Казанские мистерии


 
– Наталья Дмитриевна, а что это значит – «солить молодых»?
Любопытство Анны Викторовны было неистощимо. В такие минуты куда-то исчезала юная женщина, успевшая пережить что-то нелёгкое и страшное, шагающая в неизвестность за своим преследуемым супругом. Вместо неё появлялась девочка, которой интересно всё на свете. И, кажется, её мужу это нравилось. У него начинали сиять глаза, а на худых щеках проступали ямочки. Он так неприкрыто любовался своей молодой женой, что Наталье Дмитриевне пришлось напомнить ему положение вещей. Жаль было разрушать эту невинную радость, но если его узнают – быть беде!
– Герасим, вы взяли тёплую шаль для барыни? Ей совсем нельзя перемерзать. Господи, и почему я на это согласилась?
Последний вопрос она задавала себе с самого утра. Это была вовсе авантюра какая-то. Выводить в свет тверскую «племянницу», едва оправившуюся от болезни – и это в то время, когда она сама там персона нон грата. Несмотря на уверенность Якова Платоновича в том, что скандал, буде он вообще существовал, должен улечься за пять лет, Вербицкой было не по себе.
– Взял, ваша милость, – пробурчал Штольман, делаясь вновь совершенно непроницаемым, и заботливо укутал плечи жены. Сегодня солнечно и довольно тепло, но Анна ведь ещё недавно болела.
– А ты снова с голой шеей, шарф не надел, – укоризненно произнесла Анна Викторовна, поднимая воротник мужниного тулупа.
– Так не холодно же! – пробормотал он смущённо.
Теперь Вербицкая знала о своих гостях почти всё. Они доверились ей, несмотря на опасность, которая грозила обоим. А ещё она догадалась, что Яков Платонович прежде был полицейским. Наверное, очень хорошим и честным полицейским, раз с ним всё это случилось. Вот уже несколько дней Наталья Дмитриевна чувствовала себя совершенно живой, волнуясь и переживая за этих ещё недавно чужих ей людей.
А они тем временем пытались помочь ей. Особого плана у них, впрочем, не было.
– Оценим обстановку. Соберём слухи, – поставил задачу Штольман. – Если повстречается Волженин, под каким-либо предлогом проверим, нет ли у него при себе автоматического пера. В остальном – импровизируем. И получаем удовольствие. Праздник, в конце концов!
Наталья Дмитриевна давно уже забыла, что такое праздник. И всё же почему-то приняла этот план. И обмирала от испуга – и какого-то сладкого предвкушения. Как-то так с ней бывало, когда Алёша что-то выдумывал в очередной раз и с таинственным видом тащил свою пугливую жену навстречу новой своей затее. Она просто забыла, что чувствовала тогда. А сейчас воспоминание вдруг вернулось.
– У нас в Казани есть обычай, – пояснила Вербицкая, оборачиваясь к госпоже Штольман. – В Широкий четверг молодые, недавно обручившиеся пары зазывают на улицу. Жена садится мужу на колени и начинает его целовать, а все вокруг забрасывают их снежками – «солят». Холодно, смешно, снег за шиворот.
– И какой в этом смысл? – вновь забывшись, спросил Штольман. Хорошо, что кроме них это мог слышать только Матвей, правящий лошадкой.
Супруга сердито посмотрела на Якова Платоновича, призывая к порядку.
– Никакого, я думаю, – сказала она. – Просто весело. Наталья Дмитриевна, а вас солили?
Госпожа Вербицкая улыбнулась.
– Мы обвенчались на Покров и, строго говоря, к Масленой молодожёнами считаться уже не могли. Но разве Алеша мог пройти мимо такой забавы? Он никогда не пропускал того, что могло принести радость. Я иногда думаю, каково же ему пришлось на войне, если он так истово спешил жить?
Чувствуя, что расстроила хозяйку, Анна Викторовна ласково коснулась её руки.
– Это ничего, – вздохнула Наталья Дмитриевна. – С вами я вновь начала вспоминать хорошее.
Лошадка бежала бодро, санки мчались легко, и настроение госпожи Вербицкой тоже было непонятно лёгким. Правда, лёгкость эта продлилась ровно до тех пор, пока на дороге не начали всё чаще попадаться спешащие в ту же сторону дрожки-барабусы с весёлыми людьми, развалившимися на соломенных тюфяках. К услугам барабусов охотно прибегали казанцы, не имевшие собственного выезда. Зимнее катание по льду было любимейшим времяпрепровождением, ради которого наезжали в город к Масленице даже гости из Елабуги. И хотя знакомые Вербицкой едва ли стали бы ездить на барабусе, она испуганно напряглась, ожидая, как встретят её появление все эти люди, до сих пор обсуждающие её мнимый позор.
Но Анна Викторовна глядела на неё участливо, а Штольман был невозмутим, хотя продолжал остро поглядывать по сторонам. Он был уверен в том, что только чья-то недобрая воля повинна в её одиночестве, и намеревался источник этих слухов найти. Наталья Дмитриевна вдруг подумала, что Яков Платонович рискует гораздо больше неё самой. Но он-то не боится. Значит, и ей не должно подавать виду. Она выехала на гуляния со своей племянницей. На ней нет вины, о которой судачат в городе. Значит, спину она будет держать гордо!
 
Широкая Масленица отмечалась нынче народными забавами на Кабане, лед на котором, несмотря ни на какие на оттепели, стоял крепко до самой весны, а высокий заснеженный берег был естественной катальной горой, на устройство которой не надо было тратить ни силы, ни время, ни деньги. На льду у берега воздвигли и снежную крепость, которую предстояло брать штурмом православному люду. А предприимчивое купечество возвело временные шатры, где подавали неизменные блины, чай и сбитень, а желающим – и чего покрепче.
Предлагались в большом количестве санки или ледянки для тех, кто мечтал покататься с горы. Шустрые парни наперебой обещали «промчать барышню с ветерком». На лице у Анны Викторовны появилось тоскливое выражение. Она ещё не вышла из того возраста, когда подобные забавы в радость. Увидев это, Штольман пробормотал:
– Не извольте беспокоиться, барыня. Сейчас организуем.
И исчез в толпе казанцев, жаждущих развлечений. Довольно скоро он вернулся, сторговав лёгкие санки, на которых можно было ехать вдвоём – барышня в санях, кавалер на запятках. Анна Викторовна вспыхнула восторженной улыбкой и, кажется, едва удержалась, чтобы не расцеловать «слугу» при всех.
– Пожалуйте кататься, барыня!
«Герасим» усадил возлюбленную в сани и, разбежавшись, довольно ловко помчал её по длинному склону, избегая опасного крена и столкновения с другими катальщиками. Спуск их окончился далеко внизу. Наталья Дмитриевна с горы смотрела на них.
– Госпожа Вербицкая? Глазам не верю! Вы ли это?
Она вздрогнула всем телом, услыхав знакомый голос. Забавы молодожёнов отвлекли её, и она совсем забыла об опасности. Кажется, теперь пришла пора расплатиться за это.
К ней почти вприпрыжку направлялся забавный кругленький господин с вечно заполошным, сколько она его помнила, выражением лица. Несмотря на свою вовсе не спортивную наружность, Сергей Петрович Кириллов был страстным охотником, на почве этой страсти коротко сошедшимся с Вербицким. Помнится, очень поначалу удивился, когда приятель притащил молодую жену на осеннюю охоту. Впрочем, удивление прошло быстро, а дама оказалась вовсе не капризной.
– Господи, сколько лет, сколько зим! Я ведь не видел вас с тех пор, как Алексея Ивановича схоронили. Говорят, будто вы набожны стали, – румяный здоровячок тараторил без умолку, но, кажется, радость его была искренней. – Я ещё, помню, подумал: жаль, немного на свете сыщется дам, чтобы на лету рябчика били.
– Да полно вам, Сергей Петрович, – слабо улыбнулась Вербицкая. – Я ведь так и не попала.
Алексей и впрямь дал ей пальнуть разок, но птиц было жалко, и она радовалась в глубине души, что промахнулась.
– А что ваш Валет? Кто с ним нынче-то на охоту ходит?
– Валет издох, Сергей Петрович, – сдержанно произнесла она. – По хозяину сильно тосковал.
Старый знакомый сокрушённо покачал головой:
– Ах, жаль! Пёс был добрый. Но вы-то теперь вернулись в общество? Приезжайте к нам, Марья Ильинична моя будет рада.
Кажется, господин Кириллов был не из тех, кто осуждал вдову за давнюю вину, или же просто забыл об этом. Выходило, что Яков Платонович прав – остракизм её не был полным и категорическим.
Стоило подумать о Штольмане, как он вместе с женой возник рядом. Анна Викторовна сияла.
– Наталья Дмитриевна, вы непременно должны прокатиться тоже! Это же такое удовольствие.
Кириллов заметно изумился, что у неё обнаружилась юная родственница, затем был представлен и завёл с Анной Викторовной любезную беседу. Наталья Дмитриевна замерла в нерешительности. Хотя старый знакомый не выказал враждебности, ей хотелось его покинуть – очень уж Сергей Петрович был утомителен. Словно угадав её мысли, Штольман молча указал ей глазами на санки и улыбнулся едва заметно.
– Герасим, прокатите меня! – внезапно решилась Вербицкая. А что, в самом деле? Будь жив Алексей, он сам непременно покатал бы её.
Спуск был стремительным и немножко страшным. От скорости перехватило дух. В лицо несло снежную крошку. А потом всё как-то слишком быстро закончилось, оставив после себя странное состояние, подобрать название которому она не смогла.
Скатившись, горожане спешили как можно скорее подняться наверх, чтобы повторить спуск. Для удобства дам были устроены ступеньки с перилами. Кавалеры с санями  поднимались с другой стороны. На лестнице выстроилась целая вереница, и Наталья Дмитриевна поняла, что не хочет в эту толчею. Жаль было расплескать то состояние безмятежной радости, которое воцарилось у неё внутри.
– Вы ступайте, Герасим. Анна Викторовна ждёт. А я тут побуду. Вы скатитесь, а потом мы поднимемся все вместе.
Штольман кивнул и ушёл. Вербицкая отошла в сторонку, откуда могла без помехи наблюдать за катающимися, и принялась ждать друзей. Едва они появились, Наталья Дмитриевна поняла, что на этот раз что-то пошло не так. Кажется, Штольман ненароком взял немного правее, и теперь санки сносило в сторону деревьев, прочь от раскатанного склона. Спуск должен был оказаться значительно короче и окончиться в рыхлом снегу. Стоило так подумать, как санки подпрыгнули и опрокинулись набок. Вербицкая заспешила к ним, тревожась о судьбе седоков, которые барахтались в сугробе.
Добежав, она поняла, почему потерпевшие крушение катальщики не спешили вставать. Должно быть, Штольман намеренно избрал этот путь, при котором они оказались в стороне от досужих глаз. Потому что теперь молодожёны истово целовались.
Словно бес толкнул под руку Наталью Дмитриевну. Она зачерпнула изрядную толику рыхлого снега и высыпала его на головы безрассудных влюблённых. Штольман резко отпрянул от жены, Анна Викторовна взвизгнула.
– Какое безобразие! – с чувством сказала Вербицкая, качая головой. Но предательская улыбка всё же выползла на лицо.
– Виноват, барыня, – пробормотал «Герасим» смущённо.
Но Анна Викторовна игру не поддержала.
– Наталья Дмитриевна, вы нас посолили? – широко улыбаясь, спросила она.

* * *
На улице было не по-зимнему тепло, но, промокнув в снегу, дамы начали зябнуть, потому катание решено было прекратить. Наталья Дмитриевна почувствовала, что не прочь угоститься чаем, и вся компания двинулась в сторону торговых палаток, где дымили в большом количестве громадные самовары. Владельцы наперебой предлагали чай наилучших сортов, но «Герасим» уверенно прошёл мимо большинства заведений. Когда Анна Викторовна робко намекнула, что не худо бы уже куда-нибудь зайти, он недовольно пробормотал:
– Помилуйте, барыня! У этих мошенников заварка спитая, на помойке веником смели. А для цвета лопата земли добавлена.
Наталья Дмитриевна удивилась такому выводу, но решила довериться вожатому. Наконец Штольман соизволил остановиться возле лавочки, не сколоченной наскоро из тёса,  а добротно спряжённой из леса-кругляка. Публика из этой чайной и впрямь выходила приличная. Вербицкую устроило бы и заведение попроще. Она всё ещё боялась встречи с прежними знакомыми, но «слуга» отворил дверь, и они вошли в ароматное тепло, пропитанное запахом смолистого дерева, свежего чая и блинов с припёком.
Знакомые в чайной у неё и вправду нашлись. Был тут и Волженин, которого, как она подозревала, весь день искал Штольман. Встреча эта заставила её внутренне захолодеть, но наружно она не подала виду. С Евгением было несколько молодых людей, которых она не помнила по прежним временам. Они не принадлежали к постоянному кругу общения Вербицких, да и в обществе появились, должно быть, уже после того, как Наталья Дмитриевна его покинула.
– Воистину, нынешний праздник богат на чудеса! – приветствовал её Евгений. – Тётушка, и вы здесь? Решились прервать своё благочестивое уединение. Ради тверской племянницы, полагаю? Анна Викторовна, разрешите вам представить – господин Чириков, репортёр «Волжского вестника» – своего рода местная знаменитость, юное дарование, подающее большие надежды. Господин Чириков – завзятый либерал, изучает народную жизнь и пишет о страданиях обездоленных.
Коренастый и чуть рыхловатый молодой человек с высоким залысым лбом, длинными волосами и близорукими глазами, рассеянно глядящими из-за круглых очков, склонился к ручке госпожи Штольман. Евгения Чирикова Вербицкая знала. Впервые его рассказ был напечатан в «Волжском вестнике» ещё в восемьдесят четвёртом году. Наталью Дмитриевну писатель встретил без враждебности. Вероятно, потому, что был слишком молод, чтобы придавать значение скандалу пятилетней давности.
Кроме газетчика в кружке приятелей Евгения оказался приват-доцент математического факультета господин Кантемиров и помощник присяжного поверенного господин Валуев. Сколько Наталья Дмитриевна помнила, Волженин вращался среди людей, отличавшихся некоторым вольнодумством, но никогда не переходил черту, за которой начиналась неблагонадёжность. Со своими нынешними приятелями он держался как мудрый дядюшка, наставляющий неопытных племянников.
Молодые люди не обратили особого внимания на вышедшую из затворничества вдову полковника Вербицкого, зато принялись состязаться в изысканных комплиментах перед Анной Викторовной. Госпожа Штольман сдержанно улыбалась, успешно отвечала колкостью на колкость, не выделяя ни одного из собеседников и оставаясь в рамках непринуждённой светской беседы.
– Дворянское собрание? Полно! Балы в Купеческом собрании Казани давно уже превосходят его, – восклицал господин Валуев. – Анна Викторовна, поверьте, вам стоит поехать именно туда. И общество там значительно интереснее.
– Благодарю вас, Дмитрий Сергеевич. Если мой муж приедет до конца недели, мы непременно последуем вашему совету.
– А чем занимается ваш муж, милейшая Анна Викторовна? – поинтересовался писатель.
Молодая женщина бросила быстрый взгляд на «слугу», сидящего за столиком у входа с чашкой горячего чаю, потом не очень уверенно ответила:
– Он… исследователь.
– О, как интересно! – откликнулся приват-доцент. – И в какой же области он ведёт свои исследования?
– В области права, – уже гораздо увереннее произнесла госпожа Штольман.
– А разве в этой области остались загадки? – удивился Волженин.
– И немало, поверьте, – иронически улыбнулась Анна Викторовна. Кажется, ей доставила удовольствие эта игра слов, Яков Платонович в действительности был полицейским следователем.
Тем временем господин Валуев преисполнился решимости заманить прелестную молодую женщину на бал. И намекал, что не прочь ангажировать её на танец. Анна Викторовна отнеслась к этой идее благосклонно и даже достала бальную книжку.
– Ах, какая досада, Леонид Владимирович! – воскликнула она. – Карандашик сломался. Господа, у вас не найдётся, чем записать?
– Для вас, дражайшая Анна Викторовна, найдётся всё! – любезно мурлыкнул Евгений, вынимая что-то из кармана. – Извольте, вот вам стило. Надеюсь, что в благодарность вы впишете и меня?
– Несомненно, – пробормотала госпожа Штольман. – Какая интересная вещица!
– Автоматическое перо, – с довольным видом произнёс Волженин. – Недавно изобрели в Америке. Очень удобно.
Вербицкая вздрогнула и против воли кинула взгляд в сторону двери, где сидел «Герасим». И увидела, что тот подобрался, как гончая, взявшая след, и словно ненароком переместился поближе к месту действия.
– Откуда же такое? – на лице Анны Викторовны читался такой явственный сыскной интерес, что даже Наталья Дмитриевна заметила.
К счастью, Волженин был далёк от того, чтобы подозревать недоброе. Он самодовольно усмехнулся:
– Привёз из Франции несколько лет назад. Баснословно дорого, зато какое удобство.
– И вправду, – согласилась девушка. – Обмакивать не надо. И как ровно пишет! Где-то я совсем недавно видела такое идеальное письмо.
– В Москве? – несколько ревниво поинтересовался Волженин.
– Да нет же, здесь, в Казани.
– Ну, этого не может быть! – уверенно заявил он. – Едва ли в нашей провинции пара таких найдётся. Это уотермановская перьевая ручка, я купил её в Париже пять лет назад.
– И всё же я думаю, что не ошибаюсь, – опасно улыбнулась Анна Викторовна. – И если вы говорите, что другого такого пера в Казани нет, стало быть, то, что я видела, вы писали.
– А о чём речь? – поинтересовался Волженин. – Я, действительно, пишу довольно много. И в «Волжский вестник» случается, и памятное в альбомы дам. Вот, например, из популярного нынче в свете:
Жизнь обманчива, как маска,
Быстротечна, как цветы,
Привлекательна, как сказка,
Как создание мечты.
– Нет, слова там точно были другие. Сейчас припомню… «О, Мария, зачавшая без греха! Сделай так, чтобы я могла грешить без зачатия!»
Наталья Дмитриевна содрогнулась, поймав на себе быстрый взгляд Евгения.
– И это, представьте, не всё! – непринуждённо бросила Анна Викторовна. – Вот ещё такое: «Хорошие девочки становятся хорошими женами, плохие — потрясающими любовницами, умные — верными подругами, а мудрые — умудряются всё это совмещать».
Это был текст одной из первых записок, которые Вербицкая получила, потому он впечатался ей в память намертво.
– Евгений Николаевич, а как вам нравится вот это: «Шут, женившийся на молоденькой, думает, что приобрёл любовь жены и зависть окружающих. На самом деле он приобрёл только рога!»
Текст паскудной записки, стоившей жизни Алексею, Анна Викторовна заставила её вспомнить дословно. И теперь воспроизвела с неженским хладнокровием. Евгений подскочил, как ужаленный, сверля молодую женщину подозрительным взглядом. Его приятели выкатили глаза в изумлении.
– Откуда вы… – сдавленно прошипел Волженин.
– Тётушка сохранила все ваши послания, – невозмутимо ответила госпожа Штольман. – Господа, они ведь впечатляют, не так ли? «Евгений Онегин» на новый лад. Ваш дядя, самых честных правил, старый холостяк, неожиданно женился, поставив под сомнение ваши надежды на наследство. Татьяна «другому отдана и будет век ему верна». И вот ведь незадача: они были счастливы вместе! Как было не испортить эту идиллию? Вы предполагали, что ваше письмо доведёт полковника до апоплексического удара? Или удовольствовались бы крупным скандалом и охлаждением супругов?
– Да что вы себе позволяете?! – фистулой взвизгнул Евгений.
Анна Викторовна внезапно поднялась, вытянувшись, как струна. Голубые глаза полыхали гневом.
– Ах ты, чумичка! – громыхнула она каким-то чужим голосом. – Курощуп, пустобрёх! Ты что же это сотворил, что же ты удумал? Да тебя после такого и на дуэль не вызовешь: клинок поганить тошно!
Наталью Дмитриевну словно кипятком окатили. Слова проклятых записок она передавала госпоже Штольман сама, но о словечках, порой вылетавших у отставного полковника Вербицкого, ничего не говорила. На миг ей даже показалось, что это он сам появился вдруг здесь, чтобы обличить негодяя.
– Сумасшедшая! – воскликнул Волженин. – Господа, да она сумасшедшая!
Кажется, Анна Викторовна собиралась ещё что-то сказать, но твёрдая рука легла ей на плечо, отодвигая в сторону. Девушка задышала вдруг быстро и тяжело, словно вынырнула из-под воды.
– Ненормальная! По ней же Бедлам плачет!
Это было последнее, что успел вымолвить Евгений. В следующее мгновение тяжёлый кулак впечатался ему в челюсть. Волженин неуклюже отлетел на стол, роняя стоявшие на нём чашки. «Герасим» навис над ним, сжимая кулаки для нового удара. И на заросшем лице была холодная решимость сделать из противника отбивную котлету.
Анна Викторовна вцепилась мужу в плечи, оттаскивая его от Евгения.
– Беги! – выдохнула она, с силой разворачивая его к двери.
Штольман опомнился почти мгновенно. Бросил быстрый взгляд в лицо жены, подхватил со стола шапку и ринулся за дверь. Никто из посетителей чайной не рискнул его остановить.
– Полиция! – слабо пискнул Волженин, утирая разбитые губы.
Анна Викторовна повернулась к нему, сверля презрительным взглядом.
Евгению понадобилось довольно много времени, чтобы подняться с полу. Никто не попытался ему помочь. Писатель, адвокат и приват-доцент ошарашенно молчали.
– Вы мне заплатите за это, – прошипел Евгений, отряхивая испорченный костюм. – А разбойника этого я на каторге сгною!
Девушка содрогнулась всем телом, но в следующее мгновение решительно заступила ему дорогу. И не двинулась с места, когда он подошёл вплотную.
– Чёрт знает что! – пробормотал Волженин и неуклюже полез через стол, с грохотом роняя лавку. Со двора послышался его крик. – Городовые!
Теперь голос звучал значительно увереннее.
Анна Викторовна обернулась к Вербицкой, и та поразилась, каким трагическим и измученным мгновенно стало это юное лицо.
– Пойдёмте, – почти беззвучно сказала она.
В какой момент праздник обернулся кошмаром? Почему Штольман поступил так безрассудно? Да пропади она пропадом – такая справедливость, если она принесёт новое горе! А день начинался так счастливо…
Гуляния на озере продолжались, как ни в чём не бывало. Простой люд уже вовсю штурмовал снежную крепость, изрядно мешая деловито сновавшим в толпе городовым. Анна Викторовна при виде полицейских шинелей в таком изрядном количестве прикусила губу, но не пролила ни слезинки.
– Едемте домой, – произнесла она. – Если он сможет, то придёт.
Пробираясь между многочисленных саней среди кучеров, ожидающих своих седоков, женщины ещё крепились, хотя искать свой выезд пришлось довольно долго. Но когда Матвей стегнул Савраску, выбираясь на тракт, Анна Викторовна внезапно закрыла лицо руками. Наталья Дмитриевна молча обняла её, чувствуя, как дрожат хрупкие плечи. Если со Штольманом случится несчастье, это снова будет её, Вербицкой, вина.
– Это моя вина, – эхом откликнулась Анна Викторовна, отнимая руки от побледневшего лица.
– Аня, да что вы такое говорите, Боже мой! – попыталась возразить Наталья Дмитриевна.
Но госпожа Штольман не приняла помощи. Она мучительно покачала головой, силясь сдержать слёзы.
– Яков понял… Он всегда меня понимал. И всегда защищал. И когда мама его ругала… после того дела с тетрадью… А папа вовсе отказал ему от дома. И эта глупая дуэль с Разумовским – из-за меня!.. Потом эти… адепты. И он – один против них… из-за меня!.. и никогда… никогда… не упрекнул!
– Господи, да что произошло? Почему он так безрассудно накинулся на Евгения?
Анна Викторовна снова помотала головой и выдавила с трудом:
– Ко мне… дух пришёл. А Яков это заметил. И отвлёк внимание. Иначе нас бы точно узнали.
– Кто пришёл?
– Дух, – выдохнула девушка. – Они ко мне приходят. Только я теперь… разучилась их контролировать. А он отвлёк… от меня… – она всхлипнула, и слёзы, наконец, прорвались сквозь тонкую преграду воли. Анна Викторовна спрятала лицо у Вербицкой на плече.
Что-то странное было во всём, что девушка говорила. Что-то тяжёлое, страшное, что не миновалось где-то далеко, а продолжало идти за этими людьми по пятам. И дух… Какой дух? Разве это возможно?

* * *
Когда они добрались до Екатерининской, госпожа Штольман уже овладела собой. И мрачный огонь, вспыхнувший в синих глазах, не предвещал ничего хорошего.
– Я его вытащу! – сквозь зубы произнесла она, вылезая из саней и решительной походкой входя в парадное. – Если его схватят, я его вытащу. Не могу снова… его потерять.
– Погодите, – торопливо сказала Наталья Дмитриевна. – Мы ведь ещё ничего не знаем. Яков Платонович – умный и предприимчивый человек. Возможно, он сам что-то придумает.
Несмотря на железную решимость спасти своего защитника любой ценой, сама она испытывала совершенную растерянность. Что предпринять? К тому же, Штольману наверняка крепко достанется – с простолюдином городовые церемониться не будут. А он ведь им не скажет… Арест и побои она воспринимала почему-то как нечто непоправимое.
Додумать эту мысль она не успела. В двери забарабанили тяжёлые кулаки, а потом в дом ввалились четверо городовых. Командовал ими человек в штатском платье, средних лет, весьма невзрачный. Самой приметной его чертой были могучие усы со старомодными «александровскими» бакенбардами. И взгляд – острый и не очень приятный.
– Госпожа Вербицкая? – обратился он к хозяйке дома.
– Точно так. Что вам угодно?
– Это ваш человек сегодня напал на господина Волженина, нанеся ему телесные повреждения?
Анна Викторовна выступила вперёд. Слезы уже просохли на щеках, она выглядела спокойной и решительной.
– Это мой человек.
– А вы?..
– Моя племянница, – поспешила вмешаться Вербицкая. – Из Твери.
Следовало уже, наконец, назвать фамилию племянницы. Но история с Дубровским здесь категорически не годилась – полицейский был явно человеком образованным.  Наталья Дмитриевна открыла рот, полагаясь на вдохновение, как вдруг за спиной раздался недовольный мужской голос, произнёсший резко:
– Мeine Liebe Анхен, что тут у вас происходит?
Несмотря на сильный немецкий акцент, голос показался Вербицкой странно знакомым. Анна резко обернулась, и Наталья Дмитриевна воочию увидела, как выглядит в действительности слово «просияла». Измученное лицо девушки озарилось одновременно радостью, тревогой и нежностью.
– О, Якоб! Вы приехали? Какое счастье!
На пороге стоял красивый мужчина средних лет в элегантном коричневом сюртуке, темноволосый, кудрявый, гладко выбритый. Анна Викторовна подлетела к нему и порывисто стиснула его правую руку.
– Что случилось, mein Herz? – мягко спросил мужчина, в котором Вербицкая с величайшим облегчением узнала Штольмана. Только преображённого до неузнаваемости.
– Герасим… – выдохнула Анна Викторовна.
– Что натвориль Герасим?
В этот момент опомнился полицейский:
– А вы, сударь, кем изволите быть?
Штольман смерил его холодным взглядом. Под этой маской он драться едва ли станет, но Наталья Дмитриевна сочла нужным вмешаться от греха подальше.
– Это муж моей племянницы. Герр… Гофман. Он приехал только что.
В голубых глазах, устремлённых на неё, на миг блеснуло весёлое изумление, а в следующий миг гость с самым серьёзным видом поддержал её:
– Ja, ja, Ich bin Hoffmann. А что сделаль Герасим?
– Ваш человек? – мрачно спросил у него полицейский.
– Мой, – с великолепным удивлением произнёс Штольман. – Герасим есть… как это по-русски? Räuber. Пугачёв!
– Разбойник, – подсказала Анна Викторовна, продолжающая сжимать руку мужа.
– Изволите видеть, господин иностранец, – неловко произнёс полицейский. – Морду он тут одному нашенскому набил.
– Морду? – мнимый немец непонимающе сощурился. – Морда есть у собака, у конь.
– Да тут тоже рыло то ещё, ваша милость, – в досаде вставил урядник. – Вашбродь, тут ребята рассказали. Он, этот побитый, барыню стал оскорблять. Ну, мужик и не стерпел, значит.
– Это так и было, – твёрдо произнесла Вербицкая, выступая вперёд. Довольно уже её гостям барахтаться одним в этой каше, которая заварилась из-за неё!
– Herr Polizist, вы искать в дом. Это есть ваш долг, – твёрдо сказал Штольман. – Мы быть здесь и не мешать вам.
– Обыщите тут всё, – приказал чиновник.
Городовые разбежались по дому, их начальник остался в гостиной. Наталья Дмитриевна придвинулась поближе к своим друзьям, которые продолжали стоять в той же позе, не произнося ни слова. Штольман был воистину великолепен. Маска чопорного немца сидела на нём куда удачнее личины простого мужика. Он с таким ледяным спокойствием предложил полицейским обыск. Вербицкая так точно не смогла бы. Впрочем, что это она? Конечно, он спокоен! Ведь Герасима они в доме точно не найдут.
Словно в ответ её мыслям на пороге возник урядник, пробасивший виновато:
– Нет его тут, вашбродь. Всё обыскали.
Чиновник обернулся к господам.
– Герр…
– Hoffmann, – милостиво подсказал Штольман.
– Да-да, герр Гофман. Надеюсь, что если разбойник всё же появится, вы сообщите об этом?
– Ja, ja, – пообещал тот.
– А сейчас прошу простить, господа, – вмешалась Вербицкая. – Господин Гофман должен вернуться к своим занятиям. Не станем ему мешать.
– О, ja! – криво улыбнулся Штольман. – Я должен закончить «Lebens-Ansichten des Katers Murr».
Наталья Дмитриевна посмотрела на него неодобрительно. Пусть полицейский, кажется, не понимает немецкого. Но всё же, зачем так рискованно шутить?

* * *
Что происходит с Анной, Яков понял практически мгновенно. Хотя прежде ему лишь трижды приходилось это видеть. И то в первые два раза он принял явление Евгении Григорьевой и Дуни Кокошкиной за успешную актёрскую игру. Зато появление профессора математики потрясло его до глубины души откровением, что такое, оказывается, БЫВАЕТ. Теперь же, услышав в любимом голосе отголоски чужого, уловив чужой взгляд и чужие слова, он по-настоящему испугался.
Анна ещё на Столярной призналась ему, что духи перестали ей повиноваться. Кажется, теперь они являлись к ней, как к несчастному Егору Фомину – вытесняя сознание и стирая память о том, что творили. Как же его бесили все эти мёртвые мужчины, которые, ничтоже сумняшеся, вламываются в хрупкое девичье тело! А он не может её от них защитить.
Если кто-то сейчас догадается, что происходит, её неминуемо узнают. Тот филёр в Свияжске, наверняка, был не случаен. По их следу кто-то идёт. И этот кто-то ищет Анну Викторовну Миронову. Не должен найти!
Он судорожно соображал, как отвлечь от неё внимание. Тем временем мерзавец сказал об Анне какую-то гадость, и Яков понял, что сейчас будет хорошо и правильно – дать волю своему гневу. Он врезал Волженину от всей души. Он был готов врезать ему ещё и ещё – столько, сколько понадобится, чтобы окружающие совершенно забыли о странной барышне.
Тонкие руки вцепились ему в плечи.
– Беги!
Анна очень быстро совладала с духом, а значит, больше не было причин продолжать эту опасную гастроль. Ещё меньше причин попадаться в руки местной полиции. Это создаст ему немалые хлопоты. Если, не дай Бог, пару костей сломают, это сильно затруднит путешествие. Штольман развернулся и опрометью кинулся из чайной.
На лёд озера он скатился лихо, на прямых ногах, под одобрительные свистки нескольких зрителей. Это навело его на мысль. Человек, в панике бегущий среди веселящейся толпы, неминуемо привлечёт внимание. Если он хочет уйти, ему, напротив, надо надёжно слиться с этой толпой. Городовой – существо от природы ленивое и нелюбопытное, не стремящееся без необходимости лезть в толчею, где можно ненароком получить по шее. Зная об этой человеческой особенности, Штольман всегда сам школил нижние чины, чтобы в подобной ситуации вели себя толково. Если в Казани нет своих Ульяшина и Евграшина, а полицейские ведут себя, как обычно, у него появится шанс.
Штурм ледяной крепости был в самом разгаре. Атакующие уже изрядно порушили внешнюю стену, но внутрь покуда не прорвались. Яков ринулся впереди штурмующих, задорно крича:
– А ну, народ, не робей, навались!
И отчаянно взлетел на гребень, чтобы свалиться по ту сторону – прямо в осаждаемую крепость. На него немедленно насели сверху, стесняя движения и утыкая лицом в рыхлый снег, но это были не городовые, а дюжие парни, оборонявшие зимний острожек.
– Шустрый какой! Задай ему, робя!
Возможно, ему и задали бы, но снаружи, вдохновлённые его примером, попёрли  бравые казанцы.
– Навались! Ура!
Осаждаемые, оставив пленника, кинулись к рушащейся стене. Лишь один продолжал сидеть у Якова на плечах, вдавливая его в снег.
– Савватейка, а с этим что делать?
Савватейка – белобрысый скуластый молодец с раскосыми глазами, явно из крещёных татар, командовал обороной.
– Да ничего! – гаркнул атаман. – В плен попал, стало быть, наш уже.
– Ваш так ваш, – проворчал Штольман, утирая лицо и отплёвываясь.
Всё равно через считанные минуты крепости предстояло пасть, а отчаянному Савватейке по обычаю – быть препровождённым под гиканье победителей к проруби, чтобы окунуться в неё с головой.
Яков занял место среди защитников стены и сплотил в ладони комок снега. Снаружи показалась пара городовых. Тот, что помоложе, с интересом поглядывал в сторону крепости. Снежок, метко пущенный Штольманом, сбил с него шапку. Метнув, Яков немедленно скрылся за стеной.
– Ах ты, чучело бездельное! – выругался страж порядка. – Вот я тебе!
Савватейка улыбнулся Штольману во все зубы и сам кинул снежок в городового. Его примеру последовала ещё пара мужиков.
– Тьфу ты! – сплюнул второй. – Идём отсюда, Кондрат. И дело не сполним, и глаз ненароком подобьют.
Яков выдохнул с облегчением.
Снежная крепость продержалась ещё несколько минут. Штольмана, как и прочих защитников, изрядно поваляли в снегу, а потом победители потащили «топить» атамана Савватейку. В плотной толпе затонский сыщик беспрепятственно добрался до проруби и принял участие в финальном акте любимой масленичной забавы. Когда мокрого Савватейку с почётом повлекли отогреваться в бане, Яков отделился от толпы и вразвалку зашагал прочь с видом человека, пресытившегося весельем. Городовых поблизости не наблюдалось.
Яков вышел с озера поближе к Екатерининской. Но у самого берега внезапно приключилась неожиданность. Припайный лёд треснул под ногой, и сапог оказался в воде по самую щиколотку. Штольман выскочил на гальку, как ошпаренный. Если бы полынья расселась под ногами подальше от берега…
Внезапная мысль заставила его вновь скатиться на озёрный лёд. Саженях в десяти поодаль поверхность озера опасно темнела. Должно быть, ключи подмыли там лёд.
…Не найдя «Герасима» в толпе, полицейские неминуемо придут к Вербицкой домой и учинят там обыск. Они не должны найти его следов…
Поспешно скинув тулуп и шапку, Штольман бросил их в нарождающуюся полынью. Вначале ничего не происходило, и он уж подумал сходить за камнем. Но тут под тяжестью громоздкой овчины отчётливо затрещало, и тулуп начал погружаться. Яков поспешно отошёл на безопасное расстояние и оглянулся. Пролом так и не расселся толком, тулуп зацепился полой и был отчётливо виден. А шапка и вовсе лежала на льду. Ладно, найдут их – тем лучше. А до особняка он и в рубахе добежит, невелик мороз.
Православный люд резвился, славя Масленицу, зато на городских улицах в этот час было совершенно безлюдно, так что странный для зимы вид его не привлёк ничьего внимания. По пути он всё же успел изрядно продрогнуть, но думать об этом было некогда. Протопав до гостевых комнат, Яков сорвал с себя косоворотку и сунул её в хорошо растопленную печь. Через мгновение за ней последовали и его мужицкие штаны. Поворошив в топке кочергой и подкинув пару свежих поленьев, Штольман начал поспешно бриться.
Он уже повязывал галстук, когда в доме послышались возбуждённые голоса. Ну, вот и обыск. Быстро обернулись.
В гостиной, куда он вплыл чёртом, было двое полицейских: чиновник в штатском и пожилой урядник. Они уставились на вошедшего с подозрительным вниманием. Отвлечь это внимание можно только чем-то неожиданным, и Штольман заговорил по-немецки. Иностранец со времён Петра Великого вызывал в русском человеке опасливое почтение. И стремление держаться от него подальше. Потому как, «не наш» и «барин». И «кто его, шельму, знает, что у него на уме?»
Казанский сыщик с его бакенбардами выглядел глубоким провинциалом, отставшим от времени лет на десять. Седоват, немолод, стало быть, опыт имеется. И взгляд цепкий: «Посмотришь – сразу видно: «фараон».
Рука, маскируя смущение, по привычке потянулась к левому манжету, когда Штольман вдруг осознал, что сейчас она его выдаст. Потому что он разбил костяшки пальцев о твёрдую челюсть Волженина.
Но в тот же миг Анна подлетела к нему и стиснула эту руку, прижимая её к себе. И тревожно заглянула в лицо.
В груди потеплело, когда он понял, что она сделала это нарочно. Драгоценная Анна Викторовна мгновенно догадалась о том, что сам он понял слишком поздно. И пришла к нему на помощь.
Вот теперь всё у них точно будет хорошо! Просто не может быть иначе. Ведь на его стороне – самая удивительная женщина во Вселенной!
 
Когда полицейские удалились, взяв с «немца» слово донести на слугу, буде он объявится, все трое заговорщиков шумно выдохнули хором. А потом Анна Викторовна внезапно отняла свою руку у Штольмана. Лицо её пылало праведным гневом.
– Глупо! Как же это глупо! Безрассудно! Я даже не знаю, как это назвать!
– К вам дух явился, – напомнил ей Яков Платонович. – Полковник Вербицкий, надо полагать?
– И что? – отчаянно воскликнула Анна. – Это повод, чтобы попасть на каторгу?
Она была кругом права, но проклятый норов не позволял признавать эту правоту, если с ним разговаривали в подобном тоне, и Штольман немедленно ощетинился.
– В таком случае вам с вашими духами не мешало бы…
Анино лицо с потемневшими от боли глазами заставило его осечься, поперхнувшись невысказанными словами. Чёрт, он опять едва не брякнул сгоряча что-то такое, от чего ей осталось бы только наградить его новой пощёчиной. Почему он всякий раз превращается в клинического идиота, когда речь заходит о ней? Вот сейчас ведь едва не ударил по самому больному. А кто виноват, что духи больше не повинуются ей? Пушкин? Или Гоголь?
Увидев, что он не собирается отвечать, Анна подступила вновь к нему и взяла обеими руками за лацканы. Кажется, она собиралась его крепко за них встряхнуть.
– Всё ваши дурацкие игры со смертью! Да когда же это закончится?!
Но он уже мог лишь беспомощно смотреть на неё влюблёнными глазами, в очередной раз утратив способность хоть что-нибудь вразумительное сказать.
«Ну, вот и наша первая семейная ссора!» – пронеслось в голове. А потом он понял, что, слава тебе, Господи, до ссоры так и не дошло.
«Это просто моя жена меня ругает…»
Он сам не смог бы объяснить, что такого чудесного в этой мысли, заставившей его расплыться в самой идиотской улыбке. Его ругали, да. И за дело. И вся эта буря лишь потому, что он Анне Викторовне не безразличен. За те неполные два месяца, что они были вместе, он, кажется, так и не успел привыкнуть к мысли, что нужен ей сам по себе. Не только как сыщик, позволяющий участвовать в расследованиях.
Анна Викторовна явно собиралась сказать что-то ещё, чего он, несомненно, заслуживал. Но вдруг тоже осеклась. Потом обхватила его шею руками и прижалась щекой к щеке.
– Просто я очень испугалась.
– Я вас тоже, – пробормотал он, обнимая жену. Хотя, она, кажется, говорила вовсе не о том, что любит его. Ну, во всяком случае, слова были другие.
Обниматься они могли бы долго. Но здесь ещё была хозяйка дома. Которая совершенно растерялась от всего, что они тут устроили. Яков Платонович оторвался от жены и сказал специально для Натальи Дмитриевны:
– Ну вот, теперь косо смотреть будут уже на господина Волженина. Большего, боюсь, сделать мы не в силах. Неподсудно это. Да и недоказуемо.
Вот только в горле уже предательски скребло. Кажется, пробежка по морозу не останется без последствий. Хотя, ерунда. Пара чашек горячего чаю, и всё пройдёт. Лучше с малиной. Или с мёдом.

* * *
С утра она была почти счастлива. Да что там почти – счастлива! Когда ехали на Разгуляй, когда катались с горы. Когда Яков целовал её в сугробе, а Наталья Дмитриевна, смеясь, высыпала на них охапку снега. А потом всё закрутилось. И тревога больше не проходила, только с каждым днём усиливалась.
Конечно, поначалу Яков Платонович ни в какую не желал признавать, что заболел. В жизни не видела такого упрямца! Впрочем, она вообще в жизни не слишком много видела. Но после Штольмана ей уже никто сложным не покажется. Ох и трудный у него характер!
На боль в горле он, правда, пожаловался сам. Ну, как пожаловался? Чаю попросил. И о том, что он промочил ноги и не успел переобуться, Анна узнала только вечером, когда было уже поздно. А через день вышла статья Чирикова, и Яков сказал, что нужно срочно уезжать. Но к тому времени он уже вовсю сопел и хрипел, так что Анна категорически воспротивилась.
– Да здоров я! – бушевал Штольман. – Анна Викторовна, вы забыли про филёра в Свияжске? Это вопрос…
– …моей безопасности, я помню. Яков Платоныч, когда вы уже поймёте? Если с вами что-то случится, не будет никакой моей безопасности!
Как ни странно, аргумент подействовал. Штольман заметно сбавил тон. Он вообще стал как-то покладистее в последнее время. И когда она его вздумала ругать за ту оплеуху Волженину, вначале вспыхнул, а потом вдруг замолчал. Только глядел такими глазами, что у Анны вдруг дыхание зашлось – такой он был распахнутый и беззащитный. Скажи она тогда любое резкое слово – и оно дошло бы до цели. Потому что Яков больше и не думал от неё обороняться. Хоть и знал, что она способна ранить его в самое сердце. Ох, горе моё!
О том, чтобы он отправлялся в дорогу простуженным, и речи быть не могло. Да и на чем отправляться? У них не было лошадей, остались только открытые санки, ныне стоявшие в каретном сарае. Но и оставаться тоже невозможно. В статье Чирикова не упоминалось имён, только инициалы, но для прозорливого человека не составит труда разузнать подробности.
И здесь на помощь им пришла Наталья Дмитриевна, которая помогла Штольманам перебраться на дальнюю окраину Казани, где проживала её старая служанка. Авдотья Спиридоновна держала добротный дом, опустевший после того, как сын её овдовел и уехал в Москву на заработки. Половину она охотно сдала заезжему «немцу со своей фравой». Госпожа Вербицкая сама перевезла их туда по ночи, так что никто и не видел.
Утром следующего дня Яков ещё порывался уехать, но Анна видела, что расхворался он уже всерьёз. Глаза были мутными и совершенно больными. Но урезонивать его пришлось заново.
– Тебе лечь надо, – терпеливо убеждала Анна.
– Зачем? Я ещё вполне могу держаться на ногах.
Кажется, Штольман считал себя здоровым до тех пор, пока не начинал падать замертво. Но Анна уже видела, что до этого не так уж много времени осталось.
– Затем, что организму нужен покой, чтобы восстановить силы, – назидательно сказала она, повторяя слова доктора Милца, которыми тот увещевал её, когда она выздоравливала после дела с куафёром и тоже порывалась выскочить прежде времени из постели.
– Ну, что за чушь! – возразил Штольман. Анна против воли улыбнулась. Это словечко у него всегда выходило забавно.
Нет, спорить с ним можно бесконечно. Надо действовать как-то иначе. Она подошла и сгребла его в объятия, прижимая к себе кудрявую голову, сегодня подозрительно горячую. Яков вначале замер от неожиданности, а потом шумно выдохнул и уткнулся в неё лбом. Вот так, отлично! Она лишила его способности к сопротивлению.
Через несколько мгновений Штольман сдавленно пробормотал:
– Что-то совсем ручной я стал. Меня теперь можно безнаказанно дёргать за хвост и чесать за ухом.
Анна улыбнулась. Если Яков Платоныч шутит, всё ещё не так плохо. Куда хуже, если он с серьёзным видом затягивает песню: «Анна Викторовна, вы молоды, у вас ещё всё впереди…»
Она хихикнула и пощекотала его пальцами за ухом. Штольман тихонько хрюкнул, не отрываясь от неё.
– Это ничего, – вздохнула Анна. – Ты, главное, посторонним гладить не давайся. Всяким там Нинам Аркадьевнам.
– Не буду, – пообещал Яков.
А потом и вовсе позволил загнать себя в постель. Прохворал он четыре дня, после чего категорически собрался в дорогу, но тем временем над Поволжьем снова завьюжило. И они застряли в Казани надолго.
 
Наученный горьким опытом, на этот раз Штольман приобрёл крытый возок, чтобы Анна не мёрзла под ветром и снегом. Она предпочла бы, как и прежде, ехать рядом с ним, согреваясь его присутствием. А потом поняла, что вместе с возком Яков нанял и кучера. И впрямь, что долженствует делать слуге, вовсе не к лицу заграничному барину. А значит, муж не будет больше править, а поедет рядом с ней. Вот и ладно!
Через неделю метель, наконец, унялась, и установился лёгкий мороз. К тому времени оба оправились окончательно и решили, что ехать им он не помешает. Оставаться в Казани дольше было опасно.
Конюшни у Авдотьи Спиридоновны не было, так что лошадь продолжала стоять на подворье у прежнего хозяина. Крестьянин Никифор, нанявшийся отвезти иностранца с супругою до Перми, проживал на самом краю слободки. К нему Штольман и отправился прямо поутру.
Анна в который раз проверила, все ли вещи уложены, и присела на лавку в ожидании. Снова дорога. Конца ей нет. Впрочем, она не жалуется! Поскорее бы вырваться из этих мест, где её любимому угрожает опасность. И тогда они смогут быть по-настоящему счастливы.
Как это будет? Светлый дом, полный весёлых детей. Штольман в шлафроке и тапочках. Тапочки ему она купила ещё в Москве, обнаружив на Столярной, что он, не в силах наклониться и натянуть ботинки, бродит по дому босиком. А шлафрока у него покуда не было. Может, он и ручной уже, но домашним его сделать ещё только предстоит. Ну, она этим займётся!
Однако где же он? Солнце встало давно, а Штольмана всё нет. Ехать пора. Не случилось ли там чего?
В этот момент на пороге появилась хозяйка с расстроенным лицом, и тревога Анны Викторовны подскочила ещё на пару градусов.
– Барыня, там от госпожи Вербицкой прибыли. Сказывают, беда у ней!
Анна вскинулась:
– Беда? Какая беда?
Не потому ли Штольмана нет, что он поехал на Екатерининскую, а ей ничего не сказал? Ну, Яков Платоныч!
– Не знаю. Не говорил он ничего. Охти!
Бедная старушка сама была до крайности расстроена. Кажется, Наталью Дмитриевну она искренне любила.
Они покинули госпожу Вербицкую в положении едва ли не более сложном, чем при их знакомстве. Что же случилось? Полиция снова явилась в дом, требуя выдать местопребывание беспокойных гостей? А может, она захворала?
– Да вы сами, барыня, у него спросите!
– Правильно! – кивнула Анна. Матвей, безусловно, знает, что случилось. Наверняка он и записку от Натальи Дмитриевны привёз. Хорошо, что они не успели ещё уехать!
– Где он? На вашей половине?
– Сказывал, на улице ждать будет.
Анна Викторовна подхватила шаль, поспешно накидывая её на голову. Сейчас она всё узнает, а потом поговорит с Яковом, и они вместе решат, как быть дальше.
После полутёмной избы зимнее солнце, отразившееся от свежего снега, ударило по глазам. Анна зажмурилась, делая несколько шагов от крыльца. Во дворе Матвея не было, и она решительно направилась к воротам. Должно быть, санки на улице. Не пешком же он сюда пришёл!
К её удивлению, улица тоже была пустынна, только свежий санный след убегал к перекрёстку. Она сделала несколько шагов по этому следу.
– Матвей! – негромко позвала Анна, чувствуя внезапно, что всё пошло не так.
– Матвея здесь нет. Это я вас позвал.
Голос, прозвучавший за спиной, был низким и приятным. Анна резко обернулась и оказалась лицом к лицу с представительным господином средних лет, совершенно ей не знакомым.
– Не волнуйтесь, Анна Викторовна, – успокоительно произнёс он. – С госпожой Вербицкой всё в порядке. Опасность угрожает не ей, а вам. Я от самого Затонска мчусь за вами по пятам, чтобы предупредить об этом.
В облике незнакомца не было угрозы, голос звучал мягко. Но Анну до самых пяток пронизал внезапный ужас.
– Кто вы?
– Ваш друг. Хоть вы ничего и не знаете обо мне. Я давно изучаю те силы, с которыми вы имеете дело. Настолько давно, что могу распознать, какие из них угрожают вам именно сейчас. Вы должны со мной поговорить.
– Вы ошибаетесь, – произнесла Анна, стараясь совладать с голосом. – И приняли меня за кого-то другого.
В манерах этого незнакомца исподволь проскакивало что-то такое, что она уловила когда-то у Варфоломеева. Под маской тёплых слов скрывалась какая-то… неискренность? Она не смогла определить, что насторожило её тогда, не могла это сделать и сейчас.
– А разве вы не Анна Миронова, дочь присяжного поверенного, возлюбленная сыщика, медиум  из Затонска?
Действительно, он знал о ней всё.
– Сейчас вам никак нельзя оставаться одной, – горячо произнёс незнакомец. Взгляд у него был пронзительный и странный. – Ваш дар вошёл в опасную фазу, когда не вы властвуете над ним, а он над вами. Силы из-за грани бытия, с которыми вы прежде имели дело без вреда для себя, перестают повиноваться вам. А в том мире, поверьте, всё непросто.
Он знал и об этом. Даже Яков не знал всего. Ему бесполезно было о таком рассказывать, он всё равно ничего бы не понял. И всё же она попробовала возражать.
– С этим я справлюсь.
– Возможно, – покачал головой незнакомец. – А может, и нет. Вы уязвимы сейчас. Ваша трагическая потеря надломила вам душу. Понадобится немало сделать, чтобы она вновь стала цельной. Чтобы ваша слабость стала источником неограниченной силы. Я могу вам в этом помочь.
Итак, он всё же знает о ней не всё! Говоря о потере, он, конечно, имеет в виду Штольмана. И если сейчас он примется уверять, что это Яков Платонович рассказал ему о ней…
– Вы знали Якова Платоновича?
– К сожалению, нет! Знаю только, что это был весьма достойный человек, настоящий герой. И он очень любил вас. И защищал от того зла, которое теперь стремится завладеть вами. Вам придётся стать сильной.
Ну, это для неё не новость. Чтобы помочь Штольману, ей нужно быть сильной. Вот только посторонняя помощь здесь ей совсем не требуется!
Беседуя, незнакомец взял её под локоть и, кажется, пытался увлечь подальше от двора Авдотьи Спиридоновны.
– Нам не стоит разговаривать на улице. Это опасно.
Куда опаснее идти с этим странным человеком, куда бы то ни было.
– Почему?
– Потому что ваши преследователи уже здесь.
– Какие преследователи? – она ещё пыталась возражать, но вместо ответа неизвестный вдруг прижал её к забору, прикрывая собой.
– Видите? – прошептал он.
Из соседней улочки вывернули трое. Два мужика в зипунах и один городского вида господин, которого она мгновенно узнала, хотя видела всего два раза в жизни. Первый – в видении, которое послал ей мёртвый Магистр.
– Узнаёте господина Жиляева? – так же тихо спросил незнакомец. – Как вы думаете, зачем он здесь? Чего ищет?
Вероятнее всего, он ищет синюю папку с документами. Но папка давно обратилась в пепел. А о том, что Яков Платонович жив, эти люди, похоже, не знают.
Жиляев прошёл в нескольких саженях от неё, почему-то не замечая ту, кого искал, и пропал в следующем проулке. Только тогда Анна поняла, что всё это время она, кажется, не дышала.
– Теперь вы понимаете, что нуждаетесь в моей защите? – произнёс незнакомец, наклоняясь к ней.
В его взгляде, голосе, манерах было что-то обволакивающее, лишающее воли. Что-то такое, с чем она уже сталкивалась, что помнила не слишком отчётливо, но оно внушало ей суеверный ужас. Ужас, защитить от которого может только один человек. И этого человека никто видеть не должен…
– Я вас понимаю, – голос предательски дрогнул. – И поговорю с вами. Только не здесь. Кажется, тут есть трактир? Вы подождите меня там. Я приду… позже.
– Я не отпущу вас одну, – твёрдо сказал незнакомец, беря её под локоть. – Вы сами не осознаёте, чем рискуете!
– Милейший! – резко раздалось за их спинами. – Что вы хотеть от meine Frau?
Штольман, вооружённый тростью, решительно шагал от ворот Авдотьи Спиридоновны. И лицо у него было очень сердитое.
– Это мой муж, герр Гофман, – торопливо представила Анна, с облегчением высвобождая свой локоть из крепкой хватки незнакомца. – Он очень ревнив, – шепнула она. – Ступайте в трактир и ждите. Я приду ближе к вечеру.
– Герр Гофман? – незнакомец поглядел на сыщика иронически.
Штольман катнул на щеках желваки и коснулся пальцами шляпы.
– Анхен, мы сейчас идти домой. Авдотья сварить нам чай.
– Да, мой дорогой! Конечно! – она ухватилась за твёрдую руку мужа, увлекая его прочь.
Что-то вновь происходило вокруг них. Словно смутные тени сжимали призрачное кольцо, выступая изо всех углов.
   

 
Следующая глава          Содержание

   
Скачать fb2 (Облако Mail.ru)       Скачать fb2 (Облако Google)