Расклад с трефовым королём


 
И что за день у него сегодня выдался? Не то чтобы Михаил Модестович совсем не ждал подвоха. О том, что неспроста следы вели к этому заброшенному дому, он догадался сразу. Но столь стремительное нападение застало его врасплох. Он мог поклясться, что мгновение назад во дворе не было ни души, а за ним, оказывается, пристально наблюдали. Дядюшка Анны Викторовны, похоже, и впрямь хват! Но взять Чертозная за ворот – ещё не значит поймать его.
Между тем нападавший аккуратно вынул из рук Кривошеина палку, а потом расторопно обшарил карманы, выудив револьвер. Проделывая всё это, он вынужден был выпустить воротник шубы, и Михаил Модестович получил шанс осторожно обернуться. Дуло под подбородком не дрогнуло, но за воротник его в тот же миг взяли ещё крепче, скручивая так, что дышать сделалось уже затруднительно. Одна удача – кажется, нападающий заметно уступает Чертознаю в росте. А значит, едва ли сможет его удержать, когда тот решит освободиться.
Михаил Модестович ожидал увидеть цыганистого господина Миронова-младшего, но вместо него неожиданно узрел во плоти короля треф, словно сошедшего с картинки в бабкиной колоде. Суровое лицо с жёсткими складками на щеках. Тонкие, плотно сжатые губы. Горбатый хищный нос. И свирепый взгляд голубых глаз – неожиданно жарких. Голову монарха вместо короны венчала обычная шляпа-котелок, но в остальном сходство было просто фантастическое.
Не Миронов. Не Лассаль. Кто-то третий, о ком он не знал и не думал, но кого карты показывали ему с завидным постоянством.
Чертозная было нелегко удивить, но сейчас он был по-настоящему удивлён. Что это за человек, о существовании которого он до сих пор не подозревал? Или он снова ошибся, и этот мужчина не имеет отношения к Анне Мироновой? Тогда к чему револьвер, упирающийся в подбородок Кривошеина?
Должно быть, удивление было причиной тому, что первые слова, вырвавшиеся у него, были не вполне вразумительные:
– Вы – Герасим?
Король треф сверкнул глазами и ответил резко и насмешливо:
– Нет, я Муму. А вы, сударь, кто? Ну! Я жду ответа! – револьвер ощутимо ткнул в подбородок, побуждая отвечать.
А если поломать комедию? Что он станет делать?
– Прошу меня простить. Я всего лишь скромный исследователь оккультных явлений, который ищет Анну Миронову.
– Зачем?
Взгляд не стал нежнее, а револьвер всё так же непреклонно упирался в горло Чертозная.
– Чтобы поговорить о некоторых опасностях, связанных с её даром, – уклончиво ответил Михаил Модестович.
– Ещё один знаток оккультизма? Из вас такой же учёный, как из меня – архиерей, – иронически бросил король треф, обшаривая Чертозная цепким взглядом.
«Да, на архиерея вы не похожи, ваше величество. А на кого похожи? На профессионального убийцу? Или… на полицейского?»
– Повторяю вопрос. Кто вы? И что вам здесь нужно?
Ответить Кривошеин не успел. За спиной короля треф тихо скрипнула, отворяясь, дверь, и на пороге появилась та, кого он так долго искал. Та, кто обладала ответами на все вопросы, которые скопились у Чертозная за это время. И он впился в неё глазами, пытаясь понять, кто же она – затонская духовидица? Какая она, в конце концов?
Госпожа Миронова, как и при первой встрече, не производила впечатления обманщицы или авантюристки. Как и тогда, на красивом сосредоточенном лице её была тревога. Только теперь взгляд вовсе не был рассеянным. Она скользнула глазами по Кривошеину и легонько коснулась плеча своего защитника.
– Там Жиляев, – тихо и коротко сообщила она. – На соседней улице.
Что? Жиляеву, по разумению Чертозная, полагалось еще бегать за чужими санями на другом конце Казани. Почему?..
Додумать он не успел. Король треф сжал зубы и мысленно чертыхнулся так явственно, что Кривошеин его услышал. Потом дёрнул Михаила за ворот и толкнул перед собой, вынуждая войти в сени. В результате новой диспозиции револьвер переместился от шеи куда-то к затылку.
 
Положение складывалось явно не в пользу Чертозная, а с появлением Жиляева так особенно. Нужно что-то предпринимать. Король треф худощав и жилист. Наверняка, ловок и силён. Но он, и впрямь, куда мельче Чертозная. И не за ворот надо было брать, а за ухо…
Миновав сени и войдя в полутёмную горницу, Кривошеин, наконец, получил свободу для нужного манёвра. Он внезапно повернулся вокруг своей оси, так что кисть, сжимавшая его воротник, изогнулась самым неловким образом, а пальцы против воли разжались.
Одновременно Чертознай перехватил руку, сжимавшую маленький револьвер-бульдог, угрожавший ему, и крутанул изо всей силы, вынуждая противника выпустить оружие. Завершая начатое движение, он оказался у трефового за спиной и прихватил его локтем за горло. А револьвер, переменивший хозяина, упёрся в кудрявый висок.
«Ну вот, теперь мы поговорим!»
Смена ролей произошла так стремительно, что Анна Миронова, закрывавшая за ними дверь, не заметила происшедшего, пока не обернулась. Она сделала неловкий шаг вперёд и содрогнулась, разведя в стороны руки, задохнувшись в немом крике.
– Аня, беги! – прохрипел трефовый, борясь с удушающим захватом.
Но она только качнула головой, не меняя позы. И выражение на лице было таким, словно это её жизнь Кривошеин забирал в это мгновение. Никогда она не покинет своего короля, так и умрёт вместе с ним!
«Куда же она, голубушка, без сокола своего!..»
Озарение было столь неожиданным и ясным, что он едва не разжал руки. Вот и секрет нерушимой связи между дамой червей и королём треф. Никто Чертознаю не лгал: ни свидетели, ни бабкины карты. Задача неожиданно просто сошлась с ответом, надо было только предположить невозможное. Но что ему теперь с этим откровением делать?
Михаил помедлил ещё мгновение, контролируя захват так, чтобы не удушить своего пленника, но и не позволить ему освободиться прежде времени. Как заставить его услышать?
– Я не враг вам, Яков Платонович!
Помедлил ещё пару мгновений, чтобы затонский сыщик осознал, что он ему сказал. А после этого выпустил его из захвата. Король треф метнулся молнией, заслоняя Анну Викторовну собой и выхватывая из кармана револьвер, отнятый у Кривошеина. Теперь они целились друг в друга. И промахнуться в двух шагах было бы затруднительно.
– Я не враг вам, – повторил Чертознай, глядя в отчаянные лица беглецов. А потом медленно отвел руку и положил револьвер на стол.

О начальнике сыскного отделения затонские городовые толковали как о человеке, который не любит стрелять без нужды. На это была у Чертозная теперь вся надежда. Штольман и впрямь медлил, не опуская, впрочем, оружия. Кривошеин решил ему помочь.
– Я полицейский. Отставной чиновник московского уголовного сыска Кривошеин Михаил Модестович. Среди коллег известный как Чертознай.
– Зачем вы здесь? – сипло выдохнул Штольман. Кажется, в пылу борьбы Михаил крепко придавил ему горло.
– Не затем, о чём вы подумали.
– А вы знаете, о чём я подумал?
– Нет, – покачал головой Михаил Модестович, стараясь держаться непринуждённо, словно в него не целились. – Просто причина, что привела меня сюда, точно не придёт вам в голову. Я расскажу. Только присяду, с вашего позволения. На редкость суматошный был день, не для моих лет такие хлопоты…
Особенно было жаль сил, потраченных на Жиляева. Не в коня оказался корм, раз он уже бегает по Гривке. Как он здесь очутился? И как избавился от морока?
Кривошеин оглянулся и подтащил к себе поближе старый табурет, стараясь держаться как ни в чём не бывало.
– Вначале госпожа Вербицкая заперла меня в подвале, – сообщил он, присаживаясь. – Потом потасовка с вами. Поверьте, мне она весьма нелегко далась.
– Мне тоже, – буркнул Штольман.
– Наталья Дмитриевна – что? – изумлённо произнесла из-за спины своего возлюбленного Анна Викторовна. Чертознай впервые слышал её голос, и он ему понравился: низкий, бархатный, выразительный.
– Заманила меня в подвал и взяла в плен, – Кривошеин впервые позволил себе улыбнуться. – И как ей только в голову пришло?
Хмурое лицо «покойного» затонского следователя неожиданно утратило ледяное выражение, и на нём проступило вдруг очень много всего разом. Сквозь явное замешательство Михаил уловил и некое смущение. Но Штольман не сказал ничего, только качнул головой. И в этом движении тоже была масса оттенков.
– Что с госпожой Вербицкой? – дрогнувшим голосом спросила Анна Викторовна, выдвигаясь вперёд. И лицо вдруг стало таким, что Кривошеин порадовался за то, что не причинил вдове никакого вреда.
– Надеюсь, что она в полном порядке. Если после моего ухода к ней вновь не заявились господа Волженин и Жиляев... или еще кто.
– Жиляев? – быстро переспросил Штольман. – Не Уваков?
– Нет, – Кривошеин многозначительно посмотрел ему прямо в глаза. – Полагаю, что люди Варфоломеева обложили его со всех сторон, так что ему не высунуться. Но его человек здесь.
Затонский следователь хищно прищурился и открыл было рот, чтобы что-то сказать, но его перебила суровая барышня Миронова.
– Что они сделали с Натальей Дмитриевной?
– Ничего, – заверил её Михаил Модестович. – Жиляева я отправил гоняться за вашей тенью, а мерзавца Волженина – менять штаны. Но, видимо, моего влияния хватило ненадолго, если вы, Анна Викторовна, говорите, что эта держиморда из Петербурга уже здесь?
Она коротко и очень серьёзно кивнула:
– Он был здесь ещё около полудня. Прошёл мимо меня и не заметил. Меня заслонил от него тот человек. А сейчас он снова был на соседней улице. Я видела в окно.
Штольман продолжал сверлить Кривошеина взглядом.
– Вы ищете нас по поручению Варфоломеева?
– И да, и нет. Я не искал вас. Сначала не искал, – поправился он. – Полковник обратился ко мне в связи с делом об адептах Люцифера, которое вы расследовали незадолго до своего исчезновения.
Кажется, ему всё же удалось затонского сыщика удивить. Штольман недоумённо сощурился:
– А это здесь причём?
– К причинам ваших бедствий оно и впрямь имеет весьма отдалённое отношение, как я понимаю. И всё же имеет. Да вы садитесь, Яков Платонович! В ногах правды нет.
Штольман вновь хмуро мотнул головой, но всё же сел напротив Чертозная, не забыв прибрать со стола свой «бульдог», но и Чертознаев револьвер не спешил хозяину отдавать. Барышня Миронова встала у него за спиной, положив руки мужу на плечи. Мужу? И теперь правильней будет назвать её госпожой Штольман? Наверняка ведь! Не те это люди, что станут два месяца жить во грехе.
– И чем полковника заинтересовали адепты Люцифера? – мрачно поинтересовался Штольман.
– Он заподозрил, что их возглавляет человек, которого я брал в Москве несколько лет назад.
Взгляд бывшего затонского следователя мгновенно заледенел.
– Так это вы – Кромвель?
«Кромвель? День чудес, право. Князем Верейским я уже побывал. К вечеру доберусь до Папы Римского, не иначе…»
Впрочем, Чертознаю не потребовалось много времени, чтобы сообразить, о чем идёт речь. Он невозмутимо взглянул на угрюмого сыщика.
– Я даже не Карл Первый. На этот счёт вы можете не волноваться. Полагаю, что Кромвель – это тот человек из Петербургского департамента полиции, который забрал его у меня. Я его не знаю, но теперь он известен Варфоломееву – после того, как я опознал застреленного вами Меркурьева, – Чертознай перевёл взгляд на Анну Викторовну. – Но, оказавшись в Затонске, я понял, кто и зачем в действительности начал охоту на госпожу Миронову. Поскольку я не знал, что она находится под вашей, Яков Платонович, защитой, то счёл своим долгом разыскать её.
Штольман бросил быстрый взгляд через плечо. Кривошеин поклялся бы, что это взгляд отъявленного собственника.
«Ну, ко мне-то вы можете её не ревновать, господин неупокоенный дух Герасима!»
– И кто её преследует? – отрывисто произнёс Штольман.
Кривошеин глубоко вздохнул. Начиналось самое сложное. О Перчатке должно было поведать  правду и только правду, но о затонском сыщике говорили, что он завзятый материалист. Впрочем, дар барышни Мироновой он, кажется, всё же принял. Ну, если не дар, то её саму.
– Тот, кто в действительности подослал к вам Меркурьева. У вашего Магистра помимо Кромвеля был и другой, истинный, хозяин. В миру он известен, как Фёдор Иванович Толстой. Эдакий ловец душ. Тому уж сорок с лишним лет должен бы упокоиться в могиле, а вот, поди ж ты! – не только жив, но и весьма деятелен.
Левая бровь Штольмана изумлённо поползла вверх. Кривошеин постарался вложить в голос всё доступное ему убеждение. Анна Викторовна – может, хотя бы она сумеет поверить?
– Человек, который впервые рассказал мне о нём, назвал его Перчаткой сатаны. Будто бы от человека там давно осталась лишь видимая оболочка, а внутри – сами понимаете…
Бровь Якова Платоновича выражала уже высшую степень иронии, давая понять, что он думает о ходячих мертвецах. А заодно и о тех, кто про них рассказывает.
– Как он выглядит? – внезапно в разговор ворвалась очень взволнованная Анна Викторовна. И этот интерес Чертозная сразу насторожил.
– Как человек средних лет. Рыжеватый, с несколько старомодной причёской – бачки зачёсаны так, как было принято в дни его молодости. Тёмные глаза, полные губы. Коричневое пальто – он почему-то очень привязан к орельдурсовому цвету. Вообще, Фёдор Иванович очень не любит менять свои привычки.
– Голос мурлыкающий? И повадки – как у кота? – Анна Викторовна, кажется, вздрогнула, произнося это.
А Михаил – так и вовсе похолодел. Встреча бубнового валета с дамой червей, ставшая неизбежной – она уже состоялась?
– Вы видели его? – резко спросил он, впиваясь взглядом в лицо юной женщины.
Она кивнула:
– Сегодня. Яков спугнул его, и он ушёл.
– Он разговаривал с вами?
Девушка кивнула вторично. И прикусила губу.
– О чём? – хрипло выдавил Чертознай.
На сей раз заволновался, кажется, и Штольман. Он обернулся к жене и стиснул её руку, желая успокоить.
– Знаете, я так и не поняла толком, – призналась барышня Миронова. – Толковал о том, что я в опасности. Что он поможет мне совладать с моим даром и обрести неограниченное могущество. Намекал, что я беззащитна после гибели Якова Платоновича и стремился во что бы то ни стало взять меня под своё покровительство.
Ну да. Бубновый валет! И как далеко он успел зайти?
– Он не пугал вас?
– Кажется, нет, – неуверенно произнесла Анна Викторовна. – Но мне, знаете, стало очень не по себе. Словно обступает кто-то, кого я не вижу. И вот это было страшно.
– И что вы сделали, Анна Викторовна? Что вы ему ответили? – Чертознай сам не заметил, как воздвигся над девушкой, сверля её взглядом. Остановило его дуло револьвера, недвусмысленно возникшее перед носом. И лицо Штольмана было не менее металлическим и не более ласковым.
Барышня Миронова качнула кистью, успокаивая обоих.
– Ну, я сказала ему, чтобы ждал меня в трактире до вечера. И мы с Яковом тотчас ушли от Авдотьи Спиридоновны. Возможно, он и сейчас ждёт, пока я приду.
– Вот в этом я сомневаюсь, – мрачно произнёс Кривошеин, сядясь обратно на свое место. – Перчатка не так глуп. Боюсь, что появление господина Жиляева – его работа. Он хотел вас напугать. И то, что он видел вас, господин Штольман, – не слишком хорошо.
Анна Викторовна приглушенно ахнула и стиснула локоть супруга, встревоженно заглядывая ему в лицо. Штольман снова недовольно мотнул головой, словно отгоняя несущественное.
– Зачем ему Анна? Чего он хочет от неё?
Кривошеин тяжело вздохнул.
– Этого я и сам толком не знаю. Он уловляет всех, но особенно интересуют его те, у кого есть дар. Кажется, каждому он предлагает разное – в зависимости от характера. Мне, например, – возможность возмездия тем, кто заслуживает кары. Но, главное, он предлагает обрести могущество. Власть над умами других.
– А какой дар у вас, господин Чертознай? – внезапно спросил Штольман.
– Навожу порчу и гадаю на картах, – честно ответил Кривошеин, глядя ему прямо в глаза.
– Ещё того не легче! – пробормотал затонский сыщик. И сморщился, словно ему ногу отдавили.
– А потом? – дрогнувшим голосом спросила Анна Викторовна.
«Добро пожаловать, Михаил Модестович! Мы лишь сопровождаем гостей…» Как рассказать этой юной женщине про страшный спуск во тьму? Чертознай на миг отвел глаза и мрачно ответил:
– А потом у того, кто примет предложение, начнётся путь к багровой двери.
Барышня-медиум внезапно содрогнулась, глаза наполнились отчаяньем.
– Неужели я для этого создана? – со стоном выдохнула она.
– Ну что за глупости? – рявкнул Штольман, встряхивая её за плечи. – И кто бы ему позволил сотворить это с вами!
– Не трясите меня, Яков Платонович, – слабо улыбнулась она. – Вы всегда так делаете, не замечали? Просто вы не знаете, какая она страшная – эта багровая дверь. Вы же её не видели.
– И слава Богу, – пробормотал затонский сыщик. – Но вас я к ней не пущу, будьте уверены!
Михаил молча переводил взгляд с одного на другого. Значит, барышня-духовидица тоже знает багровую дверь. Видела её в жизни хотя бы раз. Но если и боится её, то не слишком. Потому что уверена в том, кто обещал её защитить. И Перчатке не удалось её обмануть. Положительно, не очень походила госпожа Миронова – или всё же госпожа Штольман? – на обычных двадцатилетних барышень.
Возможно, помогло вмешательство мужа, но до этого она сама сумела противостоять демону. И не дар её уберёг, как в своё время Михаила, а силы собственной души... Теперь ему было отчасти стыдно за все то, что он успел передумать о духовидице – в Затонске и после.
 
Анна Викторовна тем временем теребила мужа за рукав:
– А что нам теперь делать?
Тот недовольно поморщился.
– Как смеркнется окончательно, пойду к этому Никифору. Может, вернулся он уже с этих своих похорон? А если нет, велю запрячь и буду править сам. Поедем в ночь. Сегодня ясно, луна будет, мороз невелик. Выберемся из Казани до ближайшей деревни, там и заночуем.
Чертознай слушал его скептически. Перчатка ведь не отвяжется так просто. Если он действительно успел стакнуться с Жиляевым, он безо всякого труда задурит громиле голову и обретёт над ним власть. Одного факта знакомства с Кромвелем для этого вполне хватит.
И тогда Толстой погонит его по следу беглецов… Плохо, очень плохо.
Точно прочитав его мысли, Штольман обернулся и окинул Чертозная быстрым взглядом.
– Господин Кривошеин, а что же мне с вами делать?
Взгляд был больше озадаченным, чем угрожающим. Чертознай мысленно усмехнулся. Собственно, он вовсе не собирался оставлять эту отчаянную парочку, что бы там ни думал себе король треф.
Впереди ждал выстрел. И смерть. И валет пик с глазами убийцы. Но рассказывать об этом материалисту бесполезно. Для начала нужно было и впрямь расставить все точки. Михаил иронически уставился на бывшего затонского следователя.
– Прикидываете, должен ли я унести вашу тайну с собой в могилу? Полноте, господин надворный советник! Ваши подчинённые сдали вас с потрохами. «Их высокоблагородие стрелять не любит, завсегда предпочитает живым брать!»
– Много вы знаете обо мне, господин Чертознай, – хмуро пробурчал беглый сыщик. Кривошеин улыбнулся. Почему-то ему стало весело. Штольман и впрямь не из тех, кто убьёт невинного человека без нужды.
– И как давно вам известен наш секрет?
– Честно говоря, я узнал о нём лишь повстречавшись с вами. Реакция госпожи Мироновой вас выдала. До того я искренне полагал, что вы погибли в Затонске, и благодарные сограждане под руководством вашего несостоявшегося тестя собирают деньги на надгробный памятник. Ваши друзья, знаете ли, были очень убедительны в своём горе.
На сей раз выражение на лице у Штольмана было такое замысловатое, что Кривошеина это окончательно развеселило.
– Антон Андреевич свято хранит в память об учителе порожнюю бутылку из-под коньяку. Доктор Милц в мертвецкой пьёт горькую… – Кривошеин запнулся. – Впрочем, полагаю, что я видел его за этим занятием до того, как вы нашлись.
– Александр Францевич – горькую? Вы шутите? – возмущение Штольмана было на редкость забавным.
– Именно! А господин Коробейников…
– Ну, ему-то с чего! – буркнул бывший начальник сыскного. – Бутылка… откуда? Хотя… Коробейников мог.
– А ваш тесть испытывает чувство вины!
– Это ещё с какой стати?!
Михаил Модестович не без удовольствия пронаблюдал, как рука Штольмана принялась теребить левый манжет. Кажется, Яков Платонович был из тех застенчивых чудаков, которые вначале всеми силами создают себе репутацию нелюдимых сухарей, а потом истово дорожат теми, кого эта репутация не обманула. Потому что вовсе не жаждут в действительности оказаться одни.
Анна Викторовна успокаивающе погладила рукав мужа и повернулась к Кривошеину.
– Папа знает. Он нас благословил.
– Значит, вас можно поздравить? – улыбнулся Чертознай. – Да, я чувствовал, что Виктор Иванович что-то от меня скрывает. Только не мог уяснить, что именно.
– Вы с ним разговаривали? – быстро спросила Анна Викторовна.
– Я разговаривал почти со всем Затонском.
– И каков был результат? – прищурился Штольман.
– Хотите услышать, что поведала мне Олимпиада Тимофеевна? – с ухмылкой глянул на него Михаил. – Результатом было то, что все мне врали, вольно или невольно. Кроме господина Лукова. И дворника со Столярной.
Анна Викторовна тихонько вздохнула. Штольман недовольно дёрнул головой.
– Как вы узнали про Столярную? Коробейников…
– Что вы, Яков Платонович! – Чертознай взглянул на него с укором. – Думаю, если бы ваш Верный Генрих обнаружил, что я добрался до Столярной – из Затонска я бы живым не уехал. Я нашёл адрес в ваших бумагах. И когда в Нижнем мне попался «Волжский Вестник» с описанием подвигов некоего Герасима…
– Не только вам, как видно, – проворчал Яков Платонович.
– Да. Но про Герасима никто не знает. Ваши враги ищут Анну Викторовну. Должно быть, это Кромвель, – Михаил перевёл взгляд на супругу сыщика. – Скорее всего, кто-то из его доверенных людей здесь, в Казани, узнал ваше имя и отбил ему телеграмму. Отсюда и столь своевременное явление Жиляева и Толстого.
Пора было переходить к главному. Михаил посмотрел Штольману прямо в глаза.
– Яков Платонович, вы позволите мне вам помочь? Толстой очень опасен, поверьте. Он ни перед чем не остановится, чтобы заполучить вашу жену. А теперь, когда он её увидел и с ней говорил – в особенности.
Взгляд  бывшего следователя полыхнул гневом. Анна Викторовна покрепче вцепилась мужу в рукав.
– Почему? – выдохнула она. – Почему именно я? Потому что я медиум?
– Потому что вы – светлая душа. Для такой вот перчатки сатаны это вдвойне ценно. Что нечистому проку в разного рода грешниках, которые и так рано или поздно будут принадлежать ему?
Штольман громко и непочтительно фыркнул.
– Это вы о себе, господин Кривошеин?
Судя по тону, словам Чертозная он не верил ни на грош. И Перчатка был для него кем-то вроде Меркурьева, на которого в итоге хватило одной пули из револьвера затонского сыщика.
Михаил Модестович коротко вздохнул.
–  Яков Платонович, я понимаю, что поверить в это сложно, но… Я знаю, что в Затонске о вас ходят легенды. Но с такими, как Толстой, вы еще не сталкивались. Это не Магистр Люцифера – Перчатка и сильнее, и умнее. Это очень скверная… тварь. К тому же, обладающая большим влиянием в человеческом мире.
Внимательно его слушавшая госпожа Штольман при упоминании Магистра ощутимо вздрогнула и вопросительно взглянула на мужа. Тот фыркнул еще громче. Говорящая левая бровь саркастически изогнулась. Кажется, о легендах – это Михаил зря сказал.
– Спасибо, что предупредили, господин Кривошеин.
Михаил понял его без слов. Штольман принял к сведению его предупреждение – но не предложение помощи.

Похоже, затонский герой был куда более нелюдим и недоверчив, чем представлялось Чертознаю. Или события последних месяцев добавили ему подозрительности. Кривошеин ощутил прилив досады, но не позволил ей отразиться на лице. А действительно, чего он хотел? Является некто неизвестно откуда. Плетёт небылицы. При этом показывает тебе, что он тебя в случае чего в узел завязать может. А потом домогается права спасать твою драгоценную жену.
Анна Викторовна, похоже, верит Чертознаю. Но куда больше она верит мужу, что неудивительно. Какими бы словами убедить этого упрямого чертушку?
Затонский сыщик тем временем кинул быстрый взгляд в окошко, за которым уже порядочно стемнело.
– Мне пора идти.
– Вы хотите идти один? – прищурился Чертознай. Штольман глянул на него иронически.
– У вас есть варианты?
– Предлагаю идти всем вместе, – спокойно ответил Михаил, не отводя глаз. Взгляд Штольмана ощутимо похолодел.
– Анну Викторовну ищут, как вы сами сказали. А меня пока нет.
– Яков Платонович, стоит Жиляеву увидеть вас, как завтра уже вся губернская полиция встанет в ружьё, – парировал Чертознай. – Анну Викторовну ищут неофициально. Против неё нет никаких обвинений. И, случись что, закон пока еще на её стороне. У Жиляева есть полицейские документы – ну, так у меня они тоже есть. А кроме документов у меня есть и… иные возможности сделать так, чтобы нас не заметили.
На улице это проще. Тот же снежный клубочек. Или глаза отвести. Хотя, если там Перчатка – ему не больно-то глаза отведёшь…
Кажется, зря он это сказал. Судя по выражению лица, Штольман прекрасно понял, что имеет в виду Михаил Модестович, вот только не поверил ни на грош. И заупрямился еще сильнее.
– Если Жиляев еще бродит где-то поблизости в поисках Анны, то первым делом он обратит внимание на женщину, в чьей бы компании она ни была. Я пойду сам.
Взгляд сыщика оставался непреклонным. Анна Викторовна молчала, с тревогой глядя на мужа. И колокольчик беды в груди Чертозная, почти было затихший, звенел всё громче, всё горестней… но Штольман его не слышит. И пытаться на него надавить – значит окончательно утратить то хрупкое полу-доверие, что между ними установилось. А оно еще пригодится…
– В таком случае как вы намерены поступить со мной? – спокойно спросил Чертознай.
Затонский сыщик на миг задумался, после чего решительно шагнул к низкой дверце в другом конце комнаты. Открыв, заглянул, подумал еще секунду и, резко кивнув, повернулся к Кривошеину.
– Михаил Модестович, не сочтите за обиду. Но вам придётся побыть здесь, пока я не вернусь.
Кривошеин невольно поморщился. Если там снова подвал… Но за дверью оказалась лишь маленькая комната об одном подслеповатом окошке. Единственным предметом мебели в каморке была широкая лавка, протянувшаяся вдоль стены под окном. Чертознай окинул своё очередное узилище безрадостным взглядом и повернулся к затонскому сыщику.
– Собираетесь меня запереть? Яков Платонович, в таком случае одна просьба: оставьте ключ Анне Викторовне, – Кривошеин перевёл взгляд на девушку, молча стоявшую рядом. – Чтобы, случись что, она могла быстро открыть дверь. Вы хитро спрятались, но я вас нашёл. Могут найти и другие. Кстати, удовлетворите моё любопытство – что вы тащили через двор? Я решил было – мертвое тело…
Лицо Штольмана снова обрело выражение непередаваемое. Анна Викторовна взглянула на мужа и тихонько хихикнула.
– Сундук, – весело пояснила она. – Сундук с книгами.
* * *
Слова Кривошеина о том, что их может найти еще кто-то, Якова порядком встревожили. Он велел ей обязательно закрыть за ним входную дверь. Анна тщательно заперла засов и на ощупь вышла из тёмных сеней обратно в горницу. Здесь было не намного светлее – на улице почти смерклось. На столе лежала пара свечей, которые они прихватили с собой, уходя от Авдотьи Спиридоновны, но зажигать их было опасно: с улицы могли разглядеть отблеск света в якобы пустом доме.
Анна зябко поёжилась. В домишке было не топлено с самого лета – именно тогда, по словам старой Авдотьи, скончался его хозяин. Дети-наследники вывезли добро, а сама избушка стояла заброшенной, что соседку вовсе не радовало: «Коли никто крещеный в доме не живёт, мудрено ли там другим хозяевам завестись?» Так и вышло, разве нет? Анна тихонько фыркнула. Зря, что ли, Ребушинский называл её ведьмой? Вот и сидят они в потёмках в бесхозном доме, ведьма и… ведьмак?..
«Навожу порчу и гадаю на картах» – так господин Кривошеин сказал о себе? Почти как мадам Ле Флю. Только, в отличии от той мадам, Михаил Модестович – настоящий. Он тоже видел багровую дверь… Внезапно решившись, Анна подошла к маленькой дверце в углу комнаты и тихонько в неё стукнула.
– Господин Кривошеин, вы там?
– Конечно, – с некоторым удивлением отозвался тот. – Здесь ведь нет печной трубы. Что-то случилось, Анна Викторовна?
– Ничего не случилось. А причём тут печная труба?
– Некоторые мои знакомые считают, что я умею вылетать в печную трубу. Как Солоха. Но тут нет ни трубы, ни печки, потому мне придётся дождаться возвращения вашего мужа.
Анне на миг сделалось смешно: представилось почему-то, как их невольный гость вылезает из трубы, прямо в своей неуклюжей долгополой шубе… Хотя шуба – это только видимость. Он очень ловкий. Перед глазами вновь возник револьвер, приставленный к голове Штольмана… Но Михаил Модестович не причинил Якову вреда, наоборот – сложил оружие и сдался сам.
Повинуясь внезапному порыву, Анна произнесла:
– Михаил Модестович, вы не обижайтесь, пожалуйста. Яков Платонович, он… Ему трудно поверить вот так сразу.
– Я не обижаюсь, Анна Викторовна, – ей почему-то показалось, что Кривошеин улыбается. – Я ведь тоже полицейский.
Ах да, он же с самого начала сказал, что он сыщик. Из Москвы. Хотя, по мнению Анны Викторовны, Михаил Модестович не походил на сыщика совсем. Ни на Якова, ни на Антона Андреевича... даже на Увакова. Он какой-то другой. Чертознай.
– А почему вас так прозвали? – полюбопытствовала Анна у закрытой двери.
– В краях, откуда я родом, так называют многих, – Кривошеин усмехнулся. – В иной деревне для того, чтобы прослыть чертознаем, достаточно уметь читать. А в Москве… Анна Викторовна, полагаю, что вы сами знаете, как трудно держать свой дар в тайне. Думаю, это прозвище прилипло ко мне с лёгкой руки как раз тех, кто уверен, что по ночам я летаю на шабаш и играю с сатаною в карты.
– А вы играете?
Понятно, что это было только шуткой, но Анне почему-то было очень важно, что он ответит. Кривошеин некоторое время молчал, потом произнёс неохотно и очень серьёзно:
– Совсем наоборот. Я ненавижу дьявола.
Анна на миг прикусила губу. Потом решительно отошла к столу, едва видневшемуся в темноте и, нашарив подле него табуретку, вернулась к двери вместе с ней.
– Расскажите мне о нём, – твёрдо попросила она, садясь.
– О дьяволе? – без усмешки в голосе спросил Кривошеин.
– Об этом человеке. Толстом. И о… о багровой двери, – произнесла она почти шёпотом.
Он видел её, вне всякого сомнения. И наверняка знает, что она означает. Но Кривошеин молчал. Не хочет говорить? Может, он всё-таки слегка обиделся на Якова Платоновича? Но он должен понимать. Штольман – обычный человек, то есть необычный, конечно, но есть вещи, которых он не чувствует. Сколько времени потребовалось самой Анне, чтобы он ей поверил?
– Я вам верю, – добавила она на всякий случай.
– Я знаю, – откликнулся Михаил Модестович. – Просто очень трудно на словах объяснить, кто такой Перчатка. Он уже не человек. Вам он своей истинной сути не показал, но я много раз видел то, что у него внутри… Анна Викторовна, вы ведь помните Меркурьева? Магистра Люцифера? Вот это всего лишь первая ступенька к тому, чтобы стать таким, как Толстой.
Анна стиснула руки, чтобы унять невольную дрожь. Разумеется, она помнила. Хоть и старалась порой забыть то, что случилось в лаборатории английского химика.
«То, что я хочу вам предложить, изменит всю вашу жизнь… Вы будете вершить человеческие судьбы, играть на струнах человеческой души…»
Как же она сразу не догадалась? Ведь Толстой сегодня предлагал ей то же самое, только другими словами.
– Магистр был человек, – сказала она поспешно. – Когда он… Когда Яков его застрелил, ко мне пришел его дух. И кажется… Мне кажется, он по-настоящему страдал.
Кривошеин ядовито фыркнул.
– Поздно спохватился. А другого вы видели?
Другого? Кроме духа Магистра там был еще дух адептки, им же и убитой. Но Михаил Модестович спрашивает явно не о нём.
Точно чувствуя её замешательство, Кривошеин медленно произнёс:
– Кроме собственной души в Меркурьеве была и другая сущность. Как говорят в простом народе – бес. Уже три года назад она в нём сидела. Я её тоже не видел, правда. Только чувствовал.
– Кажется… Кажется, я тоже, – Анна против воли вспомнила жуткие глаза, горевшие тёмным огнём. – А вот у духа глаза были совсем другие! – воскликнула она, поворачиваясь к двери.
– Так и должно быть, – мрачно заметил Кривошеин. Похоже, он понял, о чём она говорит. – Тьма не смешивается с душой. Она её попросту жрёт. А когда сожрёт совсем – на свет появляется вот такое, как Толстой. А что сталось с духом Меркурьева?
– Он ушел. Туда... За багровую дверь.
Она старалась говорить твёрдо, но голос предательски дрогнул. Сразу же после истории с Магистром случилось слишком много всего, что вытеснило из памяти злое багровое марево. Но забыть его совсем было невозможно. И рассказать – некому… Даже Якову. Он только будет повторять, что никуда её не пустит, что не отдаст её никому – и при этом трясти, как грушу. Он всегда так делает, когда боится… Анна глубоко вздохнула, собираясь с духом.
– Михаил Модестович, неужели я проклята?
Некоторое время за дверью стояла тишина, потом в каморке что-то зашуршало, и до неё донеслись шаги.
– Почему? Почему вы так думаете?
Судя по голосу, Кривошеин стоял теперь совсем рядом с дверью. Анне казалось, что она чувствует его внимательный, точно у школьного учителя, взгляд.
– Так сказал наш священник…
– Это был неправильный священник, – с нажимом перебил её Михаил Модестович.
Сердитый голос был точь-в-точь как у Якова. Кажется, Чертознай бы сейчас тоже её встряхнул безо всяких церемоний. Анна зажмурилась и четко выговорила:
– Почему же тогда я её видела? Багровую дверь?
Только теперь, когда ей наконец-то удалось облечь тот давний ужас в слова, Анна поняла, насколько глубоко он в ней засел. Что после смерти ей придётся идти туда – за дверь, освещённую жутким кровавым светом…
Кривошеин ответил не сразу. И голос мужчины звучал странно, хрипло, словно бы он с трудом выталкивал из себя слова.
– Анна Викторовна… Вы имеете в виду ту дверь, за которую ушел Меркурьев? Или… Или вы видели и… что-то другое?
Анна прикусила губу.
– Только её…
А что, бывают и другие? Еще страшнее? Спросить она не успела – Михаил Модестович вздохнул так шумно, что она через толстые доски почувствовала его дыхание.
– Анна Викторовна, это была не ваша дверь.
– Не моя? – она не совсем его поняла.
– Не ваша, – твердо и мрачно заявил Чертознай. – Поверьте, если бы вы увидели свою… вы бы сразу поняли.
Откуда он это знает? Девушка открыла было рот, чтобы спросить, но слова словно бы застряли в горле. Холодом догадки обожгло душу. Он знает – потому, что видел сам…
Анна судорожно вздохнула и сглотнула вмиг пересохшим ртом. Спрашивать было страшно, но она должна знать… Она сама затеяла этот разговор.
– Вы – видели? – спросила она совсем тихо.
– Да, – медленно ответил Кривошеин. – Свою собственную дверь ни с чем не спутаешь.
Захотелось сжаться в комочек, стать маленькой, незаметной… Анна пересилила себя.
– Получается… Получается, дело всё-таки в даре?
– Нет, – быстро перебил её Михаил Модестович. – Дело в человеке. Я… Я взял кое-что не по праву, скажем так. И рано или поздно мне придётся за это ответить. Но вы своей двери не видели. И никогда не увидите, я уверен.
Её очень хотелось видеть его глаза в этот момент. Вместо этого Анна уставилась на закрытую щеколду и твердо спросила:
– Почему вы думаете, что я её не увижу? И почему они все лезут ко мне – если дело не в моих способностях?
До неё донёсся еще один громкий вздох.
– Талант всегда привлекает к себе внимание. В особенности такой, как у вас. Пока наука не объяснила спиритизм или иные вещи, вроде ясновидения, они будут сродни чудесам. Люди всегда тянулись к чудесному. Кто-то – из любопытства, кто-то – в надежде на помощь. А кому-то не терпится использовать ваш дар своих целях, и не всегда праведных.
Ну да. Был ведь князь Разумовский. И Варфоломеев. Хотя они не поклонялись сатане…
– Способности – это всего лишь способности, – медленно произнёс Чертознай, почти слово в слово повторяя то, что она когда-то слышала от дядюшки. – Неважно, от кого ты их получил – важно, на что использовал. А эти, из тьмы… Они нарочно пытаются вас убедить, что вы – такая же, как они. Что вы должны служить злу. И наверняка будут еще пытаться. То, что вы видели… Думаю, это был последний привет от той твари, что сидела в Меркурьеве. Они всё стремятся испоганить. Но это была не ваша дверь…
Казалось, слова давались Михаилу Модестовичу с трудом. Он снова глубоко вздохнул.
– Отвечу вам так: если бы вы сказали мне, что видели свою багровую дверь, то я бы прямо здесь и сейчас окончательно и навсегда перестал верить в Бога.
Анна молчала. Значит, Михаил Модестович считает, что ни при каких обстоятельствах она не склонится ко злу? Лестно. Или что Бог, если он есть, её не отвергнет? Но самого Кривошеина он, получается, отверг. Почему? Что такого страшного он мог сотворить? Взял кое-что не по праву… Интуиция подсказывала Анне Викторовне, что речь идет не о материнской брошке.
Но спрашивать она не станет. Боль Кривошеина, когда он упомянул об этом, она ощутила, даже его не видя.
Он полагает себя обреченным. И, тем не менее, борется. Пытается уберечь других. Мчался через пол-России, чтобы предупредить её о Толстом.
– Вас хотели лишний раз напугать, – мрачно промолвил Чертознай. – Чтобы вы почувствовали себя запятнанной. Если не получается склонить светлую и чистую душу ко тьме, значит, нужно её замарать. Надломить. Заставить сомневаться.
Ну да. Не окажись тогда рядом Якова… Но он был там с ней, её единственный, любимый, самый лучший человек на свете. Тот, который никогда не считал её ошибкой мироздания… Анна Викторовна тихонько вздохнула. Рядом со своим сыщиком она и не вспоминала об этом. Это сегодняшняя встреча с этим… Перчаткой, как называет его Михаил Модестович, заставила её пережить всё заново, ощутить себя нечистой. Страшно всё же, когда узнаёшь, что за тобой охотится настоящий бес.
Нельзя сомневаться в себе. Ждёт её в конце багровая дверь или нет – она всё равно будет пытаться делать добро. Помогать людям,  живым или мёртвым. Как Яков Платонович. Они теперь вместе…
И идти нужно было вместе. Зря всё-таки Яков не послушал Михаила Модестовича. Вот куда он опять запропал? Или прошло еще слишком мало времени? Может, кучер еще не вернулся, и Яков его ждёт?
Ей кажется, или в комнате стало светлее? Нет, не кажется – совсем недавно Анна не видела ничего в двух шагах, а теперь видит и противоположную стену, и стоящий около неё стол… Должно быть, луна взошла.
„Yet we'll go no more a-roving
By the light of the moon…“
Девушка вздрогнула и непроизвольно поёжилась. Она ничего не имела против Байрона, но нашел же он время лезть на ум! И голос, шепнувший ей эти строчки, почему-то был таким же вкрадчивым, как голос Толстого…
Так. Хватит себя накручивать. Анна Викторовна повернулась к двери каморки и громко спросила:
– Михаил Модестович, у вас есть часы?
– Конечно, – немедленно отозвался Чертознай. Послышался шорох. – Половина девятого. Далеко живёт этот ваш Никифор?
– На том краю слободы.
Анна немного успокоилась. Времени прошло меньше, чем она думала. Сейчас Яков вернётся. Конечно, он вернётся. Он ведь пообещал никогда больше не оставлять её. Нужно подождать еще, совсем чуть-чуть…
А потом выпустить из каморки Михаила Модестовича и вместе с ним идти искать Штольмана. И пусть её любимый сыщик потом её трясёт и ругает – главное, он будет рядом. Чего им бояться? У неё есть револьвер, даже два. Яков Платонович, уходя, оставил ей свой "бульдог", сам взял старый "смит-вессон". И на столе оружие Кривошеина. Она ему его отдаст. Московскому сыщику можно верить. Да он, кажется, и без оружия на многое способен – что он там сказал про Жиляева и Волженина? Отправил менять штаны? Девушка мысленно хихикнула. Это как?
– Михаил Модестович, а что вы сделали с Волжениным?
Кривошеин не отозвался. Анна встревожено посмотрела на дверь.
– Михаил Модестович, с вами все в порядке?
– Да, Анна Викторовна… Все в порядке…
Что у него с голосом? Анна медленно поднялась, не сводя глаз с закрытой двери. Табурет, покачнувшись, упал на пол. Что-то неправильно… Беспокойство, которое она изо всех сил пыталась заглушить бодрыми мыслями, нахлынуло с новой силой, обдав её мерзким холодом.
Именно так говорили с ней духи… Не думая ни о чем больше, госпожа Штольман нашарила ключ в кармане пальто и, дрожащей рукой повернув его в замке, распахнула дверь соседней комнаты.

– Анна Викторовна?..
Нет, духом Чертознай еще не был: сидел на лавке в углу, набросив на плечи шубу, каким-то мальчишеским жестом подтянув колено к груди и уткнув в него подбородок. В дымке лунного света его волосы казались совсем серебряными. А глаза…
Анна стиснула зубы, пытаясь прогнать страх, для которого не было никаких причин. Не было! Не должно быть!
– Что случилось, Михаил Модестович? – голос её прозвучал твёрдо и деловито.
– Ничего, – коротко ответил Кривошеин. Анна нахмурилась.
– Неправда. У вас сейчас голос, как у… Как у духа. Что-то произошло?
Кривошеин со вздохом склонил голову, точно признавая её правоту.
– Пока ничего. Просто судьба хочет говорить со мной.
Судьба? Анна Викторовна на миг закусила губу и подошла ближе, пытаясь понять, что он имеет в виду. На лавке рядом с Чертознаем, еле заметный среди теней, лежал маленький деревянный футляр – когда-то резной, но узор на нём почти сгладился от времени. Что-то очень старое…
– Да, – Кривошеин проследил её взгляд. – Это мои карты. Именно так я говорю с судьбой.
– Предсказываете будущее? – спросила Анна, усаживаясь напротив него.
– И прошлое, и настоящее…
На девушку Чертознай уже не смотрел – сидел, уставясь в пол, слегка покачиваясь из стороны в сторону.
– Беда в том, что я так и не разобрался, предсказываю я его – или создаю… Вот и сейчас, – он внезапно вскинул на неё блестящие глаза. – Судьба хочет говорить со мной, а я боюсь. Боюсь, что не услышу ничего хорошего.
От его слов веяло чем-то безнадёжным – так сильно, что Анне вновь стало холодно. И голос Кривошеина по-прежнему был неживым. Не зная, что сказать госпожа Штольман несколько мгновений сидела молча, а потом, ведомая непонятным наитием, протянула руку и коснулась лежащей между ними шкатулки…
– Анна Викторовна!
Сильные мужские руки ухватили её за плечи. Мир вокруг перестал вращаться, снова становясь маленькой комнатой, холодной и тёмной, исчерченной дрожащими полосами лунного света.
– Всё в порядке, Михаил Модестович, – пробормотала Анна, пытаясь осознать произошедшее. Что-то подобное она испытывала лишь дважды в жизни – и оба раза в деле Князя Тьмы, которого вызывали три глупые девочки-гимназистки. Книга заклинаний, потом – могила колдуна. Она прикасалась к ним, и сила обрушивалась на неё калейдоскопом видений.
Карты господина Кривошеина тоже были чем-то подобным, вещью, через которую шла сила. Только зла в них не было. Похоже, они вообще не разбирали добра и зла – просто подхватили её, как листок, покружили в пестром водовороте и опустили обратно, точно потеряв интерес. В истории с Бафометом видения приходили путанными, но хоть что-то она могла разобрать, а минуту назад она словно бы промчалась сквозь гремящий вихрь, многоцветный и многоликий…
Хотя нет. Одно лицо она точно сумела разглядеть. Анна резко повернулась к Кривошеину.
– Яков Платонович!
Чертознай тяжело вздохнул, разжал руки и сел на прежнее место. Поколебался мгновение и, взяв с лавки резной футляр, вытряхнул из него на ладонь старую карточную колоду.
– Здесь есть лампа, Анна Викторовна?
Анна метнулась в соседнюю комнату, едва не споткнувшись о валяющийся на пороге табурет. Схватила со стола обе свечи. А зажечь чем?! Спички, где же спички!.. Спичечница лежала тут же, предусмотрительно оставленная рядом со свечами, но Анне показалось, что прошла целая вечность, прежде чем она нашарила коробок.
Она сама не понимала, что её гонит, осознавала только, что времени терять нельзя. На миг заколебалась, прежде чем зажечь свечи, но тут же сообразила, что это окно выходит во двор, и света никто не увидит – разве что пройдет тем же путём, что и Кривошеин, – но сейчас это казалось безразличным.
Погруженный в какие-то свои мысли, Михаил Модестович молча помог ей запалить свечи и утвердить их на подоконнике над лавкой. Усаживаясь на своё место, она увидела, что на месте деревянного футляра теперь лежит одинокая карта.
Король треф.
– Яков? Это Яков?
Анна неуверенно улыбнулась, глядя на картинку. Сходство было поразительное. Ей захотелось прикоснуться пальцем к этому суровому лицу, погладить карточного короля по щеке, но она сдержалась и перевела глаза на Михаила Модестовича.
Чертознай смотрел на неё без улыбки. Пальцы его медленно перебирали старую колоду.
– Да. А это вы.
Он не глядя вытащил еще одну карту и положил рядом с королём треф.
– Вы всегда выходили вместе. Я до сегодняшнего дня не мог уяснить, что это значит.
– А теперь?
Анна быстро взглянула на карту: дама червей, как ей показалось, была вовсе на неё не похожа, но что-то… Может, глаза?
– А теперь понимаю. Вы со своим королём – как две половинки одного целого. Ваши судьбы слишком крепко связаны…
Анне показалось, что в голосе Чертозная звучит горечь. Почему? Она всегда знала, что они с Яковом предназначены друг другу.  Неужели это плохо – что они с ним любят так… так, как любят? Она открыла было рот, чтобы спросить, что с этим не так, но Михаил Модестович уже опустил глаза и смотрел теперь только на свои карты.
Она не раз видела, как дядюшка раскладывает пасьянс. И как гадают на картах, тоже видела, конечно. То, что делал Чертознай, было ни на что не похоже: карты жили под его пальцами, передвигались с места на место, скрывались одна под другой, сходились, расходились… И они говорили, несомненно – не сами карты даже, а иная сила, не хорошая, не плохая – неотвратимая… Всё новые и новые карты падали на лавку, окружая короля треф молчаливым кольцом – Анна не понимала их языка, но ей отчего-то становилось всё страшнее.
Бубновый валет закрыл собой картинку дамы червей. Анна увидела, как вздрогнул Кривошеин. Рядом легли десятка треф с десяткой бубен. Пиковый валет поверх трефового короля. Туз треф острием вниз… Михаил Модестович с шумом выдохнул сквозь стиснутые зубы и словно бы застыл, но затем медленно, точно через силу, вытащил из колоды еще одну карту – последнюю.
И замер, держа её в руке…
– Что это означает? – дрогнувшим голосом спросила Анна, хотя душой уже чувствовала – ничего хорошего. Кривошеин странным, каким-то механическим движением протянул руку, утвердил в центре расклада последнюю карту – туза пик, – и поднял взгляд на девушку.
В черных глазах не было ни тревоги, ни тепла, ни страха, ни радости – вообще ничего. Пустота.
– Вы должны бежать немедленно.
 
Бежать? Куда бежать, зачем? Анна снова взглянула на лежащие между ними карты. К горлу внезапно подступил кислый комок.
– Яков… с Яковом беда? – Михаил Модестович молча покачал головой. – Что вы увидели?
– Вашего мужа схватят. Уже схватили. И замучают насмерть. Они ищут бумаги…
Анна похолодела. Жиляев! И бумаги! Чертова синяя папка, которую Яков сжег еще в Затонске! Как долго её тень будет их преследовать? Но сейчас это было неважно. Анна сама не заметила, как подхватилась на ноги.
– Нужно помочь Якову. Идёмте скорее.
У неё и в мыслях не было, что Кривошеин её обманул. Её предупреждали духи, его – карты. Вдвоём они успеют спасти Штольмана! Иначе зачем?..
Кривошеин не двинулся с места.
– Нет, Анна Викторовна. Бежать должны именно вы. Якову Платоновичу уже ничто и никто не поможет.
Что? Как?.. Анна на миг застыла. Кривошеин, не глядя на неё, снова протянул руку к разбросанным картам – к королю треф.
– Нет!
Почти не осознавая, что и зачем она делает, Анна Викторовна оттолкнула его руку и схватила карту сама – за миг до того, как Чертознай перевернул её вверх рубашкой…
…Блики огня. Он трещит, разгораясь, за спиной. Это просыпались угли из перевёрнутой набок жаровни, где раскалялись какие-то инструменты. Тела на земляном полу… Чертознай лежит навзничь у кузнечного горна. И чёрные глаза незряче смотрят вверх, а чёрная струйка крови на виске уже густеет. Жиляев ещё корчится возле наковальни и надсадно стонет, зажимая руками пробитое чрево. Ещё какой-то мужик застыл ничком у входа.
А поодаль, у столба, обвисло на верёвках истерзанное тело. Голова поникла, взмокшие кудри упали на лоб. Анна, не веря, касается его руками… и не чувствует живого тепла…
Кажется, за спиной есть кто-то ещё. Живой. Он что-то говорит ей. Но это неважно. Ничего уже не важно!..
Она вырвалась наружу, с трудом восстанавливая дыхание. Вот как это будет? Нет, не будет! Она не допустит этого! Никогда!..
– Они в кузне. Мы успеем! Идёмте!
Михаил Модестович тяжело и как-то неловко поднялся на ноги. Подошёл к двери – и вдруг загородил её своим громоздким телом:
– Нет, Анна Викторовна. Я вас не пущу!
 

„Yet we'll go no more a-roving
     By the light of the moon…“
– строки из стихотворения Байрона. В переводе звучат как:
„Не бродить уж нам ночами
     В серебристой лунной мгле...“
 

 
Следующая глава          Содержание

   
Скачать fb2 (Облако Mail.ru)       Скачать fb2 (Облако Google)