощание руку.
   
Во дворе возле Гидры топтался Редькин с совершенно потерянным лицом. Лизавета Тихоновна стояла к нему спиной и оборачиваться явно не собиралась.
- Яков Платоныч, вас отпустили? – детское личико мадемуазель Жолдиной вспыхнуло искренней радостью.
Штольман молча кивнул, а Анна, стискивающая его локоть, тепло улыбнулась. Редькин встрепенулся, отворяя дверцу машины, а потом замер под уничтожающим взглядом затонской Жанны д’Арк. Кажется, сейчас эти двое переживали что-то такое, что между ним самим и Анной Викторовной случилось трудным летом восемьдесят девятого.
- С этим я никуда не поеду! – Лиза презрительно дёрнула подбородком.
У Редькина было такое выражение лица: то ли заплачет сейчас, то ли застрелится.
- Лизавета Тихоновна, да полно вам, - устало сказал Штольман, садясь на заднее сидение. – Едемте.
Вечер скоро. Пока до дому - как раз ночь будет. А там мальчишка совсем один.
Секретарь укома смотрел на него виновато. Яков вздохнул. И вот что ему за дело до нравственных метаний этого партийного деятеля? Почему ему должно быть до них дело?
- Бензину-то хватит, товарищ Редькин?
- Хватит, товарищ Штольман! – с облегчением выдохнул красный конник.

* * *
Ванька по счастью был дома. Сидел на диване нахохленный, как воробей, под глазом синяк.
- Дрался, - сообщила Вера, заметив отцовский взгляд. – А с кем – не говорит.
Дрался? Для Ваньки, пожалуй, даже естественно. Неестественно другое – красный нос и мокрые глаза. Такие, как он, умрут, а не заплачут. А если уж плачут, значит, мир рушится.
- Пойдём, поговорим, - предложил Яков. Давно надо было это сделать. А он вместо этого Васькины обиды переживал.
Для разговора сели на лавочке у крыльца. Кажется, эти лавочки стояли тут ещё во времена Мироновых.
- С кем дрался? – коротко спросил сыщик.
- Со Стёпкой Смирным, - от него мальчишка таиться не стал.
Яков недоумённо двинул бровью и поморщился. Драка с представителем дружественного семейства? Или для Смирных они больше не друзья? После всего, что случилось на мельнице…
- Что не поделили?
- А чего он? – прозвучало привычное мальчишеское оправдание.
- И чего он? – попытался уточнить Яков.
- Обзывается.
- Как именно?
- Немчура конопатая.
Ну, это уж вовсе смешно!
- Ты - немчура? С какой стати?
И тут Ванька засопел, словно собирался зареветь снова. Но не заревел, только сипло выдохнул без звука:
- Потому что Штольман…
У Якова на миг перехватило дыхание, когда он понял, что там в действительности произошло. И что ему делать теперь?
- А меня  корпусе жидёнком дразнили, - вздохнув, сообщил он.
- Почему? – в голосе Ваньки появился какой-то намёк на звук.
- Прабабка еврейка была. А я в неё пошёл: чёрный, кудрявый.
- А ты что? – напряжённо спросил Ванька.
- Дрался.
- Так ты, выходит, детдомовский? – с некоторым удивлением спросил пацан.
- Выходит, что так.
Кажется, его собственное сиротство для Ваньки тоже что-то значило. И Яков не знал, как ему сказать то, что сказать он сейчас был просто обязан.
- Ваня, твой отец погиб геройски. Отрекаться от него…
- Я не отрекаюсь, - сипло сказал Ванька. – Просто он ведь тоже не Бенцианов, на самом деле. Оба мы с ним незнамо кто.
Некоторое время парнишка молчал. То ли осмыслял, что он ему поведал, то ли собирался с силами для нового вопроса.
- Ты сердишься? – очень тихо спросил он.
- На что?
- Ну, что я назвался… - договорить духу не хватило, снова засопел. Нет, сейчас не заревёт.
Сколько же времени нужно, чтобы он научился доверять и не ждать удара в спину? Чтобы оброс нормальной кожей, а не уродливой коростой, под которой где ни тронь – везде болит. Лет десять хватит? Дольше-то вряд ли получится.
Яков притянул мальчишку к себе, накрыл ладонью льняную макушку и вздохнул:
- Если судить по отвратительному характеру, Штольман ты и есть.

* * *
Проверить, как далеко простираются границы дозволенного, Ванька решил уже следующим вечером. После ужина он подошёл к Штольману в гостиной, отчаянно боясь того, что запланировал.
- Бать, я тебе удочку сделал, - просипел он внезапно пересохшим горлом. – Ты говорил, что на рыбалку хочешь.
Сыщик поднял бровь и уставился на него с интересом. Больше всего Ваня боялся, что он сейчас скажет: «Тамбовский волк тебе батя!» Хоть не такими словами – такими точно нет, но хоть как-то даст понять. Тогда Ивану в этом доме делать точно будет нечего.
- Когда? – коротко спросил Штольман.
- Да хоть завтра, - выдохнул он. – А то вдруг тебя опять на службу позовут?
Сыщик молчал, о чём-то размышляя.
- Ты у матери спроси, - наконец сказал он. – Отпустит она нас?
Ванька выдохнул со свистом, кажется, он и дышать забыл в ожидании решения. Анна Викторовна точно не отбреет.
- Мам?
- Идите, конечно, - улыбнулась она. А потом добавила строго, но глаза всё равно смеялись. - Только имейте в виду: в одежде в воду не падать, на деревья не лазать, грязные руки в рот не совать.
- Ну, что я – маленький? – почти обиделся Ванька.
- Да это я не тебе, - рассмеялась она. – Это тем, кто на рыбалку впервые идёт.
Штольман улыбнулся ей какой-то и впрямь мальчишеской улыбкой. Потом обернулся к Ивану и сказал:
- Разбудишь меня. Я проспать могу. Очень не люблю вставать по утрам.
- А чего встаёшь? – поддел Ванька.
- Служба, - сказал отец. И легонько щёлкнул его по носу.
   
В эту ночь спал Иван очень плохо, словно это ему предстояло идти на рыбалку впервые в жизни. Хотя червей он накопал отменных. И места рыбные разведал. И удочки были почти настоящие – с американской леской, которую он выменял у пацанов на деревянного буденовца. Будёновец получился, как настоящий, но Ваньке было не жалко. Он себе ещё одного потом вырежет.
На заре он проник в спальню и легонько тронул Штольмана за плечо. Сыщик проснулся сразу, сел на кровати, потёр руками лицо.
- Что?
- На рыбалку, - просипел Ванька, испугавшись, что он всё забыл.
Но Штольман помотал спросонья головой, прошептал:
- Точно, - и полез из-под одеяла.
Тут, конечно, и Анна Викторовна проснулась тоже, но ничего не сказала и удерживать их не стала.
Роса на траве была такая могучая, что штаны у обоих тут же вымокли до колен.
- Ну, хоть сегодня дождя не будет, - сделал вывод сыщик. А потом поинтересовался. – А куда мы? Через княжеский парк к реке ближе.
- Ты в Пустой заводи рыбачить хочешь? – с высоты своего опыта поинтересовался Иван.
Штольман коротко хмыкнул:
- А я только там и рыбачил. И такого зверя поймал... – а какого – не сказал.
Впрочем, возражать он не стал и послушно шёл, куда вёл Ванька.
Место Иван выбрал отменное: клеевое, да к тому же над водой мостки проложены – не надо зад в траве мочить. Батя обозрел его с интересом, не торопясь разматывать удочку.
- А здесь мать покойницу выудила. В августе восемьдесят восьмого.
- Прямо здесь? – удивился Иван. То есть, он уже привык, что со Штольманами всё время что-то происходит. Но вот так, чтобы прямо тут, под ногами…
- Ну, да, - сказал отец. – Тогда мы с ней и познакомились.
Ванька подумал, что выудить сейчас покойницу было бы совсем некстати. Не то чтобы он боялся покойников, просто тогда Штольмана опять на службу позовут – и прощай рыбалка.
- Надеюсь, сейчас здесь утопленников нет, - пробурчал он.
- Я тоже надеюсь, - хмыкнул сыщик. – Ну, давай, учи!
Иван сам выбрал отменного червя и насадил на крючок:
- Видишь, как надо? Чтобы жало не торчало.
Отец глядел с интересом, словно и впрямь видел этот процесс впервые.
Над водой курился туман, и было чуток зябко. Но солнце уже показалось над верхушками деревьев и ласково пригрело плечи. Вопреки всем Ванькиным надеждам, поплавки замерли в спокойной воде, как вкопанные, и ни одна рыба их не тревожила. Штольмана, впрочем, это ничуть не печалило. Он жевал травинку, смотрел на реку, чему-то легонько улыбаясь, и про удочку, кажется, забыл.
Иван даже чуточку на него рассердился. Он что, впрямь думает, что рыба на кукан прыгнет сама? И пошевелил свою удочку, надеясь привлечь внимание подводных жителей. Они там что, от бати  ленью заразились?
По берегу прошелестели лёгкие шаги. Ванька обернулся. К ним спускалась Анна Викторовна.
- Можно я тоже с вами посижу?
Мальчишка нахмурился. Она его неудовольствие тут же угадала.
- Что, есть какие-то приметы насчёт женщин на рыбалке?
- У меня нет, - буркнул Ванька. – Просто батя теперь точно не о рыбах думать будет.
Штольман усмехнулся, молча подтверждая сказанное.
- Я ему не дам отвлекаться, - пообещала Анна Викторовна. И коротко заметила. - Яша, у тебя клюёт!
Поплавок и впрямь решительно пошёл вниз. Штольман подхватился и изо всех сил дёрнул, подсекая. На берег вылетел пескарик в палец величиной. Он даже на крючок попасться толком не успел, и теперь трепыхался в траве бодрый и здоровенький.
- М-да, - сказал сыщик, созерцая свою добычу. – А как тянул. Я уж думал, там акула была. Этим даже кошка не наестся.
- Кошки у нас нет, - напомнила мать, подхватывая рыбку. - Отпустить его? Пусть растёт.
- Кошку я принесу, - пообещал Ванька.
- Ну, уж нет, - решительно заявил Штольман. – Это моя первая добыча. Так я её и отпустил!
- И правильно, - одобрил Иван. – Если зажарить целиком – так с костями есть можно.
Впрочем, на этом рыбацкие успехи сыщика и закончились. Ванька тягал одну за одной, в ведёрке трепыхалось уже полтора десятка сорожек и окуней. Анна Викторовна вдруг ощутила азарт и переместилась к удачливому рыбаку поближе, принимая улов и подавая ему червей. Вдруг оказалось, что с ней ему до странности легко. Словно это девчонка, Ванькина ровесница. Хотя Ванька пока не встречал девчонок, с которыми было бы так же легко.
Штольман сидел поодаль с непонятной улыбкой и смотрел вовсе не на поплавок, а на них. Солнце поднималось всё выше. Скоро утренний клёв закончится.
Ваньке стало жаль, что сыщик так и уйдёт с берега с одним этим несчастным пескарём. Он вынул отцовскую удочку и убедился, что у незадачливого рыбака уже и крючок пуст – рыбы потихоньку всё объели. Ванька хмыкнул и решительно выловил пескаря, до сих пор бодро плавающего в ведре, хотя остальные уже уснули. Насадил за спинку и закинул в воду.
- Бать, попробуй так.
Все трое уставились на поплавок с новым интересом. Пескарик водил его туда-сюда, и было не совсем понятно, клюёт ли.
- По-моему, клюёт, - нерешительно сказал отец.
- Да не! - свистящим шёпотом возразил ему Ванька.
- А по-моему, тоже клюёт, - откликнулась мать. И приказала.  – Яша, тяни!
Кажется, грозный сыщик привык во всём её слушаться. Он осторожно взялся за удочку и резко подсёк. Ванька присвистнул, мать восторженно ахнула. На крючке бился громадный краснопёрый окунь. Отец кинулся его подхватить и тут же выпустил, зашипев от боли.
- Колючий стервец!
Иван поспешно прижал добычу к земле:
- Осторожно! Вишь, перья какие? Патриарх. Чешуя, как броня – пока обдерёшь, сам облезешь.
- Так на то у меня ты есть, - иронически хмыкнул Штольман.
- Хитрый какой! – понарошку возмутился Иван.
Когда принялись снимать патриарха с крючка, выяснилось, что на сегодня рыбалка для сыщика закончена.
- Вот обжора! Заглотил малька до самых кишков! – пробурчал Ванька. – Как теперь крючок доставать? Леску резать придётся. Американскую.
- Зато он один всю сковороду займёт, - сделал вывод Штольман, задумчиво посасывая проколотый палец.
- Яков Платонович! – грозно и насмешливо сказала Анна Викторовна. – Я про грязные руки что говорила?
 

 
Следующая глава          Содержание
   

Скачать fb2 (Облако Mail.ru)         Скачать fb2 (Облако Google)