Право наследования

   
«Решение Тверского Народного Суда от… Постановлено: признать необходимым акт безвозмездной передаче нижеозначенных материальных ценностей…»
Дочитав бумагу, Василий молча поднял взгляд на наставника. Яков Платонович так же молча положил на стол небольшой сверток, упакованный в плотный крафт и перевязанный бечевкой. Бечевку скрепляла гербовая сургучная печать.
– Собственно, вот… – вздохнул Штольман.
Но до Василия смысл его действий всё еще не доходил.
Постановление это он сам выбивал из Тверского суда еще осенью двадцать третьего. Лично воевал за него с тамошними чинушами. Вещдоков в деле банды Углова было немного, в основном утварь из сельских церквей, которую бандиты не успели сбыть; но если с вещичками, награбленными в своём и соседних уездах, всё было понятно, то золотой портсигар успел изрядно поплутать. Василий тогда немало бумаг исписал, доказывая, что безделушка, найденная у Шульца, тоже является вещдоком по делу банды – давней кровавой добычей её главаря.
Прочие бриллиантовые запонки, изъятые у скупщика краденого, были по большей части конфискованы в пользу государства, но судьба портсигара Штольмана беспокоила особо. Василий, в ту пору оглушённый и придавленный незаслуженной сменой их ролей, всё был готов сделать для названного отца. Пусть хоть в чем-то жизнь окажется справедлива! Наконец народный суд, утомлённый бумажной битвой с новоиспечённым начальником Затонского угро, сдался и шлёпнул резолюцию: «Возвратить наследникам либо законным представителям гр. Ловича Сергея Константиновича…»
– Сам знаешь, я пытался найти их через Коробейникова, – сухо проронил Штольман. – Но ему удалось лишь выяснить, что в ноябре восемнадцатого они всей семьёй добрались до Монреаля. А там как в воду канули.  По официальным запросам ничего узнать не удалось, хотя Антон Андреевич поднял все свои связи в сюрте. Канада и Франция всегда неплохо взаимодействовали… честно говоря, я был лучшего мнения о канадской полиции.
– Может, уже искать было некого? – мрачно и откровенно спросил Василий.
– Не думаю, – неожиданно спокойно возразил Яков Платонович. – Скорее – обычный бюрократический бардак. Возможно, они перебрались из Канады еще куда-нибудь. В САСШ, скажем. Конечно, никто не вечен… Но хотя бы сын лейтенанта Ловича, Николай должен был остаться. Он обещал нам вернуться в Россию – на военном корабле, – Штольман почему-то улыбнулся.
– Воевать, что ли? – хмыкнул Смирной.
– Не с нами, Василий Степанович. За нас. Стало быть, ему предстояло по крайне мере вырасти – в той стране за океаном, о которой он нам говорил, – старый сыщик продолжал непонятно улыбаться. – Но шансы разыскать их там в нынешние времена… сами понимаете.
Смирной кивнул. Объяснений ему не требовалось. Верочка тоже уже много лет не рисковала писать своим друзьям в Париж. С некоторых пор даже совершенно невинная переписка с заграницей вызывала всё больше подозрений у разных блюстителей чистоты рядов. Хотелось верить, что рано или поздно всеобщее затмение в мозгах пройдет, но пока гайки лишь закручивались с неослабевающим дурным остервенением.
Штольман подвинул к нему свёрток с сургучной печатью.
– Я хочу, чтобы ты взял это, Вася. На сохранение до лучших времён. А там как получится.
– Я? 
– Ну, ты всё-таки лицо официальное, – с усмешкой заметил тесть. – Если хочешь, сейчас еще один акт напишем. О передаче дальнейших розысков в ведение начальника отдела по борьбе с бандитизмом Аламединского района Смирного В.С. Потом прогуляешься в отделение, шлёпнешь у Артамонова печать по знакомству.
– Яков Платоныч, но зачем? – Василий всё еще не понимал, что задумал старый сыщик. – Вы думаете, мне с Алатау до Америки ближе?
– Затем, что вряд ли я сам смогу закончить это дело. Если уж мне на этом свете пришлось уйти на покой. А с того меня и подавно не выпустят, – Штольман иронически вскинул седую бровь. – Даже в должности Адского Картёжника. Наверняка первое, что меня там ждёт – служебное разбирательство. За незаконное присвоение полномочий.
Смирной хотел возразить, но слова на ум не шли. Только и получилось, что тоскливо пробубнить:
– Бать, вот не надо, а?
– А куда от этого денешься, Вася? Мне девятый десяток пошёл. С тех пор, как вы с Верочкой уехали… Вася, я и так боялся, что не дождусь. Вам впервые за столько лет вырваться удалось. Увидимся ли снова, нет…
Яков Платонович снова улыбнулся – такой далёкой, светлой и всепрощающей улыбкой, что у грозного начальника отдела по борьбе с бандитизмом предательски зажгло в глазах.
     
…Пять лет назад закончилось строительство всех объектов Затонской электростанции… Они с Верой тогда могли остаться рядом с родителями – оба. И Вера Штольман-Смирная поначалу даже согласилась на предложенную ей должность в Тверском отделе Главэнерго. В то время шло много разговоров о том, что маленькая Зареченская ГЭС – это лишь первая ласточка, проба сил; что вот-вот начнётся строительство больших гидроузлов на самой Волге. Но покамест новые организации, созданные под это дело на местах, по большей части плодили бумажки да раздували штаты. Энергичная и болеющая за дело Вера пришлась там совсем не ко двору.
Однажды, вернувшись из Твери, жена невозмутимо сообщила, что нынче побывала в ЧК. Василий на миг похолодел, но Верочка продолжала с саркастической усмешкой:
«Пили с Рыбниковым чай и читали донос на мою скромную персону»
«Кто?» – проскрежетал Смирной.
«Известное дело – доброжелатель. Не исключаю, что из числа моего собственного начальства. Вася, можно я не буду тебе весь этот бред пересказывать? Фантазия у него убогая, ничего, кроме всем известного дворянского происхождения придумать не смог. И образование у меня подозрительное. Зачем советскому инженеру знание нескольких иностранных языков? И прочая идейная чушь. Мог бы позаковыристее что-нибудь сочинить. Хотя бы про то, что я второй закон термодинамики продала вражеской разведке…»
«И что Рыбников?» – сквозь зубы спросил Василий.
«Выбросил в ведро. Но попросил меня как-то наладить трудовые отношения с коллегами. Боюсь только, мне это не по силу. Я всё-таки инженер-электрик, а не укротитель змей…»
Жена говорила, привычно изгибая бровь, но на душе у Смирного было донельзя скверно. Знал он, как умеет огрызаться болото. Раз начали строчить доносы, то уже не остановятся. Очередная чистка советского аппарата была в самом разгаре, и в жизни всё было далеко не так весело, как в фельетонах журнала «Смехач».
«Сами работать не будут, и мне не дадут, – с невесёлой усмешкой подытожила Вера. – Хотя меня уже с души воротит от перекладывания бумажек. Вася, я на стройку хочу-у-у…»
Последние слова она протянула нарочитым тоном капризной фифы, требующей от мужа очередную пару шелковых французских чулок, но Василий не нашёл в себе сил улыбнуться.
«Ты можешь попросить о переводе? – спросил он прямо. – Есть какие-нибудь варианты?»
Вера ответила ему понимающим взглядом.
«Поблизости – сейчас нет. Могу вернуться в Ленинград, в институт. Смуров звал. Но… это тоже не мое. Это для Веньки. В любом случае придётся переезжать… – Жена вдруг улыбнулась. – Знаешь, Белкин в Москве тоже с кем-то поцапался. И теперь едет в ссылку по партийному поручению – строить гидроэлектростанцию в отдалённом районе. Настоящие Нижние Мымры, как он выразился. Зовёт с собой».
«И где эти его Мымры?»  – спросил Смирной после недолгого молчания.
«Далеко. В Киргизии, в предгорьях Тянь-Шаня. Место называется Алатау. Там планируется целый каскад малых ГЭС на реке Чуе и её притоках».
Уловив колебание в её голосе, Василий шагнул ближе. Положил руки на плечи жене.
«Главное – ты туда хочешь?»
«Я видела проект, когда была у Белкина в Москве, – вздохнула Верочка. – Интересный, непростой… Но это совершенно дикий край».
Вера посмотрела ему прямо в глаза.
«Вася, здесь хотя бы у тебя всё хорошо складывается. А где-то в Мымрах тебя точно не сделают начальником районного угро».
Василий на это лишь угрюмо усмехнулся.
«Опером наверняка возьмут. Я из географии только и помню – чего в любых горах всегда хватало, так это разбойников. В зарплате только что потеряю, буду у тебя три рубля до получки стрелять…»
«Вася!..» – жена возмутилась было, но он сильным движением притянул её к себе. Хриплым голосом прошептал в кудрявую макушку:
«В здравии и в болезни, в богатстве и бедности… Я с тобой, слышишь? Хоть дорожным регулировщиком. Последнее, что меня волнует. В любой дикий край. Что дикий – так это хорошо. В таких местах и доносы писать некому».
«Но это действительно очень далеко, – голос Веры звучал глухо. – Быстро оттуда не приедешь…»
Жена не договорила, но Смирной понял её без слов.
Всё внутри так и запротестовало возмущённо, но глупо было гнать от себя эту мысль. Пусть даже внешне это было не столь заметно – родители старели. Оба. Анна Викторовна, проверяя тетрадки, надевала всё более толстые очки. И Штольман не выходил уже из дома без трости. Оставить их, уехать куда-то, откуда не успеешь даже…
Но на другой чаше весов лежало будущее Верочки. Сегодня гнусная анонимка попала к Рыбникову, но к какому дураку на стол она ляжет завтра? К чинуше, который первым делом уцепится за неправильную анкету? Подобного Василий уже насмотрелся. И что тогда ждёт его Веру – резолюция «Вычищена по первой категории за неблагонадёжность»?
Недавно затонские милиционеры выловили из Волги утопленника с точно таким штампом в паспорте. Тогда начальник угро не стал ничего рассказывать жене, но теперь от воспоминаний темнело в глазах.
Василий разлепил губы и выдохнул, с трудом подбирая слова:
«Мы посоветуемся. Скажем им всё, как есть…»
Верочка грустно улыбнулась:
«И они скажут: «Поезжайте!» Неужели ты в этом сомневаешься?»
Разумеется, старшие Штольманы так и сделали.
   
Дальше уже сладилось как-то само собой. Верочку с распростёртыми объятиями приняли в группе Белкина; Василию с чуть большим трудом, но удалось получить командировочное предписание из наркомата внутренних дел. В Твери с сомнением похмыкали: «Молод больно!» – но под личное поручительство товарища Смирного всё же утвердили Семёна Круглова исполняющим обязанности начальника районного угро. Штольман, поворчав для порядка, что и на пенсии ему покоя нет, пообещал приглядеть за новым поколением затонских сыщиков. Скакал от радости трёхлетний Яков Васильевич, предвкушая далёкое путешествие, пустыню, горы и верблюдов.
Со временем приутихло и чувство вины, поначалу рвавшее Смирного напополам. Рано или поздно им всё равно бы пришлось уезжать… Рядом с родителями пока еще оставался Ванька, оставалась Мишкина семья. Оставалось отделение милиции и весь Затонск, по сию пору гордившийся своими Сыщиком и Медиумом. Но всё одно, когда прощались на вокзале, с губ Василия сорвались слова, которые он несколько месяцев усиленно гнал из головы:
«Свидимся ли?»
К счастью, Анна Викторовна, занятая внуком, его не услышала. Зато услышал Штольман. Но, против обыкновения, не стал ехидничать. Помолчал мгновение и произнёс с непонятным выражением, точно вспоминая о чём-то давнем-предавнем:
«А это уж как Бог даст!..»
   
Писали друг другу они постоянно, но свидеться им удалось лишь нынче, четыре года спустя. Яков Платонович с Анной Викторовной без конца подтрунивали над дочерью и зятем – похудевшими и загоревшими до черноты; со смехом восхищались не по годам серьёзным Яковом Васильевичем, безбожно ласкали и тискали маленького кудрявого Гришку: бабушка – в открытую, дед – исподтишка… А Василий смотрел на названных родителей, с болью в сердце замечая новые морщинки на лице Анны Викторовны, её почти совсем седые волосы, похудевшие руки Штольмана и трость, уже не покидавшую этих рук…
Сегодня во флигеле на Октябрьской было тихо. Анна Викторовна была в школе. Верочка решила по старой памяти навестить Зареченскую ГЭС. Нагрянувший днями из Москвы студент медицинской академии Ванька, забрав обоих племянников, отправился с ними на рыбалку – естественно, на Пустую Заводь. «Посвящать в Штольманы», как выразился он ехидно. Василий как раз собирался пойти за ними, но Яков Платонович, точно вспомнив внезапно, перехватил его на полпути – чтобы вручить старое предписание и перевязанный бечевкой свёрток.
– Так что принимай наследство, Вася. Уж какое есть. Что за богатство нажил, то тебе и оставляю – незавершённое дело… – тесть криво улыбнулся.
Смирной усилием воли придавил в себе горечь, всколыхнувшуюся после слов Штольмана про «свидимся ли». Ненужное это. Жалости Яков Платонович никогда не просил и не любил.
– Ну, хоть не строгий выговор с занесением, – проворчал он. – Возьму, бать. А там как Бог даст, – повторил он штольмановские же слова. – А почему ты эту штуку своему Антону Андреевичу не отдал? Ему всё до Америки ближе.
– Мелькала такая мысль, – признал Яков Платонович. – Но…
Штольман резко замолчал, потирая рукой подбородок – как всегда делал в тех случаях, когда не мог подобрать правильных слов.
– Я понял, что не имею права просить большего, – произнёс он наконец. – Пойди туда – не знаю куда… Коробейников и так сделал для меня всё, что мог.
На лице наставника возникла замысловатая усмешка.
– Стар становлюсь, наверное. Не в том смысле, что сентиментален, а в том, что вместо логики начинаю полагаться на судьбу. Эта история – она не Антона Андреевича. Она, если так можно выразиться, чисто семейная.
– Я понял, Яков Платонович, – вздохнул Василий. Подумав, спросил: – А Ванька про этого Ловича знает?
Штольман озадаченно вскинул бровь
– Гм… Ну, в двадцать третьем я ему кое-что рассказывал. И Аня – наверняка… А почему вдруг Иван?
– Да как  сказать…
Василий взял со стола свёрток с портсигаром. Покрутил в руках.
– Бать, ты верно говоришь. Отыскать этих ваших знакомцев обычным путём невозможно. Разве что победит мировая революция и откроют все границы. Потому остаётся только случай. А Ванька… Через врача ведь куча самого разного народа проходит. Вдруг не я, а он?
Объяснение вышло путаным, но Штольман выслушал очень внимательно и согласно кивнул:
– Логично, Василий Степанович.
В глазах тестя вспыхнули яркие веселые огоньки.
– Даже символично. С точки зрения судьбы, в которую так верил господин Чертознай. Потому как вся эта история, начавшаяся портсигаром и закончившаяся Елагинской усадьбой… Похоже, именно её предсказал нам в восемнадцатом его внук.
– Что значит – предсказал? – не понял Смирной.
– «Если сыновья успеют, то вы проживёте долго и счастливо. И умрёте в один день» – с усмешкой процитировал Яков Платонович. – Как мы знаем, сыновья успели.
Василий поморщился. Собственная роль в той истории до сих пор заставляла его испытывать чувства смешанные. И слова про «умрёте в один день» не нравились категорически. Похоронные какие-то мысли у бати нынче… И почему бы Штольман придает такое значение фантазиям какого-то мальчишки? Яков Платонович лишь иронически улыбнулся, глядя на ученика, и заметил:
– Наверное, нужно мне вам рассказать подробнее о действующих лицах… Только ничему не удивляйтесь. Верить тоже не обязательно. Просто примите к сведению…
   
Солнечные зайчики весело прыгали по картинкам, лежавшим на вышитой скатерти. Дама червей улыбалась безмятежно. Лицо короля треф было сухим и строгим, но в глубине ледяных глаз отчётливо засветились знакомые ироничные огоньки.
«Вот и свиделись, Василий Степанович...»
– Неужели это те самые карты, Николай Сергеевич? – с тихим восхищением в голосе спросила Верочка. – Карты Судьбы?
– Это дедушкины. Должно быть, те самые, – Лович улыбнулся шире. – Правда, в нашей семье их не именовали столь величественно…
Игорёк с детским совершенно любопытством переводил взгляд с одного на другого.
– А почему – Карты Судьбы? 
Вера грозно на него посмотрела и произнесла страшным и таинственным полушёпотом:
– Они колдовские. Мама в детстве нам рассказывала, как однажды играла в эти карты с судьбой. Или даже с сатаной!
– Шутишь? – с сомнением спросил внук.
– Верь, как магометанин, джигит, – ухмыльнулся полковник Сакенов. – Я тоже эту историю слышал. Хотя дядя Яков её не слишком любил. – Он лукаво покосился на гостя. – Больно много мистики…
Николай Сергеевич ответил ему заговорщицким прищуром.
– Да не в мистике дело, – с иронией заметила Вера. – Просто тогда папа очередной раз был в плену у темных сил. По фамильной традиции. И чтобы его спасти, мама играла в заколдованные карты. А папа, разумеется, злился. Потому как с кляпом во рту возражать не мог.
Василий молча хмыкнул. Новые подробности семейной истории продолжали всплывать даже пятьдесят лет спустя.
– Так это и впрямь заколдованные карты? – не слишком уверенно произнёс Игорь.
– Игорь Яковлевич! – с насмешливой укоризной протянул Лович. – На дворе двадцатый век! Ну откуда взяться заколдованным картам в столице страны победившего научного атеизма? Это всего лишь мрачные семейные легенды.
– Пережиток тёмного прошлого, – ехидно подтвердила Вера.
– Пронизанный метастазами религиозных предрассудков, – добавил канадец с серьёзной миной. – И дремучих суеверий!..
Вера громко рассмеялась. Максим взглянул на гостя с притворным изумлением.
– Какой слог! Я испытываю смутные сомнения… Николай Сергеевич, вы точно океанографию преподаёте в своём Ванкувере? Или еще на полставки на кафедре марксизма-ленинизма?
– Как представитель современной науки неустанно борюсь с мракобесием. В меру своих скромных сил… – елейно ответил профессор, на миг опуская глаза. – Игорь, эти карты – нечто вроде нашей фамильной реликвии. А вот эти две – они всегда означали ваших прабабушку и прадедушку.
Игорёк кивнул, почему-то очень серьёзно.
– Я догадался. Как-то сразу.
Старший Смирной снова взглянул на карты, лежащие на столе. Он сам ведь тоже сразу догадался, каких именно поручителей позвал Лович. Почему бы? Не так уж и похожи потемневшие от времени рисунки на оригинал. Но и сомнения не возникло, что – и кого они означают. Хотя, в отличие от жены и её названного брата, Василий никогда не слышал истории про Карты Судьбы. Рассказывая о Кривошеиных, об этом эпизоде Яков Платонович не упомянул. Не иначе как там и впрямь было нечто за гранью – даже для заговорённого сыщика и Адского Картёжника…
Крестовый король взглянул на него с понимающей усмешкой.
«Приняли к сведению, Василий Степанович? А теперь делом займитесь!..»
Василий разомкнул, наконец, губы. Собственный голос казался чуть хриплым.
– И впрямь, Николай Сергеевич. Поручители у вас – лучше не сыщешь…
     
Сверток, отданный ему Штольманом, лежал в шкафу, на книгах. Для пущей сохранности Василий обычно хранил его увязанным в холстину, но за сорок лет плотная бумага всё одно покрылась пятнами и высохла до хрупкости; держалась каким-то чудом. От печати осталось лишь несколько кусочков сургуча, прилипших к закаменевшей бечевке.
Василий положил свёрток на стол перед выжидательно притихшей компанией.
– Яков Платонович вас найти хотел, – промолвил он, глядя на Ловича. – В двадцатые, пока можно было, искал через Антона Андреевича, но без толку. Он даже подумывал – не в Штаты ли вы подались всей семьёй?..
Николай Сергеевич удивлённо и растерянно покачал головой. Унаследовал внук Чертозная от своего деда какие-либо способности кроме карт или нет – похоже, сейчас они ему ничего не говорили.
– Нет. Мы тогда так и жили в Монреале. Но зачем?..
Василий потёр затылок. Заготовленные с утра пораньше слова куда-то подевались.
– Отец думал отдать вам это. А когда поиски не задались – оставил их мне. Можно сказать, тоже фамильная реликвия. Сыщицкая, – он искоса взглянул на притихшего внука. Собственный голос внезапно дрогнул. – Незавершённое дело…
По-настоящему Василий никого не искал. С точки зрения розысков дело и впрямь было безнадёжным, как на нынешнем жаргоне говорят – «глухарь». Но память хранила всё нужное и порою в бурной милицейской жизни мелькало нечто, похожее на слабый след.
Людей с фамилией Лович сыщик встречал трижды. Двоих – еще в тридцатые. Каждый раз Василий пускался в осторожные расспросы, и каждый раз они выводили на случайное лишь совпадение. Последняя, самая запоминающаяся встреча случилась вскоре после войны, в очередных Нижних Мымрах, переполненных эвакуированным в лихие годы людом и бурлящих, словно котёл. Некто Лович Николай Андреевич неожиданно всплыл в тамошнем угро. Отчество не совпадало – но возраст подходил; Смирной, хоть и без большой надежды, взялся всё же за детальное выяснение личности – и неприметный человечек, проходивший свидетелем по не самому серьёзному делу, вдруг завертелся как вошь на гребешке…
Дальнейшее выявило даже не тёзку, не однофамильца, не седьмую воду на киселе – поддельные документы. Какой-то умелец за долю малую вытравил из паспорта несколько букв, превратив москвича Ловачёва в уроженца Минска Ловича, потерявшего семью и здоровье под бомбёжками и отправленного в глубокий тыл. В итоге Николай Ловачёв уехал под конвоем в военную комендатуру – получать по заслугам, а Василий испытал такое чувство облегчения, что сам удивился.
Потом пытался разобраться – почему? Пусть даже мужик не понравился ему еще до выяснения всех обстоятельств. Не милиционеру страдать от излишней разборчивости. И свидетели, и жертвы порой вызывали не меньшее омерзение, чем преступники, но, как доходчиво объяснил своему ученику Яков Платоныч в давние годы, Уголовный Кодекс един для всех. Неужели Василию было попросту жаль отдавать дорогую безделушку малоприятному гражданину, окажись он тем самым Николаем Ловичем? Подумав, сыщик понял, что дело не в портсигаре. А в том, что просто не мог, никак не мог тот скользкий тип, что тихо ловил рыбку в мутной военной и послевоенной воде, прикрывшись справкой о липовой инвалидности, оказаться сыном человека, который предпочёл умереть – но не встать на колени перед скалящейся мразью.
Достойное анекдота совпадение открыло Смирному новую, не самую приятную сторону его поисков. Но те опасения оказались напрасны. Своим настоящим сыном Сергей Лович мог бы по праву гордиться. Наверняка и внуки не хуже. Вот это было важно. А золотой портсигар – дело двадцатое…
И всё же не зря Яков Платоныч так хотел его вернуть. Смирной, глубоко вздохнув, подвинул свёрток своему гостю.
– Возьмите, Николай Сергеевич. Это ваше…
   
Просмолённая бечева за сорок лет затвердела и с трудом поддалась даже охотничьему ножу, который Василий по привычке держал отточенным до бритвенной остроты. Пока Смирной, призвав на помощь внука, пилил веревку, бумага крошилась и осыпалась на скатерть сухими, ломкими чешуйками, понемногу являя на свет потускневшую золотую коробочку.
«Что вы можете сказать про последнего владельца этого портсигара, Василий Степанович? Каковы были его привычки и характер?..» Бать, прости. Не сильно меня тогда занимал этот портсигар. Ты мне в то утро носки принёс, Верой заштопанные… Василий невольно поднял голову и, встретившись глазами с женой, по мягко засиявшему взгляду понял – она тоже помнит.
Николай Лович сидел неподвижно, и по лицу его ничего нельзя было толком разобрать. Внезапно нахлынули сомнения. Ведь ни Смирной, ни сам Штольман в глаза не видели портсигара, принадлежавшего Сергею Ловичу. Только не слишком внятные описания в деле восемнадцатого года. Кажется, Анна Викторовна, предлагала тогда спросить у самого покойного лейтенанта, но батя отказался. Сказал, что на духов всё одно надежды мало, а вот совпадений таких не бывает…
Смирной решился, наконец, прервать молчание:
– Это – вещь вашего отца, Николай Сергеевич?
– Да, – прозвучал негромкий ответ. – Это папин портсигар. Я его помню
Не удержавшись, Василий вздохнул с облегчением.
– Значит, не ошиблись… Мы же его не видели никогда. Яков Платоныч по косвенным признакам установил…
Николай поднял на него взгляд. Голубые глаза за тонкими стёклами очков странно потемнели, сделавшись почти чёрными.
– Там внутри должна быть надпись. С папиным именем…
Он протянул руку, осторожно коснувшись старого портсигара. И выражение на лице канадца было таким, словно бы чего-то опасался. Чего? Что старая безделушка взорвется? Лович замер на мгновение, но тут же как будто неслышно выдохнул и уже спокойнее нажал на кнопку замка. Василий сам вдруг испугался, что старый механизм за столько лет пришёл в негодность, но украшенная рубиновыми Медведицами крышка откинулась на удивление легко.
Игорёк невольно вытянул шею, стараясь незаметно заглянуть в портсигар, но поймав укоризненный взгляд бабушки Веры, смутился собственного любопытства и потихоньку отодвинулся. Старшему Смирному не было нужды смотреть, он и так всё помнил.
– Была надпись, – пояснил он с сожалением. – Но от неё только отдельные слова остались. Углов всё соскрёб.
Пальцы Николая бережно коснулись крышки портсигара, прошлись по глубоким царапинам, изуродовавшим её изнутри. Он произнёс – почти неслышно:
– Пусть все дороги приводят к дому. Нельзя без гавани кораблю… Мама подарила его отцу на день рождения, когда он собирался в долгую северную экспедицию. Но не смог. Пневмония. Я этого не помню, но мама рассказывала, что он очень тяжело её перенес. Врач ему тогда прямо сказал, что зимовка во льдах его убьет. Даже курить запретил, – Лович грустно улыбнулся. – Но расстаться с маминым подарком папа не хотел. Он в нём леденцы держал. Такие маленькие, монпансье. Леденцы я уже помню. А через два года началась Первая Мировая, и отец снова стал курить. И конфеты кончились… Василий Степанович, вы сказали – Углов? 
В голос Ловича начали возвращаться краски.
– Это было у него?
«Сохранил первый трофей, гнида» – мрачно подумал бывший сыщик, но вслух говорить не стал, конечно.
– Он заявился к нам в Затонск в двадцатых. С бандой. Церкви грабили в нашем уезде и в соседних. Но дела у них пошли не шибко, и ему пришлось этот портсигар отдать в уплату одному мазурику, который им поддельные документы выправлял. А от мазурика он попал к нашему же затонскому барыге, скупщику краденого, у которого мы со Штольманом его и конфисковали. Яков Платоныч именно по этому портсигару и предположил, что у нас куролесит именно Углов.
– И вы хранили его с тех самых пор? – чуть дрогнувшим голосом спросил Николай. – С двадцать третьего года?
Василий смущённо пожал плечами и открыл было рот, собираясь ответить – но тут до него дошёл весь смысл сказанного Ловичем. Мысли так и взвихрились в голове.
– Так вы знаете про двадцать третий год? – осторожно спросил Смирной.
Гость поднял на него чудной свой взгляд и, чуть поколебавшись, медленно произнёс:
– Дедушка знал. Может быть, Яков Платонович рассказывал вам… Про колдовские карты – это больше сказка, конечно, но дедушка Миша тоже был… особенным. Как Анна Викторовна. Однажды вечером дед вышел из комнаты и сказал: «С Угловым покончено». Это было в двадцать третьем. В начале лета…
– Только не вечером, – зачем-то уточнил Василий. – Утром.
– У вас в Затонске – утро. А в Монреале был именно вечер, – Николай снова горько улыбнулся, глядя куда-то сквозь хозяина дома. – Мама сразу спросила: «Это твой Штольман?» А дедушка сказал: «Без него этого бы не случилось...»
Спокойно, сыщик Смирной. Не ты ли не далее как вчера, рассказывал молодому поколению сказки про Чертозная? Вот и убедись… Василий покосился на внука – младший лейтенант сидел тихо, как мышь под метлой, слушал напряженно и внимательно.
– Яков Платоныч его тогда живым взял, – со вздохом сказал Смирной. – Но, когда ребята этого Углова уже на телегу грузили, его пристрелил бывший подельник. Цыган Левко. Из кустов пальнул и наповал. Но можно сказать, что сэкономил время и нам, и судейским. Потом уже мы выяснили – за Угловым и его приятелем Абросимовым по кличке Череп еще с гражданской такой хвост тянулся, что на пяток трибуналов бы хватило запросто.
Железные зубы бывшего морячка и впрямь много где успели отметиться. Гнида оказалась выдающаяся, даже по тем временам. Даже не в какой-то особой жестокости было дело, многие в ту пору лили кровь, как воду - в самодовольной, изощрённой подлости, стремлении сломать, унизить, втоптать в грязь. Причём не только тех, кого убивал и грабил. Тимоха Панютин был не единственным, кому сгубила жизнь встреча с бывшим матросом первой статьи…
– Много чего за ним тянулось, – повторил Василий. – Долговато он пробегал, но… На каждого волчару найдётся и волкодав.
Лович по-прежнему смотрел на него, не отрываясь.
– Значит, это было тогда… И вы успели, – тихо произнёс он вновь изменившимся голосом. Точно ветер по комнате прошелестел. – А кто был тот мальчик? Похожий на Рыцаря Огня?..
– Иван, – так же негромко ответил Смирной после короткой паузы. – Брат наш…
Николай чуть вздрогнул.
– Извините, – произнёс он торопливо, смущённо потирая висок. – Что-то я задумался…
– Не извиняйтесь, Николай Сергеевич.
Улыбка Веры, обычно ироничная и даже ехидная, сделалась удивительно похожа на солнечную улыбку Анны Викторовны. Даже бровь не вскинулась. Она произнесла тем доброжелательным тоном, каким обычно предлагают надеть старые тапочки, расслабиться и чувствовать себя как дома:
– Николай Сергеевич, я вас забыла предупредить, что в нашем доме можно свободно выходить в астрал и обратно. Мы ведь выросли с мамой, её духами и дедушкой Петей с его пророческим даром.
Полковник Сакенов, чуть насмешливо фыркнув, добавил, преувеличенно грозно поглядывая на Игорька:
– А те, кто не вырос, чтят заветы предков. И семейные традиции...
Василий неслышно выдохнул, мысленно поблагодарив любимую жену, которая очередной раз легко и без затей разрешила несколько щекотливую ситуацию. Оказывается, не так-то просто сидеть за столом с чертознаем, делая вид, что ничего не замечаешь.
– Мама мне про вас рассказывала, – супруга ободряюще взглянула на гостя.
– Мне следовало догадаться, что вы и обо мне знаете, – Николай, наконец, позволил себе улыбнулся. Легкая тень в голубых глазах понемногу таяла.
– Да мы тут все знаем, что такое транс, – просто ответила Верочка.  – К маме духи тоже являлись, не разбирая места и времени. Так что нас этим не напугаешь.
– Разве только если запрыгнете на люстру с примусом в одной лапе и наганом в другой… – уточнил Максим, весело блеснув глазами. – Но на этот случай у нас есть милиция, которая нас бережёт.
– Иди ты в баню, – не остался в долгу Василий. – Мало я зелёных чертей ловил?
– Да ты-то тут причем, пенсионер? Вон, молодое поколение пусть бегает. Зря, что ли, на чердачных змеях тренировался?
Игорь выразительно глянул на двоюродного деда и наконец-то подал голос:
– У меня смена закончилась. И сети нет.
Полковник Сакенов сокрушенно покачал головой.
– Плохо мы воспитываем нашу молодёжь, слюшай!.. Где твой трудовой энтузиазм?
– На кухне лежит сетка из-под картошки, – хладнокровно подсказала Вера.
Внук был видом суров и непреклонен, прямо как затонский милиционер Васька Смирной в семнадцатом году.
– В понедельник выйду на службу, вот тогда пожалуйста – и летающие тарелки, и зеленые черти, и соседи, что сквозь стенку ходят. И прочая белая горячка. Своего участкового вызывай, бабуль, пусть он и ловит Николай Сергеича авоськой из-под картошки. А потом поют всем отделением про славное море, священный Байкал…
Хохотали они так, что ваза с цветами едва не свалилась со стола. Даже ко всему привыкший кот, задремавший в кресле, проснулся и глянул на веселящуюся компанию неодобрительно.
– Честное слово, Игорь Яковлевич – это не по моей части! – сказал Лович, отсмеявшись. – Хоть меня и дразнят Хромым Ником, но мне до него далеко. Да я и не медиум, и уж точно не пророк. Я просто вижу. Обычно я это контролирую, но изредка меня накрывает… – он вздохнул, выразительно глянув на старый портсигар.
– Вам это мешает? – Максим взглянул на него весело и остро.
– В последнее время – не очень, – вежливо ответствовал канадец. – Иногда меня заносит, но старый профессор просто обязан быть слегка крэйзи. А для отвода глаз я состою в обществе любителей эзотерики, где учат видеть ауру, высвобождать чакры и общаться с тонкими мирами. И прочую ерунду. Это очень модно. Наш гуру говорит, что я способный, –  добавил он с неприкрытой гордостью. – Что еще лет пять усердного труда и я, если доживу, непременно услышу движения астрала!
– Можно было не сомневаться, что из астрала на вас вылезет именно мой братец Ванька, – самым светским тоном заметила Вера, по-штольмановски вскинув бровь. – Он у нас самый нахальный…
Голос Ловича сделался серьёзным.
– Я видел старый дом. На крыльце – Анна Викторовна и Яков Платонович. И мальчик, очень на него похожий…
– Елагинская усадьба, – пробормотал Василий.
Только в те поры Ванька Штольмана не напоминал вовсе. Внешнее сходство, ставшее предметом семейных шуток, пришло много позже, наперекор всем биологическим наукам. А тогда скотина Углов даже пытался старого сыщика уесть, заявив с гадостной ухмылочкой: «Щенок-то не от тебя…»
Соврал ты, волчара! Ванька – Штольман истинный. И чертознай, что смотрит не на рожу, а на внутреннюю суть, увидел это сразу.
– Я правильно понял – он ваш сводный брат? – Лович внимательно взглянул на Веру. – В восемнадцатом году были только вы и Дмитрий Яковлевич…
– Ванины родители погибли. Отец – на германском фронте, мать – в гражданскую, от испанки. Мама с папой усыновили его в двадцать втором. Ванька к тому времени три года беспризорничал, по форточкам лазал…
– В той истории с Угловым он и был главный герой, – твёрдо сказал Смирной. – Батю с Анной Викторовной тогда бандиты схватили. А Ванька в Елагинскую усадьбу забрался и оружие бате передал…
– Но вы ведь тоже там были, Василий Степанович, – полуутвердительно спросил Николай.
– Был, да толку с меня, – отмахнулся старый сыщик. – Только и продемонстрировал лишний раз, что милиция в Затонске меднолобая, пули от башки отскакивают. А спас родителей Ванька. Так что ваше давнее предсказание, Николай Сергеевич, было про него. Он как начал тогда спасать, так уже и не останавливался.
– Он врач, – не без гордости за младшего Штольмана пояснила Вера. – Кардиохирург. Господи! – вдруг спохватилась она, поворачиваясь к Василию. – Вася, совсем забыла – он же звонил! Зайти собирался. Как раз и сказал, что он полноценный участник той истории и ему тоже интересно.
Василий почувствовал, как нехорошо сжалось сердце.
В последнее время он стал это замечать против всякого желания. Верочка, его Верочка, много лет державшая весь их непутёвый дом в своих маленьких, надёжных руках… Она и сейчас могла без труда решить многоэтажное уравнение или понять самый хитрый чертёж. Помнила прекрасно, что случилось много лет назад на любом отрезке их запутанного кочевого пути – как без труда вспомнила накануне всю историю с золотым портсигаром и имя Ловича. Но вот то, что было сегодня… Или будет завтра… Листки отрывного календаря, прежде девственно пустые, всё чаще заполнялись краткими строчками: «Отнести книги в библиотеку», «В 10 – машина с молоком», «Придёт Сорокин»… Но бывало, что некто не успевал попасть ни в записную книжку, ни на отрывной календарь – и Вера подхватывалась в последний момент, случайно, точь-в-точь как сейчас…
Смирной нахмурился, мысленно осаживая себя. У Веры нынче было дел по горло – это во-первых. А во-вторых… Во-вторых, раз уж так выпало, нужно ему самому чаще проверять календарь и незаметно класть записную книжку на видное место. Пока это в его, Васькиных силах…
– И где его носит? – невозмутимо проворчал Смирной, гоня последние упаднические мысли. – Придёт – штрафную нальём. Без закуски. Вера Яковлевна, а как там наши пироги?
Запах печева и впрямь шёл уже по всей квартире. Вера, хлопнув себя по лбу, поднялась и, скомандовав внуку: «За мной!», упорхнула на кухню. Энергично загремели противни.
– Джигит, чай завари! – барственно повелел в спину Игорю полковник Сакенов. – На подоконнике стоит. Зря я тебя столько лет учил? И Ваське скажи, пусть насчет воробьёв распорядится!..
Кот и впрямь промаршировал на кухню следом за хозяйкой, с надеждой распушив высоко поднятый хвост. Василий спросил неодобрительно:
– Пирогов тебе мало?
–  Если Ванька придёт, то и воробей не будет лишним, – философски заметил Максим. – А если со своими парнями будет, то даже ножки стульев пригодятся.
– Трепло ты, полковник, – вздохнул старый сыщик, покосившись на тихо веселящегося Ловича. – Ты в каком свете выставляешь нашу интеллигенцию перед зарубежным гостем? Вот ныть Ванька точно будет. Что главный сюрприз без него… – Смирной кивнул на обрывки бумаги на столе.
– Действительно, раз Иван Яковлевич был тогда с вами… – с улыбкой заметил гость.
– Тут скорее дело в том, что батя поручил вас искать именно нам. По большей части мне, но и Ваньке сказал тоже.
– Василий Степанович, но разве это было возможно? – спросил Николай после недолгого молчания. – Это ведь буквально… Пойди туда – не знаю куда.
– Да мы привычные, – хмыкнул отставной сыщик. – Будни уголовного розыска…
Быть может, незавершённое дело, оставленное ему Штольманом, и впрямь вызывало в памяти сказку про семь пар железных сапог, которые придётся износить и семь медных караваев, которые нужно изглодать. Но это разве в жизни Василия оно одно было такое? Куда хуже, когда приходилось сдавать в архив другие незаконченные дела – те, где в каждой машинописной строчкой стояла безжалостно отобранная человеческая жизнь. Случались ведь и такие. И было это куда больнее.  Но то было наследие, полученное им от названного отца – его профессия, его долг. И поиск наследников убитого Сергея Ловича просто встал рядом с прочими делами сыщика Смирного. Не так уж он и жилы рвал, если вдуматься. Великий ли труд – расспросить там и сям? Причем без толку… В чем геройство – что в лихое время не загнал золотишко на толкучке, решив, что все сроки давно вышли и надо поиметь с безнадёжного поручения хоть какую-то пользу? Что все годы хранил в памяти имена и события? Вот уж надсадился…
– Пироги нести уже? – из кухни выглянула Верочка. – Или Ваньку дождёмся?
Василий взглянул на часы. Хоть младший Штольман и обещался быть, но светило медицины Ивана Яковлевича, как в иные годы сыщика Ваську, могли прямо с порога сдёрнуть в другую сторону. Сколько раз было – вышел вроде в театр, а оказался на месте преступления. Вот и Ваньку могли срочно вызвать в клинику, куда привезли какого бедолагу с отказавшим мотором…
– Ждать не будем, – рассудил Смирной. – Но до пирогов причастимся еще разок, – он ухмыльнулся по-разбойничьи. – А то впятером пузырь не усидели, как нерусские люди… Давайте к нам. Лейтенант, ты там где? Иди, найди себе рюмку в буфете.
Привстав, Василий взялся за бутылку с черемуховкой.
– Если о чём теперь жалею, так разве о том, что Игорю еще год назад не рассказал, – заметил он, поворачиваясь к гостю. – Разошлись бы вы с ним вчера – вот было бы весело! Жди тогда, чтобы вас снова из вашей канадской тайги попутным ветром занесло...
– Это – вряд ли, – Лович задумчиво покачал головой. – В том смысле, что вряд ли я еще раз приеду в Союз. Пришлось бы детям друг друга искать. Или внукам. Но вы зря беспокоитесь, Василий Степанович. Раз уж мы встретились, то разойтись в разные стороны мы бы точно не смогли, – он с каким-то особым выражением взглянул на подошедшего к столу Игоря. – Мы оба помнили главное…
Про Анну Викторовну и Якова Платоновича, да… Василий кивнул молча. Игорёк поставил на стол рюмку и, помедлив, спросил неуверенно.
– Может, я не буду? Дед, ты вон лучше аташке Максиму налей. А я вместо него за руль сяду.
– Ну вот, а ты говоришь – плохо молодёжь воспитываем, – Смирной взглянул на свояка с иронией. – Ладно, лейтенант, в твои годы оно просвистит – не заметишь. Главное, закуси. Одну рюмку можно. Даже две.
– Да, – поддержал его Лович. – Тем более что у меня есть тост.
– Конечно, – блеснул улыбкой Максим. – Итак – за возвращение вашего наследия?
– Нет, – Николай покачал головой. – Для меня это чудо, разумеется. Самое настоящее. Из тех, про которые потом  рассказывают рождественские истории. Я тоже расскажу, когда наступит Рождество, и у нас с Дженет соберется родня. Буду гвоздём программы, непременно, – он легко улыбнулся. – Но я не про это хотел сказать…
Он на миг замолчал, потом зачем-то снял очки и положил их рядом с собой на стол. Без прикрытия тонких стёкол стало особенно заметно, что глаза канадского профессора сияют нездешним светом, но сейчас он Василия не беспокоил. Такие же глаза видел он у Анны Викторовны. Свет – от Света…
– Когда мы гостили в Мурманске, нам рассказали одну историю, – начал Лович. – Про корабль, затерявшийся во льдах. Долгие годы он считался погибшим – один из многих, что сгинули без следа на Северном морском пути, и судьба корабля никого особо не беспокоила… Кроме одного молодого лётчика…
– Вы про «Святую Марию»? – вырвалось у Игоря.
– Да, – кивнул Николай Сергеевич. – Нам сказали, что про это даже есть книга… Но меня эта история не потому взволновала. Та экспедиция, про которую я говорил, в которую так и не отправился мой отец – это было именно плавание «Святой Марии…»
Вера изумлённо расширила глаза. Младший лейтенант Смирной издал какой-то нечленораздельный возглас. Даже на непроницаемой физиономии старого разведчика Максима мелькнуло более чем затейливое выражение, но сдержался и остался верен себе, заметив.
– Совпадение – как в романе…
– Мне не это видится самым удивительным, – покачал головой Николай Сергеевич. – Тот молодой человек решил найти пропавшую шхуну и искал её, невзирая ни на что. Ведь что у него было? Какие-то обрывки сведений – и вера в то, что он поступает как должно. Зато трудности точно были. Хотя наш рассказчик в подробности не вдавался, но мне просто опыт подсказывает. В таких делах всегда приходится продираться через большее, чем простое отсутствие документов…
– Так и было, – вмешался взволнованный внук. – Николай Сергеевич, вы обязательно книгу прочитайте!..
Гость посмотрел на него тепло.
– Непременно найду и прочитаю, Игорь Яковлевич. Просто сегодня я об этой истории вспомнил, – канадец перевёл взгляд на золотой портсигар. – Господин Григорьев половину жизни отдал поискам истины. И судьба сдалась…
Николай замолчал на мгновение. Потом заговорил снова – негромко, звучно, напевно, точно рассказывая сказку:
– У меня есть приятель, родом из Исландии. Как и все исландцы – потомок средневековых викингов. Официально они там все христиане, но стоит поскрести… Они хранят память о своих древних богах и, кажется, даже, немножко в них веруют. Есть у них и богини судьбы – Норны, прядущие пряжу человеческих жизней. Нить человека начинается в момент рождения, рвётся, когда человек умирает; пряжа может быть гладкой или драной, покрытой узлами, а человек, соответственно – злым или добрым… Обычный человек. Есть и необычные. Те, кто рвёт пряжу норн и, забрав волшебное веретено, сам прядёт нить своей судьбы, сам решает насколько гладкой она будет.
Он глубоко вздохнул.
– Мой приятель Магнуссон говорил, что таких людей не существует, разве что в старых сагах. Но он просто никогда не был в России… Я хочу выпить за тех, кого я здесь встретил. За тех, о ком только услышал, с кем имел счастье познакомился лично. За Александра Григорьева. За вас, Василий Степанович. За всех, кто сильнее судьбы!
   

   
Следующая глава          Содержание
   

Скачать fb2 (Облако mail.ru)          Скачать fb2 (Облако Google)