Долгое и почему-то такое муторное дело по оформлению наследства Аристархова, наконец, было завершено, но Виктор Иванович чувствовал не удовлетворение от хорошо выполненной работы, а опустошённость. Встретившийся ему сегодня на улице доктор Милц тоже посетовал, что выглядит господин адвокат не лучшим образом. Посоветовал отдыхать, гулять и пить отвары целебных трав. Потом поинтересовался, как здоровье Анны Викторовны, не собирается ли возвращаться. Это был больной вопрос.

Отчего-то теперешний отъезд Анны, да еще и так надолго - целых две недели её не было дома! - переживался Мироновым особенно тяжело. Может, сказывалась усталость от работы - сложные дела шли одно за другим, не было возможности перевести дух. Вроде и помощник в его юридической конторе был исполнительным, шустрым и, в то же время, аккуратным, документы готовил вовремя, ошибок серьёзных не допускал, а огрехи и помарки также исправлял без напоминаний. Но всё чаще поддавливало сердце, особенно после того неудачного сватовства Штольмана к его дочери. Доченьке. Анечке. Такой взрослой и такой для него всё ещё маленькой.

Она всем своим видом и поведением показывала, что она взрослая, сильная, самостоятельная, но он-то видел и её худобу до прозрачности, и вздрагивавшие иногда губы от внутренней, тщательно скрываемой ото всех горькой печали; видел и скорбные складочки возле опущенных уголков губ, которые вроде бы исчезли, когда она приехала после учёбы и начала работать у Милца, и которые вновь вернулись, когда сватовство Якова Платоновича закончилось так... странно. То, что его дочь любит этого жёсткого неуступчивого замкнутого полицейского, не вызывало сомнений. Тем страннее был её отказ. Тем сильнее болело за неё сердце.

На днях решился рассказать обо всех своих тревогах Маше, но та по обыкновению последних дней куда-то спешила, слушала его вполуха, перебирая какие-то бумаги и делая в них пометки. От этого вдруг плеснуло в горле странное чувство, похожее на ревность, но ведь глупости: к чему ревновать? К её занятиям? Он себе даже признаться в этом не мог, что жена открылась теперь с другой стороны. Он не ощущал теперь себя центром её вселенной, её теперь занимал не только он - один-единственный. Она теперь стала вдруг такая ... незнакомая, что ли. Он иногда смотрел на неё будто новыми глазами, и это ощущение тоже было новым и немного обескураживающим. Он вдруг увидел, как всё ещё хороша и молода его жена. А себя вдруг ощутил рядом с нею каким-то скучным и старым, словно припылённым. Ощущения эти были весьма неприятными.

Виктор Иванович вошёл в двери дома и передал цилиндр вышедшей в переднюю Домне, потом спросил:
- А что Мария Тимофеевна, дома ли?
- Нет, барин, еще не возвращалась, - отвечала та, забирая трость и пальто. - Ужинать будете, или барыню обождёте?
- Обожду, - кивнул Миронов. - Ты вот что, чаю мне принеси в кабинет.

Через полчаса Домна внесла поднос в комнату, где слабо горела лишь лампа, отбрасывая круг на стол, в то время как всё за пределами этого круга было погружено в сумрак. Виктор Иванович устроился возле окна в уютном кресле, набросив на плечи плед и глядя на темнеющий парк. На вошедшую экономку он даже не обернулся.

- Барин,- позвала Домна, - вы не захворали, часом? Может, за доктором послать?
- Нет, я здоров. Просто утомился.
- Свечи зажечь?
- Не нужно. Ты ступай.
В голосе его и в самом деле слышалась безмерная усталость. Домна подала ему чашку с дымящимся чаем, потом развернулась и на цыпочках вышла из кабинета.

В этот момент входная дверь отворилась, и в дом впорхнула, что-то напевая под нос, Мария Тимофеевна. Она стянула перчатки, бросила сумочку на рояль и скинула пальто на руки подошедшей Домне. Та приняла накидку, поджав губы, и Мария Тимофеевна, заметив это, спросила:
- Что-то случилось?
- Барин в кабинете, - тихонько пояснила та. - Пришел, чаю попросил, сидит в темноте. Как бы не захворал.
- Да что ты! - встревожилась она, глянула на себя в зеркало и, расправив воротничок, устремилась к кабинету мужа.

Тот сидел в кресле у окна, набросив на плечи плед и держа в руках чашку с чаем.
- Витенька, а что ты здесь? - тревожно спросила его жена. - Не случилось ли чего?
Она присела на ручку кресла и нежно приобняла, легонько поцеловав в лоб. Жара не было, и она уже спокойнее взяла чашку из его рук и переставила на стоявший рядом маленький столик. Потом заглянула в глаза мужа:
- Ну, что с тобой? Неприятности какие? С работой, может, что-то не ладится?

Тот пожал плечами:
- Нет, с работой всё хорошо. Просто..., - он замялся, отводя глаза. Мария Тимофеевна пальчиком настойчиво повернула его лицо к себе за подбородок. Он нехотя поднял на неё глаза и, смущенно кашлянув, ответил:
- Что-то тоскливо вдруг сделалось: Анна уехала, а тебя постоянно нет дома. Ты занята своим этим... обществом, школой. Теперь ещё и в газету пишешь. Маша, может быть, ты... охладела ко мне?
- Ч-что? - потрясенно ахнула Мария Тимофеевна. - Я?! Виктор, как ты... Я ведь...!

Она вскочила с кресла и встала перед ним, подбоченившись:
- Большей чепухи я в жизни не слышала! Посмотри на меня! Нет, не отводи взгляд! Ты что? Ты вспомни, вспомни! - она всплеснула руками. - Вспоминай! Тот наш бал, когда я увидела тебя в первый раз. Ну, вспомнил?
- Ну, допустим, вспомнил, - пожал плечами Миронов.
- А мне кажется, ничего ты не вспомнил! Да я же... я ведь влюбилась в тебя тогда! С первого взгляда влюбилась. Просто голову потеряла. А когда в кадрили мне выпало пройти круг с тобой, я едва в платье не запуталась. А ты так улыбался в усы, что я боялась...

- Чего же, Маша?
- Что я тебя просто смешу, а никакого настоящего интереса у тебя ко мне нет. Какой же ты был блестящий молодой человек тогда! Как танцевал, - мечтательно завела она глаза, покружилась по комнате сделав несколько танцевальных па. Виктор Иванович с улыбкой следил за ней глазами. Потом жена остановилась напротив него и рассмеялась. - А потом, вальсируя,  едва не наступил мне на ногу!

- Не напоминай! - прикрыл глаза ладонью Миронов. - Ты была такая неприступная на балу. И возле тебя всё время увивались эти... - он пощелкал пальцами, - братья Свиридовы. Да ещё Митенька Муромцев! Поговаривали, что он ухаживает за тобой. А я всех опередил, пригласив тебя! Вот впопыхах и...

Он поднялся с кресла, оставив плед, и заключил жену в объятия. Она подняла к нему лицо:
- А потом ты приехал свататься. Помнишь?
- Конечно! Только ты тогда так и не вышла. Прислуга бегала туда-сюда, перешептывалась с твоей матушкой. И она в конце концов сказала, что ты сегодня приболела.
- И приболела! В таком состоянии тогда была нервическом, как услышала, что ты в гостиной сидишь с родителями. Как же Липа надо мной смеялась: ах, наша Маша такая нежная фиалка! А я, правда, не могла выйти к вам - ноги не держали. Сидела и платок крутила в руках. Потом глянула - он весь в дырах: вот как его истрепала.

- Я тогда решил, что ты против, и родители тебя... заставляют. Но потом...
- Но потом, - тихо повторила она, приблизив лицо к нему, - ты ведь понял, как я люблю тебя. Всегда любила. А теперь... будто по-другому, но ещё сильней. Ты для меня... самый лучший, самый нежный, самый красивый. И не вздумай сомневаться в моей любви! - она провела пальцем по его щеке, потом встрепенулась. - А теперь я скажу тебе такое, отчего вся твоя хандра немедленно улетучится. - Она вывернулась из его объятий и, взяв сумочку, брошенную на стул у входа, открыла её и, достав белый сложенный листок, торжествующе помахала им как победным флагом.

- Что это?
- Это телеграмма! Завтра к нам приезжают..., - она сделала таинственную паузу, потом торжествующе продолжила. - ...Анна, Петр Иванович и его обожаемая ЗиЗи! Вот!
Виктор Иванович схватил телеграмму и жадно пробежал её глазами, - лицо его посветлело. Потом перечёл ещё раз внимательнее.
- Ну, что? - лукаво улыбнулась Мария Тимофеевна. - Отставить скуку?! Твой брат с женою не оставят нам ни малейшего шанса хандрить. А теперь идём-ка ужинать. Мне столько надо тебе рассказать!

Она подхватила мужа под локоть и увлекла из кабинета.

***

Дом на следующий день наполнился приятной суматохой. Прислуга, руководимая Домной, с ног сбивалась, обустраивая гостевые комнаты. Кухня была окутана паром: жарились, парились, варились любимые блюда долгожданных гостей, которые появились на пороге дома ближе к вечеру. Супруги выбежали в переднюю встретить визитёров.
- Пётр! Как я рад тебе! - Виктор Иваныч обнялся с братом. Потом церемонно поклонился его супруге, поцеловав руку. - Зинаида Петровна, счастлив приветствовать, - и после подхватил в объятия дочь. - Анюта! Душа моя! Как я скучал!
Мария Тимофеевна в свою очередь обняла Зизи, протянула руку для поцелуя деверю, а после поцеловала дочь, придирчиво оглядев новое платье той. Потом, умело дирижируя, всех отправила по своим комнатам и велела спускаться в столовую к семи.

Петр Иванович был готов совсем скоро, сменив дорожное платье на домашний сюртук, и в ожидании обеда заглянул к брату пропустить по рюмочке. Они ещё раз обнялись, потом Виктор разлил ароматный коньяк по бокалам и поднял тост за встречу. Разговор зашел о предстоящем аукционе, о том, что публика ожидается весьма представительна - весь цвет города и губернии. Также ожидались и гости из столицы, сам Голенищев, поднял палец Петр Иванович. Виктор Иванович заметил, что полиция с ног сбилась организовывая охрану экспонатов, уж ему-то не знать, насколько велика ценность коллекции, собранной Аристарховым. Упоминание о полиции направило их разговор в ожидаемое русло неудачного сватовства Штольмана, и он поделился с братом своими размышлениями и тревогами.

- Видишь ли, Пётр, она отказала ему и высказалась совершенно определённо, - хмурясь, говорил Миронов, прихлёбывая коньяк. - Дескать, оставьте меня. Я не желаю быть вашей женой. А потом ещё и обморок случился. Но самое странное, что  она мне после говорила, что любит его и хочет замуж.  Но вот... отказала. И знаешь, что я подумал? Её можно понять только в том ключе, что... Такой человек, как Яков Платоныч не допустит вольницы, к которой привыкла Анна. Потому она и боится подпасть под полную власть мужа. С её-то свободолюбием и строптивостью. Ну? Что ты молчишь? Вы же говорили об этом? У вас с Анной всегда были доверительные отношения. Что она сказала про это?

- ВиктОр, - вздохнув, отвечал его брат. - Они на то и доверительные, наши отношения, что я не могу обмануть доверия племянницы. Конечно же мы говорили. Скажу одно: она желает связать свою жизнь со Штольманом.
- Но как это понимать? Жизнь связать желает, а замуж не хочет? Это означает: жить без венчания? Это невозможно! Я никогда этого не позволю!
- Нужно просто подождать немного. Всё разрешится само собой. Подождать надо.

- Ясно, - подытожил Виктор. - Ты что-то знаешь, но не скажешь. - он прищурившись посмотрел пристально на брата. - Штольман вроде бы уехал в столицу. Вы случайно не встречались с ним в Петербурге.
- Вот не знал, что он в столице! Я, кстати, там встретил вашего соседа Клюева. Мы с ним в оперу сходили, он к нам приходил в гости. Прекрасный человек!
- Как же жалко, что Анна к нему совершенно холодна! - сделал энергичный жест Виктор. - Стольких бы проблем не было! Жаль, что нельзя приказывать сердцу
- Ну, как говорилось в одной пьесе: кому дана такая сила, тот небывалый человек. Не торопи события, брат, всё рано или поздно устроится! - успокаивающе похлопал Петр брата по руке.
- Что же, иного всё равно пока не остается. Идём же в столовую. Ужин стынет.
     
Следующая глава          Содержание