Тело Воеводина и в самом деле лежало на лестнице. Я взглянул наверх. Высоко падать, особенно если головой вниз. Только с чего бы он упал-то? Перила высокие, прочные. И не видно, чтобы где-нибудь были сломаны. Я осмотрел тело.
– Похоже, шея сломана, – сообщил я городовым.
– Странно, – прокомментировал Евграшин, – сначала горничная пропала, теперь вот сам…
– Пальцы сломаны, – сказал я, продолжая осмотр. – Странно. Обычно при падении руки, ноги, шею ломают. А здесь пальцы.
– Может, пытался удержаться, когда падал? – предположил городовой, тоже задирая голову, чтобы понять, откуда упал погибший.
– Или до того, как упал, – ответил я ему, поднимаясь по лестнице на второй этаж.
Мне нужно было поговорить с Полиной. Воеводин умер не час назад и даже не три, это я был способен определить даже без заключения врача. Почему она только сейчас заявила о его смерти?
– Как Вы себя чувствуете? – спросил я ее, чтобы как-то начать разговор.
– Я в порядке, – сказала Полина и посмотрела на меня с ожиданием.
Похоже было, что скорбь по опекуну девушка демонстрировать не собирается. И отлично понимает, что я сюда не о ее самочувствии пришел полюбопытствовать.
– А почему же Вы раньше об этом не заявили? – спросил я ее.
– Я обнаружила его час назад, – ответила барышня.
– То есть, Вы не знаете, когда он упал, – уточнил я.
– Я гуляла в парке, – покачала головой Полина. – Когда вернулась, тогда и увидела.
– Скажите, раньше что-то такое случалось? – продолжил я расспросы. – Может, что-то с ногами, терял равновесие…
– Он был здоров, как бык, – жестко произнесла она.
– Не очень-то Вы его любили, – заметил я с усмешкой.
– Не очень, – подтвердила она, но продолжать тему не стала.
– А Ваша горничная, Татьяна, – попытался я зайти с другой стороны. – Какие у них были отношения?
– Обыкновенные, – ответила Полина. – Как у горничной и хозяина.
– А у Вас? – спросил я, пристально на нее взглянув.
– Он взял меня на воспитание, когда мне было двенадцать лет, – ответила она, отводя глаза.
Картина была ясна и крайне неприглядна. Однако хоть я и сочувствовал ей, несомненно, интуиция подсказывала мне, что все гораздо сложнее, и барышня вполне может оказаться причастной к смерти опекуна.
– Кто-нибудь еще в доме работает? – спросил я ее.
– Последнее время только горничная, – сказала Полина.
– А раньше?
– Был секретарь, Воеводин его уволил.
– Давно? – поинтересовался я.
– Полгода назад, – ответила барышня. – Он уехал в Москву.
– Причины увольнения Вы, конечно, не знаете? – предположил я.
– Мне не объясняли, – сказала она твердо.
Продолжать этот разговор я не видел смысла. Завтра допрошу барышню поподробнее, никуда она за ночь не денется.
Я вернулся на лестницу и распорядился, чтобы тело погибшего отправили в мертвецкую. А потом поехал домой, спать. Силы, кажется, наконец-то закончились.
И почти до рассвета я проворочался без сна, проклиная себя за то, что не вернулся на работу.

На следующий день я проспал, разумеется. Организм настойчиво заявил о своих правах, и когда я проснулся, было уже несусветно поздно. Сообразив, что раз уж меня не искали, то ничего срочного и не случилось, я послал записку Коробейникову, сообщив ему, что позавтракаю в гостинице, а потом зайду к доктору Милцу. Теперь меня смогут найти в случае чего. И вполне можно совместить завтрак и общение с Ниной, раз уж она на нем настаивает.
Мы встретились в кафе. Настроение у меня по-прежнему не было радужным, и я с трудом сдерживался, ожидая, пока Нина Аркадьевна закончит светскую часть и перейдет, собственно, к тому, ради чего она меня позвала. Нина, видимо, почувствовала мое нетерпение и довольно быстро приступила к делу.
– Ну, вот все и определилось, – сказала она, скромно потупившись. – Его Сиятельство и Анна нашли друг друга. Мы можем больше не скрываться.
Я сжал зубы так, что они чуть не хрустнули. Я и вправду идиот. Мог бы еще вчера догадаться, что ей понадобилось от меня. В голове почему-то возник образ стервятника. Впрочем, стерва того же корня. Похоже, Нина Аркадьевна надеется, что я брошусь в ее объятия от обиды и отчаяния. Зря это она, зря! И играть со мной, когда я в таком состоянии, весьма рискованно, Нина должна это знать. И довольно с меня уже этих игр.
– Мы больше не будем встречаться, – сказал я ей твердо.
Кажется, достаточно твердо, потому что она мне поверила с первого раза. Побледнела, сжала губы.
– Ты все-таки хам, мой милый Якоб! – произнесла Нина, и голос ее дрожал от сдерживаемой ярости.
– А что еще можно ожидать от черствого фараона? – ответил я ей ее же словами.
Говорить больше было не о чем, и я поднялся и вышел. Меня ждала моя работа. Мое спасение.

Доктор Милц все еще работал с телом Воеводина, когда я пришел.
– Мое почтение, Александр Францевич, – поздоровался я, входя в мертвецкую.
– Здравствуйте, Яков Платоныч, – отвлекся от работы доктор.
– Что скажете? – спросил я его, кивая на труп на столе.
– Ну что, у него сломана шея, – приступил к рассказу доктор Милц, – от чего, собственно говоря, он и умер. Да, кстати, пальцы тоже сломаны.
– Да я это заметил, – сказал я, – еще на месте.
– Нет, пальцы у него были вывернуты, – поправил меня доктор. – Ну, такое ощущение, что кто-то их выворачивал. При падении так пальцы не ломаются.
– Значит, он сопротивлялся перед тем, как его столкнули, – сделал я очевидный вывод.
– Ну, не знаю, – пожал плечам доктор, накрывая тело простыней. – Может быть.
– А Сушков Вас не интересует? – внезапно спросил он.
– Он что, умер? – удивился я.
Странно, почему мне не доложили до сих пор. Ах, да, я же еще до управления не дошел. А эту новость, видимо, Коробейников не посчитал настолько важной, чтобы меня будить.
– Увы, – вздохнул Александр Францевич.
– Когда?
– Сиделка его обнаружила утром, – рассказал доктор. – Я полагаю, где-то между одиннадцатью и часом ночи.
– А кто-нибудь еще к нему приходил? – спросил я.
– Да, была жена, – сообщил доктор Милц. – Она сидела за полночь. Получается, все секреты Сушков унес с собой?
– Да нет, один-то секрет теперь должен у нас открыться, – не согласился я с ним. – Какая пуля его убила.
– Вот, полюбуйтесь, – подал мне доктор лоток, в котором лежала пуля.
Я взял ее, внимательно осмотрел.
– Да, – в изумлении поднял я глаза на Александра Францевича, – но она ведь не револьверная!
– Извините, все что есть, – усмехнулся доктор, забирая у меня пулю. – Да, это английский патрон, охотничье ружье.
– Но подпоручик стрелял в него из револьвера, – задумчиво сказал я.
Доктор Милц только развел руками, показывая, что других пуль он в теле не нашел, и мне придется обходиться этой.

Поблагодарив доктора и прихватив с собой пулю, я покинул мертвецкую. Но едва я вышел из дверей, как меня остановил знакомый возглас:
– Яков Платоныч!
Анна Викторовна быстро шла по направлению ко мне. Я остановился, ожидая ее. Сегодня я выспался и был уже совершенно спокоен. За эту бессонную ночь я успел многое передумать и заставил себя смириться. Я ошибся, приняв ее благодарность за нечто большее, но такое может случиться с каждым. Я должен пережить это с достоинством, не навязывая своего внимания даме, которая предпочла другого. И уж всяко не изводя ее своей нелепой ревностью, на которую у меня никогда не было прав. Я позволил бешеному моему темпераменту взять контроль, но теперь пришло время снова его обуздать. Анна Викторовна в самом деле способна помочь расследованию, и я внимательно и спокойно выслушаю все, что она захочет мне сообщить. Но это мое расследование, и действовать по ее указке я не стану.
– Послушайте, – заговорила Анна Викторовна взволнованно, подойдя ближе, – Вам срочно нужно провести обыск в доме Воеводина. Я почти уверена, что тело Тани Молчановой там.
– Вы что, узнали что-то новое? – спросил я ее.
– Да, – ответила Анна. – Я была в доме Воеводина. Татьяна там. И знаете, Сушков, он тоже как-то странно связан с этим делом, – добавила она. – Вы, кстати, знаете, что он уже умер?
– Да, знаю, – ответил я. – Но это по-прежнему не дает мне никаких оснований.
– Как? – удивилась она. – А смерть Воеводина – это что, тоже случайность?
– Странное падение с лестницы – это не доказательство убийства, – пояснил я предельно спокойно.
– Ну как же Вы не чувствуете, – вышла из себя Анна Викторовна, – что это все один большой клубок!
– Да чувствую я, чувствую, – успокоил я ее.
И снял с ее воротника маленький осенний листик, видимо, упавший с дерева и зацепившийся за кружево ее платья. Машинально снял, просто он меня раздражал безмерно, отвлекая внимание. Но буря эмоций, всколыхнувшихся во мне от этого жеста, показала, что до спокойствия мне еще очень далеко, что бы я там себе не говорил.
– Извините, – сказал я ей, – я тороплюсь.
И быстро пошел прочь. Сохранять внешнюю невозмутимость при разговоре я еще был способен. Но стоило мне коснуться лишь краешка кружева на ее воротничке, как все воспоминания, нежданные, непрошенные, нахлынули, снова погружая меня в отчаяние.
Анна, обнимающая меня, когда я вытащил ее из конюшни Молостовых. Ее руки, обхватившие мою шею, ее горячие слезы на моей щеке.
Мы стоим в зеркальном коридоре, обнявшись, и она прижимается ко мне и шепчет: «Живой».
Маленький пальчик, касающийся моих губ на кладбище: «А я все думаю о нашей истории».
Горячие губы, касающиеся моих губ на складе, и кровь течет по виску.
Теплые полуоткрытые губы, мягкий локон под моими пальцами: «Вы нужны всей вселенной».
Я остановился, поняв, что ушел достаточно далеко и меня нельзя увидеть, оперся на первую попавшую стену и постарался выровнять дыхание. Хватит. Хватит уже! Я должен это пережить, чего бы мне это не стоило. И я не могу терять самообладание каждый раз, когда оказываюсь поблизости от нее. Я владею собой, и силы воли у меня хватит.
Дыхание постепенно выровнялось, и сердце стало стучать почти в нормальном темпе. Только вот болело сильно, но с этим я смогу жить.

Когда я вернулся в управление, Коробейников допрашивал протрезвевшего подпоручика. Благодаря пуле, лежащей в моем кармане, я уже знал, что Замятин Сушкова не убивал, а судя по тому, что донеслось до меня сейчас, мог оказаться и свидетелем.
– Кто-то еще стрелял, – говорил подпоручик Антону Андреичу. – Я слышал один выстрел.
– Значит, выстрел слышали, – уточнил мой помощник.
– Ну да, был, – подтвердил Замятин. – Из охотничьего ружья. Я еще подумал, кто это в городе охоту устроил. Ну и вышел за ворота, взглянуть.
– Дальше, – поощрил его Антон Андреич.
– Ну, молодой парень из кустов вышел, – продолжил подпоручик, – как раз напротив моего дома. Одет чисто, вроде как приказчик. Ну, а в руках у него была такая, ну, вроде как сумка, что ли.
– Опознать его сможете? – спросил я Замятина.
– Дак, если увижу, может и опознаю, – ответил он. Ваше благородие, простите меня за вчерашнее, – сказал мне подпоручик с раскаянием. – Вечером-то меня уж трогать не надо. А так я человек мирный.
– Стрельбу во дворе прекращайте, мирный человек, – сказал я ему строго. – Свободны.
– Сушкова, думаю, его жена убила, – сказал я Коробейникову, когда Замятин, не помня себя от радости, вышел за дверь. – Время ухода ее из больницы совпадает со временем смерти.
– А что говорит доктор Милц? – поинтересовался Антон Андреич.
– Да ничего он не говорит, – ответил я с досадой. – Говорит, что никаких признаков насилия нет. Ну, а много ли Сушкову надо было? Надави на рану, сдвинь немного пулю – и все.
– Но ей зачем это? – спросил Коробейников задумчиво.
– Везите ее сюда, – велел я, – здесь и спросим.
Перед уходом я еще попросил Коробейникова вызвать ко мне дежурного.
– Да, Яков Платоныч, – вытянулся Евграшин, войдя в кабинет.
– Проверь, – велел ему я, – если по старым делам проходили накладные усы, парики, бороды, неси их сюда в кабинет, и дела, по которым они проходили, тоже.
Нужно было отработать единственную улику, найденную мной в комнате пропавшей Элис Лоуренс. Я чувствовал, что это ниточка, которая сможет привести меня к ней вернее даже, чем записка из солдатика.
Спустя краткое время, не успел я толком рассортировать материалы, которые принес мне Евграшин, вернулся Коробейников, доставивший, как и было приказано, жену Сушкова. Я ее еще не видел, но с первого взгляда понял, что справиться с ней будет, ой, как не просто. Лицо ее, с тонкими, плотно сомкнутыми губами, являло собой образец упрямства и хладнокровия, а в глаза выдавали натуру хитрую, не чуждую жадности и подлости. Даже если бы я не подозревал ее в шантаже и убийстве мужа, впечатление все равно было бы отталкивающим.
– Да как Вам такое в голову пришло? – возмущалась она моим вопросом, не она ли убила мужа.
– Время смерти Вашего мужа совпадает со временем Вашего ухода из больницы, – сообщил я ей.
– Я не запомнила, во сколько ушла, – сказала она.
– Зато мы запомнили, – ответил я. – Вы ушли в половину первого ночи, дежурная сестра запомнила. Примерно в это же время и умер Ваш муж.
– Примерно! – зацепилась она за мое слово. – Когда я уходила, он был жив. Он спал. Я побоялась его разбудить. Я не знала, что мне нужно…
– Вы задержаны, – перебил я ее, – по подозрению в убийстве. Евграшин! Проводите в камеру. А Вы посидите, подумайте, – сказал я Сушковой.
Евграшин увел безутешную вдову. Кстати сказать, она уже не выглядела упрямой, скорее, сильно напуганной. Так что можно было ожидать, что пребывание в камере сделает ее разговорчивее.
Я же вернулся к парикам и бородам, перебирая одно дело за другим, в надежде найти сходство и понять, каким именно мастером был изготовлен тот клочок, который я нашел в ванной Элис. Эта кропотливая работа поглотила все мое внимание, и я не заметил ни того, как ушел домой Коробейников, ни того, что уже давно стемнело. Очнулся я внезапно, от острого ощущения того, что кто-то стоит у меня за спиной. Осторожно положив лупу и очередной парик, чтобы освободить руки, я резко повернулся. Анна Викторовна, стоявшая в полуметре от меня, отшатнулась от этого моего движения.
– Анна Викторовна, – удивленно произнес я, поднимаясь. – Я рад, что Вы зашли.
– В самом деле? – спросила она неуверенно, будто не ожидала услышать подобного.
А я действительно был рад ей. Будто колесо времени повернулось вспять, и она снова пришла ко мне в кабинет, по обыкновению без стука и незваной. И как всегда, у меня потеплело на душе, потому что я знал: то, что она проходит вот так, без церемоний, означает, что она доверяет мне.
– Рад Вас видеть, – сказал я, любуясь ею.
– Почему? – спросила Анна.
– Без причины, – ответил я ей, – я всегда рад Вас видеть.
– Вы что, выпили? – спросила Анна Викторовна встревожено.
– Нет, – усмехнулся я. – Но неплохая идея. К тому же, время позволяет.
Если я сейчас выпью немного, может быть, боль не вернется? И все будет как сейчас, тепло и мирно?
– Вы присаживайтесь, – пригласил я ее, доставая из сейфа коньяк и стопку. – Вам не предлагаю, все равно откажетесь.
Анна посмотрела на меня и улыбнулась несмело. Кажется, ей тоже нравилось, что все спокойно, все как раньше.
– Вы, наверное, по делу, – сказал я, устраиваясь в своем кресле с рюмкой в руке. – Я слушаю Вас.
– Да, – кивнула Анна Викторовна, будто с трудом вспоминая, зачем ко мне пришла. – Обыск в доме Воеводина. Он просто необходим. Потому что я точно знаю, что тело девушки там.
– Завтра я получу разрешение у прокурора, – согласился я.
И что я днем ей об этом не сказал? Просто так ведь не сказал, из упрямства. Чтобы не выходило так, будто я действую по ее указке. А на самом деле, смерть Воеводина дала мне формальное право запросить ордер на обыск.
Анна улыбнулась радостной улыбкой, хоть и видно было, что мое покладистое поведение вызывает ее недоумение и даже настороженность. А я просто устал от боли и ссор. Сейчас она уйдет, ведь разговор наш окончен. И я хочу, чтобы все так и осталось мирно до самого ее ухода. Нет, дольше. До тех пор, пока мы еще сможем видеться. Потому что это теперь уже ненадолго.
Но Анна Викторовна не ушла. Поднялась, оглянулась, будто ища повод задержаться. И нашла, разумеется. А когда барышня Миронова не находила то, что ищет?
– А что это у Вас? – спросила она с улыбкой, указывая на бороды и парики, сваленные грудой у меня на столе. – Маскировку себе для слежки подбираете?
– Очень кстати интересуетесь, – ответил я ей. – Это парики и усы, которые проходили у нас по разным делам, и, как выяснилось, все она сделаны одной и той же рукой.
Анна Викторовна отошла к столику, налила себе чай и вернулась ко мне, весьма заинтересованная моим рассказом. Мне вдруг вспомнилось, как она в пылу полемики отбирала у меня чашку чаю, не замечая того. И мысли, посещавшие меня в тот момент, вспомнились тоже. Но больно не было. Только очень грустно.
– Наш парикмахер, Пров Хватов парики делает, – заторопился я с рассказом, прогоняя ненужную память, – и не спрашивает у заказчиков, зачем им весь этот маскарад. А знаете, что самое интересное? – сказал я, показывая ей клочок волос на бумажном листе. – Этот фрагмент бороды я нашел в комнате Элис, и он сделан той же самой рукой. Я думаю, эту бороду носил водопроводчик, который приходил к ней ночью.
– Получается, что он ее похитил? – спросила Анна.
– Или просто помог бежать, – ответил я.
– А позволите Вы мне завтра присутствовать при обыске? – спросила Анна Викторовна.
– Конечно, – ответил я ей. – Я извещу Вас.
– Хорошо, – улыбнулась Анна смущенно. – Ну что ж, до завтра?
– Нет-нет, – возразил я решительно. – Я Вас провожу. К тому же, у меня есть дела.
Она не стала протестовать, видимо, тоже сберегая хрупкий наш мир. В молчании мы дошли до калитки ее сада, и я вежливо откланялся, не позволив себе даже коснуться ее руки.
Вот теперь все именно так, как и должно быть. И никакой боли, ну, почти. А всего-то и нужно было понять, что времени у нас почти не осталось. Я буду любить ее, наверное, всю свою жизнь. Но скоро она выйдет замуж, и я потеряю возможность даже таких вот кратких деловых встреч. Так стоит ли отталкивать то малое, что мне дано, если я не смог получить большего? Само ее присутствие счастье для меня. И я буду наслаждаться им, покуда это возможно.

Проводив Анну Викторовну, я направился к парикмахеру Хватову. Время, конечно, было уже позднее, но я был уверен, что Пров еще на месте, ожидает поздних клиентов. Впрочем, я едва успел. Когда я подошел к дому, он уже запирал дверь.
– Господин Хватов, – окликнул я его.
– Ваше Высокоблагородие! – обрадовался он мне. – Постричься, побриться, так это я всегда пожалуйста!
– Да я не за этим, – ответил я ему. – Разговор у меня к Вам.
– Слушаю Вас, – с готовностью ответил цирюльник.
– Уж сколько раз проходили Вы у нас по делам разным с поделками Вашими, – сказал я, – все никак не успокоитесь? Видно, только Сибирь охладит Ваш пыл.
– Какой пыл? – изобразил Хватов святую невинность. – Вы о чем, Ваше Благородие?
– Да о париках и о бородах Ваших, – пояснил я ему.
– А, так это ж только подработка, – развел руками парикмахер. – Люди приходят, просят сделать. А для какой им надобности, откуда ж мне знать?
– Мне Ваши грешки без надобности, – успокоил я его, доставая из кармана бумагу с клочком волос. – Вы мне лучше расскажите, кому Вы делали это.
– Да откуда мне знать-то? – попробовал отпереться Хватов.
– Да будет Вам, – сказал я ему. – Вы по одному волосу узнаете свое изделие. Кому вы делали бороды в последний месяц?
– Ну, был один молодой человек, – ответил заметно поскучневший Хватов. – Не назвался. Я его потом в больнице видел. Фельдшер он.
Стало быть, фельдшер. Ох, доктор Милц, как же так? Почему Вы мне не доверились, ведь я бы помог! Впрочем, откуда доктор мог знать об этом? Я для него полицейский, служитель закона. О моем отношении к Разумовскому, а тем более о моей второй работе, доктор даже не догадывается. Самое неприятное, что и догадаться не должен. И это лишает меня возможности поговорить с ним по душам и все прояснить. А в первую очередь то, что непонятно мне более всего. Зачем? Ну, зачем доктору помогать Элис бежать? А в том, что она сбежала добровольно, я теперь уверен. Как и в том, что доктор Милц не замешан ни в каких кошмарных делах. Он, скорее всего, помог Элис из простого сочувствия к девушке. А вот этот его фельдшер фигура непонятная. Я видел его лишь пару раз мельком, причем, всегда со спины. Будто он избегает меня и не хочет, чтобы я видел его лицо. Ну, а раз он не хочет, стало быть, мне это очень нужно. Правда, самому заниматься этим, причем еще и скрытно, времени у меня нет. Ну, ничего, слава Богу, есть кому поручить.
Оставив растерянного Хватова переживать мой неприятный для него визит, я отправился домой. Уже поздно совсем, да и вечера сентябрьские становятся все холоднее. Хочется прийти в тепло и выпить горячего чаю. И спать лечь. Надеюсь, я засну сегодня. Не может же человек вовсе не спать.

Следующим утром, прихватив Коробейникова, я отправился туда, где подпоручик Замятин вроде бы видел человека, который мог стрелять в Сушкова. Мы внимательно осмотрели маленький дворик, где, со слов Замятина, прятался злоумышленник. Наши старания были вознаграждены. Под деревом я нашел гильзу английского патрона, пулей от которого был застрелен Сушков.
– Яков Платоныч, Вы не перестаете меня удивлять, – сказал Коробейников, рассматривая мою находку. – На мой взгляд, это выдает неопытность злоумышленника. То есть, я хочу сказать, что непременно забрал бы гильзу с собой.
– Таких ружей в городе только три, – обратил я его внимание на более значимый момент. – И одно из них у господина Воеводина.
– Вы прекрасно осведомлены, – восхищенно сказал Антон Андреич. – И как всегда, Яков Платоныч.
Пропустив неуместный, на мой взгляд, комплимент мимо ушей, я вышел со двора.
– Но ведь в Сушкова стрелял молодой человек, – заметил Коробейников, догоняя меня и подстраиваясь под мой шаг.
– У Воеводина был секретарь, – сказал я ему, – якобы уволенный. Я навел справки, некто Ярослав Асмолов.
– Воеводин поручил ему убийство и при этом снабдил его своим собственным ружьем? – с некоторым недоверием спросил Антон Андреич.
– Ну почему? – возразил я. – Убийца мог сам взять это ружье без ведома Воеводина.
– Но если кто-то кого-то и шантажировал, – продолжал рассуждать Коробейников, – то кто и кого?
– Скоро мы это узнаем, – ответил я ему. – Я в дом к Воеводину, а Вы берите городовых и найдите мне этого стрелка. Я думаю, нам поможет то, что мы найдем в доме.
– Завещание! – догадался Коробейников. – В пользу Полины!
– Уверен, – сказал я ему, – это и есть краеугольный камень этого клубка убийств.

Прежде чем отправиться в дом Воеводина, я зашел в управление и прихватил с собой городовых. Для подробного обыска мне двух рук будет мало. Заодно, помня о своем обещании, я послал записку Анне Викторовне, предлагая ей присоединиться. Вполне возможно, она и в самом деле поможет нам обнаружить тело горничной. Об иных своих мотивах этого поступка я себе задумываться запретил.
Дверь нам открыла Полина, крайне удивленная нашим визитом.
– Что Вам угодно? – спросила она встревожено.
– Обыск, – ответил я кратко, проходя в дом.
Городовые последовали за мной.
– Где завещание Воеводина? – спросил я Полину, когда мы поднялись на второй этаж.
– В кабинете и есть, наверное, – пожала она плечами.
– По завещанию все наследуете Вы?
– Не знаю.
– Да бросьте, – сказал я ей, – все Вы знаете! Вы ведь сами все устроили.
– О чем это Вы? – спросила барышня, но я различил наигранность в ее голосе.
Мы с Евграшиным прошли в кабинет, Полина следовала за нами.
– А где ключи от сейфа? – спросил я ее.
– Я не знаю, – ответила она.
– Евграшин, обыщи кабинет и комнату госпожи Полины, – велел я.
– Что Вы себе позволяете? – возмутилась Воеводина, заступая мне дорогу. – На каком основании?
– Вы подозреваетесь в шантаже и соучастии в убийстве, – сказал я ей.
– Это ошибка, – ответила она, не теряя самообладания.
– Как Вы на все это решились? – покачал я головой, разглядывая ее.
– Я не понимаю, о чем Вы, – продолжала стоять на своем Воеводина.
– Хорошо, я Вам расскажу, – ответил я ей. – Сушков, работающий на почте, перехватил несколько Ваших любовных писем к Асмолову, из них он узнал, что господин Воеводин сожительствует со своей несовершеннолетней горничной Татьяной. Этим Вы и стали шантажировать его?
– А вот и ключ, – вмешался Евграшин, обыскивавший стол Воеводина.
– Открывайте, – велел я. – Вы стали добиваться, чтобы Воеводин написал завещание в Вашу пользу, – вернулся я к Полине. – Сушковы, в свою очередь, начали шантажировать Вас. Для того, чтобы избавиться от этого, Асмолов приехал и застрелил Сушкова.
– Ваше Высокоблагородие, – вновь перебил меня Евграшин, – а вот и завещание.
– Хотите, угадаю, что в нем? – спросил я Полину с усмешкой. – Все состояние достается Вам. Чтобы этого добиться, Ваш любовник приехал и сбросил господина Воеводина с лестницы. Что скажете?
– Сушковы меня шантажировали, это верно, – ответила она с вызовом. – Никакой аферы с завещанием не было. Кто стрелял в Сушкова, я не знаю. Кто сбросил дядю с лестницы, понятия не имею, я в это время гуляла в парке с господином Мироновым. А то, что дядя все оставил мне, так это, может быть, совесть проснулась? Я ни в чем не виновата.
– А вот это мы посмотрим, – сказал я ей. – Дело не закрыто.
– Яков Платоныч, – послышался испуганный крик Анны на лестнице.
Крик? Испуганный? Бросив завещание Евграшину, я бегом рванулся навстречу ей:
– Анна Викторовна, что случилось?
– Яков Платоныч, – сказала Анна, хватая меня за руку, – нас сейчас чуть не убили с дядей!
Я сжал ее ладонь двумя руками, даже сквозь перчатку ощущая, какие у нее ледяные пальцы.
– Стреляли, – рассказала Анна Викторовна, с трудом переводя дыхание. – Но дядя как-то смог этого стрелявшего поймать. И все в порядке, его уже с городовым в управление везут.
– Так с Вами все в порядке, – с усмешкой вмешалась вдруг Полина.
– Жива, как видите, – ответила ей Анна Викторовна вызывающе. – И почему же Вы не пришли?
– Куда? – спросила Воеводина.
– Как куда? – удивилась Анна. – Вы дяде моему записку отправили.
– Я ничего не отправляла, – ответила Полина, рассмеявшись неестественно.
– Ну, я ожидала, в общем, что-то в этом духе услышать, – сердито сказала мне Анна Викторовна.
– Чем же Вам Мироновы помешали? – повернулся я к Полине, едва владея от гнева своим голосом.
– Я ни в чем не виновата, – заявила она, – и отвергаю все Ваши обвинения.
– Яков Платоныч, – обратилась ко мне Анна Викторовна. – Можно мне пару минут в тишине? Пожалуйста.
– Конечно, – кивнул я ей.
Я не хотел, чтобы она сейчас уходила, даже в другую комнату. Я все еще был испуган за нее. Как получилось так? Как я мог допустить ситуацию до того, что Анна Викторовна подверглась опасности, ее едва не убили, а меня не было рядом?! Я нянчился со своей ревностью и обидой, а результатом оказалось то, что я упустил контроль, и Анна едва не пострадала.
Мне хотелось придушить Полину прямо сейчас. Что бы ни перенесла она в своей жизни, сейчас ей двигала лишь алчность, и ничего более. И ради этого она готова была убивать, если придется. И убивала, пусть и чужими руками.
Анна Викторовна огляделась вокруг. Потом отошла в дальний угол комнаты и повернулась к нам спиной. Я наблюдал за ней внимательно, готовый в любой момент прийти на помощь. Наученный опытом, я уже знал, что помощь может понадобиться. Мелькнула мысль о том, что с доктором я так об этом и не поговорил. Теперь и не поговорю уже.
Увидев, что делает Анна, Полина попыталась возмутиться.
– Ну, нет! – сказала она. – Я не собираюсь участвовать в этом фарсе. Прошу меня…
– Сядьте! – гневно оборвал я ее.
Видимо, я был убедителен, потому что она больше не возражала и опустилась на диван.
Анна Викторовна вдруг перестала шептать и опрометью кинулась на лестницу, будто пытаясь поспеть за кем-то. Подумав, я все же последовал за ней. Не стоит ей оставаться одной сейчас. Мало ли что? Воеводина, а за ней и Евграшин пошли следом за мной.
Когда я спустился в прихожую, Анна Викторовна, бледная и тяжело дышащая, стояла, прислонившись к двери. В руках у нее была пачка писем.
– Эти письма, их Сушкова спрятала, – сказала она, показывая мне конверты, – когда ей угрожал человек с ружьем.
Анна открыла верхний конверт и развернула письмо.
– Любимый, есть способ прекратить мое рабство, – прочла она вслух, кинув взгляд на Полину. – Я знаю, что горничная не уехала. Она осталась здесь в доме навсегда. Я точно это знаю. Теперь мой дражайший дядюшка подпишет любое завещание, какое я ему продиктую. Приезжай скорее, я тебе все расскажу. Твоя Полина.
Анна Викторовна выпрямилась, разгневанно глядя на Полину.
– А что означает: «Осталась в доме навсегда»? – спросил я Воеводину.
– Не помню, – ответила она с неестественной усмешкой. – Написала что-то сгоряча.
Анна вдруг уронила письма и быстро спустилась по лестнице, ведущей к дверям на задний двор. Мгновение, и она скрылась за дверями. Я замешкался на минуту, поднимая письма, и когда я выбежал во двор, Анна Викторовна уже раскидывала поленницу. Она действовала так отчаянно, будто под дровами была спрятана живая девушка. Для нее отчасти так и было, наверное. Вот только я знал, что такое чудо невозможно. Я сразу почувствовал этот запах. В открытом дворе он не был сильным, но не узнать его было нельзя.
– Анна Викторовна, – окликнул я ее.
– Здесь надо искать, – показала она на поленницу и тут же вернулась к своему занятию.
– Позвольте нам, – я осторожно взял ее за локоть и отвел в сторону.
Кивнул Евграшину, и он принялся разбирать поленницу, которая, судя по всему, и послужила могилой несчастной Татьяне. Полина наблюдала за происходящим, стоя на крыльце, и не произносила ни слова. Спустя несколько минут Евграшин окликнул меня. Под разобранным им углом поленницы стала видна часть свертка из одеяла, из которого высовывались маленькие женские ноги в дешевых башмачках. Теперь, когда поленницу потревожили, запах был почти невыносим.
– Это Воеводин девушку убил, – сказала Полине Анна Викторовна взволнованно, – а Вы видели, как он ее тело прятал.
– Да это явствует из Ваших писем! – резко сказал я Полине, которая по-прежнему не произносила ни слова. – Для суда этого будет более чем достаточно. Вы арестованы за сокрытие преступления и соучастие в шантаже.
– Простите, я здесь больше не могу, – жалобно сказала мне вдруг Анна Викторовна.
Я подал ей руку, она оперлась на меня, и я почувствовал, как она дрожит. Как можно быстрее я постарался увести ее из этого дома, хранившего такие ужасные тайны, и отвез домой на полицейском экипаже. Пока мы ехали, Анна как будто слегка успокоилась и пришла в себя, даже румянец вернулся на ее лицо. Я заставил ее пообещать мне, что она отдохнет, и она согласилась с улыбкой. Теперь я мог, не страшась, оставить ее, чтобы продолжать работать дальше.

Как я и предположил сразу, на Анну Викторовну и Петра Ивановича в парке напал именно Асмолов. Но не зря младший Миронов хвалился в свое время своим искусством метания ножей. Его нож пробил Асмолову плечо, выведя того из строя, но ни в коей мере не угрожая его жизни. И я был уверен, что нож попал именно туда, куда Петр Иванович и целился. Надо будет поблагодарить его при случае за меткость, а главное, за хладнокровие. Я в аналогичной ситуации стрелял бы на поражение, скорее всего.
Асмолов, в отличие от Полины, запираться не стал. Может быть потому, что его взяли при попытке убийства, и молчать ему смысла не было. Медицинскую помощь ему оказали сразу по прибытии в управление, и теперь он сидел перед моим столом и рассказывал:
– Воеводин, старый сластолюбец! Я поступил к нему на службу. Полина мне приглянулась сразу. Я долгое время не понимал, в каком положении она в этом доме в действительности.
– Она Вам сама все рассказала? – спросил я его.
– Да, – ответил Асмолов, – когда между нами возникли отношения. Я был потрясен, когда узнал, что Воеводин развращал ее с двенадцати лет! С двенадцати! А потом еще Татьяна! И Вы хотите сказать, что он недостоин смерти?
– Да, – согласился я с ним. – Но только это не дает Вам права выступать в качестве палача и судьи. Значит, Воеводин Вас уволил? – вернул я его к рассказу о происшедших событиях.
– Да, он однажды застал нас с Полиной вместе, – ответил Асмолов. – Я уехал в Москву, а потом Полина написала про Татьяну, что Воеводин делает с ней то же самое. И что она исчезла. Сушков перехватил наши письма и стал нас шантажировать. Это я решил его убить, моя идея.
– Вы знали, что подпоручик стреляет во дворе, а путь Сушкова проходит по этой улице? – уточнил я.
– Да, – подтвердил Асмолов. – Я приехал из Москвы… А остальное Вы знаете.
– Я не понимаю, – спросил я его, – зачем Вы стреляли в Миронова?
– Полина сказала, – пояснил он, – что Миронов хочет ей помочь. Как он узнал, что Татьяна мертва? Потом его племянница явилась к Полине, вела себя странно. Вот я и подумал, что они могут докопаться до всего остального.
– Скажите, – спросил Асмолов, – можно повидаться с Полиной?
– Повидаетесь на очной ставке, – ответил я ему твердо.
Возможно, его и в самом деле возмущало поведение Воеводина. Но убийцей он стал из жадности. И сочувствия к нему я не испытывал.

Закончив с делами, я решил прогуляться по парку. Недавно прошел дождь, и опадающие листья уже остро пахли осенью. Невольно вспомнилась осень год назад, все, что происходило, все, что волновало меня тогда. Мог ли я предположить, что год спустя та славная чудесная девочка в соломенной шляпке, вечно съезжающей на правый глаз, так забавлявшая меня своей живостью и искренностью, превратится в очаровательную молодую девушку и станет для меня дороже всего мира? Столько всего произошло за этот год, что не только рассказать, а и вспомнить невозможно. Но сейчас, в этот тихий осенний вечер, вспоминалось почему-то только светлое и хорошее. Наверное, есть пределы у боли и отчаяния. И сейчас на сердце у меня было спокойно, а светлая грусть не тревожила, а скорее утешала душу.
Свернув на следующую аллею, я неожиданно понял, что ноги сами принесли меня к той скамейке в дальней части парка, где мы с Анной Викторовной порой поджидали друг друга. И сегодня скамейка была не пуста. Анна сидела, держа книгу в руках, но не читала, а просто о чем-то думала, глядя в осень. Ждать меня она никак не могла, я сам не знал, что окажусь здесь сегодня. Но, тем не менее, она была здесь, и я решился подойти.
– Прошу прощения, если нарушил Ваше уединение, – произнес я негромко. – Далековато вы забрались.
Анна смотрела на меня, не произнося ни слова.
– Возникли некоторые обстоятельства по делу о пропаже Элис, – сказал я ей.
Ну, что-то же нужно было сказать.
– Присаживайтесь, пожалуйста, – сказала Анна Викторовна, показывая на скамейку рядом с собой.
– Помните, я Вам рассказывал, – сказал я ей, опускаясь на скамейку рядом с ней, – что нашел клочок волос, возможно, от бороды водопроводчика, который приходил накануне к Элис?
– Да, – кивнула Анна, слушая меня предельно внимательно.
– Так вот, эту бороду заказал фельдшер доктора Милца.
– Фельдшер? – удивилась Анна Викторовна. – Водопроводчик? И что это может значить?
– Может быть, ничего, – ответил я. – Но с другой стороны странно, что фельдшер, работающий у доктора Милца, наклеил себе фальшивую бороду и пришел к Элис.
– Доктор Милц похитил Элис? – Анна Викторовна явно не знала, как отнестись к моей версии, но, кажется, она ей не нравилась. – Но ведь это же смешно!
– Я ничего не утверждаю, – сказал я. – Я просто прошу Вас не говорить об этом доктору.
– Нет, это просто какое-то недоразумение, – возмутилась Анна самой возможностью столь неблаговидного поступка всеми уважаемого и любимого доктора Милца.
– Скорее всего, – поспешил я согласиться. – Но я бы не хотел травмировать психику доктора своими подозрениями.
Разговор был окончен, и следовало уходить. Я поднялся со скамейки.
– Да, – вспомнил я. – И передайте благодарность своему дяде, он нам очень помог в поимке Асмолова. Просто хват.
– Непременно передам, – ответила Анна Викторовна тихо. – А Вы ни о чем не хотите меня спросить? – вдруг сказала она, когда я уже пошел прочь.
Я остановился на полушаге. Ну, зачем она это? Ведь так было спокойно.
– Вам не интересно, что я князю ответила? – спросила Анна Викторовна, глядя мне в глаза.
– Нет, не интересно, – ответил я, сдерживаясь. – Хотя, если так, что Вы ему ответили?
– Я сказала, что я подумаю, – произнесла Анна с каким-то странным выражением, которого я не понял, да и не хотел понимать.
– Благоразумно, – кивнул я и повернулся, чтобы уйти, пока моих сил еще хватало на сдержанность.
– А знаете, что он мне ответил? – спросила меня Анна.
– А мне это не интересно, – выпалил я ей в лицо, останавливаясь.
– Он сказал, – проговорила она, – что он готов быть для меня опорой, даже если я его не люблю!
– Трогательно, – усмехнулся я, сдерживая кипящую ярость из последних сил. – Я прямо сейчас расплачусь!
– Да это я сейчас расплачусь! – ответила Анна Викторовна и едва ли не бегом двинулась прочь.
А я остался стоять в одиночестве у нашей скамейки, провожая ее взглядом. Я не понимал, для чего она рассказала мне все это. Как не понимал и ее реакции. Да и не хотел я ничего понимать, если честно. Просто снова сильно болело сердце. А осенний парк был сырым, промозглым и бесприютным. И очень хотелось в тепло.
Но тепло удалялось от меня по аллее быстрыми шагами, и я никак не мог его вернуть.
   
Следующая глава     Содержание

   
Скачать fb2 (Облако Mail.ru)    Скачать fb2 (Облако Google)