Когда прибежал посыльный с сообщением, что в усадьбе Филимоновых убийство, Коробейников как раз уплетал знаменитые пироги за столом у Ульяшина. Варвара, раскрасневшаяся от удовольствия, что начальство их посетило, хлопотала над ним, как над родным: выставляла плошки с вареньем и медом, подливала чаю, в общем потчевала от души. От этой семейной идиллии в душе у Антона ворохнулась мыслишка, что хорошо бы найти эдакую вот Варварушку, как звал супругу Сергей Федорович, да завести такой же дом с теплым семейным счастьем.

Хотя нынешний дом у Ульяшина был тёмен и невелик, постройка новых хором только началась, но всё искупала чудная атмосфера, вышитые салфеточки кругом, тканые полосатые дорожки на чисто выметенном полу, порядок и уют. Круглившийся живот хозяйки предрекал скорое пополнение, а, значит, увеличения количества счастья в этой славной семье. А ты один да один, невесело думалось ему. И это единственное омрачало столь удачно протекающий вечер.

Окончательно же идиллию испортил злосчастный посыльный. Варвара наскоро сложила в чистую вышитую тряпицу несколько пирожков, связала в узелок и насильно всунула им в руки. Дескать, провозитесь всю ночь, вот, подкрЕпитесь и с сослуживцами поделитесь. Коробейников узелок прихватил, подумав, что неплохо бы и доктора угостить. Да и Штольмана. Хотя вряд ли тот будет впроголодь сидеть. Там, поди, ужин такой, что им тут и не снилось.

Наскоро загрузились в коляску и помчались. Уж совсем стемнело, когда подъехали к огромной усадьбе, окна которой светились огнями. Дом не спал. Коробейников первым соскочил с коляски и ринулся в двери. В передней их встретил Штольман, наскоро обсказал, что произошло, поблагодарил, что так оперативно прибыли. После они всей компанией прошли в большую гостиную, где собрались многочисленные гости усадьбы. Дамы выглядели перепуганными, мужчины мрачно переговаривались. При виде вошедших полицейских и сопровождающего их доктора все тут же притихли.

После заявления Штольмана, что необходимо будет провести допросы всех присутствующих, в гостиной поднялся глухой ропот, что и понятно: мало того, что веселья не вышло, теперь неизвестно, как долго будут следственные действия идти. Антон Андреевич открыл, было, рот, чтобы призвать рассерженных гостей к порядку, но его опередили: из-за их спин вынырнула невысокая, миловидная дама, по всему видать, хозяйка дома, и предложила всем успокоиться и разойтись по многочисленным комнатам особняка. Порядок есть порядок.

Народ ворчал, но медленно стал расходиться из гостиной в сопровождении прислуги. А Штольман пригласил их пройти в небольшую полупустую гостиную, где на стоявшем посередине столе, накрытом темной тканью лежала убитая. После краткого осмотра доктор Милц со вздохом сказал, что требуется вскрытие, так как пуля всё еще в теле погибшей. Пока грузили тело на телегу да провожали, Штольман велел Коробейникову и Ульяшину подключаться к опросам. Полицейские заняли три отдельные гостиные, которые указала Евгения Арнольдовна. Гостей, утомленных событиями и бесплодными ожиданиями, с помощью лакеев препровождали на допросы из верхних комнат. Дело двинулось.

Коробейникову досталось опрашивать семейство Елеонских. Графиня была, несмотря на поздний час, весьма бодра, если не сказать - воинственна. Она разбушевалась с порога: на каком основании, дескать, их тут держат, да она непременно пожалуется губернатору на произвол полиции, да они еще узнают, с кем связались, да пожалеют о своих бесчинствах. Её дочь, вошедшая после матери, не уступала ей: смотрела на Коробейникова, брезгливо поджав губы, говорила свысока, раздраженно и нервически дергала веер, который, в конце концов, сломался, и она его отшвырнула в угол.

Коробейников за эти годы всякого навидался, многих допрашивал. Потому по выработанной привычке был сдержан и строг, внимания на нервные реплики дам не обращал, просто делал свое дело планомерно и методично. Когда вошла еще одна их родственница, Софья Лещинская, он со вздохом приготовился к третьему туру истерики и – ошибся. Несмотря на явную усталость, девушка отвечала на все его вопросы спокойно и терпеливо, действительно пытаясь вспомнить всё, что могло бы заинтересовать полицию.

И Коробейников, который после предшествующей беседы с матерью и дочерью Елеонскими поклялся навсегда оставаться холостяком, тут же мнение переменил, признав, что хорошие и славные девушки всё же встречаются на белом свете. У него даже настроение поднялось. Тут в дверь постучали, и к ним заглянул молодой человек, представившийся Андреем Панкратовым. Софья немедля просветлела лицом и столь живо к нему обернулась, что Коробейников понял: сердце этой милой барышни занято прочно. Вошедший попросил позволения проводить барышню Лещинскую, если допрос окончен. Коробейников поднялся и отпустил молодых людей.

Тут, столкнувшись с ними в дверях, к Антону Андреичу ворвался Ульяшин и доложил, что, кажется, появилась информация об орудии убийства.
Вдвоем они перешли в комнату, где проводил допросы Сергей Федорович. Там у стола сидел, вцепившись в волосы, Филимонов, а на столе валялся открытый футляр с бархатными внутренностями. Револьвера в нем не было.

********************

- А этот пистолет, что я …видела, он найден?
- Нет пока. Рядом с телом Макаровой его не было, - качнул головой Штольман.
Анна хотела что-то еще сказать ему, но тут в дверях возник Ульяшин и объявил, что орудие убийства, которого не было на месте преступления, предположительно найдено. Вернее, его след. Штольман живо поднялся, Анна за ним. Но Яков Платонович остановил её:
- Анна Викторовна, вы ступайте к себе, мы после договорим.

- Ах, вот как, - подбоченилась Анна. – Не нужна стала, так и гоните меня.
Ульяшин благоразумно скрылся за дверью, а Штольман быстро притянул её к себе:
- Аня, я прошу тебя: будь в своей комнате. Тебе просто необходимо отдохнуть, - и он провел ладонью по её щеке нежным ласкающим жестом.
Она молча вгляделась в его глаза, прижалась щекой к его щеке и, отступив, кивнула со вздохом:
- Хорошо. Я поднимусь к себе. Работайте, Яков Платоныч.

Губы её тронула лёгкая улыбка, от которой Штольман дернул шеей, перевел взгляд на её губы и собрался, было, поцеловать, но тут послышался шум в коридоре, и Анна прижала к его губам пальчик. Яков Платоныч нехотя отступил на шаг и, развернувшись, вышел из гостиной. Анна провела по губам кончиками пальцев, потом вздохнула и, тряхнув головой, вышла вон.

Она вошла в свою комнату, где горела небольшая лампа, а постель была разобрана. Подошла к зеркалу, устроилась на пуфике и, напевая, принялась вынимать шпильки из прически. В этот момент за спиной внутри шкафа послышался какой-то шум, дверца, заскрипев, приоткрылась. Анна подскочила в испуге. Потом настороженно подошла к шкафу. Из глубины на неё глянули расширенные испуганные глаза Кольки.

- Коля! – ахнула она и решительно скомандовала. - А ну вылезай!
Тот смотрел на неё затравленно и только мотал головой.
Анна опустилась на ковер перед дверцей:
- Не бойся, мы просто поговорим. Вылезай, ну же, - она произнесла это с ласковой интонацией. Губы мальчишки затряслись, глаза быстро наполнились слезами. Он вывалился из шкафа и, уткнувшись в её юбки, глухо разрыдался. Она гладила его по растрепанным вихрам, что-то говорила утешающе, и постепенно это подействовало. Колька в последний раз судорожно всхлипнул и, выпрямившись, сел возле неё на пол, свесив голову.

- Расскажешь, что произошло?
Он вскинул голову, глаза непримиримо сверкнули:
- Не знаю я ничего! Это не я! Не я!
- Тише, тише, не кричи. Расскажи всё, что видел или слышал.
Колька приблизил к ней лицо и горячечно забормотал, захлёбываясь словами:
- Меня отец наказал. Запер в комнате. А я выбрался. Фейерверк хотел посмотреть. Пробрался во флигель, уселся на подоконнике, за шторами. Сидел, ждал. А дверь как грохнет. И …она бежит. Мимо меня пробежала. Тут как бахнет. Она упала и лежит. И в дверь колотятся. Я к ней подбежал. Там пистолет лежит. Я его поднял. А она так вздохнула, открыла глаза и …всё.  Тут крючок в двери отлетел, а я… убежал. Не я её убил! Не я! Не я!

Он опять разрыдался, закрыв лицо рукавом. Анна вновь притянула его к себе, утешая и баюкая. Потом принесла стакан воды, дала ему напиться. Тот, обливаясь, судорожно пил – зубы стучали о край стакана. Анна подождала, когда он закончит и тихо спросила:
- Если это не ты…
- Не я! – опять вскинулся Колька – слез уже не было. – Вы не верите?
- Я – верю. Но кто-то же там был ещё?

Колька сморщился, вспоминая:
- Я не… не помню. Темно там было. Я и забрался туда, знал, что никого нету в этом флигеле. А она раз – и забежала. Я забился за штору, чтобы меня не заметила: знал, что отец накажет, если она ему на меня наябедничает. Потом как грохнуло…
- Так, понятно. Значит, ты спрятался и не видел никого из-за шторы.
Тот закивал.
- Но, может, слышал что-то?
- Так уже фейерверк начался, такой шум был!
- А пистолет? Его ведь не было возле… Надежды. Куда он пропал, ты не знаешь?

Мальчик вытаращил на неё глаза, закусил губу и, помедлив, нырнул в недра шкафа. Потом вылез и протянул ей пистолет. Анна осторожно взяла тяжелое оружие и аккуратно положила на ковер, отвернув дуло от них с мальчиком.
- Коля, - начала она. – Я хочу, чтобы ты поговорил с господином Штольманом.
Колька отшатнулся от неё, затравленно глядя исподлобья, и затряс головой:
- Не-ет, нет! Не надо! Не выдавайте меня! Пожалуйста, Анна Викторовна, пожалуйста! Я не хочу в тюрьму.

- Ну, что ты, Коля, ну, что ты! Ни в какую тюрьму тебя никто не посадит! Просто Яков Платоныч задаст тебе вопросы, и ты даже, может быть, что-то и вспомнишь. А револьвер ты напрасно трогал, - укоризненно покачала она головой. - Там могли быть отпечатки пальцев убийцы.
- Отпе…, - начал Колька, – пальцев? Это как?
- Видишь, мы с тобой мало в этом понимаем, а господин Штольман очень опытный сыщик. Давай мы…

Она не успела договорить, как в двери постучали. Колька шустро метнулся в шкаф, умоляюще глядя на неё из темноты. Анна вздохнула, прижала палец к губам, велев сидеть тихо, закрыла плотно дверь шкафа, потом осторожно подняла револьвер и, подумав, быстро сунула его под кровать, после выпрямилась и спросила:
- Кто там?
- Анна, могу я войти?
Анна подбежала к двери и распахнула её: за ней обнаружился Виктор Иванович, мрачный и утомленный.
- Папа, что-то случилось?
- Ничего. Просто нам всем позволено ехать домой.
- Сейчас?
- Я… могу войти? – с легким раздражением развел он руками.

- А… д-да, конечно.
Анна посторонилась, и Миронов вошел в её спальню, быстро огляделся, словно что-то выискивая. После повернулся к ней:
- Так что, едем?
- Но, папа, глубокая ночь на дворе. И я… так устала.
В подтверждение своих слов Анна без сил опустилась на пуфик. Отец с подозрением глянул на неё, но ничего не сказал. Только покачал головой. Тут в шкафу послышался лёгкий шорох. Отец поднял брови, потом нахмурился и уставился на неё, не говоря ни слова. Анна напустила на себя безразличный вид и отвернулась к зеркалу, накручивая на палец локон.

- Значит, остаемся до утра?
- Да, папочка.
- Что же. Мама сейчас зайдет пожелать тебе спокойной ночи, - с нажимом заявил отец, бросил мимолетный взгляд на шкаф.
- Хорошо, папочка. И спасибо тебе! – с чувством ответила Анна.
Тот потоптался на месте, потом в три шага пересек спальню и быстро вышел за дверь.
       
Следующая глава          Содержание