Канун Рождества. Полицейская рутина


   
Канун Рождества начался с разбора пьяной драки в трактире. Ничего замысловатого. Такие дела  Штольман давно игнорировал, бросая неизменное: «Антон Андреич, разберитесь!» И Антон разбирался – по всей строгости полицейской процедуры, благо, большее тут и не требовалось: опросить свидетелей, выслушать укрощённых дебоширов, похмельно гундосящих разбитыми носами:  «Не виноватый я, барин! Бес попутал!» Подержать в участке пока не протрезвеют, а потом еще чуток – для острастки и науки наперёд. Всё как всегда. Ничего нового.
Новое, заковыристое и особенно вкусное начальник неизменно оставлял для себя, дозволяя, впрочем, Антону Андреичу учиться и быть на подхвате. Но лишь до той поры, пока не появлялась Анна Викторовна. А Анна Викторовна появлялась везде, где было интересно, а порой даже опасно. Хотелось удержать её, уберечь, как было в самом начале, когда их сотрудничество только начиналось. Тогда Штольман особого интереса к барышне Мироновой не проявлял, зато Антон Андреевич мог безвозбранно провожать её до дома, сопровождать по местам преступлений в поисках духов убиенных и обсуждать дела. Хорошо тогда было. Но с некоторых пор, стоило появиться Анне Викторовне, как ровная приветливость начальника сыскного по отношению к подчинённому тут же заканчивалась. Штольман превращался в цепного кобеля, у которого отнимают любимую кость. И рычал примерно так же: «Делом займитесь!» И, видимо, искренне полагал, что смена его настроений никому не заметна и не понятна.
   
Теперь, когда Антон остался один на хозяйстве, об этом вспоминалось даже без досады, но с тихой грустью и затаённой болью в сердце. Потому что Анна Викторовна была здесь – возвышенная и страшно далёкая в своей одинокой печали. А от Штольмана остался лишь осиротевший стол с давно заброшенной колодой карт и порожней бутылкой из-под коньяку в верхнем ящике, нож для бумаг да связка отмычек. Уваков при обыске всё в кабинете перевернул, но после его отъезда Коробейников привел в порядок – как было. И всё же было пусто. То ли существовал он - любимый начальник, то ли эти полтора года только почудились?
Работа могла отвлечь от лишних мыслей. Что для добрых людей праздник, для полицейского горячие деньки. Но Коробейников даже в привычном деле чувствовал себя так, словно его – годовалого мальца - выпустили на тонкий лёд, а он и ходить еще толком не умеет. И задница у него голая, её всё видят и тычут в него пальцем, шепчась за спиной. Даже если это ему только казалось, так ведь казалось же! И что с этим ощущением прикажете делать?
   
И в довершение всего, чтобы уж добить его окончательно, в участок заявился редкий гость – лесник Ермолай. Шумно потоптался у порога, стряхивая снег и прилаживая ружье в стойку для тростей, стянул с головы неизменную зимой и летом мохнатую папаху, глянул на Антона Андреевича смурным взглядом исподлобья и коротко бросил осипшими басом:
- Штольмана бы мне!
Коробейников глубоко вздохнул, но совладал с собой, ответил степенно, не дав петуха, хоть горло на миг перехватило:
- Далеко живёте, Ермолай Алексеич. Не дошли до вас наши новости?
- Какие новости? Ты о чём это, парень?
К полицейским чинам Ермолай традиционно пиетета не питал, Коробейникова и вовсе держал за неоперившегося птенца. Глубоко уважал он только Якова Платоныча, в два счёта раскрывшего его самооговор да вдобавок разглядевшего армейское прошлое разжалованного поручика и причины его мизантропического настоящего.
- Нету Яков Платоныча. Пропал совсем.
- Как пропал? Чего ты мелешь?
- Пять дней уж как. Ночевал в гостинице да оттуда и исчез. И кровь там повсюду. Много крови.
Стоило это произнести вот так коротко, без подробностей, как неотвратимость несчастья встала во весь рост, затмевая зыбкую надежду, порождённую Анной Викторовной и не понятно, на чём основанную. То есть, понятно, разумеется. Когда это любящее сердце смирялось с потерей? И всё же, и всё же…
Ермолай забрал в горсть седеющую бороду, неподдельно сокрушаясь:
- Ох, ты ж! Как же так?
- Да вот так, - веско сказал Коробейников, сам удивляясь, что прозвучало спокойно.
- Искали?
- А то! Весь город вверх дном перевернули. На складах, где нищие гужуются, нашли филёра – мёртвого. А от Штольмана ни весточки.
- Ну, может ещё найдётся? - качнул взъерошенной головой лесник. – Не таков человек, чтобы ни за понюх пропасть.
- Может быть, - бесцветно ответил Коробейников.

О видении Анны Викторовны он умолчал. Видение говорило, что Штольман ранен, и ранен тяжело. И как он без помощи вот уже пять дней? Выжил ли? Начальник сыскного за полтора года ни с кем в городе особой дружбы не свёл, исключая самого Антон Андреича, Анну Викторовну, доктора Милца да того же Ермолая. И никто из перечисленных о судьбе пропавшего не знал.
Лесник снова покачал головой, веря и не веря.
- За старшего что ли ты будешь?
- Вроде как я. А вы чего хотели-то, Ермолай Алексеевич?
- Ну, раз ты за старшего, стало быть, тебе решать. Резня у нас тут в округе.
- Резня?
- В Михайловской усадьбе, где англичанин жил. В тайном бункере четверо мертвяков. Да поодаль в лесочке еще четверо в сугробе прикопаны.
Антон ошалел от такой новости. Об англичанине в Михайловской усадьбе он слышал впервые, но догадывался, что егерь неспроста сразу спросил Штольмана. Яков Платоныч, наверняка, был в курсе и сразу бы смекнул, что значат эти новости. Вот только не было Якова Платоныча, а разбираться в этом ему – Коробейникову. Восемь мертвецов. Твою же ж мать!..
*  *  *
На место выехали тотчас: Коробейников, Ермолай и Александр Францевич - полицейским выездом, четверо городовых на извозчике да ещё двое с возком – отвозить мертвяков в покойницкую. Так много возить ещё не приходилось.
Усадьба стояла пустая, ветер играл незапертой дверью, сквозняк носил бумаги, разбросанные по всему дому. Коробейников велел Ульяшину все их добросовестно собрать, хоть и подозревал, что раз их бросили, то не найдёт он там ничего особо ценного. Но Яков Платонович учил не упускать ни малейшей мелочи, вот он и не собирался упускать.
 
Бункер, о котором говорил лесник, обнаружился на задах усадьбы, ближе к лесу, и дух оттуда шёл такой, что сомневаться в содержимом не приходилось. В бетонном помещении, напоминавшем разорённую химическую лабораторию, лежали вповалку два застреленных солдатика. Должно, пристрелили их где-то в другом месте, а сюда уже сволокли, чтобы скрыть. Кровь обнаружилась на снегу у входа в усадьбу. Там, стало быть, всё и произошло.
В другой комнате, отделённой толстой дверью броневой стали с круглым застеклённым окном, всё выглядело куда занятнее, мгновенно напомнив сатанинский ритуал, прерванный Штольманом на Разъезжей 5 в начале прошлой недели. Антон Андреевич до сих пор содрогался, вспоминая ту ночь и свою пробежку по заброшенному дому в поисках внезапно запропавшего начальника. В гостиной, покрытой толстым слоем пыли и истоптанной следами многих людей, валялся обескровленный труп с перерезанным горлом, но перевязанной головой. Кровь же, собранная в большую серебряную чашу, расплескалась и залила весь пол близ большого штофного кресла – единственной мебели, оставленной на манер королевского трона в ритуальной зале, освещаемой догорающими высокими средневековыми шандалами. Еще один труп – хорошо одетый молодой господин в чёрном плаще с алым подбоем – лежал, застреленный кем-то у подвальной двери. А в самом подвале, забаррикадированном изнутри старым шкафом, отыскались Яков Платоныч и Анна Викторовна – связанные спина к спине, но живые и невредимые.
Штольман велел искать человека, заправлявшего этим шабашем, но в ту ночь его так и не нашли, а потом и вовсе искать бросили, ошалев от навалившихся несчастий: убийства князя, прибытия Увакова, обвинения Штольмана и всего, что было после.
   
Надо полагать, теперь у ног Антона Андреевича лежал тот самый пропавший Магистр: сумрачный, худой, бородатый, раздетый до пояса. Похоже, что здесь он тоже отправлял какой-то ритуал. На полу бункера была начертана кровью пентаграмма, в центре которой распростёрлось женское тело. Горло у женщины, опять же, перерезано. А вот с самим Магистром всё было не так просто. Пуля пробила ему живот, но кто-то всё же попытался его спасти, перевязав рану обрывками дамской нижней юбки. А поскольку юбки на покойнице были целы, выходило, что в бункере на момент убийства была еще одна дама. И Антон Андреевич полагал, что знает, какая именно. На импровизированном ложе в углу обнаружилась поразительно знакомая беличья муфточка. Коробейников частенько подымал её в кабинете, когда Анна Викторовна, ворвавшись с известием, расшвыривала во все стороны муфту, перчатки и ридикюль. Доктор Милц также дамскую вещицу заметил, но не сказал ни слова, когда Коробейников торопливо поднял её и спрятал под пальто. Интересно, а что сказал бы Штольман?
Если муфточка принадлежала той, о ком Антон подумал, то пуля, убившая Магистра, вероятнее всего, была выпущена из того револьвера, что полтора года провёл в его собственном кармане, а потом вежливо, но непреклонно упёрся ему в подбородок в ночь лихого побега Штольмана из-под стражи. Доктор потом пулю извлечёт, пока же Антон Андреевич мучительно соображал, должен ли он скрыть и эту улику?
   
Внезапный приезд из Петербурга начальника охранной службы Его Императорского Величества всех схваченных Уваковым от ареста избавил, но ордер на Якова Платоновича, то ли в спешке, то ли по забывчивости, так и не отменили. И если бы Антону посчастливилось-таки найти пропавшего начальника, получалось, что он должен водворить его в ту самую клетку, из которой при его молчаливом согласии Штольман утёк накануне своего окончательного уже исчезновения.
И вот как теперь быть? Последовать народной мудрости «Закон, что дышло – куда поворотил, туда и вышло»? Так ли поступил бы сам Яков Платонович? Яков Платонович, который всегда неподдельно бесился при малейшем намёке на продажность полиции. Не то чтоб сам он был свят: согласился же отпустить куафёра-отравителя в обмен на противоядие для Анны Викторовны. А потом ещё и поручика Шумского, застрелившего куафёра, прикрыл, объявив дело нераскрытым. Сам-то Антон Андреевич дело полагал более чем прозрачным, но начальник решил не давать ему хода. При всех своих принципах.
Но ведь тут дело было в Анне Викторовне. Замечено, что лишь две темы могли гарантированно вывести хладнокровного Штольмана из себя: пятна на репутации полицейского и разговор об Анне Викторовне с духами. Про Анну Викторовну без духов – пожалуйста, сколько угодно! А уж когда она появлялась сама, его с места словно пружиной подбрасывало, на лице расцветала глуповато-счастливая улыбка, а рука сама тянулась поправлять безупречный левый манжет. Антон Андреевич может и смеялся бы над такими явными проявлениями  усиленно скрываемых чувств, если бы не подозревал, что о нём самом можно сказать нечто подобное. А уж как оно выглядело, об этом Яков Платонович знал лучше всех, но никогда не распространялся. Вот и он, Антон Андреевич, не станет. Бесстрашный следователь в роли влюблённого был робок и застенчив. Но ведь это же Анна Викторовна, с ней и нельзя иначе. Её весь участок обожает – от городового до полицмейстера.
   
Обо всём происшедшем в бункере Анна Викторовна могла бы поведать и без помощи духов. В этом Коробейников был почти уверен. И даже радовался, что нашёл достойный повод для визита в дом Мироновых. Пока же предстояло осмотреть место преступления полностью.
- Что у нас тут, Александр Францевич?
Доктор Милц тяжело поднялся с колен, заканчивая осмотр, и не удержался – прикрыл нос платком.
- Судя по состоянию тел, убиты они дней пять-шесть тому назад. Точнее затруднюсь пока.
Антон кивнул, мысленно соглашаясь. Сроки сходились.
   
Пока городовые сносили покойников из бункера в возок, егерь повёл Коробейникова в лес, где нашёл остальные тела. Но наперед остановились читать следы на дороге. По всему выходило, что возок, ехавший от усадьбы, окружили и обстреляли в лесу. От дороги к оврагу по крепкому насту волокли три тела. Следы крови отчётливо читались, благо, снегопада не было уже несколько дней. Кажется, в последний миг кто-то из осаждаемых всё же спрыгнул с возка и попытался уйти пешим, но завяз в сугробе. Там его пуля и настигла. Следы четвёртого покойника отыскались за деревом шагах в пяти. Кровь растопила снег и застыла, смешавшись со щепьем, летевшим от побитого пулями ствола. Судя по диспозиции, четвертым застреленным был один из нападавших.
   
Тела в овраге были трачены вороньём и волками. Как предположил доктор Милц, погибли они, вероятно, в ту же ночь, что и те – в бункере. Не было оснований с ним не согласиться. Из оврага к усадьбе вели следы одного человека. Кто был тем человеком? Магистр? Или кто-то еще?
Двое покойников ожидаемо были солдатами из гарнизона. Третий, совсем молодой, с дыркой во лбу,  облачён был в длиннополую чёрную накидку с алым подбоем, на манер той, в которой Штольман явился на Разъезжую. Четвёртый – человек немолодой и рыхлый, с обширной лысиной, едва обрамлённой рыжеватыми волосами, и в очках, каким-то чудом не слетевших с носа, когда труп тащили к оврагу.
- Англичанин, - коротко сказал Ермолай. – Его солдаты охраняли. А кто-то окружил и пострелял, значит.
- Адепты, - вспомнил Коробейников слово, каким Анна Викторовна именовала сумасшедших приверженцев Магистра.
- Эти вот, что ли? – лесник ковырнул сапогом покойника в чёрном плаще.
- Они. Поклонники Люцифера. И откуда напасть такая взялась в нашем Затонске?
Впрочем, за последнее время в Затонске много чего странного взялось. От вопросов у Антона Андреевича пухла голова.  И на какие из этих вопросов может дать ответ Анна Викторовна? Надо бы задать их ей самой.
     

Следующая глава     Содержание

   
Скачать fb2/аудиокнигу в формате mp3 (mp4) (Облако Mail.ru)       Скачать fb2/аудиокнигу в формате mp3 (mp4) (Облако Google)