Глава Десятая

   
Этим утром Эстер с трудом поднялась с постели. Слабость была такой, что путь до дверей казался подвигом. Кое-как одевшись, женщина вновь прилегла. Может быть, не стоило вчера соглашаться помочь мисс Литтл? Но девушка все еще была не в себе после смерти Джейн. Поэтому весь прошлый день Эстер провела с младшим классом, читая и рассказывая истории. Дети вели себя по-разному. Кто-то пытался выяснить подробности происшествия, некоторые, напротив, молчали или плакали. Но особых трудностей не было, и Эстер на какой-то момент почувствовала себя нужной, а потому – счастливой.

Но сегодня она была опустошенной и вымотанной. Не разбирая вкуса, проглотила чай, и, свернувшись клубочком, опять задремала.

Однако к вечеру Эстер стало лучше. Она смогла дойти до кухни и поесть, выслушивая причитания поварихи. Та на чем свет кляла неизвестного убийцу, сгубившего Джейн. Эстер искренне согласилась с женщиной. Собственное же сердце сжалось в тревоге за мальчиков-Ноублов.

Где они могут быть? Покинув кухню, Эстер выяснила, что класс Эндрю и Эллиота разбирает старые вещи, хранившиеся в кладовках приюта. Где именно это происходит, можно было не уточнять, а просто ориентироваться по многоголосому шуму.

Эстер осторожно заглянула в приоткрытые двери класса и слабо улыбнулась. Парты и скамьи сдвинуты, на них громоздились коробки и ящики. А вокруг два десятка мальчиков и девочек разбирали, протирали, сортировали. И непрерывно говорили, шутили, спорили, а то и отвешивали друг другу пинки.

- Ой, смотрите, кукла!
- Дай-ка, Долли! Ну и страшилище!
- Конечно, да ты на надпись смотри: «Мэри Брэндон, 1865 год»! Эта Мэри сама уже должна быть замужем. На выброс?
- Ты считать разучилась? Мистер Найт сказал, на выброс то, чему уже сорок лет. То, что просто старое – вон туда.

Мягкая тряпичная кукла шлепнулась в один из новых ящиков. Там уже лежал мячик, давно вышедший из моды чепец, и нитка дешевых бус.

Эстер ухватила за рукав пробегавшего мимо Эллиота.
- А что это за вещи?
- Это то, что приносят в корзинках с подкидышами. – Он попытался пригладить волосы, растрепав их еще больше. – Директор велел рассортировать, а вдруг пригодится. Только зачем?

Он недоуменно пожал плечами и ринулся к следующей коробке. И тут же завопил:
- Носочки! И как их моль не сожрала? Билли, это же твои – видишь, на бирке? «Билл Ашер, январь 1878 год».
- И что мне с ними делать? – нахмурился угрюмый подросток.
- Примерь, может на нос налезут?

Из коробки вылетел очередной предмет, и, негромко звеня, покатился по полу к ногам Эстер. Небольшая погремушка – семь серебряных бубенчиков и горлица в центре. У Эстер перехватило дыхание.

- Девочка моя, видишь, какая красивая погремушка? Ты ее очень любила. Папа заказал сделать, как только ты родилась. Видишь, тут твои инициалы.
- Она просто волшебная! Можно, я ее возьму на память?
- Не волнуйся, Эстер, она никуда не денется. Когда у тебя будет свой малыш, мы отдадим ему.
- Ему понравится.

Подошедший Эндрю с тревогой посмотрел на белое лицо леди Гоут, а затем на погремушку.
- Не беспокойтесь, я подниму.
Мальчик подхватил игрушку, и она вновь мелодично зазвенела.
- Энди, ты ее с собой забери! – засмеялся Эллиот, рассматривая кружевной платок с вышивкой. – Будет, чем на уроках развлекаться.
- Сам возьми, тебе как раз по возрасту, – куда больше Эндрю сейчас беспокоила леди Гоут. Похоже, она вновь собиралась упасть в обморок.

Эстер медленно протянула руку и раскрыла ладонь. Мальчик осторожно вложил в нее погремушку.
Серебряные бубенчики, округлая горлица. А внизу, возле ручки, буквы «HF» - «Hester Fisher».

Ничего не слышно. В глазах клубился туман, видна только блестящая игрушка в руке.

Когда у тебя будет свой малыш, мы отдадим ему…

Значит, мать выполнила обещание. Солгала дочери вслед за мужем, объявив внука умершим, но погремушку положила в корзинку.

«Бирка. Господи, здесь, должна быть бирка!»

Негнущимися, холодными пальцами Эстер перевернула игрушку. Да, вот он, маленький, пожелтевший квадратик. Кривые черные буквы и цифры.

«Эндрю Ноубл, 28 апреля 1878 года»

- Вам нехорошо, леди? Вам помочь?
Эстер словно не слышала. Полными слез глазами она смотрела на детскую погремушку. Энди робко потянул леди за рукав. Женщина не шелохнулась.

Даже Эллиот оторвался от платка и подошел поближе.
- Ее лучше увести отсюда, – сказал он. – Иначе она… ну, как тогда. Но я теперь не виноват!

Энди кивнул и решительно взял леди Гоут за руку.
- Вам нужен доктор Алан. Я провожу.

* * *

В дежурной лазарета два доктора вновь сидели друг напротив друга. На этот раз оба молчали. Ноубл, усталый и плохо выбритый, не отводил воспаленного взгляда от серой шторы на окне. Уотсон с сочувствием смотрел на коллегу. Ему самому все время казалось, что вот-вот за дверью раздастся голос Джейн, она войдет и спросит что-то, глядя внимательно и серьезно.

- Черт!
Ноубл устало откинулся на спинку стула и закрыл глаза.
- Отдохните, Алан, – тихо произнес Уотсон. – Вы же на себя не похожи.
Ноубл покачал головой, выпрямился, положив стиснутые руки на стол.
- Я не могу оставить сестру Рэдфорд. Мы должны работать.
- Но я могу…
- Я знаю, Джон, и благодарен вам за помощь. Но если я сдамся на милость горю, – я просто сойду с ума.

Хлопнула входная дверь.
- Доктор Алан! Где вы? – послышался неуверенный мальчишечий голос. – Помогите!

Ноубл решительно поднялся с места и вышел. Уотсон последовал за ним.

На ближайшей к двери койке сидела совершенно белая Эстер, и смотрела в никуда остекленевшими глазами. Рядом, не выпуская руки женщины, стоял встревоженный Эндрю.
- Миссис Гоут плохо.
- Снова по вине Эллиота?
- Нет, – замотал головой Энди. – Все было хорошо, но она вдруг так и застыла. Ничего не говорит. Наверное, это из-за Джейн?
Уотсон увидел, как дернулось лицо Ноубла.
- Думаю, ты прав. Все мы в ужасном состоянии. Спасибо за помощь.

Доктор Алан шагнул ближе к койке и наклонился к Эстер. Нахмурился.
- Леди Гоут! – громко и четко позвал он. – Посмотрите на меня.

Женщина только тяжело перевела дыхание. Эндрю робко погладил ее руку.

Уотсон перехватил встревоженный взгляд Ноубла, и приблизился к пациентке и ее провожатому.
- Энди, – он положил ладонь на плечо мальчика, – ступай. Мы позаботимся о миссис Гоут. Обещаю, все будет в порядке.

Эндрю, явно чувствовавший ответственность за Эстер, вопросительно посмотрел на Ноубла. Тот кивнул.
- Действительно, друг мой, теперь это уже наше, врачебное дело.
Мальчик неохотно выпустил руку леди.

Едва за Энди закрылась дверь, как доктор Алан взял за плечи Эстер, усаживая ее ближе к свету. В кармане юбки при этом что-то зазвенело. Женщина схватилась за подол, но вдруг зашлась в приступе кашля, содрогаясь всем телом. Она торопливо прижала ко рту платок, а когда опустила руку, Ноубл и Уотсон увидели на смятой белой ткани красные пятна.
- Этого я и боялся, – хмуро произнес Ноубл. – Давайте все окончательно выясним.

Он придвинул табурет и устроился напротив Эстер, ловя ее неподвижный взгляд. Встревоженный Уотсон сел рядом на ту же койку.
- Леди Гоут! Вы слышите меня?
Голубые глаза по-прежнему были пусты.
- Может, позвать по имени? – предложил Уотсон. – Эстер!

Женщина вздрогнула. Моргнула.
- Вы что-то сказали? – тихо пробормотала она.
- Да. Необходимо вас осмотреть. Вы позволите?
Она не возражала.

Оба доктора молча переглянулись, увидев обнаженные руки Эстер – худые до прозрачности, покрытые уже заживающими синяками и ссадинами. Шея, ранее скрытая высоким воротничком, выглядела не лучше – на ней обнаружились следы чьих-то пальцев.

Ноубл нахмурился, прошел к столу и вернулся со стетоскопом. Затем попросил Эстер повернуться спиной. Ноубл приложил стетоскоп к телу.
- Дышите. Хорошо.

После каждого вдоха Алан хмурился все больше. Потом протянул стетоскоп коллеге, предлагая убедиться во всем самостоятельно.

Сомнений быть не могло. Уотсон узнал свистящее «металлическое» дыхание и громкие хрипы. Значит, туберкулез давно разъедает легкие, и скоро все закончится.

Ноубл снова сел на табурет.
- Леди Гоут, позвольте задать вам несколько вопросов. Как давно появился кашель?
- Не помню, кажется, около двух лет назад. Или немного больше.
- Хорошо. Что еще беспокоит помимо кашля?

Женщина не ответила, явно думая о чем-то другом.
- Я помогу вам. Вероятно, жар, особенно вечером? Постоянная слабость, потливость во время сна?
Эстер молча кивала.
- А также боли в груди, особенно при кашле, – подсказал Уотсон. – И, вероятно, иногда вы задыхаетесь? Воздуха не хватает, так?
Эстер неуверенно кивнула.

- Когда впервые появилась кровь при кашле? – продолжил Уотсон.
Ответом был беспомощный взгляд и нахмуренные брови.
- Я не помню. Зимой, кажется.
- Зимой?
Женщина сглотнула, потерла виски.
- Да. В декабре я болела, а в январе это началось.

Пока Эстер медленно застегивала блузку, врачи опять ушли в дежурную.
- Что думаете? – спросил Ноубл.
- Что тут думать? У нас с вами достаточно опыта, чтобы узнать чахотку.
- Причем уже в заключительной стадии, – тихо подтвердил Ноубл. – Распад легочной ткани, каверны – в общем, ей осталось немного. И то не в Англии, а где-нибудь на юге, в сухом и теплом климате.
- Сейчас она не уедет. – Вздохнул Уотсон. – И на то есть причина, о которой, к сожалению, я не могу вам рассказать.
- Но она может хотя бы больше отдыхать? – пожал плечами Ноубл.

Уотсон выглянул из-за шторы. Эстер лежала на койке на боку, обхватив себя руками и закрыв глаза.
- Пусть отдохнет прямо сейчас, а потом попробуем ее убедить.

* * *

Когда Эстер открыла глаза, за окнами уже стемнело. Не совсем понимая, где находится, женщина села. В кармане звякнула сегодняшняя находка. Эстер вздрогнула, вспомнив, что имя сына теперь не является тайной.

Она осмотрелась, осознав, что именно этот мальчик привел ее в лазарет. Но Энди здесь не было. На женщину грустно смотрел стоящий у окна Уотсон.

«Несправедливо, – думал он. – Встретиться через столько лет, узнать о сыне. И вдруг – новость, что умирает та, кого любил. Но неужели сам Холмс ничего не замечает? Они же часто виделись. Нет, если бы знал, вел бы себя иначе».

Вздохнув, Уотсон подошел к Эстер, намереваясь выяснить этот вопрос, но тут появился Ноубл.

Подробная и драматическая речь Алана о болезни не произвела на Эстер Гоут никого впечатления. Женщина кивала, вежливо улыбалась, но, кажется, не слышала. Когда же Ноубл замолчал, она встала, придерживаясь за спинку кровати.

- Спасибо вам, мистер Ноубл. Извините, что опять причинила беспокойство, – Эстер расправила плечи и твердо закончила. – Я знаю, что больна и скоро умру. Но время еще есть, и я должна сделать кое-что очень важное. Доброго вечера.

Она медленно двинулась к дверям.
- Позвольте проводить вас, – предложил Уотсон.
- Не надо, – решительно отказалась женщина. – Мне нужно побыть одной.

* * *

Вечерело. В комнате сыщика повис серый сумрак, разбавленный сизым дымом из трубки. Холмс неподвижно сидел у окна, прикрыв глаза, снова и снова перебирая кусочки мозаики убийств в Сент-Джоне.

Почему погибла Джейн Голд? Она никак не вписывалась в систему уничтожения незаконнорожденных. Девушка что-то знала? Но ее допрашивал и он сам, и полиция. Ничего особенного она не рассказала. Однако мисс Голд произвела впечатление человека умного и серьезного. Если допустить, что она узнала что-то новое и важное – неужели не обратилась бы к нему или Гленну?

Из коридора послышались легкие осторожные шаги. Они затихли у самой двери, сменившись робким стуком. Сыщик чиркнул спичкой, зажигая лампу.
- Войдите.

Похожая на призрак, на пороге возникла Эстер. Словно боясь упасть, она прислонилась к стене. Выбившиеся из прически волосы обрамляли белое, совершенно больное лицо. Только глаза странно блестели в свете лампы.
- Что-то случилось?
Эстер кивнула, переводя дыхание. Говорить она явно не могла.
- Сядьте, – Холмс взял ее за руку, подвел к кровати доктора.

Женщина опустилась на покрывало. Сыщик устроился напротив.
- Я пришла сказать, – ее пальцы судорожно сцепились в замок, – что нашего сына можно больше не искать.

Холмс замер. Медленно взял со стола трубку, повертел, положил обратно. Не надо искать. Умер?

Непроизнесенное слово повисло в воздухе, и Эстер его словно услышала.
- Он жив. Но мы неправильно думали, это не тот… вот, – она вытащила из кармана тускло блеснувшую погремушку. – Это моя, и мама, оказывается, положила ее в корзинку. Здесь написано…
- Что написано? – тихо спросил он.
- Энди Ноубл, – хрипло произнесла Эстер.

Конечно. Эндрю – рыжий и веснушчатый, как мать. С таким же внимательным серьезным взглядом и привычкой тереть чуть вздернутый нос. Улыбавшийся редко, но от всей души. Опекавший Сандру, умевший притормозить Эллиота.

« - Каждый борется, как может. – Голубые глаза на миг стали совсем холодными и колючими. – Но выдумки ничего не изменят. Хоть ты из Индии отца выдумай, хоть с Луны. Если его нет – то нет.»

«- Я перестал думать о родителях лет пять назад. А если вдруг кто-то и объявится – уже поздно. Двенадцать лет как-то жил, и, как видите, со мной все в порядке.»

«- Да, – согласился мальчик, прикусив губу, – письмо страшное. Но что же теперь, под кровать забиться, пока убийцу не найдут?»

Привыкший быть подкидышем. Но, кажется, так этого и не простивший.
Что будет теперь?

- Ты говорила с ним?
Эстер покачала головой. По щеке протянулась мокрая дорожка.
- Я не успела. И не знаю, как.

Забывшись, она, как в детстве коснулась носа, и тут же опустила руку. У сыщика мелькнула совершенно неуместно воспоминание, в котором сердитая гувернантка вещала: «Мисс Фишер, леди так не делают!» А рыжая девочка в ответ только смеялась: «А что, у леди нет носа?»

Холмс поймал себя на том, что ему хочется улыбнуться. Самое трудное позади. Но разговор с сыном, обещавший быть не менее тяжелым, еще только предстоит. Радоваться рано.
Он наклонился вперед, накрыл ладонью пальцы Эстер.
- Хорошо, что не говорила. Неизвестно, как он все воспримет. Может всерьез обидеться.

С минуту они молчали. Холмс задумчиво продолжил:
- И поделом мне.
Эстер вздрогнула и замотала головой.
- Нет-нет! Это несправедливо. Я все ему объясню, и он поймет!
- Хорошо. Думаю, тебя он выслушает спокойнее.
- Я все ему объясню, – повторила Эстер, вставая. Она умоляюще посмотрела на собеседника.
- Никто не виноват.
- Только Эндрю, боюсь, от этого не легче, – скорее самому себе возразил сыщик.

Когда Эстер ушла, он вновь приблизился к окну. Темнота уже полностью окутала приютский сад. Да, вот так – приютский сад, приютский дом – холодный и серый, прямая, как линейки в тетради, приютская ограда. И так двенадцать лет. «Каждый выживает, как может…».

Эндрю выжил. Его не тронули младенческий мор и эпидемия холеры. Насмешки Лео Рэскотта не превратили его в запуганное и забитое существо. Он научился защищать и себя, и своих друзей. Но научился и не думать о родителях.
А если и думал – что именно?

Холмс сел, глядя на мигающий огонек лампы, – маленький и теплый. Такой же рыжий, как волосы Эстер. И Эндрю.

* * *

С утра Эстер трясло, как в лихорадке. Вещи падали из рук, мысли метались в голове бесполезными бумажными голубками.
«Найти Энди и сказать…».
На губах появлялась растерянная улыбка, руки холодели, а сердце колотилось где-то в горле.

Эстер собиралась перехватить сына в полдень, во время пятнадцатиминутного перерыва. Но не нашла. Опять зазвонил колокол, начались занятия. Забирать мальчика с урока, под взглядом стольких глаз… нет, это было слишком страшно.

Промаявшись до большого перерыва, Эстер вновь оказалась возле библиотеки. Может быть, и Эндрю здесь, а не во дворе? Но кроме миссис Макбрайд, там был только маленький светловолосый мальчик – Вилли. Он сидел у окна, с огромным томом Брэма «Жизнь животных» на коленях.
- Здравствуй, – обратилась к нему Эстер, – ты не мог бы мне помочь?
- Здравствуйте, миссис Гоут, – улыбнулся Вилли. – Кончено, я все сделаю.
- Пожалуйста, найди Эндрю Ноубла. И пусть он придет в мою комнату. Знаешь, где это? – тот кивнул. – Хорошо. Я искала его утром, но…
- А он искал вас! – Вилли захлопнул книгу и вскочил.– Найду и передам, не волнуйтесь.

Он вернул книгу, открыл дверь и обернулся на пороге:
- А как вы себя чувствуете? Энди говорил, вам было плохо.
«Ужасно», – чуть не вырвалось у Эстер.
- Все хорошо. Спасибо за заботу, малыш.

Эстер плохо помнила, как вернулась к себе – казалось, порыв ветра пронес ее по приютским коридорам. И вот она уже сидела в узком жестком кресле, вцепившись в подлокотники, и напряженно смотрела на дверь.

Раздался стук, и после тихого разрешения, Эндрю вошел в комнату.
- Здравствуйте, миссис Гоут. Вы хотели меня видеть? А я думал, вы еще в лазарете, бегал туда. Вам уже лучше?

Эстер сглотнула, жадно вглядываясь в лицо мальчика. Господи, как же она сразу не поняла? Хотя конечно, прямо-таки портретного сходства нет, но все же. Волосы, как огонь, рассыпанные по щекам веснушки. Наверное, и от отца что-то есть, просто не видно сразу.

- Миссис Гоут? – встревоженный Энди подошел ближе.
- Да, Эндрю, со мной уже все в порядке, – наконец, ответила женщина. – Спасибо, что помог мне вчера. Но я хочу поговорить о другом.
Эндрю недоуменно моргнул.
- Сядь.
Мальчик медленно опустился на стул, оказавшись прямо напротив Эстер.
- Мне трудно начать, – она облизнула губы, – никогда не умела красиво говорить. Но…
Энди хорошо чувствовал ее беспомощность и не знал, чем помочь.
Эстер резко выдохнула, и, глядя ему прямо в глаза, произнесла:
- Я твоя мама, Энди.

Эндрю Ноубл считал, что удивляться он отвык давным-давно. Но в эту минуту комната резко качнулась и не хотела становиться на место. Даже лицо леди, находившееся так близко, расплылось, и он видел только искры солнца, горевшие в ее рыжих локонах.
- Простите, я, наверное, не расслышал, – машинально проговорил мальчик. – Что вы сказали?
- Я твоя мать, – тихо повторила женщина. Ее рука приподнялась и вновь безвольно опустилась.

Энди вцепился в сидение стула, стараясь вернуть хоть какое-то ощущение реальности.
- Подождите. Как это? Нет, сейчас, я… – он потер нос, дернул пуговицу воротника. – Вы же здесь кого-то искали, меня, значит… но почему я здесь?

Лицо Эстер исказилось, но мальчик продолжал говорить, глядя куда-то в сторону:
- Я же не сын вашего мужа, да? Я вам что, мешал? Родился до свадьбы? И чтобы никто не узнал …

Женщина схватила его за руку, но Эндрю этого даже не заметил.
- А сейчас я вам зачем? Или отец обо мне узнал? Но ему-то я точно не нужен.
- Нет, послушай, пожалуйста, – горячо, сквозь подступившие слезы заговорила Эстер, – ты не мешал! Я хотела, чтобы ты был!
Энди медленно перевел взгляд на собеседницу.
- Мы с твоим отцом очень любили друг друга…

Губы мальчика недоверчиво дернулись.
- И собирались пожениться, – продолжала Эстер.
Эндрю выразительно хмыкнул.
- Но ему срочно пришлось уехать, а о тебе он ничего не знал!
- Старая история. Как же, нужно ему было…
- Мой отец хотел выдать меня за лорда. Запер, никуда не пускал. Я сбежала один раз, но до твоего папы не добралась.

Эндрю снова скривил губы: ждал кто-то, как же.
- А потом, – упавшим голосом продолжала Эстер, – мне сказали, что ты умер. Я просила показать ребенка, а мне сказали, что ты умер. Мне было так страшно, так плохо, маленький мой! А потом стало все равно. Что за лорда, что в петлю.

Она опустила голову и снова сжала пальцы Энди. Он чуть шевельнул ладонью в ответ.
- Но я жив.
- Да, но я узнала это только два месяца назад. Когда мой отец умирал и бредил. И сразу поехала сюда искать. Та погремушка, она помогла.
- Она ваша, да? – тихо спросил Эндрю.
- Да, была моей. А бабушка положила в твои вещи. Эндрю!

Она вновь посмотрела на мальчика – с нежностью и мольбой. Но тот хмуро разглядывал пол, затем вдруг решительно поднялся с места.
- Можно, я немного подумаю? – ровным, бесцветным голосом спросил Энди. – Я вам верю, но я хочу понять. Извините, я сейчас пойду, хорошо? А вечером, наверное, смогу…

Не глядя на женщину, он повернулся и вышел из комнаты. Эстер закрыла лицо руками и заплакала.

* * *

Эллиот мчался по дорожке, словно участвовал в гонках на звание лучшего сыщика эпохи. Завидев стоящего у дуба Эндрю, он лихо развернулся и подскочил к другу.
- Энди, ты чего? Сейчас урок начнется!
- Что? – непонимающе переспросил Эндрю, продолжая разглядывать дерево.

Вместо ответа друг тряхнул его за плечи.
- Это ты – что? Тоже письмо получил, да? – глаза Эллиота гневно засверкали. – Да что же ему, Эрика и Джейн мало? И Розы? Да мы его найдем и голову ему открутим!

Эндрю потер лоб, пытаясь перестроиться и вернуться в сегодняшний день.
- Уймись, ничего я не получал. Хотя открутить кое-кому голову – это очень хорошая мысль.

«Например, моему папочке, кто бы он там ни был».

- Тогда хватит изображать Спящую Красавицу, бери ноги в руки и пошли на урок. Иначе мисс Баркер устроит показательный допрос по всем материкам и океанам.

Пока они шагали к крыльцу, Эллиот молчал. Но в коридоре он опять начал дергать Эндрю.
- Вилли сказал, что ты разговаривал с миссис Гоут. О чем?
- Неважно.
- Она что-то знает, да? Ну, о преступлениях? Или ей тоже угрожал убийца?
- Нет.

Эллиот снова открыл рот, но тут ударил колокол. Мальчики рванули вперед – Эллиот, чтобы успеть, Энди – чтобы отвязаться.

Они еле успели плюхнуться на скамьи и придать лицам более-менее умное выражение. Мисс Баркер, как каравелла на всех парусах, вплыла в класс и начала урок.

Деревянная указка стучала по карте, громкий четкий голос перечислял обитателей Австралии. Скрипели перья, а на половине мальчиков раздавались еле слышные перешептывания. Но все это не имело к Эндрю Ноублу сейчас никакого отношения.

«Мама… – даже мысленно, на этом слове свело горло. – Леди Гоут – моя мать. Так, спокойно. Я хотел разобраться».

Кто-то хихикнул, услышав про малышей-кенгурят, которые долго растут в материнской сумке.

«Она говорит, что не бросала меня. Допустим. Ходит тут давно, была в архиве. Все время грустная и будто больная. Плачет. Значит, ей плохо. Значит, она искала и переживала».

Эндрю покрутил карандаш, почесал им переносицу.

«Ее муж не умер, она же не в трауре. И, конечно, не будет мне рад. Но она сразу приехала сюда и не боится. Значит, я для нее важнее, чем этот лорд?»

- Особо прошу вас отметить… – прорвался голос мисс Баркер.

«Да, нужно отметить. Сколько ей было лет тогда? Тринадцать лет назад. Как Джейн? Нет, старше».

Он задумчиво нарисовал в тетради цифру пятнадцать. Исправил на восемнадцать.

«Все равно, наверное, это мало. Ну, для женщины. Ей никто не помог. Кроме деда, но тот сделал так, что лучше бы и не совался! Сказать, что ребенок умер, молодец. А если бы она и вправду утопилась?»

Энди нахмурился и сжал зубы.

«Она хорошая. И она меня нашла. Не стала врать, что дальняя родственница. Сказала, как есть. А я незаконный, и это – позор. Значит, она хочет меня признать?»

Эндрю стало немного спокойнее. Леди Гоут ему очень нравилась, с тех пор, как он впервые увидел. Она казалась очень несчастной, доброй, и пусть усталой, но – красивой. Ему было жутко думать, что эта женщина могла бы бросить ребенка. И хорошо, что размышления выводили на то, что не могла.

«А вот он, папочка, – мелькнула следующая мысль, – ее точно бросил. Уехал по делам, ага, знаем эти дела. Получил, что хотел, и деру. Даже знать не хочу, кто он».

Тут его ощутимо хлопнули по плечу.
- Энди, ты что, и колокола не слышал? – раздался голос Эллиота. – Сандра, вот, а ты не верила! Эндрю, ау!
- Эллиот, ты мне друг, но, если сейчас не отстанешь, я тебя ударю.

* * *

«Уже сказала или нет?»

Этот вопрос не давал Холмсу покоя весь день. Пока он и Гленн ездили по другим приютам, где просили составить статистику смертей за несколько лет, мысли о личном удавалось загнать в самый дальний угол сознания. Но в Сент-Джоне, сделать это было намного трудней.

Майский ветер за стеклом трепал макушки деревьев. Сияло солнце, обещая скорое лето. Однако пустой класс, где расположились сыщики, от этого казался еще более унылым, пыльным и серым.

«Знает или нет?»

Холмс резко отвернулся от окна. За первой партой сидел инспектор Гленн, внимательно разглядывая в лупу то самое загадочное стеклышко, подобранное около церкви.
- Ну, и что вы об этом думаете? – спросил сыщик.
- А это точно появилось в ночь убийства?
- Увы, но все настаивают, что накануне церковный двор был убран дочиста.
- Осколок – очень ровный. Стекло – относительно чистое. Вряд ли от керосиновой лампы. Фонарь? Посуда?
- Я сам в затруднении. Есть еще вариант – очки. Но…
- Это стеклышко не увеличивает, и не приближает, – закончил Гленн.
- Совершенно верно, – кивнул Холмс. – Пока этот кусочек в мозаику не ложится. А вот, то, что вы, мистер Гленн нашли в кладовке – оно дает основания для каких-то выводов?

Инспектор усмехнулся и покачал головой.
- Почему вы думаете, что я там что-то нашел?
Лицо Холмса осталось неподвижно, но в серых глазах блеснул насмешливый огонек.
- Вы долго и старательно изучали место, причем не выглядели разочарованным. Даже наоборот. Так что, смею предположить, нечто интересное обнаружили.
- Действительно интересное, – сдался Гленн. – Смотрите. Только это могло пролежать там и год.
На стол легла та самая монета, найдена в кладовке.

Холмс взял ее, и опять повернулся к окну, внимательно разглядывая находку.
- На ней были следы побелки?
- Да, немного.
- Значит, попала в щель после ремонта, в ночь убийства. Вы нашли ее не на открытом пространстве? Нет? Следовательно, от известковой пыли монета была защищена. Но, раз испачкана, то пролетела по уже грязному полу.
- Хорошо, если так, – согласился инспектор. – Потому что монета явно была очень долго у одного человека. И, если этот человек имеет отношение к убийству, у нас есть настоящая улика.
- Вы тоже обратили внимание на однотипные царапины? – спросил Холмс, продолжая разглядывать монету. – Верно, она очень долго, месяцы, а то и годы лежала в кармане с одними и теми же предметами. Ну, а сам владелец…

Холмс прищурился, подняв находку на уровень глаз.
- Это человек одинокий, суеверный, и, думаю, несчастливый. Это пенни он явно таскал с собой столько времени «на удачу», часто сжимал в руке. Отчего рисунок почти стерся, как видите. Что вам говорит это обозначение – «V»? Оно явно нанесено специально.
- Думаю, символ. «V» – Виктория, Победа.
- Красиво и достаточно логично. Но мне кажется…

Холмс не договорил. Вновь посмотрев в окно, он увидел рыжего мальчика, пробежавшего по дорожке и спрятавшегося в тень большого дуба. Эндрю. Играет? Прячется? Или…

«Знает или еще нет? Что думает?»

- Что вам кажется? – вернул сыщика к реальности голос коллеги.
Холмс медленно повернулся к собеседнику, отгоняя посторонние мысли.
- Мне кажется, что у владельца этого талисмана фантазия богаче. «Виктория – победа» слишком просто, но возможно.
- Но что еще это может значить?

Холмс медленно положил монету на стол.
- Римскую цифру «пять». Схематичное изображение птицы, первую букву имени. Но в любом случае, – продолжал сыщик, – нужно расспросить учителей о том, насколько суеверны их коллеги.
- А если спросим как раз у преступника и спугнем?
- Именно о монете говорить не будем. А если человек занервничает – что ж, будет повод присмотреться к нему внимательнее.

* * *

Эстер опять шла вдоль ручья. Алые и золотые краски заката растеклись на полнеба. Прохладный вечерний воздух касался разгоряченных щек, словно пытался успокоить. Но никакого спокойствия она не чувствовала. Нужно было немедленно найти Энди. Больше эту пытку неизвестностью ей не выдержать.

Тяжело дыша, Эстер остановилась, немного не дойдя до красноватого камня. И вздрогнула, всмотревшись. Из-за валуна высунулась рыжая макушка.

- Мама, – услышала Эстер хрипловатый неуверенный голос.
Она бросилась вперед, буквально налетела на камень, и, не делая попытки обойти, прямо через него протянула к сыну руку. Его пальцы осторожно легли сверху.

Эстер прижалась щекой к холодной бугристой поверхности камня и закрыла глаза. Она боялась пошевелиться, переменить положение руки – а вдруг мальчик исчезнет и все окажется сном? Он сказал «мама», значит, признал? Поверил?

«Теперь все будет хорошо, – думала Эстер, стараясь не расплакаться, уже от облегчения. – Мы поговорим. Я расскажу про отца, и мы наконец-то будем вместе. Хотя бы недолго. Но теперь мне не страшно».

Энди первый решился отнять руку. Он обошел камень и приблизился к матери. Рядом с мрачным, вечным валуном она выглядела совсем беззащитной, измученной и хрупкой. Мальчик почувствовал острый, почти болезненный прилив жалости. И – любви.
- Здравствуй, мама.

Ему удалось сдержать непрошенные слезы, но голос предательски сипел. Двенадцать лет некому было говорить это слово. Оставалось бормотать тайком, в подушку, высказывая свои обиды и горькие мысли.

- Энди… – Эстер смотрела на него, будто хотела запомнить, вот таким – навсегда. И не только внешность – от растрепавшихся волос, до сбитых ботинок. Его волнение, страх, надежду и признание.
- Не волнуйся, все в порядке, правда, – быстро заговорил Эндрю. – Так странно называть вас, то есть, тебя мамой. Ты не плачь, ты не виновата, так бывает…

Больше он сказать ничего не успел – его обняли, прижали к груди, целуя куда-то в затылок и перебирая волосы. Повторялись какие-то слова – наверное, очень хорошие и ласковые, но их смысл никак не доходил до мальчика.

- Я часто бывал здесь, я думал о тебе, – опять заговорил Энди, поднимая глаза, и вглядываясь в лицо матери. – Маленький думал, что ты умерла и молился. Потом – что ты не можешь меня взять. Но я всегда…
Не закончив, он опять прижался к Эстер.

Закатные всполохи успели потускнеть, когда мать и сын пришли в себя и немного ослабили объятия.
- Энди, – Эстер робко провела рукой по рыжим завиткам сына на макушке. – Ты ничего не спрашиваешь об отце.

Зажмурившийся, как котенок, от неожиданной ласки, Эндрю опять открыл глаза.
- «Если кто-то звал кого-то сквозь густую рожь, и кого-то обнял кто-то: что с него возьмешь?»* – насмешливо процитировал мальчик одно из любимых стихотворений Сандры. – Знакомая история. Наобещал до неба и исчез. Ничего не хочу о нем знать.
- Это не так. – Эстер, волнуясь, облизала губы. – Все так страшно получилось. Можно подумать, что он действительно виноват. Но это не правда.

- Мама, не надо. Я знаю, ты хорошая и не хочешь верить в плохое. Сандра такая же. Но он знал, откуда дети берутся, и как тяжело с ними без отца. И где он был?
- Когда ты узнаешь его имя, ты поймешь, что ошибаешься! – горячо заговорила Эстер. – Он – самый благородный и честный человек, который может быть. И ты знаешь его!
- Что? – Эндрю дернулся, как от удара. – Я его знаю? Это что, кто-то из наших учителей?
В голове промелькнуло столько диких вариантов, что мальчик вовсе перестал соображать.
- Нет-нет! – Эстер в волнении сжала пальцы. – Это Шерлок Холмс.

К такому Эндрю точно не был готов. Холмс. Холмс и мама. Ну да, конечно. «Ненавидел женщин, и не верил им», «Даже лучшим женщинам нельзя доверять», «Дело закончилось, и закончился интерес к его героине», – вспомнились фразы из рассказов Уотсона. Раньше он не обращал на них внимания, скорее, наоборот, воображение поражали высказывания о рыцарстве сыщика, о его доброте и самоотверженности, особенно, если дело касалось защиты девушек. И вот. Значит, так и было – «дело» завершилось, и мама стала неинтересна. И сын – тоже.

- Мерзавец, – процедил Эндрю.
- Господи, Энди, нет! – закричала Эстер. – Ты все не так понял!
Эндрю уткнулся ей в плечо, тяжело дыша.
- Ничего не хочу о нем слышать. Не говори о нем.
Испуганная Эстер замолчала, растерянно поглаживая напряженную спину сына.
От волнения она опять закашляла. Эндрю сразу пришел в себя.
- Пойдем, мама. Уже холодно, а ты простужена. Пойдем.

Пока они медленно брели к приюту, снова заговорить Эстер так и не смогла. Она чувствовала, что опять начнется кашель, Энди увидит кровь. Не надо ему сейчас знать об этом. А его неожиданный гнев на отца – что ж, они подробно обо всем поговорят завтра.

Или предоставить это Шерлоку? Может быть ему легче будет объяснить сыну трагедию тринадцатилетней давности.

* * *

Когда закат уже почти догорел, а на темном небе высыпали звезды, Энди вновь появился на берегу ручья. Мальчик сел на землю, прислонился спиной к валуну, обхватил колени. Запрокинул голову. Он чувствовал большую, какую-то невыносимую усталость. Казалось бы – что лучше, нашлись родители! Но Энди слишком обожгло это знание, и тоскливая боль сейчас была сильнее радости.

Маленькие яркие точки над ним превратились вдруг в расплывчатые мохнатые шары. Эндрю недовольно моргнул. Плакать ему вовсе не хотелось. Сколько можно? Да и зачем?

Много раз он приходил сюда один под вечер. Так же смотрел в небо, вслушивался в притихший мир. И ждал, упрямо ждал. Теперь ждать было нечего, все уже случилось. У него есть мама. И даже младший брат. Как только закончится следствие, они будут вместе. А главное: его мать ни в чем не виновата, она его любила и любит сейчас. Но в мечтах – далеких, детских и наивных, – к маме всегда прилагался папа. Сильный, храбрый, добрый. Став старше, Энди решил, что такие папы женщин и детей не бросают.

Из истории Эстер мальчик выхватил лишь то, что соответствовало его размышлениям. «Сказал, что любит, уехал, пропал. Значит, бросил».
Противно только, что этим негодяем оказался человек, которого Энди раньше уважал и любил.

- Я знала, что ты тут, – услышал вдруг мальчик.
Он вздрогнул, стукнувшись затылком о камень, сморщился и повернул голову. Рядом стояла Сандра. Девочка явно долго пробиралась через кусты в темноте – щека поцарапана, косички почти расплелись.

Эндрю медленно поднялся на ноги.
- Молодец, можешь забрать себе мой завтрак.
Сандра вздохнула.
- Тебя его и так могут лишить. Отбой уже.
- Чихать я на него хотел.
Сандра шагнула вперед, оказавшись совсем рядом.
- Что с тобой сегодня?
Он хотел бы объяснить, но не мог. Слова о родителях не желали выходить из горла. Эндрю сипло кашлянул и отвернулся.
- Ну ладно, хорошо, – Сандра осторожно взяла его за локоть. – Можешь не рассказывать. Но я побуду с тобой, ладно?

Энди взял ее за руку и снова посмотрел на небо. Глубокое, синее, с мерцающими звездами. Холодными, но такими живыми и красивыми.
- Как ты думаешь, – медленно произнес мальчик, – там кто-то есть?
- Да, – тихо и уверенно ответила Сандра. – Там так много места. Оно не может быть пустым.
- Пастор Рипли тебя бы проклял, – усмехнулся Энди, – ты о Боге ничего не сказала.
- Я о нем не подумала, – объяснила девочка, – если Бог, то он везде, во всем и во всех. А там, на звездах, кто-то еще.

- Если Бог… – повторил Эндрю, – я как раз о нем и подумал. Если он все видит и знает, если всех любит – почему все так?
- О чем ты?
- Приют наш. Много сирот в Лондоне и в мире. Убили Эрика и Джейн. Ты подумай – почему? Это что, и есть любовь? Жестокая какая-то.
- Я не знаю. Наверное, люди должны сами быть счастливыми.
На лице друга читался невысказанный вопрос: «Как?»

- Ты умеешь танцевать? – вдруг спросила Сандра.
- Нет. А что?
Его потянули за руку, оттаскивая от камня на свободное пространство между зарослями и берегом ручья.
- Я тебя сейчас научу. Это просто. А если смотреть на звезды, они тоже будут танцевать.

Странная это была картина, если взглянуть с высоты. В стороне от приюта, надежно укрытые деревьями, кружились мальчик и девочка. Иногда они наступали друг другу на ноги или поскальзывались на мокрой траве. Но в воздухе звенело тихое: «Раз-два-три, раз-два-три…», напеваемое Сандрой. А когда Энди поднимал глаза к небу, рискую вновь запнуться, звезды тоже плавно вращались в темной бездне. И он действительно, чувствовал себя почти счастливым.

* – стихи Роберта Бернса
     

   
Следующая глава       Содержание