Арбатская весна


   
Москва, март 1918 года
За тридцать лет без малого Анна Викторовна отвыкла от холодов. Разумеется, во Франции зимой, когда задувает вездесущий сырой ветер, тоже можно продрогнуть до костей. А вот морозы и снегопады… Наверное, они случались, но обычно Анна не успевала этого заметить. Отчетливо помнила она только безумное Рождество девяносто седьмого. Снегу тогда выпало много, и пролежал он долго. Анна даже смогла показать его Вере. Подошла к окну с новорождённой дочкой на руках и шепнула: «Смотри, малышка, снег!» И маленькая Верочка согласно причмокнула, тараща голубые глазёнки.
Не намёк ли это был от мироздания? Что рано или поздно Вере, как и всей их семье, суждено будет вернуться в страну, где этот самый снег лежит по полгода, и этим никого не удивишь?
Впрочем, этой зимой часто случались оттепели: серые, гнилые, но это было более чем кстати. Иначе они с Яковом умерли бы от холода.
 
В своей квартире Штольманы еще в начале зимы закрыли две комнаты из четырёх, а вслед за ними и кухню, на которой всё равно нечего было готовить. В двух оставшихся поселились неуклюжие печи-буржуйки, своими длинными и кривыми шеями протянувшиеся к форточкам. Буржуйки коптили немилосердно, дым от них ветер нередко забрасывал обратно в форточку, но выбирать не приходилось – центральное отопление в их доме проработало лишь до декабря, после чего ушло в небытие вслед за прочими «пережитками прошлого». Возле толстобрюхой печки стояла тропическая жара, заставлявшая Анну вспоминать Индию, но стоило отойти на пару шагов, и становилось зябко. Когда их топили, печи раскалялись докрасна, но столь же быстро и остывали – топить их приходилось часто, а жечь было нечего. Дрова вслед за хлебом стали едва ли не главной ценностью в Первопрестольной. Порою Якову Платоновичу удавалось раздобыть пару чурбаков или полдюжины досок от забора, но не они одни охотились за подобными сокровищами.
Случалось, что дров в квартире не оставалось вовсе. При свете дня еще удавалось не обращать на это большого внимания, находя себе то одно занятие, то другое, но длинными зимними вечерами холод брал своё.
Анне начинало казаться, что вязкая смертная стынь медленно и неотвратимо придвигается к ним из темноты опустевших комнат. Шажок, еще шажок… Не было сил сопротивляться этому ощущению – наоборот, в глубине души в ответ пробуждалось что-то столь же холодное, от чего её не могли укрыть даже руки мужа. Пробуждалось и тянулось навстречу приближающейся черноте. Что это было – отчаяние, бессилие? Или просто возраст властно заявлял о себе замедлившимся током крови?
Но хуже всего было то, что Яков в подобные моменты делался по-особенному молчалив и мрачен. Анна понимала, конечно, что его гнетёт. Но ничего не говорила.
Штольман заговорил первый – в один из таких вот вечеров, когда они сидели на диване вдвоём, тесно прижавшись друг к другу, укрывшись пледом поверх пальто. Почти бессильный огонёк в недрах буржуйки облизывал ножку очередной табуретки. Муж держал Анины руки в своих больших ладонях, пытаясь согреть, и смотрел на крохотное пламя с нарастающей тоской. Наконец он промолвил угрюмо:
– Зачем я только притащил вас сюда…
Анна Викторовна вздохнула. Для неё не было секретом, что подобные мысли время от времени посещали любимую кудрявую голову. С тех самых пор, как они приехали в Россию в мае семнадцатого и мало-мальски начали разбираться в окружавшей их действительности.
– Яков Платонович, вы почти тридцать лет это твердите, – ответила она спокойно. – Прямо-таки семейный девиз. Нужно будет завтра взять атлас и отметить в нём все места, где вы успели мне это сказать. По всему свету, начиная с Затонска.
У мужа дернулось левое веко. Сердце Анны сжалось на миг, но она лишь улыбнулась.
– Яша, мы прекрасно знали, куда едем. В страну, где нас никто не ждёт. И где творится черт знает что. Одним словом, на родину.
– Кто же знал, что это «чёрт знает что» будет таких масштабов?
– Ну, мировая революция на то и мировая, – с иронией заметила Анна. – Яша, мы всё решили еще во Франции. Возвращаться нам точно незачем. И потом, дети… Верочка отсюда не уедет. Её мечта сбылась. Среди всего этого хаоса, как это ни странно. И Митя с Максимом... И у нас всё как-нибудь образуется.
Она взяла ладони мужа в свои и сжала их покрепче, стремясь разделить с ним свою уверенность. Ведь нечто похожее с ними уже случалось – в Париже, весной девяносто второго, когда завершилось их казавшееся бесконечным путешествие. И Штольман, оставшись без дела, очень похоже маялся и грыз кулаки, хотя тогда их собственная жизнь протекала намного благополучнее. С дровами точно проблем не было.
Без дров тяжело, но их поиски всё же недостаточно увлекательное занятие для сыщика его квалификации. Вот только иного дела в хаосе, неожиданно обрушившемся на Россию, пока не просматривалось. Хотя сколько раз судьба подводила их к самому краю, за которым внезапно оказывалась не пропасть, а новая дверь? И сейчас Анне хотелось верить, что всё наладится – быть может, очень неожиданно и странно, совсем не похоже на их прежнюю жизнь. Но наладится непременно.
Бывали у Штольманов и худшие времена. Главное, что они вместе. А возвращаться… Франция приняла их, как родных, и долгие годы была домом для их семьи и близких, но Анна почему-то остро ощущала, что возвращение их не спасет. Снова будет круассан на завтрак и горячий шоколад, и драгоценное тепло, радующее тело… Вот только тела угаснут быстро и неотвратимо. Потому что души их останутся тут, в России – новой, непредсказуемой, чарующе-страшной.
Должно быть, в душе Анна всегда это знала. Даже в те годы, когда они были уверены, что обратный путь на Родину им закрыт. И решение они приняли вместе, разве нет? Но как объяснить это Якову, которого снова мучает его дурацкое чувство вины?
– Яша, всё образуется, – повторила она. – Обязательно. Я знаю.
– Чудом разве что, – угрюмо хмыкнул Яков Платонович.
– Хотя бы и чудом. А чудеса у нас находятся под моей ответственностью, вы помните? – Анна потеснее прижалась к мужу. – Поэтому завтра за дровами вас поведу я. Наша соседка, та самая, чью корзинку вы героически спасли от разбойного нападения, сегодня в знак благодарности поделилась со мной секретом. Тут неподалёку есть заброшенный сарай.
– Точно заброшенный? – муж покосился на неё с некоторым подозрением.
– Точно-точно, – безмятежно подтвердила Анна Викторовна, украдкой скрестив пальцы за его спиной. – А потом мы возьмём мои серёжки с топазами и пойдем на Сухаревку. Где обменяем их на что-нибудь съедобное.
Муж, услышав о серёжках, резко нахмурился и катнул желваки на щеках. Но она лишь улыбнулась и уверенно продолжила:
– У вас это лучше получится. Я так и не научилась по-московски торговаться. А вы там, как рыба в воде.
Желваки снова прокатились по худому лицу, но Анна чувствовала, что отчаяние немного отступило. Этот бой с холодной тьмой она выиграла. Но что потом?
* * *
Обещанный сарай и впрямь обнаружился в неприметном закутке, на задворках полуразрушенного склада. Похоже, к нему уже не раз наведывались окрестные жители – те доски, что сподручно было выломать и утащить, были выломаны и утащены, но кое-что еще держалось. Анна с сомнением оглядела остатки ворот, накрепко сколоченных из добротного, в полпяди толщиной кругляка. Можно ли с ними справиться?
Её героический сыщик с суровым видом придвинулся к воротам. Анна невольно улыбнулась – зрелище показалось ей одновременно мрачным и трогательным. Но в революционной Москве господин в приличном пальто и котелке, терзающий огромным топором дверь старого сарая, ни у кого не вызывал удивления. Два проходивших мимо старичка – по виду тоже «бывшие» – покосились на Штольмана почти с завистью; мальчишки, горохом высыпавшие из ближайшего проулка и сбившиеся в стайку неподалёку, и вовсе не обратили на них с Яковом внимания.
Физиономии большинства ребят были Анне Викторовне знакомы. Один – точно из их дома, остальных она тоже частенько встречала на окрестных улицах. Собравшись кружком, пацаны рассматривали нечто, остававшееся для Анны невидимым.
Кто-то из ребят восхищённо присвистнул:
– Козырная штука! А порох есть?
– Тише ты! – осадил его недовольный мальчишеский голос. Анна поспешно отвернулась, сделав вид, что ничего не замечает, но продолжая изо всех сил прислушиваться.
– Есть и порох, и дробь, – донеслось до неё. – Ну что, идём?
Краем глаза она увидела, как один за другим мальчишки юркнули в пролом, зияющий в стене лабаза. Анна Викторовна быстро оглянулась на мужа, сражавшегося с непокорными воротами. Услышанное её встревожило. Порох… Что затевают эти сорванцы? Но отрывать Якова от дела ей показалось излишним. Дверь старого сарая поддалась, наконец, его усилиям и начала разваливаться на отдельные составляющие. Стоит им отойти – и с трудом добытые дрова кто-нибудь запросто уволочёт… Поколебавшись еще мгновение, она поставила на снег старую корзину, взятую под щепки, и ринулась вслед за ребятами.
 
Шустрые мальчишки успели скрыться из виду, и Анне пришлось поплутать меж заборов прежде, чем она обнаружила в одном из них путеводную дыру. Заглянув в неё, она поняла, что оправдываются наихудшие её предположения.
Компания собралась на небольшом пустыре меж глухих стен. Трое мальчишек окружили четвертого, как видно, бывшего у них заводилой – тот стоял, гордо выпрямившись и явно красуясь. А почему бы и не покрасоваться – с револьвером в руках?
Револьвер был не настоящий, конечно, самопал, но натворить бед такая штука была вполне способна. Анна торопливо пролезла в дыру и открыла было рот, собираясь суровым окриком остановить опасное озорство, но один из мальчишек опередил её, выкликнув звонким от волнения голосом:
– Пли!
Что-то зашипело и бахнуло на манер детской хлопушки. Стрелок пошатнулся, но устоял на ногах.
– Промазал… – разочарованно протянул кто-то из его приятелей. Помятая кастрюля, косо поставленная на кучу кирпичей, сваленных у одной из стенок, и впрямь стояла неколебимо.
– Ничо, сейчас пороху побольше сыпанём!.. – уверенно заявил чернявый. – Герка, порох где?
– Тут, Саш, – самый маленький из ребят торопливо полез за пазуху, как вдруг заметил стоящую в нескольких шагах Анну – и испуганно замер.
Вслед за владельцем пороха на неё уставились и все остальные мальчишки. И что теперь? Отругать их? Потребовать отдать нехорошую игрушку, пригрозить нажаловаться отцу-матери? А будет ли толк? Перед Анной стояли типичные уличные сорванцы, за свою короткую жизнь успевшие повидать и огонь, и воду, и медные трубы. А еще две революции. Таких не напугаешь. Сейчас убегут, а завтра снова найдут приключений на свои бедовые головы.
«Аннет, если не можешь прекратить безобразие, его следует возглавить!» – эхом прозвучал в голове голос любимого дядюшки Петра. Ох, дядя…
Анна посмотрела на притихшую компанию насмешливо и покачала головой:
– Нет, ребята, так у вас ничего не выйдет!
Решительно шагнула к мальчишкам и азартно потребовала:
– А ну, давай сюда!
– Чего? – вырвалось у кого-то из ребят.
– Поджигу свою давай! Покажу, как правильно.
Подобного предложения пацаны явно не ожидали. Воспользовавшись их минутной растерянностью, Анна ловко вытащила самопал из руки чернявого парнишки, которого успела мысленно записать в вожаки уличной ватаги и сурово произнесла:
– Первое, что ты должен запомнить: если возишься с оружием, держи его так, чтобы ствол был направлен в сторону. Не на тебя. И не на твоих товарищей!
– Да он не выстрелит, – промямлил еще не пришедший в себя пацанёнок. Остальные лишь таращились молча на непонятную дамочку, явно пытаясь сообразить, что же им делать. То ли бежать, то ли отнимать назад свой самопал…
– Раз в год и палка стреляет. Есть правила, что кровью написаны, – Анна без зазрения совести процитировала любимого мужа, кажется, даже с его интонациями. – Еще и ствол болтается. Кто удумал ржавой проволокой прикрутить?
– Так другой не было, – буркнул кто-то.
– Доктору это будешь объяснять, когда в больнице без пальцев окажешься, – зловеще пообещала Анна, старательно подкручивая проволоку. – Или соседу, в которого по дурости попадёшь. Порох где?
Маленький Герка, поколебавшись, протянул её бумажный пакетик. Анна развернула его и осторожно насыпала немного пороха в дуло поджиги.
– Побольше бы, – несмело заметил чернявый Сашка.
– Слонов тут нет, – сурово ответствовала Анна. – А кастрюле вашей и этого хватит. Где пыж?
Стараясь не думать о том, что будет, если порох успел отсыреть, и что скажет ей потом Яков Платонович, госпожа Штольман старательно зарядила самодельный пугач, проверила запал, лично выбрала из Сашкиного коробка и укрепила рядом с запальным отверстием две спички, и решительно скомандовала:
– А ну, отошли все назад!
Мальчишки послушно порскнули в стороны. Анна бестрепетно прицелилась в дырявую кастрюлю и чиркнула коробком о привязанные спички.
Громкий хлопок и звон металла о металл слились воедино. Отдача у лёгонького оружия оказалась весьма ощутимой – Анна едва не выронила поджигу, но тут же совладала с собой и, непринужденно опустив ноющую руку, хладнокровно заметила:
– Вправо забирает.
Пацаны несколько мгновений молча таращились на упавшую кастрюлю. Наконец кто-то просипел восхищенно:
– Ух ты!..
– Да она сама, небось, свалилась, – буркнул Сашка, явно переживая поражение. Один из мальчишек помладше, ни слова не говоря, кинулся к стенке, подобрал кастрюлю, повертел её в руках… Обернулся к остальным, демонстрируя новое отверстие:
– Во! Насквозь!
– Ох, высший класс! – выдохнул парнишка, стоявший рядом с Анной. Посмотрел на неё с уважением. – Тётенька, а вы где стрелять научились? У эсеров, да?
Анна фыркнула. Не хватало еще, чтобы её записали в бомбистки!
– В Индии научилась. Только не из такой пукалки, конечно.
– Из маузера, небось? – подал голос еще кто-то.
– Можно и из маузера, – кивнула Анна. – Но мне самой больше всего «Уэблей» нравится. А этот пугач я у вас забираю, – она решительно сунула самопал в карман. – Скверная штука. Рано или поздно она взорвётся и кого-нибудь покалечит.
Ребята стояли, насупившись, но возражать никто не пытался. А ведь наверняка прикидывают, как сделать еще одну поджигу… И что – выслеживать их теперь по подворотням?
– А давайте договоримся, – заговорщицки предложила она. – Вы не балуетесь с порохом и самопалами, а вместо этого я попрошу мужа, и он научит вас стрелять. Из настоящего револьвера!
– Анна Викторовна, вы уверены, что это хорошая идея?!
Голос был знакомый и очень сердитый. Анна оглянулась. Штольман протиснулся сквозь щель в заборе и стремительно подошёл к жене. Снег под ногами сыщика скрипел громко и негодующе. Ну, вот на что он опять злится?
– Аня, что здесь происходит? – отрывисто спросил муж, неловко поправляя съехавший котелок левой рукой. Правая рука крепко сжимала топор.
– Яша, дрова! – немедленно спохватилась Анна. – Зачем ты их бросил, их же утащат!
Тот раздраженно дернул щекой.
– Анна Викторовна, какие дрова? Вы исчезли Бог знает куда, ни слова не сказав. И тут начинается пальба. Что я, по-вашему, должен был подумать? – он обернулся, суровым взглядом окидывая притихших мальчишек. – Кто тут стрелял?
Ребята молча и испуганно попятились. На замурзанных мордашках без труда читалось желание сбежать отсюда поскорее и подальше, но между ними и единственным выходом с пустыря стоял Штольман.
Анна торопливо положила ладонь на лацкан пальто.
– Яков, это я стреляла.
Взгляд мужа переместился на неё.
– Вы? И в кого же?
– Яков Платонович, ну почему обязательно – «в кого»? В кастрюлю. Вот из этой штуки. – Анна извлекла из кармана конфискованный самопал. – Просто хотела показать мальчикам, что эта вещь – совсем не игрушка.
– И потому вы решили поиграть в неё сами?
Бровь мужа саркастически изогнулась. Забрав у неё пугач, Штольман покрутил его в руках и промолвил язвительно:
– Вместо этого вы собрались научить этих гаврошей стрелять из настоящего револьвера? Я правильно понял?
– Не я, а вы, – бестрепетно поправила его Анна. – У вас лучше получается объяснять детям, что такое оружие. Митю с Максимом вы ведь научили. И Верочку.
Муж громко хмыкнул и скептически покосился на сбившихся в кучку мальчишек.
– Я подумаю. Но Анна Викторовна, если ваш урок закончен, давайте всё-таки займёмся дровами. Пока их действительно кто-нибудь не упёр.
– Давайте, – Анна решительно развернула мужа к выходу с пустыря и в свою очередь оглянулась на ребят с улыбкой. – А мальчики нам помогут их отнести! Поможете ведь?
На мальчишеских физиономиях читалось вовсе не желание помочь, а почему-то едва ли не паника. И чего так перепугались пацаны, которые только что держались свободно, а некоторые даже дерзко? Боятся, что Яков с этой пукалкой к их родителям пойдёт? Однако же они покорной вереницей просочились обратно сквозь дыру, вернулись к разваленному сараю, зацепили по брёвнышку каждый и побрели в сторону Сивцева в каком-то пришибленном молчании. Штольман только хмыкнул, прихватывая ту часть ворот, которую так и не успел разделать. Теперь она была уже вполне подъёмной. На долю Анны Викторовны выпало нести корзину со щепьём и топор.
   
Мальчишки помогли им доволочь добычу до самой квартиры. Всё это с тем же непонятным обречённым видом, словно каторжники, бредущие по этапу. Анна со вздохом облегчения поставила корзину в угол прихожей и вопросительно глянула на мужа. Происходящее её интриговало.
Штольман, снова взявший в руки топор, присел возле печки и принялся подкладывать в топку только что добытую щепу.
– Ну-с, проходите, молодые люди, – предложил он, улыбаясь провокационно.
Мальчишки внезапно встрепенулись и порскнули к выходу, как стайка испуганных воробьёв, но в прихожей налетели на Анну.
– Полегче там! – весело прикрикнул Яков. – Жену мне не затопчите!
– Мальчики, куда же вы? Сейчас чай пить будем, – Анна успела подхватить маленького Герку, уткнувшегося в неё со всего размаху. – Не ушибся, малыш?
Двое проскочили мимо неё и с грохотом сыпанули в парадное. Чернявый атаман, также успевший вырваться на волю, вдруг засопел и вернулся, угрюмо глядя на неё.
– Ну, чего вы испугались? – спросила Анна Викторовна и погладила Герку по нечесаной голове. – Входите! Приглашаю вас на званый ужин. С пирожными.
Она обняла помощников за плечи и провела их в гостиную, где на полу у печки молча веселился Яков Платонович. Увидев кривую и несколько кровожадную ухмылку мужа, Анна слегка озадачилась. Затем сопоставила её с откровенным испугом пацанов. Что тут происходит такое, чего она не понимает?
– Анна Викторовна, давайте уже свои пирожные, – весело предложил ей муж. – Пока ваши гости не решили, что я намереваюсь ими закусить.
Он поднялся с полу и водрузил на разгорающуюся печку наполненный водой чайник.
– Правда, что ли, пирожные? – едва слышно спросил младший из пацанов.
– Гораздо лучше! – заверила Анна.
Встретилась глазами с мужем и поняла, что её действия полностью одобрены. В конце концов, серёжки все равно были обречены. Завтра хлеб снова будет. А сегодня праздник! Просто так, без повода. Просто потому, что у них гости.
Она отрезала по куску чёрного хлеба, потом достала заветную баночку. Сахара в ней было уже на дне – как раз слегка присыпать сверху.
– Идите к столу, мальчики!
– Сначала руки мыть, – строго велел Штольман.
Мальчишки просочились мимо Анны в коридор. Кажется, в какой-то миг оба с надеждой посмотрели на дверь, но притяжение «пирожных» было неодолимо. Побренчав рукомойником, оба вернулись в гостиную. Яков разлил по чашкам кипяток.
Званый ужин начался в молчании. Анна Викторовна ела, не торопясь, откусывала мелкими кусочками, с наслаждением пережёвывая. Опыт показал, что при таком методе через какое-то время всё равно придёт чувство сытости. Глядя на неё гости, которые первые куски глотали, не жуя, тоже сбавили темп.
– Так чего вы испугались, мальчики?
– Меня, – вместо них с мрачным юмором ответил Штольман. – Решили, что я их за этот пугач живьём есть буду.
– А вы… не будете? – несмело пискнул Герка.
– Не ем я такую мелочь костлявую, – хмыкнул Яков. – У меня вот хлеб с сахаром есть.
– Господи, да кто мне объяснит, что здесь происходит? – возмутилась Анна.
– Ну, как вы не поймёте, Анна Викторовна? – с сарказмом заметил муж. – Заманили несчастных детей в логово Преступника Злого и Коварного! Или как вы там меня называете?
– Француз Чёрная Рука, – почти беззвучно прошептал Герка. Его старший приятель хранил гробовое молчание.
– Как? – поразилась Анна.
– Ребушинский в гробу рыдает от зависти, – хмыкнул Яков Платонович.
– Яша, да не читали они Ребушинского! – расхохоталась Анна. – Но почему преступник?
– Внешность у меня, видимо, располагающая. Нет, а почему, собственно, Чёрная Рука? Не Красный Глаз, скажем? Не Синие Зубы? – муж уже откровенно потешался.
– Перчатки у вас… чёрные… – совсем пришибленно ответил Герка.
– И этой чёрной рукой я душу несчастных по ночам?
Анна уже рыдала от смеха:
– Господи, Яков, как ты про это узнал?
– Анна Викторовна, – укоризненно заметил Штольман. – Хорош я был бы сыщик, если бы не слышал, что про меня болтают мальчишки во дворе!
– Сыщик? – впервые подал голос Сашка. – А Птаха трепался, будто вы в тюрьме сидели… за убийство пяти человек.
– Не сподобился пока, – хмыкнул Штольман. – Отправил туда немало – это да. Но они были сплошь злодеи!
– Сыщик, правда, что ли? Как Шерлок Холмс и Иван Путилин?
– Приблизительно, – хмыкнул муж. – Хотя похуже, конечно.
Отсмеявшись, Анна махнула рукой:
– Не скромничайте, Яков Платонович! Не знаю, какого мнения о вас был Путилин, но мистер Холмс отзывался очень даже уважительно. Кстати, доктор ведь тоже вначале считал своего соседа гением преступного мира.
– Не было такого, – мрачно возразил осмелевший Сашка. – Я «Этюд в багровых тонах» читал.
– Так он об этом писать не стал, – небрежно заметила Анна. – Сказал, что это было слишком глупо.
– Действительно, – пробормотал Яков.
– А вы, правда, Шерлока видели? – кажется, ей удалось сразить дворового атамана наповал. Ещё удачнее, чем пальбой из пугача. Он даже про недоеденный кусок забыл.
– Они вели пару дел совместно с Яковом Платоновичем.
– А про вас тоже книжки пишут? – глаза у маленького Герки стали как два блюдца.
– Это очень плохие книжки, – твёрдо ответил Штольман. – Честно говоря, просто ужасные!
– А… почитать дадите? – немедленно спросил Сашка.
Анна открыла рот, чтобы ответить, и натолкнулась на ледяной взгляд мужа.
– Надеюсь, Анна Викторовна, что вы не станете распространять здесь эту Илиаду для убогих?
– Яков Платонович, вы не хуже меня знаете, что эта Илиада для убогих осталась в Париже, – парировала она.
– Жаль, – коротко заметил Штольман. – Очень пригодилось бы. Печку разжигать.
– А ты читать умеешь? – спросила Анна у Герки.
В ответ тот только засопел и помотал нестриженой головой.
– Он в школу не ходил, – ответил за младшего Сашка. – У него отец погиб на германской в прошлом годе. Мать одна, на Трёхгорке, зарабатывает мало. Денег на учёбу совсем нету.
– И не нужно денег! – выпалила Анна Викторовна. – Я тебя так научу. Нельзя же в двадцатом веке не уметь читать. Вы завтра приходите. Все, и товарищей своих зовите тоже.
– А… стрелять научите? – Сашка покосился на Штольмана.
– Поглядим, – туманно ответил тот. – На ваши успехи в учёбе.
* * *
Её шутка про чудеса и впрямь оказалась пророческой. Похоже, возле того сарая их с Яковом судьба сделала очередной вираж. Ребята пришли на следующий день всей компанией: то ли в надежде на сахар, то ли желая вблизи поглядеть на страшного Француза-с-Чёрной-Рукой.
Анна усадила их кругом стола, раздала листки и карандаши. Атаман Сашка до революции успел окончить первый класс и даже читал «Записки о Шерлоке Холмсе». Вертлявый Миша признал, что учился, но «уже всё давно забыл». Восьмилетние Герка и Вовка оказались полностью неграмотными, поэтому она начала с азбуки. Около часа мальчики старательно вырисовывали буквы, а Саша листал Брема. Сахара больше не было, так что на сладкое пришлось рассказать про Индию. По счастью, она вспомнила, где лежат альбомы с рисунками из путешествий. Зарисовки храмов в джунглях и слонов с погонщиками окончательно убедили пацанов в том, что странная барыня им не врёт.
Яков Платонович молча топил печку, не вмешиваясь в учебный процесс, но Анна Викторовна заметила, что ученики нет-нет да поглядывали на него – с некоторой опаской и с ещё большим интересом. Тогда она рассказала им, как Яков расследовал дело о пропавшем рубине, для красочности приправляя повествование деталями, почерпнутыми из эпической песни Карима. В конце концов, Штольман не выдержал и вмешался, деловито и сухо отвергнув все домыслы и остановившись исключительно на фактах. Чего она, собственно, и добивалась. Мальчишки окончательно разинули рты и принялись задавать Якову вопросы: про расследование, про страшных тагов-душителей, потом почему-то про Фантомаса и профессора Мориарти. От последних сыщик категорически открестился, но это уже не имело значения. Доверие учеников было полностью завоёвано.
Назавтра их было уже пятеро. Ещё через пару дней в гостиной у Штольманов появилась суровая девочка с толстой чёрной косой, представившаяся Еленой Робинзон. Когда Анна Викторовна усомнилась в подлинности этого имени, девочка невозмутимо ответствовала, что на самом деле её зовут Катя, но это неважно, потому что она всё равно станет знаменитой путешественницей, и звать её будут по-другому. А потом решительно начала расспрашивать про Индию, Гималаи, Тибет и Индийский океан. Тот день прошёл целиком под знаком географии. Елена Робинзон не позволила уклониться от темы даже ради рассказов о детективных расследованиях, которыми бредили мальчики.
Взрослые появились в классе десять дней спустя. У Анны Викторовны шёл урок чистописания, поэтому дверь отворил Яков Платонович. На пороге гостиной возникли трое пролетарского вида мужчин, суровая дама в красной косынке и ещё одна женщина средних лет, беспокойно тискающая концы платка.
– Вот он где, ирод! – воскликнула беспокойная женщина, а непоседливый Миша заёрзал на месте, кажется, собираясь нырнуть под стол. – Вот он куда бегает!
– Погодите, товарищи, – решительно прервала это нашествие Анна Викторовна. – Сейчас у нас диктант. Через десять минут я с вами поговорю.
И вернулась к своим ученикам. Штольман тем временем невозмутимо крушил топором стул, признанный в доме лишним и приговорённый к сожжению. Дрова, добытые у того памятного сарая, уже полностью закончились.
Посетители потоптались у порога, несколько растерянно слушая, как Анна диктует ученикам про Машу, которая мыла раму, а потом ела сушку. Затем коренастый мужчина с усами сделал знак своим спутникам, и они бесшумно покинули квартиру.
Этот визит имел массу последствий. Назавтра каждый из учеников принёс с собой по одному полену.
– Батька всем велел с дровами ходить, – пояснил Саша. Усатый рабочий оказался его отцом. И по совместительству председателем Арбатского райсовета.
В следующий раз он появился один. Чтобы не мешать уроку, отозвал Якова Платоновича и вручил ему продуктовые карточки «для учительницы». Через месяц у Анны Викторовны было уже два десятка учеников, мальчиков и девочек, разновозрастных и разномастных, и даже почти настоящая школа, организованная в бывшем купеческом особняке.
И Анна с облегчением поняла, что они со Штольманом в который раз оказались баловнями судьбы. А может это продолжали сказываться последствия той игры, которую она вела на окраине Казани против Чертозная и неведомой силы, стоявшей у него за спиной? Не выиграла ли она тогда право без потерь выходить изо всех немыслимых положений, в которые загонит их жизнь?
Об этом почему-то подумалось вчера, когда Яков рассказал ей, что повстречал в Москве Кривошеина.
   
Нынче природа словно бы осознала, что на календаре уже март – день был ясный, теплый, каких не случалось давно. Солнце заглядывало в маленькие подслеповатые окна, веселыми зайчиками рассыпаясь по бледным мордашкам, заставляя ребят ёрзать, смешно жмуриться и морщить носы. Ученики сделались беспокойными и непоседливыми. Воевать с ними в такой прекрасный день у Анны Викторовны не было никакого желания, потому она махнула рукой на планы и весь последний урок они посвятили весне. Благодаря маленькой учительской хитрости решили всё-таки задачку, в условиях которой Анна бестрепетно заменила яблоки на дрова: если в морозный день нужно четыре полена, чтобы комнату протопить, а в тёплый в два раза меньше, то сколько поленьев понадобится, если неделя выдастся солнечная? Поспорили, кто прилетает раньше – грачи или трясогузки; обсудили, верно ли, что трясогузка «хвостом лёд ломает», но сошлись на том, что птичке такой подвиг, пожалуй, не под силу. И все вместе посмеялись над бодрой воробьиной перекличкой за окном: «Вы живы? – Живы-живы! – А вы живы?»
– Как снег сойдёт, мы с вами обязательно клумбу во дворе разобьем, – пообещала Анна.
Кто-то из малышей тут же спросил:
– А что такое клумба?
– Это когда цветочки сажают, – фыркнул рыжий Петька, один из самых старших её учеников. – Анна Викторовна, да на кой оно надо?
– Надо, – уверенно заявила Анна и лукаво оглядела свой класс. – А вот зачем… Ну, кто первый скажет?
Остальные ребята призадумались. Наконец кто-то из девочек неуверенно пискнул.
– Это красиво…
– Подумаешь, – пожал плечами Петька. – Толку в вашей красоте – на хлеб не положишь и штаны из неё не сошьёшь! Анна Викторовна, вот правда – жизнь кругом трудная, а мы будем цветочки сажать?
– Будем, Петя, – кивнула Анна. – Именно потому, что жизнь трудная. И нужно приносить в неё как можно больше радости. Хлеба нет, штанов нет, так пусть будет радость от красоты. Тем более что пальто или фунт хлеба на всех не разделишь, а красоту можно. Вот сделаем цветник, ваши матери будут ходить мимо, смотреть… Петя, неужели твоя мама огорчится, увидев цветы, которые ты посадил?
– Скажет: «Лучше бы полезным чем занимался!» – буркнул мальчишка, но не очень уверенно. А под смеющимся взглядом Анны и вовсе смешался. – Да не, мать-то не рассердится… Она дома тоже салфеточки там всякие раскладывает – чтобы красиво… Вот только как-то это неправильно: мировая революция – и цветочки во дворе! Это же буржуи придумали!
– Петя, а разве мировая революция – это обязательно грязь и разруха? Вот мне кажется, что нет. И за хаосом обязательно наступит порядок. Но только если мы – ты, я, все остальные, – что-то для этого сделаем, – Анна улыбнулась. – Цветник соорудим, например. Ты мне, возможно, не поверишь, но цветы на Земле росли еще в те времена, когда никаких буржуев не было!
Рыжий Петька только фыркнул скептически, но спорить не стал. А ребята явно заинтересовались. Принялись вслух обсуждать будущую клумбу: девочки осмелели и требовали роз, суровые маленькие мужички настаивали на «чем-нибудь революционном». К решению до конца урока не пришли, так и вывалились из школьного домика галдящей ватагой. Анна вышла вслед за детьми и на миг зажмурилась от яркого солнечного света. И подумала, что клумбу они сделают обязательно. Здесь, посреди Москвы – хмурой, закопчённой и замусоренной, уже лишившейся половины своих деревьев…
   
Спустившись с крыльца, Анна Викторовна двинулась через двор, внимательно глядя под ноги. Солнечные блики прыгали по большим сосулькам, свисавшим с крыши, Анне так и хотелось подставить лицо солнцу, но коварные лужи подстерегали на каждом шагу. В лужах отражалось голубое небо. Вот Яков на такие вещи внимания не обращает. Снова вернётся домой с мокрыми ногами. И голодный… При этой мысли она прибавила шагу.
Оказавшись дома, Анна затопила буржуйку и принялась за решительную ревизию продовольственных запасов. Со вчерашним пайком ей выдали полфунта пшена, а Якову Платоновичу –  картошку. Ну что ж, выйдет вполне приличный брандахлыст, как именует подобные кулинарные шедевры один из её учеников. Ох, видела бы мамаша Борю!  Анна насыпала в кастрюльку крупы, добавила картошки, подумав, пожертвовала и последним кусочком сала из буфета. Наверняка муж за очередным расследованием напрочь забудет пообедать.

Вчера, услышав, что на месте преступления Якову повстречался никто иной, как Чертознай, Анна удивилась и обрадовалась страшно. Всё-таки почти тридцать лет прошло, и тот факт, что Михаил Модестович жив и здоров, не мог не радовать. Значит, он не ошибся, когда заверял её, что с ним всё будет в порядке.
«Ты пригласил его заходить к нам?» – первым делом спросила Анна.
Лицо мужа помрачнело, он ответил отрывисто:
«Пригласил. Но вряд ли он придёт. Господин Кривошеин крайне отрицательно отнёсся к тому, что я служу в нынешней милиции».
Анна поняла сразу. Среди их знакомых встречались такие, и немало. Странно, конечно, что и Михаил Модестович…
«Он из противников новой власти?»
«Похоже на то. И кажется, для него мы все одним миром мазаны. И милиция, и грабители. Ну, а мне вдобавок досталось за всех атеистов, – муж криво усмехнулся. – Видела бы ты, какими глазами он посмотрел на меня в той церкви. Только что по роже не дал».
«Наверное это потому, что ограбили именно церковь. И батюшку убили, – примирительно заметила Анна. – Михаил Модестович – он верующий. Для него бог и дьявол – всё реально. Как для нас с тобой стол со стулом».
Яков невесело хмыкнул:
«Вот он и записал меня с ходу в прислужники дьявола. Хорошо еще, в крысу не превратил сгоряча!»
«В крысу? – Анна недоуменно нахмурилась. – Почему в крысу?»
«А я вам не рассказывал? Господин Чертознай мне продемонстрировал – еще тогда, в Казани. Не знаю, что это было, но вместо безделушки я увидел натуральную крысу. И что-то мне подсказывает, что такими пустяками его таланты не ограничиваются. Так что будем радоваться, что сегодня я ушел целый. Но если к ночи я начну во что-то превращаться, можете стукнуть меня кочергой!»
Анна тихонько прыснула, но тут же постаралась взять себя в руки. Всё-таки Яков на господина Кривошеина обиделся. Оттого и язвит.
«Не сердитесь на него, Яков Платонович. Мы же не знаем всего. Быть может, у него какое-то горе… Что он делал в церкви?»
«Не знаю, – Штольман посерьёзнел. – Но дьякон сказал, что он нередко заходил. В последнее время».
Анна кивнула понимающе. «В последнее время…» Это они вернулись в Россию, готовые принять её любой. А Михаил Модестович наверняка прожил здесь все эти годы. Как еще прокатилось колесо революции по Чертознаю?
«Но вы ведь еще увидитесь?» – спросила она. Муж посмотрел на неё вопросительно.
«Если Михаил Модестович был в той церкви – получается, что он свидетель, так?»
«Строго говоря, нет, – Яков со вздохом покачал головой. – Я предложил ему принять участие в расследовании. Но не могу сказать, что в нем пересилит: желание найти убийц или нежелание меня больше видеть!»
   
Жаль будет, если Михаил Модестович исчезнет так же внезапно, как и появился. Прямо как в прошлую встречу в Казани. Тогда Чертознай их спас. А вчера, выходит, только наговорил резкостей Штольману…
Анна Викторовна вздохнула и принялась помешивать булькающее на печке варево. Ложка сердито стукалась о стенки кастрюли, отчего Анна не сразу поняла, что в дверь тоже стучат.
   
Стук был негромкий, очень деликатный. Анне тотчас подумалось, что за дверью стоит женщина. Неужели опять соседки пришли жаловаться на её учеников? Она даже успела грозно нахмуриться, но тут же опомнилась. Случись такое, в дверь колотили бы громче.
Может, та барышня всё же решилась заглянуть? Недавняя знакомая, пару раз забегавшая к ней с документами от наробраза, Анну Викторовну определённо интриговала. Было в ней что-то особенное. Даже Яков Платонович это заметил. Правда, сама девушка, увидев хозяина дома, отчего-то смутилась и поспешила уйти. А он проводил её таким взглядом… весьма внимательным. Да еще и сказал вслед: «Есть в ней что-то».
Признаться, Анна тогда даже приревновала мужа. Не всерьёз, конечно. Совсем чуть-чуть.
«А вы так сразу и заметили, Яков Платонович!»
Штольман слегка смутился.
«Интересная барышня. Не пойму. Внешность то ли ангельская, то ли демоническая. Кто она?»
«Секретарша из наробраза. Она, и впрямь, словно не от мира сего. Королева Французская. Я, когда её вижу, себя вспоминаю. Неужели я выглядела так же?»
Вредный Яков Платонович на это признание только фыркнул:
«Анна Викторовна, не хочу вас расстраивать, но на французскую королеву вы в те времена не тянули. Скорее на Жанну д'Арк!»
«Да бросьте вы, Яков Платоныч! – отмахнулась Анна. – Вы ведь тоже почувствовали, да?»
Штольман на это только хмыкнул. Но Анна была уверена, что не ошибается – было в молоденькой черноволосой барышне что-то... Не оттого ли девушка напомнила Анне её саму? Сила барышни Мироновой проявилась, когда в жизнь её вошёл невозможный сыщик Штольман. Наверное, и сила этой девушки проснётся, когда любовь придёт. Вот тогда и станет видно, кто она. То ли ангел небесный, а то ли ведьма.
Но пока это была всего лишь вчерашняя гимназистка, которая почти по-детски восхищалась, глядя на их библиотеку: «Нынче в Москве книгами печки топят, а у вас их столько!» Анна тогда сразу предложила ей: «Маргарита Николаевна, берите и читайте, что пожелаете!».
Наверное, это она пришла.
 
Осторожный стук повторился. Анна поплотнее накрыла кастрюльку полотенцем и пошла открывать. Но за дверью оказалась вовсе не юная Маргарита Николаевна, а хрупкая пожилая женщина в очках.
Завидев хозяйку, женщина выдохнула взволнованно:
– Анна Викторовна!..
Лицо показалось Анне знакомыми. Но имя на память не приходило. Посетительница, заметив это, поспешно сняла очки и улыбнулась чуть неуверенно:
– Вы меня не узнали? А… Разгуляй? Разгуляй помните?
Анна так и ахнула от изумления:
– Наталья Дмитриевна?!..
Гостья кивнула радостно и несмело. Голубые глаза подозрительно заблестели. Наталья Дмитриевна помешкала мгновение, а потом с какой-то отчаянной решимостью перешагнула порог и заключила хозяйку дома в объятия.
– Анна Викторовна, как же я рада! А вы совсем не изменились!..
– Наталья Дмитриевна! – Анна крепко обняла женщину в ответ.  В голове бестолково металась мысль, что так не бывает. Вчера Яков встретил Михаила Модестовича, сегодня – госпожа Вербицкая. Последние, с кем свела их судьба во время бегства из России.
Нет, был еще господин Кричевский! Но он в итоге сбежал вместе с ними, потому не в счёт.
Анна и не надеялась в новой России встретить кого-то из старых знакомых – и вдруг ими оказываются те самые люди, что стали последними хранителями их тайны. Дядя непременно усмотрел бы в этом некую волю универсума…
– Как же вы узнали? – вырвалось у неё.
– Ваш муж сказал Мише, где вы живёте.
Мише? Анне, к её стыду потребовалось несколько долгих секунд, чтобы сообразить, что это значит.
– Михаил Модестович?
Госпожа Вербицкая кивнула. Нет, должно быть уже не Вербицкая, поправила себя Анна. Кривошеина? Необычно было слышать, что того Чертозная, что жил где-то в глубине её памяти – сурового, загадочного, а временами и пугающего, – кто-то называет просто Мишей.
– Так вы…
– Да, мы женаты. Значит, Якову Платоновичу он про нас не сказал? Узнаю Михаила. Он очень скрытный.
Наталья Дмитриевна улыбнулась смущенно и чуть виновато, точно пытаясь извиниться за чудачества супруга.  Спохватившись, Анна решительно захлопнула входную дверь и потянула гостью в тепло.
– Наталья Дмитриевна, дорогая, проходите же!
– Погодите, – женщина проворно расстегнула серую шубку и извлекла из-за пазухи небольшую банку и свёрток в газетной бумаге. – Вот. Это вам.
– Наталья Дмитриевна… Господи, да это же варенье! – ахнула Анна, принимая подарок. Гостья снова улыбнулась, не сводя с неё глаз.
– Смородиновое. И морковка. С чем еще ходить в гости в восемнадцатом году? Я хотела еще два полена прихватить, но не рискнула, – добавила она заговорщицки. – Еще отберут какие-нибудь элементы. А варенье не отдам!
– Дрова есть! – рассеянно заверила её Анна Викторовна, в некотором ошеломлении рассматривая неожиданный дар, почти немыслимый в нынешней Москве. Не в силах удержаться, Анна приоткрыла сверток: из газеты весело выглянули несколько крепеньких оранжевых морковин.
Подарок по нынешним временам мог считаться царским. Март на дворе! Анна поглядела на гостью, не в силах подобрать слова.
– Наталья Дмитриевна… Спасибо!.. Это же… Откуда?
– Из подвала, вестимо.
Наталья Дмитриевна вдруг не то засмеялась, не то всхлипнула. Тут же пробормотала поспешно: «Извините!» и отвернулась, вытаскивая платок из кармана.
– Извините, Анна Викторовна… Просто… Я так растерялась. А это действительно вы. Всё та же.
– Это действительно я.
Анна решительно отложила подарки в сторону, торопливо подошла к женщине и обняла её за плечи. Та вздохнула глубоко и прерывисто, явно пытаясь совладать с собой.
– Простите, просто всплыло вдруг. Казань… И подвал этот…
– А почему подвал? – спросила Анна, увлекая женщину в гостиную.
– Ох, это… Разве Яков Платонович вам не рассказывал? – Наталья Дмитриевна с улыбкой покачала головой. –  Я ведь тогда чуть было не засадила туда вашего мужа. Это я не от большого ума, конечно, но он сам предложил. Когда понял, что я его боюсь, – она смущенно взглянула на Анну. – До запирания, правда, дело не дошло. А вот Михаила я там закрыла. На свою голову. Он до сих пор надо мной подшучивает… Простите, – она вдруг прикусила губу и заново потянулась за платком. – Несу какую-то чушь… Я просто так рада… так рада вас видеть!..
– Всё в порядке, Наталья Дмитриевна, – торопливо заверила её Анна, снимая с плиты кастрюльку с кондёром. – Скажу вам по секрету – Яков Платонович впервые объяснился мне в любви именно что в подвале! Вы есть хотите? Будете чай?
– В подвале? – Наталья Дмитриевна взглянула на неё изумлённо, поспешно вытирая последние слезинки. – Похоже, это какая-то традиция у сыщиков. Михаилу тоже втемяшилось в подвале моей руки просить… Есть? Нет, спасибо, я пообедала. А у вас есть чай?
– Есть, – весело заверила её Анна, вслед за кастрюлькой снимая с буржуйки чайник. – Один из моих мальчиков принёс. Не настоящий чай, правда, какие-то засушенные травки…
– Московский отборный, – понимающе кивнула Наталья Дмитриевна. – А мы мяту завариваем… И туда щепотку чая из старых запасов. Нужно было тоже прихватить.
   
Анна Викторовна споро разлила по чашкам нечто желтоватое, источавшее запах прошлогоднего сена. Над чашками поднимался пар, и на память Анне внезапно пришла чайная на берегу казанского Кабана.
– Наталья Дмитриевна, а тот… Тот ваш родственник… Он не пытался больше вам вредить?
– Волженин? Пытался. Но не смог…
Гостья на миг о чем-то задумалась. Потом снова подняла глаза на Анну.
– Несколько лет назад он умер. Родственники, что за ним присматривали, сочли своим долгом известить меня, всё-таки он приходился племянником Алексею Ивановичу… Умер – одинокий старик, больной, почти всеми забытый. Наверное, по-христиански мне следовало бы его пожалеть, но не получилось. Забыть – забыла. Даже простила, наверное – за то, что он причинил мне. За Алёшу – это пусть Страшный Суд решает. Но пожалеть не вышло. Он ведь столько раз мог отступить, но сам не захотел.
Она глубоко вздохнула.
– Я, случалось, размышляла об этом. То анонимное письмо… Трудно ожидать от подлеца, чтобы он устрашился дела рук своих, но мог хотя бы отступиться, не получив выгоды. Евгений ведь хотел рассорить нас с мужем, а вышло все наоборот. Презренная жена дяди унаследовала его состояния. Попытался довести уже меня не то до скуфьи, не то до петли – снова не получилось. Потому что мне на помощь явились вы, – она улыбнулась, глядя на Анну. – А Евгений… Мог бы забиться куда-то в угол, уехать, время бы прошло и всё забылось. Но он не захотел оставить меня в покое. После того, как вы уехали, он заявился опять. Принялся меня шантажировать смертью Алёши. Но главное, он стал угрожать, что докопается до вашей истории. Миша… Михаил Модестович тогда предложил ему убраться и все забыть. Евгений не внял. А Михаил не из тех, кто предупреждает дважды.
«Михаил Модестович, а что вы сделали с Волжениным? – Отправил менять штаны…» Похоже, тогда Волженину еще повезло. Второй раз Чертознай его так просто не отпустил.
Словно подслушав её мысли, Наталья Дмитриевна кивнула.
– Заморочил его так, что на следующий день Евгений оказался в сумасшедшем доме. Что еще должно сделать с человеком, который сидит на крыше и кричит, что за ним гоняются чудовища? Его забрали в лечебницу. А дальше уже обошлось безо всякого колдовства. Дальняя родня Евгения оказалась не лучше его самого и быстренько подсуетилась, чтобы дядюшку признали недееспособным.
Она на миг прикусила губу.
– До сих пор не понимаю. Господь в милости своей столько раз посылал ему шанс если не раскаяться, то хотя бы пойти на попятный. Ведь не был Евгений присяжным злодеем. Так – подлец. Хотя Миша сказал мне как-то, что настоящие злодеи куда осторожнее, а вот такие, что ни рыба ни мясо… Всегда есть шанс, но почему-то предпочитают изворачиваться до последнего. Вот и довертелся.
Судьба Волженина Анну не слишком взволновала. Не смог он более причинить вред Наталье Дмитриевне – и слава Богу. Куда интереснее было что – и как – она говорит о муже.
Почему она удивляется? Были ведь дядюшка Петр Иванович и Александра Андреевна. И чего далеко ходить – они с Яковом. Хотя дар Михаила Модестовича, конечно, никому из них не чета – Анна вспомнила зимнюю просеку и оскаленные волчьи пасти… Но ведь они почти совсем не знали Кривошеина. Знакомство у них случилось весьма краткое и при обстоятельствах, прямо скажем, далёких от обычных. Настолько далёких, что даже собственный рассудок Анны этим воспоминаниям изо всех сил противился, последовательно отодвигая их в область не то снов, не то когда-то слышанных страшных сказок.
У Натальи Дмитриевны определённо оказалось больше времени, чтобы разобраться в новом знакомом.
– Я и не думала, что у вас с Михаилом Модестовичем получится… вот так, – честно призналась Анна, усаживаясь напротив гостьи. – Но я очень за вас рада!
– А Миша меня постоянно уверял, что вы его тогда специально у меня оставили, – с улыбкой заметила Наталья Дмитриевна. – Мы вас тогда часто вспоминали. Михаил долго не мог ходить, и мы… целыми днями сидели и разговаривали.
В голосе её слышалось неподдельное тепло. Анна поняла вдруг, что так неуловимо изменилось в их старой знакомой – исчез окружавший её прежде ореол горькой сдержанности, готовности к новым ударам судьбы. Вне всякого сомнения, Наталья Дмитриевна много лет жила в любви.
Анне подумалось, что кроме того Чертозная, с которым она играла в карты в заброшенном доме, существовал какой-то другой Кривошеин. Тот, что голосом Варфоломеева распекал Якова за утерянные пуговицы. И, глазом не моргнув, сочинял для доктора захватывающую историю с пьяной дуэлью.
Похоже, мужем Натальи Дмитриевны стал именно этот Чертознай. Вот только…
– Михаил Модестович не будет возражать? – прямо спросила Анна. Гостья поняла её сразу.
– Что я решила вас навестить? Нет, что вы…  Миша вчера что-то наговорил Якову Платоновичу? Это он сгоряча, – Наталья Дмитриевна грустно усмехнулась. – Но мы с Николенькой ему сказали, чтобы он не делал поспешных выводов.
Гостья смотрела на Анну очень прямо. Точно, как тридцать лет назад в кабинете дома на Екатерининской, когда рассказывала им с Яковом о смерти полковника Вербицкого – и о своей вине.
– Точного адреса я ведь не знала, потому пришла и принялась расспрашивать мальчишек – где живут Штольманы? И мне выложили целый ворох сведений. Что Анна Викторовна их учит. Они показали мне тот домик, где теперь ваша школа. И поведали под большим секретом, что муж Анны Викторовны голыми руками разогнал целую шайку налетчиков. И с тех пор бандиты в ваш двор не заглядывают.
– Выдумщики, – притворно возмутилась Анна. – Прямо уж и шайку! Двое каких-то мерзавцев соседку хотели ограбить.
– Разве в этом дело? – заметила Наталья Дмитриевна. – А еще ваши ребята рассказали, что самый первый класс вы собрали прямо здесь, в своей гостиной. И топили для них печь собственной мебелью… Вот тогда я окончательно поняла, что это действительно вы: Анна Викторовна и Яков Платонович. Те самые странствующие рыцари, что когда-то пришли мне на помощь, невзирая ни на что… Что вы вернулись. И что за эти годы вы ничуть не изменились.
Губы женщины дрогнули.
– Простите, если Миша вчера был не слишком вежлив. Он расстроился. Просто эта церковь… Это особенное для него место. Много лет назад там уже погиб священник. Духовный отец Михаила. И он всю жизнь винил себя в этой смерти. И вот опять… Понимаете, он видит всё не так, как Яков Платонович. Для вашего мужа это убийство и ограбление, для моего – очередной знак судьбы. Которая, как ему думается, от нас решительно отвернулась. Но он пошел сегодня туда, в Гнездниковский. Думаю, в глубине души он всё же продолжает верить… Простите, – Наталья Дмитриевна вдруг прикусила губу и резко тряхнула головой. – Что это я всё о нас…
– Думаю, это потому, что о нас вам уже всё рассказали мои ученики, – спокойно заметила Анна. Поколебавшись мгновение, она поднялась и пересела на диван, поближе к гостье. – Наталья Дмитриевна, я могу вам чем-то помочь?
Та снова взглянула Анне прямо в глаза. Улыбнулась грустно.
– Всё повторяется, как в истории с Волжениным? А я вчера подумала, что это вам будет нужна моя помощь. Когда Миша мне рассказал, я немного заволновалась. Вы ведь должны быть за границей, и вдруг в самое смутное время оказываетесь в нынешней Москве. Что случилось? Шла к вам, собрав всю силу и бодрость… Ненадолго же их хватило. Простите, – повторила она, со вздохом покачав головой. – Мне действительно не с кем поговорить. У всех наших знакомых так или иначе мир рухнул. Да и много ли таких оставалось? Мы с Михаилом – старики, как ни больно это признавать.
– Наталья Дмитриевна, – повторила Анна, решительно беря гостью за руку. – Что произошло?
Женщина помолчала несколько мгновений, потом снова вздохнула.
– Последнее время я часто вспоминала Казань, – произнесла она тихо. – Те пять лет, что я жила в своем собственном аду, чуть ли не каждый день молясь о том, чтобы Господь прибрал меня скорее. Неудивительно, что люди от меня шарахались. Это чувствуется – когда человек не видит света…
Гостья взглянула Анне Викторовне прямо в глаза.
– С моими родными происходит что-то похожее. И мне страшно. Как я могу им помочь?
Анна нахмурилась.
– Михаил Модестович так переживает из-за того, что творится вокруг? Из-за революции?
– Ах, нет, – Наталья Дмитриевна горько усмехнулась. – Мы были очень счастливы, но всё-таки не в бархатной коробочке жили. Миша служил в полиции до девятьсот пятого. Мы видели, что вокруг происходит. Весь этот бардак во главе с негодным царём. А что творилось с Михаилом, когда он увидел Распутина… – женщина прикусила губу и покачала головой. – Я тогда не знала, чего бояться сильнее – то ли за мужа, то ли самого мужа… И эта революция уже третья на нашей памяти. Хотя с каждым разом они всё страшнее. Но сначала мне казалось, что и это можно пережить – всю эту разруху, весь этот страх… Если оставаться вместе. Вот только всё сделалось совсем плохо. Мы теряем единственную дочь. Анна Викторовна, у вас ведь есть дети?
– Есть, – кивнула Анна. – Сын и дочь, уже совсем взрослые. А у вас, значит?..
– Да, у нас есть Анечка, – Наталья Дмитриевна слабо улыбнулась. – Не удивляйтесь. Конечно, это в вашу честь. Мой первый брак был бесплодным, я с этим смирилась, решив, что мне не суждено. А Михаил, по его словам, даже мечтать о подобном не смел… Рождение Ани мы оба восприняли, как продолжение чудес, начавшихся той зимой. Не могу сказать, что всё у нас было так уж безоблачно, нет, всякое случалось – но мы всегда были вместе, понимаете? Душой. Я, Миша, Аня… Михаил был совершенно сумасшедший отец. Когда Аня начала невеститься, я, признаться, даже побаивалась, как он отнесётся к её кавалерам. Чтобы мой Чертознай позволил кому-то забрать его сокровище? Но он на удивление принял Серёжу. И Аня не отдалилась от нас, даже когда вышла замуж, и они уехали в Петербург. И после рождения Николеньки… А ваши дети остались во Франции? – спросила она внезапно.
– Они приехали тоже.
– Сюда? В Россию? Значит, они согласились с вашим решением?
– Они сами приняли решение, – спокойно и твёрдо ответила Анна. – Скорее, это нам с Яковом пришлось с ним согласиться. Верочка поступила в институт в Петрограде. Она об этом всю жизнь мечтала. А Митя… Они с Максимом сейчас в Красной Армии.
Она на миг замешкалась. Кривошеин своего отрицательного отношения к новой власти не скрывал. И как его жена отнесётся к известию, что один из Штольманов не просто служит большевикам, но и воюет на их стороне? Но Наталья Дмитриевна лишь слушала внимательно. И смотрела на Анну так, словно бы искала ответа на какой-то мучительный вопрос.
Что же случилось в их семье? Наталья Дмитриевна сказала, что они теряют дочь… Анна решилась на откровенность.
– Митя на фронте уже с четырнадцатого года. Был ранен на Сомме. Тогда мы с Яковом думали, что для сына война закончилась…  Выходит, нет.
Письмо от Дмитрия пришло буквально на днях. Яков, прочитав, только вздохнул тяжело. И весь вечер был молчалив.
– Вы были против выбора сына? – тихо спросила Наталья Дмитриевна. Анна отрицательно покачала головой.
– Как бы это было возможно? Все предки Якова были военными. И семейный девиз: «Надобно служить, коли обещался». Хотя Якова его выбор не обрадовал. Он считал, что Митиным способностям не место на войне. Но Дмитрий его не послушал, конечно.
– Они поссорились?
– Нет, что вы! – Анна невольно улыбнулась. – Мы просто приняли выбор сына. Кто из нас в двадцать лет слушался родителей? Я – точно нет. Иначе бы не вышла тайно замуж за опального полицейского. И не сбежала с ним в Сибирь!
Наталья Дмитриевна тоже улыбнулась, припомнив, должно быть, тогдашние их приключения. Улыбка вышла грустной.
Анна спросила прямо:
– Вы поссорились с дочерью? Из-за чего?
Гостья помедлила мгновение, потом глубоко вздохнула:
– Простите. Я оказалась совсем не готова к такому разговору. О детях – это всегда труднее, чем о своих собственных бедах… Серёжа, муж Анечки… Его убили летом семнадцатого. И с тех самых пор Аня начала отдаляться. От нас, даже от сына.
– Ваш зять погиб на войне? – осторожно спросила Анна.
– Нет, – Наталья Дмитриевна покачала головой. – Конечно, это могло случиться и там. И до войны тоже. Серёжа был морской офицер, причём не из тех, кто высиживает чины при штабе. А море… это море. Мы все это понимали. Хотя мы с Аней никогда об этом не разговаривали – ну как о подобном говорить? «Доченька, однажды корабль твоего мужа утонет в шторм, и ты останешься одна с маленьким сыном?» Для чего? Но всё вышло еще хуже. Сережу убили его собственные матросы.
Наталья Дмитриевна вдруг отвела взгляд и торопливо сняла очки.
– Как вы сказали – «надобно служить, если обещался?» – произнесла она глухо. – Серёже бы подошли такие слова. Он хорошо знал, что такое долг. И его убили. Как и прочих офицеров с его корабля. Судили каким-то там своим судом, а после расстреляли и сбросили тела в море. Наша Анечка стала вдовой, наш внук – сиротой. Одними из многих. И никто не понёс за это наказания.
Помолчав мгновение, гостья посмотрела Анне Викторовне прямо в глаза.
– Думаю, именно это так сломало Аню. Она выросла в семье полицейского, с малых ногтей впитала, что за преступлением следует наказание – и вдруг… Правда, сначала она еще надеялась – мы все надеялись – что этот хаос всё же кончится. Что эти судилища анархистов признают беззаконными, что виновных найдут, накажут, пусть годы спустя! Находят же обычных убийц! Но вместо этого случился очередной переворот. И стало ясно, что никто никого не будет искать и предавать суду. Что все эти дезертиры и убийцы честных людей ныне сами – власть и закон.
И что тут можно было сказать? Анна молча подсела к своей гостье, обняв её за плечи.
   
– А Михаил Модестович? – всё же решилась спросить она, когда молчание уж слишком затянулось. Наталья Дмитриевна тяжело вздохнула.
– С ним тоже неладно. Они с Аней всегда были близки, а теперь… Аня ничего не говорит вслух, но я ведь не слепая. Она словно бы считает его виноватым.
– Почему?! – изумилась Анна Викторовна, но тут же вспомнила слова, только что прозвучавшие. Дочь полицейского. И вот – любимый муж убит, а отец, служитель закона, оказывается бессилен сделать хоть что-нибудь. Не в этом ли дело?
– Да, наверное, вы правы, – кивнула Наталья Дмитриевна, когда Анна озвучила свою догадку. – И потом Миша… он ведь узнал первый. Товарищам из солдатского комитета было недосуг извещать семьи тех, кого они пустили в расход. Михаилу самому пришлось рассказать дочери. Помните притчу про гонца, которого убивали за дурную весть?
Она снова вздохнула.
– Взывать к рассудку тут бесполезно. И Миша тоже ничего не говорит. Но ему тоже свет не мил. Мне кажется, что он действительно винит в происшедшем себя.
– Ну, с мужчинами такое бывает, – пробормотала госпожа Штольман. – Яков чуть с ума не сошёл, когда пришло известие о газовой атаке под Ипром: «Я сломал свою жизнь, да чёрт бы с ней! Я сломал вашу! А это всё равно произошло!»
Наталья Дмитриевна непонимающе уставилась на неё.
– Мы ведь Россию покинули из-за этого. Яков должен был охранять какого-то учёного, разрабатывавшего отравляющий газ. Но учёного убили, а его разработки Штольман уничтожил. За нами охотились тогда те, кому они были нужны.
– Этот человек, что приходил тогда с Евгением… – догадалась бывшая госпожа Вербицкая.
– Да, он. И другие ещё. Я до сих пор всего не знаю. А тогда не знала тем более. Просто была уверена, что мой Штольман всё делает правильно. А он ведь думал, что остановил эту мерзость навсегда. Ценою нашего благополучия, да… Порой думаю: какие все мужчины, в сущности, мальчики! Даже самые умные и сильные из них. И попробуй им помочь – взовьются под потолок! Гордость!
Наталья Дмитриевна горько усмехнулась:
– Миша всё же попроще к этому относится. Но у него другое… Он мистик, для которого дьявол ходит свободно между людьми. А Михаил, как его небесный тёзка, обязан его остановить. Везде, всегда. Очень боюсь, что Николенька станет таким же.
Она подняла глаза, и Анна вдруг увидела, какими беззащитными они глядятся сквозь толстые стёкла очков: выцветшие, небесно-голубые, веки в старческих морщинках.
– Ваш внук? Что с ним?
– Вот даже не знаю, как сказать, – вздохнула Наталья Дмитриевна. – Ему достался какой-то дар, но не такой, как у вас или Михаила. Ему словно бы на какой-то момент приоткрывается истинная суть вещей, и он говорит о ней, зачастую ставя нас в тупик. Только сам он воспринимает это совершенно по-детски. Ему кажется, что он сочиняет сказки. Вчера он мне сказал вдруг, что «дедушка пошёл в крестовый поход вместе с рыцарем огня». Я почему-то сразу поняла, что речь идёт о Якове Платоновиче. Но откуда Николенька мог о нём знать? И такое бывало уже не раз.
– Сколько ему лет? – спросила Анна.
– Девять. Должен был пойти в гимназию прошлой осенью. Но вначале убили Серёжу. А потом некуда стало идти. Да и безопаснее ему дома… с его-то странностями.
Это слово внезапно всколыхнуло в Анне Викторовне слишком много всего. Постоянный запах пустырника в доме.  Спасибо, хоть не хлоралом лечили, как бедного Егора Фомина! И то, как мать всё время торопилась всем объяснить, что «Аннушка у нас фантазёрка». Так что все классные дамы были в курсе и с первого дня объявили войну её «беспочвенной мечтательности». И только с Серафимом Фёдоровичем ей было хорошо и спокойно, потому что добрый старик-художник считал, что фантазия – мать творчества. А в выпускном классе рано созревшие школьные подружки вдруг признали правоту своим матерей и дружно постановили считать Миронову странной, потому что она не мечтала о нарядах и балах, не грезила о кавалерах, а когда разразилась повальная эпидемия «обожания», выбрала своим объектом невзрачного учителя рисования. В результате, школьная жизнь Анечки Мироновой была до крайности сложной, а компанию ей составляли самые забитые серые мышки вроде Маши Солоницыной, на которых блестящие одноклассницы никогда не обращали внимание. Нормальным человеком она почувствовала себя только через четыре года после выпуска, в компании городовых и сыщиков.
Как-то еще сложилась жизнь у Егора Фомина? А теперь на её пути возник еще один необычный мальчик…
Слава Богу, что хотя бы саму госпожу Кривошеину странности внука не пугают. Еще бы они стали её пугать! У неё муж наводит порчу и превращает статуэтки в крыс. Они беспокоятся о самом Коле, а не о том, что люди подумают. Но это тоже не выход.
Может, хотя бы такой малостью она может помочь их давней спасительнице?
– Ох, Наталья Дмитриевна, да что же вы делаете! Нельзя запирать его от людей! – горячо заявила Анна. – Вашему внуку просто необходимо оказаться среди других детей, в школе. Он должен научиться взаимодействовать с людьми, иначе вся жизнь его будет адом, от которого вы не сумеете защищать его вечно. Я видела такие случаи. Ох, – спохватилась она. – Не хотела напугать вас, простите!
Но теперешняя Наталья Дмитриевна разительно отличалась от той беззащитной и хрупкой женщины, какой была тридцать лет назад. Она отвела взгляд, задумавшись, потом медленно сказала:
– Знаете, возможно, что вы и правы. Так решила Анечка, и я приняла её желание, но похоже, что это путь в никуда. Аня, она задыхается в своей боли и… ненависти. Наверное, нехорошо, что я так о дочери, но… когда-то же надо признать правду. Николенька – он другой. Добрый. И ему действительно нужно учиться жить среди людей, жить со своим даром. Знаете, Анна Викторовна, именно вам я бы его доверила. Вы поймёте, если…
– Ну, конечно! – обрадовалась Анна Викторовна. – Приводите его непременно! У нас замечательные ребята, и фантазёры все сплошь. Миша мечтает убежать к индейцам. Петя – построить паровоз, который будет летать по воздуху, а Катенька бредит «Столетием открытий». Но как ваша дочь к этому отнесётся?
– Я думаю, ей надо будет это принять, – спокойно ответила Наталья Дмитриевна. – Она доверила воспитание сына нам. Значит, нам и решать, что для него будет лучше. Может, это её встряхнёт? – она посмотрела на Анну с надеждой. – Заставит вспомнить, что кроме мёртвого мужа у неё есть живой маленький сын? Нельзя бороться со злом, подпитываясь ненавистью. Ничего, кроме горя это не принесет.
Она внезапно светло улыбнулась:
– А добро и справедливость – удел «рыцарей огня»… Интересно, Коля узнает своего рыцаря из сказки воочию?
– Вот, кстати! – встрепенулась Анна Викторовна. – Надо, чтобы вы рассказали вашу историю Якову. Если есть возможность найти убийц вашего зятя, Штольман их найдёт. И поверьте: сейчас всё уже не совсем так, как было ещё год назад. И справедливость ещё будет, иначе Штольман не служил бы в милиции.
         

   
Следующая глава        Содержание

 
Скачать fb2 (Облако Mail.ru)       Скачать fb2 (Облако Google)

Отредактировано Atenae & SOlga (04.10.2019 19:20)