ЧАСТЬ 2
Глава пятая
Беготня с препятствиями


 
К выходу с кладбища задержанный потащился с большой неохотой, так что Васька не выдержал и наподдал ему по шее. Хоть душу отвёл. Когда хмырь этот начал Якову Платонычу кричать: «Я ж в тебя в упор стрелял!», Василий с трудом удержался, чтобы не вбить ему зубы в глотку до самой печёнки. Хорошо, что не успели они с Тимохой отойти далеко!
Василий оглянулся: Штольман всё ещё стоял около большого серого памятника, глядя на выбитое на нём имя. Знакомый кто? Ну не всерьёз же он благодарит покойника, за то, что пули отвёл? Хотя кто его знает… Взялись же откуда-то у затонских фартовых эти байки про заговорённого сыщика!
Неожиданно Ваське стало смешно. Сам Штольман атеист, ни в каких богов и чертей не верит (духи Анны Викторовны – не в счёт), а поди ж ты! Ну, с чудесным воскрешением всё понятно, но то, что заговорённым его считают – с чего бы? А уж история про надворного советника, что мошенникам является, это вообще ни в какие ворота. Но и она про Штольмана, точно: надо было видеть его лицо, когда Тимоха распинался про запах серы и адское пламя! Покойный Ребушинский тоже сказки о великом сыщике сочинял, но там хоть что-то от настоящей жизни было, а эти вот байки про сатанинского картёжника откуда? Хотя сам Яков Платонович, похоже, знает - откуда. Смешался он знатно, но удивлён точно не был. Надо будет спросить при случае. Не сейчас, конечно - сейчас сам на адский огонь в глазах и нарвёшься. Когда в настроении будет.
   
Вчера, когда уходили сыщик с женой из отделения, Евграшин долго смотрел им вслед, после чего повернулся к Ваське и промолвил с какой-то непонятной, словно бы растерянной улыбкой:
     - А и переменился он, Васятка. Словно оттаял. В былые годы был, точно ледышка колючая, тронь - порежешься. Антону Андреевичу, бедолаге, то и дело доставалось. Тебе проще будет.
     Смирной удивился про себя, потом задумался. Сколь он успел узнать Штольмана, был тот человеком ироничным, жёстким, порою прямым до резкости. Хотя голос и впрямь никогда не повышал, правда глянуть порою мог так, что лучше бы наорал, право слово. Но при всей своей язвительности терпения имел море.
     Внезапно Василий понял, о чем Сергей Степанович говорит. Вспомнилось вдруг, как поспорили они с начальником после самой первой встречи с Червинскими. И как Яков Платонович, вместо того, чтобы попросту осадить помощника парой резких слов, повёл его в Русский Музей – чтобы сам мог увидеть, сам ощутить.
     Начальник затонской милиции, словно прочитав Васькины мысли, усмехнулся и опять перевёл глаза на дверь, за которой скрылись Штольманы.
     - Отогрела она его… Сам видишь, брат Василий, своего человека встретить – это почитай, самое лучшее, что с тобой случиться может. Своего человека и своё дело.
     Васька промолчал, осмысливая. А Сергей Степанович, словно спохватившись собственных разнеженных чувств, улыбку с лица согнал, деловито собрал по столам какие-то бумаги и, нахлобучив фуражку, отбыл, сурово наказав молодому милиционеру оставаться за него. Только на пороге вдруг обернулся и улыбнулся снова:
     - Повезло тебе, Васька-Сыщик. Недаром книжки под партой читал! Вот как после этого в судьбу не поверить?
Домой Василий направился уже в сумерках, размышляя что ему и впрямь посчастливилось. Дело своё он нашел. И учителя повстречал такого, что лучше и не пожелаешь – может, и есть где-то на свете Шерлок Холмс и прочие Пинкертоны, но с настоящим Яковом Платоновичем они и близко не стояли. Именно рядом с ним прочувствовал Васька настоящий сыщицкий азарт как он есть: когда ты не просто ногами какого-то гада догнал, а вычислил его, нюхом нашёл. Разобрался. Хотя иные бы этого не поняли. Потому, что когда ты с маузером за душегубом каким гонишься, ты вроде как герой, а вот когда по помойкам окурки собираешь… Ну и пусть. Все равно радостно, что не ошибся в выборе. Еще бы человека своего встретить, как Сергей Степанович говорит. Такого… Такую…
Прежде Василий не смог бы объяснить толком – какую именно. Еще до отъезда его в Петроград Наталья, братняя жена, время от времени принималась сватать ему то одну, то другую соседскую дочку, но Васька только отмахивался сердито. Девушки были хорошие, но ни на одной даже глаз не замирал, не говоря уж о сердце. И только встретившись со Штольманами, понял наконец Василий Смирной, кто ему нужен. Вторая половинка, с которой без слов друг друга понимаешь. Как батюшка в церкви говорил: «И станут двое одна плоть». И чтобы один раз – и на всю жизнь, потому что Васька всегда про себя чувствовал, что однолюб он, и если один раз ошибётся, то второго уже не будет…
    «А не слишком ли широко ты губу раскатал, сыщик недоделанный? Может, тебе еще и кулеш с салом чтобы каждый день варила?» – одёрнул сам себя Василий, но сыщик со спириткой всё одно из головы не шли. Хотелось вот так же: тридцать лет глядеть и не наглядеться.
Стоило Ваське подумать о Штольманах, как он увидел их воочию, выходящими на перекрёсток. Анну Викторовну с Яковом Платоновичем в любых потёмках признать немудрено. Сыщик с женою шли по почти пустынной в этот час улице, не спеша, о чём-то согласно молчали, и Василий сам не понял, как вдруг отступил в сторону и очутился в густой тени ближайшего забора. Не хотелось им мешать. Они были сейчас – только вдвоём; словно бы время вдруг расступилось, и начальник затонского сыска с барышней Мироновой возвращались с прогулки, на которую вышли тридцать лет назад.
    Прекрасная Спиритка вдруг остановилась, обернулась к мужу – и обняла его, всё так же молча, и он её обнял, прижался щекой к щеке… Хорошо, какая-то щель рядом оказалась, в неё Васька и юркнул, смутившись донельзя. Неловко как-то получилось, словно бы он подглядывает тайком за близкими людьми, хотя ничего такого не было, да и они не скрывались, обнимаясь прямо посреди улицы.
Смеркалось быстро, небо загоралось робкими колючими звёздочками. Затонские переулки, погружённые во тьму, хоженые-перехоженные, отчего-то казались незнакомыми, таинственными тропками, ведущими неведомо куда. Василий шёл в неведомо куда и размышлял о том, что он бы тоже так хотел, что в такой вечер это нужно и правильно - гулять хоть с женой, хоть с подругой, держать её ладошку в своей. Назавтра их ждёт Циркач, которого надо искать и найти, потому, что ходить по земле такая сволочь не должна. А когда отправляешься на такую охоту, то намного легче, если знаешь, что кто-то ждёт тебя назад.
    Вдруг представилось, как возвращается он домой – на чугунных ногах, с головой, гудящей от невесёлых мыслей, - как открывает тихо скрипнувшую дверь. ОНА откладывает в сторону свою мудрёную книгу и улыбается. И светлеет мир вокруг…
Василий вздохнул. Всё бы отдал, чтобы картинка эта стала явью! А кулеш – дело десятое. Тем более что скоро коммунизм построим, а там булки сами на деревьях расти будут.
Очередной переулок вывел Ваську на берег пруда. Днём тут обычно торчали босоногие мальчишки с самодельными удочками, азартно ловили хитрых, вертлявых карасей. Сейчас же не было у пруда ни души: шуршали камыши, сладко пахла цветущая липа – вот здесь бы и стоять вдвоём с барышней, или сидеть рядышком на кем-то притащенном бревне, слушать её голос. На миг Василию показалось, что она уже здесь, рядом: поверни голову и встретишь искрящийся синий взгляд, светлый, яркий даже среди ночной тьмы взгляд девушки-весны. И она улыбнётся… А потом вскинет задорно левую бровь и скажет что-нибудь такое, отчего захочется без промедления залезть в ближайшую кротовью нору. Но он бы и на это согласился, пожалуй.
Васька посмотрел на лунную дорожку, бегущую по воде, послушал, как наперебой орут голосистые лягушки и загадал: когда встретятся – позовёт на прогулку обязательно. Не побоится. А в то, что они еще встретятся, ему верилось твёрдо: он теперь от Якова Платоновича никуда, если тот сам его не погонит, значит, и с дочкой его они еще увидятся. Ваське хотелось надеяться, что за тот случай с арестом Штольмана она его уже простила.
    Вот изведут Циркача, и сразу же вернутся в Москву или в Питер. Правда, в Питере ещё Венька Беркович, но, если подумать, они с Верой уже который год вместе учатся, а воз и ныне там. Смелее надо быть.
   
- О чём задумались, Василий Степанович?
Смирной хлопнул глазами, выныривая из воспоминаний вчерашнего вечера. Яков Платонович, догнавший их с Тимохой, смотрел на него вопросительно. Хорошо, что начальник уже привык, что Василий никогда не отвечает сразу. Вот и сейчас - не рассказывать же ему, что о девушке размечтался! Во-первых, не вовремя. А во-вторых, это ж не просто девушка, а собственная Штольмана дочка. Единственная, между прочим. И как они с Анной Викторовной еще посмотрят, когда поймут, что Васька ей в женихи нацеливается?
Глаза Васьки зацепились за понурую спину задержанного, которого вёл Тимофей и в голове мелькнула спасительная мысль.
- Я вот думаю, Яков Платонович – зачем он в нас стрелял?
Штольман чуть было не споткнулся на ровном месте. Левая бровь приподнялась ошеломлённо. Смирной поторопился объяснить:
- Понимаете, там, на Речной… Ну, подрались мужики в трактире, порезали друг-дружку. По новому кодексу не так бы много этому субчику и дали. Убийство бытовое, никакой тебе классовой борьбы. Убит только один, причём даже свидетели утверждают, что Ковров первый в драку полез. Мог бы вообще легко отделаться. А он в милиционеров палит. Это уже другой коленкор. Нападение на представителя органов советской власти при исполнении - это уже стенкой пахнет!
Штольман остро глянул вперёд, на арестованного.
- Действительно, шулера обычно редко за револьвер хватаются… А вы молодец, Василий Степанович! Ну, в данном случае мы можем об этом узнать прямо из первых рук.
   
Они уже подходили к кладбищенским воротам, когда Тимофей вдруг замедлил шаг и выпрямился настороженно. Василий глянул ему через плечо.
За воротами стояла толпа человек с дюжину, по большей части друзья и приятели покойного Коврова. Глядели они на приближающихся к ним милиционеров с задержанным безо всякого дружелюбия. Внутри у Васьки нехорошо ёкнуло. Артём Ковров, как он сам сказал недавно Штольману, был мужиком уважаемым. Непонятно, как его убийца вообще сумел живым из трактира уйти – то ли приятели убитого растерялись в первый момент, то ли их вовсе там не было, понабежали уже позже, но ловить его на кладбище они собирались всерьёз. Яков Платонович горячие головы охладил, но, похоже, не до конца.
Брат убитого шагнул вперёд, глядя на арестованного вовсе бешенными глазами.
- Вот что, служивые, - проговорил он хрипло, но твёрдо. – Не отошли бы вы в сторону? А этого нам отдайте.
Остальные поддержали его согласным гомоном.
- Ну ничего себе! – не очень искренне возмутился Тимоха, пытаясь как видно, перевести все в шутку. – Мы, значит, головой рисковали, а вам отдай! Не жирно будет?
Шутку не приняли.
- В самый раз, - проскрипел кто-то из толпы. – Что головой рисковали, за то спасибо скажем, а прочие хлопоты сами справим, уж не обессудьте. Вам-то зачем этот паршивец сдался? Всё одно к стенке поставите.
Смирной покосился на начальника: Яков Платонович молчал, только брови сдвинулись напряженно. Отвечать не торопился, и Василий его понимал. Вспомнился вдруг семнадцатый год, когда молодой затонской милиции то и дело приходилось вот так вставать на пути одуревших от вседозволенности людей. Верно Евграшин говорил, что побеждает завсегда тот, у кого поджилки крепче, но и слова каждый раз значили много. От неверно сказанного слова вспыхивала толпа, словно порох.
А вот Тимофей не выдержал, вылез вперёд:
- Это не вы решать будете, а народный суд! Разойдитесь, граждане, не мешайте милиции!
Но людей его петушиный выкрик только подхлестнул.
- А мы не народ, что ли? – подал голос какой-то умник. – Вот сейчас и осудим. А вы, товарищи милицейские, примите в сторону и не мешайтесь! Иначе что вы за советская власть, если против народной воли идёте?
Собравшаяся орава загалдела одобрительно, словно один человек. Василий прошелся сумрачным взглядом по толпе, всматриваясь в противников. У иных застыла на лицах угрюмая решимость, у других глаза были шалые, очумелые – что там в трактире в водку подмешивают? Брат покойного Коврова стоял впереди, сверлил убийцу Артёма взглядом, неподвижным от ненависти, и Василий понял вдруг, что этот кинется первым. А потом их не остановишь, озвереют - он такое уже видел. Не станет он ведь стрелять – по безоружным, по своим, городским. И Штольман не станет, и Тимоха! Сомнут. Глупо-то как - полечь в драке с неплохими, в общем, мужиками, защищая какого-то пришлого душегуба, который полчаса назад чуть не перестрелял их самих. Но иначе нельзя. Раз при задержании бандита не шлёпнули, то дальше пусть суд устанавливает, что и за что ему положено.
Героический сыщик оставался спокоен, только пальцы, сжимавшие набалдашник трости, побелели да морщины на лице обозначились резче. А ведь бросятся всей сворой, не посмотрят на его года!  И так их тут четверо на одного.
Васькина рука сама собой легла на кобуру. Ну, если пара выстрелов поверх голов их не отрезвит, пусть пеняют на себя. Значит, похоронят завтра обоих Ковровых! Яков Платонович с ним потом до конца жизни не заговорит – пускай. Лишь бы жив остался.
   
- И что у нас здесь происходит? – раздалось откуда-то из-за людских спин.
Голос был неожиданно весёлый и полный искреннего любопытства. Насупленные мужики вздрогнули. Милиционеры тоже. Василий оторопело уставился на шляпу, появившуюся позади толпы. Эта самая шляпа мелькнула перед ними, когда выбегали они из трактира, и знал её Смирной прекрасно, поскольку в последние годы была она в Затонске чуть не единственной. И голос тоже узнал. Доктор, Николай Евсеич. Ну, вот он здесь зачем?
Обладатель шляпы тем временем бесцеремонно раздвинул угрюмых мужиков и оказался совсем рядом с замершими милиционерами. Чем-то он походил на Штольмана: ростом, прямой осанкой, а в особенности – щегольскими шляпой и пиджаком, только Николай Евсеевич был молод, черноволос и смугл, как цыган.
Завидев Васю, затонский доктор улыбнулся почти радостно – белые зубы под лихими старорежимными усиками так и сверкнули.
- А Василий Степанович! С возвращением. Как ваш бок, кстати?
- Забыл уже, - пробурчал Василий, прикидывая, чем может обернуться появление здесь доктора Зуева. Человеком тот был несерьёзным: дело своё знал, но к жизни относился слишком уж легко, если с Васькиной колокольни смотреть. Он что - не видит, что тут заварушка затевается? Штатский, что с него возьмёшь!
Николай же Евсеевич словно бы и впрямь не заметил, что влетел прямо в центр готовой вспыхнуть потасовки. Повернулся вдруг к пожилому, одутловатого вида мужику, стоявшему рядом, и с силой втянул воздух носом, после чего резко нахмурился.
- Кондратий Семёнович, а вы никак выпили? Не вас ли я предупреждал?
Тот явственно замялся.
- Ну я это… Четушку-то и взял всего, не больше. Артюху-то помянуть!
- Сначала четушка, потом косушка, а потом глядь – поминаем уже не Артюху, а вас! – сурово заметил Зуев. – А у вас дети малые. Осиротить их раньше времени хотите?
Мужик покаянно вздохнул, пряча глаза. Несмотря на молодость и отсутствие столь обязательных для «настоящего дохтура» пенсне и бороды, Николай Зуев пользовался в Затонске определённым уважением: хотя бы потому, что был, почитай, единственным в нём врачом. Второй доктор, престарелый Мохноногов, больше хворал сам, чем лечил других.
Остальные следили за происходящим молча, с лицами по-прежнему каменными.
- Доктор, шли бы вы отселе, а? – хмуро выдохнул брат убитого. – У нас тут дела серьёзные, а вы со своими косушками!
- А то я не вижу! - удивительно спокойно ответил Николай Евсеевич. – Так зачем мне далеко уходить, если половину из вас потом всё одно ко мне привезут? Товарищ Ковров, я вам сочувствую в вашей потере, но дурное дело вы затеяли, поверьте. Потому, что есть закон. И товарищи милиционеры присягу давали. Убийцу брата они вам не отдадут.
- Да разве же это справедливо?! – выкрикнул Ковров, заводясь по новой. Молодой доктор, словно бы ничего не замечая, покачал головой с самым строгим видом, и снова обернулся к милиционерам. И острый взгляд чёрных глаз был Василию ответом: видел ли Николай Евсеевич, что тут происходит? Видел прекрасно. Потому и влез. Ох, рисковый у нас доктор, оказывается… Ведь, дойди дело до настоящей драки, и его не пощадят.
Василий заново окинул взглядом толпу. Брат убитого по-прежнему был бел от ярости, но остальных присутствие медика, слова его, как и то, что встал он аккурат между ними и милиционерами, явно сбило с воинственного настроя.
- Простите, а с кем имеем честь? – разомкнул губы доселе молчавший Штольман.
Зуев, словно бы враз позабыв о враждебной толпе за спиной, приподнял шляпу.
- Зуев Николай Евсеевич, доктор. Меня в кабак этот на Речной, вызвали. Мы с вами еще на пороге столкнулись – помните? С пострадавшим там, можно сказать, всё в порядке, поверхностная рана, даже без больницы обойдёмся. Больше крика. А вот Коврова наповал, - взгляд доктора стал серьёзным. – А вы, простите, тоже из милиции?
- Штольман Яков Платонович, из Московского угро, - коротко представился сыщик. Брови доктора удивлённо приподнялись.
- Штольман? Тот самый, что у Пантюши в музее на стенке?
Яков Платонович нахмурился недоуменно. Василий с досадой подумал, что чёртов музей всплывает уже не первый раз. Там что – действительно портрет Штольмана висит? Яков Платонович точно не обрадуется. А Зуев, хоть и молодец, но нет бы язык придержать!
- Так вы, оказывается, в угрозыске, а у нас знаете, думали, что… гм… - Николай Евсеевич кинул взгляд в сторону кладбища и несколько смешался, но следом вдруг ухмыльнулся. – Впрочем, вы, должно быть, и сами знаете, что у нас думали. Я, собственно, не об этом хотел спросить.
Взгляд его переместился на арестованного, что так и стоял с перекошенным лицом подле насупленного Тимохи.
- Так это тот самый? – коротко спросил доктор Зуев. – Скажите, Яков Платонович, а оружие… нож его – он у вас?
Штольман бросил быстрый взгляд на помощника. Вася, слегка недоумевая, вытащил из-за пазухи орудие убийства: при виде свёртка, покрытого тёмными пятнами, толпа заволновалась. Доктор Зуев, не обращая внимание на недружелюбный гул за спиной, быстро размотал тряпку и принялся пристально разглядывать бандитский нож.
- Этим… Этим Артюху, точно! – проскрежетал вдруг брат убитого, что стоял побледнев, сжимая и разжимая кулаки.
- И не только его, я думаю, - спокойно сказал Николай Евсеевич, поднимая глаза на Штольмана. – Вскрытие, конечно, покажет точно, но характер раны… Думаю, этим ножом уже был убит один человек, некто Филимонов, если я не ошибаюсь. Нужно бумаги поднять.
Об этом убийстве Василий слышал впервые – должно быть, случилось оно в бытность его в Петрограде, а вот имя убитого ему показалось знакомым, только не вспоминалось сразу, откуда. Внимательно следившие за ними мужики встрепенулись, принялись угрюмо переговариваться.
- Доктор, вы уверены? – прищурился Штольман, глядя на доктора с новым интересом. Про окружавшую их толпу он словно бы тоже забыл.
- Практически, - кивнул Николай Евсеевич. – Очень характерное лезвие, вот тут – видите - скос, а вот зазубрины. Этим ножом били, точно.
- Ну и что?! – внезапно оскалился доселе молчавший арестант. – Нож не мой, я его вчерашнего дня у босяка на рынке купил! Не докажешь!
Мужики все как один помрачнели. Судя по взглядам, многие внезапно вспомнили, зачем они сюда пришли – и теперь размышляли, не след ли продолжить начатое. Неужели драки всё же не миновать? Васька нахмурился.
- А вы его отдавать не хотите! – горько выдохнул брат Коврова. – Двоих убил, сволочь, а еще и издевается!
Но прежней оголтелой решимости в его голосе уже не было. Штольман, должно быть, тоже это услышал, потому как заговорил твёрдо, но спокойно.
- На то и есть следствие и суд. Что бы еще данный гражданин не натворил – по закону он за всё ответит, не беспокойтесь. Кроме ножа и другие вещи есть, которые можно найти и доказать. И которые у босяка на рынке не купишь. Кроме того, вот вы говорите, что он двоих убил. А может, и не двоих. Василий Степанович, много у вас нераскрытых дел за последние годы, где нож фигурирует?
- Имеются, Яков Платоныч, - сумрачно заметил Смирной. Иные дела и впрямь лежали у них еще с Февральской. Васька покосился на бандитский нож, возвращенный ему Зуевым, и вдруг его осенило. – Яков Платоныч, а не потому ли он в нас и стрелял?
Взгляды присутствующих устремились к арестованному. Тот дёрнулся и огляделся панически, судорожно облизывая губы.
- А деда Григория с фабрики – не он ли? – внезапно выкрикнул кто-то из толпы. – Тоже ведь всего ножами истыкали!
Люди загомонили в голос. Задержанный отшатнулся назад, едва не упав и не свалив своего конвоира.
- Ну уж это вы мне не пришьёте! – визгливо выкрикнул он. – И с душегубами этими вы меня не путайте, у нас дорожки разные! Я их не знаю, а они меня тем более! Слышь, фараон! – убийца резко повернулся к Штольману, потом перевёл бешеные глаза на Василия. – Что докажете, за то отвечу, а чужих грехов на меня не вешайте! Не я это, вот те крест!
- Разберёмся! – резко бросил Смирной, и только потом сообразил, что получилось это у него в один голос со Штольманом. Васька смутился, но героический сыщик словно бы ничего не заметил, продолжил говорить, снова переводя взгляд на хмурую толпу.
- Вот вы у нас его отберёте. Отберёте, забьёте до смерти. Это будет за вашего товарища Артёма Коврова. А иным мёртвым, по-вашему, справедливость не нужна?
Мужики всё еще стояли молча, мрачно переглядываясь, но Василий уже видел, что напряжение спадает. Надо бы еще какие правильные слова для них найти. Помощник сыщика прикидывал, что еще такое можно сказать дружкам убитого, дабы окончательно свести на нет их решимость устроить самосуд, но тут трактирные завсегдатаи все как один уставились куда-то за спины милиционеров и дружно поснимали шапки.
Васька не нужно было оглядываться, чтобы догадаться, кто именно вышел из кладбищенских ворот. Он и не стал. Штольман лишь покосился в сторону нового действующего лица, и только Зуев повернулся к нему и даже кивнул, здороваясь.
- О чём шумим, православные? – раздался в наступившей тишине густой голос отца Серапиона.
Мужики замялись. Наконец кто-то сбивчиво произнёс.
- Так видите, батюшка – убивца нам не отдают!
Батюшка только хмыкнул.
- Так убивец – не грош на паперти. С какой радости его отдавать? Вы бы еще у волка из зубов кость вырывали!
Смирной всё-таки оглянулся на попа, запоздало припомнив, что на кладбище батюшка со Штольманом успели поцапаться. Героический сыщик, похоже, жеребячье сословие не слишком уважал, да и отец Серапион был пастырь не шибко смиренный.
Говорили, что и в Затонск его в своё время прислали, турнув из более богатой епархии за неуживчивость и взамен всучив настоятельство над одной из самых убогих тутошних церквушек. Но народ его любил. Сам Василий от церкви давно уже отшатнулся, но о батюшке слышал хорошее: буен, но не сребролюбив, обругать может крепко, но и в помощи не откажет. Справедлив, и за обиженных не раз вступался.
И сейчас это могло оказаться не в пользу советской милиции. Глаза священника были нехорошо прищурены: он обвёл ими всех присутствующих, особо задержавшись на убийце – и на Штольмане. Васька почувствовал, как по спине ползёт холодок. Сказанёт вредный поп сейчас что-нибудь подходящее из Писания и мужики, воодушевившись, полезут-таки отбивать у них арестованного.
 
Голос отца Серапиона и впрямь громыхнул, как из пустой бочки.
- Ведь сказал Господь: «Мне отмщение и Аз воздам!» Аз воздам, слышите? А про вас, дети мои, там ничегошеньки не сказано! Вот и не берите грех на душу. Ибо коли вы оного лиходея своею рукой на воротах повесите, то для общества оно полезно будет, но для души вашей бессмертной – ни в коем разе. В карты играли, беса тешили – мало вам показалось? Не пятнайте же ни души, ни руки. Пусть те грешат, кому оно по должности положено. С них советская власть грехи спишет.
Взгляд батюшки снова упал на Штольмана и стал каким-то особенно ехидным.
- Бо материалисты суть! – торжественно и злорадно провозгласил поп. – К тому же отпетые!
Отпетый – это он на похороны намекает, что тридцать лет назад состоялись, сообразил Васька. Вот ведь змей в рясе! Но всё-таки выступил на стороне законной власти, хоть и проехался по этой самой власти и по великому сыщику заодно; оттого Смирной решил промолчать, хотя так и подмывало дать зловредному попу укорот за его шуточки. Ладно, чёрт с ним! Есть поди в Затонске какое-нибудь общество воинствующих безбожников, вот пусть они отца Серапиона и усмиряют.
Штольман на языкастого батюшку лишь покосился без слов; потом выразительно глянул в сторону Тимофея, и понятливый Тимоха, кивнув, подтолкнул своего подопечного вперёд. Толпа расступилась неохотно, но молча: теперь, когда на стороне милиции оказалась не только медицина, но и церковь, приятели Коврова, казалось, окончательно утратили свой злой кураж. Брат погибшего обвёл их безнадёжным взглядом и внезапно сел прямо в пыль, закрыв лицо руками.
Сыщик коротко посмотрел на убитого горем Коврова и с хмурым видом повернулся к Ваське, сказал резко:
- Пойдёмте, Василий Степанович. И так полдня потеряли с этим уголовником, а еще до райотдела его тащить.
Арестованный внезапно оглянулся через плечо и глумливо ощерился.
- Что, каринец каплюжный, рассыпаться боишься? Не носят ноги старого волка?
Васька снова пожалел, что не выбил гаду зубы еще на кладбище. Сам Штольман лишь уголком рта досадливо дёрнул.
- Ты за меня не переживай. Не понесут – на тебе поеду.
- Аки кузнец Вакула на ничтожном бесе, - отчётливо пророкотал за их спинами неугомонный отец Серапион.
* * *
Ноги старого волка еще носили, но и бегать им сегодня предстояло еще немало, и дело было даже не в расстоянии – во времени. Пройдя несколько шагов, Яков Платонович с досадой подумал, что бес, упомянутый насмешником-попом, оказался бы сейчас весьма кстати. Почти полдня бестолково потрачены на охоту за трактирным убийцей и душеспасительные беседы с новоявленными линчевателями… Умом Штольман понимал, что неправ. Циркача и его банду затонская милиция ищет уже не первый месяц, несколько часов никакой особой роли не сыграют. И, не явись милиционеры вовремя – приятели убитого Коврова, как пить дать, отправились бы ловить его убийцу сами, и тогда дело могло обернуться совсем плохо. Или поймали бы и забили до смерти – или, что вернее, загнанный в угол фартовый положил бы еще несколько человек, отстреливаясь. Очень похоже на то, что терять ему и впрямь было нечего, «семь бед – один ответ» - так, получается? Штольман еще раз бросил взгляд на сумрачное лицо арестованного и окликнул парня-милиционера.
- Тимофей, вы идите, мы сразу за вами. Погодите, Василий Степанович.
Сыщик тронул за рукав о чём-то задумавшегося помощника и приостановился, оглядываясь. Молодой затонский доктор как раз догонял их с неведомо откуда взявшимся чемоданчиком в руках. Должно быть, подойдя, оставил свой скарб на обочине и в толпу ввинтился уже без него. Чтобы руки для драки были свободны? Лицо Николая Зуева по-прежнему озаряла лёгкая полуулыбка, словно бы и не грозило ему совсем недавно быть разорванным на куски оголтелой оравой.
Яков Платонович уже убедился, что здесь, в Затонске, прошлое караулило его повсюду. Что-то не изменилось вовсе, иное состарилось в согласии с прошедшими годами. А что-то было и не самим прошлым, а смутным его отражением, отсветом, многократно прошедшим через кривые зеркала. Вот и вместо доктора Милца – увлечённого профессионала, доброго, мудрого друга, - отчаянный и беззаботный доктор Зуев.
Откуда-то нахлынула непонятная горечь. Штольман заговорил, чувствуя, что голос его звучит излишне резко, но ничего старый сыщик не мог с собой поделать.
- Николай Евсеевич, история с этим ножом и убийством Филимонова: это действительно так или вы это на ходу выдумали, чтобы нас выручить?
Зуев картинно вздёрнул тонкие брови.
- Вы сомневаетесь в моей квалификации, как прозектора?
- Простите, не хотел вас обидеть, - начал Яков Платонович, досадуя на самого себя, но доктор вдруг весело улыбнулся.
- И правильно делаете, - перебил он сыщика. – Специального курса судмедэкспертизы я не проходил, всё на опыте. Но вот по части ранений опыт у меня, поверьте, достаточный.
- Вы военный хирург? – высказал догадку Штольман.
Выправка у Николая Евсеевича и впрямь была сродни офицерской. Зуев снова улыбнулся и покачал головой отрицательно.
- Нет, типичная тыловая крыса. Но с четырнадцатого года, как институт закончил, работал в Москве, в военном госпитале. Так что на дырки в организмах насмотрелся. В Затонск вернулся в восемнадцатом, но и тут меня Василий Степаныч сотоварищи практикой обеспечивают, - доктор блеснул зубами в сторону его молчаливого помощника.  – Так что я, как этого покойника, в трактире, увидел, так и вспомнил про Филимонова. И рана, и удар очень характерный. Тем более что это тоже недавно случилось, в памяти свежо. Более ранние случаи… Тут мне нужно бумаги пересматривать. Может, что и всплывет. Всех покойников в голове не держу, мне и с живыми дел хватает.
- Пожалуйста, доктор, - отрывисто вымолвил сыщик. И снова вышло резко, и снова захотелось одёрнуть себя. Николай Евсеевич не виноват, что он – не Александр Францевич.
- Попытаюсь, - легко согласился доктор, словно бы ничего не заметив. – Но на полноценную экспертизу у меня не каждый раз время есть, вы уж поймите. Тот несчастный старик на фабрике… Вот тут я про нож ничего не могу сказать. Бедолагу просто на куски разрезали. Единственное, что мне видится – двое били, не меньше. И удары разной силы, и ножи, похоже, разные. Но это, скорее, интуиция.
Шольман припомнил, что в деле, которое он изучал вчера, и впрямь имелись заключения медэкспертизы, пусть и довольно краткие. И про разный характер ранений у покойного Палицына там тоже было сказано, правда всего в двух словах. До настоящего судебного медика молодому затонскому врачу еще расти и расти. Но второго такого специалиста, как доктор Милц, сейчас не только в уезде – во всей губернии, должно быть, днём с огнём не отыщешь, и хорошо, что хоть какой-то есть. Вряд ли у него много времени остаётся на мертвецкую: врачей сейчас везде нехватка, наверняка и в Затонске та же история.
 
Толпа у кладбищенских ворот медленно рассасывалась. Тимофей – неглупый парень, право, - утащил своего угрюмого подопечного на другой край улицы, затенённый деревьями, чтобы не попадался лишний раз на глаза неудачливым народным судиям. Брат убитого сидел уже не на земле, а на лавочке у ворот, понурив голову, слушал пристроившегося рядом отца Серапиона. Кажется, батюшка, когда хотел, умел разговаривать и тихо, и сердечно.
Затонские горе-линчеватели с хмурыми лицами один за другим потянулись туда, откуда пришли – к повороту на Речную. Наверняка обратно в трактир, саркастически подумал Штольман. Благо повод теперь есть. Коврова - помянуть, поимку убийцы – обмыть, да и тот досадный факт, что не удалось повесить оного на воротах, тоже залить требуется.
Доктор Зуев, должно быть, тоже подумал о чём-то схожем, а глаза имел и на затылке. Поскольку обернулся вдруг и ловко прихватил за рукав проходящего мимо мужика: того самого, с которым он заговорил первым, втиснувшись в толпу перед кладбищенскими воротами.
- А вам, Кондратий Семёнович, еще раз строго напоминаю о вреде горячительных напитков, - назидательно произнёс он. И, сделав страшное лицо, добавил вовсе загробным голосом. - Поскольку для вас слово «ром» и слово «смерть» означают одно и то же!
Штольман уставился на него с изумлением. Мужик ничего не понявший, но явно напуганный, вздрогнул и втянул голову в плечи. Доктор, посмотрев пристально и сурово, выпустил рукав пациента, и тот припустил по улице, то и дело оглядываясь и кивая мелко и часто.
Рядом с начальником тихонько ухмыльнулся Василий. Кажется, не только Ребушинского он в детстве успел прочитать и цитату опознал.
Что ж, второго доктора Милца в Затонске нет и не будет - вместо него вот этот литературный персонаж…
На какой-то миг Якову сделалось до странности смешно и грустно одновременно. И Александр Францевич незримой тенью прошёл рядом, покосился на молодого своего преемника, лукаво и одобрительно блеснул глазами поверх очков…
- Николай Евсеич, а где ваша табакерка с куском сыра? - неожиданно для самого себя окликнул доктора Штольман.
Зуев оглянулся. Черные глаза стали совершенно озорными.
- Думаю, там же, где ваши пять револьверов, Яков Платонович!
Доктор откровенно полюбовался ошарашенным лицом старого сыщика, после чего приподнял шляпу и с возгласом: «До встречи!» направился в сторону Речной.
   
Штольман еще мгновение стоял столбом, после чего развернулся и решительно зашагал вслед за Тимофеем, который уже тянул арестованного в ближайший переулок.
Раздражение нахлынуло с новой силой, хотя злиться на доктора, по сути, было не за что. Штольману он понравился. Просто нужно впредь иметь в виду, что любой молодой человек в этом городке когда-то был мальчишкой и, может статься, читал книжонки «затонского Гомера».
Самый преданный почитатель сих опусов шёл сейчас рядом, старательно пряча ухмылку. Вася вообще к «Приключениям героического сыщика» относился особо, хотя никогда о них не упоминал.
- Вы не думайте, Яков Платоныч, нормальный он доктор, - внезапно заговорил Смирной, перехватив его взгляд. Видно, посчитал своим долгом прикрыть шутника перед героическим сыщиком. - В дырках точно понимает. Меня в девятнадцатом порезали чуть не насквозь. Николай Евсеич заштопал, так зажило, как на собаке.
- Отчаянный больно, - пробурчал старый сыщик.
- Наш, затонский, - в голосе помощника к осуждению по адресу излишне храброго штатского отчетливо примешивались гордость за земляка. – Нужно было про Филимонова у него разузнать, - внезапно добавил он без всякого перехода.
- В смысле? – насторожился Штольман. Вася задумчиво наморщил светлые брови.
- Вспомнил, где я про этого Филимонова слышал, Яков Платоныч. Если тот самый, конечно. Вы ведь думаете, что банда Циркача как-то с Яковлевыми связана?
- Он тоже работал у Яковлева? – быстро спросил Штольман, но в ответ услышал вовсе неожиданное:
- Он Яковлевым прикидывался.
Яков Платонович почувствовал, как сама собой изумлённо вздёрнулась левая бровь. Василий принялся объяснять:
- Тётя Лиза как-то говорила. Был в городе такой Филимонов, что воображал себя фабрикантом Яковлевым. На голову больной. И получается, его тоже убили.
Помощник кивнул в сторону задержанного. Яков безо всякого удовольствия посмотрел туда же и нахмурился.
- Не верю я в чудеса. Это было бы слишком хорошо, Василий Степанович – в качестве приза в банальной трактирной драке заполучить одного из членов банды!
Вася посмотрел на него недоумённо, явно не понимая, на что он сердится. Штольман глубоко вздохнул и продолжил отрывисто:
- Василий Степанович, поверьте старому сыщику – если бы кто из людей Циркача имел привычку ошиваться по трактирам, передёргивая в карты, вы бы раньше о них услышали. Что-то да просочилось бы. А тут за три месяца - ни единой наводки, ни единого намёка. Стало быть, единственная связь – что убит городской сумасшедший, считавший себя Степаном Яковлевым.
- И то, что хмырь этот – тоже пришлый, - хмуро добавил Смирной.
Яков взглянул на него внимательно, снова отмечая про себя, что Василий, несмотря на несколько простоватый вид, ничего не пропускает мимо ушей.
- Очень слабая зацепка. Пришлых сейчас везде хватает. И в списке Евграшина этого убийства нет, значит на обычные зверства банды оно не похоже. Вы дело просматривали ведь?
- Читал, - неохотно ответил молодой человек.
- И?
- Мрази. Давить их, нелюдей, - Василий снова сумрачно глянул в сторону арестованного. – Но ведь проверить всё равно нужно?
Штольман досадливо покачал головой. Интуиция подсказывала сыщику, что наткнулись они на случайное совпадение. Но помощник был прав: не сам ли он всегда твердил, что следует проверять все версии? Значит, и внезапно всплывшее убийство Филимонова придётся проверять на связь с делом Циркача, терять на этом время… Но здесь хотя бы убийца известен. Поручить Смирному, раз его это зацепило, пусть пройдёт по этой ниточке до конца? Нет, лучше отдать этого трактирного головореза Евграшину, пусть начальник райотдела сам из него душу вытряхивает. Уж с такой братией бывший городовой разговаривать умеет, тем более что все доказательства налицо.
Несколько мгновений Штольман раздумывал, не отправить ли Тимофея с задержанным в участок, чтобы самому с помощником, не мешкая, повернуть в сторону Фабричной. Вряд ли кто-то из несостоявшихся народных судий решится их догонять. Но рисковать не следовало; кроме того, сократить путь им всё одно бы не сильно удалось. В райотделе же мог оказаться вернувшийся из Богимовки Евграшин, а с ним – какие-то новости, но самое главное – милицейская пролётка. Какой бы ледащей не была приписанная к затонскому отделу кляча, всё одно она доковыляет до другого конца города быстрее, чем два порядком набегавшихся сыскаря.
* * *
Вопреки всем надеждам Штольмана, в участке не оказалось ни милицейского начальника, ни милицейской брички. В дежурке было пусто; пожилой дежурный с хозяйским видом хлопотал около попыхивавшего в дальнем закутке старого самовара, но, узрев ввалившихся в дверь милиционеров с добычей, занятие свое бросил и, вернувшись на положенное по уставу место, воззрился на них вопросительно.
- Оформляйте, - устало махнул рукой сыщик, взглядом указывая дежурному на арестованного. – Тимофей, оставайтесь тут, вернётся Евграшин – доложитесь ему. Мы к Латышеву, управляющему здешней фабрикой.
С утра найти упомянутого управляющего было бы куда проще. Сейчас время за полдень, наверняка усвистал уже куда-нибудь. На рыбалку, например: фабрика всё одно стоит. Рядом тяжело вздохнул Василий. Яков Платонович перехватил тоскливый взгляд помощника, направленный на закипающий самовар. У сыщика и самого в горле пересохло от беготни, день выдался жаркий во всех смыслах. Может, не стоит так гнать?
Но чутьё подсказывало, что стоит. Яков поискал глазами графин, что в былые годы украшал стол дежурного, но то ли его куда запрятали, то ли не пережила посуда крушения Российской Империи. Ладно, в сенях, через которые проходили, вроде стоит ведро с водой - помнится, оно и тридцать лет назад там стояло. Можно из ковшика напиться.
- Чай пока откладывается. Идёмте, Василий Степанович, - Штольман уже было повернулся обратно к входной двери, как дежурный вдруг вскинулся с места.
- Так это… Вашбродь… Тьфу ты, то есть, товарищ старший милицейский оперативный агент! – явно не зная, как правильно именовать новое, но вне сомнения важное лицо в затонском райотделе, Палыч заполошно сложил в кучу все известные ему должности и звания. – Дожидаются вас!
- Кто еще? – раздражённо дёрнув щекой, вопросил Штольман.
Дежурный покосился на прикрытую дверь бывшего сыскного отделения и расплылся в улыбке столь добродушной и глуповатой, что Якову Платоновичу и без слов стало понятно – кто. Резко выдохнув, сыщик направился к кабинету.
   
Возле чайного столика в кабинете действительно маялись в ожидании Анна Викторовна и большая корзинка.  Завидев мужа, госпожа Штольман проворно подхватилась с места и кинулась к нему.
- Яша, ну наконец-то!
- Аня? - Штольман замер на пороге, встревоженно глядя на жену. – Что-то случилось?
Анна, уже нацелившаяся было его обнять, отстранилась и глянула удивлённо.
- Ничего не случилось. Я обед вам принесла.
- Обед? – тревога в душе сыщика сменилась раздражением. – Аня, пообедаем потом. Совершенно нет времени!
Но Анну Викторовну нелегко было сбить с намеченного пути. Не слушая мужа, она споро извлекала из своей корзинки небольшой чугунок, закутанный в пестрядь, две толстые фаянсовые тарелки, завёрнутый в салфетку хлеб.
- Яков Платонович, вы же помните постулат о неотменяемости обеда? Нынче, если мне не изменяет память, вы даже не завтракали! – и Анна уставилась на него обвиняюще, сжимая разливательную ложку, точно маршальский жезл.
От чугунка соблазнительно пахло.
- Аня, время, - поморщившись, просительно повторил Яков Платонович. Но Анна Викторовна, должно быть, уловила слабину в его голосе.
- Вам снова нужно кого-то ловить? – твёрдо вопросила она.
Судя по всему, дежурный уже капитулировал перед солнечным обаянием бывшей барышни Мироновой и выдал ей подробный отчёт о том, куда и зачем отправился её непоседливый супруг.
- Нет, нам нужно допросить управляющего фабрикой. – честно признался Штольман.
- Яков Платонович, я задержу вас не более чем пятнадцать минут, - тихо и твердо сказала Анна, глядя ему прямо в глаза. – Уверяю вас, погоды они не сделают. Иначе я рискую и к ужину вас не дождаться. А я обещала, что голодать вы не будете!
Так и до «господина Штольмана» недалеко. Или до «товарища Штольмана», учитывая современные реалии. Анна Викторовна была полна решимости накормить мужа обедом, а убедить её отказаться от своих планов ему никогда не удавалось. Выражение лица госпожи Штольман твёрдо говорило о том, что попытайся сыщики сейчас улизнуть – она погонится за ними по улице с чугунком и половником; представив себе эту картинку, Яков Платонович со вздохом капитулировал.
- Быстро же завершилась ваша экскурсия по Затонску, - немного язвительно заметил он, устраиваясь рядом со столом.
Досада, вызванная очередной задержкой, требовала себе выхода, но довольная своей победой супруга пропустила его сарказм мимо ушей. Поставила перед ним глубокую тарелку с каким-то непонятным, но вкусно пахнущим варевом, густо сдобренным зеленью, потянулась за ложкой – и вдруг замерла, растерянно глядя на свой чугунок.
- Аня? – Штольман встревожился, готовый вскочить. Опять духи, будь они неладны? Но Анна уже смотрела на него, улыбаясь.
- Вспомнилось… Знаешь, Яша, я однажды думала: а как бы мы жили, останься тогда в Затонске? - негромко произнесла она. – И первое, что мне тогда пришло в голову – поселилась бы я в полицейском участке. И кормила вас с Антоном Андреичем обедами. И вот… - Анна снова взглянула на ложку в своих руках и протянула её мужу наконец. – Похоже, я тоже иногда бываю провидцем.
- Рад, что ваша мечта сбылась, - пробурчал Штольман, обжигаясь горячей едой. - Антона Андреевича только не хватает,
- Вася есть, - снова светло улыбнулась жена, не обращая внимания на его несносное брюзжание.
Василий действительно вошёл за ним следом и замер на пороге, созерцая дымящийся чугунок с каким-то странным выражением лица. Анна наполнила следующую тарелку и взглянула на него удивлённо и весело.
- Сегодня кулеш, - сообщила она. – С салом. Вася, вы его едите?
Штольман насмешливо вскинул бровь: Вася был воспитан в истинно пролетарском духе и харчей, как правило, не перебирал. Смирной, точно очнувшись, внезапно покраснел до ушей. Пробормотав что-то невнятно-извиняющееся, взял из рук Ани тарелку – так, словно она была из антикварного сервиза немыслимой цены, - и шмыгнул за стол помощника, старательно пряча глаза. Что это с ним? Впрочем, заострять на Василии внимание Штольман не стал, торопясь побыстрее расправиться с обедом.
-  А экскурсия удалась, - с мечтательной улыбкой промолвила жена, пряча опустевший чугунок обратно в корзинку. – Спасибо Лизе. Знаешь, Яша, Затонск очень мало изменился! Разве что деревья выросли. Нужно будет к нашему старому дому сходить, Лиза сказала, что там еще одну школу открыть собираются. И люди…  Это так необычно – видишь одних, а вспоминаются совсем другие!
Только сейчас Якова посетила мысль, что явление Прекрасного Медиума могло стать в Затонске тоже своего рода местной сенсацией. Конечно, Анна Викторовна по бытовавшей в городке версии пребывала в добром здравии, можно было не опасаться, что её начнут принимать за блуждающий дух. Однако отца Серапиона с его оглоблей определённо стоило иметь в виду: вряд ли к духовидцам он относится как-то иначе.
Да и другие недоброжелатели могли отыскаться. О чём он только думал, отпуская её сегодня бродить по городу в компании мадемуазель Жолдиной?
- Кого-то из знакомых встретили? – чуть настороженно спросил Штольман.
- И да, и нет, - весело ответила Анна. - Яша, помнишь дело мадам де Бо?
Штольман помрачнел. Давнишнее дело столичного конфидента приятных воспоминаний у него не вызывало. И сама история была мутная, и справедливость в ней не сказать, чтобы восторжествовала, но тяжелее всего было вспоминать тогдашнего себя – своё отчаяние побеждённого, свои чёрные сомнения. Безнадёжное чувство того, что он теряет Анну и бессилен что-то изменить…
- Помнишь Ульяну Птицыну, она еще вышла замуж за купца Зуева? – продолжала тем временем жена, не замечая его хмурого вида. – Я познакомилась с её сыном.
Яков замер, не донеся ложку до рта. Ну конечно, Евсей Зуев! А он-то еще удивился мимолётно: откуда в Затонске взялся доктор с чисто русским именем Николай Евсеевич и внешностью майн-ридовского героя.
Но с сыном купца Зуева сегодня встречался он сам. Причём при обстоятельствах, прямо скажем, мало подходящих для установления светского знакомства.
- Мадам Ребушинская таскала тебя в этот притон на Речной? – с трудом выговорил он свистящим шёпотом.
Анна умолкла на полуслове и посмотрела на него непонимающе. Молчаливый Василий Степанович тоже вскинул голову и уставился на начальника удивлённо и встревоженно.
- Я понимаю, товарищу журналистке нужны сенсации, - язвительно продолжал Штольман, с трудом сдерживая голос. – Общественность желает знать! Но зачем она потащила с собой тебя?!
Анна хлопнула глазами недоумённо и, наконец, обрела дар речи.
- Яша, о чём ты вообще? – возмутилась она. - Мы не были ни на какой Речной, тем более – ни в каком притоне. И не стоит так говорить о Лизе! Ну какие такие сенсации ей нужны?!
- Их двое, Яков Платонович, - внезапно подал голос Вася.
Сыщик глянул на него сердито.
- Зуевых – их двое. Сыновей старой Ульяны. Один доктор, второй в музее работает. Мы с одним сегодня встретились, а Анна Викторовна с тётей Лизой - с другим, должно быть. - обычным своим спокойным тоном пояснил Смирной, затем перевёл глаза на духовидицу и внезапно спросил с ухмылкой: - Тётя Лиза опять за музей воевала?
- Кажется, нет.  - коротко ответила Анна.
Между глаз её пролегла сердитая морщинка; спохватившись, она попыталась улыбнуться, но улыбка вышла несколько натянутой. И на мужа госпожа Штольман подчёркнуто не смотрела.
Яков стиснул зубы и уставился в тарелку, страшно негодуя на самого себя за неуместную вспышку. Вместо того, чтобы просто расспросить жену, с ходу полез в бутылку. Сыщик, называется! Да что это с ним?
Обед доедали в неловком молчании. Наконец тарелка Штольмана опустела, Анна, тоже не слова ни говоря, забрала её и несколько раздражённо сунула в свою корзину. Сыщик смотрел на неё, чувствуя себя целиком и полностью виноватым.
- Значит, вы с Лизаветой Тихоновной в музей ходили? – спросил он осторожно.
- Нет, с Пантелеймоном Евсеевичем мы на улице повстречались, - всё еще чуточку сердито ответила жена. – Но он звал заходить. Особенно, когда услышал фамилию Штольман. Сказал, что нам там будет особенно интересно. Я пообещала, что непременно заглянем.
- Аня! – страдальчески нахмурился сыщик. Супруга взглянула на него победно.
- Ну, Яков Платонович, это всё ж таки особенное для нас место, - проворковала она. – Разъезжая пять! Где вы одной лишь тростью принялись разгонять полчище сатанистов, дабы в итоге оказаться в подвале связанным и там, наконец, признаться мне в любви!
Со стороны Василия послышался странный звук, словно молодой человек чем-то подавился. Хотя со своей тарелкой справился куда быстрее начальника. Штольман покосился в его сторону.
- Не принимайте так сразу на веру, Василий Степанович. Это из «Приключений Героического Сыщика». Неопубликованное.
Аня тихонько прыснула, задвинула свою корзинку под чайный столик и решительно повернулась к мужу.
- Так куда мы теперь?
- Мы? – сыщик озадаченно вскинул бровь.
Кажется, его супруга краткой прогулкой по родному городу удовлетворилась вполне и собиралась с новой энергией включиться в расследование.
- А что, есть варианты? – в тон ему спросила Анна Викторовна. – Снова в кабинете меня запрёте? Евграшин в этом участвовать не согласится, учтите!
Яков Платонович опомнился. Действительно, какие у него варианты? Приказать жене сидеть здесь, в кабинете райотдела, или в гостинице? Или отправить дальше гулять по городу, уже даже без Лизаветы Тихоновны, в одиночестве, поминутно ожидая, что неугомонная Аня во что-нибудь влезет?
Подспудное чувство тревоги, одолевавшее сыщика, наконец-то выкристаллизовалось, сложившись в понятную картинку. Опасно было в Затонске. Он сам не мог понять, откуда это предчувствие: возможно, оно возникло из утреннего разговора с Кулагиным, а может быть, это подавала голос отточенная годами интуиция, но ощущениям такого рода он привык доверять. Именно оно понуждало его спешить, именно оно заставило его взвиться едва не до потолка, когда он осознал, что предоставленная сама себя Анна могла снова куда-то сунуться – без него.
Быть с ним рядом сейчас для неё будет всего безопаснее. Им предстоит не задержание и не засада – просто разговор со свидетелем, именно то, что они столько лет делали вместе.
- Нет уж. Не будем проверять на прочность бедный старый кабинет, - примирительно сказал Штольман. – Пойдёте вместе с нами.
Анна Викторовна торжествующе улыбнулась.
* * *
Выйдя на улицу Штольман первым делом посмотрел по сторонам, но увы – милицейская бричка всё еще не вернулась. Можно было раскошелиться на извозчика, но похоже, в нынешнем Затонске стали они редкостью. Прежде хоть один «ванька» да обнаруживался где-нибудь невдалеке, сейчас же ни единой пролётки не виднелось на всём протяжении улицы - пешеходы, да пара телег, влекомых куда-то лохматыми, неторопливыми крестьянскими лошадёнками. К управляющему Латышеву отправились пешком, но Анна крепко держала его под руку и, кажется, совсем уже не сердилась, оттого шагалось сыщику на удивление легко.
Когда показались за очередным поворотом обшарпанные бараки, Яков Платонович мимолётно удивился: по прошлой памяти ему казалось, что до Фабричной их компании еще идти и идти. То ли городок со временем усох, то ли обед пошёл на пользу.
Фабричная и в прежние времена была не самым весёлым местом в Затонске, а теперь гляделась и вовсе уныло, даже в нынешний погожий день, отчетливо напомнив Якову лондонский Уайтчэпел. Чувствовалось, что после закрытия фабрики местному населению приходилось туговато. Половина бараков, где прежде жили фабричные рабочие, нынче стояли пустые – или полупустые, с заколоченными, а то и выбитыми окнами. Заборы частично повалились, частично отсутствовали вовсе, должно быть реквизированные предприимчивыми горожанами на дрова. Иные смердящие мусорные кучи вольготно раскинулись чуть ли не до середины дороги, а навстречу то и дело попадались личности, по сравнению с которыми сегодняшние завсегдатаи трактира на Речной сошли бы за высшее общество. Кое-кто здоровался с Василием, по большей части боязливо: молодого милиционера в родном городке определённо знали. На сыщика с женой глазели: кто с недоверием, кто с любопытством, кто и с превосходством – вот, мол, господа бывшие, теперь мы все равны, одну с нами грязь будете месить. Яков усмехнулся про себя. Взгляды отдельных люмпен-пролетариев были и вовсе далеки от дружелюбия, но дальше взглядов дело не шло.
За бараками пошли маленькие, в три окна, домишки, тут улица выглядела уже куда опрятнее и веселее. Заборы были целы, за заборами вместо крапивы в человеческий рост красовались грядки с луком и кусты крыжовника. Ближе к фабрике начали попадаться дома побольше, должно быть, прежде селились тут цеховые мастера и иное мелкое начальство. Во дворе самого последнего – первого, если считать от фабричных цехов, дома-пятистенка возилась пожилая женщина.
- Добрый день, - окликнул её Штольман, подходя ближе. – Товарищ Латышев, управляющий фабрикой, здесь проживает?
- И вам здравствуйте. Здесь квартирует, - настороженно ответила женщина, откладывая тяпку и обтирая грязные руки о серый передник. Необычная компания за калиткой её явно озадачила: широкоплечий парень в кожанке, сразу видно, что из нынешних комитетчиков, а рядом – седовласый барин с тросточкой и барыня ему под стать. – А вы кем будете, значит?
- Из милиции мы, - веско ответил Смирной, заставив женщину боязливо охнуть. Яков Платонович иронически вздёрнул бровь – Вася, вроде бы, специально не старался, но сосредоточенным своим обликом граждан пугал. Судьба и здесь забавно повернулась: в прежние времена это была прерогатива грозного полицейского начальника – стращать обывателей ледяным своим взглядом, но нынче простого парня в фуражке со звездой граждане боялись куда сильнее, чем старика «из бывших».
Впрочем, женщина быстро пришла в себя и, последний раз вытерев руки о передник, двинулась к ним. Даже улыбнулась в ответ на приветливую улыбку Анны.
- Натворил чего? – поинтересовалась она деловито, отпирая калитку. – Человек вроде тихий, не бедокур, значит. Или на фабрике опять что?
- А вы кем ему приходитесь? – спросил Штольман.
Женщина неуверенно пожала плечами.
- Вроде как хозяйка квартирная. Зубарева я, Домна Михайловна, значит. А Ефима Захарыча ко мне о прошлом годе какой-то комитет подселил, что ему, значит, к фабрике поближе быть надо. Сам-то он из приезжих, значит.
- Он дома сейчас? Видеть его можно? – резко спросил Штольман, прерывая разговорчивую хозяйку.
Та закивала.
- С утра дома был и сейчас дома должно быть, где ж ему быть-то? С утра выходил во двор, а опосля и не видела. Вход-то в его половину – он вот здесь, значит…
За углом и впрямь открылось еще одно крыльцо, ведущее в невидимую со стороны улицы пристройку. Окна, несмотря на летнее время, были закрыты и даже занавески задёрнуты. Хозяин вздремнуть после обеда лёг? Не страшно, потом доспит. Штольман кивнул помощнику и решительно двинулся к дверям, как вдруг Анна вздрогнула всем телом и остановилась, выпуская его руку.
- Яша, здесь дух!
Сыщик, не раздумывая кинулся к жене, готовый её подхватить, но кажется, явившийся ей дух был не из злокозненных. Аня лишь немного побледнела. Яков Платонович уже собирался привычным жестом обнять жену, но она медленно отвела его руки, не отрывая взгляда от крыльца.
- Не пускает нас, - проговорила она глухо, пристально всматриваясь в пустоту. – Руками машет – нет, нет… Словно отталкивает, - Анна повела перед собой руками, точно повторяя движения видимого только ей призрака.
- Василий Степанович, назад, - отрывисто приказал Штольман, отступая на несколько шагов и оттаскивая Анну вслед за собой.
Вася послушно попятился, встревоженно поглядывая то на духовидицу, то на пустое пространство перед дверью. Домна Михайловна так и стояла в стороне, ухватившись за свой передник и глядя на странных посетителей округлившимися глазами.
Анна глубоко вздохнула, выходя из транса, но не содрогнулась и живот ладонями не зажала. Похоже, неизвестный дух действительно не желал причинить ей вред.
- Исчез… Яша, нельзя туда ходить! – Анна Викторовна резко повернулась к мужу, вцепляясь в его лацканы. Штольман молча накрыл её руки своими, потом притянул к себе, обнял за плечи…
- А что за дух, Анна Викторовна? – враз посуровев, спросил Василий, по-прежнему подозрительно поглядывая на неподвижную дверь.
- Не знаю, - Анна нахмурилась, точно пытаясь сосредоточиться. – Мужчина. Пожилой, в очках, полный. А! – она резко подняла голову. – На шее, вот тут – то ли ожог, то ли родимое пятно.
- Иисусе! – громко всхлипнула хозяйка дома, с ужасом глядя на духовидицу и отступила на шаг, некрасиво кривя рот и мелко и часто крестясь. – Латышев это! Ефим Захарыч!

 
Следующая глава       Содержание
   

Скачать fb2 (Облако Mail.ru)         Скачать fb2 (Облако Google)