Ангел над Москвой


 
Она проснулась с каким-то невероятно лёгким чувством. Ни печалей об утраченном, ни тревог о настоящем, ни заботы о будущем. Это неправильно, наверное. Но ей было покойно и тепло.
Муж спал рядом. Она слышала ровный звук его дыхания. Солнечный луч, неожиданный в январской Москве, проник сквозь неплотно задёрнутые шторы и скользил по его лицу. А он не просыпался. Солнце? Господи, а времени-то сейчас сколько?
– Засоня! – вслух произнесла Анна, но Яков только смешно наморщил нос. Кажется, солнечный свет его тревожил.
Даже мысленно ей пока ещё непривычно было так его называть. Не Яков Платонович – зрелый мужчина, суровый полицейский следователь. Просто Яков. Её Яков. Яша… Яшенька… Нет, произнести последнее у неё пока ещё решительно не получалось. Интересно, когда-нибудь получится? Мама ведь тоже значительно моложе папы, но она никогда не называет его по имени-отчеству. Просто Витя. Витенька...
Скучает ли она по маме с папой? Яков часто спрашивает её об этом. И каждый раз смотрит в глаза тревожно и виновато. А она не скучает. Это неправильно, наверное. Но это так. В последнее время дома ей было слишком сложно. И потом, папа знает, что у неё всё хорошо. Перед свадьбой Штольман рискнул написать ему и попросил благословения. И папа его дал. Замечательный у неё папа! А маме он как-нибудь сам расскажет. Наверное.
И всё же почему ей так хорошо? Ведь ничего в их жизни не стало проще. Они в бегах. И Якова считают то ли преступником, то ли покойником. Что думают о ней самой, Анну не волновало нисколько. Её вообще сейчас ничто не волновало. Лежать бы вот так всю жизнь и смотреть на спящего мужа.
Мужа… Этот человек – её муж? А как это? Представляла ли она раньше, что это такое? Каждая минута, прошедшая после того, как он надел ей на палец кольцо, была шагом в неизвестность. Что она знает об этом мужчине? Кроме того, что он – её. Он всегда был её, с той ночи, когда она впервые увидела его во сне. И всё же она его совсем не знает. Только начинает узнавать. Её это пугает? Нисколько!
Впалые щёки, хищный нос с горбинкой, изломанная бровь. На скуле розовый след от недавно зажившей ссадины. Ужасно хочется поцеловать этот след. Когда она выхаживала Якова на Столярной, он в шутку сказал, что от её поцелуев его синяки меньше болят. И она касалась его губами – нежно, совсем легонько, чтобы не потревожить. Но на Столярной они оба почему-то стеснялись друг друга, храня целомудрие до свадьбы, словно ничего между ними ещё не случилось.
Когда он поправился, началось что-то похожее на обычную жизнь. И эта жизнь каждый день подкидывала ей открытия. Например, недавно Анна обнаружила, что к утру  лицо Штольмана становится немного колючим. И не нашла ничего лучшего, чем вслух сказать об этом. А он вдруг страшно смутился. И пробормотал, что женатые мужчины бреются вечером, а те, кто женат на службе – по утрам. И, кажется, расстроился. Но вчера он внезапно побрился на ночь.
Ещё она открыла, что он с трудом засыпает по ночам, зато с утра его не добудишься. Об этом тоже она не знала на Столярной, пока он спал сутки напролёт, измученный всем пережитым за ту страшную неделю. Это открылось ей только здесь, в Москве. В полудрёме вчерашнего вечера она чувствовала, что муж смотрит на неё. И теребит пальцами её волосы. Каждую ночь он устраивает из них восхитительный колтун. А ей это утром расчёсывать! Но она на него за это не сердится. Разве что самую чуточку. Потому что ему это нравится. Значит, ей нравится тоже.
А ещё ей нравится смотреть на него по утрам. Он любуется ею вечером, а она им – с утра. Скоро он проснётся? Или его разбудить? Теперь она уже знала, что спросонья он сердито трёт ладонями лицо. Но потом обязательно ей улыбнётся. Как же ей нравится его улыбка!
И все же, как это может быть, чтобы совершенно чужой человек вдруг стал самым родным? Когда она почувствовала это? Не в тот ли день, когда чмокнула в щёку в порыве чувств? Или это было в склепе Филина, когда он развязывал ей руки, а сам смотрел больными, тревожными глазами? Или на складе, после кулачного боя? Нет, тогда она уже точно знала, что он ей нравится. Даже больше, чем нравится.
А могла бы её жизнь повернуться иначе, и сейчас она лежала бы и разглядывала Ивана Шумского? Или князя… О, Господи!
Даже если забыть обо всех его подлостях, в которые она до конца не верила, несмотря на все предостережения Штольмана, ей всегда неловко было находиться рядом с Кириллом Владимировичем. Его вкрадчивый голос, учтивые манеры казались ей настолько сладкими, что она чувствовала себя мошкой, увязшей в меду. А ладони у него были холодноватыми и тоже почему-то казались липкими. Она попыталась представить, как эти ладони касаются её обнажённого тела, и её передёрнуло. Дело даже не в том, что он был старик.  Иван Шумский – не старик, а она и помыслить не могла, чтобы оказаться в постели рядом с ним. Даже когда он брал её за руку, ей становилось неловко.
А вот со Штольманом это всегда было просто: держаться за руки, повиснуть на шее. Целоваться… Как давно ей хотелось целоваться с ним? Полтора года, наверное. А он ничего подобного не ощущал. Чурбан бесчувственный! Ей и сейчас вдруг захотелось его то ли поцеловать, то ли стукнуть. Но она боялась, что это его рассердит. То есть, поцелуй, наверное, не рассердит…
Ну, сколько можно спать? Белый день на дворе!
Анна не удержалась и дотронулась пальцем до кончика длинного носа. Штольман сморщился, словно собирался чихнуть, а потом открыл глаза.
– С добрым утром, Яков Платонович! – бодро произнесла она, пока он не рассердился, что она его разбудила.
– Утро доброе, Анна Викторовна, – пробормотал он и потянулся к тумбочке, на которой лежал его брегет. – А который час?
– Не знаю, – легкомысленно сказала она. – По-моему, уже не рано. А какая разница?
– И впрямь, никакой, – согласился он, слегка смутившись. – Никак не привыкну. Ненавижу рано вставать. И всю жизнь мне приходилось это делать.
Анна вдруг поняла, что он немного этим расстроен. Она сама рассталась со своей безмятежной жизнью значительно легче, чем Штольман со своей – полной опасностей и тревог. Впрочем, тревог ему и теперь хватало. И ей не хотелось, чтобы он думал об этом сейчас.
– Ранняя побудка обычно означала, что у меня новый труп, – продолжал Штольман преувеличенно бодро. – Хотя с некоторых пор я начал находить в этом и положительные стороны.
– Господи, какие? – вырвалось у неё.
– Как правило, это означало, что ко мне обязательно примчится Анна Викторовна. Ведомая жаждой справедливости и духом убиенного.
В его шутках порой было что-то кощунственное. Возможно, он просто привык к чужой смерти, и она его больше не трогала. Но должна ли сама Анна привыкать к этому? В том числе и к подобным остротам.
– Яков Платонович, ну как вы можете! – искренне возмутилась она.
– Больше не буду, Анна Викторовна, – пообещал он.
Но этим обещаниям почему-то не верилось ни на грош. Очень уж озорное выражение у него было. После венчания он стал улыбаться какой-то новой улыбкой – не менее кривой, но совершенно мальчишеской. Этого Штольмана она точно прежде не знала. Его никто в Затонске не знал. Но это он удирал по сугробам от тёти Липы. Это на нём Анна скатилась с горы, хохоча до упаду. Его звали просто Яков. И к нему можно было обратиться «на ты».
– Ты есть хочешь?
На лице у Штольмана появилось озадаченное выражение.
– Честно говоря, не знаю, – наконец пробормотал он. – Не задумывался. Я как-то не привык. Мне вечно не хватало времени по утрам. Хорошо, что у Коробейникова обычно было что-то к чаю. Но если ты голодна… – спохватился он и решительно откинул одеяло.
– Не настолько, – улыбнулась Анна.
Ей нравилось, когда он вот так начинал тревожиться о ней.
А ещё ей вдруг ужасно понравился трогательный хохолок у него надо лбом. Такой строгий Яков Платонович, всегда идеально причёсанный – и вдруг! Совершенно такой же был у него в ту ночь в гостинице. Смешной хохолок и беззащитный детский взгляд. Не поцеловать ей тогда было просто невозможно.
Сейчас, впрочем, тоже…
Она с трудом оторвалась от него, чтобы восстановить дыхание. А ему хоть бы что! Вот как так может быть?
– Ты вставать думаешь? – почти сердито спросила Анна.
– А зачем? – криво ухмыльнулся Яков. – Если в самом скором времени мы упадём обратно.
– Ну, знаете, Яков Платонович!
Но на самом деле она не сердилась. И он это прекрасно видел. Вон как улыбается нахально. К тому же, вчера так с ними и было.
– Ладно, – подумав, сказала Анна. – Можешь не вставать. Все равно больше делать нечего.
– Вообще-то есть, – Штольман сделался серьёзным и опустил ноги на пол.
Анна встревожилась.
– Что?
– Да ничего особенного, – поспешил он успокоить. – Мне просто надо к сапожнику. Хочу заказать кое-что в дорогу. Кстати, Анна Викторовна, вы не хотите прогуляться по магазинам? Не думаю, что в вашем чемодане есть всё, что вам понадобится для путешествия.
Предложение было неожиданное. После встречи с тётей Липой они наутро уехали из Сокольников и в дальнейшем старательно избегали мест, где могли повстречать знакомых. Но у неё и впрямь с собой не слишком много вещей. Ведь собиралась-то она второпях. А прогуляться по московским магазинам было бы заманчиво. Он сказал «путешествие»?
– А куда мы поедем, Яков Платонович?
– Для начала в Сибирь, Анна Викторовна. Вас это не пугает?
– Нисколько! – поспешила уверить она.
Господи, Сибирь! Там, наверное, валенки понадобятся? А что ещё?
– В Москве стоит запастись тем, чего мы не найдём ни в Казани, ни в Омске, – спокойно сказал Штольман.
Анна глядела на него озадаченно. Получается, валенки пока отменяются?
– Да просто погуляйте, – предложил он легко. – Часа через два я к вам присоединюсь.
– А завтракать? – решительно напомнила она.
* * *
После бегства из Сокольников Штольманы поселились в Замоскворечье, но за покупками Яков предложил ей съездить на Кузнецкий мост. Сам он намеревался заняться какими-то неотложными делами, а встретиться супруги должны были в три часа пополудни в трактире на Пятницкой, недалеко от полицейской части. В этом краю Анна ещё не была, но не сомневалась, что найдёт.
– Езжайте по магазинам, Анна Викторовна, – поощрил муж. – Кузнецкий мост – это почти Париж. Всем дамам там нравится.
Прогуливаясь оживлённой улицей, вдоль которой тянулись бесконечные двухэтажные галереи, пестревшие вывесками на французском, Анна пыталась понять, нравится ей это, или нет. Впервые она была в большом городе одна, сама себе хозяйка, отправившаяся за покупками. Это было внове.
Анна остановилась возле магазина дамского белья. А что если?.. Она решительно толкнула дверь и вошла внутрь. Стоящий за прилавком человек со смоляными нафабренными усами и взбитым коком неприятно напомнил ей недоброй памяти Жоржа, так что сразу захотелось уйти. Но приказчик уже расплылся в угодливой улыбке:
– Чего изволите-с, мадемуазель?
Анна покраснела, вспомнив, что незамужним барышням в таких местах в одиночку бывать вроде и незачем. Но она-то больше не барышня. Она строго сжала губы и словно бы невзначай сняла перчатки, демонстрируя обручальное кольцо.
– О, пардон, мадам! – приказчик склонился ещё угодливее. – Специально для вас – только что доставлено из Парижа прелестное шелковое неглиже. Вашему супругу понравится.
Он уже доставал из коробки что-то невесомое, розовое, в кружевах и рюшах. Анна Викторовна вдруг подумала, что она не знает, нравится ли такое Штольману. Ей не пришло в голову поинтересоваться этим. Как-то всё время были другие дела.
Обещанное неглиже оказалось чем-то вроде домашнего халатика, в котором только в спальне и ходить. Анна представила под ним свою простенькую ночную рубашку: совершенно неподобающий вид. К нему нужно что-то такое же невесомое и шёлковое. Любит ли такое Яков? Ну, почему она не догадалась спросить? Нина Аркадьевна наверняка в чём-то подобном щеголяла. А чем она, Анна, хуже?
Словно наяву она увидела себя в розовом неглиже, сидящей в кокетливой позе посреди столь же розового будуара. Где это? В Париже?
Вот только  вместо Штольмана в отворившуюся дверь с приторной улыбкой вплыл… покойный князь Разумовский. Анна вздрогнула, прогоняя неуместную фантазию, и подхватила с прилавка перчатки, едва удержавшись, чтобы не выскочить из лавки стремглав. Потом напомнила себе, что она неделю как замужняя дама, и такие фокусы ей не к лицу.
– Нет, – твёрдо сказала она приказчику. – У вашего неглиже ужасный цвет!
– Есть голубой-с, как раз под цвет ваших глаз, – засуетился тот.
– Не трудитесь, – небрежно сказала Анна Викторовна.
И неторопливо выплыла за дверь. Оказавшись на улице, судорожно глотнула морозного воздуха и стала соображать, что на неё нашло. От утренней лёгкости не осталось и следа, наоборот – внутри поселилась смутная тревога. Анна попыталась её осмыслить.
Даже если предположить, что Яков Платонович одобряет тонкое дамское бельё, у них нет никакого розового будуара. И в обозримом будущем не будет. Он же сказал, что они едут в Сибирь. И зачем в Сибири кружевное неглиже?
А потом на ум пришли девицы из Заведения, куда её пару раз заносила нелёгкая. Вот кто постоянно разгуливал в самом фривольном белье, но что-то она не припоминает, чтобы Штольмана это сколько-нибудь волновало. Напротив, оба раза он был на редкость сердитым. И орал на неё. Ну, положим, у него были причины для этого, она уж постаралась. Но корсеты и панталоны подопечных Маман его точно не возбуждали, в этом она уверена.
 
Анна сердито шла по Кузнецкому и злилась на Штольмана. Вот зачем он послал её сюда? Он хочет, чтобы она была безмозглой кокеткой? Или у них слишком много денег, чтобы тратить их на такую ерунду? Жалования у Якова Платоновича теперь нет, а наследства француза надолго не хватит. А им ведь предстоит длинное путешествие. Ехать в Париж через Сибирь – это сколько же времени займёт? И денег.
Потом её вдруг сразила мысль, что она же совершенно не разбирается в хозяйстве. Так чтобы вести счета, планировать расходы. Мама всегда этим занималась. А её только таскала по галантерейным лавкам и ателье, стремясь сделать из дочери модную барышню. Мама, ну вот разве это замужней даме надо? Или ты говорила мне об этом, да я всё пропустила мимо ушей?
А самое ужасное, что Яков Платонович тоже едва ли представляет, как вести дом. У него же никогда не было дома. Он сам говорил. Получается, они оба это не умеют? И как быть?
Для начала – никаких пустопорожних расходов! До тех пор, пока у них не появится стабильный доход, тратиться нужно только на самое необходимое.
Дойдя до этой мысли, Анна решительно покинула Кузнецкий мост, который больше не соблазнял её совершенно. Поскольку до назначенного часа оставалась уйма времени, она приказала отвезти себя в Александровский сад и с удовольствием гуляла по заснеженным дорожкам, пока не замёрзла. Руки в тонких перчатках совершенно окоченели, и на память пришло, как Яков отогревал их своим дыханием на пороге дома Бенциановых.
Боже, она забыла дома теплые рукавички! Вернее, ей даже не пришло в голову кинуть их в чемодан в ту ночь, когда она лихорадочно собиралась, стремясь перехватить Штольмана прежде, чем он доберётся до вокзала и исчезнет из её жизни навсегда.
Так, ей нужны рукавички. Они же в Сибирь поедут. А Якову нужен тёплый шарф!
Ей вдруг вспомнились румяные замоскворецкие тётки, торгующие вразнос оренбургскими шалями, пуховыми варежками и всякой вязаной всячиной. Мужские шарфы у них наверняка тоже есть. Так чего она здесь время теряет? Анна оглянулась в поисках извозчика. Искать не пришлось долго, от желающих подвезти просто отбою не было.
– На Пятницкую, – бросила она, забираясь в пролётку.
Бородатый мужик степенно кивнул и тронул поводья. Мохнатая кобылка потрусила мимо какой-то громадной стройки, раскинувшейся по ту сторону площади.
– А что это будет? – спросила Анна у извозчика.
– Верхние торговые ряды будут, – прогудел мужик. – Под стеклянной крышей, так-то. Сказывают, в Париже так. И в Лондоне тож.
Пока будущее великолепие не напоминало ни Лондон, ни Париж. Не то чтобы Анна там была, но ямина  в половину Красной площади европейские столицы точно не напоминала.
– Поживём – увидим, – вздохнула она.
И тут же вспомнила, что увидеть, что здесь будет, ей, скорее всего, не суждено. Яков Платонович должен бежать из России навсегда. Значит, и она тоже.

* * *
Замоскворечье всегда успокаивало её своей основательной купеческой домовитостью. Ей казалось, что здесь всегда опрятно и празднично. На улице продавали блины и горячий сбитень. Запахи ласкали ноздри. Анна почувствовала, что проголодалась, но решительно обошла сбитенщика стороной. Лакомства в перечень необходимых расходов отныне у неё не входили.
Внезапно ей на глаза попалась тётка, продающая пуховые шали. На платки Анна даже не взглянула, сразу потребовав показать рукавички. Варежки у торговки нашлись – ничуть не хуже тех, что остались дома – надежной Прасковьиной работы.
Вот только цену тётка заломила несусветную. Анна сердито нахмурилась. Яков Платонович ещё несколько дней назад предупредил её, что московские торговцы всегда требуют с запросом, чтобы всласть потом поторговаться. Это было необходимым ритуалом и любимым развлечением москвичей. Сам Штольман, даром что петербуржец, цену сбивал весьма успешно. Для этого ему достаточно было приподнять бровь и улыбнуться опасной своей улыбкой, на миг показывая зубы: «Это уж ты хватил, братец!». И проныра сразу начинал идти на попятную.
Но так у Анны точно не получится.
– Это дорого, – со вздохом сказала она и повернулась, чтобы уйти.
– Да как же дорого, барышня? – заторопилась тётка, догоняя её. – Поглядите, товар какой. Аж из самого Самарканда привезённый, от тонкорунных тамошних овец.
– Ой ли? – весело откликнулась Анна. – А не  с соседского кобеля шерсти нащипали?
Кажется, она попала в точку, потому что торговка на мгновение смешалась, не ожидая такой прозорливости от молоденькой барышни.
– Ну, с кобеля так с кобеля, – пожала плечами Анна. – Сбрось полтину – куплю.
– Гривенник, барыня! Не губите! Не могу больше уступить. Отдам дешевле – быть мне от мужа битой!
Анна опять озорно улыбнулась. Тётка была дородная и нахальная. Наверняка в доме у неё муж по одной половице ходит.
– А ты сдачи дай! Не впервой тебе, я думаю.
Торговка ухмыльнулась вдруг одобрительно:
– Веселая барышня. А, пропадай моя спина! Двугривенный уступлю. И ни копеечкой больше.
Анна кивнула с улыбкой, а потом спохватилась:
– А шарф мужской у тебя есть?
Нашёлся и шарф – серый с голубой ниткой, мягкий и пушистый даже на вид. Анна приложила его к щеке, радуясь нежному касанию. И цвет как раз Якову к глазам.
– Беру! – воскликнула она.
– Не торгуясь? – лукаво сощурилась тётка. – Или для милого не жалко?
– Не жалко, – серьёзно сказала Анна Викторовна, доставая кошелёк. – В Сибирь едем. Там холодно.
– В Сибирь? Матушка, чего ж вас туда несёт?
– Есть необходимость, – сухо ответила она, спохватившись, что ненароком выболтала то, о чём болтать не следовало. Поспешно расплатилась и заспешила к трактиру, снова ощущая, что её охватывает непонятная тревога.

* * *

У порога её обдала ужасом мысль, что в подобных местах одинокой барышне тоже быть негоже, хотя публика наружу выходила на вид приличная. Но Яков уже ждал её за столиком. Анна вздохнула с облегчением и заспешила к нему.
– Что же вы купили, Анна Викторовна? – спросил он с улыбкой.
Она молча выложила на стол перед ним варежки и шарф. Бровь Штольмана иронически приподнялась.
– И за этим вы ездили на Кузнецкий? По-моему, такое добро можно купить буквально за порогом.
– А я и купила его за порогом, – сердито ответила Анна.
Яков уставился на неё озадаченно, изумлённый настроением супруги.
– Вот зачем вы меня туда отправили? – Анна перешла в наступление.
– Хотел порадовать молодую жену, – осторожно сказал он. – А вам там совсем ничего не понравилось?
– Понравилось, – вздохнула она. – Но я не знала, нравится ли это вам.
– Анна Викторовна! – протянул он с неподражаемым выражением. – Вы мне нравитесь в любом виде!
– Даже если бы я нарядилась, как девица из Заведения?
– Уверен, что так вы не нарядитесь никогда.
– А если я надену юбку из травы и султан из перьев? Вы скажете, что вам это тоже нравится?
– Я скажу, что сейчас этот наряд не по сезону, – улыбнулся Штольман. – Особенно в Сибири.
– Кстати о Сибири, – спохватилась она и решительно обмотала шею мужа новеньким шарфом. Картина её вполне удовлетворила. – Тебе ещё зимняя шапка нужна. Вместо котелка, в котором ты бегаешь зимой и летом.
Штольман улыбнулся широко и счастливо, но сказал, разумеется, совсем иное:
– Зачем мне шапка, когда у меня такой шарф есть?
В доказательство втянул голову в плечи, так что из-под шарфа стали видны лишь кончик носа и лукаво поблёскивающие глаза.
– Он тебе правда нравится?
– Вы в этом сомневаетесь, Анна Викторовна?
А её и впрямь вдруг настигло сомнение. Она нахмурилась.
– Но раньше ты никогда его не носил.
– Просто у меня не было молодой жены, которая бы мне его подарила.
Анна кинула на него пристальный взгляд, чтобы убедиться, что говорит он серьёзно. Какое там серьёзно? Сидит с глупейшей улыбкой на лице. И едва ли вообще слышит, что она говорит.
Интересно, у неё такое же глупое выражение бывает, когда она им любуется?
– Пойдём домой! – решительно сказала она.
– Это куда? – уточнил Штольман.
– Господи, да в номера! Не могу больше оставаться на людях.
– Анна Викторовна, – неподражаемым тоном заметил муж. – Я ведь вам говорил, что вылезать из постели было пустой затеей.
* * *
Пятницкая полицейская часть, подле которой располагался трактир, напоминала Затонскую разве что наличием каланчи. Но и каланча здесь была повыше, и строений побольше. А у входа тревожно сновали деловитые городовые. Словом, что-то там происходило. Анна сама не заметила, что ноги уже несут её к полицейской управе.
– Анна Викторовна, – окликнул её Штольман. – Куда вы?
Она обернулась, в волнении прикусывая губу.
– Яков Платонович, с вами бывает такое, что вы чувствуете, что должны обязательно быть где-то? Или что надо спешить, иначе стрясётся беда?
– С тех пор, как знаю вас – практически постоянно, – усмехнулся затонский следователь.
– Вот у меня сейчас именно такое. Вы понимаете?
Яков нахмурился.
– Аня, нам бы не привлекать к себе внимание.
– А ты не заходи туда. Подожди меня.
– Аня!
Но она уже решительно зашагала через улицу, чувствуя, что именно так будет правильно. Штольман шумно и резко выдохнул за её спиной. Анна поняла, что он сердится.
Улица была широкая. И по мере того, как Анна Викторовна удалялась от мужа, её начинало одолевать сомнение. Она ведь сейчас только что ослушалась его. Страшно подумать, что будет, если Якова узнают. Своим безрассудством она навлекает опасность на человека, которого любит больше всего на свете.
Повернуть? Но что-то же позвало её сюда. Надо во всём этом разобраться!
И всё же она остановилась в раздумье. Но в этот миг Штольмана закрыл из виду громоздкий империал, а когда конка проехала, он уже исчез из виду.
Не успела она до конца осмыслить своё решение и его последствия, когда откуда-то из-под ног дюжих городовых выкатился маленький человечек без шапки и с каким-то заячьим криком кинулся к ней:
– Барышня! Анна Викторовна!
Это было совсем неожиданно в незнакомом городе, где она всего только три дня. Но человечек летел к ней, а за ним громыхали сапогами и бренчали шашками упустившие его городовые.
Беглец вцепился в её рукав, тяжело дыша. Кажется, он так и норовил спрятаться за её юбку.
– Барышня, не бойтесь! – орал на бегу усатый пожилой урядник. – Сейчас мы этого варнака возьмём! А ну, отойди от дамы, морда ты каторжная!
– Не виноват я! – верещал в ответ человечек, прячась  за её спиной. Голос казался знакомым, но у Анны никак не получалось беглеца разглядеть.
– Да перестаньте же за меня цепляться! – в сердцах сказала она.
Подбежавшие городовые оторвали несчастного от Аниных юбок. Человечек только коротко всхлипнул. Он определённо был Анне Викторовне знаком. Но имя не вспоминалось.
– Погодите, – властно остановила она полицейских. – Вы кто?
– Не узнаёте, барышня? – человечек, кажется, готов был заплакать. – Луков я.
– Помню, – кивнула Анна, и впрямь припоминая обстоятельства, в которых видела его. Если не считать того, что в лавку господина Лукова они с маменькой не раз заходили за кружевами. – Это ведь вы подмётные письма помещице Бенциановой писали прошлой зимой?
– Барышня, не губите! – затонский галантерейщик всё же рухнул перед ней на колени, так что городовые снова не успели его поймать. – Тогда – было, бес попутал! Нынче не виновен я, вот вам крест! – он осенил себя широким знамением.
Он был жалок. И роль его в той давней истории была не столь уж благовидна. Но, похоже, что это его беда привела Анну сюда поперёк мужниного запрета.
– Тут надо разобраться, – сказала она городовым. И решительно направилась к воротам полицейской части.
– А это кто? – изумлённо спросил за её спиной кто-то из служивых.
– Это Анна Викторовна Миронова, – благоговейно произнёс арестованный Луков. – Она-то уж разберётся.
 
В участок Анна ворвалась решительно, словно к себе домой. Обстановка, что ли, так действовала? Внутри Пятницкая полицейская часть очень напоминала Затонскую. А где у них тут сыскное отделение?
Откуда-то из бокового коридора вывернули двое мужчин штатской наружности. Это, должно быть, сыщики. Тот, что постарше, выглядел совсем блёкло: невысокая, сутулая фигура, мышиного цвета волосы и старомодные бачки, бесцветные глаза, скользнувшие по ней без видимого интереса. А вот тот, что помоложе, был очень даже хорош собой: статный, кареглазый, с чистым лицом и аккуратно подстриженными усами. И одет опрятно и модно.
– Я хочу знать, в чём обвиняется этот человек, – решительно произнесла Анна, не давая им возможность усомниться в её праве задавать такие вопросы.
Московские сыщики уставились на неё с изумлением. Старший промолчал, а молодой спросил приятным баритоном:
– А вы, барышня, кем будете?
– Анна Викторовна Миронова, – отрекомендовалась она сурово. – Дочь присяжного поверенного из Затонска. Господин Луков – наш клиент.
По правде сказать, галантерейщик никогда не был папиным клиентом. Едва ли ему до сего дня вообще требовался адвокат. Услышав её заявление, он только заморгал своими собачьими глазами и утёр платком вспотевшую плешь.
– Помощник следователя Арефьев Константин Петрович, – отрекомендовался молодой и приятный. Старший вовсе промолчал. – Господин Луков обвиняется в краже крупной суммы денег.
В этот момент в разговор вклинился дюжий белобрысый малый купеческой наружности в распахнутом полушубке. Он схватил Лукова за грудки так что ноги маленького галантерейщика оторвались от пола.
– Ты куда дяденькины деньги дел, паскуда?
– Господин Колыванов! – скрипучим голосом вяло одёрнул его старший следователь.
– Простите, господин Маслов, – враз осадил горячий детинушка. – Так ведь средства-то какие! Дяденька партию атласов заказал. Тут тебе и ментенон, и помпадур, и трианон. А теперь чем я платить буду? У, висельник!
По всему выходило, что почивший был купцом, торговавшим тканями.
– Погодите, – сказала Анна. – Тут надо разобраться. Какие есть основания подозревать, что господин Луков причастен к исчезновению денег вашего покойного дядюшки?
Кажется, получилось достаточно солидно – вполне в папином духе. Ну, она так надеялась. Правда, в ответ раздался новый взрыв эмоций: купеческий племянник ругался, Луков голосил, что не виноват. Симпатичный следователь посмотрел на неё страдальчески и закатил глаза. Анна улыбнулась ему в ответ.
Примерно через полчаса она смогла разобраться в ситуации. Господин Луков часто брал мелкие партии галантерейных товаров у ярославского купца Коровина. На этот раз они постановили съехаться в Москве, куда Коровин приехал по своим торговым делам вместе с племянником, вот этим самым Кузьмой Колывановым. Поселились они в одной гостинице, выбрав номера по соседству.
– Вечор дяденька весёлый был, – рассказывал племянник. – Будто бы выгодно ему партию уступили. Нонеча собирался всё забрать, а вчерась праздновал это дело. Выпить дяденька всегда любил. Ну, и девицы тож были.
Пикантность ситуации заключалась в том, что на девицах господин Коровин и отдал богу душу – не выдержало сердце. Анна слегка покраснела, но постаралась произнести непринуждённо и солидно:
– А девиц вы проверили?
– А как же-с! Самолично всё до тряпочки перетряхнул. Он это, больше некому! – снова пошёл в наступление Колыванов.
– Девиц всё же допросите, Константин Петрович, – тихо приказал помощнику следователь.
– Слушаюсь, Георгий Николаевич.
– А на каком основании обвиняют господина Лукова? – строго спросила Анна Викторовна.
Кузьма ответил ей охотно и подробно:
– Так девицы-то когда разбежались, он в дяденькин номер зашёл. Они ж как резаные верещали. Ну, он в комнаты, значит… А потом и припустил, как заяц. Ты куда дяденькины деньги дел?! – вновь заревел племянник.
И тут у Анны вдруг закружилась голова – должно быть, от шума и духоты. Очнувшись, она обнаружила, что сидит на полу. И все вокруг смотрят на неё очень странными глазами. И в участке стоит мёртвая тишина.
– Чт-то это было? – севшим голосом вопрошал пространство племянник Колыванов. – Вы откуда слова дяденькины знаете? И голос – это ж его голос был!
Анне стала ясна природа внезапного недомогания. Только этого ещё не хватало!
– Ненавижу, когда они так делают! – в сердцах произнесла она.
Присутствующие продолжали смотреть на неё с каким-то болезненным интересом.
– Что он сказал? – спросила она у маленького галантерейщика – единственного, кто мог понять, что произошло.
– Горло не дери, говорит, дурошлёп, – сообщил ей Луков, глядя на неё с тихой преданностью. – А голос и впрямь его – Гаврилы Ильича.
– А что с деньгами, он не сказал?
Маленький галантерейщик только мотнул головой и снова промокнул платком плешь.
– Анна Викторовна, вам плохо? – красивый помощник следователя уже маячил подле.
– Ничего, – махнула она рукой. – Это со мной, знаете ли, бывает.
Честно говоря, давненько уже не было. После пропажи Штольмана до самого Рождества никто не являлся. И после сомнительной шутки князя тоже никого не было. Заглянул Лассаль, но она не смогла ни задержать его, ни выспросить. Совсем духи слушаться её перестали. Она уже начала думать, что сбылось пророчество Уллы Томкуте. Надо было этому покойному сладострастнику явиться именно сейчас. И добро бы сказал что-то ценное! Похоже, он только на расходившегося племянника рявкнул.
– Это Анна Викторовна – духовидица наша затонская, – пробормотал галантерейщик. – К ней покойные завсегда приходят, ежели кого без вины…
Неясно было, как московские сыщики отреагировали на это сообщение. Может статься, что неожиданная гастроль покойного купца Коровина тут и к месту пришлась. Иначе ей долго объяснять им. Одно только плохо: она не помнит после таких визитов ничего.
– Барышня, вы уж меня не оставьте, – всхлипнул Луков. – Мы ж знаем, сколь вы помогали следователю нашему… покойному. Спросили бы у него, а? Уж он-то разберётся.
Анна открыла рот, чтобы честно сказать, что в последнее время над даром своим не властна, как вдруг до неё дошло, что просить помощи у Штольмана она может и без спиритизма.
– Хорошо, – кивнула она. – Я спрошу у Якова Платоныча. То есть, у духа его. Господа, мне необходимо побыть одной. Не ходите за мной. Общение с духами не терпит свидетелей. Иначе может получиться такой же конфуз, как вот только что.
И она решительно вылетела за дверь. Впрочем, кажется, полицейские были слишком ошеломлены, чтобы за ней последовать.
Будь Штольман и впрямь духом, вопросить его было бы намного проще. А теперь где его искать? Они же даже о месте встречи не условились.
Она только пискнула от неожиданности, когда твёрдая рука прихватила её сзади за локоть, увлекая в подворотню, а знакомый голос язвительно прошипел над ухом:
– Анна Викторовна, ваша спасательная эскапада закончена?
– Не совсем, – произнесла она с облегчением. – Яков, мы должны помочь господину Лукову!
– Кто есть господин Луков? И почему мы ему должны?
– Галантерейщик из Затонска. Вы помните?
– А, маленький пасквилянт, – хмыкнул Штольман. – Во что он впутался на этот раз?
– Я уверена, что сейчас он невиновен!
Она изложила все детали скрупулёзно и последовательно, торопясь, чтобы Яков не успел ей отказать. Сыщик выслушал внимательно, только недовольно мотнул головой, когда она закончила.
– Значит, ни у девиц, ни у Лукова денег не нашли. А с поставщиками купца они общались? Теми самыми, которые привезли ему все эти помпадур, лавальер, бланманже?
Анна против воли прыснула. Кажется, в тканях Яков Платоныч разбирался ещё хуже, чем в кулинарии. Впрочем, откуда ему?
– Вы – самый лучший дух на свете! – воскликнула она, прочувствованно обнимая мужа за шею и утыкаясь в новый шарф. – Шапку тебе надо купить, вот! Ты не жди меня, иди в номера. Я выясню всё и вернусь.
Штольман только хмыкнул у неё за спиной.

Как ни странно, полицейские Пятницкой части выслушали её соображения со всем вниманием и тотчас отправились проверять поставщиков. Уходя,  господин Арефьев кинул на неё такой заинтересованный взгляд, что Анна даже обрадовалась, что Штольман ушёл. Трудно представить, как он отреагирует на такой явный мужской интерес. Точнее, как раз совсем не трудно. Теперь она сама знала, что означают подобные взгляды. Боже, какой же дурой она была ещё в апреле! И как это Яков только отругал её? Надо было юбку задрать – и крапивой, крапивой!
По счастью, шумный господин Колыванов увязался вслед за сыщиками. Ждать пришлось довольно долго. Слегка успокоившийся Луков вначале тихо вздыхал в углу, потом принялся сбивчиво благодарить. Потом стал задавать вопросы о здоровье и о семье. Анна отвечала сколь возможно уклончиво. Поняв, что обсуждать свои дела она не намерена, маленький галантерейщик пустился в воспоминания о Штольмане. Слушая о том, каким замечательным человеком был покойный затонский сыщик, нынче самолично явившийся с того света, чтобы спасти Лукова, Анна отвернулась к окну, чтобы никто не разглядел её лица. Она всеми силами напоминала себе, что обязана хранить траурное выражение. Только сердце сжималось от нежности. Яков Платонович, и впрямь, самый лучший сыщик на свете. И вообще, он самый лучший!
Саге разошедшегося Лукова с большим интересом внимали московские городовые – те самые, что называли его варнаком ещё пару часов назад.
– Орел, говоришь? Наскрозь любого видит? А не врёшь?
– Вот вам крест истинный! – забожился Луков.
Анна внезапно вспомнила слова Штольмана о том, что они не должны привлекать к себе внимание. Интересно, она всё сделала, чтобы его привлечь? Или надо ещё промчаться над Москвой голышом, верхом на метле?
Сыщики вернулись примерно через час. Племянник Коровина сиял, как блин на Масленую.
– Дяденька товар вчерась оплатил. Весь до копеечки, – подтвердил он то, о чём сразу догадался Яков Платоныч. – Потому и денег при нём не нашлось.
– Ну, вот и ладно! – улыбнулась Анна. – Господа, мне пора. Было очень приятно с вами поработать.
В самом деле, приятно. Никто не задавал глупых вопросов, не вздыхал: «Ох, уж эти мне ваши духи!»
Симпатичный господин Арефьев явно имел намерение склониться к её руке. Анна поспешно натянула перчатки, соображая, заметил ли кто обручальное кольцо у неё на пальце.
– Анна Викторовна, на дворе темно. Позвольте вас проводить?
– О, нет! Это лишнее! – торопливо воскликнула она и, кивнув на прощание, выскочила за дверь.

На улице и впрямь было совсем темно. И даже как-то жутко. Позади хлопнула дверь. Кажется, Константин Петрович всё же вышел вслед за ней. Анна торопливо зашагала прочь, не желая попасть в двусмысленное положение. Не успела она пересечь улицу, как от угла беззвучно отделилась фигура в громоздком нагольном полушубке и татарской шапке-малахае и двинулась за ней. Анна прибавила шаг. Её враз обдало горячим потом, а перед глазами встала стеклянная розочка, нацелившаяся ей в горло.
– Анна Викторовна! – позвал знакомый голос за спиной.
Мужик почти нагнал её, и в свете, пробившемся из невысокого окна, ей показалось, что она узнаёт полушубок. И шарф… серый, с голубой ниткой.
– Господи, да это Герасим! – вырвалось у неё. Ну да, на Столярной он в этом полушубке за дровами по ночам выходил. Только носил картуз, а не шапку, вот она и не узнала.
– Я это,  барышня. Проводить вас велено, – произнёс бархатный голос, старательно по-волжски окая.
Она с облегчением выдохнула, чувствуя, что на лице расцветает глупейшая улыбка, развернулась и ухватилась за рукав полушубка.
– Анна Викторовна, вы с ума сошли? – прошипел знакомый голос, враз утрачивая волжский акцент и обретая петербургский. – Под ручку с мужиком?
Она с сожалением выпустила его надёжную руку и пошла впереди, позволяя «слуге» следовать за собой. Только сейчас она заметила, что следователь Арефьев всё ещё стоит на крыльце полицейской части и смотрит ей вслед. Яков прав. А она снова чуть не совершила глупость.
– Хорошая шапка, – бросила она через плечо.
– Барыня купить велели, – доложил Герасим.
Какой он всё-таки забавный, когда вот так валяет дурака! И совершенно неузнаваемый. В этой шапке, да с шарфом, совершенно не видно, что под ними внешность отнюдь не простонародная. Да и не совсем русская, если на то пошло.
– Всё так и было, – сообщила ему Анна. – Коровин оплатил товар накануне. Знаешь, я счастлива, что нам удалось помочь этому бедному Лукову!
– Странное у вас счастье, Анна Викторовна, – хмыкнул муж. – Без трупа в медовый месяц – как без свадебного торта?
Пару мгновений она думала, не обидеться ли.
– Кстати, торта-то у нас и не было! – ехидно напомнила она.
По тяжкому вздоху за спиной Анна безошибочно определила, что он вновь чувствует себя виноватым. Так-то!
Нет, не так! Господи, что это на неё нашло? Мало того, что она подвергла его опасности, так ещё и издевается теперь!
Пятницкая часть скрылась из виду, на улице хоть глаз коли. Анна развернулась и, коротко всхлипнув, спрятала лицо в овчине воротника.
– Прости меня! Прости, пожалуйста!
– Аня, за что? – спросил Штольман, не на шутку перепугавшись.
– Я опять тебя не послушалась.
Только сейчас до неё дошло, каким ужасом могла окончиться эта её эскапада. Если бы Якова узнали и попытались арестовать…
Муж крепко прижал её к груди, молча гладя по плечам. Потом всё же сказал очень серьёзно:
– Анна Викторовна, я не могу запретить вам быть ангелом, который спешит на помощь всем, кто нуждается. Просто… когда вы это делаете, я должен быть рядом.
– Хорошо, – вздохнула она.
Она готова была пообещать, что впредь будет думать над последствиями своих поступков. Но Яков не требовал обещаний. Он поверил ей на слово. Какой же он всё-таки…
– Я привлекла слишком много внимания?
– Боюсь, что да.
– И что нам теперь делать?
– Да просто уедем пораньше, – лица было не разглядеть, но в голосе она слышала улыбку. – Ангел пролетел над Москвой и исчез в неизвестном направлении.
Анна улыбнулась, не отрываясь от его плеча. А сам-то он кто? Настоящий ангел и есть. И покуда он рядом, никакое зло не может её коснуться!
   

 
Следующая глава          Содержание

   
Скачать fb2 (Облако Mail.ru)       Скачать fb2 (Облако Google)

Отредактировано Atenae (15.01.2019 11:07)