Красная шапочка


   
Март 1919
Антон Андреевич Коробейников закончил писать отчет для клиента и взглянул на часы: пора было встречать Ирен. Он поднялся из-за стола, одернул жаккардовый жилет, и, кряхтя стал натягивать калоши – за время жизни в Париже он изрядно погрузнел. Несмотря на здоровую диету, к которой старалась приобщить его Ирен, и на то, что он по-прежнему предпочитал бумажной работе расследование «в поле», зачастую с утра до вечера бегая по парижским улицам, солидности в его фигуре не убавлялось.
Справившись с калошами, он снял с вешалки пальто и котелок, подхватил трость и направился к двери. Почти уже покинув дом, остановился и вернулся в кабинет за хлопковой маской – в Париже бушевала испанка. И тут новенький аппарат фирмы Bell System разразился пронзительным звоном.
Женщина на том конце провода поинтересовалась, действительно ли она попала в агентство «Штольман и Корбей» - с  легкой руки журналиста Этьена Марселя непроизносимая русская фамилия так и приклеилась к Антону Андреевичу в своем сокращенном варианте.
Услышав утвердительный ответ, женщина взволнованным голосом поведала, что ее сестра пропала, и она хотела бы узнать, что с ней сталось.
- Как давно пропала ваша сестра, мадам…?
- Лакост, - представилась собеседница.
- Мадам Лакост. Так когда, вы говорите, она пропала?
- Мы не виделись с ней больше года, мы… - мадам Лакост замолчала, подбирая слова, - у нас возникли разногласия. Но сейчас сложились семейные обстоятельства, которые требуют ее непосредственного и личного участия.
Вероятно, вопросы наследства, предположил Коробейников. Однако, если сестра мадам Лакост пропала год назад, вряд ли сегодня от него требуются неотложные мероприятия по ее розыску. Он снова взглянул на часы: Ирен, наверное, уже закончила уроки.
- Давайте встретимся завтра в десять в агентстве для более подробной беседы, - предложил он.
Мадам Лакост согласилась, поблагодарила и положила трубку.
Оказавшись, наконец, на улице, Антон Андреевич нашел таксомотор и направился к сиротскому приюту на улице Сент-Антуан. По дороге все же избавился от ненавистной маски: он снова отпустил усы, и волоски кололи и щекотали ему кожу под мягкой тканью.
Еще только переехав из Нанси, Ирен связалась со Службой призрения в Париже, получила направление в один из домов для сирот, и вот уже двадцать лет обучала своих подопечных грамоте, письму, математике, географии и истории. Ей пришлось сделать перерыв, когда приют закрыли на карантин в прошлом году. Но как только ограничения сняли, она снова была там. Коварное заболевание, хоть и пошло на спад, продолжало представлять немалую опасность. Коробейников переживал за жену, но отговаривать ее ему и в голову бы не пришло.
Возможно, в глубине души он и хотел, чтобы Ирен занималась домом, детьми и встречала гостей, а из опасностей ее поджидал лишь укол вышивальной иглой, но это была бы уже не его Ирен. Кроме того, он четко уяснил, что с женщинами, окружавшими его в жизни, спорить было не только бессмысленно, но и, временами, опасно.
Его Ирен. Он мог бы быть счастливым с этой женщиной на четыре года дольше. Каким же он был идиотом! Как мог он не увидеть в ней ответное чувство? И кто знает, сколько еще он сгорал бы от стыда и смущения, кабы не угроза Штольмана застрелить его, если он тут же не объяснится? В ту непривычно щедрую на снегопады французскую зиму его существование вдруг наполнилось новыми смыслами. Они потеряли целых четыре года и теперь должны наверстать упущенное.
Как оказалось, сделать предложение (хоть и так своеобразно) и получить согласие – было только началом трудного пути под названием «женитьба». Следующим за признанием, непреодолимым, по мнению Коробейникова, препятствием явилась разница вероисповеданий жениха и невесты. Он готов был принять католичество, а Ирен – перейти в православие. И, возможно, следующие четыре года они потратили бы на этот спор, если бы Александра Андреевна не предложила ограничиться регистрацией брака в муниципалитете, с чем Ирен радостно согласилась. Да, не будет торжества в нарядной церкви, но от первого венчания у Ирен остались не самые приятные впечатления. Роскошный, но мрачный собор в Нанси, чопорные родственники богатого нелюбимого мужа и ее немногочисленная родня, жавшаяся в стороне. Да и брак, последовавший за венчанием по всем правилам, оказался совершенно безрадостным. С Антуаном все должно быть по-другому!
После обязательного похода к нотариусу Коробейников окончательно впал в ничтожество.
Мэтр Леви в течение сорока минут подробно и монотонно перечислял имущество, которым владеет мадам Лепелетье, изредка бросая на Коробейникова изучающий взгляд поверх очков. Под этим взглядом Антон краснел, бледнел и чувствовал себя альфонсом, неведомо каким образом окрутившим молодую богатую вдову.
А как еще сказать? У нее – дом в Париже, виноградник в Лотарингии и полумиллионный счет в банке, а он даже фамильного кольца на обручение ей не преподнес, как это принято.
Наконец с формальностями было покончено, документы переданы в муниципальный совет, и наступило время мучительного выбора нарядов. Дамы сосредоточились на Ирен, а внешним видом Коробейникова занялся Петр Иванович, как безусловный эксперт в вопросе.
Первым делом господин Миронов потащил жениха в галерею Лафайет. Через час у Антона, прежде в подобных местах не бывавшего, голова пошла кругом. Мужские сорочки и дамские шляпки каруселью вертелись перед глазами, перемежаясь перчатками, зонтами, шейными платками и прочими достижениями парижской моды. Но тут его внимание привлекла ювелирная витрина. На темно синем-бархате переливалось перламутром изящное ожерелье: три нити некрупного, неправильной формы жемчуга сбегались к нежной камее. Профиль слоновой кости, обрамленный вязью черненого серебра, удивительно напоминал Ирен. Довершала украшение жемчужная капля.
- Прекрасный выбор, - хмыкнул за спиной Петр Иванович. И продолжил, когда они вышли из ювелирной лавки, - но костюм мы вам просто обязаны добыть!
В назначенное время Коробейников и Штольманы стояли у дверей Совета. Августовский день выдался нежарким, но Антон от волнения буквально обливался потом в новеньком сюртуке тонкого сукна. Из подъехавшего фиакра соскочил на мостовую Петр Иванович. Он подал руку Александре Андреевне, а затем Ирен.
И тут воздух в легких Антона закончился. Стройная, словно юная девочка, в шелковом, отделанном фламандским кружевом жасминовом платье с пышными рукавами и высоким воротником, Ирен была невыносимо прекрасна. Шею ее украшало жемчужное ожерелье с камеей.
- Что же мы стоим? – Штольман открыл тяжелую дверь, пропуская дам, и решительно ступил внутрь вслед за ними.
Их проводили в сдержано украшенный зал Совета. Из противоположной двери, на ходу поправляя ленту-триколор вышел высокий седой советник. Ирен и Антон подошли ближе и встали рядом. Чиновник начал торжественную речь.
Антон посмотрел на свою невесту, и снова весь остальной мир перестал существовать. Была только она, ее улыбка, ямочки на щеках, карие лучащиеся глаза… в которых сейчас отчего-то появилось беспокойство.
- Антуан, - донеслось до него откуда-то издалека. Она сжала его руку, возвращая в реальность.
- Коробейников, делом займитесь! – полушутя полусерьезно прошептал из-за плеча Штольман.
Антон пришел в себя и, наткнувшись на вопросительный взгляд советника, вспыхнул. Чиновник повторил свой вопрос.
- Да! – выпалил Коробейников. И добавил, совсем смешавшись, - то есть, oui.
Да что ж он за бестолочь! Даже в такой день не смог собраться и сделать все правильно!
Но Ирен это, похоже, не беспокоило. Она шагнула ближе и прильнула губами к его губам, совершенно счастливая.
Преодолев длинный коридор приюта Сент-Антуан, Антон Андреевич подошел к приоткрытой двери класса, где занимались младшие дети. Ирен закончила уроки и теперь читала ребятам сказку:
- «Toc, toc, qui est là?» «Le petit chaperon rouge, qui entendit la grosse voix du Loup, eut peur d’abord, mais, croyant que sa mere-grand estoit enrhumée, répondit, c’est vostre fille, le petit Chaperon rouge, qui vous apporte une galette & un petit pot de beurre, que ma Mere vous envoye»[1].
Их собственные мальчишки выросли, давно вступив в тот возраст, когда любое проявление ласки воспринимается как «телячьи нежности», и недостойно настоящих мужчин. Но Ирен страстно любила абсолютно всех детей и посвящала им все свое время, будь то обитатели сиротского приюта или многочисленное потомство Затонска-на-Сене. Ребятня отвечала ей взаимностью. Вот и сейчас малыши, затаив дыхание и широко раскрыв глаза, наблюдали, как мадам Корбей модулирует голосом то за больную старушку, то за маленькую Красную шапочку, то за злого волка.
- «Мa mere-grand, que vous avez de grands bras!» «C’est pour mieux t’embrasser, ma fille!»
Антон Андреевич вспомнил, что в основу сказки, так ловко обработанной Перро с целью вынести назидание юным наивным барышням, легла легенда о Жеводанском звере – то ли волке-людоеде, то ли оборотне, тиранившем юг Франции полтора столетия назад. И тут же на ум пришел другой «жеводанский зверь», инкогнито проникший в Затонск в девятьсот третьем, и даже в этих обстоятельствах не удержавшийся от восстановления справедливости. Штольман тогда спас от позора благопристойную семью и вернул картину старому преподавателю рисования, попутно оправдав не только все предыдущие легенды о героическом сыщике, но и посеяв в благодатную затонскую землю парочку новых, - в этом Антон Андреевич нисколько не сомневался.
Так получилось, что в последнее время Коробейников мягко, но настойчиво отстранил бывшего начальника, а теперь партнера от опасных расследований. Он всего-то хотел уберечь наставника от непредсказуемости парижских улиц – не мальчик все-таки по подворотням за апашами бегать – а тот, как всегда, понял все по-своему: очертя голову бросился в адский котел послереволюционной России, по сравнению с которым разгул французской преступности в военное время казался мышиной возней. Да ладно бы сам, один, – Анна Викторовна, Митя, Вера – все они там, в этой незнакомой, опасной и теперь совсем чужой стране. Но Штольманы – не из тех, кто ходит через лес длинной дорогой.
- Et, en disant ces mots, ce méchant Loup se jetta sur le petit chaperon rouge, et la mangea![2] – страшным голосом произнесла Ирен. Она заметила мужа в дверях и помахала рукой.
Дети загалдели: «А дальше?! Еще!». Ирен продолжила повествовать о приключениях маленькой девочки в красной шапочке.
- Le chasseur ouvrit l’estomac du loup et, à sa surprise, sortirent Grand’Mère et Petit Chaperon Rouge, saines et sauves[3], - дочитала Ирен и закрыла книгу.
До дома они решили пройтись пешком.
- Как мальчики? – спросила Ирен, беря мужа под руку.
- Когда уходил, безуспешно штурмовали греческий.
- Мари не возвращалась?
Коробейников покачал головой:
- Еще в институте.
За неимением собственных дочерей Ирен нежно привязалась к старшей девочке Карима Мари. В пять с половиной лет та начала проявлять большой интерес к чтению, и Ирен с радостью взялась ее обучить. Вера Штольман тоже принимала участие в занятиях, но надолго ее не хватало: живым умом она сразу выхватывала главное, вычисляла алгоритм или принцип действия и теряла интерес к предмету изучения. Математика привлекала ее больше детских сказок. Усидчивая же, внимательная Мари с удовольствием поглощала книгу за книгой: не ученица – мечта!
И если Вера с детства была без ума от механизмов и всего, что с ними связано, то гордая дочь Киргизии и Франции внезапно воспылала любовью к медицине.
Доктор Милц несколько напрягся, впервые застав семилетнюю Мари за изучением медицинского справочника, забытого им накануне на столике в гостиной. Однако девочка вовсе не была напугана натуралистичными иллюстрациями. Она засыпала его вопросами, на которые он терпеливо ответил.
С тех пор она ходила за ним хвостиком, а справочник перекочевал в семейство Карима. К восьми годам Мари знала названия всех костей в организме человека на латыни и, разбуди ее ночью, могла назвать основные симптомы чумы, холеры и оспы.
Осенью 1910-го они еще были все вместе. Доктор Милц еще не надиктовал Анне Викторовне своего прощального письма, Штольманы не думали о возвращении в Россию, а Мироновы не укатили в свое бесконечное турне по Американским штатам.
- Оncle Alexandre, вчера я прочла работу доктора Дюшена о грибах рода Penicillium, – сообщила доктору Милцу Мари, забежав во время завтрака. - Как вы думаете, могли бы его исследования помочь в лечении холеры?
Петр Иванович вмешался, пообещав на досуге заглянуть в будущее и узнать специально для Мари наиболее действенный метод лечения холеры.
Штольманы заулыбались. Коробейников нахмурился.
- Агаши Antoine, может быть вы не знаете, что от холеры умерли сотни тысяч человек?
- Мари, ну что за «Вестник апокалипсиса»? Можем мы позавтракать спокойно?
- Антон Андреевич, голубчик, зато мы можем быть на все сто уверены: Машенька никогда не сядет за стол с немытыми руками, – засмеялся доктор. И добавил более серьезным тоном, любуясь и гордясь юной единомышленницей. – Agnosco veteris vestigia flammae.[4]  У этой девочки незаурядные способности к медицине.
Когда спустя несколько месяцев доктор Милц погиб от чумы в китайском Харбине, Мари была безутешна. Он был ее другом, наставником, непререкаемым авторитетом. Но, выплакавшись, она словно резко повзрослела и взялась за учебу с новой силой. В девятнадцать лет она поступила лаборанткой в институт Пастера, самостоятельно подготовившись и сдав выпускные лицейские экзамены. И, надо сказать, прививки от холеры она все-таки убедила их сделать.
Там она пропадала и сейчас, иногда даже ночуя в лаборатории, целиком поглощенная поиском лечения инфлюэнцы, унесшей в последний год так много жизней.
Солнце клонилось к горизонту, забирая с собой тепло мартовского дня. Прогуливаться вот так, вдвоем, по ставшим привычными за много лет парижским улочкам, было хорошо. Они миновали нарядный Сен-Поль-Сен-Луи, когда «солнечные» часы на его фасаде отсчитали шесть вечера. Розовеющее предзакатное небо, желтый свет загорающихся окон, мягкая ладонь жены, лежавшая на сгибе его локтя – все это наполняло Антона Андреевича тихим, хрустальным счастьем.
Свою первую влюбленность в госпожу Штольман, когда она ею еще не стала, Коробейников иногда вспоминал с улыбкой. Тогда же увидел он огонь настоящего чувства – беззаветного, безусловного, не требующего ничего взамен, и решил для себя, что если суждено ему узнать любовь, то пусть она будет только такой, как у Штольмана с Анной Викторовной. Потому за встречу с Ирен благодарил Бога многократно. Ведь именно с этой женщиной он познал единение и телом, и мыслями, и душой и ту степень родства, когда два человека становятся половинками одного целого, продолжая и дополняя друг друга...
К дому они подошли одновременно с Мари.
- Кажется, мы продвинулись, - устало сообщила она. – Доктор Дюкло полагает, что от испанки можно вакцинировать.
И, внимательно посмотрев на них, сердито спросила:
- Где ваши маски?
   

   
_________________________________________________________________________
[1] «- Тук-тук! – Кто там? – Красная шапочка сначала испугалась голоса волка, но потом подумала, что бабушка больна, и ответила: - Это ваша внучка, Красная шапочка, принесла вам кусочек пирога и горшочек масла». Здесь и далее отрывки из оригинального текста «Красная шапочка» Шарля Перро.
[2] «И, с этими словами, волк бросился на Красную шапочку и проглотил ее!».
[3] «Охотник вспорол живот волка и, к его удивлению, оттуда появились Красная шапочка и ее бабушка – целые и невредимые». Адаптированный вариант сказки с «хэппи-эндом».
[4] Узнаю следы прежнего огня (лат.)
   
     
Следующая глава             Содержание

 
Скачать fb2 (Облако Mail.ru)       Скачать fb2 (Облако Google)