ГЛАВА 2

 
Вопреки ожиданиям, следующие два месяца нельзя было назвать особенно веселыми — родной дом словно почувствовал, что скоро Миша уедет, и всеми силами старался его не отпустить. Едва разделавшись со вступительными экзаменами, Миша неожиданно слег с тяжелой лихорадкой, и последующие две недели выпали из жизни. За это время Митька едва не провалил экзамен по русскому языку, и Миша прекрасно слышал все, что родители думают о брате. Также младшему брату Саше, маленькому для своих трех лет, вечно больному и слабому снова стало хуже. Лежа в горячечной полудреме, Миша не понимал — родители снова ссорятся или ему снится?
  Температура, тревожная атмосфера в доме и собственные страхи вернули забытые было кошмары и Миша не раз и не два вскакивал среди ночи, не понимая, где находится.

Но было и хорошее — вскоре после выздоровления отец принял решение выехать всей семьей в Павловск.
Просторный дом, жаркое солнце, ежедневные походы на реку, домашние спектакли сестер, в которых Миша принимал самое живое участие; общие сборы на веранде бледно-синими вечерами, когда в траве запевали кузнечики и показывались первые звезды, и чтения сказок маленькому Саше пошли Мише на пользу и он почти забыл о своих опасениях.

Вся семья вернулась в город ближе к концу августа, за день до отъезда в лицей. Темно-зеленые обои с цветочным узором в коридорах, запылившееся фортепиано в гостиной, тусклый неверный свет газовых рожков вечером воскресили все сомнения, с которыми Миша боролся на протяжении последних месяцев.

«Сказка о царе Салтане» в этот вечер читалась не так бодро, как раньше. Миша путался в строчках, спотыкался на простых словах, читал медленно и монотонно. Лежавший в кроватке Саша не возражал — только смотрел на брата молча и серьезно, хмуря светлые брови и иногда поглядывая на маму.
— Миша, я думаю, на сегодня хватит, — сказала мать и отложила вышивку.
Маленькая лампа на прикроватной тумбочке отбрасывала на лицо матери изломанные тени, и Мише вдруг показалось, что рядом сидит не мама вовсе, а незнакомая и очень пожилая женщина.
Миша отвернулся и поставил книгу на полку. На душе было неспокойно. Ну приедет он завтра, и что дальше? Наверное, отец прав. Но чем остальные лучше?
— Волнуешься из-за завтрашнего дня? — все так же тихо спросила мать, покачивая кроватку. Саша уже громко сопел.
— Нет, — голос дрогнул. Миша надеялся, что это было незаметно.
— Иди сюда.
Миша осторожно опустился на край кровати, изучая узор на ковре, в темноте едва заметный.
Переплетения линий сложились в грозное лицо какого-то божка, вроде тех, что он видел в книгах про индейцев — вот круглые глаза, а вот овальный, оскалившийся рот. Кто придумал положить сюда этот ковер?
Мягкая рука осторожно коснулась волос на затылке, Миша невольно вздрогнул.
— Не слушай отца. Он иногда неправ и говорит совсем не то.

«Например, что ты виновата в болезни Саши, в моем плохом зрении, и что Даня умер тоже из-за тебя», — со злостью подумал Миша.

— Я знаю.
— Мы любим тебя.
— Спасибо.
Лицо индейского божка превратилось в лохматую голову, сидевшую на огромном теле с тонкими ручками.
— Ты не хуже других, Миша. Ты молодец, я горжусь тобой.
Рука снова дотронулась до волос, Миша обернулся и увидел грустное усталое лицо и глаза, которые, казалось, окружали густые тени. Свет лампы и скрип кроватки начинали раздражать, воскрешали в памяти неизвестно откуда взявшуюся узкую полоску света в темноте и протяжный скрип, преследовавшие его по ночам.
Мальчик устало потер лоб и встал.
— Спасибо. Я, наверное, пойду. Завтра рано вставать. Спокойной ночи.

Уже в детской, разбирая постель, Миша наткнулся на неизвестный твердый предмет под подушкой. Им оказалась новая книга в темно-синем переплете — Майн Рид, «Жизнь у индейцев», Миша давно заглядывался на нее в книжной лавке напротив.
Он осторожно открыл первую страницу и над яркими типографскими буквами увидел другие — округлые, синие, выведенные старшей сестрой.

«Дорогой Миша! Не скучай и верь: все будет хорошо! Твоя Лиза».

Миша улыбнулся и убрал книгу в чемодан.
В эту ночь, вопреки ожиданиям, ему не снились кошмары.

* * *

На следующее утро Миша проснулся раньше обычного. Осторожно обернулся на Митьку — брат еще спал, засунув белобрысую голову под подушку, и негромко храпел. Миша тихо встал, заправил постель и пошел умываться.

Холодная вода смыла остатки сна, но принесла с собой вчерашние переживания.
«Что, если ничего не получится? — думал Миша, вглядываясь в бледное озадаченное отражение в зеркале. — А класс? Хорошо, что там будут Бранко, Андрей и Боря, с ними не так страшно. Боря вот вообще там случайно оказался и, наверное, не боится».

Миша провел мокрой щеткой по волосам и с вызовом посмотрел на отражение.
«Но ведь не я один еду туда в первый раз. Настя сказала, что надо думать, что ты лучше всех, тогда все будет в порядке. Так и сделаю».

Миша резким движением поправил очки, кинул последний взгляд на отражение и решительно пошел одеваться.

* * *

Дорога до лицея в этот раз показалась дольше обычного. Миша беспокойно ерзал на сиденье коляски и с трудом сдерживался, чтобы не подгонять кучера. Отец, сидевший рядом, держался сурово и прямо, только иногда отчего-то фыркал в усы. Старшая сестра Лиза устроилась напротив и наблюдала за оживленным Невским, разглаживая на коленях несуществующие складки светло-сиреневого платья. Изредка, когда Миша встречался с ней взглядом, она ласково улыбалась и едва заметно кивала, словно говоря: «Не волнуйся, все хорошо».

Маме пришлось остаться с Сашей — мальчик плакал и никак не хотел отпускать ее от себя. Временами плач переходил в кашель, и Миша видел, как отец морщился. Наверное, по Саше и их вечерним чтениям Миша будет скучать больше, чем по всему остальному. А вот по чему он точно скучать не будет — это по душным комнатам, темному буфету, ковру со страшным лицом, массивному тяжелому шкафу в детской и длинному узкому коридору с его газовыми рожками.

Они миновали желтые полукружия Адмиралтейства и Сената, невдалеке угадывалась зеленая крыша и шпиль Инженерного замка. Когда Миша был младше, Митька любил пугать его легендами о призраке убиенного императора. По словам Митьки выходило, что Его Императорское Величество кроме замковых коридоров совершает прогулки еще и по окрестностям, и от этого становилось еще страшнее. Так и ходит по набережной — со шпагой и следами апоплексического удара табакеркой в висок, — и ищет своих убийц среди случайных прохожих.

Миша улыбнулся и обернулся на набережную. Легкий ветер гнал по воде волны с белыми барашками и первыми опавшими желто-зелеными листьями. Между волн важно и неспешно плыла утка. Иногда она останавливалась и принималась деловито чистить перья.
Навстречу шли шумные крикливые мальчишки в форме гимназистов и реалистов и с лихо заломленными на затылок фуражками, и веселые стайки девочек-гимназисток в белых передниках.

Вот, наконец, и знакомые чугунные ворота. Миша первым спрыгнул с подножки и посмотрел за забор. У самого здания, на скамейках и дорожках в парке стояли и сидели мальчики разных возрастов. Отдохнувшие за каникулы, полные сил, они радостно приветствовали друг друга и громко, со смехом переговаривались. Вдалеке, у главного входа, стояли ребята из старших классов и встречали новичков.
— Ну, чего стоим? — поторопил отец и Миша открыл ворота.

Он беспокойно крутил головой, стараясь отыскать в толпе хоть одного знакомого. К сожалению, никого не было.
«Как их много!» — с легким волнением подумал Миша.

Миша, отец и Лиза остановились у одной из свободных скамеек в тени клена.
— Ну что, — начал отец. — Давай прощаться. Узнаю, что филонишь и прогуливаешь — заберу тебя.
Миша молча кивнул и засунул руки в карманы.
— Ну чего ты? — Лиза слегка коснулась его плеча. — Все будет в порядке. Постарайся чаще приезжать домой — мы будем скучать, особенно Саша. До свидания, Миша, — Лиза нагнулась и поцеловала брата в лоб. Миша попытался увернуться, но не успел.
Отец ограничился сухим коротким рукопожатием, затем вручил сыну чемодан и спешно отбыл на службу в сопровождении дочери.

Миша в последний раз обернулся на ворота, подхватил чемодан и поспешил к главному входу. На крыльце он увидел старших мальчиков. К счастью Миши, в одном из них он узнал Льва Толя, который, заметив его, приветливо замахал форменной бескозыркой.
— Самарин!

Миша облегченно вздохнул — хоть одно знакомое лицо.
— Давай сюда вещи, — засуетился Лев. — Положим их к остальным, вон туда, потом их унесут. Где-то здесь был Андрей, найти его?
— Не надо. Все равно увидимся. Что сейчас будет?
— Проходи в зал, где вы сдавали экзамены. Директор скажет приветственную речь, а потом мы покажем вам ваши комнаты и немного расскажем про лицей. А вечером… Нет, не скажу. Пусть будет сюрприз. Кстати, вот, кажется, еще один ваш приятель.

Старший Толь показал куда-то вперед, но мог бы этого не делать — Миша сразу увидел долговязую нескладную фигуру Антона Огарева. Рядом с ним шла пожилая женщина в платье чудовищного розового цвета и шляпке таких размеров, что она закрывала почти все лицо. Вскоре они поравнялись с Мишей и мальчиками.

Миша готов был поклясться, что Антон обрадовался при виде знакомых. Он едва успел поприветствовать ребят, как женщина заговорила:
— Ты все запомнил? Пиши как можно чаще, я волнуюсь.
Голос ее был громким, властным. Миша невольно вспомнил, что подобным тоном часто разговаривал отец.
— Да, тетушка, — еле слышно отозвался Антон, сверля взглядом каменные ступени.
Тетушка удовлетворенно кивнула. Огромная роза на шляпке угрожающе качнулась в Мишину сторону.
— Ну, мне пора, дорогой, — она порывисто обняла густо покрасневшего племянника, встала на цыпочки и чмокнула в щеку.
— Тетушка… — просипел Антон.
Но женщина уже выпустила племянника из объятий, еще раз попрощалась и зашагала к выходу.
Лев взглянул на пунцового Антона и беззаботно махнул рукой:
— Это еще что! Видел бы ты, как провожали нас с братом.

Вскоре подошли и остальные. Одним из последних подъехал Володя Уваров с отцом. Они прошествовали мимо ребят с такими самодовольными лицами, словно явились на аудиенцию к императору.
После того, как Уваровы скрылись на втором этаже, старшие мальчики собрали оставшихся новичков и повели их в главный зал.

Оказавшись в зале и заняв свое место, Миша с любопытством огляделся. Исчезли парты, стоявшие здесь на последних экзаменах — вместо них появились длинные ряды деревянных скамеек с резными спинками. Рояль же, напротив, остался, как и длинный стол под зеленым сукном. Сейчас за ним сидело гораздо больше преподавателей. Миша узнал директора, строгую фрау Грише, концертмейстера, математика в светло-голубом широком галстуке, господина Ромахина и маленького суетливого экзаменатора русского языка. Незнакомых лиц все же было больше.

Со стены на лицеистов все так же спокойно смотрел государь, подсвеченный падающими из окон солнечными лучами.

Миша вспомнил, как он разволновался на первом экзамене и за него вступился Ромахин, и улыбнулся.
— Приветствую, Самарин! — слева от него приземлился Бранко. — А я тебя сразу заметил!
— Здравствуй. А я тебя нет.
— Ничего удивительного, господа, — послышался позади слегка ленивый голос Володи. — С таким маленьким ростом легко потеряться.
Бранко медленно обернулся.
— Кто-то что-то сказал?
— С такими ушами как у вас, милейший, сложно что-то не услышать, — усмехнулся Володя, чьи уши торчали не менее сильно.
— Ваше высокоблагородие, соблаговолите закрыть рот, иначе я вам…
— Ребята, тише! — зашипел сидевший справа Андрей Толь. — Директор будет говорить.

Директор поднялся со своего места и жестом призвал всех к порядку. Бранко, правда, все еще что-то бубнил под нос, но вскоре обратил внимание на преподавательский стол.
— Поздравляю всех с новым учебным годом!

По залу прокатился недовольный гул, разбавленный смешками.
— Вижу, эта новость почти ни у кого не вызывает радости. Что ж, для тех, кто не знает — меня зовут Вяземский Эдуард Владимирович. Старых знакомых я счастлив видеть вновь, и также рад приветствовать новичков. Надеюсь, вы хорошо отдохнули и находитесь в добром здравии. По традиции, я хотел бы рассказать о ряде правил поведения и обговорить план мероприятий на ближайшие месяцы. Как вы знаете, уроки начнутся с завтрашнего дня с восьми утра. Расписание будет висеть в вестибюле. В воскресенье вы можете уходить на прогулку в город, но ни в коем случае не задерживайтесь позже определенного времени. Также воскресенье — приемный день. Репетиции будут проводиться трижды в неделю, с расписанием можете ознакомиться также в вестибюле. Напоминаю, что на территории лицея запрещаются драки, азартные игры, курение и крепкие напитки — да, выпускной класс, я обращаюсь именно к вам. Любой, нарушивший эти запреты, будет исключен.

— Не верю, что за столько лет тут никто не дрался! — хмыкнул Бранко и скрестил руки на груди. — Он просто пугает.

Миша подумал, что неважно, пугает директор исключением или нет, но Бранко нарывается на неприятности уже с первого дня.

Вяземский откашлялся и продолжил.
— Далее я хотел бы поговорить о концертах. Ближайший общий концерт вас ожидает в начале октября. Мы даем благотворительный концерт в Николаевском сиротском институте, в честь тезоименитства Государя Наследника. Следующий — в начале декабря, в честь именин императора. Затем — традиционный рождественский концерт. Также я хотел бы сказать, что часть из вас через две недели едет с концертом в Киев — на торжества по случаю открытия памятника Александру Второму. Там будут все — начиная от министров и заканчивая Государем, прошу вас не осрамиться.

— Я бы тоже с удовольствием поехал, — с завистью вздохнул Миша.
— Не расстраивайся, мы еще успеем, — ободряюще сказал Андрей.

Соседи предупредительно зашикали — директор еще не закончил.

— Полагаю, все, что нужно, я сказал. После того, как мы закончим, дежурные ученики проводят новеньких в их комнаты и помогут с получением формы. Ну, а вечером мы всех вас ждем на небольшой праздничный ужин и концерт, который любезно подготовили старшие ученики. Можете быть свободны.

Снова раздались голоса, словно мальчики только и ждали конца директорской речи. Несколько учеников постарше подскочили к дверям и призывно замахали. Миша сразу обратил внимание на одного из них. Огненно-рыжий, уже успевший переодеться в форму, мальчик казался почти ровесником, разве только немного старше. Миша направился в его сторону. Вслед за Мишей, не сговариваясь, двинулись Бранко и Андрей. Помедлив, к ним присоединились Боря Князев, Огарев, и Володя Уваров.

Рыжий оценивающе оглядел ребят, довольно хмыкнул.
— Новенькие? Рад приветствовать, — Миша заметил, что он говорил с едва заметным акцентом. Причина выяснилась сразу же, — я — Джеймс Гамильтон.
— Неужели из самой Англии? — уважительно протянул Володя.
— Exactly. Волею судьбы и службы dear father оказался у вас. Поговорить мы еще успеем, давайте не будем задерживать остальных.

Новенькие медленно потянулись за своими провожатыми. Они миновали уже знакомый коридор с полукруглыми окнами и широкими подоконниками, на которых два месяца назад все со страхом ожидали экзамена, поднялись по широкой мраморной лестнице мимо причудливых темно-синих ваз и многочисленных фотографий хоров прошлых лет, мельком рассмотрели третий этаж с учебными классами и, наконец, оказались на четвертом этаже в длинном коридоре с множеством дверей.
— На первом этаже учительские квартиры, кабинет директора и лазарет, — пояснял на ходу Джеймс. — На втором — столовая и главный зал. Здесь — учебные классы и библиотека, а еще гимнастический зал. Нам надо на четвертый, где спальни, умывальная и комната дежурного учителя. Еще там же есть комната для отдыха и самоподготовки.
— Она мне понадобится, — сказал Володя. — Буду отдыхать от шума, который создают некоторые господа из Сербии.
— Вообще-то из Черногории, — поправил Бранко. — Только отдых будет нужен мне, так как ваш кислый вид наведет на меня смертельную тоску.

Толь наклонился к Мише и так, чтобы его слышало как можно меньше мальчиков, спросил:
— Что эти двое не поделили?
— А ты разве не… ну конечно, тебя не было на Законе Божьем. Бранко опять хвастался, что все знает и ничего не учил. Володя попросил вести себя тише — ну, ты знаешь, в его привычной манере. Оказалось, Бранко не любит, когда его затыкают.

Джеймс, наконец, объявил, что они пришли.
Они стояли на пороге одной из спален. Простые железные кровати в два ряда, покрытые тонким серым одеялом, рядом с каждой — тумбочка, в изножье — табуретка. Через два длинных широких окна с решетчатым переплетом в спальню лился солнечный цвет. В золотистых лучах лениво плавали мелкие пылинки.

Бранко подскочил к кровати у окна и заявил, что теперь он спит здесь и пусть только попробуют возразить. Миша занял место рядом и принялся наблюдать за Володей. Уваров сел на кровать у дверей, слегка подпрыгнул, задумался, и, наконец, заключил:
— Сносно. Жить можно.
Миша подумал, что даже для сына графа-попечителя это слишком. Правда, долго возмущаться не получилось — когда все, наконец, устроились, Джеймс сказал, что нужно пойти получить форму.

Четверть часа спустя Миша с удовольствием натягивал на себя темно-синюю матроску с гербом лицея на груди. Радость переполняла мальчика — наконец-то, он здесь вместе с остальными, родной дом остался позади. С завтрашнего дня начнутся уроки, а вскоре — и репетиции с концертами, и он очень постарается быть одним из лучших, чтобы отец им тоже гордился.

Миша разгладил матроску и присмотрелся к гербу. Щит, составленный из черной и красной половин, в центре — серебряный соловей.
А Бранко тем временем опять сцепился с Уваровым. Анджелич сравнил озабоченно разглядывавшего себя в зеркале Володю с нервной барышней перед балом, а последний не остался в долгу и снова отпустил пару шуточек о росте. К спору подключился Князев, обозвав обоих идиотами и пообещав познакомить их с устройством лазарета, если они, наконец, не перестанут.

От экскурсии в лазарет ребят спас Джеймс. Англичанин положил руку на плечо Бори, и примирительно сказал:
— Boys, stop it, а то вылетите все трое, не отучившись и дня. Потом успеете подраться, — подмигнул он и сел.

Бранко нетерпеливо дернул плечом и отмахнулся.
— Да ладно тебе! Лицею много лет, не верю, что здесь не было ни одной драки!

Миша сел рядом с Джеймсом и заговорил.
— С драками понятно: не всегда доходило до исключения.
— Конечно, не всегда! — раздался в дверях новый голос.

Миша и остальные как по команде повернули головы на звук. В спальню зашел высокий мальчик, ровесник Джеймса. Он на ходу поправлял форму, а на широком загорелом лице играла добродушная улыбка.

При виде незнакомца Джеймс тут же вскочил, крепко пожал ему руку и хлопнул по плечу.
— Здравствуй, Джеймс. Я тебя искал, но потом пришлось провожать новеньких.
— Я тебя видел, — кивнул Джеймс и обернулся к остальным. — Господа, позвольте представить вам Ивана Гордиенко…
— Джеймс…
-…любимца фрау Грише, отличного певца и хорошего друга.

Миша заметил, как Иван возвел глаза к потолку. Подождав, когда друг закончит, Иван коротко поприветствовал каждого новенького и продолжил:
— Исключения за драки были не всегда, потому что у нас очень, очень крутая лестница. Несчастные случаи один за другим.

Пока Иван говорил, Миша с любопытством его рассматривал. Гордиенко ему сразу понравился — явно спокойнее Джеймса, простое открытое лицо располагает к себе. Скорее всего, в будущем он никогда не откажет в помощи.
— А уроки… — начал было Толь, но Бранко его перебил.
— Директор сказал, что по воскресеньям мы можем ходить в город. Это правда?

Джеймс и Иван рассмеялись. Миша, Бранко и остальные растерянно смотрели на них, ожидая, когда друзья успокоятся.
— Почти, — ответил, наконец, Иван.
— Только учиться не будете — света белого не увидите, — добавил Джеймс.

— Это почему?

Иван объяснил, что если за неделю хотя бы по одному предмету получаешь ниже шести баллов — о свободном выходном можешь забыть. Будешь грустно и одиноко, — а если повезет, то в компании таких же несчастных, — сидеть в комнате самоподготовки, как орел молодой в темнице сырой, и зубрить не отвеченный урок. И так пока не исправишь.

Вскоре ребята заговорили об учителях.

— Королев хороший, — рассказывал Иван, удобно устроившись на своей кровати. Рядом и на соседней расселись остальные мальчики. — Если совсем все плохо, может позаниматься дополнительно. Он уже так делал, да, Джеймс?

Гамильтон охотно закивал и продолжил:
— Они все хорошие. Вот только фрау Грише…
— Железная леди. Все очень строго. Опоздавшие могут даже не пытаться явиться на урок — не пустит. Она — королева сольфеджио.
— Богиня. Как суровая Афина, только вместо копья и совы — фортепиано и нотная папка, — благоговейным шепотом сказал Джеймс.
— Очень требовательная, даже к мелочам. Вы должны все знать безупречно, иначе зачем вы вообще сюда пришли.
— Только наш Иван и заслужил ее благосклонность. Наверное, заложил душу нечистому…

Уставший от паясничанья, Иван отвесил другу легкий подзатыльник и Миша, воспользовавшись паузой, обеспокоенно спросил:
— А кто еще строгий? Или фрау — единственная?
— И неповторимая. На самом деле нет, есть еще господин Синицын, — Джеймс сморщил усыпанный веснушками нос. — Вы его точно видели, принимает русский.

Бранко оживился:
— Седой, маленький и в пенсне?
— Ага. Постоянно придирается. То знаки не там, то тема не раскрыта. «Я не понял ни слова из вашего сочинения, прошу переписать его руками». Он еще ведет русскую литературу, и вот там… — Джеймс выразительно изобразил висельника. — Вы обязаны знать всех критиков и соглашаться с их мнением. Ну, или с мнением Синицына. Поставил мне восьмерку на экзамене, негодяй! И это с простым диктантом! Недостаточно аккуратно, видите ли.

Следом за Синицыным ребята обсудили господина Ромахина и единогласно признали его самым лучшим, с чем Миша, помнивший первый экзамен, был полностью согласен. Добрых слов удостоились и законоучитель отец Федор, и директор, и концертмейстер Каверин, и еще несколько учителей, которых Миша пока что не видел.

Вскоре Джеймс и Иван предложили выйти на прогулку и познакомиться с территорией — до концерта и ужина еще далеко, а поговорить можно и после отбоя.

Ребята провели Мишу и остальных мимо местной церкви Бориса и Глеба, в которой проходили все воскресные и праздничные службы; тенистых аллей со скамейками; мимо прачечной, сарая с дровами, и других хозяйственных пристроек и вышли на большую гимнастическую площадку, окруженную невысокими деревянными трибунами. Здесь проходили занятия гимнастикой весной и ранней осенью, здесь же было удобно устраивать снежные битвы зимой.
По обоим концам площадки стояли футбольные ворота, невдалеке — турники и брусья. Плотным кольцом огибала площадку дорожка для бега.

Джеймс, слегка рисуясь, запрыгнул на турник и без труда подтянулся десять раз. После чего спрыгнул, критически оглядел Мишу, Бранко и Огарева и заявил, что подтягивания им тоже не помешают, и он этим обязательно займется. На помощь ребятам пришел Иван, предложивший показать остальные помещения и комнаты.

Они побывали в душевой, комнате самоподготовки, столовой и библиотеке. Бранко хотел заглянуть в лазарет, но был остановлен Толем:
— Я думаю, ты и так там скоро окажешься, — усмехнулся он.

Больше всех Мише понравилась библиотека. Высокие стеллажи с сотнями книг, уютные мягкие кресла и круглые столики с лампами чередовались с длинными столами, стоявшими между стеллажей. Из широких арочных окон открывался вид на оживленную набережную, а где-то вдалеке, упираясь в бледно-голубое небо, ободряюще блестел шпиль Петропавловки. В воздухе пахло пылью и тем особым запахом, который бывает у старых книг с чуть пожелтевшими от времени страницами.
После Миша остался в библиотеке до вечера. Толь решил составить ему компанию.

Миша принес с собой подаренную сестрой книгу и погрузился в чтение. Позади еле слышно ходил между стеллажами Толь. Вскоре и он нашел себе что-то по душе и сел рядом. Миша мельком взглянул на обложку книги — «Приключения Тома Сойера».

За историями племен, рассказом о храбром вожде Четыре Медведя и гордом Оцеоле, за войнами, легендами и ритуалами незаметно пролетело время и настал вечер. В библиотеке показался Иван и сказал, что всех новеньких ждут на гимнастической площадке.
Миша и Толь с сожалением закрыли книги, и, зайдя к себе и переодевшись в гимнастическую форму, спустились вниз.

За прошедшие часы небо над Петербургом порозовело, солнце начало клониться к закату и стало немного прохладнее.

На трибунах, как показалось Мише, собрался уже весь лицей. Над площадкой носились веселые голоса и смех.
Как только Миша и Толь заняли свои места и все успокоились, с учительской трибуны поднялся директор и объявил, что сейчас пройдет небольшой дружеский футбольный матч — команда новеньких против команды более старших учеников.

Миша обрадовался — он давно не играл в футбол и был не против наверстать упущенное. Вездесущий Бранко попробовал объявить себя капитаном, но эту должность уже занял Володя. Мише досталась роль вратаря, Князеву и Бранко — нападающих, Антон и Толь должны были играть в защите и полузащите вместе с еще тремя мальчиками, которых Миша помнил по экзаменам.

Капитаном противника был выбран Лев Толь. В той же команде оказался и Джеймс.
— Не волнуйтесь, мы будем поддаваться! — обещал он.
— Опомниться не успеете, как мы вас разобьем, любезный. Просите пощады! — хмыкнул Володя.

Судьей стал сам Вяземский, который по такому поводу повесил на грудь свисток. Директор свистнул — игра началась.

Джеймс недооценил команду. Миша брал почти все голы, иногда едва дотягиваясь до мяча; защитники изо всех сил старались не пустить противника к воротам, но все-таки иногда старшие ребята красиво обводили и забивали. Команда новичков не оставалась в долгу. Володя и остальные держались, как неприступная крепость, поэтому матч в итоге окончился ничьей.
— Ничего, мы вам еще покажем! — погрозил кулаком Князев, потирая ушибленное колено.
— Мы просто вам поддались, не воображайте себе, — добродушно усмехнулся мальчик лет четырнадцати, зажимая кровоточащий нос.
— Так поддавались, что едва не забили в свои ворота, — хихикнул круглолицый, весь перепачканный землей, Коля Бергер — его Миша помнил по математике и идеальному ответу на Законе Божьем.
— Это был акт милосердия, — гордо вскинул голову Джеймс. — Братская помощь младшим товарищам.

Уставшие, мокрые и извалявшиеся в земле мальчики, не переставая оживленно галдеть, потянулись в умывальную.

После, за ужином, их ждал небольшой концерт — старшие ученики, среди которых был и Иван, исполнили несколько песен русских композиторов. Не забыли и Моцарта с Бахом.

Словом, когда Миша, наконец, оказался в постели, он был абсолютно счастлив. Спать совершенно не хотелось, поэтому он лежал, прикрыв глаза и с удовольствием вспоминая события уходящего дня. Остальные тоже еще не спали и продолжали прерванные днем разговоры. Сквозь приятные воспоминания о сложных мячах, которые он взял, теплой уютной библиотеке, новенькой синей форме с гербом долетело слово — «легенда».
Миша нашарил очки и приподнялся на локте:
— Какая легенда?
— Мы тебя разбудили? Извини, — спохватился Иван. — Легенда об «Agnus Dei», эту песню теперь снова поют на концертах. Володя спросил, почему она то есть, то нет.
— Что за легенда? Смерти есть? — жадно спросил Бранко.

Джеймс и Иван переглянулись.
— Расскажем? — спросил Иван.
— Можно. Только давай ты, у тебя лучше получается.

Иван сел, по-турецки скрестив ноги, и заговорил:
— Все произошло в восемнадцатом веке, во Франции. Вы, наверное, не знаете об одном известном лет сто пятьдесят назад композиторе — Андре Лежере. Он писал прекрасную музыку, был капельмейстером в церковном хоре, а со своим сыном, Мишелем, занимался день и ночь. Мальчик прекрасно пел и исполнял все сольные партии в хоре отца. Однажды Андре решил написать песню специально для Мишеля. Так родилась «Agnus Dei». Но вскоре композитора постигло несчастье: его сын утонул во время семейной поездки к берегам Гаронны.
— Совпадение, — хмыкнул Князев, невольно прислушиваясь к рассказу и закидывая руки за голову.
— Все тоже так думали. Но умер не только этот мальчик. Будто проклятие было наложено на эту песню. Не прошло и двух лет, как в хоре по стечению случайных обстоятельств отошли в мир иной еще три солиста, исполнявших «Agnus Dei». Огорченный капельмейстер убрал произведение в стол, но вскоре месье Лежера вынудили вновь извлечь его на свет божий. «Agnus» спел младший сын одного французского генерала, и вскоре слег с тяжелой болезнью. Не прошло и двух недель, как мальчика похоронили.
— Так это же восемнадцатый век! Знаете, как там лечили? Корешками и кровопусканием, — сказал Бранко.
— И это все? А причем тут наш лицей? — спросил Антон.
— Многие тоже посчитали смерти совпадением, они рассуждали, как ты, Бранко. «Agnus Dei», все-таки, очень красив, и в итоге стал знаменитым — не в последнюю очередь благодаря своей сомнительной славе. Вскоре после открытия нашего лицея, песня вместе с легендой дошла и до нас. Хормейстером тогда был господин Ротмистров — суровый, не признававший легенд и мистики. Песня ему понравилась, хор начал ее исполнять.
— И что потом? — спросил Миша. — Тоже кто-то умер, или даже кто-то кого-то убил, и теперь несчастный призрак скитается по коридорам, как император Павел в Инженерном?
— А ведь ты прав, Миша! — воскликнул Иван. — Только не совсем. Пару лет спустя солиста Сашу Князева нашли с разбитой головой у подножия лестницы в вестибюле.
— Он умер и теперь пугает гуляющих после отбоя?
— Нет, Князев выжил. Даже выпустился. Но, я слышал, он умер очень рано, наверное, от последствий травмы. На его место пришел Глеб Лазарев и вот он вскоре умер.
— Тоже с лестницы упал? — шепотом спросил Толь.
— Нет. Он умер очень быстро и неожиданно, сказали, что это была скоротечная чахотка. Песню убрали в стол и больше не доставали. Кажется, это было после того, как новый солист несколько раз увидел мальчика в черной матроске — раньше была черная форма, — который был вылитый Глеб. Тот солист потом тяжело заболел, едва спасли. С тех пор, по легенде, каждому солисту, кто исполняет «Agnus», является несчастный Глеб и предупреждает о скорой кончине. Говорят, чаще всего его видят на лестнице и в коридоре второго этажа.

Все замолчали, обдумывая рассказ, но Бранко неожиданно выступил голосом разума.
— Ну и что? Совпадение. Князев мог умереть от чего угодно, у Глеба, может, и вправду была чахотка, а третий солист выбежал зимой на улицу без пальто и заболел. И еще: раньше все носили черную форму. Вдруг у кого-нибудь было плохое зрение, как у Самарина? А может, это вообще все выдумки, и не было никогда этих солистов.
— Не веришь — спроси у Ромахина или Королева, они все это застали, — оскорбленным тоном ответил Джеймс. — Или доктора, он тут давно работает. А солисты были, я тебе завтра их покажу на фотографиях. Между прочим, отца Глеба вы видели.
— Это кто-то из учителей? — спросил Князев.
— Нет, — Иван покачал головой. — Один из попечителей, старый морской офицер. Глеб был единственным ребенком, а его отец больше не женился. Завещать деньги было некому, и он стал нашим попечителем.

Огарев лег и накрылся одеялом.
— Все это, конечно, интересно, но я предлагаю спать. А завтра, если вам так хочется, покажете нам эти фотографии.

Предложение Антона многие поддержали и вскоре разговор сошел на нет.
Последнее, о чем подумал Миша перед тем, как заснуть — легенда не такая уж и страшная, наверняка что-то похожее есть у любого пансиона. И слова Бранко звучали очень уверенно и похоже на правду. Впрочем, со слухами и местными страшными историями он разберется как-нибудь потом — завтра предстоит первый учебный день, нужно хорошо выспаться.

…Миша вприпрыжку шел из актового зала, преисполненный гордости и наслаждающийся своим триумфом. Из всех мальчиков Ромахин выделил его одного, дал намного больше партий для благотворительного концерта, чем всем остальным. Он споет, он замечательно споет. Может быть, его даже вызовут на бис. Жаль, что отец этого не слышал, но он потом все обязательно расскажет. Его сын — будущий знаменитый певец, это здорово.

На площадке между вторым и третьим этажами он увидел Толя. Андрей стоял к нему спиной, разглядывая фотографии старых составов, и чем больше Миша на него смотрел, тем больше ощущал неясную тревогу. Что-то было не так. Определенно, не так, только Миша никак не мог понять, что именно.
— Здорово, правда? — спросил он. — Я слышал, у тебя тоже много партий.
Толь как будто не слышал и даже не обернулся. Он все так же гипнотизировал взглядом слепые темные стекла на фоторамках.
— Ромахин дал мне «Agnus Dei», — продолжал Миша. Говорить и улыбаться было тяжело — легкое беспокойство, появившееся где-то в животе, нарастало, заполнило грудную клетку и подступало к горлу. Стало трудно дышать.
— Ты же не веришь в легенду?

Толь развернулся и стал медленно подниматься по лестнице. Ноги в черных форменных брюках словно с трудом отрывались от ступенек.
— Ты куда? — крикнул Миша и поспешил следом. Однако, как бы быстро он ни шел, догнать Толя не получалось.

Они были в коридоре третьего этажа. Миша не понимал, почему здесь так тихо — еще день, должны идти уроки, почему не слышно голосов? Ладони вспотели, в висках, вместе с маленькими молоточками, билась мысль — надо уходить, происходит что-то неправильное. Но раз так — надо увести и Толя тоже, он же не оставит его здесь, в этом темном молчаливом коридоре.

Толь ждал его у дверей класса истории.
— И что это было? Пойдем отсюда, мне здесь не нравится!

Миша потянул друга за черный рукав и тот, наконец, обернулся. Миша испуганно отшатнулся и налетел спиной на дверь, которая мягко и без скрипа открылась. Это не Толь. Белое незнакомое лицо с запекшейся в уголке губ кровью не могло принадлежать Толю. Запоздало дошло, что и черной формы больше нет. Кровь на губах — это чахотка?
— Глеб? — выдохнул Миша, все поняв.
Умерший мальчик улыбнулся, спокойно и беззлобно, но глаза оставались холодными и пустыми.
— Здесь очень интересная история.

Миша огляделся. В кабинете не было парт, только один длинный стол со стоявшим на нем открытым гробом. Густой мрак едва разгоняли повсюду зажженные свечи, плачущие восковыми слезами. Повинуясь непрошенному любопытству, Миша осторожно заглянул в гроб. Там, словно кукла среди белых кружевных одежд, с оплывшей свечой в пожелтевших ручках, лежал ребенок.

Миша как ошпаренный выскочил за дверь. В памяти выцветшим снимком воскрес массивный альбом в коричневом переплете и несколько фотографий. Гроб и множество свечей, он всегда перелистывал эту страницу.

Это не лицей, нужно выбираться. Миша побежал к лестнице, пролеты сменяли друг друга, мелькали в полумраке белые ступеньки с красной ковровой дорожкой. Вот и коридор первого этажа. Узкий, обклеенный зелеными обоями, темные стебли цветов на стенах в отблесках газовых рожков напоминали извивающихся змей. Жесткий ворс колол босые ноги. Вдалеке, едва различимый в тусклом свете, стоял Глеб.

Миша медленно двинулся навстречу. Только не опять, почему он снова здесь, где лицей и что происходит? Как он тут оказался? Сердце выскакивало из груди, лоб и спина покрылись липким холодным потом.
Мальчик стоял у двери, из-под которой пробивалась узкая полоска света. Миша испуганно смотрел то на дверь, то на Глеба. За дверью слышались голоса, шаги, затем — что-то разбилось. Глеб снова улыбнулся и протянул руку к двери.
— Нет! — Миша отчаянно затряс головой. — Не надо, не открывай ее. Не надо.
Дверь открылась с громким скрипом, в полумрак коридора хлынул яркий желтый свет, Миша закричал…

…и проснулся.

Он быстро огляделся по сторонам. Везде кровати, слева сопит Бранко, справа лежит Толь. Он в спальне, никуда отсюда не уходил, ничего не было. Миша несколько раз глубоко вздохнул, выравнивая сбившееся дыхание и сел, спрятав лицо в ладони.
Ночная рубашка неприятно прилипла к телу, волосы и лоб тоже были влажными.

Снова дверь, как и много раз до этого. Часто Миша очень хотел узнать, что она скрывает такого, что его так пугает, но, находясь во власти кошмара, отдал бы все, лишь бы эта проклятая дверь никогда не открывалась, а он оказался от нее подальше. В этот раз еще и похороны. Неужели в том гробу был Даня?

Неожиданно к его кровати кто-то подошел. Миша поднял голову и отпрянул — над ним стоял высокий и размытый силуэт.
— Тише, успокойся, это я, — заговорил силуэт голосом Огарева.
Миша облегченно вздохнул и надел очки. Огарев тем временем сел рядом.
— Не спится?
— Сам видишь.
— Кошмары?
— Я так громко кричал?
— Нет. Я еще не спал, а ты не кричал, ты стонал.
— А мне показалось… ладно.
— Это из-за того, что Иван рассказал?

Миша не ответил. Пусть думают, что хотят.
— Это ничего. Мне вот тоже часто снятся кошмары.
Миша поднял голову — странные откровения поздней ночью.
— Я видел, как умер папа, — тихо сказал Огарев.
— Что с ним случилось?
— Его убили.

Мальчик растерянно поднял брови и не нашелся, что ответить. Потом, наконец, заговорил.
— Ты извини. Мне очень жаль, но…
— Ничего.
— Уже поздно. Не ляжем сейчас — завтра не встанем. Первый урок — у фрау, и…
— Ты прав, — понимающе кивнул Огарев. — Давай спать.
   

   
Следующая глава        Содержание

Отредактировано Sowyatschok (28.08.2019 19:36)