- ... Бабуль, а почему ты думаешь, что я когда-нибудь могу увидеть твоих духов? Разве их кто-нибудь ещё видел, кроме тебя?
- Моя бабушка Ангелина видела. И я не знаю, увидишь ли ты их когда-нибудь. Просто у меня Дар проявился примерно в твоём возрасте, так что всё может быть. И я хочу, чтобы, если это случится, ты понимал, что происходит, и не испугался.
- Ничего я не испугаюсь, я же мужчина. И в обморок ни за что не упаду. А... тебе бывает очень больно?
- Иногда. Обычно мне просто неприятно, не по себе. Такое чувство, будто ветер в лицо. Холодное дуновение. Толчок вот сюда, - Анна Викторовна касается рукой солнечного сплетения, - лёгкая дурнота и головокружение. Но если Яков Платонович рядом, то может и этого не быть.
- Значит, твои духи боятся деда?
- Скорее, уважают.
- А почему? Что он может им сделать, если он их даже не видит?
- Это сложный вопрос, Яша, и я не знаю на него точного ответа. Просто Яков Платонович очень сильный человек, и его сила - она не только здесь, в нашем мире. Видимо, духи это чувствуют.
- А у отца тоже есть такая сила? И у меня будет? - Анна Викторовна смеётся.
- Яша, а зачем она тебе, если ты не видишь и не хочешь видеть духов?
- Не хочу. Я хочу быть военным, как отец, и... вдруг эти духи явятся как раз, когда враг набежит, и мне помешают? Да ну их!.. А сила мне нужна, чтобы слабых защищать.
- Это верно, сила именно для того и нужна, чтобы помогать и защищать.  Вот только не обязательно сверхъестественная сила. Большинство людей ведь о духах и не знают ничего, и не верят в них, и всё равно они способны на многое. И ты будешь способен, с духами или без, если постараешься.
- Я постараюсь, но лучше бы без духов. Вон, если у меня будет сестрёнка, как хочется маме, пусть тогда твой дар ей достанется. А я буду её защищать...
- Дорогой ты мой защитник, - Бабушка обнимает его, и это очень приятно. - Яша, ты запоминай, пожалуйста, что я тебе про духов говорю, чтобы, если родится сестрёнка, ты обо всём мог ей рассказать.
- Так лучше тебя никто не расскажет...
- А вдруг меня уже не будет?
- Вот ещё, конечно, будешь. Ты же молодая совсем. И красивая...
- Да вы льстец, молодой человек, - тепло улыбается Анна Викторовна, и тут же сразу становится серьёзной: - Яша, я не знаю, увидишь ли ты когда-нибудь духов, но я точно знаю, что после меня Дар снова вернётся в нашу семью. Я не знаю, когда и как, но это обязательно произойдёт...

----------------------------------------
Сон был хорошим, и после вчерашнего разговора с Платоном закономерным. Рассказанное накануне сыном на самом деле могло оказаться приветом от Анны Викторовны, полученным почти через полвека.  Хорошо, если так, потому что варианты могли быть разные...
Штольман не верил в духов, он просто знал, что они есть. В его детстве особые способности бабушки были чем-то обыденным, для окружающих его взрослых даже само собой разумеющимся. Просто: "Она такая!" и всё, или даже "Они такие!" Духи могли явиться к Анне Викторовне в любое время, разбудить среди ночи, растревожить, стать причиной её плохого самочувствия и острого недовольства деда по этому поводу. Но туманные показания духов помогали раскрывать преступления, искать пропавших без вести. Не то чтобы без них нельзя было обойтись, но и пренебрегать ими не следовало. Нескольким беспризорникам, из тех, которыми дед занимался в конце двадцатых, бабушкины духи помогли найти близких, затерявшихся в вихре Гражданской войны.
Но когда в тридцать первом бабушки и деда не стало, семью покинул и Дар. Впрочем, о нём никто не сожалел, бесконечно сожалели и тосковали о людях, родных и любимых. Ни у отца, ни у самого Якова никаких сверхъестественных способностей так и не проявилось, неплохо справлялись и так. Но когда родился Платон, и сам Штольман, и его мать, Платонова бабушка, присматривали за мальчишкой и на этот предмет. А когда сын подрос, вместе  поведали ему мистическую часть семейной истории. Платон им сперва довольно долго верить не хотел, подозревая, что они то ли разыгрывают его, то ли проверяют, насколько он крепок в своём материализме. До конца сын поверил, пожалуй, только прочитав дневники своего прадеда. Ходил тогда под сильным впечатлением, забросал их с матерью вопросами, на которые они отчасти и ответов не знали. А вот книги по спиритизму Платона не заинтересовали. Даже любимый Анной Викторовной Кардек был, по мнению сына, малопригодным учебным пособием. Его вердикт гласил: "Лучше бы Анна Викторовна сама учебник написала". Ещё через несколько лет Платон сам для себя сформулировал теорию о смене парадигмы, основанную на его горячо любимой физике и позволяющую увязать духовидение со Штольмановским материалистическим мировоззрением. Теория его звучала толково, но для человека от физики далёкого - не слишком понятно. В общем и целом у него выходило, что человечество пока просто мыслит слишком узко, а надо бы шире, с учётом новых открывшихся фактов. Якову же подобная теория для постижения мистической составляющей жизни была не нужна. Для него Анна Викторовна была человеком исключительным, не только и не столько даже из-за её Дара, сколько из-за редких душевных качеств, а исключения, как известно, только подтверждают правила. Людей такого калибра ему в жизни встречалось очень мало и носителей сверхъестественных способностей среди них больше не было. А Платону, выходит, какой-то носитель Дара встретился, человек очень хороший и не болтливый, если сын, конечно, на его - или её? - счёт не ошибается...
Продолжить утренние размышления не позволил телефонный звонок, почему-то сразу настороживший. Трубку подняла Ася, слов не разобрать было, но голос её звучал не слишком ласково. Вставать не хотелось, но похоже, придётся, однако пару минут у него в любом случае есть. Из коридора донеслись лёгкие шаги, скрипнула дверь. Жена подошла к кровати тихо, опёрлась на край коленом и наклонилась над ним. Он открыл глаза, протянул руку и коснулся ладонью её щеки. Привычным жестом извлёк шелковистую прядь из идеальной причёски. Ася вздохнула, нежно и коротко поцеловала его в губы и отстранилась.
- Я бы не стала тебя будить, но твои коллеги не знают разницы между выходными и буднями, - сказала она чуть виновато.
- Володя?
- Нет, этот молодой, не помню, как его фамилия...

----------------------------------------------------
У телефона был Сергей Лепешев, самый молодой из оперативников, с которыми обычно работал Штольман:
- Яков Платонович, извините за беспокойство...
- Слушаю вас, Сергей Викторович.
- Убийство у нас. Убита у себя на квартире Ирина Владимировна Флоринская, заслуженная артистка РСФСР. Найдена сегодня утром ученицей, пришедшей на урок музыки. На вызов выехала группа из местного РОВД, уже на месте ребята разобрались, что убитая была довольно известной персоной, и позвонили нам.
- Что-то я не помню такой.
- Вот и я не помню. Но Владимир Сергеевич сказал, что она в хрущёвские времена и раньше была довольно популярной оперной и эстрадной певицей.
- Ну, Владимир Сергеевич врать не будет, он у нас знатный меломан. Что от меня требуется?
- Вы на место не подойдёте? Это от вашего дома в паре кварталов всего.
- Адрес скажите... - Названный адрес оказался знакомым, и от нехорошего предчувствия немедленно заныло под ложечкой. - Так, Сергей Викторович, имя ученицы, что эту Флоринскую нашла, записано у вас?
- Так точно. Гольдфарб М.Е.
Штольман подумал, что было бы неплохо, если бы его предчувствия сбывались хотя бы через раз.
- Я буду на месте минут через двадцать. Владимир Сергеевич где?
- Так он тоже поехал туда, экспертов наших с собой взял и вам позвонить просил...
Асю он нашёл на кухне за приготовлением завтрака. Увидев его, она поджала губы:
- Уходишь и даже не поешь, - Это был не вопрос, констатация, но он всё равно кивнул.
- Платон где?
- Вышел с собакой и в магазин. Он тебе нужен?
- Он нужен Марте.
Августа только руками развела и подбородок вздёрнула. Да, переубеждать ещё долго придётся. Штольман шагнул к жене, положил ей на плечи руки, сказал как мог спокойно и убедительно:
- Ася, не до этого сейчас. У Марты в подъезде убийство. Девочка сегодня утром нашла труп своей учительницы музыки. Так что Платону скажешь, как вернётся, чтобы немедленно к ней.

--------------------------------------------------
Мартуся держалась довольно долго. Она даже в милицию и скорую прямо из квартиры Ирины Владимировны сама позвонила, хотя сразу поняла, что скорая не поможет. Потом вышла на лестничную клетку, хотела спуститься вниз, домой к Риммочке, и уже не смогла. Стояла, борясь с подступившей тошнотой, когда по лестнице спустился новый сосед, дядя Вася Орлов, который жил теперь под ними, в бывшей комнате Тихвиных. Спросил: "Ты  чего зелёная такая?" - "Там Ирину Владимировну убили", - с трудом выдавила Мартуся и сползла по стене. Сознание не потеряла, нет, видела, как сосед перед носом у неё зачем-то рукой помахал, а вот звуки слышать перестала. Только шум в ушах, похожий на морской прибой, это её даже успокоило немного. Сосед помялся, потом вниз заторопился, она почему-то не могла его глазами проводить, трудно было. Постепенно шум в ушах затих, она и решила встать потихоньку, а то ведь сейчас Риммочка примчится, незачем её пугать. Ну, и встала, на четвереньки сначала, а потом уж на ноги. И сразу Риммочку обняла, она как раз подоспела. С ней вместе легче было стоять.
Тётечка хотела её домой отвести, но Мартуся сначала воспротивилась, ведь надо было дожидаться милицию и никого в квартиру не пускать. Но с Риммочкой не поспоришь: она сама к Ирине Владимировне зашла, тут же вышла, побледневшая, и сказала, что подождут они дома, даже дверь в квартиру свою открытой оставят, чтобы ничего и никого не пропустить, а здесь на площадке вон пусть дядя Вася Орлов подежурит и ещё кого-нибудь для компании позовёт. И они с тётечкой пошли потихонечку, а он остался.
В квартире Мартуся пыталась пить крепкий сладкий чай. По глоточку. Восемь или девять глотков осилила, потом облилась, и Риммочка у неё чашку отобрала. Села с ней рядом, обняла за плечи, и почему-то принялась обсуждать с ней то, что им ещё надо купить к началу учебного года. Отвлечь пыталась, наверное. И пришлось старательно вспоминать, каких у неё и сколько осталось тетрадок и нужна ли оберточная бумага для учебников. Но вот только не вспоминалось никак. По-хорошему, надо было идти в комнату и смотреть в ящиках стола, но идти не хотелось, хотелось к стене прислониться и подремать. Тут и Риммочка сказала, что подремать - это хорошая идея, лучше бы, конечно, в кровати, но можно и так. И Мартуся уснула ненадолго.
Проснулась она от того, что тётя откуда-то вернулась с милиционером. Милиционер был худой, высокий и мрачноватый, и он хотел её расспросить, как всё было. И Мартуся рассказала ему всё так подробно, как только могла, хотя это и трудно ей давалось. Он выслушал, но остался чем-то недоволен, и принялся выспрашивать. Кажется, он раз по пять спрашивал её об одном и том же, только немного разными словами, но она ничего нового ему сказать не могла. Не потому что не хотела, а потому что не знала больше ничего. И ещё она устала, поэтому стала говорить медленнее, а милиционера это как-то рассердило. А потом Риммочка сказала: "Хватит, это уже чёрт знает что такое!" И Мартуся поняла, что сейчас будет скандал. Ей очень этого не хотелось, потому что сил совсем не было. Так что она очень обрадовалась, когда раздался звонок в дверь. Тётечка и с места не сдвинулась, только скрестила руки на груди, и тогда милиционер пошёл открывать сам. Мартуся немедленно прикрыла глаза на секундочку, чтобы передохнуть. А когда она их открыла, то увидела в дверях кухни дядю Володю. Она очень, просто ужасно ему обрадовалась, и Риммочка с ней рядом обрадовалась тоже. Сразу стало как-то легче... и Марта заплакала.

--------------------------------------------------
Когда оперативнику, открывшему им с Володей дверь, стало ясно, кто перед ним, вид у него сделался какой-то суетливый и виноватый, что Штольману сразу не понравилось. Не понравилось это и Володе, причём настолько, что Сальников просто отодвинул того плечом и прошёл на кухню. Яков Платонович пока проходить не торопился, да и шагнувшего было за Володей оперативника за рукав придержал. Навстречу Володе поднялась со стула очень красивая молодая женщина, на напряжённом лице которой в этот момент проступили радость и огромное облегчение. А вот сидящая рядом с ней рыженькая девочка вдруг отчаянно разрыдалась.
- Что здесь происходит? - спросил Штольман, прищурившись.
- Я проводил первичный опрос свидетельницы, - промямлил оперативник. Когда Марта заплакала, он вмиг взмок и вид теперь имел бледный.
- А по результатам это больше похоже на допрос с пристрастием, - Штольман говорил почти шёпотом, чтобы в кухне его не слышали. - Вы в своём уме? Сколько это длится уже? Девочка несовершеннолетняя, труп видела сегодня, скорее всего, первый раз в жизни, тем более, такой. Она в шоке может быть. Это истины прописные. У вас у самого дети есть? - Опер только головой помотал. - Это очень заметно, - отрезал Яков Платонович, развернулся к входной двери и распахнул её: - Выйдите отсюда и делом займитесь. Желательно, полезным.
Ярость нахлынула и пропала. Не место ей сейчас было, этой ярости.
- А что у нас тут за безобразие? - раздался из кухни голос Володи. Марта, продолжавшая горестно всхлипывать, просто прилегла на стол, уткнувшись лицом в ладони. Сальников наклонился к ней поближе, оперевшись ладонями на край столешницы. - А говорила, что не ребёнок. Что-то на это не похоже совсем. - Девочка что-то ответила, но слов Штольман не разобрал. - Взрослые тоже, конечно, плачут, но всё-таки не так, что море волнуется раз-два-три-четыре...  Вот придёт Платон, и что он увидит? - Марта опять что-то пробормотала. - Ну, конечно, придёт, вот-вот уже, мы ему голубя почтового послали. А тут у нас нос распух, глаза красные, все веснушки сейчас смоет...
При этих словах Мартина тётя, стоявшая чуть в стороне, вдруг прижала руку к губам. Выражение лица у неё в этот момент было удивительное. Володя, сам того не подозревая, сейчас демонстрировал женщине нечто совершенно неотразимое. Штольман такое уже видел, всё-таки  друг один вырастил дочь после смерти жены, а вот Римма видела в первый раз. Словно опомнившись или же поняв, что за ней наблюдают, женщина отошла к окну, достала из навесного шкафчика пузырёк и накапала в стакан с водой какой-то настойки. Вернулась, осторожно коснулась Володиного плеча. Тот обернулся, понимающе кивнул и отодвинулся, уступая ей место. Женщина присела рядом с племянницей, осторожно и нежно отвела спутанные волосы от заплаканного лица...
Неожиданно и совершенно не ко времени Якова посетила горькая мысль о том, что у них с Асей так и не родилась девочка. Первые роды у Августы были очень тяжёлые - крупный ребёнок, узкие бёдра, неправильное предлежание плода, сорок часов на столе в родильном зале, разрезы, разрывы... Ребёнок родился здоровым, да и жена довольно быстро восстановилась, однако врачи высказали опасение, которое после десятка лет бесплодных попыток превратилось в приговор. Платон остался единственным ребёнком.
В дверь позвонили, и ему, добровольно принявшему на себя роль привратника, пришлось открыть. На пороге стоял единственный сын, запыхавшийся и сильно взволнованный. А быстро он, и вовремя.
- Что тут, пап?
- Заходи.
Как ни обрадовалась Мартина тётя Володе десять минут назад, Платону она обрадовалась ещё больше. Чуть не обняла его, кажется, и немедленно уступила уже ему место подле Марты. Девочка же выпрямилась наконец и протянула к парню обе руки. Так тянутся дети, когда хотят, чтобы их на руки взяли. На последовавшее за этим объятие смотреть было даже как-то неловко. Так, видимо, показалось и остальным, потому что Володя с Риммой Михайловной переглянулись, женщина поставила на стол стакан со словами: "Платон, тут валерьянка для Мартуси" и пошла на выход из кухни, а Сальников последовал за ней.
Приблизившись к нему, по-прежнему как-то нелепо стоявшему в коридоре у входной двери, женщина включила свет. При свете она, понятное дело, его рассмотрела и на короткий миг растерялась. Подошедший к ней сзади Володя представил, поправляя ситуацию:
- Римма, это Яков. Яков, это Римма.
- Здравствуйте, Яков Платонович, - ответила Мартина тётя, без улыбки, но приветливо. - Что же вы здесь стоите?
- Мешать не хотел, - ответил он. - Вам явно не до новых лиц сейчас было и есть, а нам все равно нужно идти работать.
- От нас с Мартусей что требуется? - спросила женщина.
- Вы соседку вашу хорошо знали?
Римма устало кивнула:
- Давно и хорошо. Она ещё с мамой моей дружила.
- Тогда нам надо будет поговорить, подробно и обстоятельно, и чем скорее, тем лучше.
- А Марта?
- А Марта, судя по всему, уже рассказала нашему неделикатному коллеге всё, что знала. Простите, что так получилось.
- Ну, работа у вас такая... - вздохнула женщина. - Хорошо, я тогда её уложу, ей отдохнуть нужно, может, даже поспать, и поднимусь наверх. А Платона попрошу тут подежурить.

---------------------------------------------------
Римма поднялась на четвёртый этаж где-то час спустя. С Платоном Мартуся и плакать перестала довольно быстро, и валерьянку выпила, и чай одолела, и  в комнату из кухни перебралась, и прилечь согласилась. Вот в том, что она действительно заснула, Римма сомневалась. Но даже если глаза откроются, едва за ней закроется дверь, то и пусть. Общение с Платоном было для девочки сейчас, наверное, лучшим утешением.
Самой Римме появление мужчин - всех троих - тоже казалось несомненным благом. Нет, она, конечно, справилась бы и без них - и с агрессивной бесцеремонностью этого милиционера, и с Мартусиной истерикой, но ей снова подставили плечо, как нечто само собой разумеющееся. За год общения с Платоном она уже почти к этому привыкла, привыкла полагаться на него и надеяться, и даже тихо радоваться, что он есть, вот как сегодня. Что же касается Штольмана-старшего, то знакомство состоялось при ужасных обстоятельствах, нарочно не придумаешь. Меньше всего Римма хотела, чтобы они с Мартусей стали объектом его профессионального интереса, но лучше пусть Яков Платонович с Володей расследуют убийство бедной Ирины Владимировны, чем... непонятно кто и непонятно как. Володя же... о-ох, Римма хотела его увидеть, и теперь он был здесь, а она не знала, что говорить и что делать. Ведь с их памятного разговора в Крыму ничего, по сути, не изменилось: никуда не делись пробудившийся дар, связанные с ним сомнения, невозможность сказать правду. Разве что она теперь отчетливей понимала, насколько Володя ей нравится, но разве это что-то меняло?..
У двери в квартиру Ирины Владимировны обнаружился милиционер, что, в общем-то, было не удивительно. Но прежде чем Римма успела к нему подойти, из этой двери вышел Володя, перемолвился о чём-то с милиционером, а потом заметил её и сразу подошел.  Остановился близко, буквально в шаге, и ей почему-то показалось, что он хотел взять её за руку, но в последний момент передумал.
- Как вы там? - спросил он. - Что Мартуся, успокоилась?
- Насколько это возможно после случившегося, - вздохнула Римма. - Как-то многовато для одного лета: сначала похищение и катакомба, теперь убийство.
- Я тоже об этом подумал, но... - Он тепло и задумчиво улыбнулся.  -  Она влюблена по уши, и явно не без взаимности, а это очень многое может перевесить. И помочь пережить, так, чтоб не перестать улыбаться. Так что я бы не волновался особенно.
Римма кивнула, она и сама похоже думала. Но всё равно волновалась.
- А ты к нам шёл? - спросила она.
- Нет, я наверх собирался, - Он кивнул в сторону лестничного пролёта. - Посмотреть, что там у вас.
- Там ещё один этаж и закрытый чердак, - ответила она недоумённо.
- Покажешь мне? Всё равно Яков занят пока воспитанием местных оперов. А то они и правда какие-то непуганные...
Володя стал подниматься по лестнице, и она пошла за ним.
- Курилки нет здесь? - спросил он, осматривая узкий подоконник на площадке пролётом выше.
- Вроде нет, - отозвалась она. - Кому надо, во дворе курят обычно, ну, или в форточку дымят... Может, скажешь, что мы здесь ищем?
- Пытаемся выяснить, по какой причине Мартуся и Василий Орлов разошлись в показаниях.
- А они разошлись? - растерялась Римма.
- То-то и оно, что разошлись. Сосед рассказал, что услышал, как Марта зовёт на помощь, поднялся к ней, увидел, в каком она состоянии, и за тобой побежал. А Марта утверждает, что он спускался по лестнице вниз, когда она из квартиры вышла и на площадке перевести дух пыталась. Так ведь?
- Да, она именно так сказала, - согласилась Римма.
- Но живёт-то Орлов внизу?
- Под нами, - опять подтвердила она.
- Вот лейтенант Обухов и решил, что Марта ошибается или же зачем-то говорит ему неправду...
- А ты?
- Я считаю, что ошибиться Марта вполне могла, потому что было ей в этот момент плохо и страшно, но тогда она вряд ли стала бы настаивать на своём. Сказала бы, что не знает или не уверена, откуда Орлов появился. А вот врать ей незачем...
Володя вдруг остановился, не доходя пару ступенек до площадки пятого этажа, развернулся и снова спустился, чтобы встать с ней вровень.
- Давай сразу начистоту, - сказал он. - Я не думаю, что Мартуся обманывает, и вообще не думаю, что вы с ней можете иметь к убийству какое-либо отношение. Но проверять мы будем все версии, нравятся они нам или нет. Мы иначе не работаем...
- Хорошо, я поняла, - кивнула Римма.
Володя был честен с ней и, наверное, прав, и всё же ей при этих его словах стало ужасно неуютно. А что она, собственно, хотела? Ведь понятно было, что Яков Платонович с Володей оказались здесь не из-за них, а из-за того, что Ирина Владимировна в прошлом была известной артисткой. Но ведь Платона-то явно кто-то из них вызвал, и он примчался на всех парусах, будучи уже в курсе дела, а значит...
- Римм, - прервал её размышления мужчина, - у тебя такое лицо сейчас... Думаю, не пришлось бы утешать, как Мартусю.
- Не придётся, - сказала она решительно и даже немного сердито. - На какое время нам нужно алиби?
- Молодец, - похвалил её Володя примерно с той же интонацией, с какой Платон периодически хвалил Марту, только парень обычно говорил: "Умница!" - Соседку вашу, по словам нашего эксперта, убили не меньше чем за тридцать часов до обнаружения тела, а скорее, даже больше. Так что вопрос должен звучать так: "Что вы делали вечером в четверг и в ночь с четверга на пятницу?"
Он ждал её ответа, а Римма замерла при мысли, что, получается, Ирина Владимировна уже была мертва, когда они вчера вечером пили чай с блинами и обсуждали день рождения, на который собирались её пригласить. Володя вздохнул и наконец взял её за руку:
- Всё-таки надо утешать, - сказал он.
- Нет-нет, - Она покачала головой, отняла руку и немедленно об этом пожалела. - На вчерашнюю ночь у нас есть алиби. Мы тётю Миру с тётей Фирой навещали. Это мои тётушки, Мира Львовна и Эсфирь Аркадьевна Гольдфарб, они в Красносельском районе живут. Марта ещё в четверг днём к ним поехала, а я после работы часам к семи, там мы и ночевать остались, а то далеко это от нас, полтора часа в один конец. Я оттуда же вчера утром на работу добиралась, а Марта домой, но позже. Когда я уходила, она спала ещё...
- Это очень хорошее алиби, - заверил её Володя.
- Адрес тётушек дать?
- Обязательно, но потом. А пока лучше расскажи мне заодно, когда ты видела Флоринскую последний раз.
- В среду вечером я зашла сделать ей укол, потому что у неё опять ишиас разыгрался. У неё на такой случай были и ампулы дома, и шприцы, а я умею, родители врачами были и сама я год на медицинском проучилась.
- И как она тебе показалась?
- Да вроде как обычно. Несмотря на неважное самочувствие была в хорошем настроении. Сказала, что Мартусин пятничный урок музыки отменяется, потому что она то ли сама гостей ждёт, то ли в гости собирается.
- Так гостей или в гости? Это важно, Римма.
- Я понимаю. Мартуся сказала этому вашему оперативнику, что Ирина Владимировна собиралась навестить кого-то, а мне запомнилось, что она сама ждала гостей, хотя и не упомянула, кого именно. Но слушала я, увы, не очень внимательно, потому что устала: работы после отпуска так много навалилось, что даже пришлось её на дом взять. Поэтому Марте в этом вопросе должно быть больше доверия... Да, и ещё, - вспомнила она, - если она собиралась в гости, то вызвала бы "своё такси".
- Это как же?
- Она предпочитала ездить с одним и тем же немолодым обходительным таксистом. Звонила заранее и сразу называла его фамилию и номер машины.  Я ни фамилии, ни номера не знаю, - предупредила она Володин вопрос, - но вам ведь, наверное, это несложно будет выяснить.
- Выясним, - кивнул мужчина серьёзно. - Спасибо за зацепку... Что-нибудь ещё из последнего разговора с Флоринской вспомнишь?
- Да, собственно... Ах, да, ещё про утюг было.
При слове "утюг" Володя явно насторожился:
- Что с утюгом?
- Сломался он, перегорел, потому что Глаша его выключить забыла.
- А кто у нас Глаша?
- Глафира Резникова - помощница Флоринской по хозяйству. В нашем доме во втором подъезде живёт.
- Ну, и где она?
- Во втором подъезде, на первом этаже слева, - уточнила Римма.
- Да я не в этом смысле, - качнул головой Володя. - Новость о том, что тут произошло, облетела уже весь квартал. Сарафанное радио в действии. Я с четверть часа назад тут с Платоновыми мальчишками, друзьями-подопечными, общался: приходили узнать, может, какая помощь нужна.
- Надо же, - приятно удивилась Римма.
- Да, мальчишки - молодцы, а Глафира - нет. Весь квартал знает, а она в соседнем подъезде живёт и не в курсе? Или не понимает, что она здесь нужна?
- Может, и не понимает. Она молодая совсем, на пару лет всего Мартуси старше, полгода только как из деревни, и пугливая...
- Как лань?
- Что? - не поняла она.
- Пугливая, говорю, как лань? - Он шутил, хотя говорили они о серьёзных вещах, и было вроде бы не до шуток. Римма вдруг подумала, что это она себя ведёт как лань пугливая, а Володя балагурит, чтобы отвлечь её от тяжёлых мыслей. Сначала Мартусю утешал, а теперь вот её развлекает, и разговор у них получается на допрос совсем не похожий. А может, он всегда так, потому что иначе нельзя. Если каждый день видишь вокруг преступления и изнанку жизни, то как ещё остаться человеком?
- Римм, ты о чём задумалась?
- Да так, подходящее сравнение подбираю. Не как лань, нет, а как... куропатка, наверное, - И Римма всплеснула руками как крыльями.
- Очень наглядно, - хмыкнул Володя.
- И сидит она, наверное, дома перепуганная, боится, что её вот-вот за что-нибудь арестовывать придут.
- И досидится, придём, не арестовывать, так побеседовать. Вот только чердак проверим, и сразу к Глаше. Ну, пойдём? - И он протянул ей руку. Римма, как завороженная, смотрела на широкую крепкую ладонь, и пальцы правой руки как будто бы уже чувствовали её тепло. Ну, и кто здесь... куропатка?!
- Чердак закрыт. Надо сначала за ключом к управдому в соседний подъезд, - проговорила она медленно и решилась - вложила свою руку в его, что бы это сейчас ни значило.  - И вообще, ты можешь сказать, что хочешь найти? - продолжила она уже гораздо уверенней.
- Что-нибудь, что объяснит, почему врал этот ваш Орлов.
- А если он врал, то, значит, он и есть убийца?
- Совершенно не обязательно. Причин может быть масса. К примеру, он мог ночевать на пятом этаже у любовницы и не хочет это афишировать. Есть у вас на пятом этаже какая-нибудь "знойная женщина, мечта поэта"?
- Орлов - не поэт, он слесарь, и немножко электрик, наш местный мастер на все руки, - зачем-то уточнила Римма и добавила после небольшого раздумья: - Никакой подходящей женщины на пятом этаже нет, тут разве что собутыльники для него есть. Но сегодня утром он совершенно трезвый был, и не похоже, что с похмелья.
- Ну, значит, осмотрим чердак, и если ничего не найдём, то спросим его самого, зачем он соврамши.
С этими словами Володя наконец-то двинулся с места, но руки её не выпустил. Так, за руку, они поднялись ещё на два лестничных пролёта и остановились перед дверью на чердак. Володя, нагнувшись, пригляделся к навесному замку:
- Хм. Закрыт, говоришь? - Он совершенно непринуждённо переложил её руку себе на локоть, чтобы получить свободу действий. Покрутил что-то, и раз - замок оказался у него в руках. - Дужка-то подпилена. Ну, что: "Сим-сим, сезам, откройся!"
Взгляду предстало довольно большое захламлённое чердачное помещение с единственным грязным окном, плохо пропускающим свет. На сваленной вдоль стен рухляди и на полу лежал слой пыли, но проход от двери к окну был относительно чистым.
- Насчёт сорока разбойников я не уверен, но один какой-то Али-Баба здесь точно шастает, - сказал Володя. - Пойдешь или подождёшь здесь?
Римма упрямо мотнула головой. На вопрос со словом "или" это был невнятный ответ, но он её понял. Пошёл вперёд и повёл её за собой за руку. Как маленькую. На подоконнике у окна обнаружилась жестяная банка с окурками.
- Вот и курилка, - констатировал Володя.
- Но здесь же нельзя курить, - возмутилась Римма, - здесь же пожар устроить - проще простого! Рухлядь эта, перекрытия деревяные... Да как же можно!
- Да, пожар у вас устроить действительно легко, - сказал Володя с непонятным выражением и потянулся к шпингалету на оконной раме. Окно открылось на удивление легко, и в затхлое помещение ворвался свежий воздух. - Ну, я пошёл? - сказал он ей с улыбкой.
- Куда? - испугалась Римма.
- Ну, наш Али-Баба явно шастает не только по чердаку, но и по крышам, значит, и мне надо.
- Но это же опасно может быть!
- Да ладно тебе, - Он успокаивающе пожал её пальцы. - Дождя несколько дней не было, значит, крыша сухая. Наклон небольшой совсем, обувь у меня подходящая, так что ничего страшного нет. Но всё равно мне ужасно приятно, что ты за меня беспокоишься.

------------------------------------------------------
Никак Сальников сегодня Римму увидеть не рассчитывал. Он вообще её в ближайшее время не рассчитывал увидеть. Когда-нибудь в будущем - наверняка, мир тесен, да и всё к тому шло, что они с Яковом породнятся. Когда-нибудь потом - не раньше, чем он после Крыма остынет, и всё перемелется. Из Керчи в Севастополь к дочери он вернулся изрядно обескураженным. Уезжая, он честно сказал Маше, что едет продолжить знакомство с понравившейся женщиной, поэтому, вернувшись, наткнулся на её вопросительный взгляд. Объясняться не хотелось совсем, поэтому, ещё не разувшись,  он отрицательно покачал головой. Машка сходу рассердилась: "Ну и дура!" Нет, дурой Римма определённо не была. И сердиться на неё он не мог, хотя объяснившись с ним, казалось бы, по-человечески, она так толком ничего и не объяснила.  Якову он по возвращении в Ленинград под коньяк рассказал больше, чем доче, и рассказывая, окончательно понял, что испытывает к женщине только ещё большую симпатию и острое сожаление о том, что не получилось. Штольман его выслушал внимательно и сочувственно, но утешать не стал. Да и не нуждался он в утешении, не маленький.
Работы после отпуска навалилось, бери - не хочу, так что хандрить было некогда. В субботу дежурство началось с убийства известной артистки. Узнав о смерти Флоринской, Владимир Сергеевич огорчился. Певицу любили и Татка, и тётя Настя, и возникло ощущение, будто о гибели нечужого человека узнал. Адрес был в двух шагах от Якова, так что он поручил Лепешеву позвонить Штольману, дождался служебной машины и поехал. Когда подъехали, Штольман уже стоял у подъезда, что было удивительно: с чего бы ему так торопиться в свой выходной? Сальников подошёл поздороваться и сразу после рукопожатия услышал, что убитую нашла Марта. Это было плохо, девоньку жаль. Когда поднялись, оказалось, что её уже и допросить успели, причём так, что рыдала, не останавливаясь.
Сразу вспомнилось, как после смерти жены Машка, в целом неплохо державшаяся и его поддерживающая по мере своих подростковых сил, время от времени всё-таки срывалась в такие вот отчаянные истерики. Поначалу он вовсе не знал, с какой стороны к ней в такие минуты подойти, потом не привык, нет, - как тут было привыкнуть, если каждый раз сердце разрывалось? - но как-то приспособился. Чем-то помогли тётя Настя и, к его удивлению, Августа, но многое он нащупал сам, научился обнимать, гладить по голове и молчать или нести утешительную чушь. Понял, что слова - не суть, а всё дело в голосе, в интонациях, разделённой боли и Бог знает, в чём ещё. Сегодня это пригодилось, Марта его услышала, а потом примчался Платон, и Сальников оказался не у дел. Осталось только познакомить Римму с Яковом и идти работать.
Час спустя они встретились с Риммой на лестничной площадке. Первой мыслью, пришедшей ему в голову, когда он увидел её там, было, что зря он утром не побрился. Мысль на редкость идиотская, потому что женщине до его щетины в этот момент не было совершенно никакого дела. А вот до него самого ей дело было. Римма была расстроена произошедшим и растеряна, но без всякого сомнения рада его видеть. И совершенно точно не только потому, что знакомый милиционер лучше, чем просто милиционер. Он чувствовал, что встретились они совсем не так, как расстались. Поставленная ею вроде бы в Крыму точка вдруг оказалась запятой. Чёрт знает, как он всё это мог почувствовать, стоя на лестничной площадке и беседуя о деле. Об уголовном деле, между прочим, по которому Римма с Мартой оказались важными свидетелями. Хорошо, что Римма не обиделась, когда он сказал ей про все возможные версии. Сказать-то сказал, но конечно, никого из них не подозревал и не собирался. Хотя удачно, что алиби имеется надёжное, а то с Якова сталось бы отстранить его от дела ввиду личной заинтересованности.
Вот очень его обрадовало, что Римма дала за руку отвести себя на чердак и не хотела пускать его на крышу. Вроде бы мелочь, а чтоб перестать улыбаться, лимон придется съесть, не иначе. Выбравшись из окна, Сальников подумал, что надо бы как-то сосредоточиться на работе, сосредоточиться на этой самой крыше, раз уж он пообещал Римме, что ничего с ним не случится. Но в крови гулял молодой кураж, потому что женщина, в которую он был почти влюблён, кажется, передумала давать ему от ворот поворот. Никогда ему подобные игры не нравились, злили даже. Только Римма не играла, она этого, похоже, вообще не умела. Когда-нибудь, если всё сложится, он спросит у неё, что это было. А пока... "Делом займитесь, Владимир Сергеевич", - проворчал он под нос, изображая Штольмана, чтобы вернуть себя на грешную землю, и тихо рассмеялся.
--------------------------------------------------
Следующая глава     Содержание

Отредактировано Isur (21.11.2024 10:54)