Игра


 
– Что?
Анна не поверила тому, что видит.
– Вы же говорили, что друг нам? Что пришли, чтобы нас защитить!
– Я и защищаю вас, – голос Кривошеина звучал безжизненно. – Мужа вы не спасёте. Но если он умрёт у вас на руках, будет только хуже. На это у Него и расчёт.
Он тянет время, задерживает её. А Якова… в эти самые минуты…
– Прочь с дороги! – прорычала Анна, вынимая револьвер и взводя курок.
Но Чертознай не пошевелился.
– Я выстрелю, – сквозь зубы пообещала она.
На этот раз он взглянул ей в лицо. И глаза были тёмными, мёртвыми провалами в кромешную боль.
– Знаю. Я так или иначе умру этой ночью. Но пока я жив, буду стоять между вами и Сатаной. Бегите, пока ваша душа ещё при вас. Не ходите в эту кузницу! Вы же видели, что будет дальше…
Видела… что она видела? Глаза-колодцы словно затягивали её, и она уже не могла им сопротивляться. И память внезапно опрокинула её в недавний кошмар.
   
… Обеими руками она держит голову Штольмана, лежащую у неё на коленях. Медленно гладит пальцами холодное лицо. Голубые глаза широко раскрыты. Он мёртв.
Не в силах больше глядеть на него, она медленно отводит взгляд. Еще одни глаза – черные. На лице Чертозная – застывшие струйки крови. Она смотрит на него неподвижным взглядом, не ощущая ни боли, ни даже малейшей жалости. Он пытался ей помешать.
В стороне еще чьё-то тело. И еще. Ей они безразличны. В душе пустота. И злость. Темная, неведомая ей прежде злость. Ненависть. Её это радует. Ненависть помогла ей отплатить им всем. Она помогает чувствовать себя живой…
Она снова опускает глаза на мертвеца на своих коленях. Яков умер – но она жива… Что теперь?
– Анна Викторовна, мне так жаль. Ваш муж был достойным человеком. Прекрасным человеком. Но вы должны подумать о себе. Он бы наверняка этого хотел.
Тяжелое окровавленное тело. Тихий, вкрадчивый голос за левым плечом…
– Вы сделали всё, что могли, Анна Викторовна. И вы ещё многое сможете. Оставьте мёртвых смерти. Идёмте со мной. Вы должны быть сильной…
Да. Должна. Она станет сильной.
Тело Штольмана почти окоченело. От него исходит неприятный холод. Последний раз она проводит рукой по любимому лицу. Когда-то любимому…
Было – и прошло. Она чувствует, как Яков уходит из её души. Это тоже правильно. Какой смысл любить то, чего уже не будет?
Любви больше нет. Есть ненависть. И сила. Она убирает руки. Голова Штольмана сползает с её колен, с глухим стуком ударяется о твёрдый земляной пол…
– Идёмте, – всё тот же приятный, ласковый, мурлычущий голос. – Не нужно оставаться здесь. У вас впереди длинный путь…
   
– Я тоже видел, – тихо заговорил Кривошеин. – Карты мне показали. Якова Платоновича убьют на ваших глазах. И тогда вы сами распахнётесь навстречу Сатане. Я… – Чертознай на миг осекся. – Я немного слукавил, когда сказал вам, что дело не в даре. Все мы ходим вдоль этого берега: кто ближе, кто дальше. И нам проще других зачерпнуть от тьмы. Вы захотите отомстить и… отомстите. А Перчатка подберёт то, что от вас останется.
Выходит, она всё же проклята? Отец Фёдор был прав… и только Штольман заслонял её от этого зла. Он умрёт – и её душа тоже умрёт. Неважно, где и как это случится. Если сейчас она отречётся от любимого, бросит его на смерть, всё произойдёт ещё быстрее. И за левым плечом распахнётся, приглашая, её собственная багровая дверь.
– Вы хотите меня спасти? – медленно, с трудом выдохнула Анна. – Тогда не мешайте. Я не предам Якова… Не оставлю!..
Кривошеин не сдвинулся с места. Только покачал головой, не отрывая от неё взгляда. 
– Оставите. Вы же сами видели. Оставите и забудете. Вы видели, как погибнет ваша душа. Это сейчас она еще жива, он ещё с вами, в вашем сердце… Бегите, я прошу вас!
Анна стиснула револьвер, чувствуя, как внутри разгорается гнев. Нельзя спасти душу через предательство! Странно, что Кривошеин этого не понимает. Или понимает? Не затем ли он стоит сейчас между ней и мужем, предлагая верный путь во тьму? Недаром Яков ему не поверил!
   
Он по-прежнему загораживал ей дорогу – высокий, сильный мужчина, с которым ей никогда не справиться, его попросту не сдвинуть. Застывшее лицо в ореоле серебряных волос было лицом мертвеца. Да и так ли уж он отличается от Тех – этот Михаил Модестович Кривошеин? Он ведь признался, что его ждёт багровая дверь. Так пусть отправляется туда!..
Палец коснулся спускового крючка. Она сможет! Ничего не изменится, совсем ничего – он упадет и будет лежать так же неподвижно, как стоит сейчас, с тем же пустым и мёртвым взглядом, а для нее откроется путь…
Анна вздрогнула и опустила руку, до боли закусив губу.
– Если я выстрелю в вас, это будет тем же шагом во тьму, от которой вы тщитесь меня защитить! Но я это сделаю! Я должна спасти Якова!
– Да, – кивнул Чертознай, не сводя с неё глаз, в которых уже почти не было жизни. – Сейчас или немного позже, там… Когда я снова встану между вами и тем, к кому вы устремитесь. Но вы всё равно ничего не измените. Мы со Штольманом оба умрём этой ночью. Это неотвратимо, это уже не переиграешь! Но вы – вы еще можете попытаться!..
«Я так и не разобрался, предсказываю я его – или создаю… Не переиграешь…» Карты! Его проклятые карты, которые не от света!
– Я хочу с вами сыграть. Прямо сейчас!
Она произнесла это неожиданно для себя самой, словно ей некуда было спешить. В глазах Кривошеина на миг появилось живое изумление.
Она знает, что ей делать. Если Штольмана убьют, она тоже не станет жить. Но дар её никто не получит – ни эти, ни Те!
– Я сыграю в ваши карты. С вами, господин Кривошеин. И с тем, кто встанет у вас за левым плечом! Если проиграю – вот тогда Штольман умрёт. И я не пойду в кузницу.
Даже если Чертознай и догадается… Тому, кто за его плечом, никогда не понять, что она сжульничает. Она всё равно не будет принадлежать ему… никогда…
* * *
Михаилу было страшно. Очень страшно. И стыдно.
Ему всегда казалось, что он будет уходить с большим достоинством. Ведь он с самого начала чувствовал, что эта дорога – последняя. Но одно дело – развлекаться мрачными картинками собственных похорон, и совсем другое – узнать наверняка, что уже нынче ночью ты уйдёшь в страшное багровое марево. Может, уже через несколько мгновений. Расклад с королём треф не оставил лазеек ни самому королю, ни Чертознаю.
Револьверное дуло глядело ему в лоб злым круглым зрачком, но Кривошеин его не видел – только глаза Анны, невыносимо синие даже в здешнем полумраке.
«Лучше бы это был Перчатка!.. Глупо, как глупо…» Они в ловушке, оба. Анна не может оставить мужа. Михаил не может её отпустить.
Чертознай чувствовал, как сужает круги тьма, ожидая, кто сдастся первым.
Синие глаза госпожи Штольман смотрели холодно и зло, палец подрагивал на спусковом крючке – можно было только догадываться, что шепчет ей тот, за левым плечом. Затмевая разум, лезли в голову трусливые мыслишки, одна другой пакостнее. Зачем он стоит тут, между этой влюблённой девочкой, которую он увидел только сегодня, которую он совсем не знает – и её роком? Она, не слушая его увещеваний, рвётся к своей погибели – сама рвётся, – так может, пусть идёт? А он еще может отсрочить неминуемое. Просто повернуться и уйти, вычеркнув себя из этого расклада. Он сможет, сможет, и наплевать на душу, на тьму и свет – жить, жить!..
Чертознай мучительно боролся с самим собой, когда Анна произнесла твердо и презрительно, точно проводя черту под приговором:
– Я хочу с вами сыграть! Прямо сейчас!
Сыграть? Прошло несколько мгновений, прежде чем Кривошеин понял, о чем она говорит.
Страх и отчаяние, владевшие им, отступили перед изумлением. Откуда она знает?.. Анна Викторовна опустила револьвер и повторила:
– Я сыграю в ваши карты. С вами, господин Кривошеин. И с тем, кто встанет у вас за левым плечом!
«Помни: ты, чаворо миро, еще в них не сыграл. А без этого нельзя…»
Без этого нельзя… Михаил шумно вздохнул, пытаясь собраться с мыслями.
Сегодня ему суждено умереть. Но для этого он должен сыграть – выходит, так? Должно быть, только тогда сила перестанет держать его на этой Земле. Точно, как было с бабкой Афросиньей. Выиграет он или проиграет – безразлично. Судьба и об этом позаботилась, послав ему противника, которому он не сможет отказать.
В голосе Анны была сила. Та самая, что в свое время пришла к юному Мише Кривошеину. Он тогда тоже не знал толком, что делает, был лишь уверен, что всё делает правильно. История повторяется? Боже немилосердный, но почему именно эта девушка?!
Кривошеин с трудом разомкнул пересохшие губы.
– Откажитесь, Анна Викторовна… Пожалуйста, откажитесь.
Кажется, он мог об этом попросить. Как просила его самого покойная бабка. Только один раз.
– Нет.
Даже голос не дрогнул. Кривошеин нашел в себе силы отлепиться, наконец, от дверного косяка и шагнуть к ней.
– А если проиграете?
Ответом ему был строгий и спокойный взгляд. Анна Викторовна уже все сказала. Жизнь мужа? Неужели она все же согласится бежать, оставив его? Чертознай впился взглядом в лицо молодой женщины, ища малейшие признаки неуверенности. Открыл уже было рот, собираясь сказать…
«Не лжет, она, Мишенька, – шепнул из глубины его души бесплотный голос. Тень старой цыганки встала рядом, покачала горестно головой. – Не лжет. Не пойдёт она в кузню, а и бежать не станет. Да ты и сам знаешь, сам всё видел. Одна судьба на двоих, одна жизнь…»
Холодная дрожь пронзила тело. Он догадался.
Анна отвернулась, так и не сказав больше ни слова, пошла обратно к лавке, на которой в беспорядке валялись карты. Одна из свечей на подоконнике потухла: госпожа Штольман, взяв спички, запалила её неторопливо и аккуратно.
– Садитесь же, Михаил Модестович, – каким-то совершенно будничным тоном сказала она, поворачиваясь к Чертознаю. Точно ей уже некуда и незачем было спешить.
В комнатушке сгустилась тьма. Лунные лучи, по-прежнему заливавшие заснеженный двор искристым сиянием, не проникали больше в маленькое окно, оставались за стеклом, точно неведомо чего убоявшись. Михаил подошёл молча, сел на прежнее место. Он должен спросить ещё что-то, ведь так?
– Что вы хотите выиграть, Анна Викторовна?
– Судьбу.
Всё верно. Нельзя просить меньше, когда ставишь на кон жизнь… И не Михаил – кто-то другой, намного выше и сильнее, кивнул его головой и ответил твёрдо и звучно:
– Я согласен. Во что играем, Анна Викторовна?
Кто это говорит? Время остановилось для Чертозная. Он словно бы раздвоился. И та часть, что доселе была им самим, теперь могла лишь наблюдать с отстранённым любопытством, как его руки деловито собирают разбросанные карты.
Во взгляде девушки появилось вдруг замешательство.
– А… во что можно? – спросила она, кивая на карты. Михаил Модестович пожал плечами.
– Что хотите.
Пальцы Чертозная привычно тасовали старую колоду. Властно отодвинув его душу, командовала внутри него чужая суть. Не тьма. Не свет. Вне добра и зла, тьмы и света. Затонская духовидица вызывала на бой Сатану, но ставки оказались слишком высоки.
Судьбу можно выиграть только у самой судьбы.
– Давайте в дурака, – голос девушки обрёл прежнюю твёрдость. – Сдавайте, Михаил Модестович. И не жульничайте!
Снова в дурака, надо же… Михаил ухмыльнулся ей в ответ, хотя один Бог знает, чего стоила ему эта ухмылка. Сила – та самая – была всё еще с Анной. Но Кривошеин откуда-то знал – она не выиграет.
А он не сможет ей подыграть. Чертознай не понимал отчетливо, здесь ли он еще, или уже полностью растворился в захватившей его сути, и теперь он – только руки, которыми играет судьба? Ибо, если он в игре – он может и сам поставить. На выигрыш и на проигрыш. Видит Бог, эту партию он хотел бы проиграть. Да не получится.
«Если я выиграю – пусть она будет спасена. Если проиграю…»
Ему нечего поставить на кон. Не принадлежат ему ни жизнь его, ни его душа. Пусть судьба сама решает, какой залог с него взять и как им распорядиться. Он сдал карты и козырями в этот раз вышли пики, конечно. Кто бы сомневался.
 
Трепетали огоньки свечей, кидая светлые отблески то на лица играющих, то на карты в их руках. Седовласый господин немалых лет и юная красавица сосредоточенно играли в подкидного дурака. Ни дать ни взять, дед с внучкой сели скоротать время после вечернего чая. А какие силы стояли за спиной у каждого – знал только Бог на небе…
На руках у Анны Викторовны оставалось две карты. У Кривошеина – четыре. Две семерки, два валета. И ход был его.
Михаил Модестович уткнулся в карты неподвижным взглядом. Что на руках у Анны? Козыри ушли в отбой все до единого. Выбор за ним. Этот ход – последний. Чем меньшей картой он походит – тем больше шансов у Анны Викторовны на победу…
До сих пор он играл честно. Пальцы Кривошеина коснулись семерок… и тут же отдёрнулись. Нельзя. Недрогнувшей рукой он выложил на стол обоих своих валетов – крестового и червонного.
Госпожа Штольман вдруг утратила то воистину олимпийское спокойствие, с которым она до сих пор держалась. Опустила голову, выдохнула как-то судорожно, рука, державшая две последние карты, задрожала – берёт? Девушка вздохнула еще раз и положила поверх карт Михаила Модестовича две своих. Даму червей и короля треф.
– Отбой, господин Кривошеин.
Голос затонской духовидицы гулким эхом отдался от стен каморки. Маленькие нежные руки, в которых не было больше карт, бессильно упали на колени.
– Ваша взяла, Анна Викторовна, – Кривошеин машинально перевел взгляд на оставшиеся у него карты. Семерки, черви и бубны. Походи он ими – выиграл бы.
Тьма, всю игру простоявшая подле игроков, медленно и неохотно размыкала своё кольцо. В подслеповатое окно снова робко заглянула зимняя луна. Свеча на подоконнике затрещала и погасла. Анна, вздрогнув, подняла голову.
– Я выиграла. Вы идёте со мной?
* * *
Кузня стояла на самой окраине слободки – когда наёмный извозчик вёз его нынче днём к дому Авдотьи Спиридоновны, Кривошеин издалека заметил высокую закопчённую трубу. Вряд ли в маленькой Гривке есть еще одна кузница. Главное было не ошибиться переулком: ни он, ни Анна не знали толком дороги и пару раз уже оказывались в тупике, но госпожа Штольман тут же находила новую щель, ведущую в нужном направлении, и устремлялась в неё, ведомая каким-то только ей понятным наитием.
Михаил следовал за ней молча, все еще пребывая в каком-то полуотрешённом состоянии, что настигло его, когда Анна положила на лавку свои последние карты. Когда дама червей и король треф оставили в дураках и самого Чертозная, и игравшую его руками силу…
Эта сила покинула его сразу же, не оставив по себе никаких чувств и ощущений, ни злых, ни добрых – только прозрачную пустоту, в которой он до сих пор пребывал. Может быть, уходя, эта непонятная сила забрала с собой и его душу? Ведь он тоже поставил на кон всё…
Не осталось ни страха, ни боли, ни отчаяния. Даже голоса не осталось: когда Анна поднялась и спросила сурово: «Вы идёте?», Кривошеин поднялся и молча пошёл рядом с ней. Со стола в полутёмной горнице он прихватил свой револьвер. Бабкины карты остались лежать на лавке. Они ему больше не понадобятся.
У него осталась только жизнь – да и то ненадолго, – а еще его дар. Это Михаила поначалу удивило: он был уверен, что, проиграв, силу он потеряет, но она оставалась с ним. Значит, еще пригодится. Он ведь должен помочь Анне Штольман. У него есть на это время – до рассвета, хотя вряд ли судьба будет ждать так долго.
Что они найдут в той кузне – истерзанное тело Штольмана? В раскладе Кривошеина прошлое мешалось с будущим, но Чертознай был мрачно уверен, что сыщика уже схватили. Может, благоволение судьбы выразится лишь в том, что Яков Платонович будет еще дышать, когда они придут. А может, и нет. Что именно Анна выиграла у судьбы?
А если все наоборот? Если это не Анна выиграла – но сам Михаил проиграл, и уйти во тьму теперь предстоит ему самому? От этой мысли Кривошеина выворачивало наизнанку. Но ведь так и есть – ему зачерпнуть из той реки куда проще. И, возможно, это единственный шанс удержать Анну по эту сторону. Зачерпни Михаил от тьмы, и у него достанет сил уничтожить и Перчатку, и кого угодно. И Анна Викторовна сможет спастись… или уйти вслед за мужем – в свет.
Если другого выхода не будет – он так и сделает. Он проиграл и должен покориться судьбе. Даже его душа, давно опалённая багровой дверью, умрёт не сразу; найдётся кто-нибудь, кто оборвёт его нить, пока он еще остаётся человеком. Та же Анна. Или кто-то другой, кто «аки пламя»…
Тот, кто за левым плечом, точно пробудился: нашёптывал, что он все верно понял, вот только не нужно ждать, что нужно взять прямо сейчас. И тогда в проклятую кузню войдёт уже не Мишка-чертознай, которого кидает в холодный пот от простого морока, а колдун, коему подвластно всё. Даже оживить мертвеца…
 
Навстречу им, несмотря на довольно поздний час, то и дело попадались прохожие: Михаил каждый раз мысленно вздрагивал, внутренне напрягаясь и готовясь ударить, но это оказывалась то компания подвыпивших мастеровых, то веселый парень под ручку с девушкой. Праздник сегодня, что ли? Что они празднуют в Великий Пост? Но это обстоятельство оказалось им даже на руку – среди гуляющего народа они с Анной не так бросались в глаза. Судьба? Но ближе к окраине улицы опустели. Вокруг стоящей на отшибе кузни не было ни души.
У самых ворот Анна Викторовна, до того летевшая птицей, вдруг словно запнулась и поглядела на Чертозная как-то растерянно. В свете луны он хорошо видел её взволнованное лицо. А она права. Как бы там ни легли карты Судьбы, сейчас предстояло решить вполне практическую задачу: как войти внутрь, не поднимая шума. И для этого требовался не тёмный колдун, а московский сыщик Кривошеин со всем его опытом.  Михаил Модестович кивнул в знак того, что понял.
В воротах была щель, сквозь которую наружу сочилась узенькая полоска света. Он приблизился к этой щели, но разглядеть, что было внутри, не смог. Зато услышал голос. Хлопотливый тенорок с удовольствием приговаривал:
– И-и, барин, не пытайся! Всё одно не совладаешь, токмо больнее будет.
Анна Викторовна, также приблизившая голову к щели, обернулась на Чертозная, закусив губу в полном отчаянии. Самого же Кривошеина эти слова неожиданно обнадёжили. Неужели Штольман ещё жив и даже что-то там пытается?
Голосок сторожа, между тем, не умолкал:
– Ты побереги силы-то! Скоро бабёнку твою приведут, вот тогда пойдёт потеха. Она у тебя, слыхал, хорошенькая. Даст их благородие нам с ней поиграть, как думаешь? А ты смотри! Сам-то уж не сможешь, так хоть порадуешься напоследок! А то, голубь, может, ты еще чего-то не знал? Так поглядишь, как оно деется!
Ответом на эти глумливые слова раздался мучительный стон. Анна с яростным лицом рванулась внутрь, Кривошеин едва успел её перехватить.
– Погодите, – прошептал он торопливо. – Отвлеките сторожа. Хотя бы на мгновение.
Если там есть ещё кому стонать, то попытаться, право, следует.
Анна сосредоточенно кивнула и медленно потянула на себя створку ворот. Потом нерешительным шагом ступила в полосу света. Один Бог ведает, чего ей стоила эта нерешительность. Чертознай, даже не касаясь, чувствовал, как её колотит.
– Гли-кось, вот и она! Привели! А и вправду хорошенькая, счас поиграемся!
Ремешок на запястье ослаб, опуская в ладонь тяжёлое било.  Михаил шагнул внутрь, отодвигая Анну с дороги, и с наслаждением вмазал в лоб кистенём этому плюгавому выродку, которому так нравилось глумиться над беззащитными. Послышался отчётливый хруст, лоб мужичонки смялся и налился синим и красным, как раздавленная слива. Одним гадом на свете меньше!
Анна Викторовна птицей порхнула внутрь – туда, где помнился Кривошеину пыточный столб. Штольман был там – привязанный, без пальто и сюртука, рукава рубашки белели в полумраке. Жена выдернула тряпку у него изо рта и торопливо коснулась ладонями лица:
– Живой!
– Нож в сапоге, – прохрипел затонский сыщик.
– Я своим, – Чертознай полоснул отточенным лезвием по верёвкам, удерживающим Штольмана у столба. В видении не было на пленнике живого места, теперь же казалось, что даже одежда покуда не порвана. Пара ссадин и синяков на лице не в счёт.
– Кости целы?
Анна подхватила мужа. Тот молча прижал ее к себе, даже не удосужившись сорвать с рук остатки веревок.
– Что они с тобой сделали?
– Да цел я, – пересохшим горлом выдохнул сыщик.
– Ты стонал!
– С кляпом иначе выражаться не получалось, – пробурчал Яков Платонович. – Всё со мной в порядке. Долго они собирались. Потом вдруг решили, что им ты нужна. Жиляев пошёл… и ещё двое.
Штольман осёкся и явственно скрипнул зубами. Чертознай его понимал. Стоять связанным у этого столба и слушать издевательские речи мерзавца... Но это ничто по сравнению с тем, что могло случиться. Значит, палачи внезапно передумали?
– Давно ушли? – бросил Михаил, вынимая ружьё из рук убитого сторожа.
Штольман только мотнул головой, натягивая сюртук, который молча подала ему Анна.
– Сколько их всего?
– Четверых видел. Но того, в коричневом пальто, не было. Вашего Перчатки. Они точно заодно?
– Да.
– Да!
Угрюмый голос Чертозная и решительный – Анны Викторовны прозвучали почти одновременно. Штольман озадаченно хмыкнул.
– Его сиятельство никогда не сунется туда, где можно получить по морде, – коротко бросил Михаил, обшаривая тело сторожа в поисках патронов. Затонский сыщик неожиданно фыркнул.
– Посланнику Сатаны можно дать по морде?
«Можно. Убить нельзя. Впрочем, это мы еще посмотрим. Как много можно выиграть у Судьбы?»
– Кто был с Жиляевым? Городовые? – спросил Михаил, игнорируя вопрос сыщика.
– Головорезы. Вроде этого, – Штольман дёрнул головой. – Числом меня взяли, навалились у самой Никифоровой конюшни. Револьвер вынуть не успел.
– Значит, туда лучше не соваться, – приговорил Чертознай.
Услышав про револьвер, Анна Викторовна, до того сосредоточенно запахивавшая на муже пальто с оборванными пуговицами, спохватилась и достала маленький «бульдог». Развязка, которой положено было наступить в эту ночь именно здесь, похоже, откладывалась. Хотя… помнится, одно из тел в смертельном видении лежало как раз там, где сейчас вытянулся плюгавый мерзавец в тулупе. А вот и горн, подле которого суждено было лечь ему самому…
Сила, коснувшаяся его сегодня, была могущественнее и тьмы, и света… Штольман жив, Анна спасена. Может, и для самого Кривошеина еще не всё кончено? Самого страшного он уже избежал. И даже багровая дверь больше не пугала. Пусть бы и сегодня. Чертознай никогда не собирался жить вечно.
Штольман тоже нагнулся над мертвецом, быстро обшарил его. Анна Викторовна вначале смотрела на него изумлённо, потом кивнула, когда он достал из кармана убитого свой  брегет и обручальное кольцо, которое надел на палец с каким-то ожесточённым лицом. Потом подтолкнул жену к воротам.
– Уходим. Быстро!
Анна Викторовна оглядывалась, что-то разыскивая по кузне. Хладнокровно прошла мимо жаровни, на которой ещё калились какие-то щипцы и крючья, так и не пущенные в ход. Её другое волновало.
– Шляпа твоя где? Холодно там.
– Да Бог с ней, со шляпой! – раздражённо ответил сыщик, увлекая жену за собой.
Кривошеин был с ним согласен. Штольман не видел того, что показали им бабкины карты, гадание ему заменял здравый смысл. Михаил быстро огляделся и, схватив с верстака облезлый треух, сунул его в руки затонскому сыщику, коротко бросив:
– Мороз.
Бежать и впрямь следовало немедленно. Только как без саней?
Но, кажется, Анна Викторовна выиграла у судьбы не только спасительную перемену планов питерского держиморды. У забора по ту сторону дороги скучала запряжённая в розвальни лошадка. Хозяина поблизости не наблюдалось. Чертознай взглянул на косматую, приземистую кобылку и, ухватив Штольмана за рукав, кивнул в сторону саней. Тот молча подхватил Анну под руку и ринулся через улицу.
Пока затонский сыщик помогал жене забраться в сани, Кривошеин спешно отвязывал поводья от столба. Из-за дощатого забора на троих странных господ изумлённо вытаращился парнишка-подросток. Чертознай повернулся к нему, на ходу вытаскивая бумажник.
– Кто хозяин? Держи, отдашь, – через забор перелетели три «красненьких». Парень выпучил глаза. – В город срочно надо, к доктору. Барыня захворала.
Штольман позади него явственно хмыкнул, но промолчал. Кривошеин заскочил на передок саней, свистнул по-ямщицки тонко и коротко, лошадка согласно всхрапнула и резко прянула вперед.
Краем глаза Михаил видел, как мальчишка таращится им вслед, открыв рот. Ну, хоть караул не кричит. Для простого мужика конокрадство хуже убийства. Не дай Бог, еще бы погнались…
 
Должно быть, он накаркал. Или своенравная судьба решила, что выигрыш выплачен ею сполна. Когда санки выкатились на дорогу, из проулка показалась громоздкая фигура в городском пальто и котелке. При виде сидящих в санях Жиляев на миг замер – но тут же выхватил револьвер и пальнул им вслед, а потом рванулся за ними по снежной целине, увязая выше колен в сугробах. За спиной Чертозная сдавленно охнула Анна Викторовна, но оборачиваться было недосуг. Петербургский жандарм, здоровенный, как битюг, успешно преодолевал последние сажени до дороги. Кривошеин ещё раз заливисто свистнул и огрел неторопливую кобылку кнутом, вынуждая перейти в галоп, которым она, должно быть, не скакала уже лет десять.
Понимая, что упускает беглецов, Жиляев снова пальнул. Михаил услышал пулю, которая вжикнула опасно близко от его головы. В ответ из саней коротко рявкнул «бульдог». Значит, Штольман жив и может отстреливаться. 
По накатанной дороге сани пошли ходко. Ещё несколько выстрелов раздались вслед, но теперь уже пули не долетали до беглецов. В ответ бухнул револьвер затонского сыщика. Чертознай крикнул, не оборачиваясь:
– Поберегите патроны, Яков Платонович!
Для стрельбы уже слишком далеко. Должно быть, Жиляев всё же отстал. Надолго ли? Кажется, Михаил Модестович его недооценил. У охотника из расклада, похоже, была мёртвая хватка. Патроны еще пригодятся, вряд ли их слишком много.
За спиной Кривошеина раздался недовольный голос Анны Викторовны:
– Яков, слезь с меня! Всё уже. Я цела.
В ответ захрустело сено. Кажется, Штольман попросту привалил жену собой. Итак, они всё ещё живы. Все трое.
Дорога, по которой они в панике умчались, кажется, не была крупным трактом – так, просёлок. За околицей Гривки санная колея истончилась, и стало понятно, что ездили здесь нечасто и немного. Но выбирать путь не приходилось. К тому же, куда бы они ни свернули, след в снегу выдаст их неумолимо и непреложно.
Крестьянская лошадка, которую перестали стегать, перешла на неровную, тряскую рысь, но Михаил на галопе не настаивал. Бедная косматка и без того выдала чудеса скорости на окраине Гривки. Если сейчас они её загонят, то уйти и вовсе не удастся. Весь вопрос в том, как скоро Охотник найдёт подходящий транспорт.
 
Таким неспешным аллюром они преодолели что-то около трёх вёрст по засыпанным снегом заливным лугам. Потом дорога повернула и стала забирать на косогор, поверх которого темнела опушка леса. Заморенная кобылка вовсе перешла на шаг. В этот миг внизу, у самого конца дорожной петли появились сани. Крупный жеребец в оглоблях шёл сяжистой иноходью.
Штольман шумно выдохнул:
– Вот же!.. – и добавил что-то резкое по-немецки. В языках Чертознай так и не преуспел, но прозвучало так, что в переводе не нуждалось.
– Жиляев? – спросил Михаил Модестович, догадавшись, что означала эта реакция.
– Это наш жеребец, – рыкнул Штольман. – Продал нас Никифор, с потрохами. А я-то гадал, как они меня выследить сумели.
Михаил хлестнул поводьями, лошадка прибавила шаг. Хорошо, лес близко. Полная луна всё еще стояла высоко, светло было почти как днём – Кривошеин приподнялся, вглядываясь в неуклонно приближавшиеся сани, пытаясь пересчитать количество преследователей. Кажется, по-прежнему трое. И кучер. Не тот ли Никифор?
Чертознай оглянулся на Штольмана:
– Яков Платонович, ружьё возьмите. В санях. Бьет дальше. Справитесь?
– Дробью? – сыщик дёрнул головой. – Какой смысл?
– Там жакан. Но всего два патрона. Те, что в стволах.
Михаил повернулся обратно к дороге, присвистнул, подгоняя кобылу. Подъем кончился, та перешла на рысь, но у преследователей лошадь лучше. Рано или поздно их догонят. Врёшь, не возьмёшь! Чертозная охватила холодная злость. Расклад с королём треф переигран. Валет-охотник свой шанс упустил.
Дорога забиралась всё глубже в лес, луна скрылась за деревьями, лишь кое-где на снегу мерцали неверные светлые блики. Лошадка оказалась всё же тяговой, бежала не быстро, но ходко, с ноги не сбивалась. И на том спасибо. Почти неезженая просека сужалась, теснились вокруг голые стволы берёз, косматые низкие ели. В просветах стволов стеной стоял непролазный орешник. Случись что – в лесу не скроешься.
Издалека долетел короткий заунывный вой. Лошадь шумно всхрапнула, запрядала ушами.
– Что?.. – сдавленно спросила позади него Анна Викторовна.
– Волк, – хрипло бросил Штольман. В санях захрустело сено.
– Волки, – коротко поправил его Кривошеин, оглядываясь через плечо. Сыщик сидел, выпрямившись, напряжённый как струна, держа ружье в руках. Анна Викторовна прижалась к спине мужа.
– Матерый, стаю ведёт. А вот и еще один…
Ответный вой донесся с другой стороны. Михаил Модестович крепче перехватил поводья. Февраль – самое волчье время. После затяжных буранов они голодные. Но волки пока далеко, рыщут где-то по околоткам… «Выноси, милая, выноси!»
Наперекор его мыслям, завыло уже ближе, теперь на два голоса. Захрапела, замотала головой лошадь, безо всякого понукания прибавляя шагу. Госпожа Штольман тихо вскрикнула, и Кривошеин резко обернулся, старательно изображая на лице улыбку.
– Анна Викторовна, не бойтесь. Не для того вы у черта выиграли, чтобы нас волки сожрали!
– Да нет! – Анна нетерпеливо отмахнулась, не глядя на него. – Слышите?
Теперь Михаил и сам слышал. Сквозь топот копыт и похрапывание лошади, сквозь скрип саней пробивался звон колокольчика.
– Яков Платоныч!..
Штольман, поняв его без слов, вскинул ружьё. Чертознай резко развернулся к дороге, ожёг кобылу кнутом и засвистел страшным, разбойничьим свистом.
Оглянуться он уже не мог. Лошадь неслась вперёд, не разбирая пути, Чертознай принимал то вправо, то влево, стараясь обойти самые глубокие сугробы. Чужой колокольчик неумолимо приближался, по лесу эхом разносился топот копыт. Где-то неподалёку снова подал голос волк, и кобыла на бегу вдруг заржала – тонко и жалобно.
Позади раздалось ответное ржание и вслед за ним – крики. Грянул револьверный выстрел. Пока далёкий, неприцельный, но преследователи явно настигали.
Дорога здесь шла прямо, не давая скрыться за поворотом. Колокольчик позади заливался зло и бешено. Кривошеин на миг оглянулся – жеребец тёмной глыбой нёсся прямо на них, слышно было, как свистит в воздухе нахлёстывавший его кнут. Снова выстрел, уже ближе, за ним еще один. Штольман, опрокинув жену в сани, накрыл её своим телом, вскинул ружье и пальнул в ответ. Дико заржала кобыла, сани замотало из стороны в сторону…
– Держитесь! – заорал Михаил, вцепившись в поводья. Сани бешено швырнуло, завизжали полозья, до Чертозная донёсся болезненный вскрик Анны Викторовны. Валежину, перегородившую половину дороги, они проскочили чудом. Крики становились всё ближе. Снова выстрел, за ним другой, пули пропели где-то рядом. Штольман за его спиной выругался хрипло и непечатно, грохнуло ружьё – и безумный лошадиный визг смешался с эхом выстрела.
– Попал? – не оборачиваясь, крикнул Михаил. Сзади по-прежнему доносились крики, снова пальнул чей-то револьвер…
– В лошадь, – сипло выдохнул за спиной Чертозная затонский сыщик.
Михаил быстро оглянулся – на дороге громоздилась темная неясная куча из лошадиной туши, перевернувшихся саней, людских тел… Кто-то орал благим матом, кто-то – Жиляев? – изо всех сил бежал вслед за ними, на ходу паля из револьвера… Чертознай резко отвернулся. Глубоко вздохнул и, подобрав поводья, вскинул лицо к небу, набирая полную грудь воздуха.
Лето… Тихий речной плёс, заросший кувшинками, неподвижная вода… Разрывая вечернюю тишину, плывет над водой громкий, надсадный вой. Миша зажимает уши, пряча голову в коленки… Страшный голос долгим эхом перекатывается между берегами и затихает вдали глухим злобным ворчанием, точно говоря: «Я еще вернусь…»
Миша осторожно отнимает ладони от ушей. Глаза открыть по-прежнему страшно. Но вой смолк совсем. До слуха доносится тихий смешок, за ним – плеск весла… Осмелев, Миша открывает один глаз.
Дед Аверьян сидит напротив него, весело скаля по-молодому белые зубы.
– Что? Страшно, Михалка?
– Страшно, дедушко.
Миша открывает и второй глаз. По правде говоря, с открытыми глазами уже и не так страшно. Они по-прежнему в лодке, замершей посреди плёса: всё так же светит солнце, и стрекозы всё так же кружат над камышом. Окончательно набравшись нахальства, Миша выпрямляется и замечает деловито:
– А всё же таки, дедушко, ты не баско воешь. Волк – он по-иному воет. Дядька Вавило, который охотник – он давеча нам с ребятами вабы свои показывал и вабить давал. Так ни единая и близко так не кричит!
– Знамо дело, – дед Аверьян усмехается в бороду. – И волк живой по-другому воет, и вабят его иначе. А эдаким вот голосом, Михалка, вовсе другой зверь говорит.
Миша сидит, замерев. От дедова голоса почти так же страшно, как от давешнего воя.
– Охотник вабит – ему живой волк откликается. Тот, что на четырёх лапах и шерстью оброс. Он вабу слышит, что думает? «Собрат меня зовёт!» Может, придёт, а может, нет. А коли эдак вот позовешь, так отзовётся тебе тот волк, что внутри каждого волка сидит. И не просто зверя ты позвал – брюхо его ненасытное, злобу его лютую. Тут уж никакому волку не устоять. Но опасное это дело, Михалка. Оттого не всякий рискнёт. Со всей округи, ить, волки сбегутся, один другого злее!..
– Дедушко! Так они что… Они и сейчас придут?
Миша торопливо оглядывается по сторонам. Вокруг них – спокойная вода, но совсем рядом возвышается берег, сплошь поросший лесом. А волки плавать умеют?
Дед сидит, пряча улыбку в бороде. Cкажи кому, что грозный Аверьян-Разбойник улыбаться умеет – на смех подымут. Только бабушке он улыбается, да иногда – Мише...
– Нет, Михалка, не придут. Не сказал тебе – эдак только зимнего волка кличут, весеннего. Такого, в коем одна злоба, у которого брюхо от голода подвело. А нынче лето! И у волка свои хлопоты – волчицу обихаживать нужно, волчат неразумных воспитывать… А поплыли, внучек, домой! Рыбы мы не поймали, да там у Афросиньи найдётся, чем нас угостить.
Миша, окончательно расхрабрившись, выпрямляется на лодочной скамье.
– Дедушко! А можно… Можно я наперёд сам попробую эдак? Коли волки уж точно не придут?
Дед склоняет голову набок, смотрит с интересом.
– А и попытайся…
Миша честно пытается. Тоненький мальчишеский голосок изо всех сил выводит заунывную руладу, но не дотягивает, конечно – ломается на полдороге, дает заливистого петуха…
Миша заходится кашлем. Дед Аверьян с усмешкой смотрит на раскрасневшегося внука.
– А и ладно, внучек. Научишься. Мал ты еще. Волчишко, не волк. А и ладно. И голос прорежется, и клыки отрастут. Станешь и ты матёрым. Вот тогда и позовёшь.
 
Голос пресёкся. Кривошеин тяжело дышал, с трудом удерживая поводья – взмыленная лошадь с хрипением сорвалась в галоп, санки безжалостно трясло и кидало, полозья визжали, сзади слышались крики – Анна? Штольман? – и, перекрывая всю эту какофонию, всё еще отдавался в ушах собственный голос, выводящий песню голодной утробы…
– Яша! Волки!..
Голос Анны был едва узнаваем. Михаилу понадобилось одно мгновение, чтобы понять, что воет уже не эхо. Пришли те, кого он звал. Кривошеин прянул на ноги, засвистел, заголосил, замахиваясь кнутом. Кобыла понесла.
– Яков, стреляй же! Стреляй!!!
Позади грохнул «бульдог» Штольмана. Еще раз и еще. Сколько у него патронов? Вдалеке, там, где остались сани преследователей, тоже слышались выстрелы, дикие крики, визг подстреленных волков. Чертознай не оглядывался. Если сани перевернутся, им конец. Лошадка неслась стрелой, дико храпя и роняя пену, он с трудом удерживал поводья. Позади что-то неразборчиво выкрикнул Штольман, грохнул выстрел, истошный визг раздался совсем рядом с санями… Громадная черная тень вылетела из подлеска, кинулась наперерез, дико заржала кобыла. Чертознай перехватил поводья в одну руку, почти не глядя, полоснул кнутом, и здоровенный волчара отлетел, кувыркаясь.
 
Нескладная деревенская кобылка продолжала лететь бешеным аллюром, и в какой-то миг Михаил понял, что стая осталась позади. Где-то там, за поворотом дороги ещё слышались крики, рычание, пальба. Там волки рвали волков. Двуногих волков.
– Выноси, родимая! – попросил Кривошеин лошадку, уже стонавшую от натуги, но не сбавлявшую шаг. Долго ей так не выдержать, но сейчас ему даже погонять не приходилось.
За спиною в санях было тихо. Как они там? Дорога впереди неплохо просматривалась, и Чертознай рискнул оглянуться. Анна Викторовна сидела, съёжившись, с помертвевшим лицом. Штольман схватил её в охапку, с тревогой заглядывая в лицо:
– Аня, что? Тебя задели?
Она только помотала головой, так что слёзы брызнули с ресниц.
– Всё уже… нет их… никого…
Муж прижал её к себе, баюкая, а Кривошеин вновь вернулся к дороге. Кровавая развязка погони его нимало не тронула. Жиляев со своими наёмниками вполне заслужил свою участь, так что совесть его не мучила. Да и есть ли у колдуна совесть?
– Тут уж кто кого, любезная Анна Викторовна, – пробурчал он, не оборачиваясь. – Не им, так нам бы мёртвыми лежать. Ещё там, в кузнице.
Если верить раскладу, там должны были полечь все, кроме неё. Но об этом он напоминать не стал. На всякий случай.
– Я помню, – прерывисто вздохнула девушка. – Просто… слишком много всего…
Кажется, она плакала. А муж утешал её, что-то тихо и довольно бессвязно бормоча.
И в самом деле, слишком много всего. Чертознай пожал плечами. Сколько он гадал, какой представлял себе затонскую духовидицу, мчась пол-России по её следам. А догнал – и оказалась она какой-то вовсе иной. Не авантюристка, нет! Не экзальтированная барышня со странностями, не способная выжить без чужой защиты. И он сам, и Перчатка крепко просчитались насчёт Анны Викторовны Мироновой-Штольман. Она была… слов для определения не находилось. Как там городовые твердили: «Ну, она – такая!» Бесстрашно вызвала на бой самого Князя Тьмы – и побила его, не имея на руках козырей. Отспорила мужа у смерти.
Но сейчас она плакала, потому что слишком много всего свалилось на неё. Да такого, что не каждому мужчине под силу вынести. Ужас потустороннего, страх потери. А ещё, как ни странно, её ужасала участь тех, кто только что мчался за ними, чтобы убить.
 
Заморенная лошадка поневоле начала умерять бег, и сквозь ровный скрип снега под полозьями до Чертозная начали долетать иные звуки.
– Это я во всём виноват, – шептал затонский следователь, перемежая покаянные речи с поцелуями. – Прости меня. Прости…
Анна только горестно всхлипывала в ответ, не произнося ни слова.
Внезапно Чертознай обозлился.
«А кто ещё виноват? Вбил себе в упрямую полицейскую голову идти одному, попался глупо. Далеко ли было до непоправимого? Из-за тебя, материалиста твердолобого, она сегодня по краешку бездны прошла. А ты и этого не понимаешь. А рассказать тебе – ещё и высмеешь. Да знаешь ли ты вообще, кто рядом с тобой? Кто ты есть? Фараон обыкновенный. А она из тех, кто не каждую сотню лет на свете рождается. Ты-то хоть мизинца её стоишь ли? Вот чего ты к ней сейчас прицепился? Дай уже девочке поплакать всласть! Ей ведь от этого легче. Женщины любят плакать, неужели господин надворный советник в свои годы этого ещё не знает?»
Словно подтверждая эту мысль, Анна протяжно, со всхлипом вздохнула и по-детски шмыгнула носом.
– Надень шапку, – попросила она. – Ты же опять простудишься!
   

 
Следующая глава          Содержание

   
Скачать fb2 (Облако Mail.ru)       Скачать fb2 (Облако Google)