«Господи! Верни нас друг другу. Верни его, либо пусти меня к нему, где бы он ни был. Я все отдам, от всего откажусь, все вынесу, лишь бы мы были вместе. Верни его, мы должны быть вместе!»
Никогда раньше Анна не молилась так часто. Их семья не была набожной и едва выполняла положенные обряды, чтобы не казаться слишком уж вольнодумной. В доме не держали икон, не возносили хвалу Господу перед трапезой, не ходили в церковь по воскресеньям. Никто не требовал, чтобы девочка молилась на сон грядущий, и у нее не было ни привычки к этому, ни потребности. Но теперь…
Теперь Анна не могла заснуть без молитвы. Она повторяла и повторяла отчаянный призыв, и шепот ее сердца рождал в ней веру, что он еще жив, и пока она взывает к нему, не уйдет навеки. Она не задумывалась над тем, к кому обращается, к Богу ли, или к тому, кого потеряла. Ей казалось, что сила, которую она вкладывала в слова молитвы, помогает ему.
Ночь, когда Яков исчез, разрубила жизнь на «до» и «после», поменяла местами день и ночь. Дни были, как тягостный сон, лишенный цвета, вкуса, запаха и какого-либо смысла. Анна не могла вспомнить, что делала вчера, куда ходила, с кем говорила. Она не чувствовала ни отдыха, ни усталости. Ночи были иными. Их переполняли яркие видения из прошлого. Она вновь спорила с ним, обижалась, смеялась его шуткам. Слышала его голос, словно наяву, баритон, от которого мурашки бежали по коже, то вкрадчивый, то резкий, словно стальной клинок, обернутый бархатом. Вновь испытывала то, чего прежде не могла вообразить, то запретное, непроизносимое, дарованное ей лишь однажды. Она чувствовала его дыхание на своей щеке, тяжесть его тела. Они снова были вместе – но только ночью.
Хуже всего было утром. С пробуждением возвращалась боль осознания потери, постоянная, как кинжал в груди. Она то притуплялась, то вспыхивала от малейшего напоминания, намека, слова, даже не связанного с ним. Слезы не помогали. Не помогали старания убедить себя в том, что он вернется. Анна покорно пила настойки, которые приносил доктор Милц. Кажется, гуляла в саду, а может, просто сидела у открытого окна. Возможно, пыталась читать. Все было бесполезно. Анна только пережидала день и мечтала о вечере.
Вечером в Анне пробуждалась невиданная ранее сила, которую она до капли вкладывала в мольбу и веру. Ей казалось, что она передает ему эту силу, поддерживает его. Если он жив, пусть знает, что она ждет. Если ранен, пусть скорее выздоровеет. Если… тогда пусть ее молитва удержит его в этой жизни.
Наверное, Анна действительно делилась с ним жизненной силой. Оттого ночь, ставшая последней, пришла так нескоро.
В тот день все шло, как обычно. Анну не терзали предчувствия, она была привычно сонлива, тиха и внешне равнодушна. Как всегда, она ждала вечера. И вот он наступил.
Солнце давно ушло, но тепло осталось. Было тихо, только шуршала трава под чьими-то быстрыми лапками и то и дело ухала сова. Анна присела на край кровати, готовясь обратиться к нему, хотя бы на миг передать ему силы по тоненькому лучу, что связывал их. И вдруг почувствовала, как замерло сердце. В ушах зазвенело. Тьма ворвалась в окна спальни порывом небывало ледяного ветра, прихлопнула огонек лампы и слабый свет луны. Время стало вязким, слова застыли на губах, горло перехватило горьким знанием – все кончено. Она не видела, как он уходит, но в этом не было нужды. Каждый его шаг в бесконечность болью отдавался в том месте, где когда-то была душа. И не голосом, а даром Анна выкрикнула: «Вместе! Там или тут, но только вместе!». Не слухом, а даром услышала: «Отдашь то, что тебе дорого?» - «Согласна!». «А если все будет прежним, но иным?». «Пусть!». И Анна перестала быть. Сознание погасло, как пламя свечи, задутое неведомой силой, и все потеряло значение, исчезло, словно никогда не существовало.
Отредактировано АнонимФ (03.04.2025 21:40)
