Весь вечер я думала, как же мне убедить дух Жени Григорьевой все-таки рассказать мне то, что я хочу знать. И лишь поздно ночью меня осенило: если Женя не хочет быть взрослой – не стоит ее принуждать. Она приходит ко мне маленькой девочкой, так я и должна говорит с ней, как с ребенком. А в общении с детьми главное – расположить их к себе. Если малышке будет со мной интересно, то она сама мне все расскажет. А чем заинтересовать маленькую девочку? Играми, разумеется. Она же сама предлагала мне с ней поиграть! Вот этим я и займусь.
С утра пораньше я закрылась в комнате, завязала себе глаза и принялась декламировать детскую считалку, надеясь, что дух меня услышит и захочет вступить в игру.
– Раз, два, три, четыре пять, я тебя иду искать, – говорила я, пытаясь вложить в стишок ту же силу, что и в формулу призвания.
Все чувства обострились, видимо, от того, что зрением я пользоваться не могла. Наверное, поэтому привычный ледяной ветер, оповещавший о появлении духа, ощутился особенно остро. Судя по всему, дух был поблизости, но голос подавать не спешил.
– Поиграем в прятки, – предложила я. – Ты где? Ну, поиграй со мной.
Дух по-прежнему молчал, но я не оставляла попыток, чувствуя его присутствие.
– Женя, – позвала я, стараясь, чтобы мой голос звучал весело. – Где ты?
И в тот момент, когда я уже была готова сдаться, зазвучал знакомый детский голосок:
– Я здесь, я здесь!
Я потянулась снять повязку, чтобы увидеть ее, но дух остановил меня:
– Нет-нет, не снимай, так не честно!
Кажется, у меня получилось. Женя поверила, что я с ней играю. Я почувствовала легкое прикосновение, будто маленькая рука дотронулась до моего плеча, потом прозвучал веселый смех.
– Скажи, ты с Жоржем встречалась? – поспешила спросить я, пока она снова не исчезла.
– Нет-нет, это Женя-большая, – рассмеялась малышка.
– Она встречалась?
– Не знаю, у нее спроси!
– А кто он, Жорж? – осторожно спросила я, опасаясь своей настойчивостью спугнуть девочку.
– Женя-большая говорит, он гадкий, – ответила она. – Глупый портняжка, глупый портняжка!
– Портной? – изумленно переспросила я.
Как-то не вязалась столь мирная профессия с рассказом Паши, с убийством Жени.
– Ты не играешь, – обиженно сказал дух, – скучно с тобой.
Я почувствовала, как что-то изменилось вокруг, и поняла, что Женя ушла. Что ж, пусть частично, но мой эксперимент увенчался успехом. Кое-что мне удалось разузнать. Осталось лишь пройтись по затонским ателье и найти этого Жоржа. Паша достаточно подробно его описала, полагаю, для меня не будет сложным его узнать.
– Аннет, ты играешь с привидениями в прятки? – раздался от двери удивленный голос.
Дядя стоял в дверях и смотрел на меня в замешательстве. Судя по всему, он не сразу вошел, а сперва послушал под дверью и теперь пребывал в недоумении.
– Угадал, – весело ответила я, довольная успехом. – И, кажется, я знаю, кто такой Жорж!

Дядюшка, как и следовало ожидать, обрадовался моей находчивости, заставившей духа сообщить важные сведения. Правда, идея разыскать Жоржа самим у него одобрения не встретила. Участвовать в этом он отказался категорически и наотрез. Пришлось сказать, что я лишь сообщу полученные сведения Штольману. Дядя поверил, считая, как видно, что одна, без него, я побоюсь разыскивать этого мерзавца, но чего мне было бояться? Среди бела дня ничего он мне не сделает. А идти к Якову Платоновичу, снова имея в запасе лишь неясные слова духа – нет уж, увольте. Я вчера уже попробовала, и ничего, кроме очередной порции насмешек, из этого не вышло. Так что я и не думала идти в управление, а вместо этого направилась в ателье, в то самое, где мы с мамой заказывали платья. Хозяйка мне знакома, я вполне могу расспросить ее.
Но мне повезло даже больше, нежели я ожидала: хозяйки не оказалось, а вместо нее на звон колокольчика вышел мужчина. С первого взгляда я поняла, что это он и есть, Жорж! Было в нем что-то такое омерзительное, липко-слащавое, и в то же время взгляд у него был холодный, оценивающий. Ну, точно он!
– Добрый день, сударыня, – расплылся портной в угодливой улыбке. – Чем могу служить-с?
– Я просто зашла узнать, какие у вас есть новинки, – ответила я ему не менее неискренней улыбкой.
– По адресу, – обрадовался Жорж. – По адресу.
Заглянув в ящик комода, он достал оттуда красочную брошюру:
– Только-с прибыл-с последний журнал из Парижа-с. Прошу-с.
Я взяла журнал и устроилась с ним в кресле, делая вид, что очень заинтересована моделями.
– А вы портной? – спросила я, желая побольше вызнать о своем собеседнике.
– Точно так-с, – поклонился он. – Мадам сегодня в отъезде, так что я вместо нее еще и клиентов принимаю-с.
– А как ваше имя? – поинтересовалась я небрежно. – На случай, если мне захочется заказать что-нибудь именно вам.
– Буду очень рад-с, – улыбнулся он еще шире. – Меня зовут Христофор Захарович. С восторгом выполню любой ваш заказ.
Колокольчик над дверью звякнул жалобно, я невольно вскинула глаза, чтобы посмотреть, кто там и обомлела: в ателье вошел Яков Платонович Штольман собственной персоной. За спиной у него маячил городовой. Похоже, полиция тоже разобралась, кто такой Жорж. Правда, я успела разыскать его первой. Хотя я и не уверена, что Якова Платоновича это обрадует. Он вообще, кажется, не рад меня видеть. Даже не поздоровался. И поскорее глаза отвел. Дурной знак.
– Рекомендую вам обратить внимание на десятый эскиз, – вкрадчиво сказал Жорж, нагибаясь ко мне, – будет вам очень к лицу-с.
И извинившись, он переключил свое внимание на вошедших. Я тоже украдкой взглянула на Штольмана. Он же в мою сторону не смотрел, но умудрялся делать это таким образом, что я отлично понимала, что, во-первых, он на меня страшно зол, во-вторых, отлично меня видит. И как ему это удается-то? В любом случае, надо выбираться отсюда, пока господин следователь не нашел минутки, чтобы обрушить на меня свой гнев. В присутствии Жоржа и городового он вряд ли станет ругаться. И если я сумею улизнуть, то глядишь, ссора и не состоится.
– Вы портной? – резко спросил Штольман, и я поняла, что сейчас Жоржу достанется весь его гнев. В пору бы пожалеть бедолагу, но жалости этот маньяк  у меня не вызывал совершенно.
– Точно так-с, – поклонился Жорж со всей своей омерзительной угодливостью.
– Что делали третьего дня вечером с двенадцати до двух ночи? – не менее резко продолжил мой сыщик. – Жорж, или как Вас там! Только не вздумайте от меня бежать!
– Я прошу прощения, – даже отступил в испуге портной, – какая-то ошибка-с! Меня зовут Христофор Захарович.
– Это в миру вы Христофор, – прорычал Штольман, делая шаг ему навстречу. – А в фантазиях Ваших – Жорж. Не так ли?
– Прошу Вас! – занервничал Жорж. – Не надо-с! При посторонних!
Так, самое время мне убираться. Кажется, Яков Платонович разошелся не на шутку. И покуда его внимание сосредоточено на убийце, я успею тихонечко ускользнуть. Я встала, попытавшись незаметно пройти к двери, но не тут-то было. Зоркие глаза разгневанного сыщика подмечали абсолютно все!
– А кто здесь посторонний? – сказал он вдруг, вставая так, что пройти мимо него, не задев, мне уже не удалось бы. – Мы с мадемуазель давно за Вами наблюдаем.
Что? Он на самом деле это сказал?! Я даже замерла от возмущения.
– Я прошу Вас! Поверьте-с!  – завопил Жорж. – Я не убивал той девушки! Я вообще очень честный и законопослушный гражданин!
– В обычной жизни, – жестко осадил его Штольман. – А ночью Вы что вытворяете? Где инструменты?
– Какие инструменты-с?
– Ваши инструменты, с которыми Вы в меблированные комнаты ходите.
К диалогу подключился городовой, быстро обыскавший портного и доставший сверток у него из кармана. Сверток побрякивал, и мне сделалось нехорошо от этого звука.
Яков Платонович приказал городовому арестовать кричащего и сопротивляющегося Жоржа, и тот быстро вывел портного, а я все никак не могла забыть этот звук, прийти в себя. Живо вспомнилась Паша, распятая на кровати, испуганная до слез. Женя, пережившая такое, что не хотела вспоминать об этом даже будучи уже за чертой… Откуда в этом человеке такая дикая жестокость? Что заставляет его причинять боль, калечить, убивать?
– Анна Викторовна, вы тоже можете быть свободны,  – ворвался в мои размышления голос Штольмана. – Наблюдение с этого господина снято.
Да как он смеет говорить со мной таким тоном? Я не его подчиненная! Я вообще нашла преступника раньше него!
– Вы что себе позволяете?! – попыталась я высказать свое возмущение.
Но не тут-то было. Яков Платонович был явно разозлен не на шутку и так просто успокаиваться не собирался.
– Вы что, обиделись? – спросил он, не скрывая сарказма в голосе. – Отчего? Вы же в полиции уже почти служите!
– Вот еще!
– Помилуйте, – продолжил он ехидствовать, – я готов извиниться, если вы находите что-то оскорбительное в службе в полиции.
– В полиции я ничего не нахожу! – от возмущения его тоном у меня даже голос дрожал и слова путались. – Но вы! Вы, Яков Платоныч! Шутите вы слишком резко.
– Прошу прощения, – усмехнулся он, – а вы что, здесь случайно оказались?
– Нет, не случайно! – ответила я ему сердито. – У меня здесь свое дознание!
– Дознание! Ну, вот видите!
Что я вижу? Ну, что? Я вот вижу, что нашла преступника быстрее, чем он. И этого он, между прочим, замечать не желает, как бы я ни старалась. И вообще больше на меня не смотрит, отвернулся и роется сердито в комоде. Даже не ругается больше.
А вообще-то, он прав, наверное, что сердится. Я вот обижаюсь, что он меня никогда не слушает, но ведь и я его не слушаю. А ведь он просил меня быть осторожнее, совсем недавно. И не потому просил, что не хотел, чтобы я участвовала в расследовании, а потому что беспокоился. Зря конечно, он волнуется, я вполне способна о себе позаботиться, но может быть, не стоит так уж на него сердиться? Ведь даже дядя считал, что мне не нужно искать Жоржа, а уж дядя мне куда больше доверяет.
Ладно, не буду на него обижаться. В конце концов, я женщина, и именно мне следует заботиться о прекращении ссор. Стоит, пожалуй, попробовать уладить дело.
– Как же так? – заговорила я, стараясь, чтобы мой голос звучал, будто бы ни в чем ни бывало. –  Такой приличный семейный человек! И вдруг какой-то Жорж! Вы уверены, что это он?
– Я пока ни в чем не уверен, – буркнул в ответ мой сыщик,  не глядя на меня.
– А Лиза? – продолжила я настойчиво, не обращая внимания на его настроение. – Может, она знала, кто убийца? Или догадалась, кто убил? Потому испугалась – и в бега.
– Вы что, и это знаете? – повернулся он ко мне удивленно.
– Знаю, – кивнула я.
Разумеется, знаю. Об этом же в газетах писали. Или у господина следователя до сегодняшней прессы руки не дошли?
– Пока всякая версия свой резон имеет, – ответил он, смирившись, как видно, с моей осведомленностью. – Отец убиенной в городе объявился, и на него тоже покушались.
– В самом деле? – удивилась я. Про то, что у Жени есть отец, я слышала впервые. – Где он становился?
– Анна Викторовна! – снова вскипел Штольман, но я поторопилась его перебить, пока он не разразился очередной нравоучительной тирадой.
– Я хочу выразить ему свои соболезнования! – и добавила, постаравшись улыбнуться как можно очаровательнее. – Я же все равно узнаю.
Кажется, последний аргумент подействовал. Ну, или улыбка.
– На постоялом дворе он остановился, – сердито ответил Яков Платонович, явно смиряясь с неизбежным, – возле ярмарки.
– Спасибо! – поблагодарила я его, обозначив тоном, что все-таки сержусь еще. Но уже у самой двери передумала сердиться. – Я к Вам еще зайду.
Ну, что нам ссориться, в самом-то деле? Ведь мы хотим одного и того же – наказать убийцу Жени. И каким бы ни был характер у господина следователя, я не справлюсь без его помощи, следует признать. Впрочем, уверена, и он без меня не обойдется. Так что нам нужно научиться находить общий язык, никуда не денешься.

Постоялый двор был еще хуже дешевых меблированных комнат, где убили Женю. Грязь, вонь, ободранные стены, заплеванный пол. Отыскав нужную мне дверь, я осторожно постучала.
– Кто? – спросил из-за двери мужской голос.
– Меня зовут Анна, – представилась я. – Я по поводу вашей дочери.
Дверь отворилась, и передо мной показался хозяин комнаты. Худой, с нечесаными волосами, в несвежей рубахе, частично выбившейся из брюк. И комната была такая же неприбранная и неухоженная, как и жилец. Причем, Григорьев даже не сделал попытки при моем появлении привести в порядок себя или раскиданные вещи. Вряд ли он и трезв-то был. Впрочем, не стоит мне осуждать этого человека, все-таки он скорбит о смерти своего ребенка. И меня он в гости не приглашал.
– Григорьев, – представился Женин отец. – Чем могу?
– Я знакомая вашей дочери, – сказала я ему.
Он осмотрел меня с ног до головы, даже не скрывая своего любопытства:
– Вы не похожи на девицу из заведения.
– Мы с ней познакомились в другом месте.
– Понятно, – кивнул Григорьев и все-таки, решив, видимо, хоть как-то улучшить свой вид, надел жилет. – Хорошо. О чем вы хотите поговорить?
– Я хотела расспросить о Жене, – объяснила я свой визит.
– А что мне теперь рассказывать? – удивился он мрачно. – После материнской смерти все и пошло.
– А от чего она умерла?
– Ее избили на улице, – рассказал Григорьев. – Наверное, ограбить хотели.
Интересно, что в нем не дает мне поверить его словам? Может быть, вот это уточнение: «на улице». Будто подчеркивал, что не дома. А зачем?
– А как ее звали? – поинтересовалась я, решив, что будет совсем не лишним кое-что уточнить у духа Жениной матери.
– Евдокия, – начал раздражаться Григорьев. – А зачем вам?
Пожалуй, про духов ему рассказывать не следует.
– Помолюсь за нее, – нашла я приемлемое объяснение.
– Слушайте, барышня, – вдруг рассердился мой собеседник, – вы что, тоже деньги разыскиваете? Ну, смотрите, нет у меня никаких денег!
Интересно, про какие деньги речь? И почему он так разволновался?
– Нет, я совершенно по другому поводу, – поспешила я его успокоить.
– Нет, по этому! – сердито возразил Григорьев. – Женю, говорят, убили из-за больших денег. И вы теперь все, как ищейки, рыщете и рыщете!
– Я знаю, что на вас было покушение, – попыталась я до него достучаться.
Но все было бесполезно. Григорьев меня не слышал, не хотел просто.
– Слушайте, барышня, мне, вообще-то, надо идти к гробовщику, – сказал он, застегивая свой жилет и всем видом показывая, что мне пора.
Может, я зря так настойчива. Ведь он потерял дочь, можно ли ожидать адекватной реакции от человека, у которого такое горе?
– Я могу вам помочь? – спросила я, желая хоть мало загладить свою бестактность.
– Чем вы мне можете помочь? – спросил он горько. – Вы же не гробовщик.
Я лишь кивнула, подавленная его скорбью, и поспешила уйти. Было грустно и даже стыдно. Наверное, я и в самом деле в своей погоне за преступником забыла даже о сострадании. И все же странно: пока Женя работала в заведении, отец не пытался ей помочь, не пытался увести ее с этого пути. Но стоило ей умереть, как он немедленно объявляется, преисполненный скорби. Разве это не загадочное совпадение.
Я вышла на улицу и с удовольствием вдохнула чистый морозный воздух, оглядываясь и пытаясь сообразить, что мне следует делать дальше. И замерла, онемев от изумления: неподалеку стоял и смотрел прямо на меня дух немолодой уже женщины. Кто это? Неужели еще кого-то убили?

А в следующую секунду мир исчез, и я увидела, как та же женщина, крича о боли, тщетно пытаясь защититься, уворачивается на полу от ударов. Она старается откатиться, сжаться в комочек, но все тщетно: тот, кто нещадно пинает ее ногами, куда сильнее, и жалости он не знает.

Мир снова вернулся ко мне, а морозный воздух помог быстро прийти в себя. Что ж, кажется, я знаю, чей дух меня посетил. Права я была, не доверяя словам Григорьева. Женину мать не на улице убили. Я точно видела, что ее избивали в доме. И почему-то мне кажется, что муж это и делал. И полиция обязательно должна об этом узнать!

Разумеется, я слегка беспокоилась, как пройдет мой очередной разговор с господином следователем, но настроена была решительно. Я не позволю ему со мной поссориться. Каков бы ни был характер у мужчины, женщина всегда сможет с ним справиться, и я не исключение. Если я желаю и дальше сотрудничать с Яковом Платоновичем  и помогать полиции, мне следует научиться обуздывать его гнев, да и самой быть сдержаннее. Так что я постаралась забыть его грубую выходку  в ателье и настроилась на спокойную беседу.
– Рад Вас видеть, Анна Викторовна, – приветливо улыбнулся Штольман, увидев меня в дверях своего кабинета. – Вы нас своими молитвами не оставите?
– Яков Платоныч! – улыбнулась я ему в ответ.
Кажется, не я одна хотела избежать очередной ссоры. Что ж, отлично. Если мы оба будем продолжать в том же духе, то обязательно достигнем нужного результата.
А в следующую минуту все мысли об этом вылетели у меня из головы, потому что я увидела лежащую на столе Коробейникова кучу денег. В прямом смысле слова, кучу. Пачки купюр были просто свалены, как попало, и было их очень много.  Значит, это правда? И Женю все-таки убили из-за денег? Не могу в это поверить, никак! Впрочем, новые обстоятельства никак не отменяют того, что я должна сообщить сведения, полученные мною от духа. Так что роль денег в этом деле я обдумаю позже.
– Жена Григорьева умерла от побоев, – сообщила я Штольману, устраиваясь на стуле.
– Да. Он мне это говорил, – кивнул Яков Платонович. – На нее напали на улице.
– Ее и дома били, – сказала я, пытаясь прогнать из памяти жуткие картины, показанные мне духом Жениной мамы.
– Это он Вам сказал? – поинтересовался Штольман.
Я хотела было рассердиться на него за столь нелепый вопрос, но вместо этого лишь рассмеялась. Ведь и вправду смешно: каждый раз он спрашивает что-то подобное. Вот ведь упрямец!
– Конечно, нет!
Смех и в самом деле подействовал куда лучше обиды. Яков Платонович не стал заострять внимание на источниках сведений, будто смущенный моим весельем, и вместо этого переменил тему:
– Лиза нашлась. Жива и здорова.
– Позвольте мне с ней поговорить, – попросила я его, стараясь, чтобы это прозвучало как можно вежливее. – Хоть я и не адвокат.
Сработало. Яков Платонович кивнул, соглашаясь, и приказал городовому привести задержанную. В ожидании появления барышни, я спросила, за что ее арестовали. Выяснилось, что у Лизы как раз и обнаружили те самые деньги. Девушка утверждала, что Женя отдала ей их сама, Яков Платонович в этом сомневался. Кажется, он надеялся, что я смогу спросить об этом непосредственно у Жени. По крайней мере, он сказал, что Лиза на это надеялась. И как мне объяснить им, что дух не желает говорить со мной? Как помочь? В кои-то веки от меня просят и ждут реальной помощи даже тут, в управлении полиции, и это как раз тот случай, когда я бессильна.
Появление Лизы в кабинете сопровождалось шумом и криками, но Яков Платонович мигом призвал ее к порядку.
– Зря вы здесь сцены свои разыгрываете, – строго сказал он ей, и девушка немедленно притихла.
Вот ведь и голоса не повысил, но послушалась она его мгновенно. И все слушаются. Даже я иногда. И как у него это выходит? Надо будет потом обдумать это как следует, вдруг я тоже смогу такому научиться?
– Барышня, – обратилась ко мне Лиза, – помогите! Я денег не крала! На Вас одну моя надежда. Помогите! Скажите им.
Мне было стыдно смотреть на нее, но я принудила себя все-таки повернуться.
– Простите меня, Лиза, если можете, – сказала я, чувствуя, что даже голос плохо меня слушается. – Но не в моих силах это доказать.
– Что же это, барышня? – произнесла Лиза, и я увидела слезы на ее глазах. – Как же это? И Вы не верите?
Я готова была заплакать вместе с ней, если бы это хоть что-то изменило. Вот только не изменило бы. Дух не станет со мной говорить, плачь – не плачь.
– Верю, – ответила я, надеясь, что это хоть мало ее поддержит.
– Что же теперь, мне ни за что пропадать? – со слезами воскликнула барышня. – Как сговорились все меня погубить! Ведь и Женя к Вам не пошла, а знала, что зря! И что на верную смерть свою идет, чуяла.
– Подруга Ваша на шантаж шла, – строго ответил ей Штольман, – деньги вымогала, потому-то и представляла, как все закончится.
– Неправда! – рассердилась вдруг Лиза, да так, что и плакать забыла. – Не такая Женька! Она сказала, что человек есть, который ее ни в коем разе теперь не оставит. Жалко, не сказала, кто!
Яков Платонович приказал городовому увести Лизу в камеру, а я все думала над ее последними словами. Мне тоже казалось, что Женя не была способна на шантаж. В ней не было зла, алчности. Только боль и печаль.
А еще мне очень хотелось хоть как-то помочь Лизе. Я  и в самом деле не верила, что она украла эти деньги. Если Женя знала, что идет на смерть, а именно так сказал мне ее дух, то вполне могла оставить деньги подруге. Но вот как убедить в этом господина Штольмана? Я ведь помнила его мнение о барышнях из заведения. Но попытаться все-таки стоило: это было единственное, чем я могла помочь Лизе, попавшей в беду.
Яков Платонович, как и следовало ожидать, к моим попыткам его переубедить отнесся крайне скептически.
– Насчет девушек из заведения обольщаться не стоит, – строго ответил он мне, когда я попыталась ему доказать, что Лиза совсем не похожа на воровку.
– Обольщаться не стоит! – возразила я, стараясь не сердиться на его упрямство. – Их совратили и бросили в бордель, а теперь покупают их любовь!
– Есть женщины, которые ни при каких обстоятельствах в домах терпимости не окажутся.
Вот ведь еще и морали читает. Ну, почему он даже не пытается допустить, что не все виноваты в своем положении? Почему так категоричен? Мне вспомнилась Женя, которая даже став духом пыталась спрятаться в собственном детстве, в том далеком времени, когда она была счастлива.
– Разумеется! – попыталась объяснить я ему свою точку зрения. – Общество подталкивает туда тех, кто слаб! Ведь и Лиза! Она же ведет себя точно ребенок, защищая себя!
– Вас послушаешь,  так они прямо святые, – ответил он хоть и недовольно, но уже куда спокойнее.
Ну, кажется, хоть чего-то я достигла своими убеждениями. Может быть, по здравому размышлению, Яков Платонович смягчится и отнесется к Лизе более снисходительно.
– Я Вам одно могу сказать, – сказала я, оканчивая этот разговор, – осуждая Женю мы никогда не найдем ее убийцу.
Показалось мне, или Яков Платонович задумался над моими последними словами? Надеюсь, что это было именно так. Но я знала, что он вряд ли быстро изменит  свою точку зрения, так что на этот раз сочла разговор завершенным и распрощалась.

Дома был только дядюшка,  и это дало мне возможность рассказать ему в подробностях все, что я узнала за сегодняшний день. А заодно и пожаловаться на непокорных духов, которые как сговорились чинить мне препятствия в этом расследовании. Ну, куда это годиться – отмалчиваться о том, кто ее убил? Уж как я ни старалась, не говорит ничего – и все тут!
– И не является мне больше мать Жени, – продолжала я свои жалобы, пытаясь попутно согреться горячим чаем. – Кто ее там бил, что случилось – не знаю.
– Аннет, – улыбнулся дядюшка, отрываясь от газеты. – Штольман разберется. Ты как будто ему совсем не доверяешь!
Да почему не доверяю-то? Очень даже доверяю. Уверена, Яков Платонович непременно раскроет это дело и без показаний духов. Только, наверное, гораздо медленнее. А самое главное – без меня!
– Вот послушай, – сказал вдруг дядя, заинтересовавшись чем-то в газете, и продекламировал с выражением. – Мы при свечах болтали долго  О том, что мир порабощен  Кошмаром мелочного торга…
Но я уже не слышала стихов. Резкий холод вдруг охватил мое тело, как это всегда бывало, когда потусторонний мир заявлял о себе. Оглянувшись, я увидела малышку Женю, выглядывающую из-под стола. Внезапно она оказалась уже у меня за спиной, закрыла ладонями мои глаза, будто в игре.
– Не приставай, мама устала, – раздался шепот.
И в ту же минуту все исчезло. От неожиданности я вскочила со стула.
– Ты совсем не в себе, – встревоженно сказал дядя, прекращая декламацию и откладывая газету. – Что-то видишь?
– Это какая-то тайна его матери, – сказала я, с трудом переводя дыхание.
– Ты о ком?
– О Жене!  И она хранит ее, понимаешь?
Я опустилась на диван и потерла все еще ноющий живот. Судя по последствиям, дух Жени был чрезвычайно недоволен моими действиями.
– Оставь это дело Штольману, – просительно заглянул мне в глаза дядя, обнимая меня за плечи. – Оставь Штольману!
Я прижалась к нему, позволяя обнять меня и утешить. Я бы хотела оставить, наверное. Хотела бы – но не могу. Раз уж это все дано мне, я должна, обязана помогать. Иначе к чему это все? Но говорить я ничего не стала. Лишь прикрыла глаза, утешаясь лаской добрых и сильных рук.

Позже тем же днем наш дом посетил неожиданный гость – Антон Андреич Коробейников собственной персоной. Мама встретила его внешне приветливо, но настолько напряженно, что я сразу поняла, что гостя следует спасать. Интересно все-таки, что моя мама имеет против полиции?
– Антон Андреич ко мне, – сообщила я маме, выбегая из гостиной. – Это я просила его зайти и теперь забираю его подальше от ваших расспросов.
Надо сказать, Антон Андреич вовсе не помогал мне в этой неловкой ситуации, стоял, как столб, так что мне приходилось едва ли не силой его утаскивать. А ведь если мама затеет светскую беседу, я рискую вовсе не узнать, что привело помощника следователя на наш порог. Коробейников, наконец, сообразил, что от него требуется, смущенно улыбнулся маме и последовал за мной в комнату.
Оказалось, что Антон Андреич примчался в наш дом в надежде на мою помощь.  С его слов, Яков Платонович приказал арестовать по делу Жени Григорьевой студента Вершинина. Что за затмение, право, нашло на него? Ведь ясно же, что Вершинин любил Женю и убить никак не мог!
– Эх, Анна Викторовна, – огорченно ответил на мое изумление Коробейников, – это мы с вами полагаем, что Вершинин не  виновен! А Яков Платоныч церемониться не станут.
– Да вы что, хотите сказать, что он невиновного за решетку посадит? – изумилась я.
Неожиданно было слышать подобное от Антона Андреича. Помощник следователя всегда относился к своему начальнику с пиететом, даже обожанием, и непонятно было, как он вообще мог заподозрить его в дурном. Тем паче в такой вот глупости.
– Не то я хотел сказать, – поторопился успокоить меня Коробейников, явно расстроенный настолько, что и мыслей своих четко сформулировать не мог. – Не точно выразился. Опасаюсь, что на допросе Николай вину на себя примет.
Да, такое вполне могло случиться. Вершинин очень любил Женю. Наверняка он чувствует себя сейчас ужасно. А в скорби люди каких только глупостей не совершают!
– А что же делать? – спросила я Антона Андреича.
– Поговорите с Яков Платонычем, – попросил он меня.
Вот уж неожиданное предложение. Кажется, милейший Антон Андреич сильно преувеличивает мое влияние на господина следователя. Я вот пыталась за Лизу просить, и что? Послушал он меня? В том-то и дело, что нет!
– Я, конечно, могу с ним поговорить,  – попыталась я объяснить Коробейникову истинное положение дел. – Но вы же знаете, что я для него не авторитет.
– Что вы! – заулыбался мой собеседник. – Он, конечно, делает вид, но на самом деле часто прислушивается к вашему мнению.
Это было приятно слышать, если честно. И, должно быть, это правда, иначе зачем бы Антон Андреич стал прибегать к моей помощи в данной ситуации? Что ж, отчего бы и не попробовать? Вдруг у меня получится уговорить грозного сыщика если не переменить мнение, то хотя бы усомниться в своей абсолютной правоте.
Но прежде чем выйти из дома, предстояло еще преодолеть заслон в виде мамы, наверняка ожидавшей под дверью и полной решимости никуда меня не пустить в компании полицейского. Ну, тут надо действовать быстро и решительно. Главное, подготовить моего спутника, но это будет не сложно.
– Анна, ты куда? – немедленно спросила мама, увидев, что мы направляемся к двери.
– Помогу Антон Андреичу задержать преступника, – рассмеялась я, проскальзывая мимо мамы к двери. – Весьма опасного!
– Мария Тимофевна, – заторопился Антон Андреич изложить формальную версию, – Всего один урок английского для моего племянника.
Я поторопилась ухватить его за руку и выволочь в прихожую, пока мама, задав пару сотен вопросов, не заставила Коробейникова проболтаться, что племянников у него отродясь не было, потому как он у своих родителей был единственным ребенком.

До управления полиции мы почти что бежали бегом, так Антон Андреич боялся опоздать спасти друга. Но по прибытии оказалось, что все его тревоги были напрасны. Штольмана и в управлении-то не было. В кабинете обнаружился лишь студент Вершинин, в изумлении воззрившийся на нас, когда мы с Коробейниковым, запыхавшиеся от быстрой ходьбы, ввалились в дверь.
– А где Яков Платоныч? – поинтересовался у него Антон Андреич.
– Вышел он, – пояснил Вершинин. – Велел его здесь дожидаться.
– Так тебя что, не допрашивали?
– Вызвали только, как свидетеля.
Антон Андреич взглянул на меня виновато. Представляю, что он сейчас чувствовал: прибежал, сорвал меня из дома, заставил мчаться всю дорогу, а оказалось, что все это пустое и его опасения напрасны. Ну, и зря он расстраивается! Напрасны – и слава Богу, я только рада, что мне не придется снова переубеждать упрямого следователя. Однако Коробейников был так расстроен, что я, чтобы его утешить, решила остаться и выпить с ними чаю. Пусть убедится, что я на него не сержусь.

Яков Платонович вернулся спустя недолгое время, мы едва успели почаевничать. Обозрел нашу компанию несколько удивленно, но не сказал ничего, лишь кивнул неприветливо, оставил пальто с саквояжем и тут же вышел, уводя с собой Вершинина. Мы с Коробейниковым лишь переглянулись недоуменно. Оба не понимали, что происходит. Однако лично мне было ясно, что господин Штольман был совсем не рад меня видеть. Я даже уйти хотела, но Антон Андреич меня удержал, убеждая, что Яков Платонович на самом деле вовсе даже рад, просто снова не показывает виду. Ему почти удалось меня убедить, но тут дверь кабинета распахнулась, пропуская хозяина, мрачного, как грозовая туча. Следом за Штольманом городовой ввел Григорьева.
– Убийца – отец? – изумился при виде него Коробейников.
– Да, – сухо ответил мой сыщик. – Только убийцей он себя не считает. Да и отцом как будто тоже, –  и добавил, не глядя на меня. – Анна Викторовна, здесь сейчас будет проводиться допрос, так что я попросил бы Вас…
Я даже спорить не стала, таким он это тоном сказал. Понятно было, что мнения своего не изменит ни за что. Ни и пусть. Я лишь на минутку задержалась на пути к двери, чтобы посмотреть на Григорьева, чтобы взглянуть ему в глаза. И может быть, понять, за что он так ненавидел свою дочь, за что убил ее столь зверски.
И в тот самый миг, когда наши взгляды встретились, это и случилось. Снова подул ледяной сквозняк, продувающий меня будто бы насквозь, потом голова моя закружилась, будто  перед обмороком – и все исчезло.

Когда я пришла в себя, то обнаружила, что сижу на стуле в кабинете. На полу у моих ног Штольман и Коробейников вдвоем пытались скрутить беснующегося Григорьева, а тот вырывался из их рук и почему то явно пытался добраться до меня. Голова моя сильно кружилась, сердце стучало, как бешенное. Все лицо почему-то было залито слезами, а волосы растрепались. Господи, что тут случилось? Что со мной произошло? Такое впечатление, что я будто бы выключалась на время, что пропустила что-то важное!
Сыщики, наконец, справились с Григорьевым, и Яков Платонович, взъерошенный после драки и очень взволнованный, склонился ко мне. Я все никак не могла прийти в себя до конца почему-то. И от этого пугалась еще больше.
– Вы в порядке? – встревоженно спросил мой сыщик.
Я смогла только кивнуть ему в ответ. Но  он, кажется, совсем этим не успокоился, потому что сам, кышнув бросившегося помогать Коробейникова, облачил меня в пальто и довел до экипажа, приказав городовому на козлах проследить, чтобы  я добралась нормально. Я не возражала против его заботы, ощущая себя совсем разбитой. Лишь оглянулась, когда экипаж отъехал. Но он уже ушел внутрь.
Дома я поторопилась скрыться в своей комнате, чтобы не обеспокоить домашних. За время поездки я немного успокоилась, но еще ясно ощущала слабость. Добравшись до кровати, я упала, как подкошенная и тут же уснула.

Проснувшись, я вдруг ощутила, что пока я спала, вдруг нашлись сами собой ответы на все мои вопросы. Теперь я знала, что именно сделала Женя и зачем. Теперь я понимала ее. Она знала, что умирает. И последним в жизни ее желанием было наказать отца, убившего мать, разрушившего мир маленькой девочки, какой Женя была когда-то. Не знаю, откуда взялось во мне это понимание, но оно было, и мне больше не нужно было тревожить покой духа расспросами.
Зато другой вопрос встал передо мной во всей красе: что произошло со мной в кабинете следователя? Единственным, кто мог дать мне объяснения, был дядя, и я поспешила его разыскать и рассказать все в подробностях.
Дядюшка выслушал меня, как и всегда, чрезвычайно внимательно. А когда я закончила, лишь руками развел.
– Я всегда верил в твои способности, – сказал он радостно. – И меня поражает скорость, с которой они совершенствуются!
– И что это было?
– Дух, разумеется, – удивился дядя моему непониманию. – Дух вселился в тебя и воспользовался твоим телом, чтобы закончить незавершенное.
Господи ты, Боже мой! То есть, я не валялась в обмороке, что само по себе было бы невыносимо, я что-то делала и говорила, и даже не знаю, что? Неудивительно, что Яков Платонович так на меня смотрел потом! Он, наверное, теперь уж вовсе низкого обо мне мнения, ведь ему вселившиеся духи в голову точно прийти не могут. А значит, Штольман решит, что я разыграла какой-то спектакль! Теперь он, наверное, думает, что я дурочка, склонная к демонстрации и эпатажу, и вовсе общаться со мной перестанет! И это именно тогда, когда я, наконец-то, почти научилась с ним общаться и сотрудничать! Когда он почти перестал на меня сердиться по пустякам!
Дядя, наконец, заметил моим расстройство и, прервав свой панегирик моим способностям, попытался меня утешить, но получилось не слишком хорошо. Я была почти до слез обижена и на судьбу, сделавшую меня медиумом, и на духов, вмешивающихся в мою жизнь, когда им будет угодно, и утешаться не собиралась. В конце концов, устав спорить, дядюшка просто настоял на том, чтобы вывести меня на прогулку. Как он сказал, свежий воздух весьма способствует просветлению в мозгах. Я не стала спорить. Лучше уж гулять с дядей, чем сидеть и осознавать случившееся.

Свежий морозный воздух и вправду помог, я почти сразу успокоилась. Осталась лишь обида на духа, который сперва отказывал мне в помощи, а потом вот так со мной обошелся.
– Не захотела она тебе помочь или не смогла – нам это узнать невозможно, – возразил мне дядя в ответ на мои жалобы.
– Скажи еще – «неподвластно человеческому разуму», – язвительно ответила я ему. – Ну, как ты любишь!
– И что же? – не повелся на мою насмешку дядя. – И не подвластно. Даже с таким даром, как у тебя.
– Дядь, ты мне льстишь, – улыбнулась я.
– Ну, разве что самую малость, – хитро усмехнулся он, и вдруг как-то очень внимательно посмотрел на что-то за моей спиной.
Я оглянулась проследить его взгляд, и почувствовала, как сердце радостно забилось: по улице, явно направляясь к нашему дому, шел, не торопясь, Яков Платонович Штольман, и смотрел он прямо на меня.
– Извини, – сказала я дяде, и торопливо пошла навстречу моему сыщику.
– Добрый день, Анна Викторовна, – улыбнулся он мне радостно и светло. –  Допрос Григорьева из головы не выходит. Как Вам это удается?
Я даже рассмеялась от радости. Он не сердится. И не считает меня глупой истеричной особой. И рад меня видеть. Более того, он сюда специально за этим и пришел, чтобы меня увидеть! Как хорошо!
– Как же Вам объяснить?  – улыбнулась я ему, – На языке, Вам понятном?
– Может, попробуете?
Он не шутил, я ясно это видела. Яков Платонович действительно хотел понять. Несмотря на весь свой скепсис, свой несгибаемый материализм, он пришел сюда, чтобы попытаться понять меня, и я никак не могла даже помыслить отказать ему в такой возможности.
– Женя знала, что Григорьев может убить,  – постаралась я рассказать все, в чем сумела разобраться. – И хотела этого. Вот такое страшное придумала наказание.
– Не могу я поверить, что она искала такую смерть, чтобы наказать отчима, – возразил  Штольман. – Ведь она не хотела, чтобы мы знали, кто убийца.
Он верит. Он на самом деле верит мне!
– Но у нее была вера в Высший Суд, – пояснила я. – Она верила, что приговор Высшего Суда, а не земного, это и есть самое страшное наказание.
– Сложновато как-то, – покачал он головой задумчиво. И вдруг снова мне улыбнулся. – А Вы всегда ищете в людях что-то хорошее! Может, поэтому Вам и дается много больше, чем другим?
Я вспомнила, что даже не знаю, что именно он имел несчастье наблюдать в своем кабинете, и смутилась.
– Иногда мне хочется быть самой обыкновенной девушкой, – не удержалась я, чтобы не пожаловаться.
– Никогда Вы обыкновенной не будете, Анна Викторовна, – ответил мой сыщик и пошел рядом со мной по улице, привычно подстраиваясь под мой шаг.
– А Вы, Яков Платоныч, никогда не научитесь видеть то, что Вы не способны принять! – не удержалась я от ехидства, радуясь, что мы снова идем и болтаем, и подшучиваем друг над другом, будто бы и не случилось ничего необычного!
Я вдруг осознала, что мы почти дошли до угла, и вспомнила про своего оставленного спутника. Но дядя, как видно, дано понял, что в этом разговоре он лишний, и теперь удалялся от нас по улице, даже не оглядываясь. Ну, он точно не обидится на меня, я уверена.
Я взглянула на Якова Платоновича. Он тоже обернулся и посмотрел дяде вслед. Потом взглянул на меня и улыбнулся. И мы снова тихонечко пошли рядом по дорожке по направлению к парку. Раз уж сегодня такая чудесная погода, от чего же не прогуляться, не правда ли?

 
Следующая глава        Содержание

 
Скачать fb2 (Облако Mail.ru)       Скачать fb2 (Облако Google)